Текст книги "Я никогда тебе не покорюсь (СИ)"
Автор книги: Лана Танг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Часть 1. Глава 1. Грехи отца. ==========
Дым разъедал глаза, что-то трещало, рушилось – похоже, что горела уже вся столица. Небо заволокло тяжелым маревом, закрывшим солнце в ясный летний день. Защитников последней цитадели – королевского дворца, оставалось все меньше, враги неумолимо теснили их вглубь резиденции, и все, что им оставалось – пасть под мечом завоевателя в жестоком бою, чтобы избежать позорного плена.
Груды кровавых тел, мучительные стоны, лязг мечей. Я задыхался, по лицу тек липкий пот, тело ломило чудовищной усталостью, вызванной неимоверным напряжением почти беспрерывного суточного сражения. Рука уже не слушалась, с трудом поднимая отяжелевший меч, ноги подкашивались, из мелких ран и царапин сочилась кровь.
Небольшая передышка, вызванная заминкой в дверях большой парадной залы, и я воспользовался ей, чтобы прислониться к стене и оглядеть в последний раз знакомые апартаменты…
– Ваше Высочество, война проиграна, вам надо уходить! – на меня вихрем налетел мой оруженосец Сет. С его меча срывались частые капли свежей крови. – Вы только зря погибнете, мой принц. Тронный зал уже захвачен, левое крыло дворца в огне, скоро все будет кончено! Сейчас враги ворвутся и сюда!
– Сет, что с отцом? Ты что-то знаешь? Он погиб?
– Его Величество захвачен в плен, и вы не сможете ему помочь, – Сет говорил с трудом, измученные легкие его хрипели. – Принц, мы должны спуститься вниз и выйти через тайный ход, это единственная оставшаяся возможность вырваться на свободу.
– Но для чего нам эта жалкая свобода? – с горечью воскликнул я, вслушиваясь в зловещие звуки сражения. – Какой смысл оставаться в живых и превращаться в беглеца, позорно сбежавшего с поля боя? Не лучше ли честно сложить голову с мечом в руках?
– Ваше Высочество, это не выход! Погибнуть легко, сложнее выжить! – Сет дернул меня за рукав и почти силой потащил за собой, пытаясь увести из большого парадного зала, – вы отвечаете за судьбы ваших подданных и должны оставаться в живых. Кому же, как не вам, отомстить за нашу поруганную родину?
– Сет, мои воины сейчас отдают свои жизни, отстаивая каждую пядь нашей земли! – отталкивая его руку, с негодованием воскликнул я, – как же могу их бросить и сбежать?
– Вы не должны казнить себя за гибель воинов, это их долг и каждый встретит свою судьбу с достоинством. Но вы рождены для иного предназначения! Мой принц, вы сражались до последнего и сделали все, что смогли, но теперь положение отчаянное, и я, как ваш оруженосец, обязан защитить вас и любыми путями сохранить вашу бесценную жизнь…
– Бесценную? – с горьким смешком прервал я. – Отныне она не стоит даже самой мелкой медной монеты! Не останавливай меня, я должен разделить с моими воинами уготованный нам рок!
Я сделал только два шага назад, когда меня настиг удар. Сет опытный боец и знает, куда надо бить, чтобы мгновенно вывести из строя. Из последних сил прохрипев проклятие, я завалился на руки оруженосца, отчаянно ловя пересохшими губами ускользающий от меня воздух.
Очнулся от движения – меня несли четыре воина моей охраны. В глазах рябило, но я все-таки сумел узнать внутренние помещения правого крыла дворца, потом коридор и узкую потайную лестницу.
– Пустите, я могу идти и сам! – мой голос прозвучал как-то неубедительно и вяло, и вряд ли бы меня послушались, но лестница была такая узкая, что воинам поневоле пришлось меня поставить. Стоять я мог, но вот бежать… Ступени ускользали из-под ног, я спотыкался, словно пьяный. Проклятый Сет, его удар лишил меня последних сил. Меня тащили волоком, а я мычал и чертыхался, отплевываясь от противного привкуса крови во рту, но он не исчезал, наверное я прикусил язык.
