Текст книги "КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)
– Постой, – крикнул он мне, заставляя своего жука приостановить свой бег. – Посмотрим, что случилось.
Черный меж тем казался мне весьма озабоченным; он вертел рулем мастерски, но отчего-то все-таки отставал! Даже непутевый разбойник – и то не отставал.
– Что случилось? – крикнул я Черному, когда он, вместо того, чтобы прямиком ехать ко мне, зачем-то сделал крюк, вывернув руль вправо. – Он не слушается управления?
– Наоборот – он отлично слушается! – ответил Черный, подъезжая. – Очень чуткий механизм!
– Так чего ж ты петляешь, как заяц?!
– Я объезжаю препятствия.
– ???
И слегка озадаченный Черный поведал нам, что он видит полуразрушенные стены.
И чем дальше мы заезжаем вглубь Чаши, тем стены выше.
Поначалу стены эти были странного серовато-синего цвета, но вместе с высотой менялись и цвета. Стены окрашивались в белый и розовые цвета. Появлялись какие-то декоративные детали, фонари, например, на кованных длинных ножках, арки и ворота…
Ур слушал все это очень внимательно.
– А последнее ты что объезжал? – спросил он.
– Узкие воротца.
– Где? Здесь?
Ур соскочил со своего жука и побежал к тому месту, которое только что обрулил Черный. С минуту он тыкался носом в пыль, разгребал руками мелкий мусор на дороге… я, как ни таращил глаза, ничего рассмотреть не мог.
– А ты видишь какую-нибудь разницу между этими воротами и, например, вот этой стеной? – Ур указал на серый обломок.
– Эти ворота, – осторожно ответил Черный, начиная понимать, что что-то не так, – монолитные, целые. Я еще удивился, что они так хорошо сохранились… А на стене вот тут – толстая щель. Трещина, – и он точно указал на место, где стена просто кончается.
– Черный, – сказал я осторожно, – здесь нет стены. Вообще нет. Только обломок. Он кончается этой самой щелью. Дальше – пустота. Что ты такое видишь, Черный?!
Он потрясенно молчал; он не знал, что мне ответить.
Соскочив с жука, он рысью бросился к тому месту, которое объезжал, и поднял руку.
Он хотел коснуться резных створок воротец, которые пленили его своей красотой, но пальцы его проходили сквозь решетку. У него глаза на лоб полезли – ведь он четко видел ковку, черное кружево металлических узоров, – но прикоснуться к этому не мог.
– Что это со мной?! – испуганно спросил он. Ур в изумлении скреб в голове, но не мог придумать логического оправдания этому явлению.
– Кажется, ты видишь то, каким город был до катастрофы, – наконец, ответил он. – И чем сильнее действует сыворотка, тем полнее картина… А разница? Ты видишь хоть какую-то разницу между тем, что есть на самом деле и тем, как оно быть должно?
Черный, все еще заворожено водящий в пустоте руками, не ответил. Кажется, он усиленно искал эту разницу.
Потом он закрыл глаза. Открыл. Закрыл.
– Вот фигня, – произнес он. – С закрытыми глазами вижу. Вижу развалины. Вижу так, как оно есть на самом деле.
– Это плохо, – сказал озадаченный Ур. – Я ничего не понимаю… сыворотка должна была дать тебе знания о цельности человеческого тела, и все! Причем тут город?! Наверное, побочный эффект из-за крови Дракона…
Меж тем Черный, пошире раскрыв глаза, вертелся во все стороны, и на лице его выписывалось неподдельное восхищение.
– Я вижу это! – прошептал он. – Невероятно!
Перед глазами его вставал величественный город; тот, что видел я, и, возможно, еще более прекрасный, целый, нетронутый временем. В городе была прекрасная весна, цветущая, наполняющая воздух запахами цветов и пыльцой – Черный пытался поймать рукой летящие лепестки, но это был мираж, обман. Они соприкасались с его живой рукой и умирали, исчезали, а потом возникали снова – словно пролетели насквозь его ладонь…
– Этого нет, – удивленно и потрясенно произнес Черный. – Нет!
