Текст книги "Внутренний суслик (СИ)"

Автор книги: Inndiliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Тебе в одиночестве пригодится, – он старательно отводил глаза и кусал губы без того яркие и пухлые. – Ну, или будешь делать с его помощью отличное картофельное пюре, – улыбнулся он и поцеловал меня в щеку, прощаясь.

====== 37. ======

Комментарий к 37. УИИИИИ!!!

Спасибо большое Княгинишня https://ficbook.net/authors/1914782 за восхитительную обложку!

http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/8/2708769/85670928.jpg

Василий со мной не разговаривал, отвернулся спиной и стоял памятником самому себе уже очень долгое время, с тех самых пор, как я получил смску от Люсия, что меня ждут в условленном месте и примут без объяснения в хорошую компанию.

«Хер ли с тобой разговаривать? – хмуро бросил он через плечо. – Ты все равно меня не слушаешь».

В трейлере с разномастными хиппи, едущими на летний песенный праздник, – что-то типа Грушинского фестиваля, – вместе со мной ехало одиннадцать человек: три омеги, один из которых был беременным на раннем сроке; его альфа – весь в татушках и дредах, который заботливо останавливал трейлер каждый раз, когда его синюшному мужу хотелось поблевать, и все вываливались из машины и дышали воздухом с другой стороны от трейлера под неприглядные звуки; два колоритных альфы – свободных, по крайней мере я не заметил их интереса к имеющимся двум омегам и альфа-водитель с желтым ежиком волос; три беты разного возраста и внешнего вида. Видеть сразу столько нетипичного вида представителей альф, бет и омег было очень непривычно. У всех, кроме меня, были татушки, яркий цвет волос, разноцветные шмотки. Путешествовать с этой компанией после того домашнего аристократического общества, в котором я провел так много времени, было странно. Так странно, что я должен был бы почувствовать воздух свободы и дышать им с радостью, но этого не было – вина тяжким грузом обрушилась на меня и придавила неподъемным камнем.

Я перебирал события последних дней, чтобы частично очистить совесть: письмо, которое я оставил Тори на столе в отеле, писалось целую неделю. Я выверил его, тщательно подбирая слова, многажды переписывая, пока не привел в идеальный вид. Мне кажется, я запомню его на всю жизнь дословно: «Я знаю, что словом «прости» нельзя решить любую проблему, и все же прости, если сможешь, Тори».

«Ты думаешь, что идеалист? Что сделал всем хорошо? – встрепенулся Василий. – Хер! Ты никого не пожалел! И никому не сделал лучше! Ни родителям, ни Бубочке, ни себе! Эгоист сраный!»

«Заткнись, блядь. Лучше молчи, как раньше».

Своих родителей Тори отправил в санаторий на месяц, чтобы поправить здоровье, в тот же день, когда мы уезжали на праздник города. Они пока ничего не узнают, а потом… потом будет суп с котом. Я не должен отвечать за всех: у меня своя жизнь – у них своя. Бизнесу мужа это ничем не повредит, если он будет придерживаться предложенной мной схемы поведения.

«Ну коне-е-ечно! – протянул злобный Василий, косплея уточку. – Не ищи меня, распусти слух о том, что я поправляю здоровье за границей, и акции не пошатнутся – охуеть какой чудесный выход на пару месяцев!»

«Вась! – миролюбиво протянул я. – Может, хватит злиться? Ты хоть меня пожалей, а? Ну жопа, но ведь не «жопа-жопа» – выкрутимся, Васят, не впервой, зато будем с тобой вдвоем, и никто не будет нас ненавидеть. Только ты и я, Вась. Ну, не дуйся!»

Василий демонстративно передернул плечами, так и оставаясь статуей, и только кончик драной метелки хвоста нервно дернулся.

