Текст книги "Внутренний суслик (СИ)"

Автор книги: Inndiliya

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

«Не вздумай ругнуться!» – проснувшийся Василий выглядывал из норки, чутко водя ушками и щурясь на очередную молнию. – «Ты омега, тебе не пристало. И вообще это очень некрасиво! Ты – аристократ, а аристократы не ругаются!»

«Как же! Пукают бабочками и питаются нектаром цветов!» – простонал я суслу.

«Вот-вот!» – он одобряюще закачал головой. – «Ругайся лучше цветами!»

– Ромаааашки-лютики!!! Как же больно! – выдохнул сквозь зубы я.

Массаж Ториниуса стал немного слабее по нажиму, но не прекратился. Я извивался змейкой на простыни и тихонько постанывал.

– Сейчас пройдет, потерпи, Милош, – Тори шептал, и его голос в тишине казался таким сексуальным и хриплым, что внезапно боль отошла на задний план, а я вспомнил, что после бани был принесен в одной простыне и собирался одеться в пижаму, когда Роджерс уйдет мыться, но вырубился, не дождавшись этого момента.

Массаж уже сменился на поглаживания, рука мужа ласково проходилась по ноге, рядом с пахом, обходя вниманием самое ценное, которое указующим перстом поднялось и гордо топорщилось.

– Спасибо, – так же шепотом ответил я, успокаиваясь, но почему-то не торопясь просить Тори, чтобы он перестал массировать. – А где эта астурия таёжная, цветик-семицветик наш волшебный?

– Здесь я! – донеслось из-за стены. – Я тоже грозу боюсь.

За окном сверкнула молния и в ее свете капелька, выступившая на обнажившейся головке моего члена, сверкнула бриллиантом. Муж не удержался и слизнул ее, длинно и влажно пройдясь мягким горячим языком.

– М-м-м! – не смолчал я, зажмурившись, наслаждаясь, тая.

– Роджерс, там банька теплая, до утра будет комфортно, – Тори говорил ему, а смотрел на меня, ни на секунду не прекращая гладить мое тело. – Иди-ка ты в баню… ночевать.

– Нет-нет-нет! – затараторил испуганно пацан. – Я грозы очень, очень-очень боюсь! В меня однажды чуть молния не попала, и с тех пор я не сплю во время грозы! Вы там это… я не буду мешать, я уши закрою, только не оставляйте меня одного! – просительно пробормотал Роджерс и затих.

Тори посмотрел на меня, в темноте его глаза сияли, по дыханию было понятно, что больше он терпеть не намерен. Выгонять собрата по несчастью в грозу мне было жалко, я знал, что такое необузданный, неуемный страх, и притянул к себе мужа за шею, прошептав ему:

– Лучше порно, чем никогда! – и нежно поцеловал в губы, давая согласие на все.

Ни закрытая дверь в комнату лютика-ебанутика, ни гром, ни молнии, в свете которых торс Тори вспыхивал и казался телом бога, сошедшего с гремящей колесницы с небес, ничто не могло нас сдержать, потому что сил и терпения не осталось ни у него, ни у меня.

Тори осторожничал, сдерживался, пот капельками собирался у него висках, но остановить его не смог бы теперь даже паровоз, мчащийся на всех парах. Он помнил, что секса у нас давно не было, и хоть чувствовал, что смазки достаточно, все равно медленно и неторопливо разрабатывал меня пальцами, одновременно целуя и хозяйничая языком во рту. Не обращая внимания на мои поскуливания и просьбы, извивающееся на постели тело, рваное дыхание.

И только когда я резко выдохнул, распахнув глаза, чувствуя, что я на грани, он, наконец-то, дал мне то, о чем я мечтал, передергивая в душе.

Глаза в глаза.

Дыхание, одно на двоих.

Медленные движения.

Пытка лаской.

Опустошение.

Крик до сорванного горла.

Всхлипы из-за стены…

И падающий рядом со мной муж, не желающий покидать меня даже на пару секунд.

Тяжелое дыхание. И смех. Один на двоих.

– Как ты? – Тори потянулся к моему лицу рукой и отвел прилипшие пряди за ухо. Шепот все еще дразнил своим эротизмом и я понял, что одного раза будет недостаточно. Его улыбка, от которой внутри всё переворачивалось, заставляла поджимать живот и замирать сердце.

Второй раунд начался сразу после выяснения – что делал его длинный нос в моем блокноте, но Тори даже не смутился ни на капельку.

– Я не жалею, что прочитал. Ты таааак эротично описываешь секс… – Он хрипло вздохнул и поцеловал меня в предплечье. – Только не говори, что собираешься это выкладывать в интернете под своим именем.

– Ты читай меня везде, 18 мне уже, – неразборчиво пробормотал я. – Кто-то совсем недавно говорил, что я умный, и тут такие несправедливые наезды… – преувеличенно жалобно ответил я.

– А откуда у тебя взялось желание написать такое? – все еще не мог успокоиться муж.

– Жизнь заставила. Здесь все так серьезно, одни проблемы, отсутствие секса, я оказался после пробуждения всем должен, да и общее несовершенство мира меня просто убивает. Вот и захотелось почитать, как люди трахаются с молодецким присвистом на моих условиях. И, кстати, что делает костюм с килтом в моем чемодане?

– О, кстати! Ты наденешь его сегодня для меня? Ты в нем смотрелся умопомрачительно – и это теперь стало моей постоянной навязчивой идеей. Каждое утро, – Тори вздохнул и покаянно уронил голову на подушку, тут же приподнимая ее. – Ты в курсе, что под килт не надевают белье?

– В курсе. Но тогда и ты его наденешь для меня. – Поиграл бровями и муж задохнулся на вздохе, я даже не понял, от возмущения или восторга.

– Почему ты так долго упирался? Я же видел, тебе безумно хотелось секса, – тихим шепотом, едва различимо, спросил Тори, нависая надо мной.

– Я не хочу, чтобы ты считал меня придатком к ребенку. Я хочу, чтобы ты заметил разницу между мной прошлым и настоящим. Люди меняются, Тори. Тут ты ошибаешься.

– А почему тогда уступил? – муж приподнял бровь и с интересом посмотрел на высветившееся в свете очередной молнии выражение моего лица. – Только честно.

«Честно ему подавай…» – забубнил Василий. – «Вот и скажи честно, что внутри тебя неизвестно чей ребенок, посмотрим, как ему понравится такая правда.»

«Так, Вася. Сразу в розарий. Где Макар пионы не садил. Не порти мне такую славную ночь.»

А мужу ответил другое:

– Омега, как хранитель домашнего очага, имеет полное право наломать дров, чтоб и очаг пылал, и альфе было нескучно. Ты сейчас хочешь убедить меня, что я совершил ошибку? Ведь никто не ждёт ответных чувств от бутылки хорошего вина или от крепкой сигары, ими просто наслаждаются.

Тори хмыкнул:

– А давай проверим, ошибка ли это была? Что ты там хотел сделать в своем порно-рассказе? Кроме недопустимого?

В нем, как и во мне, томительно плескалась бездна нерастраченного секса. Тори дал мне карт-бланш и улегся на спину, ухватившись руками за спинку кровати, делая видимость, что обездвижен.

Мне давно хотелось самому исследовать это красивое тело, которым он тут сверкал всю неделю, поэтому я даже замер перед открывшейся внезапно возможностью и облизал губы, прикусив нижнюю. Руки Тори напряглись, дернувшись, но он сдержался.

Первое, огненное желание было утолено, и теперь я мог контролировать накал страсти. Да и проверить, насколько хватит выдержки мужа, тоже хотелось. Зудящий червячок сомнения после слов Шиви-паршиви, что такое бревно не в каждом лесу растет, прогрыз длинную извилистую червоточину. Да и другие его слова про толстого ноющего беременяшку тоже отравляли жизнь. Именно таким я и становился со своими перепадами настроения и растущим животом.

Я провел указательным пальцем по лбу, носу, губам Тори, прочертив линию до груди, дошел до дрогнувшего живота и свернул с прямой линии, пройдя по венкам через пах, минуя заинтересованный орган, по левой ноге, и не удержался, запустил пятерню в мягкие волоски на ногах, видя, как от удовольствия у мужа поджались пальцы на ступнях. Приподнял левую ногу и стал прикусывать кожу, поднимаясь по внутренней стороне от колена вверх. Стоило мне лизнуть ее и нога тут же дернулась, а Тори скукожился, поморщившись.

«О-о-о! Как ми-и-ило!» – умильно протянул Васятка. – «Щекотки боится! Это надо запротоколировать и на всякий случай запомнить.»

«Чтобы что – защекотать его до упора, если он меня так и не полюбит?» – саркастично хмыкнул я.

Но Василия моим сарказмом было не сбить.

«Ничего-ничего! Авось да пригодится. Случаи-то разные бывают. Ты вона девкой была, а потом хоба – и с писюном ходишь.»

Кстати, приобретение заинтересованно дернулось.

Вот хреновый из меня исследователь. Не смог дойти до конца, как собирался. Потому что Тори шепотом начал считать:

– Четырррежды оди-ин – четыре-е-е, четырежды два-а-а – во-о-осемь…

Пришлось забраться на него сверху и закрыть ему рот поцелуем. Но он продолжал говорить, вернее смешно шевелить губами даже в то время, когда я его целовал, ёрзая, и я не выдержал и сдался. Наделся, как бабочка на шпильку, без ансамбля, сам бля. Тори, наверное, внутри был каменным, потому что даже рук не оторвал от кровати, только мышцы вздулись, выпуклыми венами пробиваясь через загорелую кожу. Да кубики на мгновение прорисовались на поджатом животе.

– Четырррежды семь – двадцать восемь, – выдохнул он, тяжело дыша, стараясь сдержаться и не подбросить меня бедрами.

Хилое тело Милоша продержалось в скачке недолго. Руки, стоящие по бокам от головы Тори от напряжения ослабели, ноги тоже не выдерживали напора и желаемого ритма. Я выдохся на “пятью пять – тридцать пять”, и упал, тяжело дыша, на грудь мужа.

И был тут же перевернут на спину одним слитным движением-кувырком. Только голова успела мотнуться, и я вжат разгоряченным лосём в неширокую кровать, даже не разъединившись.

Хищное выражение лица раззадоренного мужа ни на секунду не испугало меня. Наоборот, с облегчением выдохнул, что сейчас он возьмет в свои руки процесс, и все пойдет как надо. И он взял.

 – Одна нога там, другая здесь, – Тори похлопал ладонями по своим плечам и обхватил широкой рукой то, что было еще не задействовано, но жаждало присоединиться к общей вакханалии чувств.

И это было то, что надо, тот угол, тот ракурс, нужный темп. Сдерживаться не было никакой возможности, да Тори и не позволил.

– Давай, Милли, давай, – шептал он, увеличивая натиск, одной рукой наглаживая благодарно отзывающийся член, а другой придерживая меня за бедро, чтобы я не бился головой о спинку кровати. – Скажи, как тебе нравится!

– А я думал… что аристократы… – слова давались с трудом, но мне очень хотелось оттянуть такую близкую развязку, – и в рот берут вилочкой…

Тори громко захохотал и уткнулся мне в грудь мокрым лбом, прерываясь. Я, пользуясь моментом, потянулся носом к его волосам, глубоко вдыхая ставший родным запах мужа, и запустил туда руки, ласковыми движениями поглаживая голову. Тори замер и заурчал, как большой кот, поводя гладко выбритой щекой по груди, задевая возбужденные соски.

– Ты, конечно, не совершенство, но шедевр еще тот! – выдохнул он. – Как берут аристократы, я покажу тебе позже.

Он развернул меня на бок, и мягко толкнулся внутрь, сжимая обе ноги согнутыми в коленях, укладываясь сбоку, пропуская руку снизу подо мной, чтобы покрепче прижимать к себе, входя поглубже. Тори целовал меня в шею, прикусывая за плечи, дразнил головку члена большим пальцем, размазывая смазку, и насаживал, толкался, прижимаясь горячим телом.

– Так нравится, Милли? – шептал в затылок он, и меня выгибало в его крепких руках, обсыпая мурашками шею. – Не молчи, милый. Скажи что-нибудь, – хрипло просил меня.

А я не мог, не мог ничего сказать, только тоненько, музыкально постанывал и дрожал всем телом, когда Тори выходил из меня, проезжаясь по простате.

Оргазм накрыл меня ожидаемо и очень быстро. Тори не отнял руки, продолжая гладить и двигаться во мне, ловя кайф от судорожно сжимающейся задницы, и кончил на пару толчков позднее. Отдышавшись, он поднес руку, которой гладил мой член, к лицу и лизнул пальцы.

– Фууууу! – скривился я, все еще не в силах отдышаться от непривычно долгой физической нагрузки. Приятной, но выматывающей.

– А ты вкусный, Милли, и пахнешь топлёным молочком. И на вкус тоже, – по голосу чувствовалось, что Тори улыбается.

– Зачем ты это сказал? Я же теперь молоко в рот взять не смогу, бээээ, – скривился я, попытавшись свернуться в калачик.

Но муж не пустил. Прижал к себе, погладил по животу, расслабляя.

– Бояка маленький. Скоро папой станешь, а туда же, – шептал мне на ухо он.

В его руках, как в коконе, было тепло и надежно. Гроза казалась не такой уж и страшной. И другие страхи на время спрятались. Вот так я когда-то и мечтал – про крепкую семью, про любовь, про надежное плечо. Только все вывернулось наизнанку. То, что я назначил отцом Бубочки Тори, еще не доказывало, что так и есть. Имею ли я право влюблять в себя его, чтобы потом он возненавидел еще больше, разочаровавшись во мне?

«Таисий Валерьевич!» – высунул нос из норки Василий. – «Ты эту философию брось. Сейчас все равно ничего не изменить. Поступай по обстоятельствам.»

«Вась, а как ты думаешь, Тори догадывается, как он действует на меня?»

«Чай не слепой и не дурак. Может, и догадывается.» – Вася привычно почесал за ушком. – «Но ведет себя он совершенно по-другому, если ты можешь что-то замечать.»

«Надолго ли?»

«А куда тебе торопиться? Все, что есть – твое. Вот и используй, пока дают. Наслаждайся.»

Подвывание из-за стены меня не удивило. Роджерс и так долго продержался.

– Ну что там еще? – спросил я, когда Тори вернулся из комнаты лютика-ебанутика, согнувшись и ухватившись за живот.

– У него член в бутылке застрял, – выдохнул муж и сполз по стеночке на пол.

– Вот ведь гибискус таёжный! Папа его фрезия! – психанул я, не разделяя смеха мужа. – И что теперь делать?

– Снимать штаны и бегать, – загоготал в голос Тори, не в силах сдержаться.

====== 29. ======

Я обнимал тонкий ствол крепкого, стройного дерева, начавшего выпускать зеленые листочки, двумя руками, крепко прижимаясь к шершавой коре и плакал. Молча, но так искренне, так истово, как будто наступил конец света. Ярко светило солнце, воздух после дождя был напоен запахом леса, а я молча рыдал.

Василий успокаивал, как мог:

«Ну подумаешь, ляпнул. Ну ты же не обращал никогда внимания на дураков, чего сейчас-то?»

Освобожденный от бутылки с помощью льда, вазелина и какой-то матери, – слава высшим, он дотумкал подрочить бутылкой с широким горлом и не вогнал туда узел, – Роджерс за завтраком не поднимал глаза от стола, но не долго. Тори, кстати, так и не пустил меня в ту комнату, откуда доносились поскуливания альфы и смех мужа.

Когда я подложил себе третью порцию рыбы, тушеной с овощами, Роджерс очнулся:

– Ого! И как это в тебя влезает?

Я поморгал глазами и отшутился:

– Подкармливаю… Бабочек в животе, тараканов в голове, заек на душе.

А осадочек-то остался. Я и правда начал отъедаться, и это уже сказывалось на фигуре. Вот потолстею и перестану нравиться Тори, а ведь у нас все только-только начало налаживаться. Опять же – дед скоро должен приехать, и муж, конечно же, как любой деловой человек, выберет работу. Целую неделю без него Альдис командует парадом, и Тори, безусловно, переживает за дело всей его жизни, просто не показывает это мне.

– Ты готовишь свой шаманский ингредиент? – Тори неслышно подобрался ко мне и обнял со спины.

Я отвернул лицо в другую сторону, чтобы он не видел меня зареванным.

– И для чего сгодятся политые слезами беременного омеги выросшие яблочки?

Я шмыгнул носом, вытер его рукавом рубашки и через силу улыбнулся:

– Молодильное яблоко. Съест его старичок – и помолодеет.

– Тогда тебе надо было стать под дерево справа, яблонька там. А ты поливаешь слезками дуб. Вряд ли желуди станут молодильными, скорее – очистительными, – Тори улыбался и потихоньку целовал мой затылок. – Кисленького хочешь?

Я покивал головой, сразу же расслабляясь в его руках.

– Айда со мной. – он потянул меня за руку, выводя на тропинку. После вчерашнего дождя земля была мокрая и роса на траве пачкала брюки и обувь. Он довел меня до большой муравьиной кучки, сорвал несколько длинных травинок и засунул в муравейник. – Пробовал когда-нибудь?

Тори обнял меня со спины, скрестив руки под грудью и кончиками пальцев поглаживал живот. Птички пели, живность стрекотала, ласковый муж рядом, после очистительных слез, и меня развезло на свежем воздухе, как от стакана водки.

– Обоссанную муравьями траву? Неа. Брезговал. – Я улыбался, провоцируя мужа, и даже не видя его лица, знал, что он тоже улыбается.

Тори нагнулся, вынул травинки и, причмокивая, сказал:

– Ммм! А мне сладкая досталась. С кислинкой. Хочешь?

Я отрицательно покачал головой, наслаждаясь каждой секундой, потому что она могла быть последней. Уедем, и кто знает, когда выплывет правда про Войто, про ребенка, про наши с ним встречи...

– Ториниус, не многие знают, что у муравьев-геев попка не кислая, а сладкая.

Мы так редко вот так, просто, расслабленно общались, что наслаждение было просто написано у меня на лице.

– А твои губы? Они такие же сладкие, как я запомнил? – Тори развернул меня к себе и мы уставились друг на друга – счастливые, довольные, расслабленные, и замерли, чтобы запомнить этот момент, как фотографию, на долгую память. Потом Тори поднял меня, подхватывая под задницу, а я обхватил его ногами и руками, и начал целовать мужа в нос, скулу, висок, уголок губ, а он прикрыл глаза и пошире расставил ноги, блаженствуя, так же, как и я.

Мы так целовались, что я улетел в космос, не осознавая, где нахожусь. Теплые, мягкие губы мужа пахли кофе и ванилью, и я таял в его крепких, теплых руках. В голове билась только одна мысль: «Люблю. Люблю. Люблю.»

Мне хотелось, чтобы это мгновение не кончалось, чтобы мир замер навсегда. Казалось, лучше этого уже ничего не будет.

Оторвавшись от нежного поцелуя, я все-таки решился и сказал:

– Тори, сегодня приедет дед, мы с ним условились встретиться через неделю.

Я все еще висел на муже, и его серые глаза, подсвеченные ярким весенним солнцем, с близкого расстояния казались более насыщенного цвета, с большим вкраплением карих точек.

Он хмыкнул:

– Так и знал, что дед перестрахуется. Он в своем репертуаре.

– Уедешь? – Я затаил дыхание, и понял это, только когда кислорода не хватило, а Тори ответил.

– И упустить эти волшебные дни наедине с тобой? Ни за что!

Меня окатило счастьем, негой, радостью, и я с такой любовью посмотрел на него, нежно улыбаясь, что он прижал меня одной рукой к себе поближе и настойчиво, крепко поцеловал в распухшие губы.

Дед отходил незадачливого Роджерса хворостиной. Оказывается, его папа поставил на уши всех вокруг, и того искали и в городе, и в тайге. Пропаже еще и дома достанется, но мы были счастливы избавиться от такого гостя.

– Дед, приедь за нами через три дня, – попросил Тори, крепко обнимая успокоившегося Аши и похлопывая его по спине. Ашиус вскинул кустистые брови, коротко глянув на меня, и усмехнулся, увидев, как я зарделся и опустил глаза.

Потом похлопал по плечу внука и сел в машину, перед этим отдав корзину со свежими фруктами.

Хотел бы я, чтобы меня так любили, как Тори.

Роджерс подошел попрощаться, потирая зад от хворостины.

– Милош, все, что вы говорили, я запомнил. Я постараюсь изменить свою жизнь, потому что хочу такого же счастья, как у вас с Ториниусом. Я надеюсь, вы никому не расскажете, что здесь случилось? И дайте напоследок еще один ценный совет. – Он смотрел на нас с мужем, держащихся за руки, с завистью.

– Роджерс, никогда не кушайте попки от огурцов.

