Текст книги "Цвет Надежды (СИ)"
Автор книги: Ledi_Fiona
сообщить о нарушении
Текущая страница: 72 (всего у книги 91 страниц)
Он, конечно же, находился здесь. Сидел в том же кресле в компании Гойла. Отлично. Так даже лучше. Блез направилась к ним. При ее приближении Драко выпрямился и с опаской посмотрел в ее лицо.
Блез бросила на него мимолетный взгляд и обернулась к Гойлу. Но сейчас, глядя в растерянные глаза Грегори Гойла, она мысленно видела пристальный взгляд серых глаз. Сожаление, немножко вины и уверенность.
– Грег, ты с кем идешь на бал? – решительно спросила Блез.
– Я? – растерянно откликнулся Гойл.
Блез понимала, что поступает некрасиво, она знала о симпатии Гойла. Но почему другие могут поступать некрасиво с ней, а она с другими – нет?
– Я… еще не думал… – выдавил Гойл, слегка покраснев.
– Тебе повезло, я подумала за тебя.
– В смысле?
Блез чувствовала, что взгляд серых глаз жжет спину. Плевать!
– Ты идешь со мной.
– Я? С тобой?
Грегори бросил быстрый взгляд в сторону Драко Малфоя.
– Блез, – прозвучал сзади негромкий голос.
Главное сейчас – не обернуться.
– Ты против? – спросила Блез, неотрывно глядя в карие глаза. – Мне поискать другого кандидата?
Девушка демонстративно оглядела гостиную.
– Грег, все в порядке. Ты можешь идти, если хочешь. Я не в обиде, – раздалось за спиной.
Блез резко обернулась, так что локоны больно хлестнули по щекам.
– Ты разрешаешь? Мерлин! Какая прелесть!
В серых глазах появилось предупреждение.
«Плевать, милый. Ты мне больше никто. И я намерена веселиться».
– Ну, так что?
– Блез, ты ставишь меня в неловкое положение, – Гойл покраснел и опустил глаза.
– Отлично. Пойду ставить в неловкое положение кого-нибудь другого.
Девушка круто развернулась. Выругалась про себя, потому что Пэнси стояла в проходе между креслами и, судя по лицу, уходить не собиралась, и почувствовала теплую руку на запястье.
– Не уходи. Я пойду с тобой на бал.
Блез на секунду зажмурилась. Как хотела она услышать эти же слова, только сказанные другим человеком. За «не уходи» в исполнении Драко Малфоя она готова была свернуть горы… вчера. Разве только вчера?
– Спасибо, Грег, – Блез быстро поцеловала опешившего парня в щеку и ушла, не ломая голову над причинами его согласия. Она же не видела, какими взглядами тот обменялся с Малфоем.
Прочь, с высоко поднятой головой. Все это вчера. Завтра будет по-другому. Но, выходя из гостиной, Блез Забини знала, что завтра все будет так же, только во сто крат больней, и послезавтра ничто не изменится. Больно. Плохо. Холодно.
Девушка остановилась напротив гобелена, у которого она однажды уже стояла. Стая гончих псов застыла перед последним прыжком. Последним – для красавца оленя. Злость, которая жгла Блез, заставила проговорить:
– Да прыгнете же вы когда-нибудь или нет?!
Девичий голос отразился эхом от холодных каменных стен. Жестокие слова потерялись в сводах коридора. Ей вдруг стало страшно, потому что они прыгнут, непременно прыгнут. Завтра, послезавтра или через год. Это же очевидно.
*
– Драко, зачем ты это сделал? – Гойл задал этот вопрос, глядя в пол.
– Потому что она сейчас обижена, и лучше ей провести время с тобой, чем с чужим человеком. Она может натворить глупостей.
– Как ты можешь вот так просто отдавать ее?
– Грег, мы поссорились, и все.
– Это не очень похоже на обычную ссору.
– У тебя есть возражения?
– Кроме того, что я запасной вариант?
– Ты можешь пойти к ней и отказаться.
– Нечего было в меня глазами стрелять, пока она говорила!
Гойл хлопнул по подлокотнику, встал и, ничего не добавив, ушел прочь.