Вернувшись мыслями к последним дням, проведенным со свекрами, я, как драгоценности, перебирал мгновения общения с Мари и Севи. Как менялось лицо о-папы мужа, когда он гладил Бубочку, особенно в те редкие моменты, когда фасолинка толкалась – еще слабо, но уже понятно было, что это не съеденные за завтраком фрукты. Как он говорил, что любит меня, и даже когда я вспомню все, что было «до беременности», как обтекаемо и необидно называл Мари мою измену сыну, то это не изменит меня и прошлым я уже никогда не стану. Потому что память не то же самое, что личность. Моя личность изменилась и стремительно развивается. И чтобы я не боялся делиться с ним самым-самым страшным, потому что он будет тем человеком, который ночью с фонариком поможет закапывать труп, если я кого-то случайно или намеренно убью.

Свекр все пытался меня расшевелить, вывести на откровенный разговор, допытываясь, почему я такой тревожный, предлагая в своей манере ненавязчиво, как обычно, ласково и мудро то сменить обстановку в комнате, заметив, что я не люблю розовое, то заводил разговор, что Бубочке нужен новый дом – у него и место присмотрено на окраине города чудесное, и архитектор знакомый очень толковый есть, и построят его как раз к рождению малыша. А разговоров про мою мрачную книгу, которая, наверное, и ввергает меня в такое состояние, вообще было много – каждый день по нескольку раз. Но у меня всегда наготове были другие, встречные предложения, которыми я не отвечал ни да, ни нет, губки бантиком не ставил, черное-белое не носил, и всячески увиливал от таких бесед, выскальзывая то в туалет, то отдать распоряжения Хирси, то за кисленьким, то полежать, потому что «затошнило»…

– Эй, Николя! – выдернул из воспоминаний голос альфы, который тут негласно был за главного.

«Тебя зовут, придурок», – буркнул Васятка, привлекая мое внимание.

Это с его легкой лапы я взял себе это имя, когда он в очередной раз на реплику Мари съязвил:

«Давай-давай, мой Коля-Бок недоделанный, отвращай от себя свекра, пусть ненавидит тебя уже сейчас…».

«Вот! Спасибо, Васятка! Буду Коля Боков. Или, еще лучше – Николя Боку! Чудесное имя!»

– Спишь, что ли? – Колтон потряс меня за плечо. – Сейчас заедем в одно кафе, айда с нами, потом ночью жратвы не будет, а здесь нормально кормят, не отравимся.

Колтон встретил меня рядом с трейлером, когда я сбежал с празднования дня города прямо из-под носа у Тори, с одним рюкзаком за плечами, переодевшись в туалетной кабинке, напялив черный парик, очки, желтый комбинезон из джинсовой ткани, сменив летний белый костюм и удобные кеды. Это просто чудо, что Люсий мне помог – после нашей вечерней переписки, в которой я попрощался с ним, написав, что возможно длительное время не буду выходить на связь, он через пару часов, глубокой ночью прислал эсэмэску, в которой сообщал, что его знакомый по школе, учитель физики, которого зовут Колтон, едет с группой таких же вовлеченных хиппи на фестиваль бардовской песни, и у них есть свободное место в трейлере. Они могут подхватить меня рядом с вокзалом в районе трех часов дня. Он товарищ надежный, в обиду не даст. Про меня сказал только, что беременный, еду в ту сторону, и чтобы я не проговорился. Я ведь так и не определился, куда лучше поехать. Решил, что попутешествую пока, а там определюсь на месте, если понравится городок, задержусь подольше.

Деньги у меня были. Так смешно получилось – Тори позвонил вечером за пару дней до приезда и после обычной болтовни – чем занимался весь день и как поживает Бубочка – спросил, почему я у него ничего не прошу.

– Ну, почему же, – усмехнулся я, – минет в лесу просил. Заметь, я просил дать, а не сделать, и то ты не дал, а мне десять раз повторять не надо.

–… ты и с девятого понимаешь, помню, – усмехнулся Тори. – Завтра тебе привезут карту на твое имя, я открыл счет и положил немного денег на булавки. После госзаказа дела пошли в гору, так что на золотые булавки и даже платиновые тебе хватит.

Денег на первое время должно было хватить, а все сомнительные метания, имею ли я на них право – я отмел напрочь, и снял их все с карты подчистую, пока добирался до вокзала в одном из банкоматов, чтобы потом нельзя было отследить меня, в каком городе я юзаю эту карту.

