Текст книги "Цвет Надежды (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 91 страниц)

Гермиона замолчала, сглотнув. Некоторое время все так же смотрела на книгу, а потом подняла взгляд.

– Надеюсь, я ответила на ваш вопрос.

Нарцисса молча разглядывала девочку. Она намеренно была категорична, чтобы увидеть, станет ли та отвечать или смирится. Девочка ответила. Да еще как. Что-то дрогнуло в материнском сердце. Юная гриффиндорка была… странной. На первый взгляд она напоминала Эванс, а вот теперь Нарцисса отчетливо видела в ней Фриду. Такую же рассудительную, с почти безграничной верой в хорошее и умением понять сложного и противоречивого человека. А еще в ней был тот задор, который может свернуть горы и остановить солнце. Тот задор, который многие теряют очень быстро, столкнувшись с первыми трудностями.

– Мисс Грейнджер, – Нарцисса смотрела в карие глаза, – сейчас у Драко не лучший период в жизни. Неизвестно, чем все закончится. Ему сейчас нужна ясная голова и свобода в выборе способов решения проблем, возможность действовать, не отвлекаясь на что-то… иное. Если вы проявите настойчивость и добьетесь его прощения, ему придется гораздо труднее. Он будет связан.

Гермиона опустила голову. В словах женщины был смысл, но как же хотелось закричать, что она ничего не понимает. Все не так. Гермиона поможет ему. Она… Она…

– Но если вы сейчас уйдете, – негромко продолжила Нарцисса, – думаю, ему будет еще хуже.

Девушка подняла потрясенный взгляд.

– Мой сын – сложный человек. Надеюсь, вы это осознаете. Выбор за вами, мисс Грейнджер. Была рада знакомству.

Нарцисса стремительно встала и вышла из кабинета. Гермиона несколько секунд смотрела на закрывшуюся дверь, а потом тоже вскочила и бросилась в коридор. Там она замерла. Посмотрела налево. Туда, где за поворотом начинался коридор, ведущий в лазарет. Направо. Там, стоило подняться на два пролета, открывался путь в гостиную Гриффиндора. Несколько секунд девушка стояла в нерешительности, словно размышляла, а потом уверенно повернула… направо.

*

Когда она вошла в гостиную Гриффиндора, застала там Рона и Гарри, играющих в шахматы.

– Ребята, мне нужно с вами поговорить.

Гермиона перевела взгляд с одного юноши на другого. Рон сидел на полу, Гарри – на диване напротив. На плече Гарри уютно устроилась Кэти.

Услышав обращение Гермионы, Рон задрал голову, напряженно вглядываясь в лицо подруги. Гарри некоторое время смотрел на шахматную доску, словно не желая отвлекаться. Будто, если не реагировать, Гермиона с ее настойчивым желанием поговорить исчезнет. Гермиона ждала реакции Гарри. Для нее это было важно. Она не замечала напряженный взгляд Кэти – только растрепанную шевелюру. Гарри наконец поднял голову, взглянул на Гермиону и повернулся к Кэти. Однако он не успел даже рта раскрыть.

– Я поняла. Наедине, – Кэти бросила на Гермиону неприязненный взгляд и поднялась с дивана. – Пойду готовиться к празднику. Надеюсь, до ужина вы закончите.

– Спасибо, я тоже надеюсь, – не оборачиваясь на пятикурсницу, произнесла Гермиона.

Кэти ушла. Гермиона окинула взглядом гостиную. Вспомнила короткий список оставшихся на каникулы и подумала, что, наверное, они, Кэти, Джинни, Дин и еще человека три с младших курсов – все гриффиндорцы, оставшиеся здесь.

Гермиона повернулась к друзьям. Рон успел перебраться с коврика в кресло. Гарри по-прежнему сидел на диване, напряженно глядя на подругу.

– А где Джинни?

– Ушла с Дином, кажется, – откликнулся Рон.

– Ладно, – произнесла Гермиона, опускаясь на любимый коврик Рона. – Тогда с ней поговорю позже.

Девушка глубоко вздохнула, собираясь с духом. Посмотрела на сидящего по левую руку Рона, попыталась улыбнуться – Рон выдавил подобие улыбки в ответ, подняла взгляд на Гарри. Улыбаться не стала. Провела пальцами по краю стола, словно разглаживая невидимую скатерть и, наконец, выговорила:

– Я люблю одного человека…

Слева присвистнул Рон. Гермиона же подняла взгляд на Гарри. Юноша сидел, по-прежнему не отрывая от нее взгляда, опустив подбородок на сцепленные кисти рук.

– Он… едва не погиб сегодня, – продолжила девушка.

Гарри прищурился.

– Я до этого даже не понимала, насколько он для меня важен. А вот сегодня поняла. Я… знаю, что для вас это неожиданно. Но… Для начала я хочу сказать, что вы – самое лучшее, что у меня было все эти годы. Рон, – Гермиона повернулась к другу, – порой мне хотелось надавать тебе подзатыльников, это правда. Но… знаешь, ты самый лучший брат на свете. Правда. Я… Если бы у меня был брат – я бы хотела именно такого.

Рон смущенно потер переносицу и кашлянул.

– Гарри, ты… – Гермиона посмотрела на шахматную доску, – ты необыкновенный. Несмотря на все, что тебе пришлось пережить, в тебе столько света, что порой становится непонятно, где ты берешь силы. Когда грустно, когда плохо – ты рядом, и это уже очень много.

Она наконец подняла на него взгляд. В зеленых глазах по-прежнему были напряжение и настороженность. И еще… такая безграничная нежность, что если бы не Омут памяти и не терзавшие память отблески заката за спиной тонкой юношеской фигуры, Гермиона, наверное, дала бы задний ход. Сейчас ей предстояло причинить боль. Девушка еще раз посмотрела на шахматную доску. Кажется, Рон выигрывал у Гарри. Впрочем, как всегда в этой игре.

– Это Драко Малфой.

Гермиона услышала, как Рон поперхнулся воздухом, но не стала оборачиваться. Она подняла взгляд на Гарри. Гарри Поттер несколько секунд смотрел в ее глаза. Словно и не было этих слов. Словно сейчас он улыбнется, и все встанет на свои места. Словно…

Резкий взмах ладонью, и шахматные фигуры с писком разлетелись по столу, падая на пол, ударяясь о ножки кресла. Клетчатая доска скользнула по полированной поверхности, как в замедленной съемке, остановилась у края, несколько секунд балансировала, а потом с глухим ударом упала на ковер.

Гермиона смотрела на это, словно великан на катастрофу в стране маленьких человечков. Просто чтобы не поднимать голову и не видеть, как Гарри рывком встает с дивана и быстрым шагом покидает гостиную.

Портрет Полной Дамы возмущался тем, что дверь открыли слишком резко, а Гермиона все смотрела и смотрела на барахтающуюся на полу белую королеву. У маленькой фигурки был совсем не величественный вид.

На несколько секунд девушка закрыла лицо руками. Сил плакать уже просто не было. Как все призрачно в этом мире. Дружба, привязанность. Одно мгновение, и люди, точно маленькие фигурки, разлетаются прочь друг от друга. Она отняла руки от лица и повернулась к Рону. Друг полулежал, откинувшись на спинку кресла, и неотрывно смотрел на нее поверх сцепленных пальцев.

– Вот и все мои новости, – невесело улыбнулась Гермиона.

Рон все так же смотрел, и она впервые не могла ничего понять по его лицу. А ведь раньше казалось, что читает его, как книгу.

– О чем думаешь?

– Да вот думаю: вдруг ты – боггарт, и вот сейчас я произнесу «ридикулус», ты скажешь, что проспала экзамен, станет смешно, и все исчезнет.

Гермиона улыбнулась и села на пол по-турецки, потерла нос.

– Вряд ли твой фокус удастся, – она серьезно посмотрела на друга. – Ты ненавидишь меня? Да?

Рон вздохнул так тяжко, что Гермионе все же захотелось всхлипнуть, но она не успела – Рон заговорил.

– У меня есть младшая сестра, которая испытывает на крепость мои нервы уже… сколько там?.. шестнадцать лет. Я научился мириться с глупостью девчонок. Я не ненавижу, Гермиона. Я просто… не понимаю. Как? Ну как?

Рон с отчаянием посмотрел на нее.

– Я не знаю, Рон, милый. Я сама не могу понять. Просто он…

– Вот только не рассказывай мне, какой он милый и нежный.

– Не буду.

Они замолчали. Рон чуть покачивал головой, а Гермиона принялась собирать с пола шахматы.

– С Гарри нужно поговорить, – наконец произнес Рон. – Тебе.

– Он не станет слушать.

– Станет, Гермиона. И лучше сделать это сейчас, а то он уйдет в себя. Ты же его знаешь. Ох! Заварила ты…

Рон поднялся с кресла.

– Куда ты? – жалобно отозвалась Гермиона с пола.

– Посмотрю, вернула ли Джин Карту. Хочу Гарри поискать.

– Карта у меня, наверное.

– Ну тогда – вперед.

– Рон, ты ведь меня понимаешь? – с надеждой проговорила Гермиона.

– Ни черта! – сердито откликнулся друг. – Но выбора особенного нет.

– Спасибо тебе. Я… не знаю, что бы делала, если бы и ты так отреагировал.

– А я бы именно так отреагировал, если бы Гарри повел себя по-другому. Но не спускать же на тебя собак вдвоем.

Гермиона улыбнулась сквозь слезы.

– Спасибо. Ты… самый лучший.

– А так всегда было. Помнишь? Когда двое из нас ссорятся, третий принимает сторону обоих. Снова моя очередь.

– Я тебя люблю.

Рон лишь махнул рукой в ответ на ее признание, однако, когда она развернулась, чтобы выйти из гостиной, он поймал ее локоть и сжал. Гермиона поняла, что у нее есть друг.

*

Гарри забрался на подоконник с ногами и прислонился затылком к стене. Посмотрел в темное окно. В голову пришла мысль о нереальности происходящего. Ему казалось, что Гермиона просто пошутила, иначе быть не могло. И в то же время он понимал, что это – серьезно. Гермиона не тот человек, что станет шутить подобными вещами. Да и вообще…

Но скажите, как можно отнестись всерьез к такому заявлению! Она бы еще Снейпа назвала! Гарри закусил губу и стукнулся затылком о стену. Как же глупо все. Как она могла вообще обратить на слизеринца внимание! Ведь это… Малфой. Это… кошмарный сон какой-то. Гарри пытался почувствовать злость, но ее не было. Видимо, все выплеснулось в тот совершенно детский порыв – удар по шахматной доске. Сейчас он чувствовал себя странно. Словно в нереальном сне. А еще не верилось.

Из-за угла появилась ее тонкая фигурка. Гарри почувствовал острый приступ нежности, словно приступ зубной боли. Нестерпимый и всепоглощающий. А ведь он сам виноват. Сам отгораживался от нее все эти месяцы, цепляясь за Кэти, милую Кэти, с которой ему было тепло, уютно, славно, но… как в гостях. А с Гермионой…

Гарри смотрел, как она приближается, и не мог сдержать усмешку. Ирония Судьбы. Мерлин мой! Малфой!

– Поговоришь со мной? – девушка остановилась напротив и посмотрела в его лицо.

Гарри вздохнул, свесил ноги с подоконника, расправил джинсы на коленях и только потом поднял на нее взгляд. Несколько секунд смотрел, а потом пожал плечами.

– Гарри! – Гермиона протянула руку, словно собираясь коснуться его ладони, но остановила движение. – Больше всего сейчас я хочу поговорить с тобой. Хочу, чтобы ты выслушал и, прежде чем захочешь отвернуться от меня, хотя бы постарался… Не знаю, понять, или же…

– Понять, – Гарри усмехнулся. – Понять… Ну давай поговорим.

Гермиона окинула тоскливым взглядом пустой коридор и устроилась на подоконнике рядом с ним.

– С чего начать? – спросила она словно у самой себя.

– С сегодняшнего дня, – неожиданно произнес Гарри.

– В смысле?

– Там в гостиной ты сказала, что сегодня чуть не лишилась этого человека. Что ты имела в виду?

– Его вызвали домой для… принятия Метки, – осторожно начала Гермиона.

– У него ее нет? – Гарри бросил на девушку быстрый взгляд.

Она помотала головой.

– Не может быть, – отрывисто произнес Гарри. – Ведь он… Ты уверена?

– Да, я тоже думала. Но ее нет. Я… видела его предплечья.

Гарри как-то нервно усмехнулся.

– Нет, Гарри. Однажды рукава его рубашки были закатаны.

– Но ведь он никогда не отрицал, когда его так называли.

– Так называли его только мы. Да, он не отрицал, но, наверное, потому, что не видел в этом смысла. Не знаю.

