Текст книги "КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)"
Автор книги: Квилессе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)
Белый: Нет, конечно. Дома этак четыре…ну да, самые дорогие в этом квартале, на западном берегу, занимали молодые семьи. Пятый, у моста, почти всегда пустовал, да еще два-три, заселенные молодежью, были разбросаны по улице.
В роскошном особняке, почти утонувшем в зеленых дебрях сада, жила семя Леонарда Слайта; его самого почти не видели, он служил в городе и домой являлся ночью. Поговаривали, что Лео был сынком командора (и само его присутствие на этой улице и являлось причиной к рождению сказок о его папаше) и будто б он походил на отца как две капли воды.
Черный: А чей-то фамилии у нас разные?
Белый: Давай предположим, что он взял фамилию матери. Для конспирации.
В белом доме 216 дробь три жил Эллион Цербер.
Черный: Юный родственничек Нитченко? И тоже – фамилия для конспирации?
Белый: Точно. А то уж слишком громко звали его папу! И он служил вместе с Лео, тщательно скрывая и от него свое родство, как, впрочем, и Лео. И его так же трудно было застать дома.
Еще одна семья – очень странная; мужчине было лет тридцать, он одевался в черное с серебром, и был точнейшей копией – кого бы вы думали?!
Черный: Неужели Лео??????!
Белый: Ой, а как ты догадался?! Может, подсказал кто? Конечно, его. И похож настолько, что их можно было б спутать, да многие и путали – до тех пор, пока они не становились рядом. Да и вообще – Лео был…э-э.. не совсем землянином. Были в лице его какие-то черты, каковых ни у одного человека на Земле не найдешь, а тот, второй – он был чистым землянином! И чуть старше. Да еще и сед – его виски были снежно-белыми.
Поговаривали, что это незаконный сын Командора (какой ты плодовитый, Черный!).
С ним жила женщина, очень красивая, с белоснежными волосами и черными миндалевидными глазами, которые на свету вспыхивали янтарным красноватым цветом.
Поговаривали – ах уж мне эти разговоры! – что она дальняя родственница жены Командора, Сары– Селены, которая в свои времена была одной из самых красивых женщин на Земле – но это уже была откровенная сказка, потому что Сара-Селена была обычной. Ничего особенного.
Черный: Эй, эй, побольше уважения к моей жене!!!! И вообще, что такое – куда ни кинь, всюду все друг другу родственники, как в индийском кине, да еще и попереженились все, сплошной инцест...
Белый: Как звали этого молодого человека – никто не знал. Кто-то звал его Черным Алмазом, кто-то – Зедом… так, кстати, звал его еще один молодой человек, хозяин Вечно Пустующего Дома.
Черный: Интересная личность!
Белый: Еще бы. Самая эксцентричная на улице!
Черный: Сам не похвалишься – никто не похвалит!
Белый: Ну, еще бы! Если этот… Черный Алмаз… мог себе позволить себе черное с серебром, то этот человек позволял себе длинные, до плеч, волосы, металлический пояс из зеленых пластин, перстни на каждом пальце и загадочные амулеты на зеленых цепях на шее. Выглядел он старше, чем Черный Алмаз, по поди-ка, разбери, по сколько им лет на самом деле!
Итак, ночь. Узорчатая мостовая, выложенная янтарными, красными, белыми и черными плиточками мозаики была залита светом – красным, голубым, матово-белым, оранжевым, и тени деревьев сплетались в чарующий узор.
Черный Алмаз гулял перед сном; неспешно шагал он к Дому на Набережной, и серебро блестело на темной ткани плаща, перекрашиваясь в разные цвета в зависимости от цвета фонаря над головой, и блестели белые волосы на висках…
– Молодой человек! – старческий голос заставил черноволосого красавца оглянуться; под деревом на скамье сидел старец лет восьмидесяти на вид. Тут же, на скамье, стояла шахматная доска с костяными фигурками, расставленными в неоконченной партии.
– Не сыграем ли? – предложил старик почти торжественно, и вспыхнули зеленым опасные глаза молодого. – Я могу поразвлечь вас историями о Космосе, о Командоре и его друге…
Молодой человек задумался, улыбнулся озорно (Черный: какова скотина, а?!)и уселся рядом.
