Текст книги "Внутренний суслик (СИ)"

Автор книги: Inndiliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Он обнял меня на прощание и похлопал по спине, шепнув:

– Ты сделал моего внука счастливым, Милош, там, на заимке. Совсем, как в детстве. Уважил деда, уважил. А ваша размолвка пройдет, не сомневайся. И ничего не бойся, все у тебя будет хорошо. Правнука покажешь?

– Обязательно, Аши! – заставил себя улыбнуться я. – Спасибо тебе, – я тоже шептал, – за самые счастливые дни в моей жизни на заимке. – А потом уже погромче добавил:

– А Петрыку передавай привет и Иридику тоже.

– Милош, – Мариано сел рядом со мной после взлета и заботливо уточнил, – как ты себя чувствуешь?

«Не про Бубочку спросил, заметь, про тебя!» – восхитился Вася.

– Спасибо, Мариано, все нормально.

– Ты бледный и несчастный, Милош. Мы с тобой не особо близко общались раньше, и я чувствую свою вину в этом, – он на мгновение опустил глаза, но тут же вскинул их, просительно глядя. – Я бы хотел загладить свою вину и больше общаться с тобой.

– Спасибо, Мариано, я не против, – слабо улыбнулся я.

– Зови меня, как раньше, МАри.

– Извините, Мари, я не помню ничего, что было раньше, до… – я резко вздохнул и посмотрел в иллюминатор. – Но я изменился и хочу, чтобы семья объединилась.

– Значит ты не планируешь лишать нас внука?

«Чей только это будет внук…» – пискнул сусел.

«Закопай стюардессу, Вася. До самых родов я априори считаю Бубочку сыном Ториниуса. Точка.»

– Ну, что вы… Конечно же, нет. Я всей душой за полную семью. Дети должны расти в любви.

Мари несмело улыбнулся и тихо сказал:

– Когда я был беременный Тори, мне было плохо с первого до последнего дня. Тошнота, рвота, есть не мог, постоянно по больницам лежал. Роды были тяжелые… Тяжело нам дался наш мальчик. Я так рад, что ты кушаешь хорошо. Может, тебе чего-то хочется особенного?

– На море хочу, погреться у солнышка. Известку погрызть. В общем-то ничего особенного.

Мне было так странно видеть этого человека с царской осанкой и взглядом самодержца таким простым, таким участливым… Но я был очень рад нашему сближению.

Мари кинул быстрый взгляд на мой живот и неловко отвел глаза.

– Хотите потрогать? – Внезапно решился я и расстегнул брюки, задирая рубашку.

Свекр быстро-быстро заморгал глазами, но сдержался. Растер руки, согревая, и аккуратно приложил правую ниже пупка.

– Тверденький, – прошептал он с восторгом. – Ой! А это не вредно? – Зачастил вдруг испуганно. – Может матка в тонусе? Как ты себя чувствуешь?

Мне было так приятно, что этот чужой в общем-то человек так заботится о нас, что я расслабился и улыбнулся, положив свою руку поверх его.

– Нет, Бубочке хорошо! Он послушный мальчик. Только по утрам тошнит чуть-чуть, и все.

Мари охнул и прижал левую руку ко рту.

– Бубочка?! – слезы потекли по его лицу быстрыми ручейками.

– Что случилось? Мари, вам плохо? – Я растерянно смотрел на этого прекрасного мужчину и не знал, что делать.

Он взял себя в руки, вытер слезы, продышался. Все-таки аристократизм не пропьешь. Умение держать себя в руках отработано было им в совершенстве.

– Моя вторая беременность была, когда Тори было три года. Он называл братика у меня в животе «Буба», и когда я потерял его… врачи еле спасли меня.

«Все, Тася. Он твой. Со всеми потрохами. Навсегда.» – Васятка растроганно качал головой. – «И делай с ним что хошь. Хошь – веревки вей. Хошь – против Тори используй.»

Мари показал мне детскую фотографию Тори, на которой толстощекий карапуз с черными кудрявыми волосами серьезно смотрел в камеру огромными глазищами. Я невольно улыбнулся:

– Он с детства был серьезным и красавчиком.