– И что с домом? Его вызвали. И?

– Изначально он отказался, а потом все же отправился туда. Думаю, из-за матери. Неважно. В общем, он отказался от Метки.

– Откуда ты знаешь? Он тебе рассказал?

В голосе Гарри послышался скептицизм.

– Нет. Дамблдор. Показал в Омуте памяти.

Гарри вскинул голову и потрясенно уставился на Гермиону.

– Откуда? Дамблдор…

– Он использовал заклинание проекции. Оно позволяет осуществить выброс магической силы, ну и дает эффект присутствия.

– Почему он тебе это показал?

– Давай, я все же начну сначала. Только подожди здесь минутку.

– Ты куда?

– Минуту, и я вернусь.

Гермиона действительно вернулась быстро. Гарри даже не успел понять, как относится к новообретенной информации. На ее протянутой ладони был пузырек с зельем.

– Что это? – удивился Гарри.

– Зелье от головной боли.

– У меня голова не болит.

– Сейчас заболит, – невесело усмехнулась Гермиона.

Гарри взял протянутый флакончик и выпил содержимое одним глотком. Гермиона увидела, как он на миг поморщился, а потом принялся разглядывать опустевший флакончик, и ей вдруг стало страшно. Примени сейчас кто-то по отношению к ней заклятие империо, или же кто другой прими Оборотное зелье, и Гарри легко и безропотно выпьет яд, например. Как же он доверял. Даже после ее признания, даже сейчас, когда злился. Верил ей, как не верил, возможно, даже себе. Гермиона подумала, что стоило бы сказать ему об этом, напомнить об осторожности, но она лишь потерла ноющий висок. Бесполезно. Доверие – это часть Гарри, как недоверие – часть Драко.

– Возможно, мне не стоило говорить тебе это сейчас. Но… мне показалось, что Дамблдор этого хотел. Да и ты вправе знать.

– Что знать?

– Помнишь предпоследний день летних каникул?

Гарри на миг задумался, а потом неуверенно кивнул.

– Кажется, мы встречались с Роном. Это же было тридцатого?

– Да. Мы… должны были встретиться с Роном.

Гарри вдруг почувствовал, как сердце отчего-то пропустило удар и понеслось вскачь. Ведь он чувствовал. Он знал, что что-то случилось в тот день. Не могла Гермиона, милая, славная Гермиона, ни с того ни с сего удариться в слезы, а потом грустить, места себе не находить несколько недель, срываясь, отмалчиваясь. Что-то произошло. И Дамблдор знал. И… Малфой знал.

– Мне стерли память?

Гермиона кивнула, с болью глядя в потемневшие глаза друга.

– А… настоящий день. Его… как сделали? Откорректировали?

– Маховик времени. Дамблдор просто вернул нас.

– А тебе не стерли?

– Нет. Он… предоставил мне выбор.

– И ты отказалась? Почему?

– Он попросил помочь Малфою.

– Малфой нуждался в помощи?

– Ты даже не можешь представить, насколько.

– И… чем ты должна была помочь?

– Не знаю. Дамблдор не сказал.

– И твоя помощь зашла так далеко?

Гермиона пожала плечами и кивнула одновременно.

– Что там произошло?

– Мы гуляли в парке…

Надо же. Гермиона молчала об этом несколько месяцев, а вот сегодня пересказывала эту историю во второй раз. За время, что длился ее изрядно сокращенный рассказ, Гарри не проронил ни слова. Гермиона обрисовывала в общих чертах события, участницей которых стала, и сама удивлялась, что пересказ истории, длившейся, как ей казалось, вечность, сейчас не занял и десяти минут. А все потому, что она говорила лишь о фактах. В этом рассказе не было ее страха, не было сдержанности Нарциссы Малфой и надменности Люциуса Малфоя, здесь не было шипения Темного Лорда и… «поверь мне» Драко Малфоя тоже не было. Лишь хронология событий. Гермиона впервые подумала, что понятия не имеет, что происходило в это время с Гарри. А ведь что-то же происходило. Сейчас она осознала это отчетливо по тому, как Гарри сжал кулак, так что побелели костяшки пальцев, по тому, как напряглись его плечи, и остекленел взгляд.

– А потом Дамблдор вернул тебя и предложил мне сохранить воспоминания.

