Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

он будто не слышал сбивчивый шепот Уилла, будто не замечал его нетерпеливых,

лихорадочных прикосновений. Он целовал его кожу, горячую, скользкую от пота, кое-где

уже поколотую острыми стебельками травинок, он проводил большими мозолистыми

ладонями по его бокам, гладя пальцами рёбра, выступившие под кожей, когда Уилл

выгнулся, упираясь теменем в землю. Он застонал, когда рука Риверте скользнула ему под

спину и провела вниз, забираясь под ткань штанов, пока другая быстро и умело ослабляла

на нём пояс. Уилл нетерпеливо дёрнул ногами, торопясь избавиться от штанов – и

подкинул бёдра, когда его напряжённый член оказался под ладонью Риверте, толкнулся,

чуть не плача от невыносимого желания, и лихорадочно, как в бреду, нашарил его член,

всё ещё скрытый за бархатной тканью.

– Пожалуйста, пожалуйста, – не слыша и не понимая, что говорит, всхлипывал Уилл;

теперь он уже не требовал, он умолял, не замечая, что по лицу струятся слёзы, не

чувствуя, как тёплые пальцы утирают их, не слыша мягкого голоса над собой,

растворившегося в звенящем летнем воздухе, когда Риверте наконец развёл его ноги и дал

ему то, чего Уилл хотел больше всего на свете.

Дал ему почувствовать, что он здесь, что он рядом.

– Ты ведь не уйдёшь? – спросил Риверте, двинувшись в него. Уилл вцепился руками ему в

плечи и ткнулся лбом в его шею, хрипло дыша, насаживая себя на него так сильно, как

только мог, чувствуя его в себе так глубоко, как никогда раньше – но он всё равно хотел

глубже, ещё глубже, хотел, чтобы Риверте потерялся в нём и никогда не нашёл дороги

назад.

– Не уйдёшь? – упрямо повторил Риверте, и Уилл нетерпеливо застонал, ударив его

кулаком по спине, когда он медленно, мучительно медленно двинулся из него – а потом

снова в него, так осторожно, что это сводило с ума.

– Скажи. Уильям, скажи это. Скажи, что никогда не уйдёшь.

Зачем это, боже, ну зачем тебе это сейчас, ты же и так знаешь, подумал Уилл, а вслух

прохрипел:

– Трахните меня, сир, иначе я вас убью.

– Ты невозможен, – прошептал Риверте ему в волосы и взял его, глубоко, томительно,

сладко, безумно, бесконечно хорошо, и Уилл кричал от муки и облегчения, пока тёплая

ладонь вжимала его лицо в мокрую от пота мужскую шею.

Потом он лежал, задыхаясь, на своём плаще, откинув голову на вытянутую руку Риверте и

чувствуя его предплечье под своим затылком, пока другая рука графа слегка поглаживала

его забрызганный семенем живот. Уилл никак не мог отдышаться, он даже говорить не

мог, да и не хотелось, и он просто лежал, глядя полуприкрытыми глазами на солнце, и

думал, что это место всё-таки оказалось не как бы раем, а раем – без всяких «как бы».

– Я мало того, что бессердечная скотина, – сказал Риверте, не переставая поглаживать его

живот, – так ещё и безмозглый осёл. Я совершенно забыл, что в двадцать три года

мужской организм имеет несколько иные потребности, нежели в тридцать пять. Уильям,

вы что, даже самоудовлетворением всё это время не занимались?

– Нет, – Уилл был так счастлив, что даже не смутился от этого бесцеремонного вопроса. –

В Священных Руадах сказано, что это грех.

– Господи, вы совершенно прекрасны, – сказал Риверте и поцеловал его. Уилл жадно

потянулся к нему, но тот уже отстранился и слегка отодвинулся, впрочем, вернувшись

почти сразу и протягивая Уильяму что-то, чего тот помутившимся взглядом не мог

разобрать. – Хотите яблоко?

И вот так они валялись на траве, на помятом уилловом плаще, рядом с лошадьми, и ели

вместе одно яблоко на двоих. Правда, Уилл съел его почти целиком, дав Риверте откусить

всего разок, потому что и впрямь утром уехал из замка не позавтракав и был теперь

голоден, как волк.

– Я постараюсь быть чуть менее жестоким, – тихо сказал Риверте, когда Уилл с

блаженным видом зашвырнул огрызок куда-то себе за голову.

Уилл фыркнул.

– Хотел бы я посмотреть, как это у вас получится.

– Ну так и посмотрите. Теперь это вопрос принципа. Уильям, вы…

– Не надо, – попросил Уилл. – Не говорите сейчас ничего, ладно? Здесь так хорошо.

– Да, – согласился Риверте. И, помолчав, добавил: – Знаете, а ведь это место чем-то похоже

на окрестности Большого Дуба возле Даккара. Правда?

«Ты это только теперь заметил?» – подумал Уилл, но не сказал ничего, только потянулся и

снова поцеловал его в губы.

С этого памятного утра под ясенем у реки жизнь почти что пошла на лад.