Драко Малфой поднял взгляд на Пэнси Паркинсон, по-прежнему стоявшую в проходе между креслами. То, что она выпустила Блез и Грегори, говорило лишь о том, что сама захотела остаться. Весело начинается день.
– Добавишь что-нибудь от себя? – вежливо поинтересовался юноша.
Пэнси молча помотала головой и села в опустевшее кресло. Драко стало неуютно от ее взгляда. В этом взгляде не было осуждения, злости или раздражения, не было непонимания. Все это осталось во взглядах двоих, только что покинувших гостиную. Пэнси же смотрела просто грустно.
– Почему ты так на меня смотришь?
– Не знаю, – она пожала плечами. – Думаю: понимаешь ли ты, что делаешь?
– Мерлин! За последние несколько часов я слышу этот вопрос в сотый раз.
– Значит, ты уже должен знать на него ответ.
– Я не знаю ответа.
– На тебя следовало бы разозлиться. Но не получается.
– Спасибо и на этом.
– Пэнси, ты идешь завтракать? – Милисента Булстроуд возникла рядом с ними.
– Нет, мне не хочется. Хотя, пожалуй, прогуляюсь до главного зала. Драко, идешь?
– Нет, я сегодня сыт разговорами.
– Ну, как знаешь.
Девушки ушли, а он остался наедине со своей совестью, чувством вины и злостью. Оказывается, принимать решения трудно и неприятно.
*
Гермиона тоскливо посмотрела на свой наряд. Она покупала его еще на летних каникулах и не придала тогда особенного значения своему выбору. Всего лишь наряд. Ей не перед кем было красоваться. А вот сегодня ей решительно не нравился синий цвет. Был он слишком небрежным и уверенным. Совсем не под ее настроение.
Но что же делать? Купить новое платье она уже не успеет, а сделать что-то с этим – страшно. Как известно: лучшее – враг хорошего. Глядишь, потом и вовсе нечего надеть будет. Девушка вздохнула и заправила волосы за ухо. Кстати, о волосах. Еще и прическу сделать нужно. Вот, например, на четвертом курсе она сделала прическу с легкостью и над платьем не сильно задумывалась, а в итоге выглядела так, что девчонки потом все уши прожужжали на тему «почему же в обычные дни она такая серая и неприметная?». Впрочем, ворчание за чистую монету Гермиона не принимала. Кто же из девочек захочет видеть рядом с собой красивую соперницу? Ни одна. Вот и воспринимала их слова, как утешение. Мол, хоть раз, но на тебя можно было посмотреть.
А вот сегодня все валилось из рук. И волшебный бальзам для волос пах слишком резко, и сам цвет волос не шел к платью, и…
– Ты еще не готова? – Джинни заглянула в комнату.
– Нет, у меня мандраж, и мне не нравится платье.
– Ну-ка покажи.
Гермиона в отчаянии оглянулась на подругу и замерла. Если бы умела – присвистнула.
– Ну все, Джинн, все кавалеры – твои.
– Правда?
Джинни улыбнулась и покружилась по комнате. Светло-коричневое платье при движении отливало золотом, что удивительно гармонировало с рыжими волосами. Да еще оказалось, что спина у Джинни почти полностью открыта, а некогда по-мальчишески торчавшие лопатки вдруг приобрели мягкую женственность. Гермиона улыбнулась. Близнецы знали, какой эффект произведет их сестра. Только бы Рон это пережил… Тот, как известно, очень ревностно относился к вниманию, которым не была обделена младшая сестренка.
– Фред с Джорджем – волшебники. Они выбирали это без тебя?
– Со мной. Просто мнения разделились, но потом все решили остановиться на этом платье.
– Поразительно. Ты мне показывала его летом. Оно показалось красивым, но не настолько.
– Признаться, мне и самой оно сегодня больше понравилось, чем в день, когда я его мерила. Ну ладно, хватит обо мне. Что с твоим нарядом?
– Вот, – Гермиона грустно кивнула на платье, разложенное на кровати.
– Мерлин, какой красивый цвет! – Джинни восхищенно подняла платье на вытянутых руках. – И? Что именно тебе не нравится?
– Э-э-э… Цвет.
– Гермиона! – Джинни схватила подругу за плечи и, притянув к зеркалу, приложила к ней платье. – Посмотри, как тебе идет синий цвет.