Вместо развороченной земли и треснувшей Чаши он видел многочисленные террасы, поднимающиеся ступенями к стенам Чаши. На них, тонкие, как узоры, вырезанные на яичной скорлупе, стояли беседки, белые, хрупкие, воздушные, похожие на сверкающий сахар, и росли тонкие, узловатые, причудливо и изысканно изогнутые деревья, которым было уже по тысяче лет, и чьи гибкие цветущие ветки с многочисленными узелками, подобными шарикам бусин на нитях, были словно созданы для того, чтобы причудливо переплетаться, украшая чернильное небо с искрами звезд своими изящными сплетениями. Они не утратили изящества и своей красоты, взлелеянной заботливыми искусными садовниками, и в зарослях их пели, трещали ночные цикады. Это была вечная, бессмертная красота!
Город, существуя лишь в воображении Черного, горящий под серебряным светом великого Торна чистым светлым сиянием, молчаливо тянул к черному небу светлые шпили, башенки, и, казалось, был окутан тонко похрустывающей тишиной, словно замер в ожидании чего-то…
И тени – Черный с изумлением поведал, что он видит людей, много людей! Серые безмолвные тени населяли белый город, ходили по его террасам, меж беззвучных фонтанов с хрустальными струями, играющих бликами в ночном свете, поднимались и спускались по длинным многоступенчатым лестницам, собирались группами под раскидистыми деревьями, с которых опадал розовый волшебный цвет, и великий Торн просвечивал сквозь их призрачные дымные тела.
Они молчали, эти люди. Может, они и переговаривались, может, те, кто уединялся под цветущими садами и в сахарных беседках, и признавались друг другу в любви, или читали стихи и горячо спорили о том, есть ли жизнь на сверкающих над их головами звездах, да только Черный ничего этого не слышал. Они появлялись из неоткуда, и начинали торопливо заниматься своими делами, которые казались им важными, но непонятными для нас. Склоняясь к земле, водя в пустоте руками, они творили свою непонятную жизнь, и исчезали, растворялись, не довершив начатого, так же внезапно, как и появлялись.
– Ты видишь призраков, души, не нашедшие покоя, все еще бродят здесь, – тихо сказал Ур, выслушав рассказ Черного. – Наверное, этот город – он тоже когда-то был живым организмом, а теперь от него мало что осталось. Даже остов его почти стерт с лица этой земли. А твое волшебное зрение возвращает его к жизни. И людей – тоже.
– Уйдем отсюда, – попросил я. – Завяжи глаза, Черный, и ничего этого ты не увидишь. Будет только пустыня. Потом, позже… когда привыкнешь… ты повязку снимешь. А теперь – теперь нам надо спешить.
Черный послушался; выкроив себе повязку из своего черного плаща, он решительно завязал себе глаза, не оставив и мелкой щелочки, чтобы призраки не беспокоили его, и мы торопливо покинули это печальное место…
Дальше мы поехали без приключений. Черный, выглядящий зловеще в своей черной повязке слепца, больше не заплутал ни разу. Призраки, не нашедшие покоя, больше не тревожили его.
Разбойник наш, предоставленный сам себе, словно ушел в себя. Он с наслаждением подставлял лицо знакомому ему ветру, и на губах его блуждала совершенно глупая восторженная улыбка. Он мысленно был уже там, дома; и до нашего присутствия ему и дела не было.
Ур меж тем становился беспокойней; я видел, что ему, вроде как, было дурно, и даже холодный ветер, бьющий ему в лицо, не остужал горящих щек.
– Что случилось? – прокричал я, чуть обогнав Ура и заглянув ему в лицо. Лоб его, чешуйчатый и яркий, сверкал бусинами пота, чешуйчатые щеки дрожали.
