Текст книги "Внутренний суслик (СИ)"

Автор книги: Inndiliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

«Спокойствие, только спокойствие, – сказал суслик, – может быть все не так уж и плохо. Лучше заешь сладким, тебе раньше всегда помогало».

Нашла глазами банки с вареньями, но я не знала, из каких они ягод. А вот баночка с белым содержимым была очень похожа на сгущенку. Эх, была бы кокосовая стружка, я бы рафаэлок наделала… С трудом открыв плотную крышку, понюхав содержимое, зачерпнула пальцем. Вкус был не сладким, но и не противным, а запах – неизвестным, но не сгущенка точно.

– Ашиус, – я выложила зеленые листочки на стол, – а что там, в сарайке в баночке белое такое? Странный вкус.

– Ты пробовал? Лазил пальцами? – возмутился Ашиус, перекусывая нитку зубами. – Неужели ты не почувствовал странный запах?

– Ну, мало ли. Муж мой вот пахнет ватрушкой, а на самом деле – кактус.

– Что такое ватрушка? – заинтересованно вздернул кустистые седые брови дед.

– Пирожок с творогом. А что такое было в банке?

– Сперма яков.

Бэ. Бээ. Буээ – желудок взбунтовался, и меня вывернуло съеденным супом прямо на штаны деда.

– Да папу твоего за… ногу! – заорал дед.

Я добежала до унитаза и повторила попытку выплюнуть желудок через рот.

«Сперма яков!» – суслик внутри повторял эту фразу и закрывал лапками рот крест-накрест, а меня рвало так, что закрывай не закрывай, а процесс было не остановить. Причем, если закрыть крышечку, то сорвало бы дно.

– Да пошутил я, пошутил, – дед маялся за спиной со стаканом воды, видя, как я обнимаю унитаз, вытирая сопли и слезы, текущие ручьем. – Вот ведь нежная душа! Мазь это, из… – он взглянул на меня и передумал говорить из чего, – ягоды туда добавил биленицы. От жара помогают. На, водички попей.

Я отрицательно мотала головой, понимая, что это еще не конец, а суслик так и бегал с выпученными глазами и ртом, закрытым лапками.

– Полцарства за коня! – выдохнул я, пережидая.

– Какого ещё коня? – растерялся дед.

– Которым ебись оно всё…

– А вот неча лезть куда не знаешь и всё подряд в рот тянуть. Тьфу! – видя, что процесс благополучно прекратился, дед вышел из туалета, и пошел переодеваться.

А я решила рыбу на вечер не готовить. И газетку на ночь не читать. Вот уедет Аши завтра, и покурю, и почитаю.

«Вася, будь другом! Предупреждай меня в следующий раз, если меня потянет на приключения.

«Нивапрос! – просвистел Васятка, почесывая за ушком. А кодовое слово?»

«Жопа. Без вариантов».

====== 4. ======

– Эй, красавец, ходи, поцелую! – молодой альфа, лет семнадцати, в теплой шапке-ушанке с поднятыми ушами и в меховой шубке до колена, прохаживался вдоль забора поместья Аши и напрашивался.

Я вышла из дома подышать свежим воздухом, очень не хватало кислорода. Бесил Петрык, курлычащий под ногами, бесил дед, искоса поглядывающий на меня, бесила угрюмая комната и припрятанная под подушку газета со статьей, в которой бывший я накуролесил, ославив два достойных семейства.

Дошла до снеговика, обтерла лицо снегом, остужаясь и внутри и снаружи.

Альфа все не успокаивался. Пацан еще совсем, а туда же – соблазнять городских шлюшек. Наверное, местное мачо нарисовалось. Пришло оно, гляньте на него, за три километра, чтобы склеить приезжего доступного омегу.

– Ну, что ты кочевряжишься? Такому красавчику тяжело без альфы, а я уже тут.

Я и игнорировала, и дулю сжимала в кармане куртки, и психовала с Васяткой вместе, стараясь не показывать этого, но просто так сбегать было нельзя. По прошлому опыту жизни в деревне проявить слабость значило сдаться и пропустить хук слева, после чего вся деревня повадится ходить вдоль поместья и вытирать об меня ноги, сплетничая и перемывая косточки, и будет трудно понять, где вымысел, где правда, и я просто захлебнусь в этих грязных домыслах – плавали, знаем.

