Текст книги "КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 44 страниц)
А Черного хлебом не корми – дай обострить ситуацию!
– Забери свой товар, купец! – рявкнул он, откинув тяжелую ткань. Купец взвыл; это, видно, был его самый дорогой товар, и он уж обрадовался, что на него нашелся покупатель. И такое разочарование! Он готов был удавить Ляфея своим портновским метром.
– Господин! – вскричал он, стискивая руки. – Да что вы такое говорите! Конечно, принцы Драконов имеют право носить все, что им хочется!
– Ты будешь со мной спорить, смерд? – высокомерно процедил Ляфей, подняв злые глаза на страдающего портного. – Знай свое место! И всем бы нужно его знать; это порядок, установленный богами, а не простыми смертными. Принцы Драконов итак нарушают много правил; пусть хоть эту привилегию они оставят людям.
– Ах, вот как?! – взвился теперь и я; мне фиолетовые тряпки были пофигу, но за друга – обидно. – Так почему бы вам, простым людям, самим не решать ваши проблемы?! Отчего вы, как только в лесу объявляются разбойники, бежите к принцу и просите защиты?! И отчего ты считаешь себя благороднее принца из черни, уж не потому ли, что в случае войны вы, знать, восседаете на конях в тылу, а принцы впереди всех идут на переговоры, а? Не оставить ли и эту привилегию за вами?
Ляфей презрительно смолчал; его фиолетовая кровь была выше того, чтобы спорить с чернью.
– Ерунда, – вдруг легко согласился Черный, светлея лицом. – Убери свой товар, купец. Право же, убери. Пусть такие, как он, смотрят на неё и облизываются. А цвет…что ж, установим моду на новый цвет! Из черни… Тащи самый дорогой черный бархат, весь, что есть! Я из черни, да! Я буду знать свое место, и весь мир будет знать, что я – из черни! Но клянусь тебе, благородный Ляфей, что я и состариться не успею, когда люди забудут о том, что фиолетовый благороднее черного! Я заставлю их так думать!
– Не надо, – пискнул я. – Зачем же так? Возьми синий, вон, зеленый хорош… Да мало ли как еще можно одеться! Посмотри, какая кожа – из неё можно пошить великолеп…
– Черный! – страшным голосом перебил меня Черный. – Черный бархат – и все серебряные нити, что есть в наличии! Тесьму – ту, что я смотрел! Это что, кожа? – Черный ухватил кусок кожи, бархатистой, выделанной так нежно и тонко, что она казалась скорее тканью. Ляфей от злости скрежетнул зубами. – Закажи мне сапоги из неё!
– Господин, но это очень дорого! – не стерпел купец.– Возможно, тебе не по карману!
– Что?! Спорить со мной?! Делай, что говорю! Перед тобой не уличный шарлатан! Не бойся, тебе заплатят за твою работу! Тесьму давай – ту, с алмазами! И эти застежки; Хочу, чтоб твои вышивальщицы вышили и мою одежду – вот этот узор, – Черный подхватил образец такой красоты и сложности, что у меня в глазах зарябило. – Рукав до локтя, и всю грудь, чтоб места живого не было! И вдоль внешнего шва на штанах.
– Господин!
– А чтоб работа спорилась веселее, – не слушая причитания портного (Черный делал заказ астрономический, и если пошитую вещь он не возьмет, то не возьмет уж никто) продолжил он, – возьми-ка золотой. Это поднимет твой дух!
Портной округлил глаза; Драконьим золотом с ним не расплачивался никто.
– Кроме того, пошьешь еще костюмов, на все случаи жизни, – уже не так горячась, продолжал Черный. – Походный – вот этим узором его украсишь, – и для боя…
– Ты всех вдов в городе на год оставишь без траура, – иронично произнес Ляфей. Черный молниеносно оглянулся на него; глаза его горели как угли:
– Так пусть носят фиолетовое, – процедил он.
******************************* Вечером Ляфей вновь посетил наш дом.
Я слышал, как он перепирается с дворецким – точнее, наш дворецкий, едва не вырывая с корнем все свои волосы, упрашивал его как можно скорее уйти, пока столовое серебро точно цело, а Ляфей абсолютно гнусным замороженным голосом отвечал, что он никуда не уйдет, пока ему не позволят увидеть хотя бы одного из принцев.