Крутая лестница казалась бесконечной. В какой-то миг Сет подал знак, и воины остановились. Я оглянулся и отчаянно вздохнул – их семеро, включая и оруженосца, все, что осталось от элитного полка охраны. Серые от измождения лица угрюмы и ожесточены, латы в крови. Отныне мы изгои порабощенной страны, у нас нет дома, нет семьи, нам некуда идти…
– Осталось только перейти подземный зал, – указывая рукой вперед, сказал Сет, – и вскрыть дверь потайного хода. Быстрее, каждое мгновенье на счету!
– Зачем же так спешить, друзья мои! – раздался издевательский знакомый голос, и пустое до того помещение внезапно заполнилось воинами, впереди которых стоял высокий надменный человек с неприятным ассиметричным лицом. – Я так и знал, что наш отважный принц не выдержит проверки смертью и ударится в бега. Добро пожаловать в ваш личный ад, Ваше Высочество, я вас уже заждался здесь!
– Витор Артан, ну кто еще мог стать предателем, если не ты? – я не сказал, а с ненавистью выплюнул эти слова, изо всех сил пытаясь собраться с силами и встать прямо. – На что надеешься? Что за предательство получишь трон? Но генерал Павил не жалует таких, как ты!
– Побеспокойся лучше о себе, Ваше бывшее Высочество! – все с той же издевкой прошипел Витор, подавая знак своим людям. – Взять их, немедленно! Если хотите, чтобы ваш любезный принц остался жив – бросьте мечи, два раза повторять не буду!
– Не слушайте его, сражайтесь! – прохрипел я из последних сил. – Смерть лучше плена, воины Таргасы! Вперед, убейте этого гнусного ублюдка, который предал родину и вас!..
Короткий бой, трое из наших пали, всех остальных, включая Сета и меня, крепко связали и поволокли, немилосердно подталкивая в спины и осыпая проклятиями. Презренный Витор, сын первого министра, этот прожженный интриган всегда был мне до жути неприятен. И вот теперь он в полной мере проявил свой черный нрав, переметнувшись к захватчикам. Меня охватила такая дикая ярость, что на мгновенье я забыл обо всем, в том числе и о нашем отчаянном положении, скопил слюны и, уловив момент, когда он обернулся в мою сторону, плюнул в ненавистное лицо.
Ответом был безжалостный удар, раскроивший мою губу, и жесткая ухмылка. Боль отрезвила, но и некое подобие удовлетворения я все же получил. Ко мне даже вернулись силы, по крайней мере я сумел тверже встать на ноги и отпихнуть от себя руки предательских воинов, боднув головой сначала одного, потом второго. Возможно, что какое-то почтение к моему прежнему статусу в них еще осталось, по крайней мере они разжали руки, больше не пытаясь прикоснуться ко мне, и в тронный зал я вошел сам, с горечью оглядывая разоренное и опоганенное врагами сердце родного дворца.
Перед троном стоял на коленях отец, связанный и избитый, но в его фигуре странным образом не чувствовалось ни покорности, ни страха, и это несмотря на позорную позу. Напротив, он был напряжен, как зверь перед прыжком – сильный, уверенный в победе. Вскинув на нас глаза, он тут же равнодушно их отвел, но я успел заметить в этом взгляде предвкушение будущего торжества, и это озадачило меня. Король словно нетерпеливо ждал решающего поединка со своим врагом, имея в рукаве какой-то очень крупный козырь, он был захвачен этим ожиданием и целиком поглощен, настолько глубоко и беспредельно, что до всего остального – поражения в войне, гибели всего народа и до меня, единственного сына, ему не было никакого дела.
Мы никогда с ним не были близки, но все-таки он был моим отцом и Государем, и я не хотел думать о нем, как о чудовище, поставившем свои амбиции и прихоти выше долга перед родиной и целым народом. Эта внезапная война, она мне с самого начала показалась странной. С соседним королевством мы всегда поддерживали дружеские отношения, но вдруг они напали сразу с двух сторон – своими силами и армиями генерала Павила, самого безжалостного наемника девяти западных королевств, который никогда не знал поражений.