Когда я приметил раскрашенный разноцветный фургон с хиппарями возле вокзала и колоритного альфача с синим ирокезом, в рубашке с черепами, увешанного браслетами, я впервые за весь день улыбнулся и выдохнул радостно. Сердце билось, как заячий хвост, рюкзак оттягивал плечи, я нервно поправлял парик, волнуясь, что он свалится или перекосится в самый неподходящий момент.

– Николя, – протянул я руку альфе. – А вы Колтон? Люсий говорил, что вы преподаватель… – нервно трещал я, не в силах остановиться и скрыть мандраж, озираясь, нет ли поблизости Тори, Альдиса, или кого-то из знакомых, и с трудом сопоставляя ирокез альфы со статусом учителя в школе.

– Ага, Колтон. Пойдем в трейлер, познакомлю с друзьями. Меня так достают детишечки в течение учебного года, что два раза в год я меняю имидж и езжу отдыхать и отрываться на бардовские сходняки и сбросить напряжение, – он мягко улыбнулся и снял с плеч рюкзак, потянув за лямку. – Ого! Тяжелый… Не стоит тебе носить такие тяжести в таком положении. И что у тебя там?

«В рюкзаке моем сало и спички и Тургенева восемь томов, – хотелось процитировать мне, но Василий злобно шикнул, и я просто мило улыбнулся, пожав плечами».

Руки непроизвольно дернулись, цепляясь за лямку рюкзака – там было все, что я решил взять с собой в новую жизнь, но тут же выпустили его, понимая, что мое поведение может показаться странным. Я был на взводе, на адреналине, и описать мои чувства не взялся бы ни один писатель – они менялись полярностью с плюса на минус, как на американских горках.

В придорожном кафе было немноголюдно, и нам специально сдвинули три стола, чтобы вся компания села вместе. Кормили, и правда, вкусно, но мне кусок не лез в горло от переживаний. Мы ехали всего четыре часа, и мне казалось, что этого времени недостаточно, чтобы останавливаться. Я все время одергивал себя, взывая к логике, что Тори не может меня найти – это не поезд, не самолет, где нужен паспорт или другой документ, который у меня лежал на дне рюкзака на имя Милоша Лайонеша – совсем без документов пускаться в дорогу было глупо. Найти меня было практически невозможно, но сердце ёкало каждый раз, когда нас обгоняла большая черная легковушка, похожая на машину Тори.

«Жри давай, скотина! Деньги уплОчены. Нех разбрасываться продуктами, – зло шипел Васятка. – О себе не думаешь, так Бубочку покорми – аленьким цветочком сыт не будешь».

Вася был прав. И я стал живо заталкивать в рот салат, механически пережевывая и проглатывая, не чувствуя вкуса – когда и как в следующий раз доведется поесть, было неизвестно.

Колтон хмыкнул, увидев, что я все-таки взялся за еду, и придвинул тарелку с бутербродами с рыбой:

– Угощайся. Я пробовал, не отравишься.

У меня потекли слюнки – рыбу я очень любил – и вцепился зубами в бутер, запивая его сладким соком.

«Таисий! Мать твою! А расплачиваться чем будешь? – Василий зло упер руки в бока. – Ты в незнакомой компании, чужой альфа просто так тебя кормить будет? Чем ты думаешь, дурище?»

Я замер с откушенным куском во рту, испуганно уставившись на Колтона.

– Что? – Колтон приподнял брови, отвлекаясь от разговора с рядом сидящим бетой, с ярко-алой челкой через все лицо – они как раз планировали, кто следующий сядет за руль, а кому можно выпить пива.

– Я заплачУ, – с трудом проглотив откушенный кусок, покраснев, пробормотал, – за бутерброды.

– Да не парься ты, тут у нас все просто: есть деньги – платишь, нет, – альфа приподнял брови, улыбаясь… – расплачиваешься, – продолжил Васятка, но не угадал. – … не платишь. Мы этим составом уже третий раз ездим, жрачка не проблема. Отдыхай, – и Колтон отвернулся к бете, продолжая начатый спор.