«Вась, ну Вась, подскажи! Я после бебеканья совсем мозги растеряла!»

«Тобi пiзда!» – обреченно выдохнул суслик всем известный в сети мем.

Я встала в позу, наклонила голову, глянув исподлобья, протянула указательный палец по направлению к лицу настырного пацана и замогильным голосом произнесла слова, которые подсказал Вася, угрожающе растягивая гласные. Фраза прозвучала на чужом языке. Русский здесь звучал инородно.

– Это что сейчас было? – альфач запнулся, вцепился двумя руками в прутья решетки и ошалело уставился на меня.

– Это, любезный мудо… дой человек из мухосранска, заклятие, которое лишает мужчин их главного достоинства. И половое бессилие им гарантировано, – я посмотрела на испуганного, внезапно побледневшего мальчишку и, пожалев, добавила, – при повторном подобном поведении. Я тебя предупредил. И не говори, что ты не слышал.

Вот теперь можно и уходить. Бой выигран, я надышалась кислородом, даже продрогла уже, удар отбит.

– Эй!

Громкий окрик застал меня на крыльце.

– А на каком языке ты это сказал? – первый испуг у него уже прошел, и он попытался вернуть браваду в голос, но у него плохо получилось.

– На древнем, детка, на древнем. Говорил тебе, небось, папа – учи языки… а ты, конечно же, этого не сделал, а папу надо слушать, – я откровенно язвил и улыбался.

– Ашиус, я не могу смотреть на рыбу и на еду вообще, ты сможешь поужинать супом? Без меня, – меня все еще мутило и подозрительный взгляд деда радости тоже не доставлял. – Если ты думаешь, что я беременный, то можешь не беспокоиться, Тори делал тест. Он отрицательный. «Как и мой айкью. Я только и делаю, что туплю здесь. Тася, возьми себя, наконец в руки! Включи мозги для разнообразия, что ли!»

Аши опустил глаза на сшитые чуни и протянул их мне:

– Носи вот, хлипкий ты больно. Застудишься еще.

А я, глядя на иголки, воткнутые в игольницу-грибок, поняла, чем буду заниматься вечером – сошью себе куклу. Давно мечтала это сделать для себя, а не на заказ, да только времени не хватало. Мои тильды, которые я наловчилась шить на старой бабушкиной машинке, завидно пользовались спросом. А вот себе сшить куклу я так и не сподобилась – самое время занять руки и начать выполнять свои мечты.

Кстати! А почему бы мне не сшить куколку вуду Тори? Я ведь буквально недели две назад читала, как это делают. Вот приворожу мужа к себе, и он перестанет меня ненавидеть. А как дела наладятся, то проведу обряд отпускания куклы и тогда уже подумаю, как мне быть.

«Жопа! Жопа-жопа! – предупредил меня суслик. – Плохая идея!»

«Васятка, заткнись. Ты вот, правда, думаешь, что я смогу сделать полноценную куклу вуду? Там ритуал очень серьезный, нужны натуральные материалы, воск, палочки и определенные слова. Я просто сошью куклу и буду ее любить – надоело, что все вокруг меня ненавидят».

«А я? А как же я? Я же ведь лучше собаки?!» – обиженно засопел носом Васятка, вытирая коричневой тоненькой лапкой с длинными маленькими пальчиками одинокую выкатившуюся слезинку.

«Васюнчик! Мася моя! Конечно ты – зе бест! Но вот если приворожить мужа, то он же нас двоих с тобой будет любить, а любви никогда не бывает много. Тебе же нужна счастливая хозяйка, а не маниакально-депрессивный невесть кто?»

«Да? Точно-точно? Точно-точно! – Василий повеселел и практично осмотрел комнату. – А что у тебя есть от мужа, что бы ты могла вшить это в куклу?»

И правда – в куклу надо было положить что-то от человека: ногти, волосы или кровь. Оглядевшись в своей комнате, я ничего подобного не нашла, поэтому выбралась на кухню. Дед, надев очки, вел бухгалтерскую книгу, что-то скурпулезно записывая. Он поднял глаза поверх очков на меня, молча спрашивая: «что надо?».