Об этом человеке знали все, но видели в лицо немногие. О нем слагали легенды, матери пугали им детей, из-за него погибли тысячи, если не миллионы. Его изображали в виде демона из ада, пытались одолеть с помощью колдовства, платили бешеные деньги наемным убийцам, однако генерал оставался невредим, ибо каждый из его людей был предан ему, как собака, настолько сильно, что не задумываясь, отдал бы жизнь за своего кумира и полководца.
Когда-то генерал служил Таргасе, то есть нам. Здесь у него был дом и даже что-то наподобие семьи. Об этом говорить было запрещено, но слухи все равно блуждали по столице. Его жена (или любовница?) как будто бы родила ему сына, но их дальнейшая судьба и жизнь была покрыта плотным мраком тайны, и я не смог, как ни пытался, разузнать о том, что послужило поводом к разрыву отношений Павила с моим отцом. Еще шептались, будто в маленьком пустующем дворце, принадлежавшем когда-то покойной матери, содержится таинственная женщина, но правда это или ложь, никто не знал. Вокруг дворца охраны не было, да это было и ненужно, никто по доброй воле не полез бы туда даже за награду, потому что он пользовался нехорошей репутацией, так же, как и обстоятельства таинственной кончины королевы Луизы.
Имя ее было также под запретом, за нарушение которого следовало суровое наказание. Наверно и меня отец не любил именно потому, что я был сыном отвергнутой им женщины, но понял я причину отцовской неприязни уже будучи взрослым, а в детстве его холодность и суровое обращение больно ранило мое сердце. Я рос без ласки и любви, с суровым воспитателем вместо любящих родителей, тренировавшим мое тело и дух непрерывными занятиями, одинаковыми для всех мужчин, служивших в армии Таргасы. Отец лишь изредка наведывался в мои покои, но не с целью приласкать или спросить о здоровье и настроении, а проинспектировать ход боевой подготовки и владения навыками кулачного боя.
Вот и сейчас, даже в таких роковых обстоятельствах, король лишь неприязненно зыркнул на меня и равнодушно отвернулся, не сказав ни слова. Нас бросили с ним рядом, тоже поставив на колени, и мы стояли, молча ожидая своей дальнейшей участи. О чем думал отец, конечно, я не знал, но мои мысли продолжали витать вокруг возможных причин внезапного нападения войск Павила. Неужели отец был настолько ослеплен похотью и страстью, что утратил здравый смысл и покусился на жену главаря наемников, и вот теперь настал час жестокой и кровопролитной расправы, в которой погибли тысячи ни в чем не повинных простых воинов и мирных крестьян?
Я пропустил момент, когда они вошли: Павил и его женщина, по слухам, первый помощник, безжалостная фурия Мальина де Сиена. Ханайская принцесса добровольно пошла за Павилом, оставив дом и семью, и стала почти такой же знаменитой воительницей, как и сам генерал. Она расправлялась с врагами с поистине женской жесткостью, и, как говорили, имела в груди не сердце, а кусок льда, ибо не знала жалости ни к детям, ни к старикам, особенно беспощадно карая тех, кто имел хотя бы косвенные намерения чем-то навредить ее генералу. Еще болтали, что холодное сердце принцессы жарко стучало только для Павила, но за пять лет, что они были вместе, она так и не смогла добиться от него взаимности. Он брал только тело Мальины, не открывая ей своих чувств, навеки принадлежавших той полумифической женщине, которая исчезла много лет назад.
Павил выглядел точно так, как я себе его и представлял, как помнил из далеких беззаботных лет. Красивое надменное лицо и повелительная властность серых глаз. Упрямый подбородок идеально сочетался с тонко очерченным ртом, прямые черные волосы были собраны в хвост и схвачены драгоценной заколкой, переливающейся многоцветными яркими лучами. Он усмехнулся, глядя на поверженных перед троном пленников, и эта усмешка, больше похожая на оскал, невольно заставила меня вздрогнуть – от этого человека веяло смертельной опасностью.
