Текст книги "Цвет Надежды (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 91 страниц)

– Мы познакомились много лет назад и… Она была чудесной женщиной. Очень сильной.

– Я знаю, – откликнулся Том.

Северус замолчал, почти физически ощущая напряжение, повисшее в комнате. Казалось, воздух вот-вот заискрится.

– Я знаю о том, какой была моя мама.

– Извини, – неловко произнес Северус Снейп, лихорадочно подыскивая слова. – Я хотел сказать…

– Простите, можно вопрос?

– Конечно, – Северус выдохнул с облегчением. Отвечать на вопросы легче. Это же не самому нащупывать нить беседы.

– Что для вас значит дружба?

Северус удивленно вскинул голову. Дружба? Причем здесь это? Хотя… возможность отвлечься и поговорить о Драко давала время собраться с мыслями. Ведь мальчик говорит наверняка об этом.

– Дружба это… Сложно и просто одновременно. Ты понимаешь, что этот человек – твой друг. Он рядом, и тебе хорошо. Ты счастлив, когда он счастлив. С ним хорошо молчать и хорошо разговаривать ни о чем. А еще его боль чувствуешь и готов совершить почти невозможное, чтобы помочь.

– А… вы стали бы обманывать друга?

– Это зависит от ситуации, – честно ответил Снейп. – Иногда возможно что-то скрыть для его блага, – он подумал о Нарциссе. – Хотя… боюсь, все равно все тайное станет явным.

– Ну, это для его блага. А стали бы вы скрывать что-то о себе, чтобы казаться… не знаю… лучше?

Северус запутался окончательно. О чем они говорят? Однако ответил искренне.

– Нет, Том. Друг – это не тот человек, которого можно обмануть, желая казаться лучше. Он… слишком долго с тобой, слишком хорошо тебя знает. Друг это слишком… ты. Как бы это лучше сказать…

– Скажите, мама Драко ваш друг?

Северус еще сильнее сжал руки. Его не покидало чувство, что этот непонятный разговор имеет гораздо более глубокий смысл, чем ему кажется.

– Да, очень давно, – произнес он.

– То есть, когда вы говорили ей, что не знали обо мне, вы не врали?

Северус почувствовал, что дыхание сорвалось, и грудь сдавило. Хотелось закричать: «Да! Да! Я не врал!».

Впервые человек с железной выдержкой оказался на самой грани. И пока такие нелепые и неловкие слова путались в сознании, Том шмыгнул носом и потянул рукава свитера, словно ему вдруг стало холодно.

– Да, Том. Я узнал об этом… лишь сейчас.

Голос прозвучал едва слышно. Мальчик не пошевелился, и Северус вдруг испугался, что он только подумал это, а вслух не произнес. Слишком часто в своей жизни он не озвучивал то, что думал. Он уже собрался повторить, но Том вдруг улыбнулся.

– Вы… хотели мне рассказать?

Мужчина кивнул.

– Сейчас?

Снова кивок. Вот только знал бы этот мальчишка, что Северус так и не смог подобрать нужных слов и благодарил Мерлина за то, что Том все услышал сам.

– Тогда, в лазарете, ты сказал, что лучше бы твой отец умер, чем…

– Нет, – замотал головой ребенок. – Я говорил на тот случай, если бы был ему не нужен. То есть, если бы он…

Мальчик запнулся, покраснел и посмотрел на мужчину с тревогой. Не нужно было обладать лигилименцией, чтобы понять, о чем он думал. Вот сейчас, когда впереди забрезжила надежда на семью, новую жизнь, ребенок вдруг испугался, что он снова все выдумал. Ведь ему так и не сказали, что он… нужен.

Северус сцепил руки в замок, расцепил их, хрустнул кулаком и произнес:

– У меня есть дом… Не очень большой, но места там достаточно. Я… бываю там редко. Последний раз заезжал летом. Там, наверное, не слишком удобно, потому что я, по сути, в нем не жил, но… там есть неплохая лаборатория, где можно заниматься зельями. Тебе ведь нравятся зелья?

Северус понимал, что говорит совсем не то, но ведь он не знал, что нравится этому мальчику. Он видел его лишь на своих уроках и… сейчас вдруг почувствовал себя безнадежным идиотом. Не то он должен говорить. Совсем не то!

