Текст книги "Цвет Надежды (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 91 страниц)

Все это было бы чертовски смешно, если бы не было так страшно. Вот сейчас он откроет глаза, вздохнет (потому что, кажется, в данный момент он задерживает дыхание), и она очень много о себе узнает. И точно – серые глаза с тенью удивления, досады, раздражения и еще Мерлин знает чего, сделали мир вокруг далеким и нереальным, заполнили собой каждую клеточку сознания. Гермиона скользнула взглядом по его лицу просто для того, чтобы окончательно не потерять себя в этих невозможных глазах. Тонкий шрам на переносице, чуть порозовевшие скулы (от ярости, видимо), губы…

Внезапно она поняла одну простую вещь: если это не случится сейчас, то не случится больше никогда. Так бывает. Истина, словно озарение, освещает тебя, вырывая душу из темноты, в которую порой пытается загнать ее разум. Темнота, сотканная из правильных фраз, разумных поступков, логических решений. И вот наступает миг, когда становится ясно, что это – лишь отговорки. Это все ненастоящее и ненужное. А истина – вот она. Совсем рядом, просто порой мы не желаем ее замечать. Истина в том, что есть он. И неважно, какой он. Неважно, что говорят о нем окружающие. Важна лишь эта необъяснимая искра, которая проскользнула однажды, важно то, что так и не было сказано, то, что так и не было сделано. Жизнь переменчива, необъяснима… Но тем она и прекрасна, что дарит вот такие моменты.

Гермиона крепко зажмурилась, чтобы не видеть ни укора, ни насмешки, да вообще, чтобы не видеть этих глаз, и, резко подавшись вперед, прижалась губами к его губам. Вот и все. Она это сделала.

Что там писали в книгах о таких моментах? Сладкая истома, дрожь в коленях, мурашки по коже, головокружение… Врут все в книгах! Какая там сладкая истома, когда сердце замерло в ужасе от содеянного. Только грохот собственной крови в ушах и осознание того, что она понятия не имеет, что ей теперь делать.

Его губы напряглись и… ничего. Если до сих пор Гермиона считала, что довольно часто попадает в нелепые ситуации, то теперь она отчетливо поняла, что все это были лишь детские шалости. А настоящая катастрофа – вот она. Он не ответил. Он никак не отреагировал. Ему плевать. В сущности, он никогда и не утверждал обратного. Он был честен. Это она, ненормальная, что-то навыдумывала.

Захотелось умереть на месте от стыда, от унижения, от ярости на себя. Окружающий мир сразу стал заметнее: спинка опрокинутого стула оказалась как раз под правым коленом, отчего его пришлось подогнуть, и весь вес перешел на левую ногу, боль в судорожно сжатых пальцах. Хотя ему, наверное, больнее, ведь она изо всех сил сжала его плечи. Но так ему и надо. Он это заслужил. И она заслужила. Изо всех сил стараясь не зареветь, девушка приняла единственное верное решение: оттолкнуть его и убежать. Не стоять же так вечность! Если бы ей сказали, что прошло всего несколько секунд, она ни за что бы не поверила. Просто в такие моменты время словно замирает, а напряженное тело и измученный поисками выхода разум живут каждый своей жизнью.

Девушка наконец разжала руки и попыталась оттолкнуться. Но мир вдруг неуловимо изменился, вытеснив из головы все мысли и желания. Мир взорвался и обрушился в бездонную пропасть, а потом взлетел в небеса. Почему? Да потому что руки этого несносного мальчишки вдруг обняли ее, а губы чуть дрогнули и… ответили на ее поцелуй.

Что было дальше? Она не помнила. Хотя позже очень старалась проанализировать свои ощущения. Но как проанализируешь, например, вечернюю грозу? А ведь именно так она себя чувствовала. Когда сердце сжимается в ожидании очередного разряда. Или, например, ливень. Когда понимаешь, что он начнется независимо от твоего желания, а тебе негде спрятаться. Сколько это продолжалось? Целую вечность и всего лишь миг. Ощущение его горячей ладони на своей талии. Эта ладонь обжигала даже сквозь одежду. Его запах – запах ветра, грозы и… чего-то необъяснимого. Его сбившееся дыхание, стук его сердца под ее ладонью.

