Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

совратителя! И вдруг Уилл заметил, что в его правой руке что-то зажато.

– Что это? – он схватил мальчишку за руку и заставил его выпрямит её; недоумение

сделало его злым и заставило забыть о страданиях несчастного ребёнка. – Ты украл

кошелёк?!

– И ничего не украл, – надул губы тот, с неожиданной силой вырывая руку. – Я честный, за

кого вы меня, сир, держите? Или злитесь, что я понравился вашему хозяину? Так то не

моя беда, а ваша, что не умеете ему услужить!

Сразив Уилла наповал этим остроумным выстрелом, мальчишка злорадно свернул

глазищами и отступил на шаг, пряча руки за спину. Уилл смотрел на него, чувствуя, что

совершенно перестаёт что-либо понимать.

– Где ты взял кошелёк?

– Господин граф мне дал. Я заработал! Он всегда даёт нашим кошельки.

– Вашим? Кому – вашим?..

– Ну, нашим, староручьевским. – Старый Ручьём называлась та самая деревенька, в

которую сегодня ездил Риверте. – Тем, кого к себе возит.

– И… часто возит?..

– Не-а. Мне вот нынче повезло. Да не глядите так, говорю ж, не украл! Вот сами его

спросите, если не верите!

– Повезло? – не веря своим ушам, переспросил Уилл. – Говоришь, тебе повезло?!

– А то, – уже более миролюбиво отозвался мальчишка. – Знаете, сколько тут денег? Целая

куча! Я теперь куплю себе отару овец и матери косынку, и батька меня больше лупить не

станет.

Окончательно добив Уилла сим изъявлением жизненного прагматизма вкупе с вопиющем

безразличием к нравственности, мальчишка зевнул и спросил, можно ли ему всё-таки

пожрать и переночевать где-нибудь, потому как устал очень.

Уилл отвёл его на кухню и, не переступая порога, отвернулся и ушёл к себе. Теперь, когда

последние его сомнения – а с ними и последние надежды – развеялись, он снова думал о

своём брате.

– Как? – хрипло спросил Уилл два месяца назад, глядя на Роберта, отвернувшегося

наконец от окна и спокойно смотревшего ему в лицо. – Как, по-твоему, я это сделаю?!

Всё это казалось бы ему дурной, нелепой шуткой, если бы он не знал, что Роберт никогда

не станет шутить с подобными вещами.

– Ты окажешься близко от него, – проговорил Роберт. Он стоял, скрестив руки на груди,

его взгляд был непроницаем; сейчас он поразительно напоминал отца. – Так близко, как не

окажется ни один хиллэсец в ближайшее время. Если кто и сможет сделать это, то только

ты. Отчасти поэтому его величество и дал согласие на предоставление заложника от

Хиллэса.

– Но это же немыслимо, Роберт! Ты же сам видел, что он… как он и отец… – Уилл осёкся,

ему не хватало слов.

– А что, я разве прошу тебя вызвать его на поединок? – спросил Роберт с ледяным

сарказмом, от которого на душе у Уилла всегда делалось так тяжело и тоскливо. Он

немедленно осознал всю бездну своей глупости. Конечно, у Роберта и в мыслях не было,

что Уилл сможет одолеть Риверте в схватке. Новоиспечённый лорд Норан лучше кого бы

то ни было знал ничтожные способности своего брата.

Но как же, в таком случае, он предлагает Уилл сделать то, о чём он только что сказал?..

– Обычно в таких случаях используют яд, – продолжал Роберт, – но, увы, нам он вряд ли

подойдёт. Риверте уже много лет ежедневно принимает крошечную дозу нескольких

основных ядов. Его неоднократно пытались отравить, и всякий раз неудачно. Напасть на

него ты тоже не сможешь, и вряд ли тебе удастся устроить несчастный случай без помощи

слуг – а слуг он подбирает очень тщательно…

Роберт умолк. От его взгляда у Уилла засосало под ложечкой. Он всё ещё не понимал,

куда клонит его брат, хотя по виду Роберта было ясно, что он уже принял решение.

– Таким образом, – заключил лорд Норан из Тэйнхайла, – есть лишь одна возможность. Ты

должен усыпить его бдительность, заслужить его расположение и доверие. Ты должен

сделать так, чтобы он не боялся уснуть в твоём присутствии и не проснулся бы от звука

твоих шагов. Знай, у него очень чуткий сон, и ты не разбудишь его своим движением

лишь в том случае, если он будет всецело тебе доверять.