– Ничего, – ответил он, чуть качнув головой. – Я синтезирую тебе медиатор и стабилизатор. Это дело трудное; занимает много энергии, ну, и трат – кое-чем приходится жертвовать, – он усмехнулся, открыв свои устрашающие клыки. – Не беспокойся за меня. Лучше поразмысли над тем, не передумаешь ли ты? – он сделал ударение на слове «ты». – Видишь, что стало с твоим другом? О побочных эффектах я и не подумал, и выпустил из виду кровь Дракона. Верно, кроме воинственного духа, он обладает еще и сильной склонностью к исканию правды – оттого все видит таковым, каковым оно должно быть. Будь на его месте другой, – Ур имел в виду аборигена, – и тот закатился бы в истерике, увидев призраков. Это стоило бы ему разума, если не жизни; и не факт, что твой друг сможет с этим справиться быстро и безболезненно. С тобой – тоже может приключиться все, что угодно. Кровь Дракона усилила твой дар; но кто знает, как она подействует в сочетании с моей сывороткой?
Я упрямо тряхнул головой:
– Нет. Я решил. Как бы то ни было, я хочу стать тем, кем родился – Расчетчиком. Я уверен, – с напором сказал я, хотя мою душу глодали какие-то сомнения, и мрачные предчувствия не давали смотреть в будущее исключительно с оптимизмом, – я уверен, что ничего плохого с нами не случится. Я сказал.
Ур внимательно посмотрел на мен; мои сомнения не укрылись от него.
– Знаешь что, – произнес он после некоторой паузы, – ты бы написал это. Знаешь же, что Расчетчики записывают все, чему следует верить, и это становится правдой. Запиши, что нам стоит делать в случае опасности.
Я послушался его; но на ум не шло ничего. Я раскрыл свою книгу, одной рукой удерживая руль, и, удерживая её локтем, кое-как раздобыл свою ручку, удачно замаскированную под стило.
Вот черт, она потекла! От жары ли в моем кармане, или еще по какой причине, но это было так.
Я перепачкал все пальцы, и книгу мою чуть не сдуло прочь.
Написать спасительную формулу я не мог – точнее, мог просто навазюкать пальцем, фиолетовым от чернил, несколько слов. Но на ум ничего не приходило. Абсолютно; словно холодный ветер старого мира выдул все мысли начисто из моей головы.
И я, доверившись внутреннему голосу, вывел первое, что пришло мне на ум:
«Сталь становится смертоносной, если Зед хоть пальцем прикасается к клинку».
Кажется, я уже говорил эту фразу; тем лучше. Значит, она верна. Значит, все же клинок Зеда прорубит нам путь на свободу.
Меж тем сыворотка все зрела; я видел её – на плече Ура вновь вздулись два бугорка, только теперь ярко-белого, ослепительного цвета, как горящий магний. Казалось, я вижу даже наннеров, которые снуют в этих подкожных капсулах и собирают по кирпичикам то, что откроет мой разум.
– Скоро она будет готова, – произнес Ур. – Заедем в одно место… это своеобразный город, Город Отшельников. Там, конечно, полно отребья, но есть так же и места, где можно спрятаться. Когда я волью тебе сыворотку, ты зависнешь. Возможно, надолго. Все это время ты будешь абсолютно беспомощен, и мы с Зедом станем охранят тебя. Лучше всего забиться в какой-нибудь подвал, запастись едой и переждать там то время, которое ты будешь болеть. За одним там можно обменять скары на деньги или на более удобное средство передвижения, – туманно намекнул Ур.
Меж тем город вокруг нас менялся; мы подъезжали к центру, к оси Великого Колеса.
Все те же развалины окружали нас, но на старых камнях заметны стали следы новой жизни; то тут, то там, сляпанные из глины и обломков белых полированных камней, из которых когда-то были построены здания Великого Колеса, стояли низенькие домишки. Черный в недоумении глянул на меня, обернув ко мне лицо, перевязанное непроглядной черной повязкой, и я кивнул:
– Все верно. Ты снова видишь людей – это настоящие люди, не призраки. Это местные.
Впереди, на месте небесного сталактита, которой, привидевшись мне, поразил мое воображение своими размерами, зиял разлом, от которого в разные стороны вились угольно-черные, забитые вековой темной пылью трещины, а посередине, подобно гигантской линзе, блестел выпуклый купол, начищенный и отполированный до блеска ветрами. Взошедший Торн отражался в нем всеми своими серебряными рудниками, и хрусталь сверкал нестерпимо, так, что мне пришлось зажмуриться. Казалось, что огромное здание, вся эта башня, горящая когда-то на солнце и под ледяными лучами Торна, просто рухнуло, ушла под землю, провалилось в трещину, а купол его, самая вершина, с тех пор так и остался торчать из земли. И Торн, медленно таща свою тяжкую тушу по все чернеющему бездонному небу, отражаясь от гладкого купола, заливал все кругом своим холодным светом, и было светло, как днем.
