Текст книги "Внутренний суслик (СИ)"

Автор книги: Inndiliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Снова сглотнул, и Тори приподнял голову:

– Тошнит? – участливо спросил, разглядывая мои алеющие щеки.

Я свел глаза в одну точку и прислушался к себе.

– Нет. Хуже.

Четко очерченные влажные губы, розовый язык, мелькнувший на мгновение, мускулистые руки, закинутые за голову, действовали на меня как афродизиак.

«Деррржаться нету больше сил», – пророкотал Василий механическим голосом Птицы Говорун из мультфильма.

Я протянул руку и погладил Тори по щеке, мелкие уколы от небольшой щетины добавляли приятных мурашек, поднимающихся от пальцев по кисти вверх. Тори замер, закаменев лицом, сжал зубы, боясь спугнуть первую ласку. Медленный тягучий вдох, и грудь его поднялась вверх.

Лёжа гладить было неудобно – рука выворачивалась. Я привстал на локте и провел кончиком указательного пальца по кромке верхней губы. Тори лежал, глядя в потолок, но потом не выдержал и скосил глаза, с любопытством разглядывая мое сонное лицо. И неожиданно схватил палец ртом, крепко прихватив губами. Мягкий язык влажно прошелся, лаская, по подушечке, и Тори прикрыл глаза, расслабляясь и посасывая палец.

Это смотрелось так эротично – натянутые на палец, как на член, губы, расслабленное, томное лицо, что я решил сдаться.

«Наконец-то», – недовольно протянул Васятка.

Сладкий поцелуй, даже лучше, чем я мечтал со дня приезда Тори, прервался внезапно выдохом мужа:

– Роджерс… что-то его давно нет.

«Хоть бы в туалет не провалился», – подхватил Васятка.

И тут за окном раздался треск и громкий грохот. Я отшатнулся, Тори соскочил с постели и ломанулся раненым лосем к двери.

Я упал на постель и решил не бегать, потому что от испуга подкатила тошнота.

Пока я пытался успокоиться и медленно продышаться, чувствуя, что паника и желудок успокаиваются, на пороге появились Тори и Роджерс, живы-здоровы и без коричневых оттенков.

Тори улыбался, а великовозрастный балбес виновато зыркал на меня, укрытого одеялом.

– Извините, Милош, я за ветку дерева зацепился, и она… отломалась, придавив меня. – Свежие царапины на руках и животе подтверждали его слова.

За завтраком, который организовал Тори, Роджерс наворачивал яичницу с гренками, заедая салатом из овощей, как оголодавший бульдозер.

Его история оказалась смешной, как и сам он, с плохо промытыми от масла волосами, зализанной кверху челкой, сосульками висевших волос.

«Вылитый Снейп в молодости», – крякнул в восхищении Васятка.

«Снейп таким придурком не был», – возразил я суслу.

«Папино несчастье» из Таёжного, оказывается, потащился в тайгу за цветком, который растет только в определенном месте, потому что хотел завоевать интерес одного омеги.

«О! А потом принеси ему черевички, черта в кармане и приведи двенадцать месяцев. И рыбку золотую», – насмехался Вася.

– Милош, простите, – не поднимая глаз, стесняясь, спросил Роджерс. – Я знаю, что вы шаман, не могли бы вы помочь мне приворожить омегу?

Тори поперхнулся чаем, (он с утра не завтракал обычно, минимум – бутерброды, и то последнее время при мне ел с опаской, опасаясь повторения бунта организма на наш с Бубочкой выбор продуктов).

Еще тогда, сразу после проведения «обряда» по снятию порчи, когда после Виччерри в комнату зашел о-папа Тори и нам так и не удалось закончить начатые ласки, я собрал всех на кухне. Чужие уже ушли, и я объяснил всем присутствующим, что не шаман, мальчик просто попался впечатлительный, и проникся до такой степени, что сам поверил. Привел их в комнату и показал атрибуты: наполовину оплавившиеся смешные дедовские свечи со снеговиками, собачками и елочками, «шар оракула» с искусственным снегом и фигуркой снеговика, кружку, из которой пил воду. Затем доступно объяснил, что обряд был проведен в шутку, а Виччерри настолько верил мне, что излечился самовнушением. Да и дед подтвердил, что в волке нашли его пули, и что его смерть тоже не моя заслуга. А уж про выдумки сельчан родители Тори и сами знали не по наслышке, прожив рядом с ними какое-то время в молодости. Поэтому муж был в курсе моего отношения к «шаманству», и мне казалось, что я смог переубедить его.