Он снова замолчал. Это было хуже любой пытки. Уилл сглотнул и робко спросил:

– Но как же я смогу…

– Очень просто, Уилл! – ответил Роберт с внезапным раздражением, казалось,

раздосадованный его недогадливостью. – Ты залезешь к нему в постель.

Несколько секунд Уилл не понимал, что это значит. Как это – залезть в постель? Не Роберт

ли только что сказал, что у Риверте чуткий сон, и проникнуть в его спальню будет…

И тут до него дошло. Уилл покачнулся. Глаза его помимо воли широко распахнулись. Он

во все глаза смотрел на Роберта, на своего единственного брата, который говорил, что он

должен будет сделать такое!

– Нет, – прошептал Уилл. – Нет, Роберт, ты не это имеешь в виду.

– Я имею в виду именно это! – Роберт наконец шагнул от окна, сердито дёрнув портьеру. –

Другого пути нет. Ты должен будешь стать его любовником и добиться, чтобы он

безмятежно уснул в одной с тобой постели. Когда это произойдёт, ты перережешь ему

горло. Вот и всё.

Уилл покачал головой.

– Я не сделаю этого.

– Сделаешь.

– Нет. Мужеложество – мерзкий грех перед господом. Ты знаешь, Роберт, что я мечтаю

посвятить себя богу, но если я сделаю то, что ты просишь, я никогда…

– Да, я прекрасно, чёрт подери, знаю, что у меня в братьях святоша и тряпка, а не

мужчина! – загремел лорд Норан, хряснув кулаком по стене. – Но я не прошу, я

приказываю! Проклятье, я сделал бы это сам, если бы король разрешил мне предложить

себя в качестве заложника. Но он сказал, что не позволит дому Норанов снова остаться без

главы, во второй раз за столь короткий срок. К тому же для Риверте я слишком стар. Ему

нравятся сопливые хилые щенки вроде тебя, и тебе даже не надо будет особенно перед

ним жеманиться, чтобы он ухватил тебя за зад. Какого черта, Уилл – если ты позволяешь

лапать себя этому старому борову Эсмонту, то почему бы не сделать то же одолжение

Риверте для пользы дела?

– Роберт, – сказал Уилл, закрыв глаза, – замолчи.

Тот, как ни странно, умолк. Тишина, повисшая между ними на долгие минуты, не могла

заполнить даже сотой доли той пропасти, которая всегда между ними была – но лишь

теперь Уилл в полной мере осознал её глубину и непреодолимость. Роберт презирал его

слишком сильно, чтобы даже попытаться понять и выслушать.

– Подумай хотя бы от отце, – проговорил он наконец. – Подумай о том, кто уложил его в

могилу своим мечом. Подумай, что ты можешь отомстить за него, отомстить собственной

рукой убийце нашего отца и поработителю нашего народа… о, Уилл, я вправду жалею, что

не могу поменяться с тобой местами.

Последние слова прозвучали так пламенно, что Уилл почти поверил ему. Он с трудом

разлепил отяжелевшие веки.

– Мама знает? – только и смог спросить он.

Ответ прозвучал резко, как пощёчина:

– Нет! Ты в своём уме?! Мало с неё горя и позора, ты хочешь добавить новый?!

– Не я, Роберт. Это ты добавляешь нашей семье позора, предлагая мне…

– Ещё раз, Уилл: я не предлагаю. Это мой приказ тебе как моему брату и вассалу. Ты

отправишься в Даккар, ты будешь любезен с этим ублюдком Риверте, ты дашь ему себя

оттрахать или чего он там ещё от тебя захочет. А когда он расслабится в твоём

присутствии, пырнёшь его. Вот сюда. – Роберт шагнул вперёд, вытянул руку и коснулся

холодными пальцами шеи Уилла. – Достаточно одного разреза вот здесь, и сам бог его уже

не спасёт. Неужели это так сложно?

Уилл сжал губы, надеясь, что они перестанут дрожать. Его мутило.

