Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

в его стенах… Это была первая связная мысль Уилла за всё утро.

– Одевайтесь, – не оборачиваясь, сказал Риверте. – Похоже, мы уже не одни.

Эти слова – а ещё больше холодный официальный тон, которым они были сказаны, –

привели Уилла в чувство. Он резко сел и торопливо заправил в брюки член, опадавший

после недавнего излияния. Он уже слышал топот копыт. Едва успев оправить рубашку и

холодея от смущения, он наконец поднял голову – и увидел Гальяну, возвышающегося над

ними на стройном рыжем коне. Странно, но, сидя верхом, этот противный человечек

казался почти изящным.

– Монсир, – сказал он, не спешиваясь, – новости из Сианы.

В мгновение ока Риверте оказался на ногах. По нетерпению, с которым он вскинул руку и

выхватил протягиваемый ему конверт, Уилл понял, как сильно он ждал этого известия.

Уилл тоже поднялся на ноги, больше всего на свете боясь поймать на себе понимающий

взгляд Гальяны, но тот даже не посмотрел в его сторону. Риверте же, казалось, вовсе

забыл об Уилле. Вскрыв письмо, он бросил на пергамент один только взгляд – и его лицо

озарилось чем-то таким, чего Уилл никогда не видел ни на одном другом лице. Это была

такая дикая смесь восторга, гнева и изумления, что ощущать все эти чувства

одновременно и вправду мог бы разве что демон. Впрочем, выражение мелькнуло только

на один миг и тут же сменилось весёлой, хотя, как почудилось Уиллу, немного нервной

усмешкой.

– Глядите-ка! – воскликнул он, возвращая письмо Гальяне. Уилл заметил, что бумага

мелко исписана. Но ведь Риверте кинул на листок лишь один взгля – неужели уже успел

прочесть?! Не меньше его удивило то, что Риверте показывал своему мажордому письмо

из столицы Вальены так, словно это послание от их общего друга – или недруга. Гальяна

взял письмо и, всё так же не спешиваясь, прочёл его безо всяких признаком

замешательства.

Внезапно Риверте посмотрел на Уилла. Его глаза горели влажным, хищным блеском

зверя, напавшего на след добычи.

– Ну и что вы на это скажете, друг мой? – спросил он отрывисто и весело, явно у Гальяны,

однако всё так же не сводя глаз с Уилла, замершего в пяти шагах от них.

– Даже не знаю, ваша милость, – сложил письмо и вернув его, неожиданно невозмутимо

отозвался тот; в разговоре с хозяином он как будто разом утрачивал всю свою приторную

льстивость. – А вы?

– Я? О, мне есть много чего сказать! Только, к сожалению, мой досточтимый сюзерен

слишком далеко, чтобы оценить по достоинству изыски моего лексикона. Мой король, –

обращаясь на сей раз к Уиллу, пояснил он, – спешит уведомить меня, что я прощён. Он

более не сердится на меня за то, что я не стал ровнять с землёй ваш чудный Тэйнхайл. Он

вновь дарит меня своей монаршей милостью и призывает вернуться к нему в Сиану. А в

знак своего расположения любезно уведомляет меня, что к Даккару от границы Рувана

движется армия, видимо, намеренная сделать с моим замком то, что я не сделал с вашим.

Уилл разинул рот. Он изучал географию и знал, что замок Даккар, одно из самых

малозначительных поместий графов Риверте, находился совсем близко от границы с

непокорным королевством Руван – что, отчасти, и делало замок столь непопулярным.

Приграничные крепости всегда подвергались большему риску нападений – однако уже

много десятилетий на территории Вальены не велись осады. Вальена была завоевателем,

но не объектом завоеваний. По непостижимой для Уилла причине Руван, небезуспешно

сдерживавший напор Вальены, однако явно неспособный тягаться с ней всерьёз на её

собственной земле, вдруг замыслил контратаку. И не на кого-нибудь – на Фернана

Риверте!

Ещё месяц назад Уилл рассмеялся бы от этой мысли – и в смехе было бы немало горечи и

злорадства. Но теперь он сам жил в этом замке. И…

– Даккар будет атакован руванцами? – задал он довольно глупый вопрос.