– Вы и в самом деле помните Цветные Времена?
– О, еще бы! – глаза старика вспыхнули. – Я, юноша, помню все до мелочей, а мне уже двести шестнадцать лет! Я помню вторую войну и юного Командора, его отряд. Это были очень интересные, красивые люди, – Черный Алмаз едва не расхохотался, вспомнив губастую блестящую физиономию здорового пентюха – Славика и белесую, страшную, как моя жизнь, рожу бесстрастного, словно замороженного, немца Олла, которого даже симпатичным можно было назвать только после пятой бутылки крепкого вина типа «спирт медицинский». – Нитченко и этот… полтергейст Мак Кензи. Это сейчас его племя многочисленно, как звезды на небе, а тогда – тогда он был один! Легенда, так сказать… Помню, как Командор женился – сравнительно рано, ему двадцать всего было, – молодой человек снова усмехнулся (нет, какова скотина, а?! Сидит и хихикает…). – Он привез на Землю Сару –Селену. Это была одна из самых красивых женщин на всей планете! Она была настоящая королева, потомственная аристократка с ХХ-2. У неё были снежно белые волосы – белые, представляете?!
– По-моему, рыжие, – заметил коварный Зед, подбираясь к королю. Но старик, погруженный в свои воспоминания, половина из которых уже стали в его воображении просто сказкой, его не слышал.
– Потом все как-то нарушилось, – произнес он, грезя. – Командор, его команда – все ушли в отставку; Командор умер…
– Так он все-таки умер?
– Увы, да! Многие говорят – они просто хотят верить в это, – что он жив, но…о его друге вообще ничего не известно, он исчез, и все.
– Тоже умер?
– Не знаю; может быть…
– Сколько вам лет, как вы сказали? – поинтересовался молодой человек, глядя на доску. Старик приосанился:
– О-о, молодой человек! Я очень стар. Мне двести шестнадцать лет.
– У вас прекрасная память, – похвалил Черный. – Вам шах и мат.
Оставив недоумевающего старика, молодой человек галантно раскланялся и зашагал к дому. Он быстро ходил и скоро уже вошел в полумрак гостиной, самой дорогой на этом берегу, обшитой темным благородным дубом.
– Сэсс! – крикнул он, громко постучав по деревянной панели. – Ты где?
– Поднимайся наверх, – ответила издалека женщина. – У нас гости. Где же ты ходишь?!
– А-а, гости? – он вихрем взлетел по лестнице, застланной ковровой старомодной дорожкой. – Я слушал о-очень поучительную историю о том, какой я старый хрыч и какая ты красавица.
Он пулей влетел в верхнюю гостиную, маленькую комнату «для своих» – как он её сам называл, – и распахнул объятья:
– Ба-а! Сестренка!
Черный: Белый! Пошел вон! Оставь в покое мою будущую личную жизнь!
Белый: Щаззз! Тем более – это еще не твоя жизнь!
Черный: Ну и ладно! Тогда я сейчас поиздеваюсь над тобой!
Теперь я буду перемывать тебе твои старые кости!
Итак, навстречу ему (мне, то есть) поднялась с креслица Кинф, красивая, улыбающаяся женщина; а рядом, на диванчике, похрапывал Белый.
Эх, Белый…Огромный, лохматый, как встрепанное солнце, он устало дремал, завернувшись в свой голубой плащ. Минут пятьдесят назад он пролазил, протискивался сквозь Зеркало Мира (какие узкие двери делают, ну, прямо жуть), а час назад отмахивался от не в меру надоедливых наглецов. Варк знает что…
– Варвар, вставай! – завопил Черный на ухо спящему по-эшебски. – Враги близко!
Моментально Белый взвился под потолок, и пропел, разворачиваясь, пояс-меч под оглушительный хохот Черного, сотворившего неуклюжую шутку и несказанно довольного ею.
– Фу! – Белый, убедившись, что это всего лишь его не в меру смешливый дружок, быстро защелкнул пояс-меч на талии. – Демоны тебя раздери, наглый пес! Если б это был не ты, а кто другой – я снес бы тебе крышу не раздумывая.