– Ты можешь воспользоваться его собственным кинжалом, – продолжал Роберт. – Или

кухонным ножом. Или даже ножницами – чем угодно. Тебе не нужно какое-то особенное

оружие или мастерство. Всего один разрез, Уилл. И одна ночь, если тебе повезёт. А когда

всё это закончится, клянусь, ты сможешь уехать в свой монастырь, и я никогда больше

ничего у тебя не потребую.

Уилл вздрогнул. Это были те слова, которые он так жаждал и так никогда и не получил от

отца. Лорд Бранд ни под каким видом и ни на каких условиях не был согласен отпустить

своего сына в монастырь. Его наследник, похоже, был более сговорчив.

«Примет ли меня бог, если я приду к нему таким путём?» – спросил себя Уилл. Позже он

задал этот вопрос брату Эсмонту, на вечерней исповеди, во время которой рассказал о

требовании своего брата. Брат Эсмонт ответил, что господь смотрит на нас каждый миг

нашего существования, и наши помыслы и намерения порою способны сказать ему

больше, чем наши дела.

Как же, о, как же теперь Уиллу, одиноко сидящему у окна своей комнаты в Даккаре, не

хватало брата Эсмонта… Именно теперь, когда он вплотную подошёл к тому, что

пообещал тем днём своему брату – и чего так страшился. Теперь, когда он получил

прямые доказательства того, что Риверте действительно падок на соблазны такого рода…

И в особенности – зная, что граф намерен покинуть Даккар, как только будет возможно.

Значит, у Уилла не так уж много времени, чтобы осуществить омерзительный план своего

брата.

Омерзительный? Но ведь, если задуматься, Роберт был прав. Любая цена не была бы

чрезмерной за шанс отомстить убийце их отца и остановить его победное шествие по

землям Хиллэса. Ведь многие знающие люди утверждали, что именно на силе, уме,

таланте и удачливости Фернана Риверте держится наступательная мощь Вальены в

последние десять лет. И убить его – значит больше чем отомстить, значит освободить от

гнёта пошлой и ничтожной страны тысячи людей, куда лучших, чем те, перед кем они

вынуждены склонять голову…

И всё это мог сделать Уилл – одним разрезом. Он помнил место, которое указал ему тогда

Роберт – он до сих пор, казалось, чувствовал холодок на своём горле там, где

прикоснулись пальцы его брата. Один разрез… и одна ночь. Одна ночь унижения, боли,

бесчестья, которого он, быть может, не сумеет пережить. Уилл вспомнил хитрую

мордочку мальчишки из Старого Ручья. Тот не казался готовым умереть от пережитого

позора, но что мог знать о позоре крестьянский малыш, не умевший читать и никогда не

думавший о боге так, как Уилл? Что ж… в конце концов, умереть он сможет всегда – в

крайнем случае, сразу после того, как осуществит свою месть, свою и Роберта… И тогда

наконец узнает, как господь триединый смотрит на пути, которыми Уилл пытался достичь

близости к нему. Оставалось лишь молиться, чтобы Уилл заслужил снисходительность и

был судим согласно своим помыслам, а не делам.

Отдавая себе отчёт во всём этом, Уилл тем не менее никак не мог заставить себя перейти

от размышлений к делу. День после памятного столкновения с деревенским мальчишкой

он провёл у себя, старательно изобретая поводы не выходить наружу. Он мысленно

уговаривал себя, что, так или иначе, действовать всё равно придётся, и лучше начать

теперь, когда он уже немного освоился в Даккаре, и пока к Риверте не нагрянули ещё

какие-нибудь гости из столицы. И пока он не уехал…

Как же Уиллу хотелось, чтобы он уехал и никогда, никогда не возвращался!

Услышав стук в дверь, он вздрогнул и поднял голову от книги, которую безуспешно

пытался читать. Слуги в Даккаре были довольно бесцеремонны и обычно врывались без

предупреждения.

– Не заперто, – отозвался Уилл. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул паж – тот самый

Освальдо, за которого Уилл невольно выдал себя накануне вечером. Эта мысль заставила

его покраснеть.

– Сир, его милость просит вас к себе. Он в кабинете. Сказал, что вы его обяжете, если

придёте немедленно.