– Судя по всему. Правда, восхитительно? – радостно спросил Риверте. Он, казалось, только

что не потирал руки от удовольствия, хотя Гальяна явно не разделял его чувства. – Мой

король говорит, что они будут здесь к концу этой недели, то есть через четыре или пять

дней. Кстати, Гальяна, а почему наши осведомители не узнали об этом первыми?

Маттео Гальяна поник лысым черепом в знак скорби и униженного признания своей

вины.

– Плохо, очень плохо… Рикардо пишет, их идёт не менее тысячи. И ведёт их не кто-

нибудь, а Рашан Индрас… нет, это чудо что такое!

– Даккар выстоит? – спросил Уилл.

– О да. Вопрос только, как долго. Сейчас у меня в гарнизоне около пятидесяти человек.

Остальные мои войска рассредоточены, пройдёт не менее нескольких дней, чтобы

известить их, и ещё недели, чтобы они добрались сюда. Проклятье, я сотню раз говорил

Рикардо, что нельзя так рассредотачивать людей. Что рано или поздно кому-нибудь

придёт в голову ударить нас изнутри, пока мы кидаем орды на эти жалкие соседние

государствишка…

Уилл нахмурился, подозревая, что к этим жалким государствишкам относится также и

Хиллэс, однако Риверте и этого не заметил – он казался крайне возбуждённым и быстро

шагал взад-вперёд по пригорку, энергично похрустывая костяшками пальцев.

– Значит, Даккар потерян, – проговорил Гальяна. Похоже, присутствием Уилла он

смущался теперь не больше, чем Риверте. – Не сомневаюсь, монсир, его величество с

лихвой возместит вам этот убыток…

– Да, да. Ты же сам читал, он уже пообещал мне поместье в Ченжиле – то самое, которое я

клянчу у него уже третий год, помнишь?

– В таком случае могу вас поздравить. Всё к лучшему. Ченжил…

– К лучшему, к лучшему, – повторил Риверте – и снова посмотрел на Уилла. – Кстати, его

величество не забыл и вас в своём послании.

– Меня? – вздрогнул Уилл.

– Ну разумеется. Вы ведь были в Даккаре на моём попечении – не думаете же вы, что мы

бросим вас на растерзание руванским нелюдям? Они бы были нам за это слишком

признательны… Но нет. Его величество приказал мне доставить вас в замок Журдан и

передать под ответственность тамошнего коменданта. Видите, сир, о вас заботятся не

меньше, чем обо мне.

Его голос звучал так насмешливо, что Уилл не мог взять в толк, радоваться ему

избавлению или ещё больше страшиться будущего. Сведений, лившихся на него потоком,

было слишком много, и после этого безумного утра он не мог уложить их в голове.

– А вы, – вдруг вырвалось у него, – не останетесь в Журдане?

Он заметил кривую ухмылку на лице Гальяны и, сам не зная отчего, похолодел. Риверте

ответил, по своему обыкновению, нарочито небрежным тоном:

– О нет. С чего бы? Я терпеть не могу Журдан. Там даже нет музыкальной комнаты. И

библиотека оставляет желать лучшего. А что до повара, так ему вообще надо отрубить

руки во имя искусства кулинарии. Нет, и не просите меня, Уильям, это место решительно

не по мне.

– Журдан, – словно сжалившись над Уиллом, пояснил Гальяна, – это тюрьма.

Уилл почувствовал, что у него немеют пальцы. Он переступил с ноги на ногу, пытаясь

унять это жутковатое ощущение.

– И отвратительная тюрьма, уж мне поверьте, – добавил Риверте. – Я сиживал в нескольких

и имею с чем сравнить. Нет, я не поеду в Журдан.

– Монсир… – начал было Гальяна, и Риверте, словно вовсе не слыша его, спокойно

добавил, не сводя с Уилла глаз:

– Но и вы туда не поедете.

На несколько мгновений повисла тишина. Где-то протяжно и тревожно выла корова.

– Уильям, сверните мой плащ, будьте любезны. Боюсь, нам пора возвращаться.

– Сир Риверте, – в голосе Гальяны звучало предупреждение, – вы уверены, что взять этого

юношу в Сиану будет разумным решением?