Дом у нас не особо большой, как я уже и говорил, маленькое каменное крылечко, холл с камином, лестница на второй этаж, где располагалась гостиная, наши спальни, да еще пара-тройка комнат, без которых приличным людям не обойтись – столовая да гостевые, вот и все. Нет, вру – внизу еще были купальня, кухня и что-то вроде склада или гардеробной – теперь все. Но это не важно; важно другое – раз нудный глас Ляфея мы слыхали аж у себя под дверями, значит, он преодолел и крыльцо, и холл, и уже поднялся по лестнице. Надо бы поставить охрану, черт подери, а не то всякий будет врываться… впрочем, нам охрана еще не положена. Но скоро – будет.
– Вот поганый аристократ! – выругался Черный, прислушиваясь к монотонному гудению. Мы как раз расположились у камина в гостиной, и Черный решил набить трубочку, а тут этот скандалист. По лицу Черного было видно, что ему страсть как не хочется подниматься и идти разбираться, чего там нужно этому надутому индюку. – Что еще ему нужно?
– Не вздумай выйти ему навстречу! – предостерег я. – Веди уже себя подобающе!
– В смысле?
– В том смысле, что пока дворецкий не скажет: «К вам это чмо, сэр!», сэр этого чма видеть не должен, даже если чмо пляшет голяком на его столе! Слишком много чести – обращать на него внимание! А Ляфей и вообще обнаглел. Кто-то сегодня говорил о своем месте в обществе – вот и пусть знает свое место!
– Вот дела! А если чмо нагадит на столе?!
– Вышибешь дух из слуг за то, что твой стол засидели мухи!
– А и правда! А ведь ты прав, я же сам читал Свод Правил, касающихся этикета и прочих премудрых штук… Притом я чуть ли не экзамен по нему сдавал. Никогда бы не подумал, что это пригодится мне на практике.
Я еще много чего посоветовал бы своему несдержанному другу – правила я тоже читал, и, возможно, педантично им пытался следовать, но тут двери с треском распахнулись, словно по створке кто наподдал ногой, и на пороге возник Ляфей, а за ним безутешный, заламывающий руки дворецкий.
Ляфей, я так полагаю, решил нас добить и унизить окончательно. Не нравились ему мы – а мы, не побоюсь этих откровений, были самые неотесанные и самые невежественные из всех принцев в этом мире, и ему, такому утонченному и образованному уступали во всем. Почему все почести нам?! Несправедливо! Весь его вид говорил о том, что он встал на тропу войны.
Во-первых, он, конечно, был весь в фиолетовом. Это был очень старый наряд, вытертый и потерявший былую яркость, но все еще великолепный и прекрасный. Длинный, до колена камзол, красиво отделанный золотой тесьмой, с золотистыми пуговицами, с золотистыми шнурами и мелкими, как слезы, рубинами, поблескивающими на груди. На напомаженных гладких волосах Ляфея возлежал смешной старинный берет – тоже фиолетовый, роскошный, с белоснежным пером, спускающимся аж до самого плеча. Перо крепилось драгоценной брошью, несомненно, старинной.
А во-вторых, на груди Ляфея висела медаль с изображением собаки – о, это уже серьезней! Это был родовой герб Ляфея, и коли он вспомнил о гербах и прочей геральдической дряни, то, значит, мы нанесли оскорбление не просто какому-то Ляфею, а господину графу Ляфею из рода Собак. Ссориться со знатью себе дороже; и за распри внутри государства Дракон по головке не погладит… А ну, как они все взбунтуются?!
– Требую аудиенции! – проскрипел он, величественно останавливаясь прямо перед нами, заслоняя ярко пылающий камин. Дворецкий, умирая от страха, навытяжку стоял рядышком, ожидая, когда вспыльчивый господин Зед вышибет из него мозги за то, что незваный гость прорвался к нам и нарушил наш покой.
Но Зед почему-то был само спокойствие.
