Текст книги "Хроники Небес. Сломанный меч (СИ)"

Автор книги: Комиссар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Неудивительно, что граф не мог прибыть в этот же день, но он ответил уже через пару часов, сообщив, что его очень волнует состояние дел Эдварда и прибудет, как только это станет реальным и без ущерба для его нынешних дел. Дэлай уверял, что, скорее всего, его приездпроизойдет в ближайшие дни. Вполне ожидаемо от претендента на престол в такое нервное время, когда счет шел буквально на дни и часы, но сейчас молодому барону достаточно и такого ответа. К тому же начали поступать новые сведения из Аверии, куда «Сакрал» уже прибыл и развернул полноценную колонизаторскую деятельность.

Вместе с этим колонизаторским кораблем, ставшим новым словом в экспансивной политике Рейнсвальда, прибыл так же гарнизон из сорока тысяч солдат и боевых дронов, полностью изменивший соотношение сила в колонии, позволив Де Кастери и его полевым командирам начать полноценное наступление на уцелевшие силы дикарей, продолжавших тревожить «Новую Аверию» и коммуникации неожиданными вылазками и налетами. Боевым дронам не были страшны ни ядовитые туманы, ни примитивное оружие дикарей, поэтому их и бросили в первую очередь на зачистку прежде недоступной для масштабных операций родной территории мутантов, разделив все Ядовитые Пустоши на квадраты и тщательно проверяя каждый сектор на предмет любых жизненных форм.

Племена мутантов оказались запертыми в своих собственных поселениях, и куда бы не пробовали теперь выступить, их уже поджидали отряды дронов с огнеметами и скорострельными винтовками, не знающие ни страха, ни усталости. Некоторые пытались бежать, и их истребляли, устраивая засады на равнинных участках, где негде было спасаться. А другие племена все же вступали в бой в бессмысленных попытках прорваться сквозь заслоны, но в результате их точно так же уничтожали от первого до последнего, не щадя ни стариков, ни детей. У дронов был приказ о тотальной зачистке, и любой живой объект в Ядовитых пустошах подлежал уничтожению. А на уже проверенных и зачищенных квадратах размещались детекторы движения и автоматические турели, на тот случай, если кто-то все же смог избежать зачистки, так что Де Кастери докладывал, что ему вряд ли потребуется больше месяца для того, чтобы окончательно ликвидировать не только угрозу мутантов, на и сам факт их существования на Аверии.

Прибывшая строительная техника и стройматериалы, вместе с промышленными мощностями самого «Сакрала» сразу же позволили увеличить территорию колонии в несколько раз, и первые полностью восстановленые и обеспеченные новыми коммуникациями и системами жизнеобеспечения небоскребы старой цивилизации уже были готовы принять колонистов. Рреконструкторы и инженеры серьезно меняли их внутреннее и внешнее строение, подгоняя под те нормы и планы, что характерны для канонов Рейнсвальдского строительства, поэтому процесс занимал несколько дольше времени, чем предполагалось изначально, но не влиял на общие сроки кардинально.

С появлением «Сакрала» начала быстро расширяться сеть восстанавливаемых дорог и путей внутреннего сообщения Аверии, а прибывшая военная техника позволила сделать их фактически безопасными даже для одиночных пеших путников. Следуя указаниям Эдварда, Де Кастери объявил эти дороги свободными для общего пользования, никакой платы за них не взималось, и любой житель Аверии, вне зависимости, был ли он из тех, кто принял вассалитет у нового государства, либо же был родом из тех поселений, что еще не признали новую власть барона, мог на равных условиях пользоваться дорогами для своих путешествий.

В результате торговые пути постепенно начинали смещаться в сторону и на маршруты этих дорог, с каждой неделей увеличивавшихся по общей протяженности с открытием новых участков, привязывая Аверию к колонии все сильнее и сильнее.