Гермиона замолчала, и в коридоре повисла напряженная тишина. Девушка смотрела на знакомое лицо и понимала, что готова сейчас к тому, что он закричит, выплеснет эмоции, разозлится, но Гарри молчал, разглядывая что-то на каменном полу.

– Что там было, Гарри? – едва слышно выговорила она.

– Ничего особенного, – медленно произнес Гарри, отгоняя воспоминания о холодном смехе, заставлявшем бежать мурашки вдоль позвоночника, о лихорадочном блеске красных глаз и направленной на него волшебной палочке. Палочке, убившей его родителей. Воспоминания, казалось, вырванные с корнем древней магией, сейчас врывались в сознание. Обрывками. Неясными потоками, словно кровь, бьющая фонтаном из раны. Почему такая странная ассоциация? Гарри не знал. Может оттого, что в висках пульсировало, несмотря на принятое зелье.

– Ничего. Так что там дальше? Получается, ты… влюбилась, – слово далось с трудом, – в Малфоя из-за того, что тебе предложили ему помочь?

– Нет… Гарри. Все было не так. Это… Господи! – Гермиона прижала ладони к щекам. – Это все сложнее, чем выглядит. Просто тот день показал, что Малфой совсем другой и…

– Милый и добрый… – монотонно проговорил Гарри.

– Нет. Просто оказалось, что он может жертвовать собой ради других и… вообще. Его дом – паршивое место. Ты даже не представляешь, насколько, и…

– Представляю, – откликнулся Гарри, едва удержавшись от того, чтобы поежиться.

Он представлял. Нет, конечно же, не себя на месте Малфоя, а вот, что чувствуют люди в подземельях этого замка, представлял очень хорошо. Юноша чуть поморщился. Головная боль была пульсирующей и тупой, словно пробивалась через вату. И воспоминания были такие же, точно сквозь узорчатую дымку. Он помнил только нескончаемый поток заклинаний, лицо Люциуса Малфоя и то, как сорвал пуговицу с его камзола, когда Люциус приблизился. Чего он хотел? Кажется, что-то говорил. Гарри тогда еще показалось, что тот говорит слишком тихо – лично он ничего не расслышал. Волдеморт, кажется, тоже, потому что просил повторить. Впрочем, повтора Гарри тоже не понял. Он вообще почти ничего не соображал в тот момент.

Значит, вот что получается. Он оказался пленником, а Гермиона ринулась его спасать. Гарри поднял голову и посмотрел на девушку. Пристально. Изучающе.

Гермиона стояла в паре шагов от него и теребила рукав кофты. Она была похожа на пружину, сжатую так сильно, что казалось еще чуть-чуть и сломается, или же, наоборот, разожмется. Гарри вдруг подумал, что давно не смотрел на нее вот так – долго и без помех. Зимой ее веснушки почти всегда пропадали, словно меркли, а к весне расцветали на вздернутом носике. Вот и сейчас он скорее их угадывал, нежели видел. В карих глазах плескались тоска и боль. У левого виска прядка выбилась из хвостика. Гарри вдруг захотелось убрать эту прядку, как он делал раньше. В прошлой жизни. В жизни, где правду укутывали в сто слоев изощренной лжи, и все ради его же блага.

– Значит, Малфой вернулся в свое имение с аврорами? – негромко произнес он, просто чтобы что-то сказать.

– Да, – кивнула Гермиона. – И наткнулся на режущее заклятие.

– В смысле? Ты не сказала…

– Я не знаю, где оно было, но в Хогвартс он уже ехал изувеченный. Помнишь? Вы в карете…

– Помню. И что дальше? Вы стали общаться?

– Нет. Не стали. Малфой… Он упрямей Рона, – Гермиона усмехнулась, но, увидев, что Гарри не принял ее шутку, смутилась и, откашлявшись, продолжила: – Он всячески старался, чтобы все было, как раньше.

– А ты?

– Я тоже. Просто так получилось. Сначала эти занятия с Брэндом и Томом. А потом как-то все завертелось.

– Вы давно встречаетесь? – пристальный взгляд заставил покраснеть.

Не так она представляла этот разговор. Ожидала, что придется что-то доказывать, остужать его ярость, а он спрашивал ровным голосом, без тени эмоций. Словно… это и не он вовсе.

– Нет, Гарри. Да мы и не встречались, в общем-то.