– Кто говорит о Сиане? Я не собираюсь ехать в Сиану.

Впервые Уилл увидел, как с лица Гальяны сползает его вечная мерзкая самоуверенность.

– Но, монсир… Приказ короля…

– Каков хитрец, а? – обращаясь к Уиллу, то ли посетовал, то ли восхитился Риверте; он уже

подошёл к коням и быстро снимал с них путы. – Он думал, что сумеет выкурить меня из

Даккара таким образом. Знал, чертяка, что, если бы не эти треклятые руванцы, я бы не

меньше месяца ломался для виду. Но разве я могу теперь доставить ему такое

удовольствие? Нет уж. Уильям, вы сможете ехать галопом? – вопрос прозвучал резко и

неожиданно прямо. Уилл вздрогнул. Между ягодиц снова заныло.

– Я… постараюсь.

– Вы меня очень обяжете. Боюсь, нам нельзя терять ни минуты.

Он уже вскочил в седло. Уилл, поспешно сгребя его плащ и закинув его на круп вороного

жеребца, последовал его примеру, хотя и не столь резво. Гальяна неотрывно смотрел на

своего господина.

– Быстрей, быстрей, – трогаясь, бросил Риверте им обоим. – У нас тысяча дел.

И, как оказалось очень скоро, он ничуть не преувеличивал.

То, что воспоследовало в замке Даккар и его окрестностях, больше всего напоминало

Уиллу описание Великого Исхода азритов, описанного в первой книге Священных Руад,

то есть одного из самых масштабных, значимых и суетливых событий в мировой истории.

В течение дня Риверте разослал гонцов во все уголки Коральена, включая самые

отдалённые и заброшенные деревеньки. На следующий же день народ со всей долины

потоком хлынул к Даккару, надеясь найти укрытие от грядущего нашествия врага за его

стенами. Сонный пейзаж разительно переменился: теперь поля были запружены обозами,

конными телегами, но более всего – пешими крестьянами, торопливо стягивавшими к

Даккару свой самый ценный скарб. На севере целый день стоял столб дыма:

патриотически настроенные обитатели одной из деревень предпочли поджечь её сами,

лишь бы не оставлять врагу возможность пополнить там припасы. Впрочем, всем им, как

узнал Уилл, была обещана компенсация утраченного из кармана сира Риверте. Похоже, он

был не самым худшим хозяином – во всяком случае, люди, сбегавшиеся со всех сторон к

Даккару, выглядели хотя и испуганными, как и положено беженцам, однако твёрдо

верящими в способность сеньора защитить их.

Уилл глядел на всё это со стены, чувствуя лёгкий ужас: он не представлял, как хотя и

обширный, но всё-таки не каучуковый замок мог вместить всю это ораву, включавшую

несколько сотен человек. Ответ был: с трудом. Прибывающие люди даже не пытались

идти в жилые помещения и разбивали палатки и тенты прямо во дворе, у самых ворот,

стараясь оказаться подальше от стены и поближе к главной башне, в которую всем

пришлось бы прятаться в том случае, если бы враг взял наружные стены. Места было

мало, и борьба за него велась нешуточная; несколько раз за один только день Уилл видел,

как солдаты Риверте разнимали вспыхивавшие между крестьянами драки. Самых рьяных

драчунов наскоро пороли, после чего вручали копьё и записывали в ополчение. Во дворе

стоял жуткий ор, образованный сливавшимися криками женщин, бранью мужчин, плачем

младенцев и надрывным воем скотины – многие крестьяне пытались спасти хотя бы одну

лошадь или корову, от которых в немалой степени зависело их существование; места для

животных тоже хватало едва-едва, и они истошно выли, возмущённые теснотой и грубым

обхождением.

Что до Риверте, то его Уилл в первый день не видел вообще. Сперва он заперся у себя в

кабинете и два часа кряду что-то обсуждал с Гальяной. Уилл подозревал, что

догадывается о предмете разговора. Всё это нашествие надо было чем-то кормить –

возможно, многие недели, пока замок будет находить в осаде, и необходимость

обеспечить Даккар с его резко выросшим населением необходимым продовольствием

стояла на первом месте, одновременно с необходимостью обеспечить оборону замка.