– Не знаю. Я не уверена…
– Вот именно! Ты просто не уверена в себе, а не в платье. Хватит. Давай переодевайся.
– Думаешь, стоит?
– Ну, начнем с того, что вариантов у нас нет. Так что… да, стоит!
Гермиона со вздохом подхватила платье и направилась в ванную.
Она одевалась, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Мерлин! А вдруг Джинни говорит это, чтобы подбодрить или еще хуже… Но, выйдя из ванной и увидев улыбку Джинни, Гермиона устыдилась собственных мыслей.
– Я только застегнуть его не смогла, – жалобно проговорила она.
– Давай я.
Джинни начала застегивать ряд мелких крючков на спине.
– Оно правда тебе идет. Сейчас мы еще прическу сделаем, и ты будешь самая красивая.
– Да уж.
– Все. Готово. Ну, а расстегивать… придется кому-то другому.
– Джинн!
Гермиона возмущенно обернулась к подруге, но улыбнулась, увидев блеск ее глаз.
– Ему понравится. Не сомневайся. Тем более, ему ведь дорога ты сама, а не то, во что ты одета. Сегодняшний вечер будет для него ударом.
Джинни расхохоталась.
– Ты о ком?
– Я? О таинственном мистере Х, который занимает твои мысли.
Гермиона возвела глаза к потолку.
– Так. Где наше средство для волос? – приступила к делу Джинни.
– На комоде. Но мне не нравится, как оно воняет.
– Так измени запах. Ты же волшебница!
Они рассмеялись. Двадцать минут сопения, споров и выкриков «ой! ай!», уверений, что красота требует жертв, и, наконец, довольный голос Джинни:
– Все. Готово.
Гермиона, зажмурившись, повернулась к зеркалу. Приоткрыла один глаз и тут же распахнула второй.
Вот Джинни действительно оказалась волшебницей. Непослушные пряди были уложены в затейливую прическу, и при этом не создавалось впечатления строгости или напыщенности. Прическа была легкой и даже несколько легкомысленной. Локоны не были уложены намертво, как когда-то на четвертом курсе, а свободно спадали и переливались в отблеске камина.
– Нравится? – нетерпеливо спросила Джинни.
Гермиона смогла лишь кивнуть.
– Спасибо. Что бы я без тебя делала?
– На здоровье.
Джинни на миг обняла подругу.
– Когда сможешь, расскажешь о нем?
Гермиона набрала в грудь воздуха.
– Не сейчас, – предвосхитила Джинни. – Хотя мне и жутко любопытно. Потом, когда сама захочешь.
– Гермиона! – в дверь громко постучали. – Можно?
– Да, Рон, входи!
– Близнецы прислали мантию, – Рон появился на пороге со свертком в руках. – Я, памятуя о твоем предложении… Здорово выглядишь. Цвет тебе очень идет. Да и вообще… Джинн! Что на тебе надето?
– Платье, Рональд.
– Повернись! – уши Рона порозовели.
Джинни, мило улыбаясь, повернулась к нему спиной.
– Твоя спина! – воскликнул Рон.
– Что с ней? – деланно испугалась Джинни.
– Она голая!
– Правда? Гермиона, неужели?
Гермиона прыснула.
– А ты что смеешься? – возмутился Рон и тут же потребовал: – Гермиона, повернись спиной!
Девушка послушно повернулась.
– Джинни, вот видишь – нормальное платье. Со спиной все в порядке.
– На самом деле, милый Рон, у Гермионы очень хитрое платье. На спине около тридцати крючков, так что для любителя творческого поиска такой фронт работ…
Рон потерял дар речи. Гермиона покосилась на подругу с укором. В такие моменты ей было жаль Рона. Он так ревностно оберегал честь сестры, а Джинни так любила над этим подшучивать…
– Гермиона, она же пошутила? – Рон умоляюще посмотрел на девушку.
– Про крючки – нет, – сдерживая смех, ответила Гермиона. – А про любителей поиска – не знаю.
Рон развернулся к выходу, добрел до двери, что-то пробормотал, вернулся, бросил сверток на кровать Гермионы и обернулся к сестре.
– Я требую, чтобы ты надела что-то сверху!
– Как скажешь, милый братик. Любой твой каприз. Тем более Фред и Джордж подарили к этому платью накидку.