Как из другого мира раздался резкий звук. Непонятный. Ненужный. Гермиона почувствовала, как его руки исчезли. Теперь ее никто не удерживал. Хотя… он и до этого не удерживал. Она оказалась здесь по собственному желанию.

Девушка отпрянула и повернулась в сторону звука. На их счастье, ветер так сильно захлопнул входную дверь, что Томас Уоррен смог открыть ее только с третьего раза. Сложись все по-другому, неизвестно, чем бы это закончилось.

Мальчик наконец справился с дверью и сообщил, что вернулся забрать забытый учебник.

Гермиона не стала дожидаться развязки, схватила с соседней парты свою сумку и выбежала из кабинета. Ей было плевать на то, что подумает первокурсник. Плевать, что подумает Малфой. Хотя… нет. Здесь она себя обманывала. Но при мысли о нем голова шла кругом. Она не должна была… Она совершила самую большую ошибку в своей жизни! Стук башмачков по каменному полу, подрагивающие тени от пламени факелов и… радость. Обычная девчоночья радость.

Гермиона остановилась посреди очередного коридора. Куда она бежала? А, главное, от кого? От сероглазого демона или же от себя? Девушка бросила сумку на подоконник и прижала ладони к пылающим щекам. То, что случилось, было неправильным, чудовищным и… сказочным. И не потому, что в книгах пишут о каких-то там невероятных ощущениях. Ничего этого она прочувствовать не успела. А просто потому, что это случилось. Почему он ответил на ее поцелуй? А так ли это важно, почему? Здравый смысл мог предложить сотню вариантов от желания отомстить Гарри до какого-нибудь нелепого спора с кем-то из друзей, поэтому Гермиона загнала здравый смысл подальше, оставив на поверхности лишь свои ощущения. Чувство полета, осознание того, что она стала взрослой. Это случилось. Первый поцелуй. Девушка очень сомневалась, что испытала бы подобный шквал эмоций, случись этот поцелуй, например, с Роном или с Гарри. А здесь… Чувство запретного полета. И не важно, что это только раз, неважно, что есть Забини, есть его помолвка и есть вообще его мерзкий характер, который просто не принимает ничего связанного с нечистокровными волшебниками. Плевать. Ведь в тот миг не было ни условностей, ни запретов. Были просто два колотящихся сердца, два сбившихся дыхания и общий вихрь ощущений. Обо всех последствиях она подумает завтра. А сегодня она просто… счастлива.

Гермиона вбежала в гостиную. Перед этим она долго убеждала себя в том, что нужно успокоиться, собраться с мыслями, но с лица не сходила радостная улыбка. Думать ни о чем не хотелось, а собраться с мыслями… Это действие вообще казалось непосильным.

В гостиной было многолюдно. Гермиона хотела направиться к себе, но ее перехватила второкурсница с объявлением о том, что получила «отлично» по зельям после помощи Гермионы. А потом кто-то что-то спросил. Завертелось. Видимо, ученики заметили что-то в лице старосты и поэтому налетели стайкой со своими наивными просьбами о помощи по домашнему заданию и о разрешении задержаться после отбоя в гостиной. Гермиона с улыбкой смотрела на знакомые лица и чувствовала, что никому из них сейчас не сможет отказать – ей так хотелось разделить частичку радости со всем миром!

Наконец поток малышей иссяк, и девушка увидела в углу гостиной Рона, который что-то писал. Она направилась прямиком туда.

– Привет, – не поднимая головы, сказал Рон. – Тебя сегодня поймали в хорошем настроении и получили массу поблажек? Ты, кстати, отменила несколько моих запретов.

– Прости, я не знала, – с улыбкой пожала плечами Гермиона.

Затевать спор не хотелось. Рон наконец поднял голову, скользнул по ней взглядом и потянулся было за новым листом пергамента, но его взгляд вновь метнулся к ее лицу.

– Что с тобой? – осторожно спросил он.

– Со мной? – Гермиона снова пожала плечами и попыталась сдержать улыбку. Попытка потерпела фиаско. – Ничего. Просто…

– Гермиона, ты вся светишься!

В голосе Рона прозвучало одновременно восхищение и опасение. Он не видел ее такой очень давно.

– Просто настроение хорошее, – девушка присела на корточки напротив Рона. – А ты что пишешь?

– Это? Письмо Биллу. Давно нужно было ответить, а я все никак не мог собраться.

– Понятно.

Рон отложил в сторону пергамент и несколько секунд просто смотрел в ее глаза.

– Ничего не хочешь рассказать?

Гермиона подняла на него взгляд. «Милый Рон, конечно, хочу. Я хочу всему миру рассказать, как я счастлива непонятно отчего. Но я не могу этого сделать. Это же… он».

– Не-а. Не хочу. Извини.

Чувство эйфории постепенно угасало, оставляя после себя светлую грусть и сожаление, а еще страх от того, что будет завтра. Гермиона медленно встала, отбросила в сторону сумку, которую до этого держала на коленях и присела рядом с Роном. Она взяла его под руку и прижалась щекой к его плечу. Знакомый запах: шоколада и шерсти. Домашний, уютный, теплый.

– Рон, сделай мне одолжение.

– Какое?

– Скажи, что все будет хорошо.

– Та-ак. Ты меня окончательно запутала.

Рон попытался отклониться в сторону, чтобы заглянуть ей в глаза, но она зажмурилась, не выпуская его руку.

– Просто скажи, и все.

– Все будет хорошо.

– Честно-честно?

Рон кивнул.

– Я такая дура, – негромко проговорила Гермиона.

– Да ладно. Ты замечательная, – Рон с улыбкой потрепал ее свободной рукой по волосам. – Гермиона, если захочешь все же рассказать, имей в виду, что есть я. Я выслушаю.

«И сразу убьешь», – подумала Гермиона, а вслух сказала:

– Обязательно. Ты будешь первым.

Наступила тишина. Они так и сидели, близко-близко друг к другу, а огонь весело потрескивал в камине, своим светом отгоняя тревогу и непонимание семнадцатилетнего юноши и сомнения и страхи девушки, так доверчиво прижавшейся к его плечу.

– Я пойду, – наконец проговорила Гермиона.

– Давай.

Она звонко чмокнула его в щеку.

– Я тебя очень люблю.

Рон смущенно улыбнулся.

– И я тебя.

Гермиона встала, поправила мантию, подняла с кресла сумку и вдруг закружилась. Локоны волос, взметнувшийся подол мантии, улыбка. Как непохожа она была в эту минуту на саму себя. Словно этот вечер что-то сотворил с ее образом, влив в уста хрустальный смех, а во взгляд добавив искры света и радости. Было в ней что-то новое.

– Спасибо, – горящий взгляд, пылающие щеки.

– Гермиона, а ты случайно не влюбилась?

Улыбка исчезла с лица девушки, глаза удивленно распахнулись. Она несколько секунд смотрела на юношу, а потом быстро развернулась и взбежала вверх по лестнице. Рональд Уизли проводил подругу потрясенным взглядом. Это было просто мимолетное предположение, сделанное при виде ее необычного поведения. Он даже не думал так всерьез. Просто брякнул. А она не ответила. Не сказала ни «да», ни «нет».

Юноша задумчиво посмотрел на недописанное письмо. «Да уж. Только этого для полного счастья не хватало».

*

Драко Малфой шел по коридору в сопровождении Томаса Уоррена. За всю дорогу он не проронил ни слова, хотя Том отчаянно пытался завязать разговор. Но ни тема квиддича, ни тема зелий, ни любая другая не нашли отклика в душе старосты.

Вскоре Том прекратил свои бесплодные попытки, а потом и вовсе, сообщив, что ему еще нужно куда-то зайти, оставил семикурсника наедине с мыслями.