Дома, выстроенные местными жителями, в этом мертвенном холодном свете отбрасывали длинные тени, словно прочерченные кусками угля по серебристой белой земле, и вид имели неказистый и жалкий, словно какие-то неряшливые сухие кочки, из которых пустыня и Космос вытянули всю влагу, и космический злой вихрь вычистил ото всякой жизни. Тени людей, уродливо ломаясь, ползали по залитой этим странным светом почве, на которой даже камни были сточены временем до идеальной плоскости лепешек, и походили на тени перекати-поля.
– Как здесь возможно жить?! – ужаснулся Черный, поворачивая свое незрячее лицо во все стороны. – Здесь же и воды нет!
– Есть, – возразил Ур. Странно, но он не стал маскироваться, прятать свою чешую под гладкую личину человека. Должно быть, таких, как он – пришельцев из разных миров, – тут было много. – Вода здесь есть. Это единственное, что поддерживает жизнь здесь. Еда здесь стоит дорого, это правда – оттого, что приходится привозить её издалека, и с большим риском. Древняя катастрофа выжгла это место до самого каменного остова; сгорела даже земля, и за столько тысяч лет ветер не смог наполнить Чашу заново. Посмотри – кругом лишь каменная мертвая пыль.
– Отчего же люди идут сюда?! Что ищут?
– Приюта; многие из тех, кто живет здесь, в своей земле отвергнуты. Они либо промышляли разбойным ремеслом, либо имели такие взгляды, которые пришлись не по вкусу их соплеменникам, и грозили им костром. Либо, – Ур многозначительно глянул на свое плечо, – тут селятся те, кто пришел издалека – и кому уж точно не поздоровится, если компания крестьян с вилами встретит его в лесочке после сенокоса. Тут же живут те, кто смог смириться с мыслью о том, что не боги сотворили их, перевязав пучок луговых трав жилами животных – волков ли, горностаев ли, – а жизнь им дали те, Кто Ушли, – Ур красноречиво обвел взглядом пустыню. – Они научились пользоваться тем, что осталось от древней цивилизации, не боясь. Им и в голову не придет пугаться оживающего скара, упасть перед ним ниц и бить ему поклоны. У них пытливый ум; это они разгадали тайны того, как движется машина, которая не ими сделана. В своем роде, эти люди – будущее этой планеты. Впрочем, – Ур прищурился, – в одного бога тут все же верят. В Слепого Пророка. В человека, выжившего после катастрофы и написавшего историю этого, нового, мира на камнях, которыми потом замостил все дороги. Поэтому мудрецы говорят – «если хочешь познать истину и узнать о судьбах мира – путешествуй пешком, а в дороге смотри под ноги».
– И это правда? Был такой Пророк?
Ур пожал плечами:
– А кто бы знал? Но я, путешествуя, видел на дорогах Мирных Королевств камни с письменами.
– И ты читал их?
Ур промолчал; но что-то говорило мне, что – читал, и даже верил… может быть. А может, и нет.
Наверное, любому человеку нужна вера…
Когда мы приблизились к ослепительно сверкающему куполу, картина немного поменялась. Стали видны домики у подножия гигантской линзы, которые раньше, на большом расстоянии, из-за слепящего света были не видны. Вокруг них сновали люди; на ветру бились навесы из грубых тканей неприметного сероватого цвета.
– Что это? – спросил Черный.
– Это? Подобие базара. Это место – главный вход в пристанище изгоев. Видишь, вон там, у наполовину срытого вала, останки ворот? Раньше это были ворота в сад Дворца Правителя. Эта трещина в земле – русло высохшего водного канала. Он раньше опоясывал весь сад. Вода ушла, и, говорят, теперь на дне этого канала обитают какие-то чудовища.