К тем поселениям, что признали верховенство герцога, но пожелали остаться на старых местах обитания, уже начинали подводить все необходимые коммуникации, выделив так же достаточные группы специалистов и техников для реставрации тех зданий, что они занимали. Подобное знакомство с достижениями цивилизации оказывало на них самый благоприятных эффект для развития и дальнейшего сотрудничества. Хотя самой большой проблемой оставались генетические чистки, пока что проводимые максимально деликатно, но среди аборигенов общий уровень мутаций был крайне низким, что облегчало работу команд зачистки.

Приток новых учеников в школы и училища увеличивался с каждой неделей, а местные из еще не присоединенных деревень и поселений, но уже слышавшие немало хороших новостей о «людях с неба», порой начинали уже сами зажигать костры, привлекая к себе внимание, когда замечали разведывательные глайдеры колонистов. Ббольше практически не было вооруженного сопротивления со стороны аборигенов, в самом худшем случае «людей с неба» воспринимали с опаской и недоверием, уже узнав о них как много хорошего от заезжих купцов, так и уже ознакомивших с некоторыми из их нововведений. Де Кастери докладывал, что идея Эдварда увенчалась успехом: выпускаемые «Новой Аверией» металлические пластинки уже начали появляться в свободном обороте на острове, особенно среди купцов и караванщиков, теперь считавших обязательным долгом во время своего путешествия добраться до колонии для торговли. Привозили, в основном, либо различные редкости и старинные артефакты, либо сельскохозяйственную продукцию, на обмен же просили либо «деньги» колонии, либо огнестрельное оружие. Первый начавший действовать в колонии оружейный завод, заложенный еще при Эдварде, но вышедший на бесперебойный выпуск продукции уже после того, как молодой барон оказался прикованным к больничной койке, ориентировался как раз на выпуск гладкоствольного порохового оружия с латунными гильзами. Достаточно эффективного для отстрела диких мутантов и охоты, но не слишком, чтобы представлять угрозу самим колонистам, если возникнет опасность восстания.

С появлением «Сакрала» даже начали реконструкцию отдельных цехов еще нескольких заводов в промышленной зоне острова и еще одной атомной электростанции, мощности уже запущенных снова начинало не хватать, чтобы обеспечить энергией все расширяющиеся потребности колонии.

Отдельным вопросом стояло восстановление сети метрополитена, чьи тоннели охватывали практически весь остров. Хотя бы частичное их возвращение к действующему режиму перевозок, грузовых и транспортных, сильно бы помогло колонии. Только здесь задача осложнялась тем, что подземелья отчаянно сопротивлялись вторжению человека, буквально каждый километр дорог и каждую встречную станцию приходилось с боем зачищать от всевозможных порождений тьмы. Де Кастери связывал это в первую очередь с воздействием излучения нуль-реактора, уровень которого здесь гораздо сильнее, чем на поверхности, за такое долгое время сильно изменившее и преобразовавшее генокод всех живших тут видов флоры и фауны. Это же значило, что, по меньшей мере, внешняя оболочка реактора повреждена или даже частично разрушена, раз излучение проявляется в такой степени.

Адмирал тристанского флота настаивал на том, чтобы организовать полноценную экспедицию для его поисков, на что Эдвард пока ответил отказом, рассчитывая на начало этих поисков уже после того, как сам прибудет на остров. Нуль-реакторы были невероятно редкой и древней технологией, которую практически невозможно было повторить или копировать. Первым исключением в этом случае стал сам «Сакрал», поэтому герцогу Аверийскому необходимо было лично присутствовать при столь значимом событии, как обнаружение еще одного нуль-реактора.