– И зачем тебе привораживать омегу? – Нахмурился я. Честно говоря, это уже стало переходить все границы и тяготить меня.

– Видите ли, Милош, – Роджерс поправил сползающую с плеча футболку Тори, которая ему была великовата, – Лесли не воспринимает меня, как альфу. Как друга, как товарища по проделкам, но своим мужем он меня не видит. Как-то он обмолвился, что если бы ему принесли цветок ориниса, – он кивнул головой на поникший белой головой цветок, стоящий в стакане с водой, – то он поверил бы в чувства альфы. Потому что достать такой цветок очень трудно, и цветет он только в конце весны в наших краях, когда сходит снег, в труднодоступных местах.

Роджерс крутил в руках вилку, волнуясь и сбиваясь, пока неосторожно не ткнул ею себе в лоб, почти рядом с глазом. Он тут же положил вилку на стол и схватил в руки чашку с чаем, возя ею по столу. Альфа был все еще бледным от потери крови, но на щеках выступал румянец.

– Так ты думаешь, что даже цветок не поможет? Хочешь перестраховаться, чтобы я дунул-плюнул, и у вас образовалась крепкая семья? – хмыкнул я.

Альфа поник головой.

– Я не вижу своей жизни без Лесли. Он любит пить кофе без сахара, вишню и черешню, но черешню даже больше. Не любит срезанные цветы. Читает запоем книги про космических пришельцев, боится высоты и плавает, как рыбка. Он мечтает выучиться на дизайнера и создать свою линию одежды для омег. Завести щенка и назвать его Буч.

Роджерс поднял на меня взгляд несчастного влюбленного, и у меня защемило сердце.

«Баранкин, будь человеком!» – Василий скривился, собираясь заплакать и шмыгнул черным мокрым носиком. – «Помоги балбесу, а?»

«И как ты себе это представляешь?» – Возмущенно воззрился я на суслика. – «Дунуть-плюнуть-обмануть? Ну ты-то знаешь, что я не шаман, Вась?!»

«А ты подскажи как ему правильно поступать. Тыжпсихолог вон какой – и Зизи помог, и Люси, и вообще…»

Я тяжко вздохнул и отобрал у парня чашку, пока он не обжег себе руки.

– Хорошо, что здесь лампочек нет.

– А, нет-нет… я лампочку в рот брать не буду…

«Какой сознательный», – не успел сказать Василий, как тот продолжил:

– Я в детстве засовывал ее в рот, ездили к врачу, чтобы вынимать. Два раза. – он грустно улыбнулся. – Вы не думайте, что я все время такой несчастливый. Я рядом с Лесли становлюсь таким счастливым, что обо всем забываю…

– А почему два раза? – Спросил Тори, уложив руки на столешницу и с усмешкой разглядывая то альфу, то меня.

– Ну, когда врач достал лампочку у меня изо рта, в кабинет зашел второй и поинтересовался, с чем я в этот раз к ним приехал. А врач и сказал – лампочку в рот засунул, умник. Второй и говорит, ну как так-то? А вот так – сказал я и показал…

Мы с Тори не удержались и сдавленно фыркнули в унисон.

– Роджерс, а как тебя папа от себя отпустил в такой опасный поход за цветком?

– А он не знает, я ему сказал, что поеду в город, там у друга заночую. Так что он меня не ждет. – Смутился альфа и даже кончики ушей у него покраснели, просвечивая сквозь сосульки темных волос. – Так что, Милош? Вы мне поможете? – Он с надеждой посмотрел на меня.

– Помогу. Но тебе придется самому хорошенечко над собой поработать. – Я встал, набрал несколько травок из дедовых запасов в подписанных баночках, заварил их в маленьком темном чайничке, добавив только те, что знал. – Вот это средство снимет с тебя твою криворукость. А для того, чтобы изменить свою жизнь, ты должен пойти в армию и отслужить там… – я посмотрел на Тори. – Сколько у вас в армии служат?

– Год.

–… отслужить год. Тогда у тебя с омегой и наладится. Не с этим, так с другим.