– Чудовища?!
– Ну, я думаю, никакие не чудовища, – нехотя ответил Ур. – Скорее всего, какие-нибудь мутировавшие формы жизни. Или просто дикие животные. Кто бы знал…
– А мы сейчас зачем туда..?
– А как же? Еда; нам нужно много еды. Продадим ваши кольца, кое-какую мелочь… И будьте все время наготове: здесь не то место, где можно разевать рот! Того и гляди – прирежут и ограбят. Здесь деньги имеют большую ценность, чем где-либо еще.
Базар в этом пустынном городе был точно таким же, как и большинство базаров в большинстве миров. Было шумно и многолюдно; в большинстве своем люди здесь ходили в таких же кожаных одеждах, что были надеты на нас, с той лишь разницей, что наша одежда была рваной (на Черном) и грязной. Кое-где виднелись и скары, стоящие без охраны – Ур пояснил, что, возможно, они с секретом, не так просты в обращении, как наши, и так запросто их не угонишь – или же хозяева их настолько опасны, что даже на скаре человек не чувствует себя в безопасности от длинных рук мстителя. Может, они подстроены под параметры хозяина, кто знает.
А меж тем мы начали привлекать внимание. Еще бы! Кругом, на многие мили, смерть вычистила все до блеска. Люди кругом, наверное, годами не видели почвы, даже глину для своих домишек добывали далеко и везли сюда караванами, и платили за неё дорого – а тут грязища! На наших одеждах, кое-как отмытых, виднелись разводы, оставленные желтыми водами, в которых мы вытравливали заразу. Черный, как я уже упоминал, разорвал швы, впивающиеся ему в кожу, и теперь сверкал голыми подмышками. Особо потешались над сапогами Черного – они откровенно раскисли от грязи и потеряли всякий вид в желтой воде. А местные – наверное, это было очень важно, – носили сапоги добротные, круглоносые, на толстой крепкой подошве. Неудачливый разбойник, который, напомню, милостью нашей остался в одном исподнем, ежился под плащом, и тщательнее прятал босые ноги от косых взглядов.
Благодаря тому, что мы были на скарах, продвигались мы без помех. Люди просто проскальзывали под брюхам наших машин, награждая нас нелестными эпитетами на всех языках этого мира, а Черному доставалось вдвойне – если его скар нечаянно наступал на ногу зазевавшемуся, Черного обзывали тупым слепым чурбаном. Он лишь губы кривил и отворачивал свое лицо от ругающегося.
– Да, одежку-то надо привести в порядок, – заметил Ур, когда компания около одной из импровизированных лавчонок просто зашлась от гогота, а разбойник наш, опустив пылающее от стыда лицо, поджал длинные пальцы ног. – Мы слишком бросаемся в глаза. Зед, ты как – готов снять повязку? Ты привык к тому, как должен выглядеть мир?
– Не знаю, – неопределенно ответил Черный, приподняв слегка черную ткань. – Я попробую… потом.
Ур, несмотря на то, что народ откровенно потешался над ним, хохоча и показывая пальцами, на то внимания не обращал. Ловко лавируя меж тележек, палаток, домов, он был как рыба в воде. Я еле поспевал за ним, а Черный с разбойником так и вовсе отставали, их скары вообще застряли через улицу, и нерешительно топтались на своих длинных суставчатых ногах, и меж нами тек сплошной людской поток, влекущий с собой какие-то тюки, блеющую и кудахтающую живность.
– Продадим кое-что вон тому купцу, – сказал мне Ур, останавливаясь. Перед нами теперь был дом – такой, каковыми тут были все. Плоская крыша, глиняные стены, навес над дверями. Около дома на жестоком ветру хлопала пологом палатка – торговая, надо полагать. Сам купец сидел под навесом, у дверей своего дома, совершенно неподвижно, и в свете Торна казался куклой. – У него же купим одежды. Я раньше видел его – он торгует здесь сто лет. Жулик он добрый, но товар у него самый лучший. Он возит его из Пакефиды. Возможно, сможем Зеду сапоги по размеру подобрать.
– Из Пакефиды?! – поразился я. – Но как? Минуя сикрингов?!