Расширялись и торговые связи Аверии. Во всяком случае, вольные торговцы остались верны своему слову, и на остров уже прибыло три их корабля с самых разных направлений, и самый подходящим товаром для них оказалось местное вино, оцененное многими экспертами. Де Кастери даже начал реставрацию новых ферм для разбивки полей с ягодным растением, из которого местные и делали этот напиток, пришедшийся по вкусу и на других анклавах. А за неделю до того, как был составлен последний отправленный доклад, к Аверии прибыл торговый корабль независимого купца, ранее следовавший по другому маршруту, но услышавшего о новой колонии и решившего посетить ее, как один из первых и застолбить там свое место, если оправдает ожидания. У него купили весь привезенный товар по самой выгодной цене, предложили то, что уже начали производить, из чего он выбрал груз вина, мяса и огнестрельного оружия, после обещав обязательно вернуться и даже рассказать своим товарищам об этом месте.

Это можно считать первым успехом Аверии во внешней торговле, если о ней уже начинают расходиться новости по другим торговым пунктам Известного Пространства. Отдельно Де Кастери отметил, что вольные торговцы тоже довольны своими первыми успехами здесь в плане торговли, хотя их исследования в поисках тех артефактов, ради которых и прибыли на Аверию, пока ничтожно малы. В Ядовитые Пустоши их пока не пускал под предлогом того, что там идет военная операция, и исследователей патрули могут запросто перестрелять любую экспедицию, приняв за местных дикарей, а извиняться или разбираться после такого уже будет поздно.

Развитие колонии сказывалось и на внутренних делах самого Рейнсвальда. Старт «Сакрала» оказал поистине колоссально влияние на котировки королевской биржи, и так уверенно растущие последние годы. Акции проекта взлетели до небес, принося невероятные прибыли всем, кто успел в них вложиться, потянув за собой и акции колонии. Сильно упрочнилось положение Камского герцогства, набравшего очень много долгов для завершения проекта и имевшего очень низкий статус кредитного доверия даже при успехе акций самого «Сакрала», но теперь, когда вложения начали приносить прибыль и долг герцогства начал уменьшаться, доверие так же потянулось вверх. Акции Тристанского бароната, частью имевшие свободное хождение на рынке, так же начали расти с того момента, как Эдвард получил титул герцога, но, конечно, до тех темпов, что были у Камского герцогства, им было не добраться.

Зато акции гористарских заводов сильно сдали за последнее время. Политика старого графа с упором на классическое развитие привела к тому, что стал проигрывать идущим вперед феодам, поддерживавших проект «Сакрала» и экстенсивное развитие Рейнсвальда, переманившие большую часть вкладчиков. Гибель старого главы феода, пришествие на его место совсем молодого и предательство Респира тоже сказались самым пагубным образом. Хотя по этому поводу властям феода особенно волноваться не стоило. Резервы феода были достаточно велики, чтобы помочь пережить и куда более затяжные и глубокие провалы в экономике. Молодой графн Гористанский попытался решить эту проблему целым рядом кредитов у Остезейских банков, но лишь вызвал недовольство своих вассалов такой политикой и увеличением налогов, чтобы было, на что выплачивать проценты без серьезных изъятий из резервного фонда.

Экономика порой влияет на политику гораздо больше, чем сами политики хотели бы признавать, так что ослабление Гористарского феода и увеличение роли союза Тристана и Камского герцогства привело к тому, чего так и боялся старый барон. Изменение политического центра, начинавшего медленно, но уверенно уходить от правого крыла феодалов, возглавляемых Гористарами, настаивавшими на расширении военной независимости феодалов и военной экспансии, к более умеренному центру, где лидерство еще со времен деда Эдварда удерживал Тристанский дом, развивавший теорию колонизации свободных территорий и политику вооруженного нейтралитета с соседями, не доводя дело до полномасштабных войн.

Если бы у руля оставался старый граф, он наверняка мог извлечь из этого и свою долю выгоды, выстроить новый курс, пусть даже и пожертвовав своим претендентом на престол, но его преемник не был столь дальновиден, и решил поставить все на графа Розмийского, надеясь, что с его воцарением будут возвращены и все расходы, какие феодт понес в последнее время. Граф Розмийский так же вел свою политику от обратного, решив во что бы то ни стало как можно сильнее ослабить проект «Сакрал», если не полностью похоронить его. В первую очередь он делал ставку на то, что прибыли от него лишь сиюминутные, но в дальнейшем развитие колоний приведет к перенасыщению внутреннего рынка и затяжному кризису на самом Рейнсвальде.