Весь полет о-папа ненавязчиво опекал меня. Увидев гримасу усталости на моем лице, тут же вызвал стюарда, обложил подушками, подоткнул плед, откинул спинку сиденья и уложил отдыхать.

Потом, после моего пробуждения, поил соками, кормил рыбой, ласково поглаживал по руке и быстрым, летящим шагом уходил проведать своего Севи, чтобы тот вовремя принял лекарства.

Тори только поглядывал на нас, но не приближался.

В очередное свое пробуждение я видел, как Мари что-то выговаривал сыну, а тот сидел, как напрудивший на ковер щенок – виноватый и растерянный.

– Решено, немного отдохнем дома, а потом едем с тобой и Севи на море. Тебе и правда надо хорошенько отдохнуть. – Мари поставил себе цель и теперь был активен и счастлив. Мы уже перешли с ним на «ты», и я видел, что папа Тори очень заботливый и ласковый. И когда хочет чего-то добиться, не остановится ни перед чем.

– Тори будет занят, его ждать не будем. Сможешь обойтись немножко без его присутствия? – Мари погладил меня по волосам и улыбнулся.

«Ты попал, Таисий Валерьевич! Опекой тебя задавят теперь со всех сторон. Особенно, если споются с Йентой.»

– Придется, – я притворно вздохнул. – Тори! – Пользуясь моментом, я позвал мужа. Уж при таком бронебойном орудии, как его папа, он ничего не сможет мне сказать.

Тори захлопнул ноутбук и подошел ко мне, приобняв папу.

– Вот кого ты должен обнимать, поросенок, – притворно возмутился Мари, но всем было понятно, что ему приятно, когда огромный лось, в которого вырос тот щекастый малыш, нежно ласкается.

– Что ты хотел, Милош? – Тори делал вид, что у нас все в порядке, но никакой любовью тут не пахло.

– Сбрось мне, пожалуйста, те фотографии, которые мы сделали на заимке. – Я еще вчера хотел попросить его об этом, и вот теперь решил, что при папе он мне не откажет.

– Я тоже хочу посмотреть на ваши счастливые лица. Тори, покажи, сынок. – Мари заинтересованно ждал.

– Прости, Милош, но я их случайно удалил. – Тори говорил извиняясь, но это была игра для папы. Мне ясно давали понять, что все кончено.

У меня опустились плечи, и я побледнел. Силы вдруг покинули меня и я осел в кресле, отворачиваясь к иллюминатору.

– Тори, боже, какой же ты неловкий! Милош, зайка, не расстраивайся. Тори приедет и восстановит все фотографии. И перешлет тебе. Я прослежу за этим. Есть такая программа, я знаю. Ну, пожалуйста, улыбнись. Все не так плохо. А что там были за фотографии?

Я, все еще глядя на солнечные зеленые поля за окном, ровным голосом сказал:

– Мы пекли блины, Тори испачкался в муке и я сфотографировал его таким счастливым… И с рожками после купания. И с рожицей на животе из варенья…

– Ну-ну, не переживай, пожалуйста. Теперь я сам очень хочу на это посмотреть и не слезу с него, пока он мне не покажет эти фото. Он так редко отдыхает, а уж бывает счастливым еще реже, поэтому мне крайне нужны эти фотографии для семейного альбома.

Я улыбнулся, поняв, что со свекром могу свернуть горы, и весь оставшийся полет мы проболтали с ним про мои планы, про книгу, про то, что я могу обращаться в любом случае, даже если убил человека и кого-то надо прикопать.

Дома Тори первым делом завел меня в комнату и стоя высказал то, что не мог сказать при родителях:

– Надеюсь, ты понимаешь, что родителям знать правду не стоит? У них не то здоровье, чтобы вынести такие новости.

– Да, Тори. Понимаю.

– Отлично. Тогда должен понимать и то, что если ты как-то захочешь обидеть их или навредить, то я этого так не оставлю. – Тори говорил ровно, учитывая мое положение, но холодно и отстраненно.

– Я не собираюсь вредить твоим родителям. Ты должен был за время общения со мной это понять, как никто другой, – тихо сказал я.

– То, что ты переманил папу на свою сторону, говорит о многом, Милош. Кажется, один мальчик лизал попки муравьев не из-за того, что он любил кислое, а просто хотел высокой должности в муравейнике?