А мыслей было много. Драко быстро пересек гостиную, стараясь ни с кем не столкнуться и всем своим видом показывая, что не расположен к разговору. В своей комнате он вздохнул с облегчением. Этот бесконечный день, кажется, все-таки решил уступить место милостивой ночи. Благодаря незадернутым шторам в окно заглядывала полная луна, окрашивая комнату в серебристый цвет. Цвет равнодушия, спокойствия и… правильных решений. С детства Драко любил лунный свет. Потому что тот успокаивал, возвращал душе равновесие. А ведь именно равновесия ему сейчас не хватало. Он делает одну глупость за другой. Эти несколько дней побили все рекорды. Столько нелепых поступков он не совершал, кажется, за всю свою жизнь. Юноша достал из кармана палочку и подошел к подсвечнику, стоявшему на столе. Несколько секунд смотрел на него, а потом передумал зажигать свечи. Захотелось побыть в темноте, разрезанной только этим неверным светом. Мантия полетела на стул, не удержалась и с шорохом сползла на пол, но он не обратил на это внимания. Шелковый галстук упал на стол. Юноша со вздохом опустился на кровать и обхватил голову руками. Думать о сегодняшнем вечере не хочется, но нужно. Нужно понять сразу, по горячим следам, а то так прятаться от самого себя можно до бесконечности, а добрые феи, которые решают все проблемы, существуют только в сказках. В жизни, во всяком случае, юноша их не встречал.

«Все будет хорошо. Это только сон…» – тихий голос разбил кошмар, разрушил его и изгнал из сердца. Значит, феи существуют?

Он тряхнул головой, отгоняя видение. Затем резко лег на спину и уставился в потолок. Глаза привыкли к темноте, но он не видел очертаний лепнины на потолке собственной комнаты. Он видел испуганные, в пол-лица, глаза старосты Гриффиндора. Почему он ответил на ее поцелуй? Хотя… это и поцелуем-то можно назвать с большой натяжкой. Юноша невольно усмехнулся, вспомнив ее отчаянную решимость. Видимо, все дело в гриффиндорской храбрости. Смешно. В ее жесте было столько испуга и отчаяния, словно ее заставили прикоснуться к его губам. Драко вновь усмехнулся, вспоминая ее нелепый жест, только усмешка тут же растаяла, потому что сердце от воспоминания дернулось. Как же ему не нравилось то, что с ним происходит… А виновата она. Девчонка, которая даже целоваться не умеет. То, что это был ее первый поцелуй, стало понятно сразу. И в этом заключалась главная странность. Во-первых, Драко был искренне удивлен тем фактом, что всенародный любимец и герой до сих пор не предпринял попыток добиться чего-то большего, чем целомудренные поцелуи в щечку, которыми они периодически обменивались. Непонятно. Неужели Поттер настолько бережет ее? Ведь видно же, что сам вздыхает и смотрит пламенным взором не первый год. Подобная жертвенность вызывала недоумение, а еще зависть. Драко сомневался, что способен на подобное. Поэтому рядом с недоумением и завистью было… уважение. Едва заметное, но все-таки… Не мог же он всерьез уважать Поттера! А вторым моментом, который поразил его во всей этой истории, было то, что Грейнджер избрала именно его на роль первого. Такой выбор был странным, неправильным, нелогичным. Он мог подбирать слова долго. Почему? Ведь для нее не было той ночи и совместной спасательной операции. Или это остаточные свойства памяти? Но при стирании памяти мозг сам заменяет отсутствующие воспоминания. Тогда совсем ничего не понятно. В ее воспоминаниях не могло быть его. Или же Дамблдор вложил что-то такое, от чего ее отношение переменилось? Но как узнать? Не спросишь же у директора: «А вы случайно ничего не делали с Грейнджер? А то она на меня с поцелуями набрасывается!».

Как все глупо. И непонятно.

Ну ладно. Черт с ней. Ее логику понять невозможно. Но он-то… Он почему так поступил?

Ведь был момент, когда она готова была зареветь и убежать к черту на рога, подальше от него. Он же видел. Он-то, в отличие от нее, не зажмурился, как маленький ребенок. Поэтому ее эмоции были видны и понятны. Так почему же он не решил все свои проблемы, просто никак не отреагировав? Ее гордость не пережила бы такого удара. Да можно было сделать еще хуже. Сказать какую-нибудь гадость. Уж чего-чего, а язвительных замечаний у него хоть отбавляй.

Так почему же он этого не сделал? Что заставило его обнять эту несносную девчонку и поцеловать ее по-настоящему? Влечение? Глупости! Никакого влечения он к ней не испытывал. Ну, был некий интерес, которому не стоит придавать значения. Просто любопытство, азарт охотника. Не более. Он мог добиться любой девушки, более интересной, более искушенной. Ему не нужна Грейнджер!