– Ашиус, – после того, как я в порыве эмоций назвала его дедом, я больше не рисковала нарваться на грозное и презрительное: «Какой я тебе Ашиус», – дед, конечно же, немного оттаял в отношении меня, но о любви и дружбе говорить было еще рано – он, как и любой деревенский житель, будет долго присматриваться ко мне, делая выводы из каждого чиха и пука, – чуни такие теплые и красивые, я тебя не поблагодарил. Спасибо.

– Не за что, – недовольно буркнул дед. – Это не тебе, это для Тори стараюсь.

Я взяла кружку, налила воды и, отпивая по глоточку, внимательно осмотрела пространство, на предмет нужной мне вещицы.

– А кто это на фотографиях? – я указала рукой на буфет, где стояло несколько фоток в рамке. На одной из них два вихрастых мальчишки лет семи радостно смеялись на камеру, держа в руках огромную рыбину. Черненький, без переднего зуба, в задранной и мокрой клетчатой рубахе, смело прижимал к пузу голову рыбы, а второй, посветлее и кудрявее, чуть пониже друга, двумя руками крепко держал рыбу за хвост. От фотографии просто шли волны счастья и гордости, и я невольно улыбнулась. Тори в детстве уже был красавчиком, даже без выпавшего молочного зуба. А Альди уже тогда старался чего-то добиться в жизни, судя по гордому взгляду.

– Муж твой. Проказник был, но добрый мальчик. Это они со мной на рыбалку ходили, – дед, как обычно, был скуп на слова, как будто они ему денег стоили, а может просто не привык много разговаривать – он ведь жил тут бирюком.

Рядом с фотографиями лежал медальон. Я сделала вид, что поправляю фото, незаметно зажала в кулаке медальон, попросила у деда коробку с иголками и нитками, отчего он кашлянул, удивившись, и, как обычно, молча, кивнул головой на искомое.

Пока искала в своих вещах из чего бы сшить куколку, я мучительно вспоминала что было в обряде пошива куклы. Помню, слова какие-то смешные надо произносить: то ли «люби меня, как я тебя»… хотя нет, я же Ториниуса не люблю, тогда и он меня любить не будет. Там было что-то смешное, типа: «аши-хаши», или «аши-какаши». Помню только, что изготавливая этот предмет, нужно было думать только о конкретном человеке, о его подчинении себе. Для куклы я выбрала одну свою белую блузку, ткань которой больше всего подходила для пошива. Отрезала рукав, не жалея, все равно это были не мои вещи и никаких воспоминаний они не несли. Потом вспомнила про медальон и открыла его. Бинго! Там были волосы, черные, такие же, слегка завивающиеся, как на фотографии у Тори.

Я немного помедитировала, очистив мысли, и приступила к пошиву куклы, постоянно думая о муже. Шить было трудно, во-первых: моей ловкости рук у Милоша не было, а во-вторых – все мысли о Ториниусе были жаркими, томными, и только воспоминаниями о разнузданном сексе, с запахами и стонами, хлюпающими звуками, ощущением жаркого рта на моей коже. Пальцы к концу пошива были исколоты все, и даже на кукле оставались небольшие мазки от капли крови.

– Нарекаю тебя Ториниусом, – прошептала я, погладив его по пришитой пипиське, которую бессознательно приделала кукле, алея щеками от прилившей крови, перебирая до мельчайших подробностей воспоминания о прошедшей течке. – Люби меня, желай меня, хоти меня изо всех сил! Будь нежным со мной! Для тебя отныне никого нет желаннее меня!*

Кукла получилась меньше ладошки, волосы я сделала из черных ниток, глазки из маленьких черных бусинок, лежавших в коробке с шитьем. Потом подумала и сшила ему трусы, хоть куклу никто не должен был видеть, но даже для себя я посчитала не лишним этот аксессуар. Плоское тельце, чтобы постоянно носить с собой в кармане, маленький размер по той же причине.

Метка на плече зазудела, и я непроизвольно почесала ее. Сусла было не видно и не слышно. Мешать в таком деле нельзя.

Я собрала обрезки ткани, уложила нитки в коробку и подумала, что сказать деду – зачем мне понадобились эти принадлежности? И решила сшить еще одну, уже нормальную куклу тильду для украшения своей комнаты. Выкроила из ткани по памяти тело с головой, длинные ноги, руки и наметала все детальки, поняла, что устала, и решила продолжить завтра – все равно деда не будет дома, времени будет полно.

Перед сном я достала Тори, сняла с него трусы, погладила тельце пальцем по шее, рукам, животу, пощекотав достоинство, и по телу неожиданно прокатилась горячая волна удовольствия. Поцеловала куклу в лицо, приказав ему: «Думай обо мне, Тори!», – и сладко заснула, засунув ее под подушку.

Комментарий к 4. * обряд вуду я намеренно исказила, воизбежание, так сказать)

Страшное это дело, поэтому лучше не начинать.

====== 5. ======

Утро началось, как и предыдущее, с костлявой сильной руки на плече.

Васятка душераздирающе зевнул и посоветовал:

«Гони его нахер, еще даже птички не какали!»

Но, в отличии от Васи, я знала, что ему-то можно свернуться калачиком и дрыхнуть, а я иждивенец и лучше деда не дразнить.

– Вставай, ходи завтракать.

За столом я зевала, отчаянно прикрывая ладошкой рот, и сонно помешивала ложкой чай.

– Из дома ни ногой. Сиди, как приклеенный, узнаю, что выходил за ворота – выпорю! – дед был умыт, одет, собран и настроен решительно. – Ну-ка погляди на меня! – он внимательно уставился мне в глаза. – Обещай, что не подпалишь дом и не накуролесишь, пока меня нет!

– Ашиус, обещаю! Я сейчас спать завалюсь, и до твоего приезда вообще… – я хотела добавить «из дома не выйду», но вспомнила про листья табака в кармане и смутилась: курить дома я точно не стану, значит, придется выходить на улицу, – … ничего такого делать не планирую.

Я максимально честно посмотрела ему в глаза, но, видимо, дед в них что-то углядел, и досадливо скривился:

– Что я такого сделал, что мне на старости лет досталось такое счастье, а? Список твой я взял. Больше ничего не надумал?

– Творожка купи! И сметаны! И конфет. А когда тебя ждать?

– Как приеду, так и жди. И гляди мне! Сиди дома, как мышь под веником!

После ухода деда сон как рукой сняло. Я повалялась на кровати, достала моего Тори, поулыбалась ему, поцеловала, погладила и поняла одну простую вещь: не нужно изгонять своих внутренних демонов – нужно просто их накормить: сытые они урчат и лапками перебирают, а убивать их бесполезно – будут разлагаться внутри и вонять.

Надо вставать, да и деда чем-то задобрить не мешает – напеку-ка я блинов.

Выпечка блинов настраивала на медитацию – процесс долгий, рутинный, стопочка с блинами растет, тесто уменьшается. Газетка из-под подушки перекочевала на полочку, и я все оттягивала и оттягивала ее прочтение. Вот почему я сижу, и нихрена не делаю?! Да потому что, всё, что не делается – всё к лучшему! Но червячок сомнения глодал, и не хило так глодал. Надоели тяжелые мысли и плохие новости, хотелось уже хоть чего-то хорошего и позитивного, в то же время газета манила – знать о своем прошлом было жизненно необходимо, но вряд ли желтая пресса не переврет и не исказит правду на потеху публике.

Васятка сыто валялся на спине, почухивая толстое брюшко:

«Времени полно, успеешь еще узнать о себе всю правду».

Мысли помимо воли крутились вокруг этого странного мира. Он был похож на Землю, и в то же время не похож – незначительные отличия во флоре и фауне я уже заметила.

«Незначительные! – коротко хохотнул сусл. – Полное отсутствие женщин и наличие мужиков с маткой, как есть незначительное!»

«Не придирайся к словам, Василий! Мы еще мало знаем об этом мире. Может быть, тут есть и женщины. Что мы с тобой видели? Больницу-дом-самолет-поместье? А отношение мужа ко мне как к омеге и деда ко всем омегам тоже не показатель. Может быть, это семья такая исключительная. Домостроевская. А остальные омеги катаются как сыр в масле, и только мне так не повезло, попасть именно в эту семью, где меня ненавидят».

Помнится, одна подруженция сказала как-то: «Если мужик тебе понравился, надо подойти к нему и сказать: «Мужик! Ты мне нравишься!» – И всё. Теперь это его проблема, но не твоя – сам понравился, сам пусть и выпутывается». К моей теперешней семье такое даже близко было неприменимо. И я подозреваю, что остальным омегам все-таки тоже несладко приходится: гадский домострой, безмозглое подчинение своему альфе, выключающие мозги течки вычеркивали даже малейший намек на проявление свободы воли слабого пола. Как они тут бедные выживали?..

Блины получились тонкими, воздушными, вкусными. Каждый из них я щедро смазывала маслом и налопалась так, что казалось на первом блине я уже сижу, а последний торчит изо рта, но и оставалось еще прилично – высокая пахучая стопка радовала глаз. Перемывая посуду, достала рыбу, чтобы та разморозилась. Стейки запечь в духовке? Или потушить с овощами? С овощами долго возиться – пока обжаришь все ингредиенты, пока потушишь… Ладно, Тася, не ленись – с овощами в сметане вкуснее будет.

Стук в двери меня напугал до задрожавших коленок. Неужели тот, вчерашний «похититель омежьих сердец» рискнул зайти, пока деда нет? Открывать было страшно, но и не открыть было неправильно: места тут безлюдные, на улице мороз – вдруг кому помощь понадобилась.

– Кто? – звонко и громко крикнула я из-за двери.

– Милош, откройте, пожалуйста! Мы соседи, – голос был мягкий, омежий.

Я открыла защелку и отворила дверь. На пороге стоял омега в неброском теплом сером пальто и красивой белой меховой шапке, а за него держался маленький мальчик, лет пяти-шести, судя по моему внутреннему навигатору – альфа.

– Проходите! – я посторонилась, пропуская гостей в дом.

Гость снял шарфик с малыша, расстегнул пальтишко и повесил все на вешалку:

– Разувайся, сынок, – он посмотрел мне в глаза виновато, и суслик внутри сразу прокомментировал: «Грядет большущая жопень».

– Милош, мы соседи из поселка рядом. Вы меня не помните, наверное, но мне больше не к кому обратиться, а вы, как омега омегу должны меня понять, – «И прррростить», – добавил Вася голосом Миши Галустяна. – Мой муж работает далеко отсюда, и последнее время его поведение изменилось. И запах тоже. Некоторые болтают, что он завел себе там другую семью, и мне надо съездить туда и убедиться лично, как обстоят дела. Больше жить во лжи и неведении я не могу, – омега действительно выглядел устало и замучено.

– Милый, сходи, помой ручки, – обратился он к сыну, тот послушно потопал в направлении ванной комнаты.

Я все так же, молча, стоял и смотрел на разыгрывающуюся передо мной драму.

«А я уж было подумал, что это внебрачный сынок Тори», – выдохнул Васятка.

– Ой, я не представился, меня Люсий зовут, а сына – Радеуш. Про вас многое говорили, но я не верю всем сплетням, да и, честно говоря, мне больше не к кому тут обратиться, а взять с собой сына не представляется возможным. Его не с кем будет оставить, а я не хочу при нем выяснять отношения с мужем, – он умоляюще смотрел мне в глаза и темные круги под глазами, общее состояние убитого горем и подозрением омеги действовали на меня разъедающе. Может быть, в этот самый момент мой дорогой муж тоже приходует другого омегу, сплавив меня в глушь и отряхнув руки, как от решенной проблемы.

– Люсий, вы же понимаете, что то, что вы узнаете, может вам не понравиться? Вы наверняка думаете, что успокоите свою совесть, муж бросится вам на шею, засияет солнышко, заиграет музыка, и вы заживете счастливо, как в мечтах? А если все действительно обстоит так, как люди говорят? Что вы будете делать? – многие из моих подружек, когда пытались проверить телефоны своих мужей или бойфрендов так дошутились, прямо до разрыва и громких скандалов с битьем посуды и выяснением отношений, поэтому мне хотелось предостеречь этого грустного омегу, чтобы он точно знал, на что идет.

– Разведусь. Заберу Радеуша и буду жить в другом городе – здесь мне жизни не дадут. Я все продумал, вы не думайте, Милош. Я просто уже дошел до той черты, за которой ничего нет – подозрения разъели мою душу, и я готов все перечеркнуть, если дела обстоят именно так, как я думаю. Я постараюсь вернуться побыстрее, и я знаю, что вам достанется от Ашиуса, но вы моя единственная надежда. Поможете мне, Милош? – омега сдерживался изо всех сил, чтобы не заплакать. Я удрученно кивнул головой. Омегу было жалко, сердце щемяще заныло – вот оно, мое будущее, во всей красе стоит передо мной. – Вы же не будете его бить? У вас добрые глаза, я вам верю, – Люсий уговаривал больше себя, чем меня.

Радеуш вышел из ванной умытый и сосредоточенный. Я отвел его на кухню, усадил за стол, налил чаю и поставил перед ним вазочку с вареньем и сметану.

– Сколько тебе класть блинов, Радеуш?

– Тррррри! – он показал на пальцах, одновременно грассируя, старательно выговаривая букву «р».

– Тебе сметанкой помазать или вареньем полить?

– И то, и дррругое, и побольше! – улыбнулся тот, хватая в левую руку вилку.

Входная дверь хлопнула, и я поняла, что дед не зря чувствовал, что я опять что-нибудь натворю.

Рад уплетал блины за обе щеки, а я сидел напротив него, пригорюнившись, размышляя, на что я только что подписался. Ох, как я теперь понимал бедного Ашиуса, которому подкинули меня, как мне – альфеныша.

– Дядя, – мальчик прожевал второй блин и спросил, – а ты знаешь, зачем самолету винт?

– Чтобы летчик не вспотел.

– Да ну?

– Серьезно. Если винт остановится, знаешь, как летчик вспотеет?

Рад перестал жевать и изумленно уставился круглыми серыми глазенками на меня, но потом подумал, кивнул головой, тряхнув короткими волосами, и продолжил жевать, макая блин вначале в варенье на тарелке, а потом в сметану.

– Только не дядя, – поправила его я, – а Милош.

Он тряхнул головой, соглашаясь, и сразу, без перехода, спросил:

– А ты веришь в сказочных существ?

– Лично знаю несколько сказочных мудаков, – задумчиво возя вилкой по скатерти, ответила я. – Ой! – спохватилась я. – А ты любишь сказки?

За прошедшие потом пять часов мы с ним успели порисовать, побегать, поиграть в прятки, обжарить рыбу и овощи, поставить их на маленький огонек в духовку тушиться, и я решила вывести его на улицу, потому что в доме мы уже переиграли во все, что можно. Я достала из сарая две лопаты, и мы стали делать с ним горку – раз он тут задержится на недельку, надо что-то придумать с развлечением на улице.

«А точно на недельку?» – засомневался сусл.

– Прошка! Прошка! Нос картошкой! – на два голоса донеслось от калитки. Два детеныша лет десяти, на лыжах, остановились возле ворот и кривлялись, как у клетки с обезьянами.

Меня обожгло обидой. Еще в деревне это отношение к слабому, как к парии, всегда цепляло, обижало и задевало меня. Мама всегда говорила: «На чужой роток не накинешь платок, просто не обращай внимание. Никто не сделает тебя дурочкой или плохой, пока ты сама так о себе не думаешь. Поэтому выше нос, хвост держи пистолетом, и вперед, по шпалам, к победе коммунизма, а грязь сама отвалится».

Вот и сейчас я взяла Радеуша за руку и отвернула его от наглецов. От ворот донесся крик боли на два голоса. Я удивленно обернулась и увидела, как дед, бросив сумки в снег, выкручивал уши обоим засранцам.

– Еще раз услышу дурное слово про Милоша, или что вы его Прошкой зовете, поотрываю вам не только уши! Я вас, паразитов, их еще и съесть заставлю! А ну вон пошли отсюда, позорники! Завтра все вашим родителям расскажу, неделю на задницу не сядете!

Я схватила Рада за руку, бросила лопаты и помчалась с альфенышем в дом. Не на улице же получать свою порцию пиздюлей!

Ох, что я только не выслушала, когда Аши понял, что Радеуш у нас надолго, пока его папа не вернется: и про Люсия, и про его мужа, и про всех их родственников до седьмого колена, а уж про меня я тоже узнала много нового. Мне кажется, судя по выражениям, дед когда-то служил боцманом на военном корабле – такое многообразие оборотов и позиций, в которых он переимел всех моих родственников, я слышала впервые. Очнулся он только когда я, с разинутым от восторга ртом, взяла блокнот и начала записывать за ним выражения.

– Да чтоб тебя! – последний раз вызверился он и ушел в свою комнату, громко хлопнув дверью.