Подавив дрожь, я перевел взгляд на женщину, с изяществом хищного зверя шедшую рядом с Павилом. Черты ее лица были безупречны, именно такими и славились ханайские принцессы. Она обладала великолепно тренированным телом и молниеносной реакцией, любой мужчина счел бы ее желанной добычей, пока не заглянул в пронзительно холодные зеленые глаза, от которых ничто не могло укрыться. Смертоносная, как кобра, она безупречно владела собой, но все же я уловил в ее взгляде тщательно скрываемую озабоченность.
– Ваше Превосходительство, король Таргасы здесь, – угодливо сунулся навстречу Павилу изменник Витор. – И принц Герберт, он схвачен лично мной! Вон тот, что слева от отца. Кстати, презренный трус хотел сбежать через подземный ход! Но я его остановил!
Павил с досадой отмахнулся от него, словно от жалящего овода, и Витора убрали у него с дороги. Вблизи наемник показался мне еще красивей, даже с мужской точки зрения, и в голову пришла нелепая мысль, что это гнусная насмешка злой природы. Безжалостный кровавый монстр, погрязший в войнах и жестокости, должен иметь отвратительную внешность и мерзкое паучье тело, а не такую идеальную фигуру, от которой, даже будучи бесправным пленником, трудно отвести восхищенный взгляд…
Впрочем, мне тут же стало не до размышлений о красоте заклятого врага, ибо он подошел и грубо приподнял мое лицо носком сапога. Должно быть, я показался ему жалким, потому что Павил зловеще усмехнулся и кивнул кому-то за моей спиной. Мне приподняли голову и крепко зажали в таком положении, заставив посмотреть ему в глаза, и тут же вражеский сапог ткнулся в мою разбитую губу.
– Ты мне испачкал. Оближи, – кивая на блестевшую на гладкой коже сапога капельку моей крови, насмешливо бросил он. – Что? Ниже твоего достоинства, наследный принц? Ну ничего, научим слушаться хозяина, презренный раб! – Он плюнул на сапог, точно попав на красное пятно, и повторил приказ.
Я замер от такого унижения, кровь хлынула в лицо. Да лучше умереть, чем подчиниться! Я попытался отстраниться от его ноги, но мне этого не позволили. Державшие мою голову руки дернулись вниз, вынудив открыть рот, и в тот же миг носок чужого сапога ворвался между губ, сминая язык. Мерзавец хочет поломать мне зубы или раздробить челюсть? Я подавился криком, слезы брызнули из глаз, а он нажал сильней и я почти упал назад, на связанные руки. Колени прострелила боль, ноги неестественно вывернулись, но в тот же миг меня снова толкнули вперед. Сапог вернулся к моему рту, я зарычал и тоже плюнул на него, в отместку получив ошеломляющий удар по голове, и провалился в черное небытие…
… Как долго я валялся без сознания, не знаю, но очнулся оттого, что рядом кто-то громко хохотал. Словно безумный, всхлипывая каждую секунду, и этот смех мне показался совершенно ненормальным. Открыл глаза и натолкнулся взглядом на пылающее бешеной яростью красивое лицо генерала Павила, но он смотрел не на меня, а на того, кто хохотал…
В моем мозгу стреляла боль, плавал туман, но все же я узнал этот безумный смех и ужаснулся – смеялся мой отец! Мы находились в том же тронном зале, но теперь втроем. Я лежал на полу, неестественно скрючившись, и с этой позиции мне были хорошо видны те двое. Король сидел, привалившись к тронному возвышению, над ним нависал взбешенный наемник, а отец откровенно наслаждался его яростью и хохотал, брызгая слюной, он вроде бы торжествовал над грозным генералом! Да он рехнулся, или это я сошел с ума? И что он говорит такое, глядя в гневное лицо врага?..
– Ты ничего не узнаешь об их судьбе, мальчишка. Это твое слабое место и твоя вечная боль, которая никогда не заглохнет. Слышишь, ничтожество, презренный маленький слюнтяй, я все же победил тебя, хоть ты и захватил мою страну. Но мне плевать на то, что все лежит в руинах, плевать на тысячи убитых, я все равно поверг тебя, остался повелителем! Это твоя геенна и твой страх, Павил, тебе не избежать своей судьбы и кары!
