Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

расходились, а беспрестанно передвигались по залу, рискуя налететь друг на друга и

передавить ноги всем окружающим.

Риверте не танцевал. Уилл заметил его сразу; он стоял, оперевшись локтем на каминную

доску, и слушал оживлённую болтовню дам, сидевших кружком вокруг него. Их пышные

юбки полностью погребли под собой ножки кресел, а огромные веера двигались так

рьяно, что Уиллу чудилось, будто он ощущает созданный ими порыв ветра. Дамы болтали

все хором, и Уилл не сомневался, что, в такой-то шумихе, Риверте не может разобрать ни

единого слова – что не мешало ему кивать и улыбаться с любезным видом, способность к

которому Уилл никогда бы в нём не заподозрил. Особенно внимательно граф смотрел на

пышную рыжеволосую леди с крайне рискованным декольте, сидевшую к нему ближе

всех; Уилл заметил книгу – ту самую, в бархатном переплете, – лежащую на столике

между ними. По-видимому, чтения фривольных стишков уже закончились. Уилл вздохнул

про себя. Он промедлил полчаса, а не четверть, как было ему отпущено, но не осмелился

не прийти вовсе. Теперь он об этом жалел: похоже, Риверте совсем забыл о нём и вряд ли

заметил бы его отсутствие. Что ж, всегда можно уйти так же незаметно, как и явился…

Для Уилла здесь было слишком светло и шумно, к тому же его смущали чересчур

оголённые плечи женщин и то, как близко их прижимали к себе мужчины во время танца –

они не держали партнёрш за руку, как требовали приличия, а фамильярно обнимали их за

талию. Уилл начинал понимать, почему преподобный Эдмон Тальянский в своём трактате

«О пороке» называл Вальену вместилищем плотского греха.

Музыка смолкла, лишь затем, чтобы почти сразу грянуть снова, но большинство пар

разбились. К группе у камина подошли ещё несколько человек, в основном мужчины,

разодетые, как и дамы, в шёлк и атлас и не меньше дам злоупотреблявшие

драгоценностями. Риверте от них ничем не отличался – но в то же время отличался,

неуловимо, однако весьма ощутимо. Он выглядел не менее вычурным франтом, чем все

эти пустые, жеманные, громко и манерно смеющиеся люди, но при этом не казался ни

манерным, ни пустым. Он, как заметил Уилл, мало говорил и в основном слушал, иногда

улыбаясь короткой, холодной улыбкой, от которой Уилла мороз продирал по коже и

которая отчего-то вводила тех, кому была адресована, в неистовый восторг. Один из

гостей (Уилл вспомнил его, как ни странно – он скакал рядом с Риверте по дороге из леса

нынче днём) попытался перетянуть внимание на себя и принялся что-то рассказывать,

чрезмерно жестикулируя и повышая голос. Дамы нарочито вскрикивали и закатывали

глаза, мужчины понимающе кивали, и только Риверте стоял, чуть отступив в сторону и

слегка откинув голову назад, и глядел на говорившего с настолько неприкрытым,

презрительным весельем, что Уилл поразился, почему никто из этих людей не видит, что

он насмехается над ними. Однако ему, без сомнения, было приятно их общество, иначе

зачем бы он их к себе приглашал?

– Хотите пунша, сир? – спросил кто-то совсем рядом, и Уилл, вздрогнув от

неожиданности, едва не свалился с подоконника. Рядом с ним, хлопая глазами, стоял

молоденький паж – не тот, которого посылали за книгой, но тоже асмаец. Видимо, Риверте

нравились асмайские мальчики. От этой мысли Уилл ощутил холодный узел,

стягивающийся в низу живота.

– Нет, благодарю, – сказал он, торопясь отослать мальчика – он боялся привлечь к себе

лишнее внимание. Тот поклонился и отошёл к паре гостей, продолжавшей танцевать –

Уилл видел, что они уже довольно сильно пьяны, судя по тому, что рука партнёра

переместилась с талии партнёрши на её грудь, а та либо не замечала этого, либо

нисколько не возражала. Уилл отвёл глаза. Один господь знает, до чего ему хотелось

отсюда уйти. А почему, внезапно подумал он, я должен здесь быть? Только потому, что он

приказал? Так что из того? Он мне не король.