– Еще там есть… сад, – глупо продолжил он цепляться за свою линию. – Там можно повесить качели.

И Том, ребенок давно выросший из возраста, когда пределом мечтаний являются качели на заднем дворе, счастливо улыбнулся. Потому что у него наконец-то появилось место, где могут висеть эти самые качели. Дом… это же… это… все! Целый мир!

– А вы научите меня играть в шахматы?

– Конечно, – с облегчением выдохнул Северус Снейп, – и в шахматы, и в нарды, и во все, во что захочешь.

– А на коньках? Мы будем кататься на коньках?

Северус Снейп ни разу в жизни не стоял на коньках. Но разве это важно? Разве важно, что ты можешь выглядеть смешно, если рядом с тобой родной человек. Мужчина кивнул, улыбаясь. И такой улыбки у скупого на проявление эмоций зельевара, пожалуй, не видел еще никто.

– Там есть пруд, где можно кататься на коньках, – сообщил он.

– А… когда мы сможем поехать? – завороженно прошептал Том и тут же смутился от своей смелости.

И мужчина вдруг понял, что в день, когда ребенок перестанет мучительно краснеть за каждое свое слово, Северус станет самым счастливым человеком.

– Если все будет хорошо, то уже на этих каникулах. Нужно только дождаться, чем закончится история Драко.

– А ему правда лучше?

– Мадам Помфри мне сказала, что он идет на поправку.

– Он очень хороший. А еще… Когда я не знал, что думать… Ну, я не ждал такого, вот и посоветовался с ним. Теперь я все понял. И я… рад, – неловко закончил Том.

– Ты не представляешь, как я этому рад.

Несколько секунд Северус Снейп смотрел на ребенка, не зная, что еще сказать. И вдруг Том бросился вперед и крепко обнял мужчину. Северус пошатнулся от неожиданности. Рука рванулась к груди, на миг замерла, а потом осторожно коснулась головы мальчика, крепко прижимая ее, а вторая рука тут же сжала худенькие плечи. Каким-то вещам не нужно учиться – они в нас. И хрупкий ребенок в отцовских объятиях… это правильно. Северус Снейп посмотрел в потолок. Его счастье не могло уместиться в этой комнате, в этом замке. Ему хватило места разве что в его сердце, которое вдруг оказалось невозможно огромным.

*

Гарри Поттер быстрым шагом приближался к больничному крылу. Он шел намеренно быстро, чтобы не успеть передумать. После разговора с Гермионой он пытался побродить по замку, но мысли снова и снова возвращались к этой беседе. И если сначала Гарри просто злился на ситуацию, вспоминал испуганный взгляд Гермионы и ненавидел Дамблдора за то, что все получилось именно так, то потом его мысли прочно занял Драко Малфой. За прошедшие годы думать о слизеринце стало необходимым ритуалом, привычным и неизменным. Гарри не помнил дня без мыслей о нем. Пусть вскользь: «Этот гад два года назад в это же время сорвал матч, и меня дисквалифицировали». Или же: «Хорошо, что Хорек не видел, как Рон поскользнулся – сейчас бы сыпал колкостями». Это стало частью жизни, большой и неотъемлемой. Года два назад Гарри с Роном и Гермионой собирались в Хогсмит, и пока Гермиона бегала за мантией, Гарри листал ее книжку. Эпиграфом к одной из глав было стихотворение о враге. Еще тогда Гарри поразился тому, что автор так точно описал суть вражды и значимость врага. Начиналось оно так:

«Тебя я знаю вдоль и поперёк.

Ты мог

Моим бы стать, пожалуй, близнецом.

В мой дом

Войдёшь и тоже знаешь, что да как,

Мой враг…» 1

Целиком стихотворения он не запомнил, но эти строчки прочно засели в голове, потому что он был с ними согласен. За столько лет он узнал слизеринца, пожалуй, так же хорошо, как Рона или Гермиону. Знал, когда от того можно ожидать подлой подначки. То есть знал, что ее можно ожидать всегда. Знал, что на него можно наткнуться в самое неподходящее время, и это непременно выльется в неприятности, а еще Гарри знал, что слизеринец – озлобленная и жестокая сволочь. И вот с этим знанием хотелось расставаться меньше всего. Однако он привык воспринимать Гермиону, как девушку здравомыслящую и адекватную. Хотя… говорят, любовь зла. А еще он знает массу примеров, когда заложники влюблялись в своих похитителей и… Черт, а ведь получалось, что похищение Гарри помогло Малфою выставить себя в выгодном свете. Правда, непонятно, зачем это было слизеринцу. Отомстить Гарри? Скорее всего. Потому что о чувствах и Драко Малфое Гарри не мог рассуждать в принципе.