– Так же толсто, как и мой пенис, – разозлися я.

– Ну вот, другое дело. Ожил. А то строишь из себя умирающего лебедя.

«Цыц, Таисий. Лучше помолчи. Злость всегда была плохим советчиком», – встрял Василий.

И я заткнулся, вняв совету.

====== 31. ======

– Мистер Лайонеш!

Миловидный невысокий беременный блондин в балахоне несмело тронул меня за рукав. Что-то в его облике было знакомым. Я хотел было прикрыться водителем и прошмыгнуть мимо, но скорбное выражение бледного лица омеги в темной шляпке с вуалью меня удержало. Что-то знакомое и трагическое. Где я мог его видеть?

– Да? – я оглянулся на водителя и махнул ему рукой, отпуская. Но бета остановился рядом и отвернулся, цепко оглядывая толпу в холле торгового центра.

– Мне надо с вами поговорить, – Еле слышно произнес омега и кивнул головой на кафе. – Это важно для вас.

Мы прошли в кафе, его прозрачные стены ничего не скрывали, а водитель остался у входа.

За столиком расположились, раскрыв меню, но ни один из нас туда даже не заглянул. У меня в душе заклубилось какое-то нехорошее предчувствие, и я попытался встать из-за стола, решив, что лучше струсить и уйти, чем остаться и влипнуть во что-то мерзкое.

«Таисий Валерьевич, вечно вы, молодой человек, вступите то в говно, то в партию… Явно ведь он не автограф просить будет», – проворчал Василий.

Омега снял шляпу и испуганно взглянул мне в глаза. Ноги подкосились и я плюхнулся на стул обратно. Черт побери! Да это же Шиви! Узнавание перекрашенного омеги, не похожего на самого себя, ударило меня отбойным молотком.

– Узнали? – Шиви изменился настолько сильно, что даже голос стал другим. Где тот заносчивый и знающий себе цену красавец?

– Я надолго не задержу. Вы не переживайте, я пришел рассказать одну важную вещь. Это не долго. – Шиви замялся, достал из сумки платочек и начал теребить его в руках. На меня он не смотрел, часто моргал, руки дрожали.

«Боится тебя, паршивец. По-о-омнит!» – радостно улыбнулся Вася.

А вот мне было не до улыбок. Весь его неказистый вид меня напрягал. Может, не стоит знать то, что он хочет мне сказать? Ничего хорошего от него ждать не приходилось. Одно то, что он боялся меня до чертиков, но все-таки решился на разговор, удерживало.

– Я вам не соперник, и вы меня больше не увидите. У меня был парень, который меня любил и уговаривал уехать с ним подальше отсюда, и после того случая, – омега громко и натужно сглотнул, – Я согласился. Вышел замуж, сменил фамилию и мы уезжаем отсюда навсегда.

Голос Шиви был тихим и безжизненным. Мне приходилось сильно напрягать слух и даже наклоняться поближе, чтобы услышать, что же такого важного он хочет сказать.

«Он точно беременный от Тори.» – подкинул идею неуемный сусел. – «И живот почему-то такой же, как у тебя.»

– Муж заставил меня признаться вам во всем и попросить прощения. – Шиви испуганно поднял на меня глаза, пробежался по всему телу, задержавшись на моем животе и снова уткнулся взглядом в руки, теребящие и складывающие маленький кусочек мягкой вышитой ткани на коленях. – Простите меня, Милош, за то, как я себя вел. И снимите проклятие. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы оно перешло на моих детей. А взамен я вам расскажу про тот день, когда вас нашли в лав-отеле с Габриэлем Войто то, что вы не помните. Вы же не помните? – Он стрельнул в меня глазами и нервно облизал губы.

«Так и знал, так и знал, что они как-то между собой связаны!» – заверещал тонким голосом Васятка.

Как же я задолбался изображать из себя шамана, колдуна, хер знает кого по жизни. Почему нельзя было попасть в простого омегу и жить как обычный человек? За что мне все это?

Я вытащил платочек из рук Шиви, прошептал в него: «Бог простит», обтер ему лицо этим платком и запихнул в карман, где торчал его телефон.

– Проклятие снято. Платок сожги. Говори, что хотел, и распрощаемся.