Немалым успехом и пользовались его призывы к новой войне с Саальтом. Старые обиды еще не были забыты, а нанесенные раны еще порой болели. Напряженные отношения между двумя островами были даже далеки от понятия «нейтралитет», скорее напоминая перемирие, взятое противниками для того, чтобы восстановить потери и перегруппировать свои силы. Кроме того, напоминание о внешнем враге заставляло феодалов лишний раз задумываться, а так уж ли важны внутренние склоки и новые колонии, если в любой момент на остров могут прибыть военные эскадры как раз постепенно восстанавливающего свои прежние возможности после не так давно отгоревшей гражданской войны Саальта.

Граф Фларский последние дни как раз и был занят тем, что собирал собственных союзников и переманивал таковых у своих противников, но оставить без внимания слова Эдварда, из-за которого, во многом, и вырос его политический авторитет, тоже не мог, прибыв к нему, как только стало несколько легче дышать от постоянных переговоров и приемов.

– Барон! Мы с вами уже давно последний раз вот так просто разговаривали! – Граф крепко пожал его руку. – Жаль только, что сейчас это происходит при столь ужасных обстоятельствах. Примите мои искренние соболезнования по поводу всего произошедшего. Респир поступил как совершенно бесчестный человек, нарушив все возможные правила и законы. На Рейнсвальде места ему больше нет...

– Граф, – Эдвард кивнул головой, будучи еще не в состоянии встать и приветствовать его как должно. – Я рад, что вы все-таки прибыли. У меня к вам очень важный разговор, который, к сожалению, может повлиять на наши дальнейшие отношения.

– Друг мой, я уже просил вас называть меня просто Дэлай, когда мы одни. – Граф улыбнулся, хотя только что услышанное заявление Эдварда ему вряд ли понравилось, – Так говорите же скорее, что случилось или должно случиться, если вы столь этим так сильно обеспокоены.

– Граф... Дэлай, – поправился тристанский барон, – Мне нужна голова Респира, я думаю, вы уже это понимаете, но та политика, что сейчас складывается здесь, требует моего постоянного присутствия... – Эдвард вздохнул: – Я не могу покинуть мой родной феод в поисках этого человека, не будучи уверен, что все это время он будет в безопасности...

– Эдвард, я понимаю вас, – кивнул граф Фларский, – Вы такой же, как и ваш отец, спокойный и логичный, но при этом же способный сорваться на любое безумство, если вас действительно зацепить. И мне жалко Респира в том плане, что своими выходками он нажил себе смертельного врага в вашем лице. Уверен, вы его найдете и призовете к ответу, но мне сейчас так же необходима ваша помощь...

– Вот именно об этом и хочу с вами поговорить, – сказал Эдвард. – Когда начнется борьба за престол, я буду рядом с вами, но до этого мне необходима ваша поддержка. Тристан не будет участвовать во внутренней политике Рейснвальда, а сам я, как поднимусь на ноги, отправлюсь обратно на Аверию, на поиски Респира. И прошу вас не втягивать баронат в противостояние с кем-либо до смерти самого короля, когда моя помощь действительно станет необходимой.

– Эдвард, это вполне разумное требование, – кивнул граф Фларский, – но вы сейчас должны мне так же, положив руку на сердце, честно ответить. Вы поддержите меня, если кто-то попытается оспорить мое право на престол Рейнсвальда?

Барон Тристанский внимательно посмотрел на Делая, стоявшего прямо перед ним, собираясь с мыслями и думая, что стоит ответить. Ведь, чтобы он не сказал, это уже будет бесповоротным решением. И это будет выбором, от которого отказать потом так просто не получиться, если только хочет хоть что-то сохранить от собственной чести. Мысль бежала вперед с бешеной скоростью, за те несколько секунд, что позволил взять себе на осмысление всего сказанного, в голове появился первый, еще только очень примерный, с податливыми рамками, но все же план.

Как говорили старики, что там, где каждый плетет свою паутину интриг, правда и ложь становятся лишь инструментом, который можно менять так, как необходимо. И истина сохраняется лишь в том, что говоришь и делаешь ты сам. Бесчестный подход, но Эдвард неожиданно даже сам для себя почувствовал, что ему все равно. Нет уже такого глубоко чувства убежденности, что было раньше, вселявшее в него уверенность и желание двигаться дальше. Остался лишь спокойный и холодный расчет, не ограниченный теми принципами чести, что были у него раньше.

Зачем они вообще были нужны, если мир все равно не такой, каким должен быть? Мир, где каждый говорит о чести и справедливости, но поступает лишь так, как выгодно ему, не стесняясь любых средств и путей. Мир, в котором твою любимую расстреливают прямо у тебя на глазах, но ты не можешь отомстить убийце лишь потому, что ты нужен остальным для их собственных дел. Мир, где к твоей чести призывают лишь для того, чтобы заставить тебя сделать то, что выгодно этим людям, где выгода и жажда власти перевешивает на чашах весов понятие истины и справедливости. Один раз он пошел этим путем, и чем все это закончилось...

Перед внутренним взором Эдварда снова всплыло перекошенное злобой лицо Респира, смотрящего на него через прицел штурмовой винтовки. Если бы он только раньше поступился бы со своими столь важными, как ему тогда казалось, принципами и идеалами, то сейчас Изабелла была бы жива, а сам он вместо планов мести наслаждался бы еще одним прекрасным днем в своей жизни, видя впереди что-то хорошее, а не ту сплошную кровавую пелену, что раз за разом застилала ему глаза.

Кажется, это промелькнуло и в его взгляде, поскольку граф Фларский даже отступил на шаг, когда Эдвард снова поднял на него глаза.

– Конечно, господин, – судорожно втянув в себя воздух, согласился барон Тристанский и герцог Аверийский в одном лице, кивнув головой: – Я признаю вас королем и помогу вам взойти на престол, но после этого я отправлюсь за головой Респира.

– Я очень рад, друг мой, – кивнул он в ответ и еще раз пожал ему руку, – Вместе мы спасем Рейнсвальд и изменим его историю. Наш путь будет славен и благороден.

– Золотые слова, граф, – кивнул Эдвард. – Ждать только больше нельзя...

Именно в этот момент в нем и произошел перелом. Тот старый барон Тристанский, наивный и благородный, окончательно умер, не способный пережить боль от гибели своей возлюбленный, сходивший с ума от отчаяния и бессильной ярости, разрываемый между долгом и честью. Он никогда не смог бы выжить в этом мире один, без своего отца, который все же, как щитом, закрывал его от истинной изнанки этого мира, но пропал бесследно, оставив сына одного принимать все новые удары. И его наследник не мог бороться с этим бесконечно, и теперь отошел в мир теней, куда-то в самые глубины души, где голос его уже не был слышен. Сейчас должен был встать с колен, на которые его поставили, уже совсем другой человек, способный изменить этот мир и выдержать все то, что ему приготовили. Честь, долг и слова верности уже не имели такого значения для нового барона, как прежде, ведь они всего лишь обман, тонкая пленка лжи, прикрывающая то змеиное гнездо, что на самом деле извивалось под внешне ярким и богатым фасадом Рейнсвальда. Они вырастили Респира, дали ему в руки оружие и указали на цель, а он не смог сделать ничего, чтобы остановить его. Теперь же он вгонит меч в самое сердце этого гнезда, отомстив и за себя, и за нее. Иначе не сможет даже спокойно дышать.

***

Этой ночью она впервые пришла к нему снова, такая чистая, добрая и ласковая. Изабелла улыбалась, радуясь новой встрече, и он сам не мог сдержать слез, глядя на нее. Повинуясь внезапно нахлынувшему порыву, прижал к себе и обнял, как в последний раз, чувствуя тепло ее тела и стук ее волнующегося сердца. Боль не проходила, она стала только еще сильнее, но Эдвард не мог заставить себя отпустить ее, ту девушку, ради спасения которой был готов пожертвовать всем, в том числе и собственной душой.

Он чувствовал ее губы, как она целует его, словно снова ощущал тот раз, что был в храме, и прекраснее этих моментов ничего не могло быть. И его губы сами шептали слова, вырывая из глубин души самые потаенные мысли, выбрасывая их наружу сплошным потоком, поскольку скрывать от нее он ничего не мог, да и не хотел.

«Я отомщу за тебя... отомщу... клянусь всем, что у меня еще осталось...»

Говорить было тяжело, голос срывался на плач, но она смотрела на него своими большими и нежными голубыми глазами, и от этого взора нельзя было оторваться.

Она молчала, но он все равно понимал каждое ее слово, что хочет ему сказать. Ей не нужна была месть, она все равно ничего не изменит, как не нужны и те потоки крови, какие готов пролить лишь в память о ней. Ей нужен был покой, но она не могла отступить, не могла окончательно исчезнуть, пока и в его душе не наступит покой. Даже теперь Изабелла Карийская все еще любила его, несмотря на ту невидимую, но непреодолимую черту, пролегавшую между ними...

Эдвард проснулся, не понимая, был ли это сон, или же он уже настолько сошел с ума, что у него уже начинаются столь явственные галлюцинации. Реальным было лишь чувство невосполнимой потери, снова охватывавшее его, разрушая душу и не давая спокойно мыслить. Глубоко вздохнув, барон постарался сосредоточиться на чем-то другом. Еще придет время скорби, но сейчас должно начаться время войны, когда не считают потери, когда жертвы могут быть лишь оправданными или слишком большими. И ему необходимо было оставаться крепким и сильным, чтобы выдержать все это, выполнить задуманное и, главное, отомстить.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что еще ночное время, а часы едва ли перешли на вторую половину темного времени суток, Эдвард снова закрыл глаза, возвращаясь ко сну, но теперь Изабелла уже не вернулась. В сновидениях осталась лишь пустота, изредка тревожимая странными и непонятными видениями, рожденными его подсознанием.

***

Прошла целая неделя с того момента, как Эдвард принял предложение графа Фларского, и теперь впервые смог подняться из медицинского бокса, пусть и с посторонней помощью, но все же встав на собственные ноги. Столь простой момент стал для него целым свершением, придав новых сил и надежд, и с этого дня Эдвард постоянно мучил своих сиделок, заставляя их помогать ему ходить, подниматься и садиться. Как и для всего остального, здесь необходима была постоянная тренировка. Полэтому, пусть и с болью в еще не до конца окрепших и восстановленных мышцах, пусть еще и на костылях, но он уже самостоятельно двигался, возвращаясь к тому своему состоянию, какое было прежде. И это вселяло в него уверенность, что сможет вернуться, стать снова тем, кем был прежде – рейнсвальдским дворянином, а не прикованным к инвалидной коляске человеческим обрубком, способным только мучаться воспоминаниями об утерянном прошлом.

Даже Северед удивлялся его железной воле и стремлению к жизни, радуясь, что барон нашел в себе достаточно сил, чтобы переломить собственное отчаяние и вернуться к нормальной жизни. Он еще и не знал, что барон собирается делать в будущем, но сейчас искренне радовался за своего молодого господина, не без улыбки на лице ковылявшего по тропинке больничного парка с костылем в одной руке и уже начинающей седеть нянечкой, придерживавшей его за другую.

Во время одной из таких прогулок он столкнулся с Райсором, уже почти поправившимся, но все еще находившегося в больнице. Врачи все еще его не выписывали, решив окончательно убедиться в том, что вся восстановленная ткань нормально прижилась и не возникнет никаких осложнений в будущем. Друзья крепко обнялись и чуть было снова не разрыдались, сразу вспомнив события, из-за которых здесь и оказались.

Эдвард не мог не признать того, что Райсор рискнул своей жизнью, пытаясь ему помочь, и жертва эта была тем больше, что принесена лишь из-за тесных дружеских чувств между ними, а не из-за выгоды или расчета. А герцог Камский искренне болел за своего друга, за несколько секунд потерявшего так много в своей жизни, а сам он, хоть и был ранен, так и не смог ему ничем помочь. Наверное, первый человек, про которого барон мог сказать без всякого опасения, что является его другом, и какому мог теперь доверять безоговорочно.

Райсору было немного легче. За стеной больницы его ждала его возлюбленная, младшая дочь герцога Расконского, о помолвке с которой было объявлено после того, как сам герцог Камский оказался в восстановительном боксе, раскачиваясь на тонкой грани между жизнью и смертью. Дочь Расконии объявила своему отцу ультиматум, что никто другой ей не нужен, и она либо вскроет себе вены, либо обручится с любимым человеком, вне зависимости от того, сможет ли он перебороть смерть, или же темный ангел все-таки заберет его к себе. Один из самых смелых поступков, какой только может совершить девушка, оказаться вдовой, еще оставаясь девственницей. Ведь если бы Райсор все же умер, ей пришлось бы посвятить себя Небу, отрекшись от мирской жизни. Далеко не каждый мог решиться на такой шаг, но герцог выжил, и первое, что увидел, открыв глаза, это лицо своей возлюбленной, просиживавшей возле его бокса дни и ночи напролет. Для него это был один из самых счастливых моментов в жизни.

Эдвард мог лишь радоваться их счастью без всякой зависти, но Райсор словно стеснялся этого, думая, что его друг вспоминает о своей Изабелле, каждый раз, когда видит их счастливую пару. Конечно, ее образ всегда был в его сердце, но Тарья совсем другая девушка, а Райсор сам чуть не погиб в попытке спасти их, так что Эдвард даже заставить себя не мог пожелать им хоть что-то, кроме счастья. Их свадьба должна состояться через два месяца после объявления официальной помолвки, но к этому времени должно очень многое измениться, и Тристанский барон еще не знал, как рассказать об этом своему другу. Без помощи Райсора вряд ли многое получится, но просить его снова рисковать своей жизнью и честью после всего произошедшего, барон не мог себя заставить.

В итоге во время одной из совместных прогулок, когда Эдвард уже мог ходить без посторонней помощи, у них все же завязался разговор, что же теперь предстоит делать. Райсор даже не ставил под сомнение тот вопрос, что его друг отправится за головой Респира, но он еще не был в курсе последних событий, поскольку пропустил все предыдущие приготовления, оставаясь под наркозом. Одна из пуль прошла через позвоночник, и врачам пришлось погрузить его в искусственный сон, пока нервный ствол снова не сросся, так что все это время было для него одним сплошным провалом.

– Король хочет, чтобы я стал его преемником, – честно ответил Эдвард, когда они зашли вдвоем в пустующую часть парка, где не было никого другого. Говорить приходилось тихо, возможность шпионажа никто не отменял, но больше удерживать это в себе барон больше не мог. Райсор оставался единственным, с кем мог разделить подобную тайну, но герцог сразу же изменился в лице, с трудом втянув в себя воздух, но все же дав барону закончил фразу: – Объявить свою претензию на престол, и тогда Иинан поддержит меня правом выбора короля.

– Эдвард! – теперь Райсор даже остановился, слишком удивленный и впечатленный. – Это не совсем законно, ты же понимаешь? Даже слово короля не может пойти против принятых законов. Вряд ли кто-то согласится признать твои притязания как законные. Может, и был бы шанс, если бы не...

Герцог вовремя остановился, чтобы не вспоминать Изабеллу, но Эдвард и так все понял. Карийский баронат имел общие родственные связи с королевским домом, и породнившись с ним, Тристанский барон получил бы право крови. Теперь подобное было невозможно, а сам тристанский барон не был таким бесчувственным, чтобы жениться на другой девице лишь для повторного шанса на это право.

– Я понимаю, но идти против воли короля... – Эдвард вздохнул. – Право королевского выбора позволяет опереться на королевскую армию Рейнсвальда, а с такой силой уже вряд ли бы кто стал спорить... Но, тогда мне придется отложить поиски Респира на неопределенный срок.

– И тогда его след не то, что остынет, он вымерзнет, – кивнул Райсор. – Это понятно даже дураку. Что тебе больше важно, Рейнсвальд или Респир?

– Плевать мне на Рейнсвальд! – взмахнул руками Эдвард, но покачнулся, и пришлось опереться о ближайший ствол дерева. – Он не имеет никакого значения, но здесь Тристан, здесь мои земли и мои подданные. Здесь, в конце концов, могилы моих предков и моя земля, на которой родился и вырос. Я не могу оставить это все просто так, а даже если и брошу, то где гарантии, что сам Рейнсвальд не догонит меня даже в Аверии? Воевать на два фронта? С одной стороны Респир, с другой новый король Рейнсвальда, не простивший моего предательства? Без Тристана я не смогу выдержать такой войны! – барон вздохнул и схватился руками за голову. – Райсор, можешь ли ты понять, как сильно я хочу смерти этого выродка? Я вижу ее почти каждую ночь, но каждый раз мне не хватает всего лишь одного шага, чтобы спасти ее... А он жив! Он жив и где-то радуется тому, что натворил. Мне порой даже дышать тяжело только из-за понимания того, что он тоже где-то дышит!

– А вместе с Тристаном ты смог бы выиграть эту войну? – спросил Райсор, стоя рядом с ним. – Кария тебя поддержит, я недавно видел Рокфора, он ненавидит весь королевский дом в частности и Рейнсвальд в общем из-за того, что они ничего не делают для поисков Респира. И он готов поддержать тебя, если ты выступишь в открытую. Поддержу и я, в этом тоже можешь не сомневаться. Конечно, мои силы не очень велики, но Камские верфи обеспечивают почти шестьдесят процентов внешней торговли всего анклава, если закрыть эти потоки, то это окажется даже эффективнее, чем несколько выигранных сражений.

– Ты говорил с Рокфором? – удивился Эдвард, поняв, о чем говорил его собеседник. – Почему же он тогда ко мне не зашел?

Такое поведение старика было немного удивительным, и молодой феодал боялся, что карийский барон затаил на него злобу из-за гибели своей дочери.

– Он не может, – пожал плечами Райсор, – ты живое напоминание об Изабелле. Он не держит на тебя зла, отлично помнит, как ты даже в последние секунды пытался ее спасти, но стариковское сердце все еще болит. Как, собственно, и твое, я это вижу. И Рокфор просил передать тебе, что если ты попытаешься добраться до Респира, то будет рядом с тобой, несмотря ни на что, – Похлопав его по плечу, герцог прошел немного вперед, рассуждая в слух так, словно они находились в их закрытом кабинете. – Эдвард, половина Рейнсвальда дрожит при одной только мысли о том, что Иинан может не проснуться следующим утром, и это вполне понятно, но ты же знаешь, что твои союзники останутся тебе верны несмотря ни на что, слишком многое нас уже связывает, особенно сейчас. Пролитая вместе кровь объединяет крепче всего остального... – Респир дажеусмехнулся, вспомнив, где услышал эту фразу впервые, – наша дружба как раз начиналась с такого. Ты и словом, и делом не раз доказывал, что тебе можно верить, что ты действительно желаешь добра этой стране. В отличие от тех же Гористаров, что не видят ничего, кроме собственной прибыли. Ты же сам понял, что именно для этого они воспитывали и выкармливали Респира, чтобы разрушить ваш с Изабеллой брак, разбить возможный союз Тристана и Карии? Не совсем, конечно, так, как получилось... но это же было ясно!