Все было паршиво. И с каждой минутой становилось все хуже. Ну кто просил Дамблдора в это вмешиваться? Ведь все равно Гарри узнал. И что дало это время? Неужели сейчас он злится меньше? Вряд ли! Директор добился только того, что Гермиона теперь похожа на тень, и их дружба… Ч-черт. Их дружба оказалась измятой и истоптанной и… едва не разорванной в клочья. И Гарри до сих пор не знал, во что это выльется. Пока все казалось дурным сном. А еще, блуждая по бесконечным коридорам, он вдруг понял, что должен поговорить с Малфоем. Сейчас или никогда. Поговорить начистоту, возможно, в первый раз за столько лет. Переступить через себя, через ненависть, гордость и получить наконец объяснения. И не только ради Гермионы.

Гарри быстро шел и старался дышать глубоко, чтобы успокоиться, потому что слишком хорошо Малфой умел выводить его из себя, слишком остро они реагировали друг на друга, слишком многое стояло между ними. Впрочем, в любом случае Гарри волен уйти в любой момент. Очередной глубокий вдох оказался наполненным запахами лазарета, горьковатыми и… стерильными. Гарри не мог подобрать лучшего слова.

Мадам Помфри не оказалось, и Гарри разочарованно вздохнул. Он почти хотел, чтобы кто-то остановил его и отправил восвояси, потому что затея выглядела сомнительной.

Малфоя он нашел быстро. Слишком быстро. В лазарете только одна кровать была огорожена ширмами. Гарри глубоко вздохнул и отодвинул створку. Слизеринец лежал с закрытыми глазами. Наверное, спал. Гарри решительно шагнул внутрь.

– Репортеры послушались? Убрались? – не открывая глаз, произнес Малфой.

– Пока нет, – буркнул Гарри, – но если очень попросишь…

Малфой распахнул глаза и резко сел, правда, тут же откинулся на подушки. Гарри отметил, что слизеринец гораздо бледнее, чем обычно.

– Поттер? Какого черта? – от растерянности Малфой даже не сразу нацепил свой извечно насмешливый вид.

Гарри деловито пододвинул стул и опустился на него.

– Навестить пришел, – ровным голосом ответил он.

– Поттер, ты приболел? – в голосе слизеринца послышалась фальшивая забота. – Ты бы к Помфри подошел. Она тебе зелье даст.

– Я себя чувствую великолепно, – ответил Гарри.

– А… Ну тогда все равно сходи к ней: она объяснит, что я не при смерти, и твой вид все равно меня не убьет, так что можешь не терять времени.

– Ладно, – вздохнул Гарри, – обязательно у нее справлюсь о твоем и своем здоровье, когда она придет.

– А ее нет?

– Пока нет. Мы здесь одни.

Малфой медленно выпрямился и поправил подушку за спиной. Гарри прекрасно разгадал маневр. Слизеринец не хотел выглядеть больным и усталым перед лицом врага. Вот и храбрился.

– Ладно. Раз так – давай проведывай.

– Проведываю.

Гарри устроился поудобнее, закинув ногу на ногу. Он прекрасно видел, что Малфой нервничает. В таком состоянии слизеринец не мог это скрыть достаточно хорошо, и Гарри вдруг понял, что и правда знает его, как никого другого. Например, Малфой всегда поджимает губы, когда злится или раздражается. И голос понижает. Вот как сейчас.

– Поттер, что ты меня так разглядываешь? Я ведь волноваться за твою психику начну.

– Не стоит. Тебе и так волнений хватило. Я правильно понимаю?

– О чем ты? – устало спросил Малфой.

– О сегодняшнем дне.

– То есть?

– Расскажи мне о нем.

– Поттер, с каких пор тебя интересует распорядок моего дня?

– Отлично. Давай тогда поговорим о летних каникулах.

– Чего? – опешил слизеринец.

– Например, о том, как ты провел предпоследний день летних каникул.

Гарри с наслаждением наблюдал, как меняет цвет физиономия слизеринца. На бледных щеках в мгновение ока появились красные пятна.