Омега тяжело вздохнул, и так же, не поднимая глаз, комкая теперь свои руки, сжимая пальцы, сказал:

– Мистер Рикки Тратуш в один из приходов с вашим папой в гости, отвел меня в сторону и сказал, что знает про мою связь с мистером Лайонешем. И сказал, что будет молчать и не сообщит его родителям, которые уволят меня в одну секунду с отвратительными рекомендациями. Только за это я должен буду рассказать о вас, о вашей жизни с мужем. Баш на баш. И заплатил мне. Я посчитал это приемлемой платой за молчание и возможность остаться в доме, потому что планировал быть там как можно дольше. Мы созванивались с ним и я рассказывал о вас и мистере Лайонеше все, что знал. В тот день… – Шиви наконец-то решился и посмотрел на меня, – В тот день я подсыпал вам порошок, который мне дал Тратуш, в утренний кофе. Он говорил, это нужно, чтобы вы стали сговорчивее и он вам не навредит, потому что вы его родственник и он заинтересован в вашей судьбе. Вы стали заторможенным, ответили на звонок по телефону и ушли из дома. Потом Альдис с То… с мистером Лайонешем привезли вас домой, вы были в отключке. Они попросили присмотреть за вами. Я… Я… – Шиви сглотнул и вцепился в край стола побелевшими от напряжения пальцами. – Когда вы очнулись, вы попросили пить. Я набросал из аптечки разных лекарств и растворил в воде, дав вам выпить. Я хотел отравить вас, Милош, – его голос понизился до сиплого шепота, – Воспользовавшись моментом. Слава всем богам, что вы не умерли, и я не взял этот грех на душу. Это все, что я хотел вам сказать. Если можете, простите. Не ищите меня, муж тоже поменял фамилию, и мы уезжаем из страны. Прощайте.

Шиви порывисто поднялся и прошмыгнул в стеклянную дверь, растворившись в толпе. А я замер, переваривая информацию, оглушенный новостями.

«Отравить? Шиви? Меня?» – ступор не отпускал, пока охранник не подошел ко мне и потряс за плечо:

– С вами все в порядке, мистер Милош?

Тасю никогда не травили и не собирались убивать.

«Тут что-то не сходится, Вася!» – мучительно раскладывая события по порядку в своей голове, напряженно думал я весь день.

«Тут вообще ничего не сходится. Шмикки врал. А вот Паршиви, похоже, говорил правду.»

«А фотографии? Под наркотой? Думал, что это муж? Они же так похожи…»

Надо было решить эту проблему хотя бы для себя, но новая глава книги, которую я клятвенно обещал дописать сегодня Люсию, отвлекала. В итоге ни главу не дописал, ни путного ничего не придумал. Только голова разболелась.

«Почему я не спросил, сколько прошло времени? Когда Шмикки начал охоту? Оказывается, про длительные встречи он мне врал?» – спрашивал я у Васятки, но тот молча разводил лапками и не отвечал мне.

Семейный врач, который сразу по возвращению домой обследовал меня в клинике на всех возможных аппаратах, расписал мне прием витаминок, различных добавок и питания, а Мари взял на себя контроль за исполнением и теперь каждое утро и вечер я должен был звонить свекру и докладывать обо всем. Если бы я не взбрыкнул, то и о цвете утреннего стула пришлось бы сообщать. Но о-папа Тори умел быть настойчивым.

– Суть родительства в том, – говорил улыбаясь Мари, – Чтобы удержать баланс между «выжить» и «выжить из ума». Так что наслаждайся жизнью, пока малыш молчит.

И я «наслаждался». Теперь повар готовил только те блюда, которые были сбалансированы, полезны и питательны, вместе со мной всегда ходил охранник или водитель, и ненавязчивое, но постоянное внимание мне было обеспечено. Отчитывались они лично перед Мари, а Тори я больше не видел. Постоянные командировки, разъезды по стране отдаляли нас друг от друга все больше, хотя куда уж больше. Тори каждый день присылал смс, интересуясь моим здоровьем и самочувствием. Сообщал, когда вернется. А приезжая, исчезал из вида. Либо бухал.

У меня никак не получалось застать его в нормальном состоянии, чтобы поговорить. А на все мои просьбы в смсках он обещал поговорить, но каждый раз что-то срывалось.