Гарри опустил голову, скользнув взглядом по джинсам Гермионы до натертого до блеска каменного пола. Он вспомнил вчерашний вечер и расстегнутое платье. И слезы. Все-таки поежился.

– Что произошло вчера?

– Когда? – Гермиона переступила с ноги на ногу, и Гарри отвлекло это движение. Он вновь поднял голову.

– Вечером. Ты плакала.

– Гарри, это… неважно. Сейчас уже не важно.

– Гермиона, сделай милость, давай поиграем в правду. Для разнообразия.

Голос Гарри прозвучал гораздо резче, чем он хотел. Девушка поправила ворот кофты и глубоко вздохнула.

– Вчера он узнал, что мне не стерли память.

– То есть до этого он не знал?

– Нет. Дамблдор обещал ему, что сотрет.

– Поразительно, – зло рассмеялся Гарри, прислоняясь спиной к холодному стеклу.

– Гарри, ты простудишься.

– Очень трогательная забота, – прокомментировал он. Некоторое время подумал, но потом все же сел прямо.

– И каково это было?

– Что именно?

– Врать. Всем.

– Хочешь знать, каково это было? – в глазах Гермионы блеснул опасный огонек. – Это было чертовски приятно: находиться между двух огней. Каждый день разрываться на части, глядя на тебя. И врать! Врать! Повторять, что все хорошо. А потом саму себя убеждать, что это для твоего же блага. Знаешь, лучше бы мне стерли память! Тогда бы мне не пришлось… вот так…

Гермиона замолчала, глотая слезы.

– Ты даже представить себе не можешь, как противно мне было! – уже тише произнесла она. – Как это тяжело. Если бы хоть кто-то из вас мог поговорить со мной об этом. Я хотела просто поговорить. Мне было страшно, Гарри. За тебя! За Рона!

– А за Малфоя? – негромко произнес Гарри.

– Ты был у черты! Ты видел, что они сделали с Брэндом.

– Видел, но ни черта не понял.

– Из мальчика сделали портал. Знаешь, как это страшно! А ведь я обещала ему помочь. И… Малфой был единственный, кто мог помочь Брэнду. Это… Гарри… Ты… даже представить не можешь. Впрочем, зачем я это говорю, – тихо закончила девушка. – Это же волнует только меня.

Она развернулась спиной к нему и принялась вытирать слезы, мечтая, чтобы этого дня не было. Ненавидя себя, Малфоя, Гарри. Всех на свете. Знакомые руки легли на плечи и развернули. Гарри крепко обнял ее, прижимая к себе. И этот жест лучше всяких слов все ей сказал. Да, он, возможно, не простит, но он хотя бы смог выслушать. И, кажется, постарался понять. А это для нее сейчас было самое главное: рассказать, излить душу и почувствовать уже забытую пустоту в том месте, где давил тяжелый камень вины и тайны.

– Прости меня, Гарри. Пожалуйста.

Она уткнулась в его шею и всхлипнула.

– Никогда не видел, чтобы ты так много плакала, – сдавленно прошептал Гарри, легонько гладя ее волосы.

– Это все оттого, что я была совсем одна. Я ведь так привыкла к вам. Так люблю вас, а здесь пришлось… совсем одной. А одна я – слабая.

– Нет, Гермиона, ты сильная. У тебя хватило смелости рассказать правду.

– Да уж. Вовремя.

– Все будет хорошо.

– Ты простишь меня?

Гарри тяжело вздохнул.

– Я… мне нужно все это переварить. Я не могу так сразу что-то сказать. Понимаешь, все это…

– Я понимаю, Гарри. Я ведь не прошу сразу. Хочу просто знать, что однажды все будет как раньше.

– Как раньше? – Гарри сделал шаг назад, сжал ее плечи и попытался улыбнуться. – Раньше не было твоей большой любви.

Гермиона опустила взгляд.

– А ее и сейчас нет, – усмехнулась она.

– То есть?

Гермиона вздохнула.

– Понимаешь, он… не простит. Он… не такой, как ты, как Рон. Он просто не умеет прощать. Мне кажется, что он даже понять не умеет.

– Чудная партия, – криво улыбнулся Гарри, почувствовав, как царапнула ревность где-то внутри.

Он изо всех сил старался сейчас не поддаваться эмоциям и цивилизованно говорить о слизеринце, но ведь это… Гермиона. И то, как глухо звучит ее голос от горечи, когда она говорит о том, что Малфой ее не простит, это… Как же, должно быть, для нее это важно…

– Здесь уж я участие принимать не буду, с твоего позволения, – Гарри отвесил шутовской поклон.

– Я… я и не прошу, – растерялась Гермиона. – Я ни о чем не прошу, Гарри. Мне важно, чтобы ты просто попытался понять.

– Нет уж. Твоей любви я понять не смогу, извини. Даже ради тебя, Гермиона, я не брошусь на грудь Малфою с криком «здравствуй, друг!».

– Я понимаю. И я не прошу, Гарри. К тому же здесь все… все… В общем.

– Гермиона, ты бы не рассказала нам, если бы это был конец. Значит, ты надеешься.

– Нет. Ты не понимаешь…

– Ладно, проехали.

Гарри отошел к подоконнику, побарабанил по нему.

– Так, что мы имеем? Большую любовь. Большую трагедию и большую неизвестность. Это все замечательно, но хотелось бы знать, что произошло сегодня. Подробнее.

– Люциус Малфой погиб.

– Как?

– Он… пытался остановить Драко и упал с башни.

Гарри едва не поморщился от «Драко» из уст Гермионы, причем от того, как привычно слетело это имя с ее губ, было хуже всего.

– А что именно хотел остановить Люциус? – наконец спросил он, обернувшись.

Гермиона задумалась, посмотрела в сторону.

– Гермиона, сказав «А»…

– Драко пытался покончить с собой.

– Что? Малфой? Покончить с собой? Что за чушь! Гермиона, с какой стати? Это просто смешно!

– Чтобы не позволить Волдеморту использовать его в каких-то там целях.

– А как он мог его использовать?

– Не знаю, Гарри, – устало произнесла девушка, – это тебе лучше спросить у Дамблдора. Я почти ничего не поняла. Это было… слишком. Я вообще не должна была все это рассказывать.

Гарри шумно выдохнул, посмотрел в потолок, потом на факел на стене.

– Приехали. Теперь Малфой у нас еще и герой освобождения.

– Гарри, я не знаю. Просто не знаю.

Гарри пожевал губу и вдруг рассмеялся:

– Поразительно. Только сейчас понял… Ты! Влюбилась в Малфоя! Спасая меня! Так что ли?

Гермиона с опаской посмотрела на друга, так быстро сменившего настроение.

– Ну… вроде как… да.

– Повеситься, что ли? – в пустоту обронил Гарри.

– Гарри! Не смей! Даже в шутку такое говорить не смей!

– Ладно. Проехали…

*

Наступает момент, когда человек перестает бояться. Если страхи накапливаются в жизни день за днем, год за годом, то однажды их становится слишком много, и такой естественный защитный механизм, как страх, выключается и умирает. При этом человек может испугаться – мимолетно. Но страх и испуг это разные вещи. Так думал Северус Снейп, идя по коридору. Он разучился бояться, а может быть, просто устал. Жизнь все равно вносила свои коррективы, и в какой-то момент Северус понял, что бояться неизвестности бессмысленно, а страшиться предопределенности глупо. Он привык к тому, что рассчитывать в жизни можно лишь на себя. Свой потенциал Северус знал, поэтому мог предугадать исход почти любого дела со своим участием. До того момента, пока не узнал правду о Томе. И тогда, впервые за столько лет, он… испытал страх. Страх оттого, что мальчик никогда его не простит, что придется как-то сказать ребенку правду, а он не знает как – за все годы педагогической деятельности он так и не научился находить общий язык с детьми.

Новые обстоятельства жизни напомнили Северусу, что он всего лишь человек. И сколько бы он ни рассуждал о собственной непробиваемости, в момент, когда увидел воспоминания Дамблдора в Омуте памяти, зельевар испытал такое потрясение, какого не испытывал много лет. И разговаривая с Драко, прячущим взгляд и теребящим край одеяла, он испытывал желание наорать, залепить подзатыльник, лишь бы этот несносный мальчишка понял, что он – нужен, и не смел больше так швыряться собственной жизнью. Северус вдруг подумал, что страх – это слабость. Сначала мысль испугала, а потом успокоила. Значит, в его жизни появился смысл. Значит, ему есть за кого бояться. А еще его мысли все чаще возвращались к Люциусу. Северус не знал Люциуса Малфоя, увиденного в Омуте памяти. И ему было жаль.

В гостиной Слизерина было пусто. На каникулы остались двенадцать учеников, а это слишком малое количество для такого огромного замка, как Хогвартс. Наверняка разбежались кто куда. Может, в квиддич играют. Северус вспомнил, что подписывал разрешение. Хотя быстрый взгляд в окно показал, что вариант с квиддичем отпадает – замок окутала темнота, кое-где вспарываемая светом фонарей. Северус посмотрел на часы над каминной полкой. До праздничного ужина сорок минут. Вероятно, к нему ученики и готовятся. Взмахом волшебной палочки зельевар заставил разбросанные журналы лечь аккуратной стопочкой и двинулся к комнате мальчиков первого курса.

Несколько часов назад он вполуха выслушал то, что Том разложил ингредиенты, и позволил мальчику уйти. Краем сознания почувствовал смятение ребенка, но так и не смог сосредоточиться на этом ощущении – Том быстро убежал. А вот сейчас Северус захотел наконец разъяснить ситуацию. Подтолкнула боль, которая плескалась в глазах Драко при разговоре о Люциусе. Казалось, обоим Малфоям не хватило чуть-чуть, чтобы понять самое главное, и Северус не хотел повторить их ошибку. Хотя… признаться, он понятия не имел, как рассказать все Тому.

Дверь негромко скрипнула, и Северус на миг остановился, глубоко вздохнув. Полумрак комнаты разрывало пятно света от масляного фонаря, стоявшего на широком подоконнике. Напротив фонаря, глядя в сторону темного окна, сидел Том. Северус несколько секунд смотрел на маленькую фигурку, обхватившую колени. В детстве он сам сидел так же, когда ему было плохо, грустно, страшно. Северус мысленно потянулся в сторону мальчика и почувствовал смятение, боль, разочарование. Эта волна едва не заставила его шагнуть назад за еще незакрытую дверь, чтобы оттянуть этот момент, чтобы…

Том поднял голову и выпрямился.

– Не помешаю? – чужим голосом спросил профессор зельеварения.

– Нет. Пожалуйста.

Том быстро спрыгнул с подоконника и огляделся по сторонам, словно проверяя, нет ли беспорядка.

– С вашего курса ты единственный остался на каникулы здесь? – зачем-то спросил Северус, хотя сам подписывал списки, а на память пока не жаловался.

– Да. Собирался еще Билл, но потом его забрали.

– Понятно, – Снейп прошел по комнате, сцепив руки в замок. – В приют ты ехать не захотел…

– Нет, – Том какое-то время изучал преподавателя. – Там… неинтересно.

– А здесь интересно?

– Когда как. Но мне здесь все равно больше нравится.

Северус увидел, как мальчик на глазах из первокурсника, которого застал врасплох преподаватель, превращается в кого-то другого. Более взрослого, более… Глубина. Вот что появилось в ребенке. Вихрь из затаенных эмоций и переживаний. Страх, боль, злость, обида… надежда. Северус одним махом поставил блок на мысли ребенка. Блок для себя, потому что пучина эмоций Тома грозила поглотить его самого, и тогда разговора точно не получится. Он должен пройти этот путь сам. Должен понять мальчика, стоявшего напротив, не логикой и рассудком, а… сердцем. Так, как в эти годы понимал Нарциссу. Значит, мог, умел.

– Как Драко? – Том первым нарушил тишину.

– Хорошо. Я сейчас был у него, и мадам Помфри сказала, что ты тоже заходил.

– Да. Я… принес ему открытку.

– Ты молодец.

Том пожал плечами и засунул руки в карманы. Северус еле удержался от того, чтобы повторить этот жест.

– Я рад, что вы поладили с Драко. У него можно многому научиться.

– Да. Он… хороший.

Разговор мог посоперничать по неловкости со всеми, в которых Северусу приходилось участвовать ранее.

– Том… мне нужно с тобой поговорить.

Мальчик поднял голову и несколько секунд смотрел в глаза мужчины. Северусу стало неуютно под этим изучающим взглядом. Что сказать? Как начать? Как объяснить ребенку, почему одиннадцать лет своей жизни он был один?

– Том, я действительно знал твою маму.

Мальчик никак не отреагировал на эти слова, продолжая пристально всматриваться в лицо мужчины напротив.