Освальдо был довольно юным – не старше Уилла, – тихим, мягким и услужливым юношей,

темноволосым и темноглазым, как большинство вальенцев. Он был не таким развязным и

нахальным, как большинство остальных пажей, несмотря на то, что Риверте, казалось,

выделял его среди прочих – не слишком явно, одной лишь интонацией или жестом. Но

Уилл шестым чувством ощущал, что этот юноша в Даккаре на особом положении.

Интересно, знает ли он, что Уилл вчера выполнял его обязанности?.. Неожиданно Уиллу

до смерти захотелось поговорить с этим парнем, задать ему сотню вопросов. Но он лишь

кивнул в ответ – слишком судорожно от непонятного волнения, вдруг перехватившего

горло, что, к сожалению, могло быть воспринято как сухость или даже надменность. Но

Освальдо вроде бы не обиделся – только поклонился и закрыл дверь.

Уилл ещё немного посидел, теребя переплёт книги, изнывая от тоски и дурного

предчувствия. Потом решительно поднялся, отодвинув стул. В конце концов, ему

совершенно нечего опасаться. Он не сделал ничего предосудительного – да и, говоря

начистоту, после отъезда своих столичных гостей Риверте вёл себя с ним вполне

достойно. Беседы с ним не доставляли Уиллу ни малейшего удовольствия, но, в конце

концов, такова уж была манера общения этого человека, ничего тут не попишешь.

Священные Руады учат быть терпимыми к слабостях других и не забывать о собственных,

ещё более вопиющих недостатках.

Предаваясь этим самоуговорам, Уилл прошёл уже знакомыми коридорами и без труда

нашёл кабинет. Постучав для приличия и дождавшись отрывистого «Войдите», он ступил

за порог.

Кабинет графа Риверте представлял собой небольшую комнату, заставленную, как и

библиотека, книгами и тяжёлыми столами, на которых в полном беспорядке валялись

кипы бумаг. У окна стоял большой базальтовый глобус – Уилл поразился, увидев его, ибо

это означало, что Риверте знаком с еретическим учением Лицандра об устройстве мира и

разделяет его. Стоял день, портьеры были убраны, и кабинет заливал яркий солнечный

свет. Это немного ободрило Уилла. При свете дня выносить трудности всегда легче, чем в

ночную темень.

Риверте стоял за одним из столов, держа в руках какие-то бумаги и перебирая их очень

быстро, видимо, едва просматривая – или прочитывая с совершенно непостижимой

скоростью. Последнее, конечно, было маловероятно.

Уилл какое-то время постоял у двери – Риверте, казалось, не обращал на него никакого

внимания. Так он мог бы держать на пороге лакея или нежелательного просителя. Уилл

ждал, чувствуя, как в нём понемногу поднимается уже знакомый гнев. Гнев, страх и

изумление – вот те чувства, которые вызывал в нём Фернан Риверте, и он не мог себе

представить, как сможет сделать то, что должен, испытывая только это и ничего больше.

Голос Риверте прозвучал, как обычно, подобно грому среди ясного неба, когда Уилл,

задумавшись, ждал этого меньше всего.

– Могу я узнать, отчего вы на меня так пялитесь, сир Уильям? Вы находите меня

привлекательным?

И снова Уилл смог лишь открыть рот – и поспешно захлопнуть его, ибо ответить на это

было решительно нечего. Риверте опустил свои бумаги и теперь смотрел на него в упор.

Он был одет в костюм для верховой езды – видимо, только что приехал откуда-то и не

спешил переодеваться. Костюм был неожиданно простого, но очень элегантного покроя.

Заглядывавшее в окна солнце создавало мутноватый ореол вокруг тёмной фигуры Риверте

и придавало ему, пожалуй, даже некоторую обаятельную загадочность. Если бы он ещё не

раскрывал рта…

– Ну? – ледяным тоном спросил граф. – Находите? Или нет?

«Скажи «да», – так же холодно приказал голос Роберта в голове Уилла. Он сглотнул.

– Вы звали меня, сир? – спросил он, в отчаянии обнаружив, что голос сел от волнения.

– Да. И вы несказанно осчастливили меня, явившись. Сядьте там.

Его палец повелительно указал на кресло в стороне от стола – маленькое и, судя по виду,

не слишком удобное. В него Риверте наверняка усаживал людей, которых стремился

выставить в собственных глазах жалкими ничтожествами.

– Благодарю, но я предпочитаю остаться на…

– Сесть, я сказал.