Последний раз, когда я его увидел, он был в своей комнате и допивал остаток прямо из горлышка бутылки.

– Тори, у тебя проблемы с алкоголем!

– Да я и сам вижу, что он уже закончился… Прости, Милош, мне пока нечего тебе сказать. Я очень устал и буду ложиться спать. Спокойной ночи.

И той же ночью я проснулся в своей постели и долго не мог понять, в чем дело, пока темная тень рядом с кроватью не качнулась, и сказала голосом совершенно трезвого Тори:

– Спи, спи Милош.

Утром я даже подумал, что мне это приснилось, но запах ватрушки в комнате был сильнее обычного.

После его очередного отъезда я зашел к нему в комнату за подушкой – с той, старой, запах уже выветрился. Тори только уехал, убраться в его комнате не успели, и мне хотелось перехватить его подушку перед тем, как заменят постельное. В корзине для мусора была куча смятых листов и я достал верхний, не самый скомканный, почитать.

«Мили! Любимый! Прости меня за дурацкое поведение за то, что я мудак. За ту пощечину у деда. За все плохие слова, что тебе говорил. Я не знаю, как тебе об этом сказать лично, и поверишь ли ты мне теперь…»

Ноги подкосились и я сел на пол, рядом с корзиной, вынимая и разглаживая другие смятые листы.

«Милош, милый Милош! Я не знаю, как к тебе относиться. Ты действительно изменился и изменил всех вокруг: меня, отцов, даже Альди и знакомых. Я боюсь этих перемен, потому что раскрыв тебе свои объятия и сердце, я стал беззащитным перед тобой, и твое признание убило меня. И теперь я не знаю, как верить людям, тебе, себе…»

Каждый последующий скомканный лист не повторялся, открывал мне что-то новое в отношении ко мне Тори, и видно было, что он силился высказать то, что у него на душе, но сам еще не мог определиться, как быть со мной.

«Ну правильно!», – Васятка философствовал на камушке, сложив на груди лапки. – «Ты рядом, беременный, влюбленный, никуда не денешься. Ему торопиться некуда.»

«Твоя скульптура божественна, я часто рассматриваю ее, Милош, и сердце болит от той грусти и безысходности, которую передал мастер, подметив ее в тебе. Я многое переосмыслил, думая, что потерял тебя, но твое признание снова все перевернуло с ног на голову. И мне очень трудно принять то, что наш ребенок Бубочка, которого ты носишь в себе, и которого успел полюбить я – от другого.»

«Мили, если ты меня простишь, давай попробуем…»

«Давай попробуем что? Пирог? Селедку с вареньем?» – бурчал сусел.

Все листы я вытащил, разгладил, сложил в папочку и спрятал у себя в комнате в чемодан. Потом прижимал к себе подушку и плакал навзрыд, понимая, что больше сделать ничего не смогу, все, что мог, я уже накуролесил. Дальше дело за Тори, но он же альфа. Упертый баран. Вместо того, чтобы прийти и поговорить со мной, он смотрит, как я сплю, бухает и пишет неоконченный роман из писем, где признается мне в любви и своей нездоровой тяге к такому непонятному мне.

Я попытался найти Рикки, который пропал с радаров, никакой информации о нем после тех слухов больше не было. Я даже подвязал постоянно блюющего Зорина нанять детектива, но и детектив не смог найти ни его след, ни след Войто.

Зори переносил беременность хуже, чем я, поэтому стал человеком настроения. Но ко мне у него было совершенно особое отношение – он всегда был мне рад и просил почаще к нему заезжать, потому что ему было рекомендовано побольше лежать, сказалась поздняя беременность. Он больше не боялся потерять мужа, потому что ему было совершенно не до этого.

Муж его всячески обхаживал, и не думал сбегать или менять его на молодого и стройного, но Зори чутко вслушивался в свое состояние и ему было однофигственно, что скажет муж.

– Зори, милый, я тебя люблю, – прежде чем приблизиться к капризному беременному, начинал издалека муж.

– А-а-аташол! – Зори был категоричен в то утро, когда я его навещал.

– Я тебе жареной картошечки принес со сладким лимонадом, – подлизывался Крис.