Последующие дни Риверте самолично носился по своим владениям, организовывая

доставку продовольствия, приглядывая за передвижениями беженцев и срочной

вербовкой ополчения; когда стало ясно, что больше людей замок не вместит, Риверте

договорился с одним графом из числа сових соседей и отправил часть крестьян к нему,

снабдив их на время путешествия эскортом из своих солдат. Закончив с этим, он вернулся

в замок и принялся проверять припасы, организовывать посты, следить за раздачей

оружия и укреплением стен, разнимать драки и мирить разбушевавшихся женщин, каждая

из которых пыталась урвать для своего семейства кусочек стены под главной башней.

Уилл не раз видел его, широким шагом проносящегося по двору в неизменном

сопровождении детей и собак, переступающего через чьи-то ноги, торчавшие тут и там,

отвечавшего одновременно на тысячу вопросов и отдававшего тысячу распоряжений.

Уилл боялся даже представить себя на его месте. Сам он, без сомнения, растерялся бы в

первую же минуту – а Риверте справлялся со всем отлично и, похоже, совершенно не

уставал, ибо продолжал язвить и сыпать направо и налево своими коронными шуточками.

И, разумеется, он не упускал случая мимоходом ухватить за округлый задок хорошенькую

крестьяночку, от чего та взвизгивала и хваталась за пылающее лицо, хохоча от восторга. И

никому это не претило – даже трое сельских священников, оказавшихся в Даккаре,

смотрели на эти непристойности снисходительно. Да, в Даккаре теперь были священники!

Их потребовали крестьяне, пришедшие в ужас от перспективы оказаться в осаде без

божественного утешения. Уилл прекрасно понимал их чувства, но Риверте сперва и

слышать ничего не хотел. Наконец, под нажимом Гальяны, он дал разрешение – страшно

ругаясь и запретив «этим поганым святошам» совать нос за пределы людской.

Чудовищное святотатство – и всё же для Риверте, на дух не выносившего святость, это

был небывало широкий жест.

Уилл оставался от всего этого в стороне. Через пажа Риверте передал ему приказ

оставаться у себя и сидеть на месте, пока не поступит иное распоряжение. Уилл выполнял

этот приказ весьма охотно. Пажи тоже носились в те дни как неугомонные, с совершенно

осоловелыми взглядами, и попадаться им на пути, когда они мчались через весь замок к

Гальяне с приказом от Риверте или к Риверте с ответом от Гальяны, было чревато

увечьями. Освальдо среди них не было – он покинул замок. Лишь только стало известно о

грядущей осаде, Риверте предложил оставить Даккар всем, кто боится за свою жизнь – и

кое-кто воспользовался этим предложением. К сожалению, на Уилла оно не

распространялось. Однако Освальдо, как было известно, уехал не поэтому – он хотел

остаться, но Риверте фактически выгнал его, сказав, что больше не нуждается в его

услугах. Говорили, что, собирая свои вещи, среди которых не было неизменной гитары,

юный певец был смертельно бледен и похож на лунатика. Бедняга… неужели он вправду

влюблён в Риверте, как тот утверждал? Не может быть – просто господин граф излишне

самоуверен. Ни один человек, если только он не совсем обезумел, не может испытывать к

нему приязни…

Так думал Уилл, глядя на то, как граф Риверте спасает своих людей. Если говорить

начистоту, Уилл не был уверен, что Роберт или даже отец проявили бы в подобной

ситуации столько рвения и самоотверженности. Нет, они бы, конечно, тоже не сбежали,

даже если бы их король, по примеру короля Рикардо, сделал им столь малодушное

предложение… Скорее, они бы призвали в Тэйнхайл ополчение из сильных молодых

мужчин, оставив крестьян защищать свои дома и жизни собственными силами. В конце

концов, ведь это всего лишь крестьяне.

«Почему он всё это делает?» – спрашивал Уилл непонятно кого, глядя на творящееся во

дворе замка светопреставление, слушая, как кричат дозорные на стенах, лают собаки и

где-то вопит ребёнок, которого шлёпает мать. Почему?.. Это был вопрос того же разряда,

что и вопрос «зачем?», заданный Уиллом на поле под Большим дубом. Коварный вопрос,

как сказал тогда Риверте. Вменяемого и хоть отчасти похожего на правду ответа на него

Уилл как тогда, так и теперь не мог получить…

Ибо то, что походило на правду, было слишком непривычно, слишком странно.