«Таааасяяя! Какой же ты молодечик! Армия и не из таких делала мужчин! Верное решение, Тасюнчик!» – Василий от души аплодировал, с восторгом глядя на меня.

– А я не могу! Мне не надо других омег! Мне только Лесли нужен.

– Чего это ты не можешь служить? – Удивился я.

– Папа не пустит. Да и за год Лесли может найти себе кого-то и… – тяжелый вздох перешел во всхлип, но Роджерс сдержался.

– Ну так и живи тогда всю жизнь с папой. Он тебя и замуж не пустит. А если Лесли найдет себе кого-то, пока ты служишь, то это намного лучше, чем если ты выйдешь за него замуж, а он найдет другого и свинтит с ним в дальние дали после замужества. Не находишь?

Тори помалкивал в тряпочку, только иногда заинтересованно поглядывал на меня из-под ресниц.

– Тебе самому не надоело жить с папой? Неужели ты не хочешь что-то изменить в своей жизни?

– Хочу. Очень хочу. Но папа расстроится… – пригорюнился Родджерс. – А по-другому никак нельзя?

– Знаешь, Роджерс, один чувак как-то сказал: «Как мотивировать себя что-то делать? – Да никак, оставайтесь в жопе.»

Альфа покраснел и засопел носом. А Тори крякнул и встал из-за стола, начав мыть сковородку.

Потом, вечером, в постели, перед тем, как рассказать Бубочке сказку, Тори спросил меня:

– Не боишься угробить парня, отправляя его в армию? Ты же омега, у тебя должен быть какой-то родительский инстинкт, особенно к таким «несчастьям», как это, за стеной?

– Во-первых, у меня должны быть мозги. А инстинкт как раз и подсказывает мне, что рядом с папой он так и загнется, никем не став. Странно. Неужели ты думаешь иначе? Вроде такой крупной компанией владеешь, должен в людях разбираться? – Я лежал в кровати с приспущенными до лобка пижамными штанами, а муж гладил выступающий небольшой живот и с любопытством смотрел на мои губы и мимику.

– Вот потому и спрашиваю, что думаешь слишком по-альфьи. Именно так, как посоветовал бы ему я. Это-то и странно, да, Бубочка? – Обратился он к животу, целуя его мягкими губами возле пупка.

Весь день мы делали вид, что утром ничего не было. Но магнетизм так или иначе сталкивал нас и дыхание менялось, учащалось, взгляды замирали, наливаясь предчувствием желания, казалось, разлитого в воздухе.

– Бубочка хочет не этого. – Штаны возле резинки приподнялись палаткой, красноречиво намекая.

– А чего хочет Милош?

Попа предвкушающе сжалась, увлажняясь, живот покрылся мурашками, мелко подрагивая.

«Да скажи ты уже, Тася! Скажи ему!» – Васяткин голос дрожал.

Но такие простые слова никак не могли продраться сквозь горло. Потому что мысли о прежнем липучем Милоше не давали мне поступать так же, как он. Я – не он. Не слизняк.

– Мира во всем мире. Позагорать на солнце возле моря… Мармелад, зефир, известку пожевать… – мямлил я, незаметно ёрзая попой по простыни. – «И чтобы ты не воспринимал меня придатком к Бубочке…» – подумал, но не сказал.

– Трусишка, – улыбнулся Тори. – Новый Милош никогда меня не обманывал. Неужели сейчас будешь врать?

– Т…тебя, Тори. Тебя, – выдавил я пересохшими губами и закрыл глаза, чувствуя, как щекам стало жарко.

Тори впился в мои губы, пытаясь сдерживать себя, но я не позволил ему сдерживаться. Вцепился в плечи, прижал к себе, впитывая жар его тела, тая под сильными руками, крепко держащими меня. Мне было все равно, что за стеной находится этот мальчик… Все равно, что я не собирался поддаваться на чары Тори. Все равно, что он подумает обо мне. Мне был жизненно необходим этот человек, его улыбка, его надежное плечо и… и упирающаяся мне в бедро часть этого человека.

Голову повело, запах ванили вплывал в меня, впитывался порами, возносил на небо, к звездам, в ушах звенело…

Звон перекрыла тихая ругань, доносившаяся из соседней комнаты.