– Па-а-адашооол! – командовал Зори и Крис улыбался дурацкой улыбкой и кормил омегу с вилки.

Я бы не сказал, что Зори дурил. Просто он целиком и полностью отдался беременности и боялся сделать шаг влево, шаг вправо, чтобы не навредить ребенку. А остальное его просто не волновало.

На фоне этих отношений – не совсем нормальных, с нашей с Васяткой точки зрения – наше прохладное – как у хороших дальних знакомых – отношение с Тори меня до сих пор вымораживало. Мне так хотелось прижаться к нему, знать, что рядом есть надежное плечо, именно его плечо… Как тогда, на заимке. Меня любили и опекали очень много хороших людей – его и мои родители, друзья, знакомые – даже муж министра здравоохранения и юрист с книгоиздателем всегда искренне интересовались делами и помогали. Иногда даже эта опека была лишней и заставляла беситься – как в случае с о-папами. Но я принимал ее всегда с благодарностью и улыбками, а потом делал по-своему. Если меня ловили на непослушании, я быстро-быстро моргал глазами и вспоминал щеночков маленьких, только что рожденных, под дождем на помойке, и водопад слез тут же открывался. А перед этим никто не мог устоять. Вообще слезы у меня были подозрительно близко и могли включаться по щелчку из-за любой мелочи.

Люсий часто навещать меня не мог: Радеуш, сад, новая работа, – но по телефону мы с ним общались довольно часто. Вот и сейчас я жаловался, что застопорился на очередной главе второй книги, и вдохновения нет, из-под пера выходит какая-то тягомотина, и заплакал.

– У тебя профессиональное выгорание, Милли.

– Я профессиональный феникс.

– Ты устал, дорогой. Отложи книгу. Ведь это не срочно.

«Как же, не срочно!» – ворчал Васятка. – «Деньги тают, как снег на солнце, до выплаты за книгу еще как до Китая раком ползти, тошнота эта мешает писать… Опять твоя самостоятельность оттягивается, как резинка от трусов.»

Издательство первой книги двигалось к своему завершению, оказывается на правку и вычитку требовалось очень много времени. С волшебными палочками, которые будут продаваться отдельно, тоже дела шли хорошо – первую партию уже сделали и образцы лежали у меня дома.

После того, как новая прислуга, нанятая вместо Шиви, шарахнулась, разбив сервиз, который он нес на подносе, чтобы сервировать ужин, когда я напитывался вдохновением, размахивая палочкой и произнося заклинания подряд, освежая в памяти какое от чего – «аллохомора», «авада кедавра», «круцио», я старался перебирать палочки за закрытой дверью и без случайных свидетелей.

Свенсон Шубрич стал просто находкой, за что я не уставал благодарить Зорина. Он был заинтересован в выходе книги и больших доходах, поэтому через своего книгоиздателя-бету, которого он мне посоветовал, предложил развернуть предпродажную рекламную кампанию. Но на это нужны были деньги, в остаток которых Васятка вцепился мертвой хваткой и запрещал их трогать даже мизинчиком. Уж как я его ни обзывал, как ни уговаривал, но мистер Жабенций Сусликович ни в какую не разрешал мне потратить ни одного ома.

Его уверения были мне созвучны, все-таки мое шаткое положение с неизвестным отцовством ребенка могло в любую секунду взорвать общество и тогда я останусь без гроша, без помощи, без средств, и, возможно, без друзей.

Поэтому рекламную кампанию пришлось значительно сократить из предложенной и давать только бесплатные интервью, писать много разных заметок, вежливо отвечать растущему потоку комментаторов. Часть книги, по требованию издательства, пришлось удалить, и, естественно, поднялся шум из недовольных – тех, кто не успел скачать, но меня это не сильно волновало. Больше приходилось переживать по поводу интервью, в которых я старался отвечать с юмором и не повторяться из раза в раз.

После первого же опроса журналиста популярного молодежного радио, позвонил Мари и пожурил меня, напомнив, что известность имеет два конца, как и любая палка, и посоветовал мне придерживаться приличий. Папа Милоша просто восторгался, каким я стал умным и как все знакомые стараются сойтись с ним поближе, чтобы урвать хоть немного славы. А я не мог сдержаться, и в каждом интервью – на сайтах, в журналах и даже была парочка на телевидении – все-таки ходил по краю. Эпатажное поведение провоцировало внимание к моей персоне и к будущей книге. А это сейчас для меня значило больше, чем все рекомендации обоих о-пап, пекущихся о чести двух знатных родов.