– Что? Вижу – вспомнил.

– Я-то всегда помнил, – негромко откликнулся слизеринец. – А тебя каким боком это коснулось?

– Я все знаю.

– Мерлин! Поттер! Хватит играть в дешевый детектив. Что ты знаешь?

– Твой отец и Волдеморт похитили меня летом. Гермиона… – Гарри отметил, как взгляд слизеринца на миг оторвался от его лица при звуках этого имени, но тут же вернулся вновь, – …оказалась у тебя. Вы вместе отправились за помощью. Ну и продолжение я тоже знаю, поэтому сэкономлю время. Мне интересно знать, почему ты это сделал?

– Поттер…

– Я только что долго разговаривал с Гермионой.

Гарри увидел, как лицо слизеринца на миг поменяло выражение, став из надменно-скучающего растерянно-затравленным. Впрочем, лишь на миг. И Гарри понял, что если бы не знал Малфоя так хорошо, вряд ли вообще сумел бы это заметить.

– Рад за вас обоих, – язвительно откликнулся слизеринец.

– Малфой, как Волдеморт мог тебя использовать? – Гарри не позволил глухой злости вырваться наружу. Он пришел поговорить о деле.

– Что? – судя по ошарашенному виду, слизеринец ожидал подобного вопроса меньше всего.

– Ты слышал. Я знаю о том, что произошло. Так что давай отбросим в сторону расшаркивания и поговорим о деле.

– О каком деле, Поттер? Ты рехнулся?! Иди к черту!

– Только что оттуда, – огрызнулся Гарри.

Драко Малфой устало провел ладонью по лицу.

– Да что же это за сумасшедший дом! Все про всех все знают. Никакого…

– Уж если говорить об этом, то ты хотя бы сам о себе все знаешь.

Их взгляды скрестились подобно клинкам.

– Дамблдору спасибо скажи, – посоветовал Малфой.

Первым желанием Гарри было встать с неудобного стула для посетителей и уйти прочь, но он остался. Пора взрослеть. Уходить от проблем легче всего. Да и делать это возможно лишь до какого-то момента, но однажды реальность все равно настигнет. Поэтому юноша решил не убегать от проблемы напротив. Проблемы со злостью во взгляде и судорожно сцепленными пальцами поверх одеяла.

– Не буду я ему ничего говорить, – спокойно ответил Гарри. – Сейчас это уже не имеет смысла. Дело сделано.

Брови Малфоя взлетели вверх.

– Ты оставишь все так?

– А что изменит мой грандиозный акт протеста с крушением мебели и выкрикиванием проклятий?

Малфой на миг задумался.

– Ты укажешь свою позицию, – наконец выдал он.

– Моя позиция и так известна.

– Значит, они не принимают тебя всерьез, – хмыкнул слизеринец.

– Это я и без тебя знаю, – беззлобно огрызнулся Гарри.

Некоторое время они молчали, не глядя друг на друга. Первым заговорил слизеринец:

– Ты сказал, что все знаешь. Откуда?

– От Гермионы – я же сказал, – раздраженно откликнулся Гарри.

– А она откуда?

– Дамблдор показал ей в Омуте памяти.

– Что? – Малфой едва не свалился с кровати – так подскочил. – Да когда же это закончится! – в его голосе послышались отчаянные нотки. – Ч-черт!

– Думаю, уже закончилось. Мне показалось, что сегодня Дамблдор выпустил все нити из рук: мол, разбирайтесь сами, – устало произнес Гарри.

– Или сделал вид, что выпустил, – буркнул Малфой, сжимая и разжимая кулаки. – И ведь даже разозлиться всерьез не получается.

– Потому что он спас тебе жизнь?

– Поттер, ты-то хоть заткнись, а?

Гарри усмехнулся.

– Добро пожаловать во взрослый мир, Малфой!

– Да уж. У него занятная тактика. Ладно. К черту. Не хочу сегодня об этом думать.

– Предлагаю подумать о другом. Вернемся к нашим баранам, то бишь Пожирателям.

На этих словах Малфой напрягся и бросил на гриффиндорца быстрый взгляд.

– Эта часть истории меня тоже заинтересовала, – с довольным видом сообщил Гарри. – Так что там с Волдемортом?