Неторопливо и тщательно набивал он трубку красного дерева с костяным мундштуком и медными кольцами прекрасным эшебским табаком, нет, у нас такого не выращивают – эту трубку где-то откопали прилежные слуги Алкиноста, когда тот узнал, что Зед курит! Его табакерка, просто произведение искусств, стояла рядышком, на маленьком столике с полированной столешницей и тонкими резными ножками, и один вид её – маленькой, изящной вещицы, скорее предмета роскоши, чем предмета обихода, – вызвал нервный тик у Ляфея. Впрочем, нервный тик у него мог возникнуть и по другой причине – от злости, например. Это потому, что все то время, пока Зед неторопливо набивал свою прекрасную трубку душистым табаком, а потом еще и любовался табакеркой, вырезанной искусным резчиком из пахучего дерева, с черепаховой крышечкой, с инкрустацией и даже крохотным замочком – м-м, загляденье! – Ляфей вынужден был стоять перед ним и ждать. Его плащ, намокший под мелким весенним дождиком, начал подсыхать от жара нашего камина, и от него явно поднимался пар – а Зед все не обращал внимание на гостя.
– Требую аудиенции, – повторил Ляфей, вскипая. Зед выпустил облачко дыма из губ и в изумлении уставился на дворецкого.
– Неужели на улице такой сильный ветер, Ян?! – сказал он, дурачась. – Мне показалось, что внизу хлопнула дверь, и я слышал какой-то шум.
– Принц Зед! – прорычал Ляфей.
– Вот снова! Слышишь?! – Зед замер, подняв очи к потолку и многозначительно указывая костяным мундштуком трубки на что-то невидимое и, наверное, сверхъестественное.
На лице дворецкого отразилось вначале облегчение – даже пот крупными каплями выступил на лбу. Затем, по мере отступления страха, на чело домашнего блюстителя порядка начало наползать искренне недоумение, мысль исказила черты лица этого парня, даже лоб наморщился – о каком это ветре ведет речь принц, на улице полный штиль, только дождик брызгает? Но когда Зед многозначительно указал взглядом на презлого Ляфея, переминающегося с ноги на ногу, физиономия дворецкого приобрела редкостно глумливый, я бы сказал – бесовский вид, и толстые губы разъехались до ушей в издевательской усмешке.
– Нет, господин, – важно ответил Ян. – Никакого ветра нет!
– А ты, Торн? Слышишь?
– Кажется, да. Что-то шумит.
– Вы оба! Я с вами разговариваю! – вскричал Ляфей, багровея до корней волос. – Я пришел сюда не просто так – я пришел сказать вам, что я собираю Совет Хранителей! Завтра в Городском Храме! Что, съели?!
Совет Хранителей – это еще серьезнее. Кому попало он не даст согласия на сбор; и не всякое дело сочтет серьезным. Неужели поганые фиолеты такое уж яростное нарушение правил?!
– Вы, принцы Драконов, перешли всякие границы дозволенного! Давно вы уже не почитаете законов людей – так я заставлю вас почитать хотя бы Законы Крови!
– Нет, это не ветер, – произнес Черный после этой гневной тирады, и лицо Ляфея на миг осветилось самодовольством. Он подумал, что Черный напугался его угроз, ха! – Этот шум может устроить лишь одно знакомое мне существо, – Ляфей криво усмехнулся с видом победителя, – муха. Невыносимые создания!
Лицо Ляфея вытянулось, он вытаращил глаза, и рот его распахнулся от изумления.
– Ян, сию минуту найди это мерзкое насекомое и прибей его!
– Да прекратите же валять дурака! Нечего делать вид, что не замечаете меня! – вскричал Ляфей, выходя из себя и пинком сшибая лакированный столик Зеда. Табакерка, грохнувшись об пол, с треском лопнула, крышка от неё отскочила, табак просыпался. Я видел, как яростно затрепетали ноздри Черного – точнее, он засопел носом, как паровоз, – но и тут он сдержался. Проводив печальным взглядом своё сокровище, он сделал еще одну затяжку.
– Ну, что я говорил? Закрой окно, Ян. Посмотри, какой сквозняк.
– Это не сквозняк, господин, – возразил Ян.
– Неужели, не дай бог, в доме завелись призраки?!
– О, нет, господин принц. Это господин Ляфей поломал вашу вещь.