– Ну слава Мерлину, у них не совсем мозги атрофировались.
– Правда, она прозрачная.
С этими словами Джинни выпорхнула из комнаты, Рон что-то простонал, а Гермиона расхохоталась. Милая и привычная сцена отвлекла от грустных мыслей.
*
Рождественский бал. Всего два слова. Но сколько смысла в этих словах! Маленькая жизнь. Триумфы, поражения, счастье, слезы.
Из года в год. Из века в век. Помолвки в чистокровных семьях проходили приблизительно через полгода после семнадцатилетия жениха. Помолвки всех летних и части весенних именинников приурочивались к Рождеству или же просто к любому дню рождественских каникул. Почему так? Вряд ли кто-то сейчас мог ответить с точностью. Эта традиция уходила корнями в века. Там же и терялась, как это часто происходит.
Именно поэтому вечер, предшествующий Рождеству, очень часто был последней возможностью встречи для влюбленных – для тех, кого долг обязывал сделать выбор не в пользу чувств, а подчиняясь решению родителей, произнести слова клятвы верности наречённому и вступить во взрослый мир. Ведь из века в век веление сердец шло вразрез с догмами и предписаниями. И из века в век люди забывали о велении сердца, потому что честь семьи ставилась в их мире превыше всего.
И этот праздничный вечер был похож на сотни таких же праздничных вечеров, которые были до него. Переплетенные руки, а в улыбках смесь нежности и отчаяния. Взгляды, взгляды… В них можно утонуть, а в вихре эмоций закружиться и исчезнуть.
Северус Снейп поджал губы. Пожалуй, меньше этого вечера он любил лишь день святого Валентина. Необузданность юношеских эмоций и надуманных страстей вызывала в нем желание заблокировать разум и умчаться куда глаза глядят, чтобы не видеть глупости этих детей, не знать о поступках, которые они совершат. Давным-давно у него с Дамблдором возник уговор: оставить этот вечер детям. Во всяком случае, некоторым из них. Директор до сих пор верил в то, что чьи-то души могут спастись, поверить, что-то изменить… Снейп был скептиком. Кроме депрессий, дуэлей и злости этот вечер не приносил ничего. Он не брал в расчет щенячьи восторги от первых поцелуев или робких взглядов. Он говорил как раз о горстке тех самых избранных и о несчастных, связанных с ними глупыми узами юношеской привязанности.
Почему Северус не называл вещи своими именами? Почему первую любовь упорно нарекал юношеской привязанностью, а возможность последней встречи – глупой попыткой надышаться напоследок? Потому что часто вспоминал Рождественский бал на своем шестом курсе. То, как передавал Лили записку Нарциссы. Удивление в зеленых глазах, «Северус» ее звонким голосом и то, как она танцевала с Поттером, и то, как поправляла воротник мантии Блэка… Им тогда было весело и радостно, а Северус готов был головой стучаться о стену, потому что у него не было этой самой попытки надышаться. Была болезненная любовь, надрывная, горькая. И не было возможности сказать, прикоснуться. А еще была Нарцисса, у которой хватило духу на тот дурацкий шаг. И как бы Северус ни возмущался, что бы ей ни говорил, он восхищался безрассудной смелостью этой девочки. Да, он ненавидел человека, к чьим ногам Нарцисса бросила свою жизнь в тот вечер, не желал признавать его достойным. Но сам втайне знал, что ради подобного стоит жить. Чтобы кто-то вот так… А уж если этот кто-то самый нужный, самый любимый…
Северус Снейп скользнул взглядом по смеющейся Пэнси Паркинсон, кружащейся в танце с шестикурсником Когтеврана. На лице улыбка, а в глазах… И ведь еще только начало вечера.
Северус отпил из своего кубка. Среди радости и веселья, наполнявшего души десятков людей, под этими сводами, будто темно-серые вихри, кружились боль и отчаяние. Отчаявшихся было гораздо меньше, чем счастливых, но почему-то их Северус чувствовал ярче остальных. Словно густые грязные мазки на разноцветном холсте. Их мало, но именно за них невольно цепляешься взглядом.
Северус Снейп определенно не любил предрождественский вечер.