– Ториниус, помогите, пожалуйста, – послышался мне голос Роджерса. – Я застрял в разбитом окне. А мне в туалет хочется…

Тори рыкнул так, что у меня чуть кровь в венах не свернулась, оторвался от меня, натянул штаны на голое тело, попытался поправить вылезавший из штанов орган, но после нескольких неудачных попыток плюнул и пошел в соседнюю комнату.

– Удачно висишь, Роджерс! Я как раз одно дело не закончил! – грозно сказал муж.

– Я… Я не хотел вас беспокоить… – всхлипнул альфа.

А меня разобрал смех.

====== 27. ======

– Нахрена ты полез в окно, идиот? Ты что, не видел, что оно маленькое? – Тори старался не кричать, но слышно было хорошо.

Меня терзал нервный смех, вся эта ситуация с Роджерсом, накопленная неудовлетворенность и такой идиотский облом грозили перейти в истерику.

– Я не хотел вас отвлекать… мешать…, а в туалет очень хотелось… ну и я думал прошмыгнуть через окно…

– Благодетель херов! Мозгов, как у курицы! Не порезался, идиота кусок? – Рублеными фразами зло бросал муж.

– Нееет, я застрял, а окно уже потом разбиииилось, об стеееену, – начал завывать невезучий альфа.

– Ну тогда повиси чуток. – Тори решительно вышел из комнаты, прихватив фонарь, на улице уже было темно.

Через три минуты вернулся обратно, держа в руке что-то длинное и темное, без света ничего не было видно, а свечу зажигать я не стал.

Громкий ор Роджерса испугал меня, я дернулся и чуть не свалился на пол. Ухватив фонарь, подтянув штаны, я аккуратно вошел в комнату и в прыгающем пятне света увидел, как Тори охаживает крапивой голые ягодицы Роджерса.

– Думай головой! Думай головой, придурок! Думай башкой своей вначале, а потом делай! – после каждого удара приговаривал Тори.

– ААААААА! – орал Роджерс, дергаясь в окне, поджимая покрасневшую задницу.

Я подошел к Тори и ухватил его за руку с крапивой, со стеблей которой сыпалась земля. Муж замер и тяжело задышал. Я отпустил руку и обнял со спины, скрестив руки на его достоинстве. Прижавшись щекой к широкой спине, перемежая слова поцелуями, потерся своим стояком между крепких и круглых половинок, четко очерченных мягкими штанами:

– Тори! Он уже все понял! Хватит… – дыхание сбивалось, горячая кожа под моими губами покрывалась мурашками, а мой стояк набирал силу, туманя мозги. – Лучше помоги ему выбраться.

Я нехотя оторвался, держась одной рукой за восставшую и звеневшую от напряжения «совесть», нашел в нашей комнате бутылку с маслом, которым вчера поливали голову этому придурку.

Естественно, когда я вернулся, альфа все еще висел головой в окне, но штаны уже были на месте. Тори пробовал достать его насухую, но я-то знал, что не смажешь – не поедешь.

Полив тонкой струйкой на бока этого несчастья маслом, отошел в сторону и Тори помог вывинтиться незадачливому альфе с криками и стонами, оберегая раненую ногу, из бойницы окна. Едва приняв вертикальное положение, пацан тут же рванул на улицу.

– Полей мне, пожалуйста, Милош.

Тонкая струйка воды в свете того же фонарика зажурчала над ведром. Вкусный запах мыла, темнота, дуновения ветра из разбитого окна соседней комнаты, доносящие запах ватрушки, плещущийся муж, навевали романтическую обстановку, но надо было подумать об окне – выбитое стекло значило, что все втроем мы завтра проснемся с обложенным горлом и заложенными носами. Даже вчетвером, если учитывать Бубочку.

Тори, знамо дело, отправил меня спать, предварительно укутав в два одеяла и поцеловав, и я провалился в сон под мерную возню и перестук молотка.

Заколоченное фанерой окно снаружи и прибитое одеяло изнутри комнаты не дали нам заболеть, но заимка к утру выстыла. Когда я проснулся, Тори уже подкидывал дрова в печку, заново растапливая ее, мокрый чайник со свежей водой стоял на огне.