– Да кто бы знал; он крепко хранит свои секреты, а его верные псы – охраняют его, и потому он почти ничего не боится. Говорят, в молодости он встретил Серого Демона, и остался жив – а прочие от встречи этой неминуемо погибали, потому что демон всегда приходит что-то исправить и забрать кого-то с собой. Он творит свою картину мира, и многие в нем лишние…
– Интересная легенда, – заметил я. Жаль, нечем записать.
Тем временем Черный с разбойником догнали нас, и мы вместе подъехали к дому купчины.
Упомянутый купчина, человек, разодетый по последней пакефидской моде – с той лишь разницей, что вместо тканей одежда его была пошита из тонко выделанных кож, – с самым непроницаемым каменным лицом сидел в стороне ото всего этого базарного шума, на небольшом низком диванчике, протертом чуть не до дыр его неподвижной задницей. Возможно, дела его шли очень хорошо – или же он торговал неким специфическим товаром, что было более вероятно, раз не было у него нужды выкрикивать, завлекая в лавчонку покупателей. Он курил кальян; Черный, принюхавшись в дыму, выползающему из губ купца, поморщился; то был не ароматизированный табак – это была ядовитая трава шари, местное подобие наркотической травы.
Несмотря на поднявшийся холодный ветер, сидел купец абсолютно расслабленно, скрестив ноги по-турецки и облокотившись на подушку, и бесстрастно взирал на снующих мимо людей, покуривая себе кальян. На нем была одежда светлых тонов, искусно украшенная серебристыми плетеными шнурами, на ногах – теплые штаны и короткие, щеголеватые сапоги, слишком нарядные для того, чтобы топтать местные камни. Впрочем, думаю, что по этой земле купчина едва ли сделал и сотню шагов в этих нарядных сапогах, здорово смахивающих на сапоги из кожи молодого крокодила.
Глаза его были словно бы стеклянные; казалось, он своим зельем был унесен в страну грез, и если даже некто бесстыдно и стащит у него прямо из-под носа его товар, он и ухом не поведет, но это было далеко не так.
Стоило нам приблизиться, как его стеклянные глаза, словно неживые шары, перекатились в глазницах и теперь он, не мигая, смотрел прямо на нас.
Ур легко заставил свой скар согнуть ноги и опуститься на брюхо, а затем соскочил на землю. Я спешился тоже; последовал за нами и разбойник, лязгая зубами и подпрыгивая, поджимая пальцы. Скары были теплые, а земля, так обманчиво сияющая теплым желтоватым светом – просто ледяная.
Черный лишь перекинул ногу через седло и уселся по-турецки, положив Айясу себе на колени.
– Идите, – сказал он нам, – я посторожу. Сдается мне, здесь бродит куча желающих прокатиться с ветерком. – Вот, – он стащил один из своих сапог и протянул его мне, – поищи подходящие по размеру.
– Ну да, – согласился Ур, почесав в затылке. – Логично.
И мы двинули к лавке.
Купчина, когда мы подошли к нему ближе, показался мне еще более уделанным, чем на расстоянии.
И дело было не только в его глазах, тяжело ворочающихся в глазницах, как у куклы. Его губы, растрескавшиеся, распухшие, казалось, не касались воды уже три дня, а пальцы – они не держали мундштук, нет. Он сам на них держалась, словно прилип к сальной, запекшейся от ядовитого дыма коже.
Меж тем надо отметить, что человек этот был не очень стар; его лицо, темное, словно опаленное жарким солнцем, было почти лишено морщин и, я бы сказал, достаточно упитанным, на руках не было старческих пятен. Ногти, желтые от дыма, крепкие и острые, и даже отполированные, надо же…
– Ты уверен, что он нас услышит? – с сомнением произнес я, разглядывая неподвижного торговца, глядящего в нашу сторону странным немигающим взглядом.
– И услышу, и увижу, если ты, – прогудел торговец тяжелым, тягучим, как густая патока, голосом, – вдруг вздумаешь запустить тайно свою руку в мою корзину. Впрочем, наверное, ты этого делать не станешь; ты же принц Дракона – а принцы Драконов не лишены некоторого понятия о чести и совести…
Вот так! А я-то думал, он ничерта не видит и не понимает! Откуда он вообще узнал, что я – принц?!