Темные глаза Черного внимательно – и о-очень внимательно уставились на Ляфея.
– Господин Ляфей, – с уважением произнес Черный. – Приветствую вас снова в нашем доме.
– Приветствуешь?! – Ляфей яростно расхохотался, сжимая кулаки. – И потому отнесся ко мне как к собаке, сделал вид, что не замечаешь меня, заставил стоять, не предложив сесть, и …
– Постой, не горячись, благородный Ляфей! Ты же не за этим пришел – а зачем, собственно, ты пришел, если я тебя не звал?! И как ты прошел сюда без моего на то позволения? А моя табакерка – зачем ты испортил мою вещь? Нечаянно, неосторожно? Я прощу твою неловкость, если…
– Он нарочно сбил её ногой, господин, – наябедничал Ян, пользуясь паузой, устроенной Черным.
– Я сказал, зачем пришел, – яростно проорал Ляфей, игнорируя издевательские вопросы Черного, – и повторять не намерен! Я все сказал!
Опахнув нас подсохшим плащом, он оттолкнул дворецкого и опрометью ринулся вон; слышно было, как скрипят ступени под его ногами. Скоро заскрипела отворяемая им входная дверь, звякнул колокольчик над входом.
– Закрой дверь, Ян! – громко крикнул Черный, издеваясь. – Её опять распахнуло ветром!
От удара двери об косяк загудел дом, штукатурка посыпалась с потолка.
********************************************
Наутро за нами из Городского Храма прискакал гонец – Черный, затеявший какую-то свою игру, велел мне до конца не рыпаться и не одеваться к выходу пока нас не позовут, хотя поднялись мы задолго до рассвета и часа два крадучись, выглядывали в окна, стараясь рассмотреть в предутреннем тумане гонца. Я нифига не понимал, но слепо ему подчинялся. Да, все соглашались в том, что я умнее Черного, но он меня хитрее, и кто-кто, и уж он мастер выкручиваться из всяких неприятностей.
Гонец был в монашеском одеянии – в темно-синем балахоне и с алым поясом на талии, – что говорило, что в наш спор вмешались не только покровительствующий нам Дракон, но и аристократы, и Святые Наставники, сторона, в общем-то, нейтральная. От одной этой мысли меня начинало колотить от волнения. Черный тоже волновался – это было видно по блеску его глаз и по его порывистым движениям, – но то было волнение перед битвой. Да что же он задумал?!
– Думаешь, правильно, что мы не пришли сами? – с сомнением спросил я. – Это лишний раз подтверждает, что мы Ляфея проигнорировали, а, следовательно, и оскорбили. Представляю, что он там наговорил и как изукрасил…
– Оскорбили?! Черта с два! – Черный, развернув грамоту, присланную с гонцом, напротив воспрял духом. – Мы все правильно сделали! Правильнее и быть не может! И подтверждение тому – этот документ! Видишь? « Доводим до вашего сведения, что… ля-ля-ля… состоится Совет Хранителей, и вам надлежит быть там». Нас приглашают так, словно мы ни о чем не знаем! Значит, так: ты сиди и помалкивай, говорить буду я. А уж я поверну дело так, что Ляфею не поздоровится!
Бедный Ляфей! Боюсь, Черный прав – в нем погиб великий адвокат, и у Ляфея нет ни единого шанса!
Я никогда не был в Городском Храме, и строение это меня живо заинтересовало. Прежде всего, своими размерами – оно было огромным и походило на гигантскую беседку под прекрасным застекленным куполом. Нужно ли говорить, что вокруг Храма было просто сосредоточение вишни, и, наверное, когда она зацветала, здесь было просто небесно красиво?
Но пока об этом говорить было рано, деревья, окружив Храм паутиной своих спутанных веток, стояли темные и голые.
Внутри было еще красивее – предутренний свет лился сквозь прекрасные витражи, стеклившие купол, и окрашивали мягкими разноцветными красками все – и скамьи для прихожан, и алтарь, и паперть. Высокий потолок поддерживали статуи из камня – Драконы соседствовали с героями древности и прекрасными королевами. Словом, все – и рисунки на стеклах, и украшения, и эти статуи, опять же, – все говорило, что это место не просто Храм, а некое пространство согласия, равновесия меж людьми и Драконами, что превыше всего, и что здесь собираются, чтобы это согласие, наконец, воцарилось. Словом, нас привели в суд.