*
Гарри чуть пожал плечами на какой-то вопрос Кэти, улыбнулся, помог застегнуть ей браслет. Браслет, который подарил сам.
Вспомнился их единственный в этом году совместный с Гермионой поход в Хогсмит. Он тогда выбирал Кэти рождественский подарок, и Гермиона отыскала среди горы блестящих украшений этот браслет. Простой и очень симпатичный. Гарри помнил ее звонкий окрик:
– Гарри, посмотри вот на этот.
И улыбку, когда он решил браслет купить. С каким энтузиазмом и искренностью она выбирала подарки для их с Роном девушек. И ее открытая улыбка говорила о естественности и правильности. Вот только Гарри хотелось, чтобы все было иначе.
Он подарил ей редкое издание пособия по колдомедицине «Древние и простые заклинания от большинства недугов». Еще в прошлом году она пожаловалась Рону, что нигде не может найти эту книгу, а Гарри отыскал. Блеск в карих глазах, ее крепкие объятия и горячий шепот у самого уха:
– Спасибо… спасибо, я так давно ее искала. Как ты догадался?
– Я же волшебник.
И прядь ее волос щекочет щеку, от этого хочется смеяться. А еще хочется быть всесильным, чтобы заставить замереть время.
А вот сейчас она с Невиллом. Здравый смысл подсказывал, что это просто пара на вечер. Ведь он знал Гермиону и Невилла. Ревновать было абсурдно. Но почему-то, глядя на руку Невилла на ее талии, Гарри ревновал. Она была поразительно красива в этот вечер. И не столько из-за платья непривычного для нее ярко-синего цвета, сколько из-за чего-то нового, неуловимо преобразившего облик девушки. Платье, наверное, ей шло – Гарри не слишком разбирался в волшебной моде, к тому же видеть Гермиону в таком наряде было непривычно. Он привык к ее школьной форме, к потертым джинсам и вязаным кофточкам. Эта же Гермиона была незнакомой, и юноша немножко терялся. А еще в ее взгляде было что-то странное. Какой-то необычный блеск. Возможно это чары, которыми девчонки пользуются в такие вечера. Он не знал наверняка, он просто смотрел поверх головы Кэти на танцующую Гермиону. Невилл осторожно держал ее за талию и что-то говорил, а она звонко смеялась в ответ. Гарри бы не удивился, если бы узнал, что они обсуждают зелья, например. Да разве важна тема? Важен лишь ее лучистый взгляд и звонкий смех.
Кэти легонько коснулась губами его подбородка. Он улыбнулся и прижал ее к себе. Это было странно, но Гарри вдруг понял, что уже привык к этой неправильности.
*
Блез Забини отпила коктейль из высокого стакана. Они с Грегори Гойлом сидели за одним из столиков и негромко переговаривались.
Грег заметно нервничал. Его пальцы то и дело принимались отбивать дробь на крышке стола, а Блез старалась не думать ни о чем, кроме чуть горьковатого привкуса грейпфрутового коктейля.
За часы, минувшие после утреннего разговора, она успела накричать на Пэнси, пытавшуюся дать совет насчет приглашения Гойла, порвать свое праздничное платье (удобная вещь волшебство, пара заклинаний – и платье, как новое), написать письмо отцу, порвать его, испортить вечер Милисенте и не менее двадцати раз дать себе обещание не думать о Драко Малфое.
Ах да. Почти каждое обещание она давала, после того, как открывала альбом с колдографиями.
Так странно. Порвать нарядное платье за кучу галеонов она смогла, а обычную колдографию – нет. А всего-то делов – разорвать на мелкие клочки, чтобы с этим простым действием разбилась и исчезла боль в груди. Но стоило увидеть его насмешливый взгляд, чуть приподнятую бровь, полуулыбку, злость куда-то улетучивалась, а в горле начинало щипать. И она отшвыривала альбом и давала себе заведомо невыполнимое обещание. За эти несколько часов она прожила целую жизнь, как ей показалось. Целую жизнь без него. Наряжаться на бал, зная, что не для него. Волшебные духи – не для него. Прическа не для него. Взгляд в зеркало и желание закричать. Ведь это ложь! Все для него! И платье, и прическа, и духи, и улыбка, и слезы. Все для него. Всегда. Дойти до знакомой двери. Постоять в ожидании, надеясь, что та вдруг откроется, и человек, вышедший оттуда, обнимет, и все окажется сном. И одновременно бояться, что он действительно выйдет и снова причинит боль…
И ждать, верить непонятно во что, а потом все-таки пойти на бал с Грегом. Потому что не дождалась. И вспомнить совет Пэнси, увидев, как Грег нервно передергивает плечами на любой вопрос и отчаянно пытается завести нейтральный разговор. И сидеть за этим чертовым столиком, глотая горький коктейль, и неловко беседовать ни о чем, и не сводить глаз с двери. И не понимать, радоваться ли тому, что проклятая гриффиндорка с Лонгботтомом, или же этого увальня тоже можно пожалеть. А еще не понимать, что делать завтра. Предчувствовать растерянность во взгляде отца и сочувствие во взгляде матери… и бояться этого завтра. Ведь именно ей придется объясняться с родственниками. Хотя… зная его, он наверняка напишет. Возможно, и гостей не будет, и она просто окажется в своей комнате. И не будет вспоминать, как однажды проснулась в собственной постели от его поцелуя. Он приехал с отцом и тайком пробрался в ее спальню. Тогда она сердилась оттого, что ее разбудили. А сейчас отдала бы все на свете за то, чтобы вернуться в то прохладное летнее утро и почувствовать его холодную щеку, увидеть чуть покрасневший нос. Какой же глупой она была!
– Мы можем потанцевать, – в никуда предложил Грег.
Блез оторвала взгляд от дверей и посмотрела на напряженного юношу. Он ведь не виноват в их проблемах. Для него это просто Рождественский бал.
– С удовольствием, – Блез постаралась улыбнуться.
Рука Грега была теплой и чуть подрагивала. Он неплохо танцевал, но не было в нем… А чего, собственно говоря, в нем не было? Он просто был не тем парнем. В этом все дело.
Блез старалась не смотреть на дверь, поэтому пропустила момент, когда он появился в зале. Танец закончился, они с Грегом даже о чем-то поговорили. Ну кто же знал, что когда они решат вернуться к своему столику, там уже будут Пэнси, Винсент и… он. В первый миг Блез даже остановилась. Грег, державший ее под локоть, тоже замер. Они быстро переглянулись.
– Блез, если вдруг ты передумаешь показывать Драко характер, ты можешь…
– Грег, я пошла с тобой не для…
– Слушай, я все понимаю. Вы поссорились, ты сгоряча пригласила меня, у меня не было пары…
Блез положила руки ему на плечи и практически заставила продолжить танцевать.
– Грег, просто забудь о Драко.
Как ей самой хотелось последовать своему совету.
– Не могу. Он мой друг. Ты его девушка. Я вообще не пойму, как он может спокойно смотреть в нашу сторону.
– Он смотрит?
– Угу.
– Злится?
– Блез, пойди и спроси его сама! – в голосе Грегори появилось раздражение.
– Прости.
Блез уткнулась лбом в его плечо. Грег не заслуживает того, чтобы с ним просто играли. Ведь он не виноват, что Драко такой… подлец? «Блез, он ведь ничего не обещал. Он не клялся в любви. И его слова логичны. И действия тоже».
Блез ненавидела логику, как и свой внутренний голос. Какого черта, когда ей плохо, здравый смысл всегда подкидывает умные ответы?
Танец закончился. Под следующую мелодию продолжать было невозможно. Радостно прыгать и вопить у нее не было настроения, а медленным этот танец назвать не получалось.
– Пойдем к нашим? – Грег заглянул ей в глаза.
Она кивнула.
– Только… побудь рядом. Ладно? – негромко попросила она.
– Блез, что происходит? Завтра…
– Грег, я говорю о сегодня!
– Ладно. Не переживай так.
Они двинулись в сторону однокурсников. Пэнси сидела на стуле Блез. Винсент и Драко стояли. Стоило Блез и Грегори приблизиться, как вся компания оглянулась. Наступила неловкая пауза. Драко оглядел Блез с ног до головы, однако ничего не сказал. Блез захотелось провалиться сквозь землю от этого взгляда. В нем был… укор. И все. Укор? От него? Девушка едва не расхохоталась. Грег подхватил свой коктейль и залпом выпил.