– Ты забыл снять свой венец, – торговец неспешно вынул из запекшихся губ костяной прокуренный мундштук и указал на мою голову. – Так что ты либо принц, либо ты вор. Я думаю – ты принц; для вора у тебя слишком глупое лицо.
Я вспыхнул до корней волос; нет, я, конечно, понимал, что он нарочно дразнит меня, но обида от этого меньше не становилась.
– Хватит болтать, – Ур, меж тем совавший свой нос во все углы, поднимавший все плетеные крышки с корзин, выставленных во дворе, открывающий все горшки, кинул купчине под нос сапог Черного. – Невежливо заставлять гостей и хороших покупателей мерзнуть на ветру! Нам нужна одежда, да самая лучшая! Сапоги для моего друга, ну, и куртка ему не помешает. И этого вот приодеть, – он зашиворот выволок из темного угла стесняющегося разбойника, и купчина в ответ выпустил целое облако дыма.
– Ур? – произнес он, хотя по всему было видно, что он узнал того, кто перед ним. Сдается мне, нечасто он видывал людей с красной чешуей на лицах! – Ты же знаешь, что у меня все самое лучшее. Есть у тебя чем заплатить мне?
– Со мной принц пакефидский – и ты спрашиваешь меня о деньгах?!
– Хм… с одной стороны ты прав, – протянул купчина, – а с другой… до ближайшего кнента далеко-о...не долго ли мне придется ждать, когда придет оплата?
– Не юродствуй! Оплата сейчас же!
====== 2. СЫВОРОТКА УРА. ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ. ======
– И чем же?
Я поморщился; мне надоел до чертиков этот уделанный, неторопливый разлагающийся труп – гляньте, он еще и слюни пустил, о ужас, – и его долгая нудная речь выводила меня из себя.
– Этого достаточно будет? – грубо сказал я, стаскивая с пальца перстень с крупным синим камнем. Как мне показалось, купчина будто бы усмехнулся, словно то, что он сумел меня обидеть, доставляло ему некое удовольствие, но больше задеть меня не пытался.
– Камень хорош! – произнес он наконец, прищелкнув языком, когда как следует рассмотрел мой перстень. – Похож на глаза Серого Демона! Ты отдашь его вместе с оправой?
– Вместе, – язвительно ответил я, – если в твоем хлеве наберется достаточно товару, чтобы оплатить мне мою безделушку.
Купец и на это смолчал; неторопливо он слез со своих подушек и жестом пригласил нас с свой полотняный шатер.
Глянул он еще напоследок на Черного, болтающего босой ногой и вертящего головой, перевязанной черной тряпкой, во все стороны.
– Ваш молодой друг, – произнес он, – ослеп недавно? Он все еще оборачивает голову на звуки, словно может увидеть, что это там шумит.
– Да, недавно, – ответил Ур нетерпеливо; ему порядком надоело назойливое любопытство торговца. – Буквально позавчера.
В лавке было намного теплее, чем снаружи, и приплясывающий от холода разбойничек буквально запел, блаженно расправив на теплом войлоке озябшие пальцы ног.
Купец жестом указал на сундуки – мол, прошу! – и Ур бесцеремонно шагнул к импровизированному прилавку.
Надо отметить, купчина не врал. Он действительно торговал отменным товаром!
Как следует рассмотрев и взвесив мой перстень – и даже проверив камень, порезав стекло его гранями, – купчина выставил за него цену, и Ур (более осведомленный) с нею согласился. Поняв, что перстень ему все же останется, купчина стал невероятно любезен, начал кланяться и указал все самое лучшее, что у него было.
А смотреть есть на что, есть!
Местная мода диктовала свои законы; и одежда, что продавал купчина, несомненно, была привезена из Мирных Королевств и пошита в большинстве своем из кожи – наверное, только через плотные чешуйчатые наряды не проникал вездесущий колючий каменный песок.
Но что это была за кожа!