Во главе суда было двое Хранителей – один из Драконов, другой из людей. Понятно теперь, почему Храм такой огромный!
Противоборствующие стороны представляли: Алкиност и Давр – с нашей стороны, – и несколько человек из знати по рождению – со стороны Ляфея, все до единого обряженные в фиолетовое, с цепями на шеях, с тростями, на рукоятках которых сидели их родовые тотемные животные, и даже в меховых мантиях – видимо, этот человек был князь, или даже потомок Императора. Но, так или иначе, а мантия у него была горностаевая. Противники сидели по разные стороны, но в ходе процесса, как я узнал позже, они могли переходить – в соответствии с тем, на чью сторону они склонялись в ходе разбирательства.
Хранители были более интересны; человека я не видел – виден был только паланкин, завешанный занавесями и окруженный толпой верных слуг. Но, судя по всему, там была женщина, молодая женщина – а иначе как объяснить эти ленточки, цветочки и красивые шторки?
Дракон был старый, черный, с окаменевшей и позлащенной старостью чешуёй, блестевшей, словно под кожей катались алмазы. Его звали Хёгуната Лекх; он возлежал на подушках, прикрыв огненно-красные глаза, и, как мне показалось, ухмылялся в усы. Кажется, он был уверен, что Черный выкрутится. Интересно, почему? Что видит он, что выпускаю из поля зрения я?
– Приглашенные принцы Зед и Торн явились, – возвестил гонец, когда мы заняли свои места подле Драконов Ченских, и мне снова показалось, что Хёгуната усмехнулся и прикрыл глаза. – Прикажете начинать?
Все собравшиеся согласно закивали головами, и гонец, торжественно развернув свиток, прокашлялся и громко оповестил:
– Сегодня мы рассматриваем суть спора между людьми, один из которых человек Крови (это Ляфей), а другой – человек Дракона. Жалобу подал человек Крови; и не одну.
Я чуть не поперхнулся – да за что же?! Что такого мы сделали, как успели обидеть беднягу, ведь всего три часа провели вместе?! Все это, видимо, огненными буквами написано было на лице моем, побагровевшем от возмущения, потому что Хёгуната – нет, теперь это мне не казалось, точно!– почти не таясь, хихикнул. А вроде хранитель, самый мудрый и беспристрастный, и все такое…Что его так веселит?
– Изложи суть своей обиды, человек Крови, – велел Хёгуната. – Только точнее скажи, чего ты хочешь, и что тебя обидело.
Ляфей поднялся со скамьи, где до того сидел вместе с остальными фиолетовыми. Лицо его было тревожно, но торжественно.
– Хранители, – начал он, отвесив поклон Хёгунате и таинственной даме в паланкине, – мои свидетели и свидетели моих противников! Сегодня я взываю к вашей справедливости и прошу.. я прошу о многих вещах!
– О многих? – переспросил Хёгуната.
– О многих, – твердо ответил Ляфей. – И первая моя просьба о наказании этих двоих людей, именующих себя людьми Дракона.
– О наказании? – снова переспросил Хёгуната. – Ты хорошенько подумал, человек?
– Я думаю об этом с тех пор, как они нанесли мне оскорбление, – пылко ответил Ляфей.
– Странно, – задумчиво произнес Хёгуната. – А ведь их признали Драконы… Расскажи о сути своей обиды.
Ляфей, ободренный словами Дракона, выступил еще немного вперед, и начал:
– Признает ли Совет Хранителей меня за человека Крови?
– Несомненно, – подтвердил Хёгуната, кивнув головой.
– Признает ли Совет закон людей, гласящий, что человек Крови вправе носить благородный фиолетовый цвет?
– Это так, – легко согласился Хёгуната. Черный невозмутимо молчал; я в ужасе грыз ногти; Ляфей торжествовал.
– А так же, – ликуя, продолжал Ляфей, – признают ли свидетели, что принц Зед по рождению не человек Крови, а… из черни?!
Последнее слово Ляфей выкрикнул громко, уже не скрывая своего ликования. Хёгуната был невозмутим.