Знакомя меня с товарищами, Колтон сразу предупредил:

– В машине не курить, не набухиваться в говно, не блевать, а то еле машину отмыли от Куки, – он мотнул головой в сторону беременного омеги, который выставил ему фак, звеня многочисленными фенечками на тонкой руке, насмешливо улыбаясь. – Укачает, сразу сигналь. С тебя за поездку десять афов, потянешь? – меня с интересом разглядывали весь разношерстный коллектив, а Колтон тут же продолжил. – Если нет денег, то…

– Есть, потяну, – я порылся в карманах и вытянул две бумажки по десять афов, одну отдавая Колтону.

В рюкзаке лежало десять тысяч снятых афов от Тори, на карте – три с половиной тысячи от Ашиуса из тех пяти, что он давал еще тогда. Я решил жестко экономить, чтобы оставить на роды, на Бубочку, на квартиру и питание.

«Зря ты Ашиусу все рассказал. Ну, или надо было ехать к нему на заимку», – Василию не нравилось все происходящее, все, что бы я ни делал, было не так.

Цветные огоньки проезжающих машин раскрашивали подступающую темноту, и коллегиально было принято решение остановиться в лесу на ночевку. Компания не спешила, все наслаждались поездкой, как могли. Задорные песни под гитары – беты оказались близнецами и отлично играли и пели, остальные нестройным хором подпевали – поддерживали в машине позитивное настроение. На меня особо не обращали внимания, каждый был занят своим делом. А меня уволакивало в мысли: что сейчас делает Тори, как он воспринял мое бегство. Я представлял, как он ищет меня у того туалета, не находит, возвращается в гостиницу, видит на столе письмо, придавленное телефоном, пустой ноутбук с удаленными данными, все вещи и… тут моя фантазия сбоила, стопорилась и губы начинали подрагивать, и я титаническим усилием заставлял себя думать о другом.

Все файлы, кроме папки с игрульками и контрактом были мною с ноута удалены. Данные я заранее перенес на свои странички в сети: написанные книги, заметки, телефоны, счета, все, что было нажито непосильным трудом. Я решил оставить все и уйти налегке – деньги я верну с продажи первой книги, а там и вторую напечатают со временем.

Разговор с юристом по скайпу прошел очень тяжело. Свенсон был зол, раздосадован, и с трудом сдерживался, чтобы не наорать на меня за сумасбродство. Я ставил под сомнение своим побегом выход второй и последующих книг, а он уже достаточно вложился в меня, и мог потерять большие суммы денег. И про ребенка спрашивал, и каким местом я думал, когда решил скрываться. Но, главное, мы пришли к консенсусу и расстались на нейтральной ноте.

С Зори я так и не попрощался, но, думаю, он потом меня простит. Лежа на откидном длинном сиденье, заложив руки за голову, я вспоминал праздник города, на который меня привез Тори, и удивлялся большому количеству народа, которое подходило к мужу, хлопало его по плечу, обнимало и трясло руку. Его здесь любили, действительно, любили и были рады его приезду. Шашлык был вкусным, погода – великолепная, раздражало только множество незнакомого народа, которые разглядывали меня по большей части с неприязнью: мой предыдущий «побег» они мне не простили и никогда не простят – в маленьких городках к этому относились всегда предвзято – мне пришлось делать морду кирпичом и всем вежливо улыбаться. Очередное представление «самая влюбленная парочка» должно было пройти, как положено: имидж все, жажда – ничто. Когда я вспоминал, как Тори любил меня ночью в отеле, как не давал ничего делать самому, ласкал, нежил, выцеловывал, шептал разные сопливые нежности, становилось легче играть влюбленного.

Машина остановилась посреди трассы на специально обустроенной площадке, и народ дружно повалил с вещами на выход. Я решил было остаться в трейлере, но понял, что воспоминания меня сожрут с потрохами и выполз вслед за всеми на стоянку. Колтон уже разжигал костер, омеги наливали воду в котелок, беты выкладывали на вкопанный стол с двумя лавками разную снедь, меня усадили резать хлеб и овощи, чтобы не путался под ногами.

Бледный Куки лег рядом со мной на лавку, изредка попивая водичку из бутылки.