Оставался открытым также вопрос, как к происходящему отнесётся король Вальены.

Наградив своего фаворита ссылкой за непокорность приказу, теперь он в ответ на

милостивое прощение получил новое неповиновение. Гонцы между Сианой и Даккаром

носились как угорелые, лошади под ними падали в мыле и тут же дохли, едва влетев в

раскрытые ворота Даккара. Король Вальены рвал и метал. Уилл слышал громогласные

раскаты хохота Риверте, доносившиеся из его кабинета в те минуты, когда он читал эти

письма. Уилл совершенно не понимал, что происходит между двумя этими людьми,

вероятно, наиболее могущественными в этой части мира, одного из которых он ненавидел

и боялся, а другого – никогда в жизни не видел, но это явно было нечто за пределами

человеческого понимания. В конце концов король Рикардо сдался. Риверте добился от

него обещания собрать армию ему в подмогу и выслать её в течение трёх недель.

– Всего-то три недели, – весело говорил Риверте Гальяне, когда они шагали через

запруженный двор, пробираясь к воротам. – Только и надо, что за это время не сдать

стены.

– Всего-то, – мрачно кивал в ответ Гальяна. В последние дни он выглядел куда менее

самоуверенным и, казалось, напрочь избавился от своих слащавых улыбочек. Таким он

Уиллу почти нравился, хотя в этой почти симпатии было, пожалуй, чересчур много

злорадства. Странно, но осознание этого злорадства заставило его ощутить стыд – хотя нет

ничего недостойного в радости, которую доставляет тебе затруднительное положение

врага.

Уилл не раз думал, что мог бы с лёгкостью бежать во время всей этой шумихи – ворота

стояли открытыми целый день, запираясь только на ночь. Однако он не мог бежать. Во-

первых, это было против законов чести; во-вторых, бегство заложника значило бы для

Хиллэса открытую войну с Вальеной, положив конец натянутому перемирию, которое

между ними существовало сейчас. И в-третьих, он всё ещё не выполнил приказа,

полученного от своего брата.

Было очень трудно выполнить этот приказ.

В первые два дня после начала подготовки к осаде Риверте, казалось, совершенно забыл

про Уилла. Тот был несказанно рад этому – после предшествовавшей пресловутому

посланию из Сианы ночи и утру ему было необходимо прийти в себя и разобраться в

своих, более чем противоречивых, ощущениях. Но это оказалось непросто сделать в

царившей вокруг атмосфере всеобщего хаоса и беспорядка. В самом замке царил такой

кавардак, что безопаснее всего было и впрямь оставаться в своей комнате или в

библиотеке; но на одном месте Уилл томился и скучал. Он не мог читать – происходящее

внизу, под стенами, хотя и пугало его своим размахом и предзнаменованием чего-то

ужасного, но и не меньше притягивало. Он никогда не видел одновременно столько

людей, свято и твёрдо верящих в того, кто их собрал. Однажды Уилл увидел мальчишку

из Старого Ручья – того самого, который получил от господина графа честно

заработанный кошелёк. Он вступил в ополчение и тренировался во дворе с копьём, изо

всех сил стараясь научиться как можно большему за тот короткий срок, что у них был. Он,

обесчещенный по минутной прихоти Риверте, похоже, нисколько не держал на него зла.

Никто здесь не держал на него зла.

Больше того – Уилл боялся поверить в это – походило на то, что они его любили.

На четвертый день Даккарского Исхода, как Уилл называл про себя всё это безумие, замок

потряс единый вопль радостного торжества. Кинувшись к окну и высунувшись в него по

пояс, Уилл увидел, что в замок въезжает шеренга телег, гружёных огромными бочками.

Эта была партия эля, заказанная господином графом. Он вполне понимал, насколько

важен боевой дух обитателей крепости. Одну из бочек немедленно откупорили, и весёлый

гул не стихал до самого вечера.

Именно этим вечером Риверте наконец вспомнил о существовании Уилла Норана.