Но тогда что двигало им? Внезапно он отчетливо понял, что остановило его именно осознание того, что одним неверным словом или жестом он может убить ее. И это не преувеличение. Вокруг было полно вот таких неживых девушек. Он пресытился ими за свою недолгую жизнь, как шоколадом, который он тоже с недавних пор не переносил. А в ней была жизнь. И эта самая сумасшедшая и трудно объяснимая искра была не в остром уме, не в прямом взгляде или тонкой талии. Нет. Она заключалась в невероятной искренности, которая прямо выплескивалась наружу из этого создания. В ней было искренним все, начиная от яростно сужающихся глаз, когда она злилась, до пунцовых щек, когда она смущалась. Искренность наполняла ее смех и ее слезы, порывы заботы и озлобленности.

Он понял, что не был готов к этому. Ее непосредственность с легкостью рушила и разбивала все его барьеры. Это было опасно. Это было неправильно, но это было, и он ничего не мог изменить. А взять на себя ответственность и что-то сломать в этом человечке он тоже не мог. Почему?

«Все будет хорошо. Это только сон…»

Вот ответ на все его вопросы и метания. Благодарность. Она страшнее влечения, потому что заставляет увидеть не тело, а душу. И Драко Малфой не мог не понимать: душа Гермионы Грейнджер для него слишком опасна. Он оказался не готов ее увидеть.

В дверь постучали. Он сел на кровати, пригладил волосы:

– Да!

Блез в нерешительности замерла на пороге комнаты. Хрупкая девушка в полоске света, льющегося из коридора. Он должен выкинуть все из головы и думать только о ней. Само изящество, само совершенство. Как он ненавидел совершенство!

– У тебя проблемы со светом? – глаза девушки наконец привыкли к темноте, и она различила фигуру на кровати.

– Нет, со светом все в порядке. Можешь его зажечь.

Блез закрыла дверь, погрузив комнату во мрак, и Драко с удивлением обнаружил, что лунный свет больше не льется из окна. Видимо, луна скрылась за тучами, которыми в последнее время небо просто изобиловало. Девушка произнесла заклинание, и пламя коснулось дров в небольшом камине. Сначала робко, а потом все увереннее, пока наконец не предъявило свои права на деревянные поленья и пространство за каминной решеткой. В воздухе запахло теплом, уютом и немного дымом.

Блез повернулась к юноше. Растрепанный, какой-то растерянный, щурящийся от света.

Она приблизилась и положила руки на его плечи. Он поднял взгляд. Блез заглянула в его глаза. Ничего… Ничего из того, что она так мечтала увидеть. Сколько раз она видела это во сне. Как она мечтала хоть однажды увидеть в его глазах… любовь. Такое простое и такое сложное чувство. Абстрактное понятие. Блез долго пыталась себя убедить в том, что, возможно, в его глазах появляется любовь в момент близости, но разум подсказывал что это – нежность, страсть, что угодно, но только не любовь. Вот и сейчас. Усталость, растерянность и что-то еще. Что-то новое, но не относящееся к ней.

– Как прошел день?

Ее руки скользнули по его голове, зарывшись в светлые пряди.

– Непонятно, – откликнулся юноша.

И снова тишина. И пустота. Оттого, что слова, которых так ждет ее сердце, все никак не прозвучат. От этого пусто и холодно. Даже сейчас, когда она стоит напротив камина.

– Там все уже празднуют, – проговорила она.

– Празднуют? – удивленный взгляд, нахмуренный лоб.

– У Милисенты день рождения. Забыл?

– А… Нет, не забыл.

Он кивнул на каминную полку. Среди книг и статуэток лежала коробка, завернутая в бумагу отвратительного розового цвета.

– Какой ужас, – прокомментировала Блез.

– Я же не виноват, что она любит этот цвет.

На губах наконец-то заиграла улыбка. Хоть какая-то эмоция.

– Пойдем? – она сделала шаг назад.

Юноша поднял взгляд. Даже до того, как он заговорил, она знала, каким будет ответ.

– Я… не пойду. Извинись пред Милисентой за меня. Ладно? Мне что-то не хочется.

Блез кивнула, закусив губу. Захотелось схватить эту дурацкую розовую коробку и грохнуть ею об стену. А еще лучше об его голову.

– Передашь ей подарок?

– Конечно, – на губах появилась ослепительная улыбка.

Она не заплачет. Ни за что. Девушка круто развернулась и, прихватив с полки коробку, направилась к двери.

– Блез?

Она остановилась, но не стала оборачиваться: не была уверена в том, что предательские слезы не будут заметны с такого расстояния.

– Спасибо.

– Не за что.

Она стремительно вышла, хлопнув дверью. С удовлетворением заметила, что часть фрески со стены над его дверью пошла трещиной. Хотелось разбить все. Превратить в руины этот замок, погребя под ними всех его обитателей. Разбить, растоптать, чтобы всем было плохо… Так же как ее душе, истерзанной осколками разбитого сердца. Она ненавидела Драко всем сердцем, так, как может ненавидеть только любящая женщина. Парадокс? Возможно. Но порой Блез и сама не могла отделить два этих чувства. Они прочно переплелись, составляя основу ее жизни. Девушка глубоко вздохнула. Несколько заклинаний, счастливая улыбка, и уже никто не скажет, что она расстроена. Никто, кроме… Пэнси.

По окончании поздравительной речи, приправленной выдуманными пожеланиями от лица Драко и своего собственного, точнее от них двоих (хоть в своих мыслях она представит их единым целым) Блез была утянута в угол Пэнси Паркинсон.

– А где Драко, и что у тебя с лицом?

– С лицом все в порядке, а Драко… неважно себя чувствует. Он остался у себя.

– Вы поссорились?

– Нет.

Блез улыбнулась, увидев замысловатое па в исполнении Грегори Гойла.

Пэнси тоже улыбнулась и снова бросила взгляд на подругу. Лихорадочный блеск в глазах Блез Забини говорил о том, что она едва сдерживает слезы. Пэнси про себя выругалась. Малфою нужно отвернуть голову и сказать, что так и было. Эгоистичный ублюдок.

Пэнси улыбкой поблагодарила Гойла, протянувшего ей тарелку с праздничными кексами. Все вокруг видят лишь то, что хотят видеть. Это аксиома. Лишь радостные улыбки да сияющий взгляд. А ведь до этого момента она не хотела ничего ему говорить. Что ж, судьба всегда решает по-своему.

*

Перо в тонких пальчиках старосты Гриффиндора быстро летало над пергаментом, оставляя за собой след из витиеватой вязи. Большинству нормальных людей это показалось бы бессмысленными каракулями, но Гермиона любила древние руны. Священное письмо, открывающее свои вековые тайны лишь самым терпеливым и упорным.

Девушка нахмурилась и придвинула к себе тяжелый рунический словарь, чтобы точнее понять смысл прочитанного абзаца. Признаться, составление конспекта по какому-либо тексту не было ее любимым занятием, особенно на таком сложном языке, но сегодня она была этому даже рада. Работа отнимала все силы, не позволяя расслабиться и отвлечься. Это было кстати, потому что мыслей с нее хватило и в течение бессонной ночи. Шла вторая пара занятий. На первую девушка не пошла. У нее просто не хватило сил и решимости показаться на трансфигурации, проходившей вместе со слизеринцами. Ну, не могла она встретиться с ним и увидеть привычное равнодушие или, еще хуже, насмешку. А ведь ничего другого от него не дождешься.

Для того чтобы пропустить урок, пришлось соврать. Выйдя из лазарета с обезболивающей микстурой, девушка в очередной раз удивилась, как легко стал даваться обман. Стоит один раз начать, и не успеешь оглянуться, как оказываешься на пути, сплетенном из нитей лжи, мелкой, незначительной или более серьезной. Помнится, однажды Гарри уговорил ее сбежать с урока, чтобы навестить Хагрида, который вернулся из какого-то таинственного путешествия. Гарри не терпелось узнать подробности, а Гермиона не могла представить, под каким предлогом уйти с занятий. И тогда он предложил сказать Помфри, что ее до сих пор беспокоят боли в груди после травмы от заклятия, угодившего в нее в министерстве Магии. Доктора предупредили, что боли могут периодически возникать. Тогда Гермиона поддалась на уговоры и соврала. Долго мучилась угрызениями совести, даже с Гарри поссорилась по этому поводу. А вот сегодня беззастенчиво воспользовалась этой же легендой. Ей было стыдно? Наверное, вот только не так сильно, как должно было быть. Тлетворное влияние слизеринца налицо.

На вторую пару она все-таки пришла. С замиранием сердца, ледяными руками и лихорадочным блеском в глазах. Совпадение или нет, но Малфоя не оказалось на рунах. Был ли он на первом уроке, оставалось загадкой. Спросить она, понятное дело, ни у кого не могла. Слишком странно прозвучал бы подобный вопрос из её уст. Вот и оставалось стараться не смотреть на пустующее место и пытаться занять все мысли сложным текстом. А еще с ужасом думать о том, что наступит момент, когда придется встретиться.

После рун внезапно отменили нумерологию. Гермиона бесцельно брела по коридору, решая, куда же ей пойти. Думать долго не пришлось, потому что кто-то схватил ее за руку и дернул в сторону ниши. «Малфой!» – пронеслась лихорадочная мысль. Сердце ушло в пятки, а кровь прилила к щекам. Гермиона крепко зажмурилась.

– Эй! Ты что?

Голос Гарри заставил приоткрыть сначала один глаз, а потом и второй, когда стало понятно, что это не слизеринец.

– Я просто испугалась, – пролепетала Гермиона, стараясь взять себя в руки. – А ты зачем меня сюда затащил, и почему ты не на занятиях?

– Занятия я прогуливаю, – беззаботно сообщил юноша, – поэтому и затащил тебя сюда до звонка.

Словно в подтверждение его слов раздался звук колокола, возвестивший о начале очередного урока. Коридоры, еще минуту назад наполненные гулом десятков голосов, звуком шагов, смеха, вмиг стали пустыми и безжизненными. Где-то хлопнула дверь, отрезав последний источник звука – скрип отодвигаемых стульев, возбужденные голоса исчезли, как по мановению волшебной палочки.

– А ты почему прогуливаешь? – придала голосу строгие нотки староста.

– От того, что я пропущу прорицания, никому хуже не будет, – все так же беззаботно сообщил Гарри, выбираясь в коридор и выталкивая девушку из их импровизированного укрытия. – Ты как себя чувствуешь?

– Уже хорошо. Спасибо. На руны я ходила. Макгонагалл сердилась?

– Нет. Мне кажется, ее немного взволновало то, что ты себя плохо чувствуешь. А особенно, что это из-за тех событий.

Взгляд Гарри потемнел. Как всегда при воспоминании о том дне – дне, когда он потерял Сириуса.

Гермиона осторожно коснулась его руки. Он посмотрел в ее глаза и кивнул, давая понять, что все в порядке. Все как всегда. Они никогда толком не говорили о том дне. Слишком тяжело было вспоминать. Все случайные упоминания заканчивались неловким молчанием и судорожными попытками перевести разговор в другое русло. Вот как сейчас. Гермиона перебирала в уме одну тему за другой, Гарри молчал, глядя в окно и засунув руки в карманы. Когда Гермиона едва открыла рот, намереваясь узнать, все ли в порядке у него с Кэти, юноша вдруг вытащил что-то из кармана. Гермиона, обрадовавшись хоть какому-то действию, подалась вперед, чтобы лучше разглядеть предмет. Да так и застыла. На раскрытой ладони Гарри Поттера лежала серебряная пуговица с фамильным гербом. Витиеватая буква «М», которую обвивают руки-лапы каких-то зверей-людей.

Сердце на миг замерло. Голос Гарри показался громовым раскатом:

– Ты знаешь, что это?

– Пуговица, – тупо ответила Гермиона.

– Я вижу, что не пирожное, – усмехнулся Гарри. – Не знаешь, чья она?

– Откуда она у тебя? – Гермиона упорно не поднимала головы.

– Я нашел ее в кармане джинсов.

– Когда?

– В последний день каникул. В Норе.