На мой недоуменный взгляд легко улыбнулся и тихо, только для меня, объяснил:

– Мы здесь из-за меня. Люк не хотел ехать, а я решил: перед родами последний раз прокатимся, оторвемся, потом будет не до этого. Везет тебе, тебя не тошнит… А сам-то куда едешь один?

– Да вот, залетел неосмотрительно, о беременности узнал поздно. Мужа нет, знакомые косо смотрят, решил сменить место жительства. Ищу себя.

– Ну, ты пиздец отбитый, еще похлеще нас с Люком, – недоверчиво ухмыльнулся Куки. – И куда собираешься кинуть кости?

– Еще не решил. Буду смотреть по обстоятельствам, – задорно улыбнулся я.

Когда на меня нападало отчаяние, у меня открывалось второе дыхание и жажда жизни заставляла меня переть танком на любые препятствия. И этот случай был не исключением, не подвела меня натура.

Когда все наелись, чай уже заварился, мне всунули в руки кружку с темным пахучим чаем и накинули на плечи плед, усаживая у костра, где уже сидели почти все, кроме водителя, который умаялся и спал в трейлере. Беты-двойняшки начали рассказывать байки и истории из жизни, и настроение у меня поднялось от совсем убитого до почти нормального. Парочек тут было три: близняшки, Куки с Люком и альфа с омегой, который был поотвязнее – с проколотой губой, бровью и весь в черном от ушей до хвоста. Хвост был пришит сзади к штанам и притягивал взгляды всех присутствующих. Проглядел я все-таки эту пару, да и не мудрено – мне было совсем не до них вначале.

Этот омега был странным – отрешенным каким-то. И их отношения с альфой были, скорее всего, тайными и только здесь и сейчас, среди своих, они могли позволить себе не прятаться. Когда дошла очередь до Бисси, омеги с хвостом, – здесь каждый по очереди должен был выдать что-то новенькое, что никто не знал, в этой компании они все байки уже по сто раз рассказывали, и это условие было обязательным, – он слегка раскрепостился, выпив из общей фляжки, ходившей по кругу, глоточек, и рассмеялся:

– Пару дней назад я ходил на эпиляцию, думал, помру от смеха. Так-то у меня болевой порог высокий, – он убрал волосы за маленькое розовое ушко, все утыканное сережками, – и для меня эта процедура не столько болезненна, сколько неприятна. Так вот – захожу в салон, а оттуда омеги валом валят с вытаращенными глазами. Ну, думал, пожар, или потоп, но мне пох, все равно сделаю эпиляцию, потому что я намерен загорать на фестивале без полосок, – он посмотрел на кашлянувшего рядом Вольдиса и поправился, – ну, почти без полосок. Открываю двери, а там такой мощный ор стоит, который прошибает все двери и стены. Явно альфе делали эпиляцию. Как смешно он матюгался, не передать! Я даже попытался записывать за ним, но, бля, от смеха не мог ровно записать, а потом уже не смог разобрать свои каракули. Я столько нового услышал, ахаха, – смеялся Бисси. – Главное, я пришел, его уже эпилировали, и уходил, его еще эпилировали. Мужественный чувак. Вот честно! А ты бы, Волли, пошел ради меня на эпиляцию? – он, кокетливо приподняв бровь, посмотрел на захмелевшего альфу.

– Ради тебя я пошел бы в секс-шоп, – хмыкнул тот, обещающе облизывая взглядом омегу, – или пробил соски, или обрился бы наголо, но только не на эпиляцию! Я ж мужик! Я должен быть могуч, вонюч, усат и волосат, да, детка? – парочка шутливо завозилась, и альфа покрутил хвост, отчего Бисси отчетливо вздрогнул и скукожился, тяжело задышав.

«Вау! А хвостик-то не пришит, а вставлен!» – восхитился Васятка.

А я вспомнил, как приехавший из командировки Тори был напряжен и странно ходил, расставив руки. Странность объяснилась вечером, когда он разделся, осторожно касаясь белья, и оказался полностью гладеньким – во всех местах. Грудь была покрасневшей и слегка припухшей, как и живот, и красивые стройные ноги, и вообще все было красноватым и вместо секса мне пришлось мазать его тело охлаждающим кремом везде! Даже между половинок, куда омег не допускали. Тори так стонал от облегчения, когда я наносил крем, что кончить можно было запросто.

– Теперь ты видишь, на что я готов ради тебя? – серьезно спросил он, лежа на кровати на животе, пока крем не впитался.

Это, безусловно, сильно пошатнуло мое решение бежать, но когда я на дне города увидел его бывшую пассию, который бесцеремонно прижимался к Тори в любом месте, все пошатнувшееся тут же со щелчком встало на место и придало решимости довести начатое до конца.

====== 38. ======

Байки у костра становились все горячее, и когда до меня доходила очередь, я рассказывал анекдоты, стараясь переделать женщин в омег.

Компания была спетая, дружная, иногда, конечно, они цапались, но самое главное – не лезли в душу, иначе я бы этого просто не выдержал. Но поглядывали на меня с интересом, как и я на них. Рыжие беты-близняшки никого не стеснялись и один сидел на коленях у другого, обняв того рукой и пропуская волосы сквозь пальцы, задумчиво смотрел на костер. А я обратил внимание на цвет волос присутствующих: беты рыжие; еще один, филолог тридцати пяти лет, с красной длинной косой челкой через все лицо; ярко-желтый ёжик у водителя альфы, который сейчас дрых в трейлере; синий ирокез у Колтона; зеленый у омеги лет двадцати пяти; фиолетовый у альфы Бисси; у альфы беременного омеги – голубая прядка через всю голову и белый цвет у самого беременного. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Только теперь до меня дошло, причем здесь «радуга» на разукрашенном трейлере – эта команда действительно спелась и действовала как единый организм. Волосы под париком чесались, но я стойко держался и не желал снимать его, разоблачая свое инкогнито.

– Николя, а как ты относишься к геям? – вопрос Бисси меня озадачил и выдернул из созерцания.

О, приплыли тапочки к дивану…

– Я к ним не отношусь, – улыбнулся. – Мне однофигственно, чем люди занимаются у себя в постели, если они это не насаждают другим с остервенелым фанатизмом – у меня самого много заскоков, поэтому я не против того, что у каждого человека есть свои тараканы, главное, чтобы они не бегали по моей кухне.

Компания дружно засмеялась, одобрительно поглядывая на меня.

– О! Гляньте! Дядюшка Ро выложил новую главу второй книги! – филолог уткнулся в экран телефона, увлеченно читая текст.

Все зашевелились, доставая свои гаджеты и замолкая ненадолго.

Молодец, Люсий, все идет по плану. Мы с ним договорились, что он будет выкладывать по главе, кроме пяти последних – условие издательства – каждые десять дней, чтобы все думали, что я на месте и тружусь в поте лица над книгой. Книга была дописана, но в работу я ее еще не отдал – просто не успел.

Я тоже достал свой телефон – он был простенький, самый дешевый, как первая нокия, которая у меня была дома – только для звонков и интернета, с минимальным запасом памяти. Я еще не внес в него ни одного контакта, и все порывы позвонить Люсию, телефон которого помнил наизусть, подавлял на корню – ведь рядом с ним может быть Альдис или Тори, справляясь обо мне или отслеживая его переписку.

Посмотрев на звездное небо, вспомнив заимку, усилием воли перевел мысли на «здесь и сейчас». Эти нестандартные люди читали мою книгу каждый по-разному. Филолог уже прочел и строчил комментарий, что-то быстро набирая на телефоне.

– А клево Дядюшка пишет, да, поцыки? – восторженно сказал Бисси. – Мрачняк, мистика, волшебство, все, как я люблю!

– Да, блин, – филолог тряхнул алой челкой, – ему бы гамму нормальную! Тут провисов до… короче, вам по пояс будет! А еще ему бы модера взять, чтобы чистил комменты. Во, гляньте, оффтопят все, кому не лень! – и он с осуждением зачитал: «Милый, вернись! Всё не так, как ты думаешь! Давай поговорим! Хотя бы позвони! Не рискуй малышом!», – как будто людям больше негде в любви признаваться и каяться в грехах! Засрали весь форум!

– Да, блин, Ули! У тебя профдеформация! Ты во всем найдешь свои филолухские ляпы! – встрял один из твиксов. – Норм чувак пишет. Нам нравится, да, бро?

Второй отмахнулся от лезущего с поцелуем рыжика и дочитывал главу, отставив руку с телефоном в сторону.

– Для каждого своя норма, – возразил по привычке Ули. – Но больше всего я ненавижу выворачивание философии наизнанку.

– Это как же – нравственный закон над головой, а звездное небо внутри нас? – фыркнул я, вспоминая шуточки своего друга про Канта на околофилософские беседы.

Ули внимательно посмотрел на меня и удивленно приподнял бровь.

– Оппа! Увлекаешься философией?

– Да так… Нахватался всего понемножку… Только удивительно, что цвет волос у тебя алый, – улыбнулся я.

– Даже так! – заинтересованно хмыкнул бета, и другие тоже стали затихать, прислушиваясь к нашей беседе. Расспрашивать обо мне напрямую они не решались, но разобраться во мне им было очень интересно – друг друга они уже знали от и до, а я был новой белой лошадкой в черную полоску.

– И какой же цвет у меня должен быть?

– Исходя из того, что краска, в которую мы окрашиваем явления, у каждого в своих руках – ты со своим мировоззрением должен официально всех предупреждать заранее, что тебе фиолетово, однозначно.

Ули заразительно засмеялся, а некоторые даже цокнули языками, внимательнее вглядываясь в меня.

– В яблочко, Николя. В самую сердцевину! Но я должен иметь какую-то фору перед этим пугающим миром, поэтому крашусь в ярко-красный.

– Маскируешься под фиалочку? – понимающе хмыкнул я. Для бет в этом мире были не самые строгие правила, они могли жить как с альфами, так и с омегами. Хотя с омегами браки были непрочными – течки, узлы, запахи никто не отменял, гены пальцем не раздавишь. Чаще всего им приходилось жить с альфами, и не всегда это был брак. И отношения твинксов и в плане инцеста, и в плане пола здесь были запретными и не одобрялись обществом, поэтому и Ули прикидываться нежным цветком имело смысл. Видимо, в среде необычных хиппи ему было комфортно тем, что можно было быть настоящим – без притворств, но он уже не юный восторженный отрок, и жизнь диктует свои права, вот и носит маску, как и все мы. – Да плюньте в глаза тому, кто скажет, что филологи нежные фиалки! На самом деле это мрачные типы, готовые язык собеседнику вырвать за фразы «оплатите за проезд», «моё день рождение», «одно кофе», – саркастично произнес я.

– А что не так с этими фразами? – Бисси удивленно обвел взглядом присутствующих.

– А на вашем трупе, молодой человек, они бы еще и попрыгали, – грустно добавил я, и громкий взрыв смеха раздался в ночи.

– А хотите анекдот про физика и филолога? – меня несло, нервы все еще были напряжены, и пока этот день не кончится, я, пожалуй, не смогу успокоиться от побега, поездки, странной компании и странного начала новой жизни на этой планете в одиночку.

– А давай, – заинтересованно вытянул шею Колтон и Ули махнул головой.

– Химик, математик, физик и филолог получили задание измерить высоту башни с помощью барометра. Химик измерил давление у подножия башни и на крыше и выяснил, что ее высота от 0 до 100 метров. Физик сбросил барометр с крыши, – я поднял руку ладонью кверху, предлагая Колтону закончить предложение, и он подхватил:

– он замерил время падения и вычислил, что высота башни… – Колтон передал слово мне.

– от 60 до 70 метров, – одобрительно продолжил я. – Математик измерил высоту барометра, длину тени барометра и длину тени башни, сосчитал тангенс угла и выяснил, что высота башни от 63 до 64 метров. А филолог продал барометр, напоил на вырученные деньги сторожа, и тот рассказал ему, что высота башни 63 метра 40 сантиметров.