С тиснениями и узорами разных цветов, выполненными из переплетенных шнуров, с изящными рисунками, составленными из чешуй тех змей, толстошкурых рыб и ящериц, что пошли на их изготовление. Кожаные ремни были сплетены лучшими мастерами своего дела, и такого искусного и тонкого плетения, что я и принцем не постеснялся б надеть такой!
У меня глаза разбежались; никогда не подозревал в себе такую любовь к нарядам!
– А ну-ка, – я стал стаскивать шмотки незадачливого разбойника, – надевай обратно свои вещи! Я себе новые куплю!
Недолго думая, я выбрал нежно-кремовую кожу со светло-коричневыми дорожками крупноватых на общем фоне чешуек, сплетающихся витиеватой дорожкой на груди, похожих на кратеры на Торне; кажется, это была кожа пустынной ящерицы, твари жутко злющей и даже ядовитой. Её еще называли лунной ящерицей за то, что шкурка её при движении как бы отливала молочным цветом, так похожим на свет Торна. Люди ловили её, и из её прочной чешуйчатой спины делали крепкие нехитрые шкатулки для своих хозяйственных сокровищ.
Брюхо этих же ящериц, нежное, светлое, отливающее тем самым голубоватым перламутром, покрытое более мелкой и мягкой чешуей, продавали людям побогаче; охотники-щеголи шили себе из этих лунных шкурок сумки, круглые маленькие шапочки, прикрывающие только макушку, или же сапоги – но чтобы куртку! Это я видел впервые.
Сапоги я выбрал себе из той же ящерицы, только с той лишь разницей, что пошиты они были из грубой спины. Кожа, выделанная прекрасно, облегала меня, словно ткань, нет, лучше – как вторая кожа, и приятно скрипела, когда я двигался.
– Принцу идет, – отметил купчина с легким поклоном.
С сапогами Черному пришлось повозиться. Много раз я прикладывал подошву его сапога к подошве нового – и всякий раз новая обувь оказывалась меньше, чем надобно. Ур уже выбрал наряд себе, и Черному тоже – из кожи черного питона, толстого и старого, на чьей шкуре начали уже прорастать небольшие шипы, прижатые к телу, острые, как наконечники стрел и блестящие, как черные сапфиры. Очень красивая и изысканная вещь, надо отметить.
Но вот обувь!
Купчина внимательно смотрел на мои манипуляции с обувью, и на его толстых губах расплывалась усмешка.
– Ноги у твоего друга как лапы у породистого щенка, – сказал он. – Он еще будет расти!
– От этого мне не легче! – буркнул я, отвергая очередную пару. – Побольше есть?
Ур, перекинув через плечо выбранные вещи, штаны и плащ для Черного, самозабвенно копался в корзинах с едой, набивая наши мешки хлебом и вяленым мясом.
Глаза у торговца приобрели некий осмысленный взгляд; я бы сказал – он нечто задумал, и неясно лишь одно – хорошее или плохое.
– Осмелюсь предложить, – тихо и быстро произнес он, чтобы Ур не услышал, – если не боитесь. конечно…
– Боюсь?! Я ничего не боюсь!
Купчина на удивление подвижно и ловко проковылял к некоему сундуку. Один быстрый взгляд на Ура – и он откинул крышку, и торопливо извлек оттуда сравнительно небольшой сверток из старой, истрепанной ткани.
– Много лет назад, – произнес купчина, интимно понижая голос и поспешно разворачивая тряпку, – один странный путешественник постучал в мою дверь. Была грозовая ночь, ветер гнал целые тучи песка с камнями, способные насмерть заколотить и похоронить человека, сухие молнии били в Чашу…Я был молод и глуп; я не мог не впустить человека! А следовало бы его прогнать! Но он просил не дать ему погибнуть, и я отворил дверь.
Денег у него с собой не было; и рассчитался он со мной товаром – кое-какие безделушки я уже продал, конечно. Вещи были добротные, красивые. Я взял их; с той поры они лежат у меня, не нашлось на них покупателя. Так может, вам они сгодятся?
– А чего же я должен опасаться? – удивился я; торговец наклонился ко мне так близко, что я почувствовал вонь из его прокуренного рта, и жарко зашептал:
