Текст книги "Внутренний суслик (СИ)"

Автор книги: Inndiliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Не делай из Милоша одноногую собачку. Беременность – не болезнь. Он справный хлопец, умный, здоровый, только замордованный. Вот на заимке и наберется сил. – Дед припечатал рукой стол, объявляя окончательное решение. – И с бизнесом твоим ничего не случится, Альдис подменит, он уже не раз замещал тебя, и в этот раз справится.

Мне было все равно, где писать книгу, на заимке, так на заимке. Конечно, дом и не думал разваливаться. Просто Аши задумал сблизить нас с Ториниусом в своей манере, поселив на две недели подальше от всех, вдвоем в одном небольшом домике, где-то в глухой тайге. Сам отвез нас на машине, помог выгрузить вещи и сказал, что вернется через две недели.

– Проводи меня до машины, – поманил он меня и, развернувшись, без малейшего сомнения потопал по тропинке. У машины развернулся, погладил меня по голове и в своей грубоватой манере сказал:

– Милош, узнай Тори получше. Не такой уж он плохой. Просто у вас времени не было побыть вместе. Если совсем невмоготу станет, через неделю приеду сюда, выходи утром, погутарим. Ему только об этом не говори, Тори тоже надо отдохнуть, сам на себя не похож. Небось уже и не вспомнит, когда последний раз отдыхал. Там, в погребе есть запасы, а в холодильник я и рыбы и мяса привез заранее. Я надеюсь на тебя, мальчик. – Он неодобрительно качнул головой, видя, что я нахмурил брови и опустил голову. – Вашему сыну нужна семья. Подумай о нем.

Теплая шершавая рука, в трудовых мозолях, погладила меня по щеке, и дед решительно забрался в машину, аккуратно притворив дверцу.

Деревянная избушка, в которой надо было топить печь – весна еще только вступала в свои права и снег уже растаял почти везде, оставаясь только в гуще леса небольшими сугробами, и в избушке было зябко – была небольшой, из двух комнат и предбанника. Кое-что отремонтировать в ней действительно надо было, видно было, что жили здесь только летом, зимой она пустовала.

Тори занялся дровами, затопив печь, и теперь таскал их из пристроенной рядом сараюшки, а я остался раскладывать вещи. Первым делом я достал «аленькый цветочек», который чуть-чуть примялся, и улыбнулся, вспоминая тот день, когда вернулся муж.

Альдис тогда повез меня днем по магазинам, и я всю дорогу удивлялся – с чего бы такое рвение. Никакой особой необходимости ехать не было. И только когда мы вернулись домой, купив мне не костюм, как настаивал Альдис, а настоящий килт в чудную зелено-красную клетку с черными гольфиками и черным приталенным пиджаком и жилеткой, я понял, к чему была эта поездка. Настроение из-за покупки наряда было уже приподнятым, хоть я и понимал, что при беременности такой приталенный костюм носить долго не придется, но сам факт того, как на мне смотрелся прикид и вслед оборачивались не только альфы и беты, но и омеги, сильно улучшал настроение, которое последнее время постоянно стремилось уползти за плинтус. А когда я увидел мою комнату, всю заставленную красными цветами – тут были цветы всех оттенков красного, в вазах, горшках и даже в банках, а на моей постели сидел, волнуясь, Ториниус, только тогда до меня дошло, к чему это всё было.

Я удивленно озирался, стараясь не показывать радости, но она сама пробивалась на лице улыбкой.

– Я не знал, какой именно «аленькый» цветочек ты хотел, муж, поэтому решил, что ты сам выберешь, – Тори неуверенно улыбался, жадно разглядывая мою фигуру в килте и пиджаке.

Поглаживая бутоны руками, я ходил мимо букетов в растерянности. Конечно же, аленького цветочка из моей сказки здесь не было. Но и разочаровывать мужа не хотелось.

«Тась, а Тась, чо делать будешь? Старался же, выбирал…» – Васятка завис вместе со мной, решая какой цветок назначить сказочным. – «Да бери уже любой, вон самый неказистый. В сказках так и бывает обычно… бери замухрышку, а он превратится в алого лебедя!» – настаивал Василий.

Обернувшись, растерянно пробежал глазами по цветам еще раз и увидел, что Тори встал на одно колено и протянул из-за спины руку с… бумажным тюльпаном, сложенным в технике оригами. Раскрашивали цветок ярко-красного цвета фломастером, на нем были видны штрихи, а каждый лепесток был украшен небольшими стразами вишневого цвета.

– Я не нашел среди живых цветов аленького, поэтому пришлось сделать самому. – Тори тепло улыбался и внимательно смотрел на этот раз только в глаза. – В твоей сказке этот цветок не так описывался, но у нас же другая сказка, правда?

Взяв цветок в руку, заглянул внутрь и увидел, что на каждом лепестке внутри были написаны буквы «И», «Л», «И», «М».

«Ну ты тупка, Таисий Валерьевич!» – Василий хлопнул себя по лбу лапкой. В его исполнении фейспалм выглядел смешно. – «„Мили“ там написано, „Мили“!»

Улыбка медленно, но неуклонно раздвигала мои губы, когда я заметил в серединке цветка фасолинку – белую, с нарисованными скобочками-глазками и скобкой-улыбкой, как будто она спала, свернувшись калачиком, и улыбалась.

«Бубочка!» – завопил Васятка. – «Ну мимими же!» – Он прижал к груди лапки и радостно расплылся в улыбке, отзеркаливая мою. – «Поцелуй уже дарителя, не томи!»

Фасолинка была по контуру тоже выложена стразами и свет, попадая внутрь цветка, преломляясь, бросал блики на лепестки. Видно было, что времени на это Тори потратил много и делал с душой. Самый настоящий волшебный аленький цветочек.

Тори ждал моей реакции, не торопя меня, а я вдруг по-девчачьи в голос разревелся.

– Милош, ну ты чего? – Тори поднялся с пола и обнял меня, прижимая к себе и поглаживая по волосам. – Я не хотел тебя расстраивать, – убитым голосом расстроенно произнес.

И вот это все в совокупности отменило наш такой долгожданный секс, потому что я рыдал и рыдал и мне было по кайфу рыдать. Мне теперь было многое по кайфу из того, чем я раньше не занимался. Гормоны-с…

«Подлизывается…» – Васятка бдил, ни на секунду не оставляя меня наедине. – «Или за Бубочку переживает.»

Так я мужу тогда и не дал. Тори не просил, видимо боялся, что я подумаю, что это плата за подарок. Хотя, конечно же, его выпуклость в брюках говорила о многом.

«Ну, не так уж и о многом… Хотя размерчик, конечно, что надо.» – Василий был весь в меня – любил и умел поддеть. – «Может дашь? Бубочка, вон, требует. Да и ты об этом сколько мечтал.»

«Василий Алибабаевич! Хоть ты не уговаривай! Иначе Тори подумает, что я теперь легкодоступен и как только он свистнет, буду раздвигать перед ним ноги. „От тебя требуется только одно…“»

«Ага» – хитренько улыбнулся Вася. – «Но много раз.»

От подзуживаний сусла, от близости такого желанного мужа, от всех этих цветов вокруг, от водопада слез, которые так и не останавливались, мне становилось только хуже и противостоять желанию было все труднее. А еще все время крутилась в мозгах фраза, брошенная Шиви: «Растолстеешь, будешь ныть, капризничать и опротивеешь Тори.»

Муж, не зная, как справиться с моими рыданиями, подхватил меня на руки, бережно прижав к себе, и носил по комнате, укачивая как ребенка. И укачал. Не в том смысле, что меня затошнило, а усыпил. Потому что проснулся я уже выспавшимся и отдохнувшим.

Поначалу, конечно, испугался – лежу весь в цветах, только что оркестр не играет, а потом сразу вспомнил Тори и увидел тюльпанчик, лежащий на столе.

А через пару дней после приезда пришел вызов от Иридика, что дед совсем плох, надо приехать, если хотим успеть попрощаться…

Разбирая чемоданы я поглядывал в окно, как Тори колол дрова. Интересссссно… Это он сублимирует? Взглянув на свою правую ладонь и не найдя там мозолей от своих ежедневных воспоминаний о муже, удивился.

«Да ладно, мозолей нет, но скоро будут. Кстати, ешь больше кальция – рога у тебя тоже не растут. И чего ты уперся и заставляешь страдать троих?» – Василий все чаще закатывал глаза вверх, я боялся, что у меня, с таким положением дел, сусел станет косоглазым. – «Ну что такого – он твой муж. Дашь разочек, небось не смылится нигде.»

«Вася!» – я делал зверскую рожу и медленно вдыхал и выдыхал, пытаясь успокоиться. – «Не провоцируй! Может ты про Шиви забыл?»

«Глубокоуважаемый Таисий Валерьевич. Восклицательный знак. Ты дурак, что ли? Наивный чукотский вьюнош, блин. Видел его стояк? Вряд ли после Шиви у мужа не укладывался бы этот орган. Или ты думаешь – он маньяк, у которого стоит на капризных беременных, которых тошнит по утрам, или его стояк – реакция на твои рыдания?» – Василий сидел на камне в позе «Мыслителя» Родена и наставительно изрекал мудрые мысли, которые мне, почему-то, в голову не приходили.

«Всё равно не дам! А то он не то обо мне подумает», – я задрал подбородок, вскинул голову и заодно разглядел закопченный потолок. – «Побелить бы не мешало. Но это уж точно летом, не сейчас. А то долго сохнуть будет.»

«Верной дорогой идете, товарищи!» – встав в позу Ленина, указуя правой лапой направление, а левой держась за лацкан пальто, продекламировал сусел. – «Так ты точно добьешься развала семьи на радость средних Лайонешей, Шиви, и тучи желающих тела Тори омег. И даже бет. А может еще и альф. Кто знает?»

Навалились тревоги прошедших дней, какая-то меланхолия не пойми откуда взялась, страхи беременюшек, оторванность от друзей, дурацкое отсутствие элементарных удобств… Получалось так, что все, что я не люблю, приключилось со мной сейчас и даже компом тут не попользуешься, придется писать в блокноте. А уж туалет во дворе был последней каплей моего портящегося настроения.

«А это еще откуда?» – изумился сусел и я с ним.

В чемодане лежали килт, гольфы и тот пиджак с рубашкой, тщательно упакованные. Я точно помнил, что не брал этого с собой в деревню.

«Тори любит косплей? И незаметно так об этом тебе намекает?» – Васятка хитренько сверкал своими бусинками глаз.

«Очень незаметно, ага» – я посмотрел в окно, где Тори, обнаженный по пояс, махал топором. Зря я это сделал. Мышцы мужа играли под кожей, мощное тело, казалось, играючи расправляется с рубкой дров, хотя я знал, что эта работа только со стороны выглядит красиво.

К тому моменту, как Тори закончил с работой и перетаскал часть нарубленного в сарай, я уже накрыл на стол, приготовил кашу с тушенкой, заварил чайник обычного черного чая. Дедовы запасы дурманяще пахли, и было трудно противостоять запахам, но мы с Бубочкой держались, хотя сусел подзуживал «покормить детку».

Но, видя, как альфа ополаскивается возле рукомойника, я сдержался. Подхватил полотенце из шкафа, большое, махровое, банное, и вынес мужу, подавая фыркавшему и отряхивавшемуся от брызг, как собака, Тори.

Он радостно улыбнулся, сверкая зубами, и от желания вытереть эти капли с мокрого тела у меня свело скулы.

За столом мы сидели напротив, я поджал под себя ноги и с упоением добавлял в кашу варенье из вишни. Заметив, что муж почему-то застыл, я поднял на него недоуменный взгляд и увидел, что бледный Тори с ужасом смотрит на месиво в моей тарелке, стараясь сдержать позывы организма.

– Попробуй! – я протянул ему ложку, зачерпнув самое вкусное. – Это вкусно!

Половина недоеденной каши, которую он только что так нахваливал, так и осталась на тарелке, а вот то, что он съел – нет. Тори выскочил на крыльцо и однозначные звуки расставания с едой должны были меня как-то остановить или испортить аппетит, но нет. Мы с Бубочкой пили сладкий чай и заедали все это вареньем прямо из банки, не обращая внимания ни на что.

Бледный, с мутным взглядом муж сидел на крыльце, разглядывая стремительно темнеющее небо.

Я накинул ему на плечи куртку и протянул бутылку с водой. После такого всегда хочется пить, уж я-то знал это как никто.

Тори с благодарностью принял бутылку и в несколько глотков опустошил половину.

– Спасибо, – хрипло сказал.

Я присел рядом на приступок и задрав голову, стал выискивать в небе знакомые звезды. Астроном был из меня аховый, все, что я знал, это ковш Медведицы, Полярную звезду и малый ковш. Здесь ничего похожего не было. Но, даже если бы я был в другом полушарии на Земле, там, у себя дома, я бы тоже не смог найти знакомые звезды.

– О! Смотри! Ракета! – я указал пальцем на движущуюся звездочку.

Тори усмехнулся и шутливо взъерошил рукой мои волосы:

– Это самолет, Милош. Видишь, мигает огоньками? Ракеты так низко не летают. – Он притянул меня к себе, обняв рукой и накинув куртку на меня. Без солнышка на улице было прохладно и тепло его тела было не лишним. – Милош, а как ты переносишь эту… еду?

– Нормально. Бубочка, тебе нравится? – спросил я у своего живота, и он одобрительно буркнул. – Бубочке нравится, – тут же ответил, довольно жмурясь.

– Он тебе отвечает? – изумился Тори, уставившись на мой живот. Разглядеть небольшую выпуклость под футболкой было затруднительно, но он уже потихоньку рос, и я радовался, что живот почти незаметен, и боялся тех перемен, которые меня ждали в недалеком будущем.

– Тори, сколько тебе лет? – скосив глаза на мужа, нейтрально поинтересовался.

– Тридцать, – буркнул он.

– Такой большой мальчик, а в сказки веришь, – засмеялся я, и смех Милоша колокольчиком прозвенел в тишине. – Если бы Бубочке не понравилось, я бы стоял там же, где и ты пару минут назад, – кивнул головой за угол.

– Милош… – Тори помолчал и нерешительно продолжил, – А как ты себе представляешь дальнейшую жизнь?

– Я представляю себя богатым и знаменитым. Мы с Бубочкой будем жить у теплого моря, ездить в круизы, посещать знаменитые места и зоопарки. Может быть, заведем домашнее животное…

Рука на моем плече заметно напряглась.

– Ты совсем не видишь меня в своей дальнейшей жизни? – нейтрально спросил Тори.

– Ну зачем мы с Бубочкой тебе сдались? Ты даже не выносишь моих пристрастий в еде… – выдохнул я, решив быть откровенным и постараться не подъебывать мужа в кои-то веки. Для этого у меня Василий имеется.

Жесткий недотрах и восставшие в полный рост гормоны, притягательный запах ванили, теплое тело рядом, все вместе взятое вопило о желанном, воображаемом, вымечтанном сексе, но я категорически решил не поддаваться на соблазны. Вон, первые звоночки уже есть – и аленький цветочек, хотя он мог заказать ювелирку и отделаться дорогим украшением, и интерес к моему будущему, и даже защита перед дедом и папами.

Вот что лишения делают. Мозги включаются и начинают шевелиться извилины.

«А ты, Бубочка, подожми свой хвостик и терпи, как папка терпит!» – пришлось напомнить детке, кто здесь главный. – «А ты, „совесть“, вообще уймись и ляг, как будто тебя здесь нет», – строго скомандовал отростку, тесно сжатому нижним бельем и заставляющим меня ёрзать по подозрительно увлажнившимся ступенькам.

– Я постараюсь и привыкну, Милош, только больше не предлагай мне, пожалуйста. Дай мне шанс.

Тори повел носом, реагируя на увлажнившуюся предательницу-жопу, и, вместо ожидаемого мною объятия и плавного перехода к сексу, в котором я ему откажу, конечно же, внезапно сказал:

– Иди ложись. Вон, как на свежем воздухе тебя развезло. Прав был дед.

– А ты куда? – в спину удалявшемуся мужу растерянно спросил я.

– Обойду подворье, проверю, все ли закрыто, калитку прикрою. Иди ложись, Милош.

Выбрав теплую пижамку в смешные желтые цветочки на голубом фоне, я быстренько переоделся и юркнул в постель, которую успел застелить сразу после разбора вещей. Убирать со стола было лень. Меня действительно развезло после сытного ужина и треволнений с перелетом, да еще этот дурацкий обряд с Виччерри отнял много сил.

Дверь хлопнула и показавшийся в дверях Тори окинул взглядом мою засыпающую тушку, укрытую одеялом.

– Милош, забыл сказать, если захочешь в туалет ночью, вот здесь ведро стоит. А если приспичит по-большому, буди меня, сам на улицу не ходи. Ну, или ведром воспользуйся.

«Ваааасяяяя!» – Заныл я. – «Как же я ненавижу эти ведра и туалееетыыы».

Проснулся я, ожидаемо, прижатый к обнаженному телу мужа – хоть бы трусы надел, паршивец. В пижаме, да тесно прижатому к Ториниусу, стало жарко. Хотелось в туалет, но вставать было так лень, журчать в ведро – стыдно. Поэтому я развернулся лицом к мужу и погладил сморщенный вялый орган, хихикая и наблюдая, как он набухает и потихоньку распрямляется. Терпкий аромат кожи, вперемежку с запахом ванили, напоминал мне запах кожаной обивки в новом автомобиле, и рецепторы просто взбесились, разгоняя кровь в жилах с нуля до закипания за считанные секунды. Тори сонно завозился, руки его задвигались в поисках меня, и я оперативно выбрался из постели, выбрав посещение ведра, а не жаркие объятия.

Выдержке Тори я честно завидовал. Он не делал никаких попыток принудить меня к сексу, хотя его интерес ко мне был заметен. Я уже держался из последних сил, даже не на честном слове, данном самому себе, а на остатках чего-то глубинного Таськиного, которое плавало крохотными кусочками во мне, не давая налететь на мужа и изнасиловать его в особо извращенной форме. Тори ходил передо мной голым по утрам и ложась спать. В ход шло все: умывание утром и вечером на улице, сонный, теплый и расслабленный, с капельками воды на мускулистом теле он был воплощенной мечтой. Постоянные смазанные прикосновения. Взгляды, от которых у меня вставали дыбом волоски вначале на руках, а через секунду и по всему телу. Теплые улыбки, которые он дарил, когда мы общались, и жадные взгляды украдкой, когда он думал, что я не вижу.

Тори не давал мне делать тяжелую работу, разве что просил подержать или посидеть на бревне, когда он его пилил, чтобы отремонтировать калитку в заборе или перевесить дверь в сарае. Запах чистого тела с небольшой примесью терпкого пота пьянил и будоражил, вздымая из глубин нерастраченный переизбыток нежности и желания.

Васятка теперь ходил, все время держась за пах, переваливаясь, как уточка, но молчал, со значением посверкивая глазами-бусинками.

Тело мужа уже было изучено до последней веснушки, до старого шрама на левой ягодице, косые мышцы живота, восхитительно прорисованные кубики пресса, округлый неглубокий пупок и мощные красивые ноги были облизаны моими взглядами, когда он этого не видел.

Спокойно смотреть на вздымающуюся грудь с курчавыми мягкими волосками, небольшие соски темно-вишневого цвета и слушать его голос, рассказывающий очередную байку про их с Альди приключения в детстве, не было никакой возможности. Приходилось находить причины часто отлучаться, чтобы умыться холодной водой и отвлечься от этой великолепной картины.

Он был так непохож на того Тори, которого я увидел в начале появления в этом мире.

«Но ведь и ты не похож на того Милоша, которого он знал, Тась!» – ласково сказал Вася. «Все люди меняются, и ты тоже теперь совсем не та Тася, которой была три месяца назад. И уж тем более не тот Милош, каким его знал Тори.»

Света в избушке не было, поэтому мы старались управиться с работой засветло. И писал я в блокнот, как только вдохновение нападало на меня. Вместо Люсия моим корректором и помощником как-то незаметно стал Тори. Вначале я несмело уточнял у него названия местности, грибов и ягод, растений этого мира, и как-то незаметно втянулся и после его подсказок понял, что он неплохо знает, о чем я писал в первой книге. Не наизусть, но на хорошую четверочку с плюсом.

– Когда это ты успел так хорошо изучить мою книгу? – вырвалось у меня после очередной подсказки мужа.

Он молча улыбнулся. И меня в очередной раз прожгло горячей огненной дорожкой только от одной улыбки.

– Как ты все успеваешь? – снова искренне удивился я, зная объем работы и интересов Ториниуса, который, как оказывается, пристально следил за моей работой и даже комментариями к ней, снежным комом нарастающих под каждой главой, выложенной в интернете.

– Никак не успеваю. – грустно улыбнулся он, приколачивая очередную планку к забору рядом со скамейкой, где я пригрелся на теплом дневном солнышке, подставляя моську под ласковые лучи. – Вот даже не уследил, когда ты стал таким милым, умным, внимательным и серьезным омегой…

Утреннюю тошноту Тори помогал пережить, подавая воду или тазик, когда я еще не вставал с постели. Мокрое полотенце на лоб, кислый чай, селёдку с луком с утра в постель, вообще всё, что только приходило мне в голову в данную секунду. Когда он заметил, как меня воротит с души от его парфюма после бритья, и я хватаюсь за рот, прикрывая его ладошкой, стараясь погасить приступ тошноты, он перестал пользоваться этим средством и ходил с раздраженной кожей лица ежедневно. И ежевечерне. Брился он два раза в день.

Тори завел традицию – каждый вечер перед сном, (вначале испросив моего разрешения, конечно), он рассказывал Бубочке коротенькую сказку, прижимаясь щекой к моему животу и целуя живот после этого. На мой стояк, который дергался под его щекой, мы оба не обращали внимания, делая вид, что так и должно быть, пока на третий день этой традиции я позорно не кончил после сказки и невинного поцелуя в живот, тоненько выстонав, содрогаясь всем телом.

Тори вышел тогда и гулял где-то по двору около получаса. Но я заснул, так и не дождавшись его возвращения.

А проснулся, когда стукнула дверь и Тори тяжело ввалился в комнату, поддерживая за талию и перекинутую через плечо руку окровавленного альфу.

====== 25. ======

Подскочив на кровати, я вцепился в одеяло, не понимая со сна, что нужно делать: забиться в угол, бежать, хватать, спасаться…

– Милош, все в порядке. Все хорошо, – спокойным голосом, кряхтя, сказал Тори. – Не бойся. Этому человеку нужна помощь.

Тори говорил и продолжал идти, таща припадающего на одну ногу незнакомого мужчину в другую комнату. За ними оставался кровавый след.

Как только они скрылись в соседней комнате и альфа громко вскрикнул и, судя по звуку, свалился на пол, сшибая мебель и какие-то железки, которые еще долго грохотали по полу, я, наконец-то отмер, в голове прояснилось. Быстро вскочив в домашние брюки и сменив пижамную кофту на футболку, потому что в доме было к вечеру хорошо натоплено, я влетел в соседнюю комнату и замер в дверях, отшатнувшись и стукнувшись затылком о косяк.

Тори присел возле лежащего на полу чужака, пытаясь поднять потерявшего сознание альфу.

Почему-то на голове альфы была нахлобучена дедова железная кастрюля, и голова его моталась в беспамятстве на тонкой шее, и при каждой попытке мужа приподнять сползающее тело гулко стучала кастрюлей об пол.

– Батюшки! – вскрикнул я, хватаясь за сердце.

«Хуятюшки!» – перекривил сусел. – «Надо было сразу эти кастрюли убрать в шкаф, а не бросать на стуле, как только Тори чихнул на улице. Вот тебе и «батюшки»!» – саркастично выговорил мне суслик.

Грязная одежда не давала понять о сути полученной альфой травмы, и я присел рядом с альфами на корточки, дергая мужа за рукав.

– Тори, что случилось? Кто этот альфа и почему у него на голове кастрюля?

Муж растерянно и как-то расфокусированно посмотрел на меня, как в замедленной съемке, молча открывая и закрывая рот, видимо был оглушен случившимся.

«Торюсик, Торюсик… Косоглазый твой муж, лучше выбирать надо было. И дети у вас будут косоглазые» – скалился Василий.

Я в ужасе вытаращил глаза, нос к носу приблизившись к лицу Ториниуса и пальцами начал замерять у него расстояние от одного зрачка до носа, запомнив пальцами расстояние, переместил руку к другому глазу. Расстояние не сошлось.

«Ну пиздец. И правда дети косоглазые будут.» – ужаснулся я.

«Ну это в случае, если они от Ториниуса» – вякнул суслик, и мне захотелось нахлобучить кастрюлю уже ему.

– Ты чего, Милош? – Тори свел глаза в кучку, посмотрел на мой нос. – Что с тобой?

– Со мной ничего, а что с альфой? – я кивнул головой на лежащее неподвижное тело, переставшее громыхать кастрюлей по полу, потому что Тори оставил его в покое, озадаченно глядя на меня.

– Ногу повредил. Упал, скатился в канаву, напоролся на сук.

«Здравствуйте, девочки!» – заржал Васятка.

«Что-то не к добру его смехуечками разобрало», – подумал я и посмотрел на распоротую чуть выше колена штанину молчавшего чужака, окрашенную красным.

– Милош, детка, – голос Тори приобрел несвойственную для него нежность. – Посмотри на меня.

Тори взял мое лицо за подбородок и повернул к себе, внимательно рассматривая.

Я сморгнул и еще раз внимательно вгляделся в глаза мужа.

«Вася, бля! Нормальные у него глаза. Что ты меня пугаешь?»

– Пойдем, ты немного полежишь, ты устал и испугался, – Тори говорил со мной, как с деревенским дурачком, успокаивая и уводя от проблемы.

– Эй, – глухо донеслось из-под кастрюли, – не бдосайте беня оддого! Бде дичего де бидно!

Альфа зашевелился и попытался лёжа снять кастрюлю, но у него ничего не вышло.

– Тебя как зовут? – уставился я на грязное и тощее недоразумение, вывалянное в грязи по самую маковку, т.е. до кастрюли.

– Баба зовед бедя «дещасьде» – прогундело из-под кастрюли. – А дазбали Доджедсом.

– Роджерсом? – переспросил я.

– Да, – подтвердил, постанывая, чумазик, все еще пытаясь отделаться от алюминия на голове.

Мы с Тори ухватили его с двух сторон за руки и переложили на рядом стоящий диван.

– Снимай с него куртку и штаны, я воды закипячу рану обработать.

Чайник на газу засвистел, когда я выпотрошил аптечку и отобрал бинты, перекись, шприц и противостолбнячную сыворотку, и успел разорвать старенькую простынь на полоски.

Роджерс лежал с кастрюлей на голове в одних белых трусах в красный крупный горошек и стыдливо прикрывал пах. Тори унес грязную одежду, собираясь бросить ее у порога, но я сказал проверить карманы и замочить ее в воде, а то завтра все заскорузнет и отмыть от крови будет невозможно.

– Аггурадно! – загудел взволнованно юный альфа. Без одежды было понятно, что альфа молод и худ.

«И придурок» – добавил Вася.

– Дам зведог доджед быдь… – глухо пробубнел он.

– Цветок? – изумились мы с Тори, и он взялся исследовать карманы, а я приступил к обтирке ноги от грязи. Рана была неглубокая, но длинная, сантиметров пятнадцать, вся в грязи.

Альфа мужественно терпел, лежа в позе футболиста, прикрывающего ворота в штрафной площади, ойкая изредка и дергая ногой, пока я теплой водой промывал ногу возле раны.

Тори присоединился ко мне, но не знал чем помочь, поэтому собрал кастрюли, разбросанные по полу и сел рядом на стул.

– А как кастрюля оказалась у него на голове? – поинтересовался я, обрабатывая рану перекисью водорода под смешное шипение альфы.

– Да он запнулся, не устоял на ногах и пошел головой вниз, прямо влетев в стопку с кастрюлями, – растерянно сказал Тори. – А я его не удержал, и вот… – Он развел руками, внимательно наблюдая за моими действиями.

– А ты откуда научился так обращаться с ранами? – видя, как я справился с йодом и начал набирать в шприц жидкость.

«Не вздумай говорить правду!» – подсказал Васятка, грозя мне кулаком. – «Скажи в интернете видел!»

– Ролик в интернете смотрел. Там и научился. – Я выдавил капельку лекарства из шприца, поболтал его, убеждаясь, что воздуха в тубе не осталось, оттянул кожу и хлопком вонзил шприц в бедро пострадавшего.

Не говорить же, что я делала уколы бабушке еще с 16 лет. На ней и научилась…

– АААААААА!!! – донеслось из-под кастрюли, но я недрогнувшей рукой выдавил все лекарство и вынул шприц, кладя его на стол. Смоченной в спирте ваткой приложил к месту укола и похлопал по бедру другой ноги, успокаивая.

– Ну-ну, Роджерс, ты уже большой мальчик. Уже все прошло. Сейчас станет хорошо. Хочешь, подую на вавку? – правильное обращение с больными лечит лучше, чем лекарство.

Тори отодвинул меня от альфы.

– Иди в комнату. Тут тебе делать больше нечего.

– Гаг эдо дечебо? А газдрюдю здядь? – возмутился больной.

– А зачем? Так красиво и даже голос у тебя мужественнее стал, – усмехнулся Тори.

Я укоризненно посмотрел на мужа, и тот смущенно улыбнулся, стараясь не смеяться.

Мы помогли недоразумению сесть на диване, Тори забрался на спинку, сжав ногами туловище Роджерса и попытался снять кастрюлю. Но альфа дико заорал и вцепился в ручки, натягивая ее обратно.

– Бодьдо! Доз! – отдышавшись всхлипнул он.

– Ну, снимай сам, – психанул Тори, слезая с дивана.

Роджерс пыхтел минут пятнадцать, пока совсем не выбился из сил и признал свое поражение.

Затем попробовал я. Попытался снять кастрюлю методом прокручивания, но с тем же результатом.

Из-под кастрюли доносились невнятные ругательства «бдядь», «зуга», «йобадый гаразь» и громкие вскрики.

Мы с Тори насмеялись, умучились, вспотели, но кастрюля не поддавалась. Прижатый нос альфы болел и тот уже устал ругаться, но так оставлять его до утра было нельзя.

– Тори, неси масло или вазелин, смотря чего у деда в запасе больше.

– Зачеб? – всполошился альфа, и красный горошек на трусах испуганно затрясся, а вцепившиеся до белых костяшек на пальцах кулаки напряглись.

– Учить тебя уму-разуму будем, Роджерс!

«В два ствола», – пошло ухмыльнулся Василий.

– Буль-буль-буль карасики… – напевал я, поливая голову несчастного юнца, наклоненную вниз.

Он фыркал и сопел, как ёжик, звуки из кастрюли разносились по всей комнате, но мы уже устали и даже на смех не оставалось сил.

Аккуратно проворачивая скользкую кастрюлю, с грехом пополам сняли со страдальца алюминиевую шапку, и под ней оказался чумазый, с черными сальными волосами и носом горбинкой, красный и потный юноша лет двадцати.

– Спасибо! – с чувством выдохнул он, вытирая глаза протянутым полотенцем, тут же ощупывая нос и уши. Когда он разглядел меня, ойкнул и снова прикрыл руками пах.

– Тори, помоги ему отмыться, а я спать. Мы с Бубочкой просто выруба-а-аемся, – зевая во весь рот, потер глаза.

А «папино несчастье» бросилось осматривать цветок, за которым он и пустился в эту авантюру.

====== 26. ======

Утро началось с грохота. Мы с Тори подскочили на кровати, что было довольно трудно, потому что во сне, оказывается, сплелись руками и ногами. Спросонья, выпутываясь, заехал локтем ему в нос, альфа только хрюкнул и прижал меня к кровати, чтобы я не навредил самому себе. Он спустил ноги на пол и оглядел в неверном свете, льющемся через окно, нашу комнату.

Чертыхаясь, Роджерс в одних трусах и повязке из простыни на ноге появился в дверях и проскользнул, прихрамывая, бочком в двери, судя по всему, торопясь в уборную. Крышка от какой-то кастрюли все еще крутилась, звеня по полу с характерным звуком, а мы с Ториниусом смотрели друг на друга ошарашенно.

– И точно, «папино несчастье»! – Воскликнул я глухим со сна голосом, падая обратно на кровать. – Что будем делать с этим ходячим недоразумением?

– А что с ним делать? Останется здесь, пока нога не заживет, или дед не приедет. – Тори лег на подушку, заложив руки за голову и мельком взглянул на меня.

Посмотрел на его припухшие губы, и щеки покраснели. Сглотнув, не отвел взгляд, опускаясь ниже, на шею, выступающий кадык, курчавые волоски на груди и такого же цвета волосы подмышками, и желание накатило с неодолимой силой. Родной запах ватрушки дразнил рецепторы и изо всех сил толкал в объятия мужа.