– Офигенно верно! Да кто же ты такой? – отсмеявшись, заинтересованно спросил Ули, и Колтон, сидящий напротив нас, слегка возвышаясь над костром, зашипел:

– Ули, я предупреждал – без вопросов. Нам тут нервных срывов и выкидышей только не хватало. Едет Ник и едет, замяли – тут все по разным причинам собрались.

Я успел замереть от прямого вопроса, заледенев внутри, и отповедь Колтона для меня стала неожиданной. Можно было бы уйти в трейлер спать, но мне надо было узнать расстановку сил – кто, где будет располагаться на ночь – вокруг стояло четыре палатки, в чужой компании нужно было быть начеку.

«Спохватился! – издевательски засмеялся Василий Алибабаевич. – ХА-ХА-ХА! А чем ты раньше думал, идиота кусок?»

Все уставились на меня в ожидании моей реакции и хоть какого-то ответа, но я совершенно не придумал никакой легенды для себя, кроме имени, и растерянно заморгал глазами, призывая Васятку на помощь.

«Изгиб гитары желтой ты обнимаешь нежно…», – напел Вася.

– Я лучше вам спою, – оттягивая время, я потянулся за гитарой, лежавшей за спиной рыжих твинсов, и тот, который сидел на коленях, потянулся и вложил мне ее в руки.

– Охренеть! Красивый, умный, смелый, с незашоренным мировоззрением, свободными взглядами, да еще и поёт! Просто скопище талантов! – восхитился второй близнец.

– Так не бывает! – подхватил первый, пока я шептал под нос: «Am, Dm, E, Am», – вспоминая аккорды для этой песни.

Дома у Тори я брал в руки гитару и иногда аккомпанировал себе, но виртуоза из меня не получалось – все-таки для игры на гитаре нужна постоянная практика, а не редкие трынь-брынь по случаю, и мозоли на пальцах. Текст я перевел еще в трейлере, пока искал чем себя занять: читать мне было нечего, писать не мог, песни из их репертуара я не знал, а воспоминания гнались лучше всего, когда мозг был занят – вот и переводил с русского самые любимые песни под гитару.

Под треск костра песня зашла так душевно, что уже второй куплет мне наигрывал близнец, слезший с колен брата, и я оставил свои «брынь-брынь», и тихо пел, вспоминая свои посиделки в прошлой жизни. Второй раз припев мне уже помогали подпевать, а третий раз все дружно и с воодушевлением орали. Конечно, эту песню надо петь прокуренным басом, а не моим звонким голосом, но нашей компании и так прикипело к сердцу.

Тут же меня облепили, тряся за руки, плечи и Колтон сразу оказался рядом, отодвигая возбужденных песней и гуляющим в крови алкоголем друзей на расстояние вытянутой руки.

Фурор, произведенный песней, был ожидаемым и ее тут же спели еще раз, запоминая слова.

– АААА! – вскочил и забегал по поляне Колтон. – С этой песней победа на фестивале будет нашей! Николя! Кто автор? Ты?

Я растерянно кивнул головой и пожал плечами – я и на Земле не знал, кто автор песни.

– Всё. Ты просто обязан поехать с нами на фестиваль и выступить с командой! Мы в прошлом году заняли двадцать пятое место, но в этом мы стопроцентно победим! – Колтон сделал колесо по полянке, зацепился за растянутые веревки от палаток и шумно завалился, сминая чью-то палатку.

Твинсы возмущенно вскочили, кляня на все лады альфу, и бросились поправлять палатку, остальные окружили меня и стали уговаривать ехать с ними.

Больше для того, чтобы они от меня отвязались, и процентов на тридцать из любви к походам и песням, я согласился.

«Ой, Таисий! Жопа. Жоооопа, Таисий! Казалось, больше ошибок уже нельзя наделать, но ты сумел!» – сусел был в своем репертуаре.

Колтон оставил близнецов возиться с палаткой, подошел ко мне, приобнял за плечи и скомандовал:

– Парочки спят на улице в палатках…

– … а те, кто завидует, – прервал его Бисси, – в трейлере.

– Эй! Не надо так открыто хвастаться! Мы ведь реально завидуем, – шутливо попенял Ули.