Девушка протянула руку, словно собиралась взять пуговицу, однако в последний момент отдернула.

– Понимаешь, она странно появилась… Но даже если не брать это во внимание, она кажется мне знакомой, но я не могу вспомнить, где ее видел.

Его рука дрогнула. Гермиона вскинула голову и увидела, что Гарри потирает висок.

– Голова?

Он кивнул, поморщившись.

– Она всегда начинает болеть, когда я пытаюсь думать об этом. Так странно. Похоже на заклинание, не находишь?

– Возможно…

А что ей оставалось делать? Отрицать очевидное?

– Ты кому-нибудь говорил об этом?

– Например?

– Дамблдору.

– Гермиона, я не хочу ничего говорить Дамблдору. Я говорю с ним больше, чем с кем бы то ни было за последние годы. И после каждого разговора хоть аваду на себя накладывай. Нет. Я хочу сам разобраться, но, видимо, стоит какая-то блокировка. Поэтому я и обратился к тебе. Если эта пуговица знакома мне, возможно, и ты ее видела.

– Она… тоже мне кажется знакомой, но нужно еще порыться в библиотеке, – сказала она совершенно идиотскую фразу.

Однако Гарри ничего странного в ее словах не увидел. Кивнул и поблагодарил.

Они шли по коридору в сторону гостиной, а мозг Гермионы просто кипел в поисках выхода. Это катастрофа. Память может вернуться. Пока этому процессу мешает боль. Самый естественный блокиратор. Если человек случайно наталкивается на что-то, способное вызвать стертые воспоминания, появляется боль. А ему и в голову не приходит связать эти события. Но здесь – катастрофа. В руках Гарри оказался постоянный раздражитель, а зная упорство, которым обладает юноша, можно с уверенностью сказать, что возвращение памяти – дело времени. И что тогда? Как он сможет пережить то, что его снова использовали? Ведь что, по сути дела, сделал Дамблдор? Спас Гарри? Нет! Он спас символ победы.

«Он эдакое переходящее знамя… Его модно любить…» – всплыли в памяти слова Драко Малфоя, сказанные им вечность назад.

Малфой! Перстень! Только сейчас Гермиона поняла, где она сама видела эту символику не так давно. На фамильном перстне Драко Малфоя был изображен герб его семьи. Видимо, Гарри ни разу не приглядывался к перстню слизеринца, что само по себе и не странно – здесь всегда была дуэль взглядов. Тут уж не до мелочей. Но стоит ему просто мельком взглянуть… О Господи! Что же делать?

Для начала поговорить с Дамблдором. Он сможет решить этот вопрос. В конце концов, это его ошибка, его промах. Все рассказать и пусть сам улаживает эту проблему.

Не учла Гермиона только одного – некий пресловутый закон подлости, который вступает в действие в самые ответственные моменты. Справившись о самочувствии девушки и посоветовав больше себя беречь и не перенапрягаться, профессор Макгонагалл с сожалением сообщила о том, что директор уехал на симпозиум, который продлится две недели. Гермиона едва нашла в себе силы поблагодарить своего декана. От разочарования захотелось затопать ногами. Нужно же что-то делать! Просто так сидеть нельзя. Хорошо хоть попросила Гарри больше никому не показывать свою находку. Девушка не могла поручиться, что Рон страдает отсутствием наблюдательности. Ее просьба уменьшала шансы Гарри узнать правду, но не сводила их к нулю.

А потом в голову пришло решение. Нужно поговорить с Малфоем! Срочно!

Нужно сказать, что у Гарри пуговица с его гербом, и Гарри может все вспомнить. И тогда случится катастрофа. Решившись, Гермиона даже подзабыла о своем страхе увидеть слизеринца. Глупые сантименты отступили на второй план. Все затмила цель.

*

Драко Малфой сидел в библиотеке и листал справочник по зельям. Не то чтобы его увлекало это занятие, просто в комнатах шла уборка, а уроки он прогуливал. Вот и сидел в библиотеке. Существовала вероятность того, что кто-нибудь из вошедших преподавателей может поинтересоваться, почему он не на занятиях, но ему было плевать. Отчасти он даже хотел какого-то конфликта, чтобы встряхнуться и переключить мысли на что-то другое.