Лицо парня вытянулось, глаза забегали по моему лицу, ища подвох:

– Почему?

– Потому что любая жопа начинается с малого! – Сказал я с серьезной миной, но все испортили Тори с Ашиусом, их гогот еще долго звучал, даже когда машина отъехала.

– Милош, как я мог не разглядеть в тебе все это раньше? – Тори улыбался и рассматривал меня, склонив голову, держа за предплечья на расстоянии вытянутой руки. В его лице было что-то такое, чего я раньше не видел. Любопытство, нежность, удивление, восхищение. Эмоции сменяли одна другую, и я щелкал своим внутренним фотоаппаратом, запоминая этого человека в моменты счастья, удивления, нежности.

– Что? Что именно, Тори? – выдохнул я. – Глаза? Руки? Губы? – Я легко улыбался, подначивая его. Желая слушать и слушать его голос, смотреть в его блестящие глаза, ловить ответную реакцию.

– И это тоже. Но твой характер, твой юмор, твою жизненную позицию? – Тори удивленно покачал головой, досадуя на свою невнимательность.

– Я стал совершенно другим рядом с тобой, Тори, это ты меня сподвиг так измениться. – Я ласково погладил его по стоявшей дыбом прядке волос, неправильно высохшей на подушке после бани.

– И ты все еще ничего не помнишь? – Тори нахмурился, когда я отрицательно покачал головой. – Совсем-совсем ни капельки?

– Ни капельки. И не жалею об этом. Именно поэтому я смог стать таким сейчас.

Это были самые счастливые три дня в моих жизнях – той и этой. Я постараюсь навсегда запомнить такого Тори: счастливого, разнеженного, выпачканного в муке, когда мы готовили блины. С рожками из мокрых волос после умывания, которые я накрутил ему. С рисунком смешной рожицы из варенья на животе, когда я слизывал его с тела мужа. Таинственного и загадочного Тори, когда он в последний день подвел меня к тому дубку, который я орошал слезами, и показал одну волшебную штучку – в маленьком углублении дерева была вставлена плотная бумажка, на которой было написано:

М

+

Т

=

Л

Бумажка была закрыта куском стекла и зашпаклевана по краю варом и мхом.

– Через несколько лет, когда Бубочка подрастет, мы привезем его сюда и покажем ему это место, где его папы были счастливы. – Тори держал меня за руку и улыбался, глядя, как я ошарашенно часто моргаю глазами, чтобы не заплакать. – Дерево будет обрастать вокруг стекла и наша тайна будет здесь скрыта от всех. Только мы будем видеть и знать это место.

Телефон Тори здесь не ловил, но зарядки хватило на несколько фотографий. Когда он нарисовал на моем животе точку, точку, улыбку и сказал: – Замри! На фотке я был томный, с разметавшимися после секса волосами и улыбкой на животе. Рисунок был выведен нашей смешанной спермой, и меня это нисколько не коробило. Наш секс был частым, спонтанным, желанным, волшебным и крышесносным каждый раз. Кстати, да, аристократы в рот берут без вилочки. И даже мизинчик не оттопыривают. Я специально приподнимал голову и смотрел, как Тори сосал. О, он умел все. Он умел так сосать мои пальцы, что у меня почти начиналась течка. Он мог ласкать и доводить меня до экстаза даже без проникновения. Он мог просто посмотреть на меня своим коронным взглядом, приподнимая бровь, и вся кровь бросалась вниз, тут же вызывая дикое желание.

Он и меня научил сосать, лизать и доставлять ему удовольствие такое же, как он доставлял мне. Предварительно я заклеивал суслу рот скотчем и закрывал его в норке, привалив камнем, и на третий день, последний день безграничного счастья, я решился и попробовал мужа на вкус, взяв в рот капельку. Ну-у-у, нормальный вкус. Не сгущенка, но проглотить можно. Наверное. Потом.

Секс в килте. Секс в гольфиках. На столе. В саду. В баньке. Стоя. Сидя. Вот только на голове не пробовали – Бубочка же.

А когда я уговорил надеть костюм Тори – м-м-м… Я думал, обкончаюсь без секса. Костюм был ему маловат, и пиджак распахивался на груди, делая его еще более сексуальным, хотя казалось, что дальше уже некуда. А килт на длинных волосатых ногах, держащийся только на косточках – это было умри_все_живое!