– Не выползай, застудишься. Вот прогреется немного, тогда…

Забота мужа была приятна, но осознание, что все это только ради Бубочки гасило любую радость. И мысли о том, что вчера я был готов отдаться Тори, когда за стенкой лежал этот юнец, привели меня в удрученное состояние. Да еще накатившая тошнота и дождь, стучащий за окном, вогнали меня в депрессию на раз.

– Ты чего, Милош? – Тори подошел поближе и положил руку мне на лоб. – Плохо?

– Буууубочка… не тошни папууу, – попросил я фасолинку в животе.

– Кисленького хочешь? – заботливо спросил муж.

– Я хочу чтобы ты был беременным, а я мог спокойно писать книгу, – честно ответил, подавляя позывы.

Весь день шел дождь и мы вынуждены были ютиться втроем в небольшом помещении. Тори пытался посадить меня на колени во время позднего завтрака, когда тошнота прошла, но мое настроение соответствовало погоде – хотелось плакать, все раздражало и бесило.

Муж постоянно выходил из дома под дождь, накидывая плащ, и подкладывал дрова, растапливая баньку. Надо было помыться всем. Особенно Сальному Роджерсу. Хотя и мне уже хотелось попариться.

Продолжение книги не писалось. Зато я, хитро поглядывая на мужа, решил написать драбблик на соооовсем другую тему. Настроение стало подниматься, и даже бормотание альф на заднем плане не отвлекало.

Жанр: ПВП, НЦ21, герои: омега/альфа, предупреждения: БДСМ, омега – актив.

Раз потрахаться не вышло, будем сублимировать.

Драбблик шел, как член по смазке, слова ложились на бумагу ровно, как реченька лилась. Практически без исправлений. Васятка подзуживал, бегал вокруг меня, потирая лапки. Альфа у меня был списан с Тори, а омега, конечно же, с меня. Только цвет волос поменяли, светлый у альфы, темный у омеги, но все остальное осталось без изменений. Даже расположение родинок и шрама на левой ягодице.

Из БДСМ я взял только обездвиживание и связывание, какой из меня дом, смех да и только. Все эти черные кожаные наручи на мускулистых руках и ногах, ремни, распорки, сопротивление альфы – да-да, сопротивление, и нет – это не было изнасилование, это была ролевая игра, альфе так нравилось. Вернее омеге нравилось, и он попросил своего любимого альфу поиграть, поменявшись местами. Это безумно заводило. Дело дошло уже до большой порции смазки и тут я поднял глаза к потолку, чтобы найти синоним слову «скользкий» и заметил, что в комнате тихо. Слишком тихо. Только дождь лупит по оконному стеклу.

Альфы смотрели на меня, как волки на овечку.

«Вась, а что случилось? Я что, постанывал вслух? Или ёрзал?»

«Тась, я вообще-то с тобой был. Глянь в зеркало, мож с одеждой что не так?», – Василий растерянно присел на песочек, поводя ушками.

Я, вытянув шею, заглянул со своего места в маленькое зеркало, висящее на противоположной стене и понял, почему у альф такая реакция. Томное выражение лица, влажные и припухшие губы, которые я неосознанно и часто облизывал, щеки алели легким румянцем, прядь волос, выбившаяся из косы, завивалась локоном. Взгляд был плавающим и мутноватым.

– Милош, ты прочитаешь нам, о чем пишешь? – откашлявшись, спросил Тори.

– Да, Милош, пожалуйста! Ваша книга такая увлекательная, хоть и про детей, но мир затягивает в себя почище космоса. У нас в поселке все вашу книгу прочитали. Даже старички. Мнение, конечно, у всех разнится, но пишете вы очень интересно. – Роджерс уже не чувствовал себя виноватым, видимо привык по жизни косячить и тут же забывать об этом. С таким количеством косяков это было неудивительно.

«Вась, как думаешь, зачесть?» – хмыкнул мысленно.

«Ну, если ты полагаешь, что это поможет вам наладить с Тори отношения…» – в той же манере отбрил Вася.

– Я никогда не читаю незаконченное. – Охладил их пыл тоном. – И вообще вы мое вдохновение испугали. Не мешайте.

«Так, Васятка, на чем мы тут остановились?», – я вернулся глазами к блокноту.

«… скользкие от смазки руки схватились за пенис альфы и омега по привычке чуть было не направил член в себя, но сморгнув, спохватился. Похотливая задница чуть было не испортила всю игру…»

Написав еще несколько страниц я почувствовал настоятельную потребность выйти на улицу подышать.