– Почему у вас так невесело? – бодро поинтересовалась Блез.
– Весело, – откликнулся Винсент Крэбб.
– Тогда пошли танцевать, – Блез подхватила неуклюжего Крэбба под локоть и потащила в гущу танцующих.
Слегка обескураженный парень попытался высказать несколько доводов в пользу сидения в углу, но Блез не слушала. Она решила развлекаться. И плевать, что спину жжет взгляд серых глаз. Ее это больше не волнует. Не должно волновать.
Драко смотрел на танцующую Блез, и в очередной раз совесть напомнила о себе неприятным ощущением в области желудка. За это время произошла масса вещей. Так много нового, что все просто не вмещалось в рамки обычного сознания. После разговора с Блез он долго сидел за своим письменным столом, стараясь понять, как действовать дальше. Именно в тот самый миг он понял, что ему остро, до боли в груди, не хватает Марисы. Рассказать о своих страхах, услышать что-то язвительное в ответ и по блеску серых глаз понять, что она беспокоится, просто не умеет это показывать по-другому. И вдруг понять, что все хорошо, что в этом мире можно выжить почти после всего. Но реальность заключалась в длинном листе пергамента, исписанном материнским почерком. Целая повесть о том, как, вопреки законам Министерства, запрещающим выдавать тела Пожирателей их родственникам, Нарциссе удалось добиться похорон Марисы на семейном кладбище Делоре. Церемония была закрытой и тихой, потому что официально власти не признали своей ошибки. Но Нарцисса была рада и такой маленькой победе. Сначала Драко почувствовал жгучую злость от этой почти подачки и оттого, что Мариса была похоронена в одном из поместий Делоре, а не на семейном кладбище Малфоев. Но потом вдруг понял, что в этом сумасшедшем мире нужно пытаться жить по его законам, и Нарцисса показала, что все же чего-то можно добиться. Одному Мерлину известно, что ей пришлось проделать для этого. А еще он с поражающей ясностью понял, что нужно делать ему.
Два часа. Ни капли сна в глазу, несмотря на то, что он не помнил, когда нормально спал последний раз. Только редкие глотки крепкого кофе, который успел остыть и отдавал неприятным привкусом в пересохшем рту. Два часа. И два письма. Одно – Фреду Забини. Второе – Люциусу Малфою.
Они почти одинаковые. Одно и то же, только разными словами, в разной последовательности. И одна цель: дать понять, что это – лишь его решение, и ничье больше. Он и так подписал себе приговор, закрывая тот злосчастный проход. Причиной больше, причиной меньше. Однако каждая строчка была продумана до мелочей. Наверное, пиши подобное письмо гриффиндорец, то можно было бы тут же восстановить картину по частям. Здесь были бы и Блез, и Пэнси, и Грейнджер, и Поттер, и даже чертов Уизли. В его же свитках каждая строчка, каждое слово были продуманы и тщательно взвешены. Не оправдания, нет. Скорее взгляд со стороны. Не явные попытки отвлечь внимание от Блез, а попытки объяснить и показать себя в этой ситуации. Размышления на тему Метки, на тему помолвки и принятия решения. И даже просьба об отсрочке. И извинения. Причем в письме, адресованном мистеру Забини, они куда более искренние, да и само письмо написано человеку, способному понять, возможно, принять. Фред – разумный. Не слепо верящий, не прагматично изворотливый. Он просто человек, наделенный здравым смыслом и логическим мышлением, не замутненными слепой гордыней. Это оставляло надежду, что, когда пройдет первая злость от оскорбления, нанесенного семейству Забини, Фред поймет. Он не может не понять, что это – один из лучших выходов. Это – отсрочка с Меткой хотя бы для Блез, ибо женщины не всегда получали ее. Например, у Нарциссы не было этого знака, да и у матери Блез тоже. Во всяком случае, Драко помнил Алин в легком летнем платье с короткими рукавами, в то время, как на матери Пэнси были надеты длинные перчатки. Это – шанс. Фред не может не понять. Ведь уже много лет для Фреда семья – это его гордость, его религия, его вера. Он что-нибудь придумает. И письмо мистеру Забини было написано скорее не как оскорбленному несостоявшемуся тестю, а как здравомыслящему партнеру.