– Скажи мне, где моя семья? – наступал на него Павил, однако в голосе его ясно слышалась мольба, которую он тщетно пытался заглушить яростью. – Иначе твой единственный сын умрет жестокой смертью!
– Да мне плевать, что ты с ним сделаешь, слизняк! Я сроду не питал к нему отцовских чувств, – снова расхохотался отец безумным смехом. – Хоть кожу с Герберта живьем сдери или свари в кипящем масле, я не поморщусь ни единым мускулом, ты понял! Но я тебе скажу, скажу все о твоей семье! Ты прав, я их украл, я отнял у тебя твою любовь! Твой сын был отдан в монастырь на Шельбе, да-да, в тот самый, который ты велел сжечь подчистую, дабы пресечь опасные знания, накопленные братией за тысячелетия. Ты знаешь сам, что выживших там не осталось.
– А Сильвия? Что с ней? Что ты с ней сделал, мерзкий негодяй?
– Ну что ты, Павил, негодяй у нас не я, – с мерзким смешком продолжал мой отец, – и я ни слова не скажу тебе, пока ты мне не дашь гарантий легкой и почетной смерти. Я не желаю корчиться на дыбе или полыхать в костре, убьешь меня сегодня и без боли, сам!
– Ты веришь мне, старик? – слова упали, словно камни.
– Нет, но я знаю, что ты держишь слово. Это неотъемлемая сторона твоей натуры. Ты обещаешь не отдать меня в застенок палачам?
– Боишься боли, а на сына наплевать? – презрительно усмехнулся генерал. – Такой, как ты, достоин самой страшной пытки.
– Тогда ты не узнаешь, где твоя пропавшая любовь, я не скажу тебе, даже горя в огне. Не веришь? Ну тогда сейчас же я на твоих глазах откушу себе язык. Смотри, я справлюсь с этим и терять мне нечего, поганец!
– Остановись! – наемник бросился к отцу подобно черной молнии. – Я обещаю, ты умрешь легко. Где Сильвия? Она жива? Что было с ней все эти годы?
– Она жила в моем дворце, – с дьявольской усмешкой ответил отец, – к ней относились словно к королеве. Красавица, достойная любви богов, поистине необыкновенная женщина, – он словно бы нарочно тянул и не говорил о главном, испытывая терпение Павила. – Когда ты налетел на мою столицу со своей ордой, я думал, что использую ее жизнь и смогу с тобой поторговаться о выгодных для меня условиях, но ты не дал мне такой возможности, отказав в личной встрече. Тогда я велел запереть твою шлюху в артиллерийских складах. Не правда ли, удачный ход? Я знал, что ты прикажешь их взорвать. Так что ты сам ее убил, превратив нежную соблазнительную плоть в кровавые ошметки… Эй, Павил, ты куда? Я рассказал тебе о Сильвии, сдержи же обещание…
– Отдайте его в руки палачей! – голос Павила застревал в горле, а потухший взгляд серых глаз казался безжизненным. – Пусть мучают его, пока не околеет!
– А ты превратился в мерзкую сволочь, мальчишка, я так и знал, что ты утратишь всю свою хваленую честь! – с неожиданно довольной ухмылкой заявил мой отец. – Дай мне еще немного времени, я на прощание поведаю тебе о нашей бурной личной жизни с твоей незабвенной Сильвией! Нет, нет, она была тебе верна, эта глупая дура, но ты же знаешь, как легко ее преодолеть, эту никому не нужную нелепую верность? Я опоил ее одним весьма надежным средством, после чего мог делать с ней все, что хотел, и она шептала мое имя в сладостном бреду, вся обнаженная и сладкая в своем бесстыдстве. Ты помнишь родинку на ее левой ягодице, чуть вытянутую и такую милую на нежной тонкой коже? Когда мы с ней лежали рядом, потные и сытые после безумья бурных ласк и оглушительной разрядки, я так любил погладить это соблазнительное мягкое местечко и поцеловать, а Сильвия тянулась мне навстречу, на изломе удовлетворенной страсти повторяя обращенные ко мне слова любви…
Торжествующий взгляд отца заметил лишь я – Павил был для этого слишком ослеплен яростью. С легкостью пантеры он набросился на короля и одним точным движением сильных рук свернул ему шею. Позвонки глухо треснули, но он продолжал рвать его скулы, не замечая струившихся через длинные пальцы потоков крови. Из горла наемника вырвался вопль и тут же застрял, вместе с дыханием, бившимся внутри него крупными спазмами – в этот момент он походил на смертельно раненого зверя. Даже я был поражен силе чудовищной боли, охватившей в эти мгновения все его существо. Дверь распахнулась и вбежала Мальина с мечом в руках, увидела и тут же замерла – от ужаса открывшегося ей зрелища.