Из-за моей двери донеслось тихое поскуливание.

Радеуш! – вспомнила о ребенке я, бросаясь на звук. Мальчик сидел так же, как я вчера, на кровати, и всхлипывал, вытирая кулачком слезы.

– Ну, ну, малыш! Не бойся! – я взяла его на руки и крепко-крепко обняла. – Дедушка не на тебя злится, а на меня, за то, что я его не послушал.

Рад доверчиво прильнул ко мне, прижавшись всем телом и громко сопел носом.

– А почему ты не слушаешь Аши? Я вот папу слушаю. Он сказал пожить с тобой немного, слушаться тебя, не плакать, а потом мы поедем жить в город и там пойдем в зоопарк и на карусели.

– Ну, если бы мне пообещали зоопарк и качели, я бы тоже не плакал и слушался, – грустно хмыкул и погладил по голове серьезного мальчика. – Ой! Рыба же!

Со всеми этими выяснениями совсем забыл про готовящуюся в духовке рыбу, и сердце ёкнуло от страха – не хватало еще спалить ужин и тогда дед вообще разозлится до белого каления, хотя, казалось, куда уж сильнее: мало того, что из-за меня день терять пришлось на поездки и на покупки тратиться, так еще и я сюрпризы преподношу.

Мы с Радом добежали до кухни, чудом вписавшись в поворот, я ссадила его на пол и прихваткой открыла дверцу духовки. Фух! Вовремя успели. Запах от рыбы тушеной с овощами стоял густой, насыщенный, дурманящий.

– Радость моя, давай помогай: мой руки, доставай тарелки, вилки, ложки, будем ужинать. И на дедушку тоже возьми.

Я достала казанок из духовки, выставила на плиту и пошла к деду.

На мой стук дед открыл дверь, хмуро глядя на меня и поджав губы:

– Чего тебе еще?

– Не смей кричать при ребенке! Ты ему моральную травму нанес! Он тебя боится. Хочешь поорать, давай выйдем на улицу, и там ругай, – вполголоса зло сказала я. – Виноват, да. А ты бы разве не оставил малыша на моем месте?

Дед выдохнул через нос, просверлил меня взглядом:

– Не оставил бы. И Люсий никуда не делся бы, остался дома, вместо того, чтобы ерундой заниматься и было бы все хорошо. А ты со своей фальшивой добротой влез, куда не просят, и семья теперь распадется. Еще одна, благодаря тебе, – Ашиус старался говорить тихо, но рычание на некоторых словах прорывалось, казалось еще чуть-чуть и дым из ноздрей повалит, как у дракона. – Вам, омегам, дай волю, так и мир бы разрушили, безмозглые давалки! – он отступил в комнату и с силой захлопнул дверь у меня перед носом.

«Сходила за хлебушком».

Васятка был прав – я ведь пришла пригласить его на ужин, а вышло как всегда.

Я подняла руку, чтобы постучать в дверь и все-таки пригласить уставшего, голодного деда, злость злостью, а налаживать контакт надо – нас тут уже два нахлебника на чужой территории.

– Что?! – вызверился дед, открывая дверь. Глаза горят праведным гневом, брови дыбом, от всего облика ощутимыми волнами исходит гнев.

– Да ебитесь вы тогда с альфами, друг с другом, если вам омеги вокруг все плохие! – вырвалось у меня вместо приглашения на ужин.

«Тася! Тикай!», – пискнул суслик и ломанулся в норку, задвигая вход большим круглым камнем.

Рык, раздавшийся из комнаты, подействовал на меня странно – я захлопнула перед дедом дверь и налегла на нее плечом.

====== 6. ======

Комментарий к 6. Внимание, последняя мензурка с флаффом закончилась, на главу не хватило.

Но скоро должна прийти новая бочка.

Стихи:

https://www.chitalnya.ru/work/577459/

**http://www.stihi.ru/2012/03/22/11598

Задница от хворостины, которой меня отходил дед, болела нещадно. Чертова дверь, распахнувшаяся от того, что я навалилась на нее, думая подпереть плечом, подвела меня под монастырь и вложила прямо в руки осатаневшего деда. Отхлестал он меня знатно, сдернув штаны с трусами, и теперь даже двигаться, не то, что сидеть, было больно.