– Поттер, мне кажется, ты меня проведал. Пора бы и честь знать.

– Малфой, поверь, сидеть здесь и созерцать тебя во всей красе – очень сомнительное удовольствие. И больше всего мне бы хотелось, чтобы этого дня не было.

Гарри сказал это все едва слышно, но слизеринец вздохнул, устроился удобнее и поднял взгляд.

– К тому же считай, что этот разговор – твой долг, – закончил Гарри.

– За что, интересно? – Малфой изобразил живую заинтересованность.

– За Гермиону.

Наступила тишина. Двое мальчишек смотрели в глаза друг другу, и впервые в их жизнь прочно входило что-то взрослое. Безвозвратно и безостановочно. Подобные разговоры велись много веков до них и будут вестись столько же веков после. Когда у одного хватает смелости признать свое поражение, а у второго – смелости это оценить. Наверное, сейчас они впервые почувствовали себя мужчинами.

Драко пожевал губу, откашлялся и наконец выдавил:

– Что она тебе рассказала?

И только не дождавшись ответа, поднял взгляд. И Гарри с горьким удивлением заметил, что такого взгляда не видел у слизеринца никогда. Горечь, смятение и… надежда. Словно вот эти два не договорившихся между собой человека – его лучшая подруга и его враг – ждали ответа от него. И он должен был вернуть им эту надежду. Гарри едва не вскочил со стула и не умчался прочь, но все же произнес ровным голосом:

– Она рассказала о том, что вы встречались. Без подробностей.

О признании в любви он сознательно умолчал, потому что вдруг понял, что Малфой находится в неведении относительно чувств Гермионы. Да и выступать в роли посредника хотелось все меньше – грудь жгло точно каленым железом.

– И ты сидишь здесь, ведешь со мной беседы о Волдеморте? Ты… Поттер, ты ли это? В былые времена тебе хватало гораздо меньших поводов, чтобы желать моей смерти, – в голосе Малфоя не было насмешки. Скорее удивление и настороженность. Он, видимо, ожидал подвоха.

– Когда я говорил «чтоб ты сдох», я не желал смерти всерьез. Я не такой как ты, Малфой. Я… предпочитаю видеть людей живыми. Почти всех.

– Ладно. Понял. Точнее понял, что мне этого не понять. И откуда вдруг в гриффиндорце умение шантажировать? – Малфой несколько секунд смотрел в потолок, а потом перевел взгляд на юношу напротив. Гарри видел, что слизеринец ерничает как раз оттого, что чувствует такую же неловкость, которую ощущал он сам. – Сомневаюсь, что знаю о Волдеморте что-то, чего не знаешь ты. Дамблдор-то тебе все эти годы подноготную противника выкладывал. Ты же у нас герой освободительного движения, символ…

– Малфой, если ты думаешь, что мне надоест слушать твои подначки, и я уйду, похорони эту идею сразу.

Слизеринец вздохнул.

– Как тебя мог использовать Волдеморт? – негромко спросил Гарри.

Драко Малфой некоторое время смотрел на Гарри Поттера, молча теребя край одеяла. По его лицу гриффиндорец не мог понять, о чем тот думает. А если смог бы, очень бы удивился. Драко думал о… Гермионе Грейнджер. О том, что у нее хватило мужества признаться друзьям. Что это? Безрассудство, отчаяние, усталость? Или же такая безграничная, непонятная ему вера в дружбу? В то, что поймут всегда. Безоговорочно. Но… так же не бывает.

– Поттер, как ты отнесся к словам… Гермионы?

Гарри моргнул – так необычно было слышать имя подруги из уст слизеринца. Некоторое время молчал, потом проглотил комок, ставший в горле, и выдавил:

– Малфой, я пришел поговорить о другом.

– И все же…

– Я не собираюсь обсуждать Гермиону с тобой. Я не верю в твою искренность ни на минуту. Если бы я чуть хуже знал тебя, подумал бы, что ты использовал магию.

– Что же мешает тебе так думать?

– Не знаю, – неохотно откликнулся Гарри. – Ты никогда не стеснялся в выборе средств, когда дело касалось меня. Но… здесь почему-то не знаю. Хотя я не могу понять Гермиону. Если бы это была не она, я бы…

Юноша посмотрел на пестрый букет у кровати. Ощущение нереальности происходящего было почти осязаемым. Кажется, щелкни пальцами, как это делал Добби, колдуя, и все исчезнет. Гарри окажется где-нибудь в другом месте. Например, в Норе. Они с Роном будут играть в шахматы, Гермиона будет читать книжку, а Джинни – играть с Живоглотом у камина. И не будет этого дня. И чертова Малфоя не будет.