Он не повысил голоса и, казалось, даже не сменил тона. И тем не менее Уилл, до этого

момента ещё как-то боровшийся со снедающими его чувствами гнева, тревоги и

унижения, беспрекословно поплёлся к креслу и опустился в него почти с радостью.

Пожалуй, и впрямь было неплохо присесть.

Риверте проследил за ним взглядом; теперь их разделяло не более трёх шагов. Какое-то

время он, казалось, молча разглядывал Уилла, пытавшегося сидеть прямо и не сжиматься

в кресле под этим испепеляющим взглядом глаз, чья синева казалась при нынешнем

освещении особенно яркой. Насмотревшись и, казалось, сделав какие-то одному ему

ведомые выводы, Риверте сказал:

– Могу ли я полюбопытствовать, монсир, какого дьявола вы за мной шпионите?

Если бы Уилл не сидел, он бы упал от удивления.

– Шпионю?! Я?!

– Ну не я же. Согласитесь, было бы в высшей мере странно шпионить за самим собой.

Лучшие умы современности считают это признаком душевного нездоровья. К тому же я

знаю себя слишком хорошо, шпионить за собою мне было бы нестерпимо скучно. А вы, я

полагаю, решили развлечься именно этим? Так вы трактовали моё предложение самому

себя занять?

– Я не шпионил за вами, сир. И в мыслях такого не держал. Не понимаю, отчего вы…

– Значит, – сказал Риверте, – вчера вы не выдавали себя за моего пажа Освальдо и не

выпытывали у некоего мальчишки подробностей гнусного блуда, которому он предавался

с моей особой?

Уилл задохнулся и отвёл глаза. Как он узнал?!

– Так было это или нет, сир Уильям? Быть может, вас оклеветали?

– Н-нет…

– Что – нет?

– Не… оклеветали… прошу простить меня, сударь… я действительно…

– Что? Говорите громче. Можете на хиллэш, если вальендо внезапно вылетел у вас из

головы. Я пойму.

– Я вправду позволил себе задать несколько вопросов тому мальчику, – собравшись с

духом, ответил Уилл. – Я не видел в этом ничего преступного либо предосудительного.

– Разумеется, ничего предосудительного в этом и не было, – вдруг как будто смягчившись,

сказал Риверте. – Меня удивило другое: с чего у вас возникло желание копаться в моём

грязном белье? Что это – врождённая любознательность учёного мужа? Изучение теории

людских пороков? Или, может быть, ревность?

Уилл вздрогнул.

– Господь, пастырь мой, – вполголоса проговорил Риверте. – Я угадал? Вы надо мной

смеётесь. Скажите, что смеётесь, Уильям.

– Не понимаю, о чём вы, – быстро ответил тот, чувствуя, что его щёки пылают, будто

факелы.

Риверте бросил свои бумаги на стол и шагнул к нему. Уилл невольно отпрянул,

втиснувшись в неудобную спинку кресла и изо всех сил сжимая подлокотники.

– Ну-ка, ну-ка… поглядите на меня. С чего это вы так переполошились? Дело, конечно, не

стоит и выеденного яйца. Просто сегодня утром я спросил Освальдо, обеспечил ли он

нужды мальчика, доставившего мне вчера несколько приятных минут. На что мой первый

паж ответил искренним удивлением, а поскольку мальчик ещё не успел вернуться к себе в

деревню, я нашёл и его и допросил сам… да не волнуйтесь вы так за него. Отчего вы

побледнели? То в краску вас кидает, то в бледность… Вы здоровы? Собственно, мальчик

лишь сказал мне, что о нём позаботился какой-то весьма нервный молодой человек,

пристававший к нему с расспросами. Когда я попросил его описать мне этого человека, он

описал вас. Признаюсь, я был заинтригован, ибо прежде вы не проявляли интереса к моим

постельным делам, скорее наоборот… потому я ещё раз спрашиваю вас, Уильям: что на

вас нашло?

Они стояли друг к другу очень близко. Уилл выдавил судорожное подобие улыбки.

Сейчас или никогда…

– Вы сами сказали… сир, – прошептал он, не прилагая ни малейших усилий, чтобы снова

густо покраснеть, ибо в более непристойную ситуацию он не попадал никогда в жизни.

Синий взгляд Фернана Риверте отражал глубокую задумчивость. Уилл заметил на столе

початую бутылку – и, кажется, понял, что было причиной этой задумчивости.

– Чудны дела твои, господи, – проговорил Риверте, не трогаясь с места. – Признаюсь

честно: внешне вы не вполне в моём вкусе. Вы, хиллэсцы, поразительно нескладны, не

говоря уж о том, что мне не нравятся бледные люди… впрочем, в вашем случае всё не так

плохо. Однако всё равно вынужден вас… хм… разочаровать. Вы слишком молоды для

меня. Я, конечно, человек безнадёжно пропащий, но растление детей – это отвратительно

даже с позиции такого закоренелого аморалиста, как я.

– Я не ребёнок! – с совершенно детской запальчивостью воскликнул Уилл – и, запоздало

поняв, до чего глупо это выглядело, почти не обиделся, когда Риверте ответил ему

взрывом хохота.

– В самом деле? Охотно верю! Сколько же вам лет, мой великовозрастный друг –

пятнадцать, шестнадцать?

Уилл потрясённо уставился на него. Неужели его действительно можно принять за

ребёнка?! Понятно, что Риверте жил в стране, где преобладали рослые плечистые люди,

Уилл и вправду должен был казаться ему мелким мышонком, но… всё равно было обидно.

– Мне почти восемнадцать, – сказал он, даже не пытаясь скрыть обиду. – Будет через два

месяца.

Смех стих. Уилл ощутил странный толчок изнутри, как будто внутренний голос запоздало

пытался предупредить его о чём-то. Но было слишком поздно. Риверте больше не

улыбался, его глаза снова стали задумчивыми.

– Восемнадцать? – переспросил он, словно не веря. – Действительно? Как странно…

никогда бы не подумал. М-м… Похоже, я погорячился. Это меняет дело.

И, не подав ни малейшего предупреждения, он наклонился, взял Уилла за подбородок и

поцеловал в губы.

Уилл задохнулся, ощутив тёплый рот, накрывший его собственный. Все мысли, все

чувства разом покинули его – он весь, казалось, сосредоточился там, где к его телу

прикасались чужие губы и пальцы. Твёрдая рука не давала ему отвернуть голову, он

чувствовал кожей металлический холод колец на пальцах, стискивавших его лицо. Глаза

прямо перед его глазами были открыты и смотрели на него со спокойным любопытством.

Уилл зажмурился. Сердце колотилось в груди, словно совсем обезумев, но, как ни

странно, он не ощущал отвращения, к которому так долго себя готовил. Чужое дыхание

было тёплым, чужие губы – мягкими и неожиданно осторожными. Что-то влажное

скользнуло по его верхней губе, приподнимая её – Уилл не сразу понял, что это язык. От

изумления и ещё какого-то странного, незнакомого чувства он приоткрыл рот – и снова

задохнулся, когда всё тот же язык проник в него и прошёлся внутри, жарко и

требовательно, проникая всё глубже. Уилл стиснул ручки кресла с такой силой, словно

собирался их отломить. Он яростно молил бога, чтобы это поскорее кончилось… и в то же

время отчего-то не хотел, чтобы это закончилось слишком быстро.

Когда Риверте отпустил его, Уилл ещё несколько мгновений сидел с закрытыми глазам.

Потом чуть-чуть приподнял ресницы, не осмеливаясь прямо смотреть в лицо человека,

которого намеревался убить.

– Вы восхитительны в своей целомудренности, – сказал Фернан Риверте, вынимая платок и

оттирая чернильное пятно с пальца. – Но не мне срывать этот цветок. Вижу, как вас

корёжит от одного моего прикосновения. Уж и не знаю, что вам наговорили обо мне ваши

богобоязненные родичи, однако спешу развеять ваши страхи. Я, молодой человек, никого

и никогда не брал силой. Так что можете спать совершенно спокойно и не изводить моих

слуг расспросами. – Он на секунду умолк, потом небрежно добавил: – У вас чернило на

щеке. Я вас измазал, простите.

Уилл машинально коснулся пальцами подбородка. Он не мог выдавить ни слова. Риверте

отвернулся от него и бросил платок на стол, в кипу бумаг.

– Я вас более не задерживаю, – сказал он.