Белый выспался; это удавалось ему в последнее время крайне редко – выспаться, и он сейчас был в благодушном настроении, и сладко щурил свои светлые зеленые глаза – да, да, теперь они были чистого зеленого цвета, ничем неизгладимого.
– Прогуляемся? – предложил Черный.
– А, пусть девчонки посплетничают, – великодушно разрешил невоспитанный Белый, поднимаясь с дивана.
Далеко они не пошли – зачем? Если вся великолепная ночная прекрасная Церера Астра была видна как на ладони с балкона! И даже легкий бриз налетел с Набережной. За заливом канала, расцвеченного тысячами огней, сиял город, над парком горело разноцветное зарево. Набережная, Дорога Звезд, тоже была ярко освещена, и Черный помнил, как яркая мозаика вспыхивает под ногами – словно чешуя, как змеиная кожа, и вьется так же, как гибкое змеиное тело…
– Костюмчик в лучших традициях Трансильвании? – с ухмылкой кивнул Белый на черный костюм и алый плащ Черного.
– Граф Дракула не носил серебра, – машинально возразил Черный, теребя полу плаща. Белый громко расхохотался:
– А что, тебе уже многие говорили, что ты похож?
– Ага, – улыбнулся Черный.
Они постояли немного молча, вдыхая с удовольствием ночной воздух.
– Пора тебе сменить костюм, – сказал Черный, мельком глянув на друга. Белый удивленно вскинул брови:
– Почему это?
– У тебя глаза зеленые стали, – сообщил Черный. – Не идет к ни голубое.
Белый выругался по-эшебски и закрыл глаза; когда он их открыл вновь, они были обычного голубого цвета. Зелень растворилась, как туман под солнцем.
– И еще , Саня, – продолжал Черный, – ты тормози…
С тех пор, как дороги их разошлись, у них был заведен ритуал – сравнивать возраст, чтоб ни для кого из них время не мчалось быстрее, и чтобы ни один из них не обогнал другого в силу каких бы то ни было причин. Встречаясь, они обязательно справлялись друг у друга, сколько лет, но сегодня Черный и спрашивать не стал – Белый явно выглядел старше. Суровое, загоревшее и обветренное лицо, словно высеченное из темного дуба, ничем не напоминало лицо его простодушного друга детства…
– Как это – тормози?! – взвился Белый. – Тебе сколько лет?
– Триста три, – осторожно ответил Черный, тревожно глядя огромными бархатными карими глазами на взъерошенного Белого. – А тебе?
– Двести девяносто пять! Так что сам тормози!
Черный Алмаз остолбенел и изумленно вытаращился; оказывается, он все-таки обогнал друга! Но выглядел моложе! А Белый?
– Что у вас там творится? – поинтересовался он. Белый гадливо поморщился:
– Сказать стыдно; всем миром делим… мир. Ну, и колдунов развелось, опять же… ох, устал я! После твоей «смерти» вся нечисть почуяла, что драконы тоже уязвимы, и вообще страх потеряла! Послы и с севера, и с юга, глистастые эти, принцам грубят; ни одни переговоры без поножовщины не обходятся. В принцы никто идти не хочет – ага, нашли дураков, связываться с северянами! Да и сами Драконы говорят, что племя людей здорово вырождается; ни в ком из ныне правящих они не видят своего преемника, тем паче – великого воина. Твой покорный слуга, – Белый церемонно наклонил голову, – пожалуй, последний, кого прочат в Драконы. Это признают все.
– Ты хочешь стать Драконом?!
– Я уже им стал, – ответил Белый. – У меня ни крылья не вырастут, ни хвост. Я просто иначе мыслю чем люди. И многие из людских страстей мне уже не понятны и не нужны.
– А сцеллы?
– А то ты не знаешь сцеллов! Они умны; мало кто из них осмелится влить себе каплю Дракона, чтобы не обезуметь и не наворотить дел. Они не дураки, нет…
– А эшебы?