Тори кормил меня смолой с дерева, вязнущей на зубах, и я все-таки попробовал травинку из муравейника. Мне досталась кислая.

Я кормил Тори блинчиками и фруктами, сидя у него на коленях, и каждый прием пищи заканчивался одинаково – сексом. Но он был разным: быстрым, нежным, долгим, страстным, коротким и яростным.

Я запретил себе прокрастинировать и не думал ни о чем. Только купался во внимании и ласке мужа.

А потом приехал дед и отвез нас к себе.

Мы с Тори последний раз посмотрели на место, где были безмерно счастливы, и я с тоской понял, что счастливые дни закончились. В машине Тори не мог понять моего изменившегося настроения и бодро выспрашивал Аши о делах, о здоровье отца и папы, как продвигается возведение вышки. Он все-таки настоял на своем, и всему поселку провели связь. Теперь там можно было пользоваться телефонами и интернетом.

Дед довольно поглядывал на меня и с удовольствием отвечал на вопросы Тори грубоватым голосом.

Кутерьма по приезду закрутила нас с мужем и развела до ночи по разным уголкам. Я отвечал на пропущенные письма и звонки, узнавал, как дела с книгой и сайтом. Зори замучил меня подробностями своей беременности и радостным воссоединением с мужем. Люсий с Радом тоже соскучились и долго рассказывали о новой работе, новом садике, новой квартире и новых друзьях.

Решив насущные проблемы, я наконец-то остался один и в ожидании Тори понял, что буду делать дальше. Вася был против моего решения. Как он уговаривал меня, какие только доводы приводил, но все было бесполезно. Я больше физически не мог обманывать мужа. После трех дней счастья, когда я отодвигал принятие решения, оно зрело во мне и наконец-то оформилось в четкое понимание того, что дальше нести эту ношу в одиночку я не смогу. Он должен знать. Пусть он разлюбит Бубочку и меня, но так будет честно. Так будет правильно.

Когда Тори, уставший и измотанный, дополз до кровати и посмотрел на мое осунувшееся лицо, он хотел обнять меня, но я ему не позволил. Он тут же собрался и сел на стул, собираясь выслушать меня.

Начало речи было давно заготовлено, но его пришлось выдавливать из себя рваными фразами. Я сел на кровать и смотрел в одну точку за окном, монотонно рассказывая.

– Когда я очнулся, я не знал, кто я, как меня зовут, где я нахожусь. Но постепенно узнавая, я влюбился в тебя, Тори. Даже сквозь твое презрение и ненависть. Я ничего не мог с собой поделать, это выше меня.

Тори улыбнулся, расслабившись.

– А потом, на дне рождения, дядя Рикки заставил меня сделать тест и рассказал, что Габриэль Войто – которого я тоже не знаю и не помню – встречался со мной, вызывал препаратами течку и в тот раз, когда вы нас нашли в отеле, был секс.

Я посмотрел на закаменевшего мужа и бесцветным голосом продолжил:

– Я не знаю, чей ребенок во мне. Вернее, я знаю – это мой ребенок. Я люблю Бубочку. Но я не знаю, кто его отец. Дядюшка Рикки был с пистолетом и угрожал всем разослать фотографии, на которых я с Габриэлем Войто занимаюсь сексом. Это его родной сын. Он скрывал ото всех эту информацию, а мне признался.

– Почему ты мне сразу не сказал? – низкий рык Ториниуса затронул какие-то нервные окончания во мне и мне захотелось зарыться под линолеум.

Но я продолжил таким же безжизненным голосом:

– Потому что тогда я не знал, какой ты, Тори.

– А сейчас, значит, знаешь? – его голос похолодел на несколько градусов и напитался ядом.

– А сейчас не могу больше скрывать от тебя то, что знаю сам.

– И для чего это все было?

– Дядюшка Рикки хотел, чтобы ребенок, если он от его сына, стал наследником двух семей.

– Я спрашиваю, для чего ты соблазнял меня и заставил влюбиться неделю назад? – тихо и яростно спросил он.

– Потому что… Потому что… я стал другим. Я больше не тот Милош, который встречался с Войто. Не знаю, как можно было променять тебя на…

– Черт бы тебя побрал, Милош, – крикнул Тори с болью в голосе. – Я знал, что тебе нельзя доверять. Знал и поверил!