… – а человек может измениться? – Роджерс почесывал зудящий зад и внимательно смотрел на выстругивающего из деревяшки чопики Торина.

– Хм, вопрос, конечно, интересный. Механизм, запущенный с ошибкой в алгоритме будет порождать новые и новые неправильные конструкции, всё, что может сломанная матрица, это печатать искажённые копии. Машину можно исправить, а в человеке нельзя вернуться к истоку и перезаписать код*. – Тори говорил серьезно, хмуря брови, сосредоточенно снимая тонкую стружку с палочки.

– Значит, люди не меняются? – Роджерс поправил раненую ногу на стуле и откинулся на спинку.

– Кардинально – нет. Только в мелочах. Нe стоит предоставлять человеку кредит доверия, если он уже несколько раз демонстрировал свою неплатёжеспособность.

Меня обдало кипятком. А потом заморозило. Вон, значит, как.

Василий тут же встрял со своими пятью копейками:

«Логично. Ты бы тоже так думал, Таисий Валерьевич. Да так и есть. Вспомни хоть одного человека, который бы изменился? Был злым и вредным, а потом стал добрым и пушистым?»

«Почтальон Печкин», – пришло на ум. – «И я.»

«Тори не смотрел этот мультик и не знает, что ты попаданец», – грустно вздохнул Васятка. – «Может все-таки признаешься?»

«Вась… Не начинай…» – устало выдохнул я. – «Я бы тоже неадекватно отреагировал, услышав про пришельцев и попаданцев в реальной жизни. Что уж говорить про Тори, который относится ко мне предвзято. Если бы настоящий Милош не накосячил с Войто, можно было бы попытаться. А так – отправят в клинику, отберут Бубочку и будут лечить до морковкина заговенья. То есть до моего заговенья.»

Альфы обратили внимание на меня, замершего у порога, и Тори поднялся накрывать на стол. На плите давно томилась картошка с мясом, кислая капуста из холодильника была полита маслом и посыпана лучком, чайник со свежей водой поставили на огонь.

Я вяло ковырялся в еде, переживая еще и еще раз тот факт, что как бы я ни бился, мои отношения с Тори всегда будут с позиции виноватого. Вначале я буду придатком к Бубочке, а затем меня вообще выбросят, как ссаную тряпку, даже если я признаюсь, что я не я, и хата не моя, и все, совершенное Милошем ко мне не относится. Почему-то вспомнился Шиви – стройный, небольшой, с идеальной прической, идеальной фигурой, безотказный и удобный. Полная противоположность мне.

– Милош, а как армия поможет мне в отношениях с Лесли? – Роджерс наворачивал картошку с аппетитом и заодно решил прощупать почву, заинтересованно кидая на меня взгляды.

Я тяжело вздохнул и посмотрел на это ободранное недомытое несчастье. Вот если его отмыть, дать немного уверенности в себе, а цели добиваться он умеет – вон как вцепился в меня клещом, и будет нормальный альфа. Не сразу, конечно, но потенциал есть.

– А как ты представляешь свою жизнь с Лесли? – вопросом на вопрос ответил я, и Васятка тут же захихикал.

«Ну и кто у нас Изьевич теперь?»

Я вяло отмахнулся от приколиста. Настроения не было никакого. Все, что бы я ни делал, пропадало втуне. Дурацкое прошлое перечеркивало отношения с Тори жирным крестом и будущее казалось мрачным и непроглядным.

– Ну-у-у… – Роджерс поднял глаза в потолок ненадолго и тут же вернулся к недоеденной картошке, подбирая с тарелки кусочки хлебом, аккуратно жуя корочку. – Я бы хотел жить с ним в отдельном доме, недалеко от папы, помогать ему в работе, быть все время рядом, готовить ему еду, – он смущенно посмотрел на Тори, а потом снова на меня.

– Ну и зачем Лесли такой груз в виде великовозрастного дитяти, ходящего хвостом за ним, заглядывающего в рот, и вместо помощника вешать себе на шею тебя и твоего папашу, который будет с вами везде и даже в спальне? – я саркастично приподнял брови. – Что ты, как альфа, способен дать любимому омеге?