Письмо Люциусу было… другим. Более осторожным, более обтекаемым. Наверное, потому что Драко знал наверняка – смысл сказанного не достигнет сознания отца. Или же будет истолкован неверно. Для Люциуса результат всегда был важнее мотивов. А подобный результат ставил жирный крест на всех его планах и на планах Темного Лорда заодно.
Но почему-то строчки, ложившиеся на пергамент одна за другой, приносили спокойствие душе, заставляя вспомнить, что есть сегодня. Для завтра он уже сделал все, что мог. Осталось разобраться с сегодня. Он все сделал правильно и логично. Блез поймет. Когда-нибудь.
Драко поднял взгляд на Грегори, стоявшего у столика и вертевшего в руках пустой бокал.
– Хорошо проводишь время? – перехватил Гойл его взгляд.
– А ты?
– Нет уж, давай поговорим о тебе, Драко! Хоть раз. Раз уж ты втравил меня в этот бред, так и скажи сам, какого черта здесь происходит?
В голосе Грегори Гойла звучала неприкрытая злость. Он редко позволял себе так разговаривать с Драко. Почему? Наверное, привык следовать за ним во всем. С раннего детства их, чистокровных волшебников, воспитывали некими «придатками» Драко Малфоя. Сейчас Грег понял это отчетливо. С раннего детства они делали то, что хотел Драко. Всегда. Шли, куда тот хотел, смеялись его шуткам, становились врагами его врагов. Грег не помнил, когда это началось. Помнил лишь то, что это явно одобрялось родителями. Например, о Поттере всегда говорили, как о Мальчике-Который-Выжил. Его день рожденья было положено отмечать в семьях, но по едва уловимому настроению родителей всегда чувствовалось, что это – ненастоящее. Словно спектакль для кого-то другого. В детстве Грег не мог понять, для кого, а потом просто привык. С Драко все было по-другому. Когда Грегори рассказывал отцу или матери, куда они ходили с Драко, что делали, он всегда видел их одобрение. Его родители что-то знали о Драко Малфое. И, насколько мог судить Грег, с остальными его сверстниками происходило нечто похожее. Они так же следовали за Драко. И при этом вряд ли хоть один из них мог назвать себя его другом. Скорее «соратником». Слово пришло на ум неожиданно. Именно здесь, посреди банкетного зала, среди свечей и огней, терпкого запаха ели и шоколада. Пришло на ум, стоило увидеть стальной блеск серых глаз. Никогда – друзья. Всегда – соратники. Забывая собственное «я», уступая все, даже самое дорогое, милостиво принимая его подачки. Нет, Грег очень хорошо относился к Драко, был искренне привязан, как к чему-то привычному и давно принятому в свой мир, но порой вдруг возникало непереносимо-острое желание дать ему по морде. Вот как сейчас.
– Грег, – в голосе предупреждение.
А плевать.
– Объяснись, Малфой. Потешь мою душу!
– Так, я, пожалуй, пойду проветрюсь, – Пэнси, о которой успели благополучно позабыть, встала со стула, поправила мантию, проходя мимо коснулась плеча Драко, потом Грега, негромко проговорила: – Не ссорьтесь, мальчики.
И растворилась в яркой толпе. Оба юноши проследили за ней взглядами, пока она не исчезла из виду, и повернулись друг к другу. В который раз Драко подумал, что неприятности почему-то не любят ходить поодиночке. Они бродят исключительно толпой, и все норовят заглянуть к нему в гости.
– Грег, если я просто попрошу поверить, тебя это устроит?
Гойл прыснул. Видимо, от наглости заявления. Драко и сам знал, что объяснение слабовато.
– А сам ты как думаешь?
– Думаю, что если ударюсь в объяснения, все-таки получу по голове. Ты же так мечтаешь это сделать – по глазам вижу.
– Почему ты никогда не ценишь то, что имеешь? Ни черта не ценишь!
– Я ценю Блез. Очень ценю, просто…
Ну как можно объяснить то, что вдруг решил пойти наперекор всему и вся. Грег не поймет. При его непоколебимой вере в правильность действий их семей, в непререкаемый авторитет отца… Он сочтет Драко сумасшедшим в лучшем случае. В худшем… В худшем – Люциусу и Фреду не понадобится ждать писем.