– Эшебы?! Ха! Они тоже… хитрожопые. У них в крови своя магия, и они не согласятся мешать её с Драконьей. Каряне? Нет; регейцы? Их почти не осталось. Сонки? Недобрая память о них еще жива, и не родилось среди них героя, который обелил бы их племя. Да и вообще никто выдающийся. Наоргам по-прежнему не верят… Колдуны еще… Эх! Колдуны эти откуда-то взяли, что ты обладал какими-то амулетами, – друзья многозначительно переглянулись, – делающими тебя непобедимым, и теперь каждый из них мечтает найти кусочек твоих мощей – представляешь?! – и с помощью заклинаний вырвать из твоих мертвых уст тайну вселенской-вселенской власти. Феникс говорит – стало небезопасно умирать, не то по воскрешении обнаружишь себя в чьем-нибудь котле! А это неприятно. Самое интересное, – Белый зафыркал, найдя эту новость забавной, – что двое уже нашли… мощи. В частности – левую ногу и палец с руки.
Черных хохотал так, что гуляющие внизу оглядывались на него. Глаза его разгорелись зеленым, как и у Белого, в голосе проскользнула хриплая металлическая нотка – как у старого Дракона.
– И теперь у подножия твоего памятника эти шарлатаны основали Мертвую Деревню и каждый божий день недоумки варят мертвечину, лазают на статую с тряпкой – натирают отваром из мертвеца губы. Так что статую твою голуби не засидят, это точно.
– И ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? – задумчиво произнес Черный.
– Ты же сам знаешь, – пожал плечами Белый. – Все уже смирились с тем, что я – бессмертен. Ну, на крайняк – крайне живуч! Если воскреснет еще и Зед… нам удастся навести хоть какой-то порядок в Мирных Королевствах.
Черный опять захохотал во всю глотку своим странным смехом.
– Ага! Слазят эти… со статуи, а внизу я стою… ох! Я стою злой и весь такой непобедимый!
– А что?! – загорелся Белый. – Давай! Знаешь, как смешно будет?! Ну, даваааай…
– Ну, конечно, – отмахнулся Черный. Белый не отставал:
– Соглашайся! Знаешь, как убивается папа Алкиност?! А знаешь, как он будет рад? После тебя он не принял ни единого принца. А тебе – за великие деньги! – велел воздвигнуть памятник. – Белый хитро сощурился и извлек из подмышки маленький томик Книги Легенд, местной альтернативы священных писаний. – Многие ремесленники, ювелиры и ваятели спорили за право прикоснуться к созданию великого шедевра, но выиграл лишь один…
На странице книги, весьма реалистично изображенная, красовалась вышеупомянутая статуя из черного и белого мрамора, кое-где щедро блестящая драгоценностями. Весь такой весь из себя непобедимый, Черный бодро шел по диагонали по постаменту, одновременно удушая одной левой желтую, искусно выкованную из червонного золота птицу. Лицо героя выражало нечеловеческую суровость и нелюбовь к животным. Словом, геройский памятник, ничего не скажешь.
– Много подвигов принца Зеда были достойны запечатления, – ехидно продолжил Белый, – но неизвестный и талантливый ваятель выбрал именно этот.
Потрясенный Черный молча разглядывал шедевр.
– Помнишь те времена? – подзудил Белый. До Черного дошло:
– Постой! Нам же было по…
– По шестнадцати лет, – подсказал Белый.
– А тут мне все тридцать! Что за тип это… ваял?! Где он видел у меня в шестнадцать такую перманентную щетину?! Да я еще не брился толком в шестнадцать!
– Вот оттуда и щетина, – подзудил Белый.
– И костюм… у меня сроду не было такого костюма!
Вышеупомянутый шедевр портновского искусства представлял из себя длинный, до колен, кафтан из черного материала, с белыми плечами, грудью и воротом, сплошь покрытых серебряными завитушками. Это белое месиво вообще походило на выкованный, цельный лист серебра, смотрелось оно жестко и по блеску своему и несгибаемости своей напоминало оцинкованное ведро.
– Сам ты в ведре ходил, – буркнул Черный, изо всех сил стараясь вспомнить где же он такое мог носить, и под угрозой каких страшных пыток его заставили это надеть. Белый сиял как начищенный сапог.
–А свадьбу Алкиноста Натх помнишь? – сладко напомнил он.