Роджерс опешил, завис, начиная стремительно краснеть, и кусочек хлеба выпал у него изо рта. Он покраснел еще больше, и нервно погрыз ноготь на правой руке. Закусил нижнюю губу и растерянно посмотрел на меня.

– Но как же… А как же любовь? Я все для него… Я… Я не знаю.

Стало сразу заметно что альфа еще пацан пацаном, витает в облаках, и за спиной папы жизни не видел. Было жаль макать его лицом в эту самую жизнь, но как еще он узнает о прозе?

– Незамутненная прелесть. С твоим отношением к жизни тебе бы стихи писать. Любовь-кровь, цветочки -…

«… хуёчки» – тут же подсказал Василий.

… – василёчки, ботинок – полуботинок, – не удержался я от сарказма. – Ну-ка, расскажи подробнее, что ты делал для того, чтобы Лесли понял, что лучше тебя никого на всем белом свете нет?

Тори уже доел, допил чай, ненавязчиво ставя передо мной вазочку с вареньем. Ему уже давно надо было идти подкладывать дрова, но он сидел и внимательно слушал наш разговор «за жизнь».

Роджерс пожал плечами, перебирая ответы, пошлепал губами, шмыгнул носом, но так и не нашелся что сказать.

– То есть ты просто подождал, потом ещё подождал, и проблема не решилась сама? Очень странно, даже не знаю, ты сделал всё, чтo мог. – хмыкнул я. – Пока ты не станешь самостоятельным и не начнешь отвечать, как минимум, за свои поступки, тебе семью создавать противопоказано, Роджерс. И только армия сможет сделать из тебя настоящего альфу. Прости, но правда такова, что рядом с папой ты так и останешься навсегда безответственным.

– Папа говорит, что идеальный альфа… – начал было он, но я перебил.

– Идеальный альфа не пьет, не курит, не играет в азартные игры, не смотрит на других омег, никогда не спорит и не существует.

Я вложил в рот большую ложку клубничного варенья, запивая глотком несладкого чая и зажмурил глаза от наслаждения.

– Папы не всегда бывают правы, Роджерс. Они тоже могут ошибаться. А теперь прости, но я иду в баню. А ты можешь и дальше верить в смерть после жизни, любовь после секса и крем после бритья.

Тори отмер, когда я взял большое полотенце и пошел под дождь, даже не озаботившись плащом.

– Там на полке шапочка лежит, надень обязательно, чтобы голову не напекло!

– Это вряд ли. На мои рога ее не натянешь, – хмуро буркнул я не оборачиваясь, и шагнул под струи дождя, мешая холодные капли с неба с текущими по щекам слезами.

В бане я прорыдался вволюшку, от обиды на судьбу, которая забросила меня в такие непростые обстоятельства, где все мои начинания и усилия гасились об огромную непрошибаемую стену недоверия Тори.

«Стоп-стоп-стоп!» – Василий выставил перед собой лапки и помахал когтистым пальчиком перед лицом. – «Как это – все начинания? А книга? А чудесный хендмэйд? В конце-концов у тебя пока что есть Бубочка. Мы еще повоюем-попоем. Да и голос у тебя чудесный. Все еще у тебя впереди. Подумаешь – непрошибаемый альфа сказал не то, что ты хотел услышать. А мы с тобой упертые, еще посмотрим у кого длиннее лали-лалай. Ну-ка улыбнись! Вот так! Уже лучше! И марш в парилку, нечего задерживать остальных.»

Лежа на нижней полке, вдыхая душистый запах запареных веников, деревянных лавок и сам тот дух деревенской бани, присущий всем баням, я все-таки натянул шапку на голову и попытался расслабиться. Но мысли о Тори, о проведенной здесь неделе, где он был домашним, заботливым, предупредительным и внимательным, совершенно непохожим на собранного делового бизнесмена, презрительно относящимся ко мне, как вначале знакомства, навязчиво лезли в голову, выжимая горючие слезы из глаз. Эта дурацкая любовь, опутавшая все тело, отравившая все поры, связавшая меня по рукам и ногам, мучила меня невыразимо. Контраст заботливого отношения Тори к Бубочке во мне и его слова о том, что люди не меняются, разрывал душу в кровавые ошметки. Я позволил себе мечтать о том, чего у меня никогда не будет. О любви этого альфы. А сам вляпался в эту трясину с головой. Создавалось ощущение, что я тону, тону, нащупывая дно кончиками пальцев, вытянувшись в струнку, в этой затягивающей тине по самый подбородок, не в силах вдохнуть полной грудью, боясь пошевельнуться, иначе еще чуть-чуть и утянет на дно, захлестнет с головой эта страшная, щемящая, горькая любовь.