Подумаешь, схохмил. Это, кстати, всё Василий виноват. И интервьюеры. Они задавали каверзные вопросы, даже невзирая на мою беременность и прочие детали. Одному я даже не сдержался и в конце нахамил. Прямо в прямом эфире.

– Если бы вы писали автобиографию, как бы вы её назвали?

– Васиссуалием.

Васятка тут же загордился и сделал даже парочку прыжков и кувырков, пройдясь колесом.

– Выругайтесь матом, но изысканно.

«ШТА?» – Мы с суслом переглянулись, но я тут же отбрил самоуверенного юного омегу-журналюгу:

– Мне папа не разрешает говорить изысканно.

– Вам не кажется, что вы исписались?

– Всем писателям так говорят. А я еще начинающий, поэтому исписаться по определению не мог. Учите матчасть.

Омега покраснел и поправил волосы, зацепив микрофон на ухе, но тут же продолжил:

– Что лучше – варежки или перчатки?

– Варежка, особенно когда она захлопнута.*

– Вы очаровательны! – сказал я журналюге улыбаясь, хотя мне хотелось ответить совершенно иначе – «Ошибочно считать, что добрый нрав и мягкий характер помешают пиздануть вас лопатой!» – но Васятка бдил. Старательно бдил и дергал меня за рукав, не давая переходить границу приличий.

– Не могу сказать того же о вас. – Ляпнул, не подумав, лупоглазый интервьюер.

– Ну тогда сделайте как я – соврите.

Зато остальные после этого перестали относиться ко мне, как к говорящей кукле и стали задавать действительно интересные вопросы. Очень многие из них были посвящены отношению общества к омегам, и я, вспомнив текст из земного интернета от «злой критикессы», накатал в своем блоге маленький постец с претензией на феминизм.

«У ПЕТЕНЬКИ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Общество: Дорогие наши милые и прекрасные омеги! Вот вам кубики с буквами Ж, О, П и А, предлагаем вам собрать из них слово «СЧАСТЬЕ»! Мы в вас верим! Вы все можете!

О1 (растерянно): Что-то у меня все время, я прошу прощения, «жопа» какая-то получается, что я делаю не так?

Общество: Плохо старался! Может, ты просто не настоящий омега?

О2 (волнуясь и радуясь): Вы знаете, вот я тоже долго собирал только слово «жопа», но теперь я смог собрать «апож». Да, это еще не «счастье», но уже и не «жопа»! Я так рад!

Общество: Так держать, все правильно, продолжай в том же духе, рано или поздно у тебя получится слово «счастье»!

О3: Э-э, простите, вы тут все с дуба рухнули, что ли? Вы не видите, что в слове «счастье» тупо букв больше? Вы в жизни не соберете из вот этого «счастье». Тут из необходимых кубиков только один, и вообще…

Общество (перебивает): Дал бог буквы, даст и мешок брюквы!

О3: Что-что? А нахера мне брюква? И при чем тут она?

Общество: Зато голодным не останешься!

О3: Я вам тут о другом говорю, вот, смотрите, кубики нужно взять другие…

Общество: А ты погляди на Петеньку, у него все получилось! Значит, это реально!

Рядом сидит альфа Петенька, у которого есть кубики с нужными буквами, он собрал слово «счастье» (ему помогал муж, он сидит возле него и очень рад за Петеньку).

О2: Ой, и правда, получилось, может, и я смогу!

О3: То есть вы реально не замечаете, что у него кубики другие?

Общество: Вот, погляди, есть целая коробка кубиков, иди выбери любые, какие только захочешь! Все в твоих руках! Ты все можешь!

Омеги заинтересованно копаются в розовой коробке. Там только кубики с буквами Ж, О, П и А.

О3: Послушайте, но тут же далеко не все кубики, где остальные буквы?