– И это так, – ответил он. – Этого никто и не скрывал. Это знают все.
– Вот! – торжественно произнес Ляфей, указав обвиняющим перстом на Черного (морда Черного была подобна кирпичу). – Все вы знаете, что Зед – из черни! И он еще не принц! Не было коронации! Он еще человек, такой же, как остальные люди – мой слуга, наш гонец, любой горожанин в этом городе! Так почему он отказывается выполнять законы людей?
– Какой из законов презрел Зед? – спросил Хёгуната.
– Право на благородство! Сегодня в лавке он пытался купить фиолетовый бархат – преступление само по себе мелкое, я бы и преступлением его не назвал в силу невежества Зеда, – но потом, когда я указал ему на его ошибку, он презрел закон! И его друг его в том поддержал, – теперь ядовитый ликующий взгляд Ляфея перешел на меня, и его палец чуть ли не воткнулся мне в лицо.– И я скажу еще раз то, что сказал тогда: довольно! Принцы Драконов итак нарушают многие законы и правила людей, видимо, возомнив самих себя Драконами! Когда-то мои предки были принцами Драконов, потом – Императорами; и только взойдя на трон, они осмелились надеть фиолетовый цвет, благородней коего только золото и серебро! Так пусть хоть эта привилегия останется за людьми – выделяться из толпы черни фиолетовым! Не достойны вы носить благородные цвета! Вы – чернь, и как ни наряди вас, чернью и останетесь!
– А я, – не утерпев, я подскочил на ноги, ощущая, как лицо мое пылает от ярости, – еще раз повторю то, что я сказал: отчего это ты считаешь себя благороднее принца из черни?! Уж не оттого ли, что в случае войны ты сидишь в тылу, а принц впереди всех идет на переговоры? Не оставить ли и эту привилегию тебе?!
Черный сжал мою руку и почти силой заставил сесть; на лице его было написано какое-то мрачное удовлетворение.
– К порядку, люди! – строго рявкнул Дракон. – Как горяча ваша кровь… Что еще? Ты говорил о неоднократном оскорблении. Продолжай!
– О, я продолжу! – злобно проклекотал Ляфей, торжествуя. – Подчиняясь мне, эти двое оставили попытку нарядиться как благородные господа; но Зед не смирился. Он выкинул благородный цвет, велел принести черный, знак черни, чтобы пошить себе из него одежду, – Ляфей сделал эффектную паузу, обводя всех присутствующих взглядом, – и поклялся страшной клятвой, что знак черни силой всех заставит считать более благородным, чем фиолетовый!
Люди напротив встревожено задвигались, переговариваясь.
– Вот что за принцы у вас, Драконов, в чести! Может, они и смелы – безусловно, они смелы, раз выступают открыто против законов, установленных богами, – но они попирают устои нашего общества! Где уважение? Я уж не говорю об уважении к знатному человеку – его нет в этих юношах, – но где уважение просто к человеку? Я говорю о третьем и последнем оскорблении, нанесенном мне Зедом. Сегодня, когда я пришел в дом Зеда, когда я обратился к нему с приглашением прийти на этот Совет, знаете, что он сказал мне? Знаете? «Эти звуки может издавать лишь одно мерзкое существо в этом мире – муха!» – слушатели-люди громко ахнули. – «Эй, Ян, прибей её!» Не так ли, господин принц?!
– Уже все? – культурно спросил спокойный Черный. – Уже можно говорить?
– Можно, – подтвердил Хёгуната. – Спасибо, что дал высказаться человеку Крови.
Черный важно поднялся, оправил свой алый кушак поверх зеленых штанов и выступил вперед.
– Из всех перечисленных выше преступлений я признаю только первое, – спокойно сказал он. – Я хотел купить благородный фиолетовый бархат.
Вздох изумления вновь пронесся над скамейкой людей.
– А как же остальные два? – спросил Хёгуната. – Ты признал самое легкое из предъявленных тебе обвинений. Что до меня, то я нахожу его просто смехотворным по целому ряду причин, но не мне перекраивать людские законы. Два других обвинения более тяжкие. И за них не миновать тебе наказания, потому что Ляфей не лжет, это абсолютно точно.