Уилл поднялся и, не чуя под собой ног, вышел, даже не сумел придумать какой-нибудь

вежливой формальности на прощанье. Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней

спиной и сполз на пол.

«Я не смогу, – подумал он. – О, бог мой… брат Эсмонт… Роберт… я не смогу! Он всё понял.

И каким же я был идиотом, если решил, что сумею его провести…»

До самого вечера у него горели губы.

Уилл старательно – и весьма успешно – избегал общества хозяина Даккара в течение всего

этого, показавшегося ему бесконечно долгим, и следующего дня. Он понимал, что

поступает неправильно, что нельзя прятаться, если он в самом деле собирается сделать то,

в чём поклялся Роберту… Но не мог же он просто войти к Риверте в спальню и сказать…

сказать… он даже не мог придумать, что можно сказать в такой ситуации. После сцены в

кабинете мысль об этом стала для него ещё невыносимее.

Поэтому он решил, что, может быть, будет не так уж плохо, если он действительно просто

дождётся, пока Риверте покинет Даккар – и тогда у него просто не останется возможности

выполнить задуманное, что радовало Уилла намного больше, чем тревожило. Однако

Риверте словно забыл о своих словах. После отъезда его гостей прошла неделя, а он не

подавал виду, будто собирается уезжать. Может быть, он чего-то ждал – Уиллу трудно

было судить, потому он и не строил догадок.

В эти дни он снова засел за книги – теперь отдавая предпочтение Руадам, в которых

надеялся найти объяснение всем мучавшим его ощущениям. Он смутно понимал, что

было что-то запретное, что-то необычайное и в то же время недопустимое в том, что он

чувствовал, когда мужская рука властно, хотя и не больно сжимала его лицо, и мужские

губы сминали его губы, мужской язык проникал в его рот… От этих воспоминаний он

ощущал одновременно стыд и жар. И отвращение тоже, но… из всех чувств отвращение

было, пожалуй, самым слабым.

Риверте, казалось, совершенно забыл о нём. Он по-прежнему часто отлучался,

возвращаясь к полуночи, теперь уже один, и за стеной до самого утра было тихо. Это

было до того непривычно, что мешало Уиллу уснуть – оказывается, он привык к

постоянному скрипу и стонам за стеной. Впрочем, он вовсе не сожалел об их отсутствии.

В один из дней, листая труд Святого Иакка, Уилл наткнулся на отсылку к трактату мэтра

Альбиана, с которым Святой Иакк настоятельно советовал ознакомиться прежде, чем

приступать к чтению. Уилл вспомнил, что видел эту книгу в библиотеке Даккара, в самый

свой первый день здесь. Риверте не было в замке, он уехал утром вместе с Гальяной, и

Уилл мог без опаски совершить вылазку.

Он без приключений добрался до библиотеки и какое-то время искал нужную ему книгу –

в прошлый раз он вытащил её наугад, и теперь, когда она и вправду была ему нужна,

никак не мог вспомнить, где она стояла. Он провозился дольше, чем следовало, и так

углубился в поиски – он всегда погружался в то, чем был занят, с самозабвением,

достойным скорее порицания, чем похвалы – что не услышал вовремя шагов в коридоре.

Лишь когда дверная ручка стала поворачиваться, Уилл понял, что уже не один. Конечно,

это мог быть один из пажей или горничная, зашедшая вытерпеть пыль – но мог быть и

нежданно вернувшийся Риверте, видеться с которым у Уилла желания было меньше, чем

когда-либо. Однако днём Риверте обычно работал в кабинете, а не в библиотеке – там окна

выходили на солнечную сторону и было больше света. Значит, если это и впрямь Риверте,

то скорее всего он зашёл за нужной книгой и не задержится надолго…

Всё это с быстротой молнии мелькнуло в сознании Уилла. Не успев довести мысль до

конца, он метнулся вдоль стеллажей к окну, каким-то чудом ничего не задев и не обрушив

по дороге. Тяжёлые зелёные портьеры свисали с окон к самому полу и были наполовину

задёрнуты – спрятаться за ними не составило труда. Правда, Уилла могли увидеть со

стороны улицы, но окна библиотеки находились на третьем этаже, и Уилл надеялся, что

никто не станет на них глазеть.