С этой мыслью Уилл спрыгнул с подоконника – и, о ужас, зацепил ногой край портьеры,

запутался и чуть не упал. Ему удалось устоять на ногах, но он сбил на пол высокий

стоячий канделябр, горевший у окна. Раздался оглушительный грохот, и, как следовало

ожидать, все взгляды разом обратились на него.

Уилл обернулся, пылая от смущения. Одна из леди что-то воскликнула и указала на него

веером. Другая ответила ей вполголоса, но Уилл не слышал их и не видел. Он чувствовал

на себе только один взгляд: внимательный, насмешливый взгляд Фернана Риверте.

Выдержав паузу, позволившую гостям сполна налюбоваться на Уилла, топтавшегося

рядом с обрушенным канделябром, Риверте лениво поманил его двумя пальцами.

Жест был настолько фамильярный, что Уилл на мгновение застыл. Он был сыном лорда и

братом лорда, его род был нищ по меркам Вальены, но знатен и уважаем в его родной

стране – и он не мог, не имел права позволить обращаться с собой, словно с мальчиком,

вывезенным из дикого неотёсанного Асмая. Однако если бы теперь он гордо повернулся и

вышел прочь, то выставил бы Риверте дураком в глазах его гостей. И хотя именно об этом

Уилл мечтал больше всего на свете, в то же время он знал, что не должен настраивать

этого человека против себя, как бы ни хотело этого всё его существо. От этого зависело

слишком многое.

Поэтому он заставил гордость умолкнуть, поднял голову и неторопливо подошёл к

мужчинам и женщинам, сгрудившимся вокруг камина.

– Уильям, вы всё-таки пришли, – не дав ему сказать ни слова извинений за причинённое

беспокойство, бросил Риверте. – С чего это вы забились в угол? Присоединяйтесь к нашей

компании.

Уилл холодно поблагодарил, кланяясь дамам – и, менее глубоко, мужчинам. Риверте

назвал его имя своим насмешливым холодным голосом. Многие – но не все –

присутствующие ответили на поклон, а дамы захихикали, прячась за веерами.

– О, так это и есть сын славного лорда Бранда, которого вы убили этой весной? –

воскликнула рыженькая леди, сидевшая к Риверте ближе всех. Её жадно сверкавшие глаза

обшарили Уилла так, что ему стало неловко.

– Он самый, милая сира Элеонор, и с вашей стороны было крайне любезно напомнить о

сём прискорбном факте.

– Ах, прошу вас, Фернан! Все мы прекрасно понимаем, что происходит, не так ли? К тому

же мы все тут друзья, нам нечего стыдиться друг друга, – простодушно сказала та и

протянула Уиллу пухлую надушенную ручку. Уилл замешкался, потом поцеловал её

короткие пальчики и пробормотал какую-то приличествующую ситуации банальность.

– Бросьте, сира, вы его совершенно смутили, – услышал он над своей головой резкий голос

Риверте. – И дураку ведь понятно, что он не привык к столь блистательному обществу, как

ваше. Кстати, Уильям, я ведь просил вас переодеться. Отчего вы пренебрегли моей

просьбой, могу ли я узнать?

Уилл ощутил, что снова краснеет. Он действительно не стал переодеваться: решил, что

это совершенно излишне. На нём был вполне хороший костюм из светло-коричневого

бархата и простая, но добротно сшитая сорочка, а сапоги ему только что заново начистили

– он решил, что этого вполне достаточно. Он не собирался меряться с этими прощелыгами

умением пускать пыль в глаза – хотя бы потому, что заведомо проиграл бы такой

поединок.

Но на выпад Риверте надо было ответить. И он ответил, так спокойно и с таким

достоинством, что болтовня вокруг него (господа, обменявшись с ним церемониями,

вернулись к своим разговорам) сразу стихла:

– Я счёл, что мой внешний вид приличествует обстоятельствам.

Все они знали, кто он – и все должны были понять, на что он намекал. Они приехали в

гости к своему другу развлекаться – а он был заложником в доме врага Он надеялся, что

выразился достаточно недвусмысленно, однако строгий пафос его слов был уничтожен

внезапным взрывом хохота, острого, словно звон бьющегося стекла. Уилл обернулся и с

ужасом понял, что это смех Риверте. Он впервые слышал, как смеётся этот человек.