– Но и всей правды не договаривает, – многозначительно ответил Черный, и Ляфей подскочил, как ужаленный. – Или перевирает все так, как выгодно ему.
– Так расскажи ты, как все было, – велел Хёгуната. – Но если ты солжешь, я тотчас об этом узнаю.
– Я не солгу, – пообещал Черный, – но если я добавлю то, о чем умолчал Ляфей, ты узнаешь ли?
– Непременно!
Черный пожал плечами и выступил вперед, как это делал до него Ляфей.
– Высокий Совет, – произнес он и отвесил церемонный поклон на все четыре стороны. – Мы собрались здесь сегодня вовсе не для того, чтобы примирить двух человек, нет – мы собрались для того, чтобы не дать развязаться Цветной Войне, чтобы Черный и Фиолетовый не воевали, а жили как прежде в мире – разве нет?
– Истинно, – поддакнул Хёгуната. Люди замолчали, напряженные.
– И я уже пожалел, что взял в руки эту тряпку, – продолжил Черный. Ляфей на своем месте закипятился. – Вот! Смотрите все – не я зачинщик ссоры! Даже сейчас мой противник продолжает отстаивать цвет, но не мир… ему важнее всего его видимое благородство. Пусть так. Говорю всем: я отказываюсь носить фиолетовый отныне и до конца своей жизни!
Снова вздох изумления. Ах, какая речь! Но я до сих пор не понимаю, куда он клонит.
– Хотя, – продолжил Черный, – я и имею на это право. Разве нет?
– Нет! – выкрикнул Ляфей.
– Я дам на это ответ позже, – продолжил речь Черный. – Теперь о втором обвинении, о том, что черный я поставлю превыше фиолетового, – снова затаенное дыхание. – Это правда, – шумное «ах!» словно скатились вниз с американских горок. – Я отныне и впредь объявляю своим личным цветом черный. Я буду носить только черный. Пусть все видят, что я из черни. Я отказываюсь от права носить фиолетовый, и вместе с тем я клянусь, что своими делами и поступками я покрою этот цвет – черный – такой славой, что он засияет благороднее фиолетового. Именно это я имел ввиду. «Не успею я и состариться, а люди забудут, что фиолетовый благороднее черного!» Так я говорил?
– Да, ты тоже не лжешь, – согласился Хёгуната, – и в твоих словах я не вижу преступления. Напротив – твое стремление похвально. Не нацеплять на себя мнимое благородство, но стать им – чувствуешь разницу, человек Крови? Ну, а третье обвинение? Что скажешь об этом?
Черный вмиг преобразился; лицо его стало злым и гадким.
– Третье? – скрипучим неприятным голосом произнес он. – А разве ты приходил в мой дом, благородный Ляфей?
Образовалась пауза, молчание, ничем не заполненное. Хёгуната, повертев головой, не надумал ничего и сунул свою морду в молчаливый паланкин – посоветоваться, надо полагать. Он советовался недолго. Вынырнув из-под занавесок, он велел:
– Поясни, принц Зед. Второй Хранитель настаивает, что оба вы не лжете, хотя и утверждаете прямо противоположные вещи.
Я начал понимать, куда клонит Черный; теперь я уже понимал, почему смеялся Хёгуната. Ликование чуть не смыло меня с места.
– Алкиност Натх, – Черный обернулся у Алкиносту с поклоном, – подтверждаешь ли ты, что я твой принц, несмотря на то, что коронации еще не было?
– Подтверждаю и не отрекусь, что бы ты ни сказал, – ответил Алкиност.
– И, если не ошибаюсь, существует некий этикет, согласно которому ко мне должно относиться, – продолжил Черный. Хёгуната выглядел очень заинтересованным.
– Несомненно, – ответил Алкиност спокойно.
– Ляфей пренебрег этим этикетом, – резко сказал Черный. – Он действительно приходил в наш дом – но, спрашиваю я вас, отчего человек, сегодня требующий уважения к своему благородству, не уважает чужого? Или он, так пылко рассказывающий о законах людей, подзабыл законы Драконов?
– Поясни, – попросил Хёгуната.
– Охотно! Одним своим визитом он нарушил четыре закона!