– Малфой! Я не знаю, чем все это закончится, но если по твоей вине она проронит хоть одну слезинку… – глухо начал Гарри и замолчал.

И Драко Малфой впервые не съязвил. Если бы здесь был друг, Драко непременно объяснил бы, что все кончено, и эта нелепая история, так похожая на маггловскую сказку, не получит продолжения. Словно книгу отложили, так и не дочитав. Или же в ней оказались вырваны последние страницы. Скорее последнее, потому что к недочитанной книге можно вернуться, а здесь – нет.

– Поттер… – неловко начал он, не зная, как продолжить.

– Ладно, закрыли тему. Тебе не удастся увести меня от вопроса.

Гриффиндорец щелкнул пальцами. Несколько секунд подождал и усмехнулся. Драко не понял маневра. Впрочем, сильно печалиться не стал – Поттер всегда был со странностями.

– Поттер, я не знаю, что тебе ответить.

– Вот как?

– И не потому, что не хочу, а потому что сам не понимаю. Знаю лишь, что на меня наложено какое-то заклятие. Мать я пока об этом не спрашивал. А… мой отец уже ничего не может рассказать.

Драко замолчал. Гарри некоторое время изучал врага, и наконец сказал:

– Я сожалею о твоем отце.

Сказал тихо, словно нехотя, но искренне, потому что человек, слишком хорошо знающий, что такое сиротство, никогда не пожелает подобного даже врагу.

– Черта с два, – так же неохотно откликнулся Малфой. – Ты же ненавидишь, Поттер. Как ты можешь сожалеть?

– Вот такой я странный, – усмехнулся Гарри.

– Ладно. Закрыли тему.

Некоторое время оба молчали. Гарри размышлял о том, почему стул для посетителей такой неудобный и отчего в лазарете так холодно, а Драко о том, что чертов Поттер может испортить даже рождественский день уже одним своим присутствием. И еще… дать шанс что-то узнать.

– Слушай, Поттер, раз уж в тебе проснулось такое трогательное желание меня проведать, ответь на один вопрос. Всегда хотел его тебе задать, да все как-то беседа не клеилась.

Гарри хмыкнул.

– И что за вопрос?

– Когда мы были на четвертом курсе, Волдеморт вернулся. Помнишь?

– Еще бы, – Гарри еле удержался от желания передернуть плечами.

– Тебе еще тогда все не верили. Хотя не так. Верили-то все. Только большинству было выгоднее записать тебя в придурки, чем снова с этим сталкиваться.

Гарри с удивлением смотрел в бледное лицо своего врага. Малфой верил? Верил ему? А слизеринец тем временем продолжал:

– И тогда-то вторая часть нашего общества во главе с любимым нами директором, – в тоне Малфоя послышались язвительные нотки, – стала утверждать, что ты сотрешь Лорда в порошок. Мол, один раз смог, сможет и второй.

– А вопрос-то в чем? – Гарри слегка устал слушать не самую любимую часть собственной биографии. К тому же в устах слизеринца она выглядела еще хуже.

– Внимание: вопрос, – голосом диктора из викторины «Волшебный вопросник» проговорил Драко. – Ты победишь Лорда?

Гарри усмехнулся:

– У меня сегодня как раз в распорядке дня значилось: проведать Малфоя, а потом заглянуть к Волдеморту на праздничный ужин.

– И убить его одним своим вниманием?

– Угадал. Для начала пришел на тебе потренироваться.

– А я все гадал, откуда столь трогательная забота обо мне. Спасибо, Поттер, – Драко отвесил шутливый поклон. – А теперь серьезно: ты веришь в то, что сможешь его победить?

Гарри от неожиданности едва не поперхнулся воздухом. Ну и вопросик! Он с удивлением оглядел слизеринца:

– Не поверю, что бы тебя так волновал этот вопрос.

– Это еще не сам вопрос. Это предыстория.

– Час от часу не легче.

– Ну так что?

Гарри поерзал на стуле, посмотрел на высокий потолок. Вся его жизнь прошла под призрачным знаменем будущей победы над Волдемортом. Порой ему казалось, что он и на свет-то появился только ради этого. Будто ничего другого он в этой жизни сделать и не мог бы. Ну, ведь если разобраться, у него нет особенных талантов. Он не блещет знаниями на уроках. Он не художник, не поэт, не писатель, не ученый. Что он имеет? Только способность выживать в предложенных ситуациях, и то благодаря везению и… друзьям. Каждый зачем-то приходит в этот мир; Гарри, наверное, лишь в качестве противовеса.

– Не знаю, Малфой. Выбора-то особенного нет. Не я затеял эту войну.

– Но ты в ней участвуешь.

Гарри не удержался от вздоха.

– У меня нет выбора, – повторил он.

Внутренне подобрался, ожидая язвительного комментария, но Малфой произнес:

– Дамблдор верит в тебя почти безгранично. Мне было любопытно, веришь ли ты.

– Не верю, – неожиданно произнес Гарри. – Но это… все равно. Я либо выиграю, либо сдохну. Всего лишь два пути. Если выиграю, то вера оправдается. А если нет, мне уже будет все равно.

Драко Малфой оторвал взгляд от одеяла и посмотрел на гриффиндорца. В зеленых глазах была злость. И впервые Драко видел, что она направлена не на него. «А ведь Поттер – тоже оружие», – неожиданно понял он. Только сам Драко узнал о себе неприятную подробность несколько часов назад, гриффиндорец же жил с этим всю жизнь. Без права на ошибку, без возможности выбора. Его ненависть подпитывали и культивировали, и все для того, чтобы однажды выставить его на почти безнадежный поединок ради светлого будущего всего волшебного мира. И им всем совершенно наплевать, сколько лет будет в тот момент Поттеру. Четырнадцать, как уже было на Кубке огня, пятнадцать – как в министерстве, семнадцать – как у той стены с чертой. Может быть, ему будет двадцать… Или тридцать. Только разве это жизнь? Это же вечное ожидание Судного дня. Не сегодня так завтра. Не завтра так послезавтра. Интересно, с какими мыслями Поттер засыпает по вечерам? И давно ли он перестал спрашивать себя «неужели завтра?». И перестал ли? Драко вдруг захотелось засыпать гриффиндорца кучей вопросов, но он подумал, что подобное можно позволить себе с другом, приятелем, но никак не с врагом. Пусть даже с таким знакомым, как мальчишка напротив. Поэтому он все же спросил то, ради чего затеял разговор:

– Поттер, а если выиграешь? Что ты будешь делать дальше?

– Это и есть твой вопрос? – устало отозвался Гарри.

Драко кивнул.

– Да не выиграю я, Малфой. Вернее, не выживу после этого.

Гарри произнес это спокойно, без истерики. Словно давно решенный вопрос. Драко стало неуютно от сухого безэмоционального тона.

– Ну, представь на минутку светлую картину, – юноша попытался придать голосу веселость, – Волдеморт – труп. А ты – жив-здоров.

– Мерлин! Никогда не думал, что Драко Малфой такой оптимист. Да еще с безграничной верой в мои силы.

Малфой хмыкнул, Гарри сделал вид, что задумался. Будь он с Роном или Гермионой, для пущей убедительности закрыл бы глаза. Но в присутствии врага делать этого не стал.

– Представил, – откликнулся он.

– И? Что ты будешь делать дальше? Потом…

Гарри усмехнулся. Чертов Малфой. Вот в самое же больное место. Он лукавил, когда говорил, что не верит в победу. Где-то на краю сознания всегда была мысль о собственной уникальности, подкрепленная верой десятков людей. И Гарри представлял себе ту самую радужную картину, о которой толковал Малфой. Вот только картина, как правило, заканчивалась процедурой поздравления, слезами умиления и прочими атрибутами победы. А дальше… пелена. Непроницаемая, непробиваемая. Гарри не знал, что делать дальше. Так получилось, что его жизнь была посвящена этому дню. Он жил ради этого. Может, отчасти поэтому он был готов умереть в этой борьбе, потому что не представлял себе, чем жить дальше.

– Не знаю, Малфой, – откликнулся он. – Я не думал.

– Врешь ведь, – прищурился слизеринец.

– Да ни фига не вру! Просто… не знаю.