Павил моргнул, заметив, наконец, распахнутую дверь, отбросил от себя кровавые останки моего отца и глубоко вздохнул, медленно приходя в себя. Брезгливо вытер руки об одежду мертвеца и, не глядя на меня, ткнул в мою сторону пальцем.
– Мальина, забери его! Я скоро им займусь. Принц Герберт мне сполна ответит за грехи отца! Это последний раз, когда я называю его так. Отныне он мой раб, достойный только клички!
========== Глава 2. Когда сомкнулся ошейник. ==========
Меня вели в тычки по королевскому дворцу Таргасы, где я родился и провел всю жизнь, но он казался мне сейчас совсем чужим. Разбитые цветные стекла витражей, поломанные в щепы двери, неубранные бездыханные тела и скользкий от крови паркет – мой дом мне больше не принадлежал, он перестал быть безопасным и родным. Я был один среди врагов, не знал, что стало с Сетом и тремя оставшимися в живых воинами элитного полка. Возможно, их казнили или заперли внизу, в тюремном подземелье? Как бы там ни было, я им ничем помочь не мог.
Наш мир жесток. Я с детства знал свое предназначение, меня учили воевать. Полжизни проведя на стрельбищах, в учебных классах и в походах, я много раз участвовал в боях, видел и грязь, и кровь, но то, чему недавно стал свидетелем, даже мою закаленную суровой жизнью душу повергло в трепет. Два дьявола сошлись в последней схватке, и одним из них был мой родной отец. Я никогда не знал родительской любви, но все же уважал отца и Государя, не ставя под сомнение его решения в государственных делах. Король казался мне достаточно мудрым и справедливым правителем, не способным навредить своей стране в угоду собственным развратным склонностям и греховным поступкам.
Теперь же он открылся мне с иной, неблаговидной, стороны. Капризный похотливый монстр, он покусился на чужую женщину, украл ее, держал в старом дворце. Именно там, где некогда жила его законная супруга, и откуда темным дождливым вечером начала ноября вынесли ее бездыханное тело. Было объявлено, что королева тяжело болела, но злые языки шептали, что она покончила с собой. Я смутно помнил Ее Величество Луизу – только прелестное печальное лицо и темные глаза, смотревшие на меня с искренней материнской любовью.
Я содрогнулся, вспомнив ярость генерала в тот роковой момент, когда он убивал отца. Старый развратник хорошо знал слабое место своего противника и в нужный момент безжалостно надавил на самое больное, заставив Павила потерять рассудок и сделать то, чего он добивался от него. Даже в последние минуты жизни отец не сожалел о том, что сотворил, он не раскаялся, больше того – торжествовал, считая, что остался победителем, совсем забыв о той цене, которой завоевана “победа”. Страна в руинах, тысячи таргаских воинов и мирных горожан отдали свои жизни, а будущее королевства навсегда исчезло в хаосе войны.
Теперь грехи отца стали моими. Учитывая, как он много нагрешил, какую причинил Павилу боль, пощады от него ждать было глупо. Ему неважно, что не я предал его, достаточно того, что я единственный сын своего отца, он будет мстить мне, получая от моих мучений некое подобие удовлетворения. Мне следует быть к этому готовым, вот только к рабству подготовиться нельзя.
– Где мой оруженосец? Воины элитного полка? Что с ними сделали? – увидев появившуюся впереди ханайскую принцессу, спросил я, стараясь придать голосу железную твердость. – Они сражались словно львы и достойны уважения! Непозволительно делать из них рабов! Позвольте им уйти, их всего четверо, они вам не опасны!
– Заткнись, Або, ты не в том положении, чтобы раздавать приказы, – равнодушно окинув меня взглядом, отозвалась Мальина. – Давай, иди вперед, чего остановился? Я не желаю разговаривать с рабом!
– Но почему ты назвала меня Або? – не выдержал я. – Это какая-то собачья кличка.
– Не нравится? – презрительно хихикнула она. – Но ты теперь и есть собака. А впрочем, я могу назвать тебя Капан или Омута, выбирай. И это не подходит? Привереда.
Меня втолкнули в комнату прислуги, следом за мной вошел один из евнухов отца. Я знал его, худого молчаливого человека, покорного своей судьбе. Сейчас он не осмелился поднять на меня глаз, как-то неловко поклонился и на вытянутых руках протянул принесенные с собой бурые пожухлые тряпки.
– Твоя одежда, Або, – снова раздался ледяной голос Мальины, – снимай доспехи и все остальное, роскошные наряды не к лицу презренному рабу. Ну, что застыл? Или тебе помочь?
– Ты, может, отвернешься? – я не собирался пресмыкаться перед этой наглой девкой, будь она трижды у наемников в чести. – Тебя в родном дворце не научили вежливым манерам, или ты все забыла в кочевых скитаниях с кровавым монстром? Когда мужчина раздевается, девицы оставляют комнату, или, по крайней мере, скромно смотрят в пол…
– Что ты сказал, собака? – гневно прервала она, в мгновенье ока выхватив из ножен меч. Отличная реакция, достойная похвал, но мне сейчас же стало не до восхищения ее выучкой, ибо сверкающее лезвие опасно прочертило круг перед моим лицом и уперлось напротив глаз. – Тебе пора привыкнуть к мысли, что ты больше не человек, а значит, и стесняться тебя глупо. Ты грязь, животное, свинья, а на свинью не стоит обращать внимания. Снимай с себя все до единой нитки, раб, мне некогда с тобой возиться!
– Не думал, что правой руке Павила вменяется в обязанность следить за переодеванием раба, – я знал, что играю с огнем, но дух противоречия упрямо толкал меня на дерзкие слова. Мне нравилось дразнить ее, эту ханайскую принцеску, забывшую свой дом и высокое положение ради постели кровавого наемника. – Или твое почетное положение в армии мясника Павила сильно преувеличено?
– С каким бы удовольствием я изуродовала твою наглую физиономию, Або! – снова поднимая смертоносное оружие, процедила она сквозь зубы. – Жаль, ты принадлежишь не мне. Однако урок тебе я преподать могу.
Она взмахнула мечом и в мгновение ока разрезала все тесемки на моей нательной рубахе, полностью обнажив грудь.
– Продолжить, располосовать тебе штаны? – зловеще пропела злобная фурия, – а заодно отсечь все, что болтается меж ног и превратить в евнуха? Рабу мужчиной оставаться ни к чему. Вил будет только рад, что ты не сможешь приставать к его служанкам.
Она сказала это “Вил” так ласково и одуряюще интимно, впервые выказав себя женщиной, что на мгновение я замер, не сдвигаясь с места. Похоже, слухи не наврали, и они действительно близки, а это значит, что я заимел не только господина, но и госпожу, то есть двойную порцию опасности и риска. Лучше не злить ее, иначе точно выполнит свою угрозу, моя мужская суть и без того висела на тонком волоске – рабов всегда предпочитают оскоплять, дабы избежать нежелательных интимных контактов и ненужных беременностей.
Я даже отворачиваться от нее не стал (смотри, паскуда, если нравится!) и быстро разделся, испытывая горечь от того, что навсегда прощался с привычной с детства одеждой, потом принял из рук слуги жалкие обноски – бурого цвета холщовые штаны и такую же рубаху. Бросив беглый взгляд в сторону Мальины, заметил, что она смотрит на меня во все глаза, и в них горит не только злоба и презрение, но и тщательно скрываемая животная похоть. Ну, сучка, ты, оказывается, жадна до плотских развлечений!
Закончил одеваться и стоял – в убогих тряпках, весь израненный, с распущенными по плечам длинными волосами. Они больше не были собраны в привычную прическу, их не удерживала золотая драгоценная заколка – та самая, которой я безмерно дорожил, как единственной оставшейся у меня памятью о матери…
– Ну вот, теперь ты выглядишь гораздо лучше, раб, – с удовлетворением оглядев меня с ног до головы, заявила она. – Осталось лишь надеть ошейник и ножные кандалы, и ты забудешь навсегда о том, что был наследным принцем.
– А это обязательно? – стараясь, чтобы голос не дрожал, спросил я. – Рабы в Таргасе никогда не носили ни цепей и ни ошейников…
– Будешь послушным, Вил, возможно, снимет, – ядовито фыркнула она, – мне же поручено сделать все так, как должно.
Ошейник охватил мне шею, с первых же мгновений причиняя неудобство, и я действительно почувствовал себя рабом. Кровь бросилась в лицо, мне показалось, что я задыхаюсь, пальцы схватились за холодный ободок, который вовсе не душил меня, лежал свободно, однако кожа под железом тут же загудела и зажглась невыносимым зудом, и я невольно застонал, не в силах примириться с тем, что с этих пор себе не принадлежу. Сзади на рабском ошейнике было кольцо, в него просунули тонкую, но прочную цепочку, такие же браслеты с цепью закрепили на ногах, и я обреченно вздохнул, словно ступил на эшафот. Сердце отчаянно и безнадежно сжалось, но уловив победный взгляд наемницы, я все-таки сумел сдержаться, неимоверным усилием воли сохранив остатки самообладания.
– Ну вот, Або, ты подготовлен для служения хозяину, – кивнула девка, оглядев меня, – остался лишь один последний важный штрих – тебе обреют голову. Рабам такие лохмы ни к чему, они не принимают ванну каждый день. Вшей расплодишь, возись с тобой. Где там цирюльник, пусть заходит!
Тупая бритва причиняла боль, но больше мучила униженная гордость. Конечно, зеркала мне не давали, но и без него я ясно представлял, в какого жалкого уродца превращался, поэтому сидел и равнодушно наблюдал, как мои длинные золотистые локоны печально падали на грязный пол прощальным листопадом прежней золотой поры, и этот унизительный обряд ломал во мне какой-то важный стержень, оставляя только безнадежность и тоску. Я знал, что если завтра Павил повелит кастрировать меня, я не смогу и в этом помешать ему, меня привяжут, словно жертвенного барана, сдерут штаны и изуродуют, безжалостно и равнодушно…
Бритый, в ошейнике и кандалах, одетый в жалкие обноски и босой – я стал рабом, в котором было трудно опознать вчерашнего наследника престола и командира элитного полка, кумира всех столичных знатных дочерей, мечтающих о том, чтобы добиться моего внимания. Но долго сетовать над жалкой участью мне не позволили и грубо дернули за цепь, заставив повернуться.
– О чем задумался, Або? – с издевкой глядя на меня, спросила Мальина. – Тебя одели и постригли, что же еще желаешь получить? О, да, конечно, ты, небось, голодный? Не обессудь, придется потерпеть. Ты не грусти, никто не собирается морить тебя голодом, сегодня вечером мы празднуем победу над Таргасой, ты тоже приглашен на пир. Осталось ждать недолго, а пока я провожу тебя в твои апартаменты.
Вскоре меня втолкнули в небольшую комнатку возле спальни короля. Я огляделся – в этом помещении я был впервые, хотя отлично знал расположение всех комнат во дворце. Какие-то зловещие станки, ремни и цепи, похожие на орудия пытки, довольно странно видеть подобные приспособления не в тюремных подземельях, а здесь, в личных апартаментах государя. Что мой отец здесь делал, для чего ему такая комната у самой спальни? Он что, имел пристрастие пытать рабов? Или (подумать страшно!) тайно развлекался с ними мужеложеством? Не может быть! Такие непотребные пристрастия встречались в нашем государстве редко и тщательно скрывались, за них виновные строго карались.