Первый – он явился без приглашения. Где это видано, чтоб к принцу вваливался кто угодно, когда ему заблагорассудится?! Да еще и раскрыв двери пинком – на косяке до сих пор хранится след его сапога. Хотите, покажу? Это, что ли, твое хваленое уважение хотя бы просто к человеку?
Второй – явившись, он пренебрег отказом в аудиенции, то есть начал перечить воле принца, и ввалился в комнату, где мы отдыхали, продолжая настаивать на аудиенции!
Третий – когда мы проигнорировали его приход, он не удалился, о нет! Это привело его в ярость. И он начал крушить мои личные вещи – что это, смелость или глупое высокомерие?
И четвертый – когда, наконец, нам пришлось признать его присутствие, подчиняясь его грубости, он не снизошел к нам с высот своей фиолетовой крови и не стал придерживаться этикета, как должно. Он ушел, не объяснив о цели своего визита. А значит, он не посещал моего дома. Или ты все-таки признаешь свое невежество и неуважение к моему дому, ко мне как к человеку и ко мне, как к принцу Дракона, Ляфей?
Хёгуната, наконец, смог расхохотаться, не таясь.
– Алкиност Натх, – посмеявшись, сказал он, – ты приобрел ловкого дипломата!
Алкиност польщено кивнул.
– Но одно меня беспокоит больше всего, – продолжил Хёгуната. – Вы, люди, видно, забываете, кто вами правит и кому тебе должно подчиняться безоговорочно! – он приблизил свои горящие глаза к Ляфею, и тот струхнул, ибо тон, которым это было сказано, был грозен. – Не так ли, Ляфей благородный?! Ты так цепляешься за свое благородное происхождение, что забываешь о тех, кто выше тебя! Да, принц Зед из черни. Но одно слово Дракона, твоего господина, делает его выше тебя по положению, и Дракон это слово сказал – и сегодня повторил его еще раз. Вот поэтому Зед имеет право на отстаиваемый тобою благородный цвет; поэтому я счел твое обвинение смехотворным.
Еще хуже другое. Ты рожден человеком Крови, но силы в тебе нет. Ты пуст; а Зед, хоть и из черни, полон этой силы – почему ты отказываешься уважать его? Отчего ты, существо более негодное, настаиваешь на своем превосходстве? Да еще и затеваешь эту войну – посмотри, сколько людей уже готово драться из-за цвета! Зед принес свои сожаления и даже принес жертву – что сделаешь ты, чтобы погасить эту распрю? Молчишь? Скверно; скверно, что из-за пустого упрямства эта война продолжается, ведь даже один ты – воин. Скверно; скверно еще и потому, что забыв, кто твой суверен, ты ровняешь его принца с обычными людьми и не видишь в нем никаких отличий от «простого горожанина», хотя должен был бы видеть – хотя бы своего господина, коим он назначен не абы кем – самим Драконом. Но этого ты делать не желаешь; этим самим ты противишься воле Дракона – и это мягко сказано! Ты просто нарушаешь всякие рамки приличий и пытаешься поставить себя выше воли и слова твоего Императора. Придется нам вмешаться, хотя мне и обидно до слез, что люди оказались столь неблагодарными. До сей поры мы не настаивали в регламенте о цветах и прочих привилегиях, и даже промолчали, когда простые люди, вроде тебя, посмели перенять кое-какие привилегии принцев… мы думали, что люди сами разберутся с этим и считали цвета тряпок такой мелочью!
– Я настаиваю лишь на соблюдении законов! – прорычал Ляфей; он впился в свой фиолет, как клещ. – Я желаю отличаться от черни цветом моей крови, фиолетовым цветом, благороднее которого лишь золото и серебро!
– Так значит, ты моих слов не слышишь?! И упорно продолжаешь называть принца – чернью?! Ну хорошо же… Пусть будет так, – сурово согласился Хёгуната. – Ты будешь носить фиолетовый. Только знать по рождению будет носить фиолет! Так гласит Закон. И ни единого драгоценного камешка – это будет удел только знати по призванию, такой, каковой является Зед из черни. И попробуй только надень свою блестящую брошку тогда, благородный Ляфей – я сам откушу тебе руку за неповиновение!