Общество: Вот вам не угодишь, омеги. Кубики вам дали? Дали. Полная коробка кубиков. Пример, когда у человека все получилось, вы видели. Что еще надо-то? Настоящий омега из любой ситуации выкрутится, из любых кубиков «счастье» соберет! Вечно вы виноватых найти пытаетесь! Хватит быть жертвами!

О3 (видит рядом голубую коробку, в ней с горкой насыпаны кубики на любой вкус и цвет): Подождите, возьму-ка я кубики отсюда. Ща у меня все получится.

Общество: Стоп-стоп-стоп! Это же альфья коробка! Мужские кубики! Помогите! Ущемляют!

О3 (не обращая внимания): Ну вот, я справился с вашим заданием. Где мои ништяки?

Общество, О1 и О2: А-а-а! Так ты альфа в омежьем теле! Так бы сразу и сказал!

О3: Звезданулись вы, что ли? Я омега! Вы сказали мне собрать слово «счастье», я собрал, в чем ваша проблема?

Общество: Но ведь омегам полагается брать кубики только из розовой коробки!

О3: Но ведь там только жопы!

Общество: Ну и что? Непонятно, как это может помешать составить слово «счастье», честно, непонятно.

О3: Ладно, тогда я объясню вам на пальцах. Видите средний?»

Я, разумеется, помня наставления о-папы Тори, разместил текст, как перепост, якобы автор – кто-то из сети.

О-о-о! Что тут началось! Комментаторы взорвали интернет перепостами, воплями, визгами, протестом. Позвонили сразу все – и юрист, и книгоиздатель, а папы с отцами даже приехали. Попили чайку, пообщались, погладили Бубочку, но перед этим заставили меня пост удалить. Из-за книги – как по-юридически дипломатично посоветовал Свенсон:

– Тут надо определиться – или книга, или революцию среди омег начинать. Низы пока не готовы подхватить знамя из рук беременного омеги.

Шубрич был мягок, но настойчив.

Да и Васятка подбрасывал в костер поленья – «Давай ты разберешься с отцом ребенка, издашь книгу, решишь вопрос с Тори и деньгами, а тогда уже, родной мой, будешь борцом за права омег.»

«Вася! А чего они меня все обижают? Почему они делают из меня тупую овуляшку-беременяшку? Я разозлился!»

«Ну почему все? Ториниус вот не делает. Вон прислал в смске «О, боже!» и смайлик с фейспалмом по телефону.» – Василий, традиционно, шел вразрез с моим первым, сиюминутным мнением. – «А ты, Таисий, чего хотел? Чтобы тебя с места в карьер признали гением и дали миллион миллиардов афов? Так вот, чтобы их заработать, надо уметь себя сдерживать. Учись, салага!»

Комментарий к 31. *заимствовала из интервью Степпентигера

текст взят у “Злая Критикесса” и переделан под омег. Ибо сама я так не умею.

====== 32. ======

– Милош, у меня проблема, – плакал в трубку Зори.

Его повышенная плаксивость меня не раздражала, потому что я сам все время хотел плакать, и в то же время была сдерживающим примером, как не надо делать.

– Что случилось? Я уже бегу, буду через тридцать минут, – придерживая трубку плечом, хватая сумку и застегивая легкие босоножки – конец весны был жарким и наконец-то я отогревался, жару я любил больше, чем холод, – торопливо отвечал, даже не смея предположить, что в этот раз приключилось. – Ты давай подробно рассказывай, не клади трубку. Болит что-то?

Я схватил ключи, бросил на ходу встревоженным Мари и Хирси, обсуждавшим меню и обустройство детской комнаты:

– Зори нужна помощь. Скоро буду!

– Болит! – всхлипнул Зори, – а муж на работе!

– Где болит? Скорую вызывай скорее! – я прыгал на одной ноге, вдевая второй в босоножку, но ремешки цеплялись за пальцы и упорно не хотели надеваться.

Хирси встал на одно колено и помог надеть босоножку, я уцепился одной рукой за его плечо, чтобы не завалиться.

– И что я им скажу? У меня писюн болит? Потому что я не знаю, как его укладывать! Это дурацкое белье, эта дурацкая жара, эта дурацкая беременность, – Зори взвыл так, что у меня заложило ухо. – Когда член встает, головка вылезает из плоти и начинает натирать. А по жаре это невыносимо!