Скрипнула дверь, пахнуло озоном, дождем, по низу потянуло холодным воздухом.

– Так ты любишь быть сверху? Почему сразу не сказал? – игриво произнес Тори, входя в парилку в одном полотенце на бедрах, и закрывая дверь. – Конечно, так, как ты мечтаешь, не будет, но сверху ты можешь попры… – он осекся, всмотревшись в мои глаза. Видимо, в них было что-то такое, что заставило его посерьезнеть и шагнуть ко мне, поднимая и прижимая к себе. Молча. Обнимая нежно и чувственно, зарываясь в волосы, вдыхая мой запах.

Он усадил меня на колени, сев на пол, потому что там было прохладнее всего, тыльной стороной ладони вытер лицо и без улыбки спросил:

– Какие страхи тебя терзают? Что ты надумал, Милош? Чего боишься? Все будет хорошо, поверь мне. Мы справимся. Ну, расскажи мне, и тебе станет легче. – Он поправил шапку на моих волосах и ободряюще улыбнулся.

– Шиви…

– Шиви в прошлом. И давно. То, что я не увольнял его, не говорит о том, что я собирался с ним продолжать отношения. Хотел помочь ему с трудоустройством, выгнать взашей было бы непорядочно по отношению к нему. Но тут я поступил непорядочно по отношению к тебе. Дурак, прости. – Тори наклонил голову и поцеловал меня в метку.

– Бубочка…

– С Бубочкой все будет хорошо. Ты здоровый, сильный, умный, я рядом. – Тори нежно улыбнулся. – Знаешь, я не думал, что так полюблю малыша, когда составлял контракт. Но теперь все изменилось.

Тори погладил меня по лицу кончиками пальцев.

– Давай я тебя помою. Не надо тебе долго быть в парилке.

Он натирал меня пахучим мылом рукавичкой-мочалкой, пока я лежал на лавке, без какого-либо сексуального подтекста, обдавал водой из ведра, снова намывал, нежно проводя мочалкой или мыльной рукой, намылил голову, делая массаж, в несколько заходов ополоснул волосы, обернул в простынь и донес до дома на руках, укладывая в постель.

– Спи, Милош. Все страхи твои я смыл. Теперь все будет хорошо.

Мне тоже хотелось помыть Тори, водить по телу мыльной рукой, гладя скользкую кожу пальцами, но я был безвольной тряпочкой и все, что мог, блаженно закрыть глаза и провалиться в сладкий сон.

====== 28. ======

Меня разбудил гром. Непогода разыгралась, и ливень за окном стоял сплошной серой стеной. Молния сверкнула вдалеке.

– Раз, два, три, четыре, пять… – шепотом посчитал я.

Ба-ба-бах! – раскатисто бухнул гром. Отлично, значит до эпицентра пять километров. Меня бабушка в детстве научила. Оказаться в центре грозы было страшно. Однажды она меня застала в чистом поле, я пряталась под кучей сена и ничего страшнее в моей жизни не случалось. Бабушка потом водила меня к соседке, выкатывать яйцом. Дикий, первобытный ужас охватывал меня каждый раз во время грозы. Я впадала в ступор и все мысли улетучивались. Замирала испуганным сусликом, сжималась в комок до судорог и дышала через раз. Вот и сейчас крупная дрожь стала бить меня. Уперся ногой в простынь, напрягая мышцы, и судорогой свело ногу. Я тихо вскрикнул, и Тори тут же поднял голову с подушки.

– Что случилось, Милош? Где болит? – испуганно спросил он, глядя на мое перекошенное лицо и запрокинутую голову.

– Судорога. Нога, – простонал я, тяжело дыша и стараясь уложить правую ногу так, чтобы спазм прошел.

Муж откинул одеяло и жесткими пальцами прошелся по ноге, разминая сведенные мышцы.

–АЙЙЙ! – громко вскрикнул я, морщась от болезненных ощущений, но боль стала отступать.