Едва он успел шмыгнуть за пропахшую пылью занавеску, как дверь открылась. Уилл

услышал шаги и тут же понял, что это не Риверте – но и не слуга. Шаги были медленные и

тяжёлые, словно вошедший озирался по сторонам – и одновременно никуда не торопился,

чувствуя себя в своей тарелке и намереваясь побездельничать. Кто же это мог быть?..

Уилл стоял, затаив дыхание и слушая, как скрипит паркет под ногами незнакомца. Потом

застонало кресло – человек опустился в него, и был он, похоже, немалого роста и

комплекции, раз заставил кресло так скрипеть. Затем раздалось шуршание бумаг, и на

время всё стихло. Уилл понимал, что глупо прятаться вот так, но как бы теперь он

объяснил, что делал за портьерой? Оставалось надеяться, что незнакомый гость вскоре

уйдёт.

Эта надежда, как и большинство надежд в жизни Уилла, пошла прахом.

Прошло несколько минут, и раздались новые шаги – их Уилл теперь различил бы среди

тысячи других. Резкий, быстрый, упругий шаг. Хлопнула дверь.

– Ну? – раздался грубый голос, от звука которого Уилл невольно вздрогнул. Он сразу

представил себе обладателя этого голоса и тяжёлых шагов: толстого, коренастого увальня

с красным щекастым лицом. – Ты прочёл?

Риверте, видимо, ответил жестом – или не ответил вовсе. Он пошёл вперед, и сердце

Уилла подскочило, когда ему почудилось, что тот направляется к окну – но потом он

остановился и, судя по звуку, тоже сел.

– Что-нибудь интересное? – спросил обладатель грубого голоса.

– Если бы, – ответил Риверте. И когда он только успел вернуться?.. В его голосе сквозило

усталое раздражение – Уилл никогда не слышал в нём ничего подобного.

– Новости, как понимаю, неутешительные.

– Сантьяро, не строй из себя идиота. Да и из меня тоже. Когда из Рувана в последний раз

бывали хорошие новости?

– Ха! Когда его величество Рунальд Первый свернул шею! – воскликнул тот, кого назвали

Сантьяро, и громогласно расхохотался.

– Именно. Но на сей раз, боюсь, свернутой окажется шея кое-кого другого.

– Ты как будто рассержен, Фернан.

– А что, по мне это так заметно? – спросил Риверте голосом, не выражавшим ровным

счётом ничего.

Сантьяро шумно хмыкнул.

– Чёрт тебя знает, что по тебе заметно, а что нет… Так что он там пишет?

– Как обычно. Грозит массированным наступлением по нашим приграничным форпостам.

– Дьявольщина! Опять?!

– Вижу, для тебя это тоже новость, – ответил Риверте и, кажется, встал. Уилл услышал, как

он прохаживается по библиотеке. – Чёрт, душу бы продал, чтобы оказаться сейчас в

Сиане.

– Его величество Рикардо всё ещё не желает видеть твою слащавую рожу?

– Не похоже. По крайней мере на мои письма он не отвечает.

– Эк переклинило…

– Я могу его понять, – равнодушно отозвался Риверте. – Всякий раз, когда я иду против его

приказа, он притворяется, будто очень зол. Если он будет поступать иначе, рано или

поздно его окружение забеспокоится, не слишком ли сильное влияние я на него имею.

– Неужто ты веришь, что никто не думает этого уже теперь?

– Они могут думать что угодно – главное, чтобы не трепали языками. Этого Рикардо

допустить не может. Ты же знаешь, как он чувствителен к мнению окружающих. – Он

умолк. Зашуршала бумага. – Надо что-то делать, Сантьяро.

– Чёрт подери! Ещё бы!

– Нет, я не о том. Рунальд как будто всерьёз верит, что я ломаюсь исключительно по

привычке. И когда он уже угомонится…

– Для этого тебе необходимо инсценировать собственную смерть. Это единственное, что

его успокоит.

– Да? А это, пожалуй, мысль…

По его тону нельзя было понять, говорит он всерьёз или шутит. Но Сантьяро, похоже,

знал это лучше Уилла – он фыркнул.

– Возможно, но подумай о смятении, которые эта новость внесёт в ряды Вальены. И о

преждевременной радости Тальи и Хиллэса. Нет уж, Фернан, живи и гадь по углам ко