– Так у вас попросту не нашлось шмотья получше? Бог мой, так бы сразу и сказали! Я бы

уж придумал что-нибудь… Мой гардероб вам вряд ли подойдёт, из одного моего костюма

для вас можно выкроить три, но вот Освальдо с вами одной комплекции, так что

наверняка у него бы подыскалось что-нибудь приличествующее, как вы говорите,

обстоятельствам.

Уилл был так разгневан этим новым унижением, что не заметил многозначительных

взглядов, которыми обменялись присутствующие дамы и, особенно, господа, услышав эти

слова. Освальдо был одним из пажей Риверте; Уилл слышал сегодня это имя от кого-то из

слуг, но никого ещё тут не знал в лицо и мог только гадать, кого из снующих по залу

расфуфыренных мальчишек звали Освальдо. Да это и не казалось ему важным.

– Благодарю вас, – свистящим от едва сдерживаемого гнева голосом ответил он. – Я вполне

доволен тем, что имею.

– Но, бога ради, скажите, что же в таком случае в ваших сундуках? Вообразите, сиры, –

отвернувшись от Уилла, добавил Риверте – так, словно его вовсе тут не было, – он привёз с

собой четыре здоровенных сундука, в которые, полагаю, в разобранном виде поместилась

бы половина Вальены. Я даже боюсь предположить, чем они набиты…

– Может, там оружие, – предположил невысокий, плотно сбитый мужчина, бородатый и

добродушный с виду. – Молодые люди часто собирают оружие и не имеют сил расстаться

с ним.

– Или письма! – воскликнула рыжеволосая сира Элеонор. – Письма от возлюбленной,

которых он не мог оставить, которых не может не прижимать к сердцу еженощно, куда бы

ни забросила его злая судьба!

Она казалась взволнованной, её глаза, обращённые на Уилла, ярко блестели, и в них

читалась не насмешка, а искреннее, пылкое сочувствие. Она была не зла, эта леди

Элеонор, читавшая на званом балу фривольные стишки. Просто очень глупа.

– Четыре сундука любовных писем? – голос Риверте резал, будто клинок. – При всём

уважении к нашим друзьям из Хиллэса, никогда бы не заподозрил в этом молодом

человеке темперамента, способного вызвать столь бурную переписку.

– Может, там несколько адресатов, – предположила чернявая леди, сидящая рядом с

Элеонор.

– Делайте ставки, сиры! – провозгласил Риверте, назидательно подняв указательный палец.

– Ну же, что в сундуках у нашего таинственного гостя? Сир Пьетро ставит, как я понимаю,

на оружие, сира Элеонор – на любовные письма, а я бы, с вашего позволения, поставил на

свечи, кадила и прочую церковную утварь, ибо мне известно небезразличие нашего юного

друга к предметам и обрядам культа. – Он повернулся к Уиллу и вперил в него взгляд, за

который Уиллу захотелось бы убить его, если бы желание это и так уже не достигло

своего пика. – Ну же, сир, разрешите наш спор. Что в ваших сундуках?

Музыканты перестали играть и, пользуясь оживившейся болтовнёй внизу, настраивали

инструменты. За спиной у Уилла суетились слуги – готовилась смена блюд. Одна из дам

остановила пробегавшего мимо пажа и сняла у него с подноса бокал с пуншем. Уилл

молчал долго – дольше, чем требовали и этикет, и его собственная гордость. Но он не мог,

просто не мог находиться здесь, терпеть то, как ведут себя с ним эти люди. Это было с их

стороны не просто грубо – это было низко. Ведь он был в их полной власти.

– Книги, – наконец ответил он.

Сира Элеонор сморщила носик: она явно была разочарована. Сир Пьетро удивлённо

моргнул – Уилл подумал, что он вряд ли умеет читать. Кто-то хмыкнул, отпустив

непристойную шуточку по поводу возможного содержания этих книг, извиняемого юным

возрастом читателя. Лицо Риверте не выражало ровным счётом ничего.

– Признаю своё поражение, – проговорил он наконец. – В самом деле, зная вас, глупо было

предполагать что-либо иное.

– Вы считаете, что знаете меня, сир?

– Да, я так считаю. Но вот и ужин, господа, идёмте – Гальяна обещал мне сюрприз, я

сгораю от любопытства.

По небрежности его тона нельзя было поверить в искренность этих слов, однако все уже

обернулись ко входу в зал. От распахнутых настежь дверей уже двигался ряд слуг, несших

длинное блюдо, на котором лежал кабан – как понял Уилл по восторженным крикам

господ, тот самый, которого они добыли сегодня днём на охоте. Блюдо водворили в центр

стола, кабана разрезали – и дюжина живых голубей с испуганным криком прыснула во все

стороны, хлопая крыльями. Дамы восторженно завизжали, мужчины приветствовали

представление аплодисментами.

– Очаровательно, – сказал Риверте. Он едва ли не последним отошёл от камина и всё ещё

стоял рядом с Уиллом. – Теперь весь этот птичник рассядется на стропилах и будет гадить

на головы гостям. Гальяна, как обычно, умеет сделать мне приятное. Идёмте за стол,

Уильям, пока жаркое не остыло.

Уилл не мог заставить себя есть. Ему казалось, что каждый, роняя на него взгляд,

вспоминает эту унизительную сцену у камина. Но, к счастью, к нему уже потеряли

интерес. Он был слишком скучным для них равно в качестве и собеседника, и объекта для

насмешек. Уилл радовался, что успел поужинать у себя наверху – хуже всего было бы

сейчас поддаться чувству голода и есть со всеми, тем самым опустившись до их уровня.

Он сидел, держа спину прямой, молча, между двумя неаккуратно евшими мужчинами, и

старательно избегал смотреть во главу стола, где леди Элеонора кормила Риверте

кабаньим мясом с руки, словно ребёнка или собаку. Судя по царившему в том конце стола

оживлению, всё это сопровождалось полной кроткостью хозяина замка и

остроумнейшими замечаниями всех свидетелей.

Доев, снова принялись танцевать. Уилл хотел уйти, но перехватил леденящий взгляд

Риверте и словно прирос к месту. Последовала ещё одна смена блюд, затем

представление, разыгранное загримированными пажами и весьма двусмысленное, как и

все здешние развлечения, потом снова танцы. Уилл сидел на кресле за столом, словно

привязанный, и гадал, когда же закончится эта пытка. Уже далеко за полночь леди

Элеонор вскрикнула, словно вспомнив что-то очень важное, и настойчиво попросила

Риверте о чём-то. Он принялся яростно отказываться; Уилл не слышал слов, но видел его

возмущение, столь активное и при этом столь явно притворное, что в иной ситуации это

могло бы показаться комичным. Тут уж к леди Элеонор присоединились остальные дамы

и некоторые из мужчин. Поломавшись не менее десяти минут, Риверте картинно вздохнул

и потребовал стакан вина и свечу. Паж поднёс ему просимое. Установилась благоговейная

тишина, даже музыка смолкла – музыканты перевесились через балюстраду галереи, и в

этой тишине Уилл с изумлением смотрел, как человек, убивший его отца, набирает

полный рот вина, запрокидывает голову, быстрым движением подносит горящее пламя

свечи к самым губам – и изо рта у него, устремляясь вверх, вырывается длинная огненная

струя, подобная дыханию дракона или самого дьявола.

Подчиняясь мольбам дам, Риверте повторил номер на бис, и овации не стихали несколько

минут. Уилл вдруг ощутил, как невыносимая, смертельная усталость навалилась на него.

Не думая больше о том, кто и как на него посмотрит, он встал и пошёл к выходу. Его

никто не остановил. Уилл поднялся по лестнице, попытался отыскать свою комнату – и

вскоре понял, что заблудился. Большая часть замка уже погрузилась в сон, лишь кое-где

играли в кости камергеры, ожидающие своих господ, да болтали в ожидании дам

горничные. В конце концов Уилл забрёл в ту самую библиотеку, присутствие в которой

сегодня стало причиной его последующего унижения. Там было совсем темно. В отчаянии

он лёг на диван, стоявший у дальней стены, и попытался задремать. Но сон не шёл к нему.

Уилл долго лежал с болью в голове и тяжело бьющимся сердцем, потом сел, сбросил ноги

на пол и тоскливо посмотрел в окно. Небо, как ни странно, прояснилось: в окна замка

Даккар ясно смотрела полная луна. За дверью раздались шаги, голоса и женский смех;

Уилл внутренне сжался, но потом голоса отдалились и вскоре стихли. Уилл вздохнул и

снова лёг. Ему нужно было хоть немного поспать – всё равно, где.

Он снова опустил голову на мягкую обивку дивана – и на этот раз, кажется, сумел

провалиться в прерывистый, беспокойный сон.

Он спал так крепко, что не услышал ни скрипа двери, ни шагов. Лишь когда чья-то рука

тронула его плечо, он вскинулся и завертел головой, не понимая, где находится. Горел

неяркий свет, и, проморгавшись, в этом свету Уилл увидел прямо над собою лицо,

которое – он знал теперь – ему вовек не забыть.

– Проклятье, Уильям! Вы снова здесь, – сказал Риверте.

Уилл подскочил на месте, будто ошпаренный, и ненароком толкнул его так сильно, что

Риверте едва не выронил свечу. Уилл тут же подобрался и пробормотал извинения; он ещё

не до конца проснулся и теперь изо всех сил пытался собраться.

– Да не беспокойтесь вы так, – сказал хозяин замка Даккар, отступая от него на шаг и ставя

свечу на стол. – Почему вы спите здесь? Заблудились?

Уилл запротестовал. Риверте смотрел на него с лёгкой улыбкой – и то ли Уилл ещё плохо

соображал со сна, то ли она вправду несколько отличалась от тех улыбок, которые он

расточал и которыми резал окружающих в зале внизу.

Мысль о бальном зале мгновенно оживила в памяти Уилла давнишнее унижение. Он

рывком встал с дивана и, пожелав графу спокойной ночи, шагнул к выходу.

– Сядьте, – сказал Риверте.

Некстати – как ему показалось – Уилл вдруг вспомнил то холодное утро в Тэйнхайле и

смертельный танец двух воинов у подножия холма. Фернан Риверте, подумал он

внезапно, великий воин. И не менее великий полководец, как говорят. Уиллу было

недосуг подумать об этой его стороне – пока что он мог по достоинству оценить лишь

напыщенность, вздорность и мелочную жестокость этого человека. Но лишь теперь,

услышав это спокойное и властное «Сядьте», Уилл Норан понял, почему король Рикардо

Четвёртый поставил этого человека во главе своих армий. Или ему показалось, что понял –

ибо очнулся он, снова сидя на диване, причём совершенно не мог вспомнить, как и почему

сел.

Риверте тоже сел – в кресло за столом, отодвинув его и вытянув вперёд длинные ноги.

Негромко вздохнул и, подняв руки к лицу, слегка помассировал ладонями глазные яблоки.

Пламя единственной свечи играло на крупных, безупречно огранённых камнях его колец.

Уилл смотрел на него, словно кролик на удава. Риверте опустил руки, слегка

поморщившись, словно от вспышки головной боли, и перевёл взгляд на Уилла.

– Ну? – спросил он вполголоса. – Что вы обо мне думаете?

Уилл открыл рот – и закрыл его.

– Ч-что? – выдавил он; меньше всего на свете он ожидал такого вопроса и понятия не имел,

какого ответа от него ждут. – Простите, я не понимаю.

– Вы прекрасно понимаете. Как я вам? Достаточно отвратителен? Ваши ожидания

оправданы сполна? А ведь, смею вас уверить, вы ещё ничего не видели. – Риверте снова

вздохнул и покачал головой. – Надеюсь, Уильям, вы не слишком сердитесь за то, что я

немного подразнил вас там, у камина. Но у вас было такое лицо, что я просто не смог

удержаться.

– Немного… подразнили? – хрипло переспросил Уилл. Он всё ещё с трудом верил своим

ушам.

– О, так вы не на шутку оскорблены? Я бы охотно принял ваш вызов на дуэль, если бы не

то, что вы сами назвали обстоятельствами… А знаете, я ведь тут тоже немного… как бы

сказать… ну, слегка в ссылке, – закончил он почти доверительно.

Тысяча вопросов вертелась у Уилла в голове, и ни один из них нельзя было задавать.

Поэтому он задал самый глупый, но и наименее опасный:

– Как можно быть «слегка» в ссылке?

– Вполне можно, уверяю вас. Ну, ровно как вы тут у меня немножечко в заточении.

Забавно, но причина одна и та же. Вас прислал в Вальену ваш король, принеся вас в

жертву – но мой король разгневался на меня именно за то, что эта жертва стала

возможной.

– Ваш король… разгневан? После всего… – Уилл задохнулся. Риверте посмотрел на него. В

синих глазах отражалась насмешка, но это снова была не та насмешка, которая пронзала

Уилла до глубины души и заставляла трепетать от унижения и гнева.

– Ваш вальендо безупречен, сир Уильям, – заметил он. – Я вам прежде не говорил? Нет, в

самом деле. Вы даже мямлите и заикаетесь как истый уроженец Сианы. Кстати, скажите,

неужели у вас действительно четыре сундука книг?

Уилл медленно кивнул. Риверте фыркнул.

– Не стоило так утруждаться. У меня отличная библиотека.

– Я это уже заметил, – Уилл вовсе не хотел сказать ничего такого, но, видимо, в его голосе

помимо воли прозвучал сарказм. И Риверте снова поразил его, широко ухмыльнувшись в

ответ.

– Ваш скепсис не делает чести вашему вкусу, молодой человек. Кальченте – великий поэт,

ну а что до тематики, то не дело простых смертных указывать гению, что ему воспевать.

Не находите?

– Не знаю, – буркнул Уилл. – Я не знаток поэзии.

– А в чём же вы знаток? Что у вас там за книги?

Уилл вспомнил брата Эсмонта и поколебался, но всё же ответил:

– Священные писания… в основном.

Риверте молчал. Уилл вытерпел это молчание столько, сколько смог, потом украдкой

взглянул на своего мучителя. Тот сидел, откинув голову на спинку кресла и закрыв глаза.

Казалось, он спит. Уилл осторожно привстал – и Риверте тут же открыл глаза.

– Простите, – сказал он и широко зевнул. – Правду сказать, мои дражайшие гости здорово

умеют навести скуку. Вы правильно сделали, что сбежали, а я поступил эгоистично,

вытащив вас туда, где вам вовсе не место. Просто мне подумалось, что хоть это меня

немного развлечёт.

Уилл мог бы сказать, что сир Риверте вовсе не выглядел скучающим, заглядываясь на

декольте сиры Элеонор, и что не просто жестоко, но низко развлекать себя подобным

образом за счёт других людей, и много что ещё. Но он лишь снова подумал о брате

Эсмонте и промолчал.

– К слову, – сказал Риверте, – о вашем как бы заточении. Не было времени толком

переговорить с вами об этом. Как вы уже могли догадаться, я предпочитаю видеть в вас

гостя, а не кого бы то ни было ещё, и надеюсь, что вы поведёте себя так, как положено

гостю в порядочном доме. В пределах замка вы совершенно свободны, можете ходить где

и когда вам угодно, брать любые книги, оружие, лошадей – словом, всё, что вздумается.

Боюсь, у меня не будет времени развлекать вас, так что справляйтесь сами. Однако за

пределы замка вы не можете выйти иначе, чем в сопровождении моих людей и с моего

личного разрешения. Это понятно?

Тепреь он говорил сухо и чётко, как человек, привыкший отдавать приказы, и не меньше

привыкший к беспрекословному повиновению. Уилл не раз слышал подобный тон – и

ныне, как всегда, внутренне напрягся, не желая ему подчиняться.

– Вы, я вижу, невысоко цените слово Норана из Тэйнхайла, – сказал он холодно, чувствуя

себя оскорблённым больше, чем прежде.

Риверте посмотрел на него в упор – и вдруг улыбнулся.

– Вы ошибаетесь. Цену слову Норана я знаю. И не думаю, что вы замыслите удрать, стоит

выпустить вас за ворота – если вы это имеете в виду. Но за этими стенами шастает

множество людей, чья честь, увы, никак не сравнится с честью Норанов из Тэйнхайла.

Многие из них приложат все усилия, чтобы убить вас, пока вы находитесь под моей

опекой, и тем самым развязать войну между нашими странами.

«А разве мы и так не в войне?» – хотел спросить Уилл, но вовремя прикусил язык. Риверте

неотрывно смотрел на него.

– Я понятно изъясняюсь, Уильям?

Он кивнул. Риверте кивнул в ответ.

– Вы сняли камень с моей души, – серьёзно сказал он. – А теперь, если позволите, я тут ещё

немного поработаю. Вам лучше подняться в вашу комнату – на этом диване вас вусмерть

заедят клопы. До конца коридора и налево, там по лестнице вверх, снова налево и третья

дверь справа. Найдёте? Или мне вас проводить?

– Благодарю вас, – пробормотал Уилл, вставая. Он не мог толком ни отвечать, ни

соображать под этим пристальным, цепким взглядом синих глаз, бархатисто

поблескивавших в полутьме.

– Это недолго продлится, – сказал Риверте внезапно. – Смею верить, вскоре мой сюзерен

сменит гнев на милость и позволит мне вернуться в столицу. Пока же вам придётся

потерпеть моё общество и общество людей, от которых в некоторой степени зависит срок

моего изгнания. Но обещаю, что впредь не буду вам досаждать их вниманием.

– Недолго? – из всего сказанного Уилл уловил лишь одно, и замер, словно громом

поражённый. – Вы… вы собираетесь уехать из Даккара?

– Если только будет на то воля господня, – вытягиваясь в кресле, с чувством ответил

Риверте. – Между нами говоря, ненавижу эту дыру.

Уилл закусил губу и, поспешно поклонившись, отступил. Риверте кивнул ему на

прощанье и отвернулся.

Следуя указаниям графа, он нашёл свою комнату без труда, разделся и лёг в прохладную

постель. Последние слова Риверте всё ещё звучали у него в голове; он думал, что не уснёт

до рассвета, но заснул почти сразу. Ему снился Роберт – и разговор, состоявшийся между

ними через несколько дней после того, как Уилл узнал о своей грядущей участи; разговор,

поразивший его ещё больше, ещё глубже, разрушивший всё, что он знал о мире,

перевернувший всё с ног на голову. Разговор, из которого следовало, что Уиллу теперь,

когда он узнал о планах Риверте, придётся перестать мешкать – напротив, ему надо

спешить, иначе всё пойдёт прахом…

Во сне, так же как наяву, Роберт стоял у окна, отвернувшись от него, и холодным,

отстранённым голосом спрашивал, помнит ли ещё Уилл их отца. И во сне Уилл, как и

наяву, ответил: «Да» – о, да, он помнил, разве он мог забыть?.. Да, ответил Уилл наяву и во

сне, конечно, я помню.

И тогда Роберт обернулся, посмотрел на него и сказал, что он должен сделать.

Глава вторая

Гости графа Риверте пробыли в Даккаре ещё четыре дня. Все эти дни Риверте держал

слово и больше ни разу не посылал за Уиллом, предоставляя его самому себе. Большую

часть дня Уилл проводил либо в библиотеке, где в самом деле обнаружилось немало

потрясающих трудов, ознакомиться с которыми он всегда мечтал – либо у себя, после

того, как он понял, что библиотека была одним из излюбленных мест хозяина Даккара в

этом замке. Разумеется, у Риверте был кабинет, но, когда у него доходили руки до дел, он

предпочитал работать в библиотеке, и не раз Уилл, слишком захваченный чтением,

замечал его лишь тогда, когда насмешливый резкий голос просил освободить любимое

хозяйское кресло. Впрочем, говоря по правде, было это всего дважды, но Уиллу хватило,

и, не решаясь снова подвергнуться риску встречи, он целые дни просиживал в своей

комнате, за столом у окна, перед раскрытым трудом Чиртозе, или отца Гаудиса, или

Святого Альберта, то листая пергаментные страницы, то глядя в окно.

Вопреки своим жалобам, Риверте не выглядел слишком утомлённым гостями и явно не

желал, чтобы они заскучали. Каждое утро, обычно ближе к полудню – ибо накануне

господа вальенцы пьянствовали до зари – даккарское общество седлало лошадей и

отправлялось на охоту или на прогулку, сопровождая сборы шумом, приличествующим

небольшой войне. Женщины всегда ехали верхом, как и мужчины – по мнению Уилла, это

было в высшей степени неприлично, но он уже понял, что в Вальене придавали

благопристойности куда меньше значения, чем в Хиллэсе. Почти всегда гостей

сопровождали грумы, пажи и егеря, и непременно – собаки, целая свора визгливых,

вздорных и невоспитанных животных. Уиллу нравились собаки, но не те, которые с лаем

кидались на каждого проходящего мимо и норовили повалить на пол и вытереть грязные

лапы о сорочку. Риверте же, похоже, любил именно таких собак – судя по их количеству и

по ласке, которой он одаривал каждого пса, тыкавшегося мордой ему в колено.

Неудивительно, что псы его обожали.

Впрочем, не только псы.

За пять дней, проведённых в Даккаре, Уилл успел уяснить несколько неутешительных, но

полезных для усвоения вещей. Во-первых – и это стало неприятным открытием – его

комната находилась на одном этаже со спальней Риверте. Больше того – их покои

располагались по одной стороне, дверь в дверь. Уилл не знал, была ли то случайность или

просчитанный ход, свидетельствовавший о том, что Риверте решил не упускать своего

узника из виду – но комфорту и спокойствию Уилла это никак не способствовало. Это

было второе открытие: судя по всему, его милость граф Риверте вообще никогда не спал.

Нагонявшись со своими гостями и собаками по полям и лесам, он закатывал очередную

«небольшую пирушку», после чего отправлялся работать – не раз Уилл, идя из библиотеки

с новой книгой, видел полосу света под дверью его кабинета. Проработав час или два,

Риверте шёл к себе, но вовсе не для того, чтобы предаться отдохновению,

умиротворяющему размышлению или молитве. Во всяком случае, Уилл сомневался, что

молитва может сопровождаться подобными стонами, ахами и ритмичным скрипом

кровати.

В Даккаре были тонкие стены и поразительная слышимость – это было третьим

неприятным открытием, которое сделал Уилл.

Разумеется, он не прислушивался к этим звукам. Он даже начал немного привыкать к ним,

хотя каждую ночь ему приходилось натягивать на голову подушку, чтобы уснуть, ибо

непристойные звуки из-за стены – к несчастью, именно той, к которой примыкала его

кровать – не смолкали до самого утра. Иногда они, правда, затихали ненадолго, но потом

всё начиналось сызнова и смолкало только с рассветом, а ещё через полчаса Уилл слышал

хлопок двери и бодрые шаги за стеной – Риверте вставал и направлялся к конюшням,

чтобы объездить лошадь. Уилл подумал, что, быть может, именно в этом секрет его

непобедимости и прочих талантов. Он продал душу дьяволу, чтобы получить способность

обходиться без отдыха. У Святого Альберта в «Поучении искушаемым» был описан

похожий случай.

Впрочем, жаловаться Уиллу было не на что. Ему не было скучно благодаря книгам – тем,

что он взял с собой и которые нашёл в библиотеке Даккара. Он тосковал по брату

Эсмонту и, немного, по матери и Тэйнхайлу – с самого рождения он никогда с ними не

расставался. Но в общем-то он ждал худшего. Риверте больше не задирал его и вообще не

обращал на него внимания, ограничиваясь небрежным кивком при случайной встрече в

библиотеке, в коридоре или во дворе замка, куда Уилл спускался раз в день подышать

свежим воздухом. Погода в эти дни пошла на лад и стояла превосходная: туман развеялся,

яркое солнце светило над полями, и лучи его весело поблескивали в лужах, в которых

плескались воробьи. Однажды Уилл замешкался и попал как раз на выезд гостей из замка;

он слышал, как Риверте сказал кому-то из своих спутников, что, похоже, «их друг из

Хиллэса» привёз в Даккар хорошую погоду. И в самом деле – слуги говорили, это были

первые солнечные дни в Коральенской долине с начала лета.

Увы, даже это не могло привести Уилла в более приподнятое настроение. Он очень плохо

спал и потерял аппетит. Он всё время думал о последнем разговоре с Робертом – и о сне,

который приснился ему первой его ночью в Даккаре. И когда он об этом думал, ему

хотелось лечь на кровать лицом вниз и натянуть подушку на голову… Что он и делал

ночами.

Как-то раз, когда бессонница одолела его особенно безжалостно, Уилл лежал, глядя в