Уилл пытался читать Руады, мысленно молясь о душевном равновесии, которого ему так

не хватало, когда дверь его комнаты распахнулась безо всякого предупреждения, и он

увидел на пороге самого Риверте. Это был первый случай, когда Риверте самолично

врывался в его покои. Уилл испуганно вскочил.

– Не ждали? – спросил Риверте, подходя прямо к нему. Он был в обычном для него в

последние дни костюме для верховой езды, в сапогах, заляпанных грязью – похоже, он

всего пять минут назад сошёл с коня.

– Не особенно… – проговорил Уилл, слишком растерявшись, чтобы придумать

благовидную ложь.

– У меня выдалась свободная минутка, – заявил Риверте, подходя вплотную и заключая его

в объятья. – Вы не скучали по мне, Уильям?

– Н-нет…

– А я по вам – очень, – сообщил Риверте и поцеловал его соврешенно бесцеремонным

образом. Его прикосновения были такими же настойчивыми, как всегда – похоже,

многодневное напряжение ничуть не сказалось на его обычной энергичности. Уилл не

знал, пил ли он в эти дни, но спиртным от него, как обычно, не пахло.

Впрочем, поцелуй на сей раз был недолгим. Оторвавшись от губ Уилла, Риверте без

долгих разговоров подхватил его на руки и решительно потащил в свою спальню. Уилл,

как обычно, отчаянно отбивался.

– Я думал, вы обо мне забыли! – воскликнул он, когда его бросили на уже знакомую

постель.

– Это упрёк? – сбрасывая плащ и сапоги, осведомился Риверте. – Каюсь, в эти дни я был к

вам невнимателен. Простите, немножко забегался. Как я могу загладить свою вину?

– Да нет, я вовсе не это имел в виду…

– А что вы имели в виду? – равнодушно спросил Риверте; теперь он был лишь в брюках и

сорочке, которую почти закончил расшнуровывать.

– Ну, я думал… что надоел вам, – сказал Уилл и, бог знает почему, залился краской.

– Что вы, как можно! Или вы впрямь надеялись, что я удовольствуюсь одной достаточно

сумбурной ночью и маленьким баловством на лоне природы? Вот ещё. Попавшись мне

однажды, вы теперь никуда от меня не денетесь. В конце концов, я ведь из-за вас остался в

Даккаре!

– Из-за меня? – пробормотал Уилл, окончательно сбитый с толку.

– Из-за вас, – сказал Риверте, сбрасывая остатки одежды и садясь на кровать рядом с ним, –

из-за себя, из-за Гальяны, из-за господа бога и трёхсот хорошеньких женщин, которые

галдят нынче по моему замку – слышите, как галдят?

Стоял вечер, и, говоря по правде, шум был гораздо меньше, чем в дневное время – или

Уилл уже начал привыкать к постоянному гулу за окнами.

– Три сотни? – спросил он с сомнением. – И все хорошенькие?

– С вами не сравнится ни одна, – заверил его Риверте, кладя ладонь ему на бедро. – Честное

слово. Я проверял.

И через миг Уилл уже лежал на спине, инстинктивно упираясь руками ему в плечи, а ещё

через какое-то время – сдерживал стоны, обхватив руками эти же плечи, а потом уже

открыто стонал, забыв о том, кто он и кто этот человек рядом с ним.

Это была очень длинная ночь, куда более длинная, чем первая. На этот раз Риверте

действовал неторопливо и без следа той грубости, которая так оскорбила и измучила

Уилла в первую ночь. Каждый из них излился по несколько раз, и уже под утро, засыпая в

тёплых тесных объятиях, Уилл сонно подумал, что это не дело, он не должен засыпать

первым, если собирается выполнить свой долг. Он должен увидеть Риверте спящим… Но

как, подумал он в отчаянии, если этот человек, похоже, вовсе никогда не спит?..

Утром, очнувшись, Уилл снова был в постели один – на этот раз в той самой постели, в

которой уснул. А Риверте стоял в нескольких шагах от постели, голый по пояс, спиной к

нему, и плескался водой в тазу для умывания.

– Проснулись? – спросил он, не оборачиваясь. Уилл вздрогнул: казалось, этот человек

затылком чует чужие взгляды. – С добрым утром, монсир.

– Доброе утро, – пробормотал Уилл, натягивая простыню на грудь и украдкой озираясь в

поисках своей одежды. Это было нелёгким делом, потому что он не помнил, как и когда

оказался без неё.

– Можете не торопиться вставать, вам спешить совершенно некуда, – сказал Риверте и,

обернувшись, лучезарно улыбнулся. Уилл едва не вскрикнул: рот господина графа был

перемазан в чём-то белом, делавшим его дружелюбный оскал ужасающе ярким.

– Страшно? – осведомился Риверте тоном ребёнка, которому очень хочется, чтобы его

похвалили.

– Да! – невольно выдохнул Уилл. – Что вы делаете?

– Ничего богомерзкого. Всего лишь чищу зубы, – ответил Риверте и, набрав в рот воды,

шумно прополоскал рот. Потом сплюнул, вытерся полотенцем и назидательно изрёк: –

Мята, мой друг, полезна не только в качестве приправы к мясным блюдам. Теперь я смогу

ослеплять противника блеском своих зубов. Вот так, – он продемонстрировал Уиллу

леденящую кровь улыбку о тридцати двух клыках. – Впечатляет?

Уилл красноречиво содрогнулся вместо ответа. Риверте улыбнулся, к счастью, на сей раз

коротко, но очень довольно.

– В ранней юности, – сказал он, закидывая на плечо полотенце и натягивая сапоги, – я

увлекался авантюрными романами. Видимо, именно они стали источником моих

многочисленных пороков, но сейчас не о том речь… Так вот, в одном из этих романов

герой, стремясь произвести на собеседника неизгладимое впечатление, прицельно сверкал

глазами, по странному совпадению со мною, синими, а также белоснежными зубами,

ввергая неосторожного наблюдателя в священный трепет. Признаюсь, этот

нетривиальный способ воздействия на собеседника поразил моё воображение. – Он

выпрямился и виновато посмотрел на Уилла. – Я никому никогда об этом не говорил. Вам

смешно?

– Не знаю, – честно сказал Уилл. – А должно быть?

– Надеюсь, нет. Иначе бы оказалось, что последние пятнадцать лет я терзал свои дёсны

совершенно зря. Между прочим, не самая приятная процедура. – Он натянул второй сапог

и спросил: – А вы не читали этот роман?

– Боюсь, что нет.

– Напрасно. Он мог бы послужить весьма поучительным предостережением для юноши

ваших лет, – заметил Риверте и, закончив одеваться, ушёл, оставив Уилла теряться в

догадках по поводу этого в высшей степени непонятного разговора.

В тот день Уилл его больше не видел. После полудня примчался разведчик, сообщивший,

что армия Рувана уже на подступах, и сегодня они сожгли первую покинутую деревню.

Утром следующего дня Уилл стоял на крепостной стене замка Даккар, глядя на поле,

простирающееся внизу, мучимый тревожным чувством, которое Криан в своём трактате

«О познанном и непознанном» называл «чувство бывшего прежде». Впрочем, в отличие от

описанного великим шимранским мудрецом неясного ощущения, это чувство было

вполне понятным. Всего несколько месяцев назад Уилл точно так же стоял на стене замка,

который был его домом, и смотрел на армию врага, собравшуюся у его стен.

«Даккар мне не дом», – подумал он – и всё же было в этой мысли нечто, что его смущало,

нечто недостойное, почти трусливое. Он мог бы быть сейчас далеко отсюда, в замке

Журдан, иными словами – в тюрьме, если бы не… что? Благородство Фернана Риверте?

Или его чувство долга по отношению к тем, кто, по какой бы то ни было причине, был

отдан под его защиту? Уилл не мог думать об этом так – это было слишком тяжело и

странно. Но думать иначе – значило бы кривить душой.

«Он пытается всех нас защитить», – подумал Уилл, пытаясь как-то смириться с этой

непостижимой мыслью. День был серый и сумрачный, дождь ещё не пошёл, но явно

собирался, и серый дым далёких пожарищ смешивался с тучами. Впрочем – Уилл знал это

– если бы Риверте ушёл, оставив свои земли на произвол судьбы, этих столбов было бы

гораздо больше. Руванцы просто не стали жечь пустые селения – это отнимало слишком

много времени и, в нынешних обстоятельствах, не несло того устрашения, как если бы в

деревнях остались люди.