– Да, конечно, это же мой парадный костюм! И я надевал-то его всего раз…
– Папа Алкиност велел его сшить тебе, чтоб ты не позорил его перед людьми и не вздумал опять нацепить кафтан до пупа, какие обычно носил…
– А белая – это же парча, расшитая серебряными нитями… ну, чего ржешь?! Нормально я в этом ходил… и недолго… никаких неудобств! Только… подожди! Этот костюм я надевал всего один раз, он мне не понравился, и я отдал его…
Глаза его вспыхнули; слезы так и брызнули, срываясь каплями с ресниц.
– Был обещан знак, – торжественно ответил Белый. – Вот он. Ты дождался его. Это их работа. Время твоего изгнания миновало. Теперь – можно. Там, на постаменте и дата выбита – как раз сегодняшнее число. Да и безо всяких подписей, только взглянув на этот шедевр, я понял, чья это работа.
– Ты их видел?!
– Нет; никого. И ничего не знаю о них кроме того, что около пятидесяти лет назад был сооружен этот постамент. Специально, чтобы дать нам понять – твои Врата закрыты. Давно ты покинул Пакефиду, чтобы с собою самим разминуться – теперь ты никогда себя не встретишь. Теперь, кто бы и что бы ни говорил, все позади. Пора.
– Но это означало бы, – медленно произнес Черный, – что я вернулся из мира мертвых… для всех оно так и будет выглядеть.
– Да тебя целыми днями вызывают эти колдуны, – небрежно заметил Белый. – Так что никто в шоке не будет!
– Хорошо, – медленно произнес Черный, – я пойду с тобой. Думаю, и Сара согласится побывать дома… Давай только дождемся последнего дня – ты знаешь, о чем я.
**********************************!
====== 2. НАЧАЛО СТРАНСТВИЙ. ======
Черный: ЫЫЫЫЫ….
Белый: Это еще что за людоедский оскал?!
Черный: Мы очень плавно подошли к тому самому месту, где объясняется, отчего мы вообще влипли во всю эту историю c кинф, и отчего сами уподобились им, странникам. Поясним?
Белый: Да куда мы денемся…
************************************
Белый: С согласия нашего первого отца-Дракона, Алкиноста, которому мы вместе с Черным присягнули, я перешел на службу к Давру. Давр только-только вступал во власть в своей кненте, и Императором как таковым еще не являлся. Но принца ему страсть как хотелось иметь! Толковый помощник и друг из людей во многом мог бы помочь ему разобраться с делами, и по его мнению я подходил идеально. Признаться, я слегка заревновал Черного к Алкиносту – уж больно Дракон легко отдал меня брату в услужение! Я всегда чувствовал легкое отчуждение… Но любовь такова – Черный всеми своими чертами непростого характера навсегда завладел сердцем правителя (а это было весьма нетипично для Драконов, потому что иметь фаворита, обладающего таким безграничным влиянием, было небезопасно), и других людей Дракон просто не видел.
Для порядка я поерепенился, задав вопрос Алкиносту – а почему я?! Чем я в глазах государя хуже Черного? Обыдно, да! Я так ему и сказал. И он, видно, понял мои терзания и улыбнулся:
– Не злись, Торн, и не думай, что ты чем-то хуже своего друга, – сказал он. – Напротив, из вас двоих я считаю тебя умнее и сдержаннее и в делах государства более проворным, чем Зеда, но…
– Но?
– … но в мире нет ничего лучше равновесия и гармонии. Из нас двоих братьев Ченских я – как и ты из вас двоих! – более сдержанный; а Зед, как и Давр, более вспыльчивый, горячий, эмоциональный и несдержанный. Понимаешь? Его горячности, искренности и удивительной заботливой доброты не достает в сердце мне, а ему не достает знаний об этом коварном мире, на который он смотрит такими любопытными, слишком чистыми и иногда до глупости доверчивыми глазами. И в нашем союзе я буду опекать, воспитывать и направлять его. Иногда – сдерживать, чтобы он вырос и окреп, не испортив того добра, что заключено в его душе. А в вашем союзе с Давром роль воспитателя займешь ты, а Давр с твоей помощью будет учиться смирять свой гнев, злоречие, вспыльчивость… таким образом, мы все вчетвером обретем недостающие нам качества, понимаешь? Кроме того, Давр молод и любопытен – совсем как Зед, – и готов слушать объяснение любому явлению, как и Зед, начиная с описания улитки и заканчивая солнцем, дающим нам жизнь и тепло. Кто, кроме тебя, поможет ему больше узнать о людях, чтоб лучше ориентироваться в мире людей, и ответить ему на все его «почему»?
– Разве мир принадлежит людям, а не Драконам?
– Бесспорно. Людей много, у них острый ум, горячая кровь и превеликое любопытство. Они вертят этот мир, уж поверь мне. А коли живешь в мире, принадлежащим людям, то не стоит пренебрегать его правилами. Кроме того, Давр обожает философию, это самая сладкая из наук, наука лентяев, которые лежат на тюфяках и размышляют о мире; кто лучше тебя может рассказать Давру о людской философии? У кого лучше, чем у тебя, подвешен язык?
Надо полагать, Давр сам относился к софистам – и был достаточно ярым последователем этого учения, склонным задавать едкие язвительные вопросы, разрушающие любую самую красиво выстроенную теорию.
– Он был глупцом, – отрезал он, когда я рассказал ему о некоем философе, помершем под забором от голода и холода, но притом написавшем одиннадцать томов философских трудов. – Надобно сначала было озаботиться о голодном брюхе, а потом учить остальных тому, как следует жить! И он еще претендовал на звание ученого и мудрого человека! И не смог раздобыть себе куска хлеба…
Давр вовсю готовился стать мудрым правителем того кнента, что мы отняли у угольщика Чета. Совет уже одобрил его цвета и гербы, а мне предстояло вести переговоры со знатью, объявляя его вновь изданные законы и указы и прочее заниматься его двором, принимать вассалов. Это большая работа, сказал мне Алкиност, и кто лучше меня с нею справится?
Мне сразу представился Черный (точнее, его высказывание о жизни принцев, кое я тщательно увековечил в своих летописях).
– Это только называется – принц, – сказал он. – И все думают, что принц – это богатство и все такое, – для наглядности он изящно растопырил пальчики, закатил глаза, скорчив рожу напыщенно-глупого франта и, оттопырив зад, повилял им, изображая неторопливо-томную походку придворного. – А на самом деле вкалываешь как ишак. Вот так!
– Зед, конечно, – ответил я на вопрос Алкиноста. – Он своею властною рукою…
– Ну само собой, он может это сделать. Но, выслушав всех вассалов, к ночи он утомился б и озверел от их заверений в честности и неподкупности, и последнего, который бы ему не понравился больше всего, он вытолкал бы взашей.
Я хохотал во все горло. Черный действительно мог выкинуть нечто подобное.
– Неправда, – из солидарности с другом сказал я. – Зед всегда доводит дело до конца!
– Он исполнителен, это верно, – ответил Алкиност, – но с удовольствием делает лишь ту работу, что ему по нраву. Например, людоедов гоняет…Если же работа ему не нравится – о, это тяжкое бремя для его души, и уж лучше не подвергать его этому! Впрочем, думаю, с годами он станет более сдержанным. Ну, я вижу, ты больше не сердишься на меня? Значит, ты с легким сердцем можешь идти к Давру и продолжить вашу ученую беседу относительно религии – кажется, он принял сторону этого Сатаны, так что будь осторожнее, не то он сделает из тебя атеиста – а человек должен, непременно должен верить, если уж не в идолов богов, то в добро! Все великое и прекрасное в людских сердцах порождает вера… впрочем, как и безобразное.
Потом была коронация Давра, с кучей гостей и красивых церемоний. Мы вынуждены были провести её во дворцовом внутреннем дворике; это была тактическая и политическая хитрость с нашей с Давром стороны, потому что он очень хотел показать, что заботится о своих подданных, и я придумал следующую штуку: готовить замок к приезду гостей было весьма утомительно, он был в плачевном состоянии – да и спешка не привела б ни к чему хорошему. Сколотить из дерева помосты для гостей и зрителей и обтянуть их нарядной тканью было куда проще (и дешевле, кстати), чем заново перекладывать полы, утруждая подданных добычей и выделкой мрамора. Мысль ясна?
Я был красавец!
Меня нарядили с ног до головы в белое, такое белое, что совестно было и на улицу-то выходить. В подчинении моей была гвардия – набранная из рядов гвардии Алкиноста, дабы новоиспеченные вассалы не дай бог не саботировали церемонии, – и Давр сидел на красиво драпированном троне меж Драконов, а мы по ковровой дорожке, меж рядами зрителей, несли ему корону на красной бархатной подушке!
Это было красивое и величественное зрелище, и трубачи старались вовсю, когда возвестили о появлении нового государя и нового кнента с составе Мирных Королевств!
Затем настал мой черед; и Давр подарил мне каплю своей крови – да, теперь можно было! Я немного испортил церемонию, смешно взвизгнув, когда коготь Давра черканул изящный хвостик на моем запястье, и засмеялись и люди, и Драконы. Думаю, он сделал это нарочно.
Испытание кровью мне удалось пройти достойно.
Потом было угощение (опять же, хитрый политический ход, хотя ничего хитрого в нем не было, все старо как мир), и изголодавшиеся люди славили такого щедрого господина. На площади была бесплатная ярмарка – одному богу было известно сколько золота потратил Давр, чтобы накупить всякой всячины, живности и утвари, необходимой по хозяйству, и свезти все это в свой кнент, чтобы потом раздать людям. Он целиком и полностью оправдывал свою предвыборную кампанию и его рейтинг зашкаливал.
К вечеру стих город; у Драконов не принято растягивать торжества надолго, и после пира большинство из них улетели по домам. Покинула город их гвардия, которая присутствовала при коронации в качестве охраны своих государей, а мы вчетвером решили посидеть по-семейному. Один зал все-таки успели привести в порядок, истребив всяческие упоминания о пребывании здесь угольщика Чета, и для вечеринки он весьма сгодился. Для драконов тут нашлось недурное ложе из прекрасного черного дуба, для нас с Черным принесли низенький столик, на коем обычно айки устраивают свои чайные церемонии, с полированной столешней и пузатенькими ножками, и Алкиностовы слуги притащили вина (а к нам явился татуировщик, который должен был выколоть у нас на руках ветвь рода, то есть такую же букву, каковую нарисовал каждому его Дракон). После сегодняшней церемонии не особенно-то хотелось, чтобы кто-то еще чем-то меня тыкал, но после стаканчика-другого стало все равно.
– Ура принцу Торну! – Драконы глядя, как меня расписывает умелец, чокнулись кружками каждая – из зеленого металла и украшена изысканными зелеными янтарями. Давр сдвинул венец на ухо и вид у него был лихой.
– Да, сегодня был славный день, – заметил Черный, тоже потягивая винцо.
– Так как наша беседа? – важно спросил я. Теперь в мои прямые обязанности входило и развлекать государя беседами. Давр потряс головой отрицательно:
– Я слишком счастлив и пьян, чтобы думать о чем-то и спорить…
– Да уж, – ворчал я дальше, – ты и в обычные дни не очень-то склонен думать! Чету зад поджарил, принцессу ошмалил, палача о землю шмякнул…
– Всего одного палача, – заведясь с пол-оборота, тут же ответил Давр. – Жалко тебе, что ли?!
– А знаешь, как говорили в народе? – сурово сказал я. – Говорили о тиране и жестокосердном… пока на площади не начали раздавать бесплатно овец – ну, тогда-то все туда и рванули, чтобы успеть поживиться.
– Государя должны бояться, – назидательно заметил Давр. – Хотя бы немного. Люди должны знать – государь поможет им в их тяготах, но провинность станет сурово и даже жестоко наказывать.
Ах, значит, вот какова модель правления Давра, долгих лет ему жизни.
– А в нас зачем огнем плевались? – строго спросил я. – Мы на палачей не похожи… убить хотели?
Давр, недобро усмехнувшись, прищурил янтарный глаз.
– Если бы хотели – убили бы, – ответил он и озорно подмигнул. Вот черт летучий! До сих пор побаиваюсь его, хоть он мне теперь и «отец». Тоже мне, папаша… – Ну , да ладно! Хватит о печальном! Давайте о приятном! У меня есть подарок для тебя, – его чешуйчатый хвост обвил мое тело тугим кольцом, и я, чувствуя его тепло, поинтересовался:
– Да? И что же это такое? Богато украшенный гроб?
– Да нет, – он нетерпеливо поморщился. Ему не понравилась моя шутка. – Это конь. У меня в конюшне, к сожалению, нету коня благородного цвета, достойного тебя, но дарственный ковер на нем будет именно наиблагороднейший!
– А я вот располагаю лошадкой благороднейшего цвета, – усмехнулся Алкиност. – И лошадь эта станет твоей, Зед.
– Зеленая лошадь?! – поразился Черный, ибо по последней моде благородным цветом считался зеленый.
Давр отхлебнул то, что было у него в кружке и гаркнул во все монаршее горло, стараясь придать голосу своему оттенок грозный и страшный.
– Лошадей! – рыкнул он (надо признать, получилось внушительно).
– Лошадей! – повторил Алкиност. – И вина.
Загремели копыта лошадей – как предусмотрительно мы не стали менять старые каменные полы на мрамор! – и четверо айков с трудом втащили в зал иссиня-черного, лоснящегося своими упитанными боками жеребца, великолепного зверя, огромного, как гора, длинноногого, дикого и злого, как стадо львов. Он бил копытам, упирался, храпел, скользил, показывал зубы, и айки едва его удерживали. Садиться на него было чистым самоубийством. Его спина была покрыта зеленым ковром, щеголевато вышитым всякими загогулинами и щедро блестящем всякими камешками..
– Ух ты! – только и смог произнести я. Лошадь явно была необычной. Таких выводили только у Драконов – они были куда крупнее нормальных лошадей, сильнее и выносливее. Говорят, они могли возить даже юных драконов.
– Это самый красивый жеребец из моей конюшни, – сказал Давр, польщенный моим щенячьим восторгом. – Его зовут Сияющий (на их языке это звучало как «анж»).
Следом еще четверо айков-конюхов приволокла еще одного такого… своенравного, как демон и ослепительно-рыжего, почти алого, коня, злого, как голодный Давр. На спине его, почти не отличаясь от огненной шкуры, лежал ковер красного цвета.
– Думаю, благороднее, чем красный цвет, в этом кненте нет, – на немой вопрос всех присутствующих ответил Алкиност и поклонился братцу, который был именно красного цвета, чем польстил ему невероятно. – Его зовут Красавец. Тебе нравится, Зед?
– Безумно!
– Надеюсь, вам есть куда ехать, э? – Давр коварно подмигнул. – Как это у вас, у людей: танцовщица, дама на балконе – «но что за свет я вижу на балконе, Джульетта, у тебя горит подол..»
(Про подол – это мой вольный перевод.)
И в самый разгар этого веселья вошел важный церемониймейстер в новой ливрее и не менее важно доложил, что к государю явился первый проситель.
– Ба! – удивился Давр, и глаза его округлились. – А ты говорил, что меня боятся… Интересно, что ему нужно?
– Баранов станет просить, – язвительно сказал Черный.
– Зови! – распорядился Давр, и церемониймейстер важно поплыл к гостю.
Явился гость – он влетел в наш зал так стремительно, словно церемониймейстер гнался за ним по пятам, чтобы выставить его прочь и заставить тщательно вытереть ноги, или будто этот самый гость опасался, что государь передумает и откажет ему в аудиенции. Вслед за гостем неторопливо вполз его спутник, подозреваю – слуга или что-то в этом роде, гнусный тип в черном запыленном платье. Он явно осторожничал, не то, что его господин.
А господин был очень молод, очень. Худощав; роста невысокого. От волнения у него во всю щеку горел пунцовый румянец, и, когда он преклонил колено перед нашей блестящей компанией, сделал он это так поспешно, что мне показалось, что он споткнулся и упал – ну, во всяком случае, больно ему точно было.
– Государь! – звонким голоском вскричал он, поднимая голову с отчаянными глазами. Его тонкие ручонки теребили полу добротного костюма из зеленой толстой материи, богато и с известным вкусом украшенного вышивкой на тех местах, на коих у приличных принцев должны быть защитные браслеты и ожерелье на груди. Бездомный, но благородный, подумал я. – Государь, требую справедливости!