Когда я отрыдалась в объятиях Радеуша, который гладил меня маленькой ладошкой по волосам, подвывая дуэтом, дед вошел в комнату и сел на стул напротив кровати.

– А теперь поговорим. Мальца можешь оставить, так и быть, не выкину на мороз. Но полную ответственность за него несешь сам. Кормить, следить, обстирывать будешь в свободное от уборки и готовки время. Этих обязанностей никто с тебя не снимал. Малейшая провинность, и розги снова пойдут в дело. Будешь распускать свой грязный язык, будешь бит. Спать малец будет с тобой. Чтобы мне под ногами оба не мешались. Я вас научу уважать старших и думать головой, а не жопой похотливой. Пока ты на моих харчах сидишь, да еще и этого приютил, ты мне должен. А теперь марш на кухню – кормить будешь.

Он легко поднялся со стула и ушел на кухню, ни капли не сомневаясь, что я последую за ним.

Я стиснул зубы, удерживая задрожавший подбородок, подавляя желание снова расплакаться. Не было бы со мной мелкого, я бы послала нахер этого старого пердуна и закрылась бы в комнате. А потом ушла в Таёжный пешком и… и… и потребовала бы соединить по телефону с мужем?..

Чтобы меня, Прошку, забросали камнями?..

Попросила бы отвезти меня без денег куда?.. к мужу?.. в другой город?..

Мы летели сюда шесть часов. Муж вообще хер знает где. Я даже названий городов не знаю, страны, в которой нахожусь, даже на каком языке говорю – загадка.

Дабл ять же! Двойной облом!

Уйти в леса на верную смерть?..

Я обняла перепуганного малыша, мне нельзя выказывать слабину перед ребенком:

– Ничего, Радеуш, ничего, маленький, мы справимся, да? Пойдем, поедим.

Малыш затряс головой, отказываясь идти к злобному деду, и я еще пару минут потратила на то, чтобы убедить его, что никто не тронет нас больше. Вначале сходили, умыли зареваные мордашки – Рад мыл лицо мне, а я ему и невольно заулыбались, в кухню вошли притихшие, держась за руки.

Я подсадила альфу на стул, придвинула к нему тарелку с вилкой, медленно и неловко двигаясь, переложила тушеную рыбу в большое блюдо, выставила из холодильника разложенные на тарелочке маринованные овощи, нарезала хлеб и попробовала присесть на стул, но тут же дернулась от боли и встала рядом со столом. Если бы не ребенок, ушла бы к себе в комнату, но оставлять его с извергом не решилась. А есть не хотелось.

– Петрык где? – грозно спросил Аши.

– В сарай отнес – тут ребенок, как бы не вышло чего.

– Обслужи и садись, – ровным голосом приказал дед.

Я положила ему на тарелку большую порцию рыбы с овощами и села, превозмогая боль, стараясь не стонать, часто и поверхностно дыша.

– Ешь, – все так же в приказном порядке произнес Ашиус.

– Не хочу. Экономить буду, чтобы не объесть, – как можно спокойнее и нейтральнее ответила я. Увидев, как дернулась левая рука с вилкой у Рада, улыбнулась ему ласково, – кушай, кушай, детка, на тебя у меня деньги есть.

Малыш опустил блестящие глазки в тарелку и отложил вилку в сторону, поникнув плечами. «Вот ведь дура. Теперь из-за тебя ребенок голодным останется».

– Ашиус, согласно контракту, я имею право на треть от доходов нашего с Ториниусом предприятия. Стребуешь с него полную стоимость моего и Радеуша проживания. Я все запишу подробно: количество дров, потраченное на растопку, стоимость продуктов, расход воды и воздуха – не переживай, верну все до монетки.

Я говорила спокойно, злость внутри меня этому способствовала. Сусел молчал, пучил глаза и только жестами показывал большую жопу, огромную-преогромную, на сколько хватало его тонких лапок, с входом посредине.

– Ишь ты, как заговорил! Ты никто и звать тебя никак! Опозорил стольких людей, сбежав от мужа. Мне стыдно людям в глаза смотреть! Нет у тебя теперь никаких денег, ты сам нарушил условия контракта. И имя запятнал. Ты должен молчать и в пол смотреть, выпрашивая прощение, а не поганить звание омеги грязными словами.