– Ну квиддич там или диплом аврора? Хотя это тоже из той же песни. Преподавать там или… Или же… Стой. Ты не шутил? Ты правда не знаешь, где применить себя в мирное время?

Гарри передернул плечами, а Драко едва не присвистнул. Вот оно что. Золотой мальчик живет лишь войной и ради войны. И теперь, когда детство заканчивается, и стены Хогвартса больше не будут защитой от врагов и от собственного предназначения, он просто идет на эту войну, чтобы… погибнуть. Поэтому-то и шарахается от Грейнджер. Драко осенило. Поттер просто боится привязанности, потому что вычеркнул себя из списка живущих давным-давно. Драко смотрел на знакомое лицо и впервые думал, что они до чертиков похожи. Только Поттер боится привязанности потому, что не хочет причинять боль другим, а сам Драко боится причинить боль себе. Боится беспомощности и связанных рук, и…

– Картинка получается так себе… – неохотно произнес слизеринец.

– Да уж, – не стал возражать Гарри.

Они замолчали. В лазарете стало тихо. Где-то там, в коридорах Хогвартса, бродили ученики. Готовились к праздничному ужину, на котором все, оставшиеся в замке, усядутся за один большой стол, будут поздравлять друг друга, взрывать хлопушки и веселиться или делать вид, что им весело. А еще дальше, в большом мире, люди как раз в эту минуту, может быть, обменивались подарками, признавались друг другу в любви, смеялись, грустили… Одним словом, там была жизнь. А здесь… здесь мир становился с ног на голову, потому что впервые за почти семь лет два врага, два семнадцатилетних мальчишки, искренне разговаривали, пожалуй, о самом важном. И кажется, впервые им удалось что-то понять друг в друге и в себе.

– Ладно, Малфой, пожалуй, я у тебя загостился.

Гарри встал, глядя на слизеринца, а потом проговорил:

– Один вопрос напоследок. Раз уж пошла игра в вопросы-ответы.

– Валяй.

– Почему у тебя нет Метки?

– С чего ты взял, что ее нет? – быстро спросил Драко. И настолько серьезным были его взгляд и тон, что Гарри вдруг засомневался.

– Мне… показалось.

Драко выдержал паузу, а потом рассмеялся:

– Ладно. Расслабься. Я пошутил.

– Так почему?

– Она мне не пойдет. Да и вообще не люблю татуировки.

Гарри возвел глаза к потолку:

– Я серьезно спрашиваю.

– Серьезно спрашиваю, – передразнил Драко. – Не хочу я, Поттер. Просто не-хо-чу.

– То есть, у тебя был выбор?

– Выбор есть всегда.

– Выбор – лишь иллюзия.

– Что ты сказал? – Драко даже приподнялся с подушек.

– Выбор – это иллюзия, Малфой. На тебя всегда можно будет надавить, заставить, или же… Почему ты так смотришь?

– Нет… ничего, – Драко закусил губу, посмотрел в сторону, словно размышляя.

– Малфой, в чем дело?

– Эту же фразу мне сказал Волдеморт несколько часов назад.

– Шутишь?

– Ну посмейся.

Гарри вновь сел.

– А ты что ему ответил?

– Ничего. Он прав, наверное.

– То есть, ты решил стать под знамена Дамблдора? – усмехнулся Гарри. – Это и есть твой выбор, отсутствием которого так пугал Волдеморт?

– Нет уж. Я не хочу быть живым заслоном революции. Увольте.

– Хочешь быть мертвым заслоном Пожирателей?

– Я вообще не хочу на баррикады.

– Да ты у нас трус.

– У меня просто есть мозги, Поттер, – беззлобно откликнулся Драко. – Эта война обречена. Вернее мы в ней обречены. Играть будем мы, а выигрывать они. Или ты думаешь, что Лорд или Дамблдор сами схватят палочки и ринутся в битву?

– Дамблдор ринется.

– Если Дамблдор ринется, значит, вы будете проигрывать.

Гарри отметил это «вы». Значит, Малфой по другую сторону.

– Он не боится умереть.

– Да при чем здесь страх, Поттер! Отбрось свои геройские замашки. Он – координатор. На фига ему рисковать? У него есть ты.

– А у Волдеморта ты? Раз уж на тебе там какое-то заклятие?

– Льщу себя мыслью, что я не у Волдеморта.