Всё это должно было несколько подумерить воинственный пыл руванцев. Уилл глядел на

их лагерь, разбитый почти у самых стен Даккара, в полумиле от крепостного рва, и

пытался понять, чего от них ждать. Он видел зловещие кроваво-красные знамёна с

разинутыми чёрными пастями, трепетавшие над шатрами, и ему делалось не по себе. Над

башнями Даккара тоже реяли знамёна – зелёные с белой кошачьей лапой, выпустившей

когти. Всего несколько месяц назад он вздрагивал, глядя на эти самые знамёна под

стенами Тэйнхайла – а теперь стоял под ними сам, под их защитой, желая поражения их

врагам.

«Как всё это странно», – подумал Уилл и, тщетно пытаясь унять тоску, посмотрел в

сторону, на переднюю стену, где должен был появиться, но почему-то всё не появлялся

Риверте. Он немного побаивался, что граф заметит его, если поднимется на один уровень

с ним. Впрочем, Уилл был на стене, а не за ней, так что формально его вовсе не в чем

было упрекнуть.

От лагеря руванцев отделилась и стала быстро приближаться тёмная точка. Увеличившись

в размерах, она превратилась в одинокого всадника, ехавшего рысью. Чем ближе он

приближался, тем внушительнее выглядел. Даже с такого огромного расстояния и будучи

одинокой фигурой на бескрайнем поле перед стеной, он был с виду высок и могуч; его

огромный боевой конь, закованный, по руванской традиции, в цельную листовую броню,

взбрыкивал копытами, могущими расколоть человеческий череп, как ореховую

скорлупку. Всадник, вероятно, справился бы с подобным заданием не хуже: его мощное

тело было заковано в сталь, на боку висел гигантский меч, а на спине – боевая секира. Он

ехал с открытым забралом, и когда оказался достаточно близко, Уиллу почудилось, что он

где-то видел этого человека, хотя понятия не имел, где и когда.

– Риверте! – заорал рыцарь, остановившись – и стало ясно, почему он не взял с собой

герольда. Лёгкие у него были такие, что он мог бы перекричать грохот обрушивающейся

скалы. – Риверте! Где ты, чёртов сукин сын! А ну, выходи!

Уилл увидел, как сидящий неподалёку от него на башне лучник натянул тетиву.

Достаточно было одной метко пущенной стрелы, чтоб голосистый руванец умолк

навсегда – но Уилл знал, что даже вальенцы не стали бы стрелять в парламентёра. Скорее,

это был инстинктивный жест предосторожности на случай, если одиночество рыцаря

было лишь видимостью, обманом.

– Риверте! – заорал рыцарь снова, и Уилл услышал до дрожи знакомый насмешливый

голос:

– Право слово, Рашан, вовсе ни к чему так орать.

Уилл резко обернулся. Когда он успел подняться?! А вот успел, и теперь стоял всего в

десятке шагов от Уилла, опираясь на зубец стены и глядя на человека, приведшего к

воротам его замка армию и назвавшего его чёртовым сукиным сыном.

Потом до Уилла дошло имя, который Риверте назвал своего противника: Рашан Индрас!

Руванский полководец, сравнимый с самим Риверте – а может, как утверждали враги

Вальены, и превосходящий его, ведь разве смог бы иначе Руван противиться Вальене так

долго? Риверте вообще невозможно долго противиться, подумал Уилл и порадовался, что

никто не смотрит на него и не видит краски, вспыхнувшей на его щеках.

– Ну что, старина, сюрприз не удался? – перегнувшись вниз, насмешливо крикнул Риверте.

Его лёгкие уступали лёгким Рашана Индраса, но звучный и чёткий голос эхом отдавался

по долине. Сотни затаивших дыхание людей на стене и по обе стороны от неё слушали их

разговор, даже привычный галдёж в замковом дворе совершенно стих. Все хотели знать,

что они скажут друг другу, все наблюдали, и все понимали, как много зависит от этого