Ториниус вышел из комнаты, хлопнув дверью.

«Ну, теперь ты доволен?» – Васятка скорбно скорчил рожицу и заплакал.

А я лег на кровать, уставившись сухими глазами на потолок, и молча, без слез, застыл, опустошенный, понимая, что моя жизнь кончена.

====== 30. ======

К утру, почти без сна, я вместе с Васяткой думал-думал и надумал остаться у деда на несколько месяцев. Сейчас у меня девять недель беременности, два-три месяца я смогу посидеть в глуши, прийти в себя, дописать вторую книгу. Интернет есть, общаться не помешает, зато буду подальше от Рикки-шмикки, Шиви-паршиви, Войто и прочих, желающих откусить от меня кусок. И от Тори.

«Ты не имеешь права быть слабым. Ты – папка», – сусел направлял мои мысли в нужное русло. – «Теперь ты сильным, умным и мудрым должен быть.»

«Ага. Ёж птица гордая. Пока не пнешь – не полетит.» – грустно улыбнулся. – «Тори никогда меня не простит, если ребенок будет от Войто.»

«А ты его простишь, если ребенок будет от Тори?»

«Как говорил Бродский, с неприятностями верный выход один: чем быстрее коснешься дна, тем быстрее всплывешь.»

«Ох, Тасенька! Мне кажется, дно мы еще с тобой не нащупали», – загрустил Васятка.

«Василий! Срочно выпусти пейсы из-под кипы и давай, поддерживай меня всеми четырьмя лапами. Мне сейчас надо распланировать свое будущее.»

«Лапы… крылья… Хвосты! А хвост пойдет?» – Василий выставил толстую задницу с облезлой метелкой хвоста и игриво повилял им.

«Другое дело!» – Я улыбнулся и воспрял духом. – «Все пустим в ход.»

Завтрак прошел в «теплой, дружественной обстановке». Мариано и Северинус выглядели намного лучше – здоровые, счастливые, улыбающиеся. Шелуха и позолота того аристократизма, который показывали в свете, облетела под воздействием деда, и их интерес ко мне был не надуманный, не с претензиями, а искренний.

«А дед умеет уговаривать», – ухмыльнулся Васятка. – «Интересно, сколько он с них шкурок спустил?»

Тори решал производственные вопросы даже за столом, он вернулся к той, прежней версии себя – делового человека, для которого я значил не больше стула или стола, был мебелью.

Аши разливался соловьем о том, какая выстроилась очередь к молодому шаману, все не могли дождаться, когда я приеду. Подначивал меня, с усмешкой, как я буду принимать ходоков. У всех обнаружились срочные дела к такому успешному колдуну.

– Кстати, Роджерс разругался с папой и уехал в город, напросился в армию. Куки, его папа, тебя ненавидит.

– Роджерса лучше отправить к неприятелю. Армия развалится изнутри, – улыбнулся я, размешивая творог с малиновым вареньем.

– Боюсь, цунами от такого дойдет и до нас, – засмеялся дед и все посмотрели на него с удивлением.

Видимо, давно никто не видел деда таким довольным и, вдобавок, смеющимся.

– Ох, Милош, ты так благотворно действуешь на старика. Жаль, что вы сегодня улетаете. Может останешься? – Дед с надеждой посмотрел на меня.

– А я как раз хотел попросить вас принять меня гостем на пару месяцев. – Я смущенно заправил прядь волос за ухо. – Здесь такой чудесный воздух, я быстро окрепну и малышу будет полезно.

– Исключено. – Тори отвел телефон от уха и посмотрел на деда. – Милош летит с нами. Ему надо становиться на учет, доктор сказал, что беременность нужно контролировать. – И он опять вернулся к прерванному разговору.

«Вот так, Васятка. План пошел по звезде…» – опешил я.

«Все, что ни делается – к лучшему.» – Василий почесал за ухом. – «Зато будешь вместе с Зори и Люсием с Радом.»

Мариано выловил меня уже в самолете, потому что после завтрака мы все приступили к сборам и были заняты упаковкой вещей. Аши приготовил мне из своих запасов несколько коробок, и я с удовольствием принял его грибы, варенья и соленья, поцеловав того в щеку.