Они по-прежнему жили в Шалле, сира Лусиана по-прежнему оставалась женой Фернана

Риверте, а Уилл – его незадачливым и не очень-то добросовестным хроникёром. Вот

только теперь формальный статус, которым обладал Уилл, перестал мешать тому, какое

положение он занимал на самом деле. Риверте теперь улыбался ему при встрече, как

прежде, и, когда они сталкивались во дворе или на лестнице, всегда задерживался, чтобы

приобнять его или взъерошить ему волосы; когда их никто не видел, он мог затолкать

Уилла в нишу, вжать в стену и поцеловать, страстно, требовательно и торопливо, а потом

оправить его воротник, пригладить ему волосы и как ни в чём ни бывало пойти по своим

делам дальше. Уилл теперь завтракал, обедал и ужинал с четой Риверте за столом – хотя

вот без этой привилегии он, пожалуй, обошёлся бы без труда, – но всю неловкость таких

трапез искупало колено Риверте, многозначительно вжимавшееся в его бедро под столом,

или его рука, мимоходом задевавшая локоть Уилла. Ну и, конечно же, были ночи – те же

бурные, пролетавшие как одно мгновение ночи, лучше которых он не мог себе ничего

представить. Порой Уиллу казалось, что Риверте смотрит на него в задумчивости, почти

виновато, но он больше ничего не хотел и ничего не просил – ему довольно было знать,

что он по-прежнему нужен здесь, нужен ему. А это значит, что на самом деле ничего не

переменилось.

Внешне, впрочем, они поддерживали те же отстранённо-любезные отношения, что и весь

прошлый месяц – хотя последняя собака во дворе знала о том, что они любовники. Была

ли сира Лусиана осведомлена не хуже последней дворовой собаки? Уилл предпочитал не

задумываться над этим. В её присутствии Риверте вёл себя с ним сдержанно – то есть

сдержанно в своей обычной, ривертовской манере: подшучивал над ним, порой довольно

ядовито, подначивал, высмеивал и язвил – но он и так делал это всегда, не важно, были ли

они наедине или при свидетелях, и Уилл не обижался – он давно привык. А если Риверте

позволял себе лишнее и, увлекшись зубоскальством, чуток хватал через край, Уилл мстил

ему ночью, выматывая его так, что господину графу стоило большого труда скрыть своё

полное физическое и моральное истощение. Однако в присутствии графини Риверте они

не позволяли себе ничего сверх того, что считалось допустимым в том обществе, которое

в общепринятом лексиконе звалось «приличным» – Риверте, впрочем, умел произносить

это слово так, что оно казалось особенно утончённым оскорблением.

И если отношения между ними переменились снова – то сира Лусиана не переменилась

совсем. Всё такая же сдержанная, любезная, холодная, немногословная и ошеломляюще

красивая, она продолжала обживать Шалле и привносить в него странный, своеобразный,

но всё же уютный дух. Пока что закончены были всего несколько комнат, но Уилл не мог

не признать, что ему нравится, как она их обставила – отделка и меблировка были

неброскими, но и не аскетичными, не вычурными и не излишне строгими, комнаты стали

светлее и как будто даже больше, за счёт удаления всей лишней мебели – ничего лишнего

сира Лусиана в своём доме не любила и не терпела. Слуги привыкли к её холодности,

поняв наконец, что за ней не таилась ни надменность, ни жестокость, так часто

свойственной особам её круга. Даже Гальяна, в первое время терпевший сиру Лусиану

лишь из большой любви к своему хозяину, кажется, снизошёл до того, чтобы признать

госпожу графиню «сносной партией для монсира». Она ему отвечала той же сомнительной

любезностью, заявив как-то, что, узнав сира Гальяну поближе, она считает его теперь

гораздо менее скользким, гадким и вертлявым субъектом, нежели в первые недели их

знакомства. Риверте откровенно веселился, глядя на эту маленькую бескровную войну

влияний, а когда Уилл выразил опасения, как бы война эта не зашла слишком далеко,

сказал:

– Ерунда, это всем известное соревнование – старый управляющий против новой хозяйки

дома. Верьте мне, ещё пара недель, и они совсем поладят.

И он был прав, они поладили: вскоре Уилл увидел, как они вместе довольно бурно

обсуждают план по переустройству замкового сада.

Ну а что до самого Уилла, то к нему сира Лусиана была по-прежнему сдержанно

благосклонна, заговаривая с ним редко и только в крайнем случае, и всегда с той

прохладной любезностью, за которую на неё никак нельзя было нарекать, но которая не

давала подойти к ней хоть на полшага ближе. Хотя не то чтобы Уиллу этого хотелось –

был только один человек в Шалле и во всём мире, к которому он хотел быть как можно

ближе. И он был. Так чего же ему ещё?

Как-то раз, в конце лета – прошёл почти месяц с тех пор, как Риверте вернул Уиллу свою

благосклонность и своё тело – Уилл сидел в библиотеке, обложившись книгами. День был

пасмурный, тяжёлые тучи нависли над долиной, обещая скорую грозу, и он решил сегодня

отказаться от своей каждодневной поездки за крепостные стены. В последние дни

довольно ощутимо похолодало, солнце показывалось нечасто, ветры стали резче и

порывистее, и в некоторых помещениях замка стало так холодно, что пришлось разжигать

камины. Но в библиотеке было по-прежнему сухо и тепло, к тому же это были негласные

владения Уилла, и он всегда чувствовал себя здесь уютно и хорошо. Риверте ещё накануне

уехал в одну из окрестных деревень, предупредив, что заночует там, потому что хотел

провести основательную ревизию по итогам сбора урожая. Местные жители всё никак не

переставали дивиться тому, какой активный интерес проявлял новый хозяин к их

повседневной жизни – впрочем, нарекать на это они не могли, особенно после того, как он

сразу же выделил им средства на построение новой дороги между деревнями и разные

мелкие нужды.

Словом, Уилл предвкушал обычный, безмятежный и тихий день, когда дверь библиотеки

скрипнула, впустив супругу его любовника.

Сира Лусиана была нечастой гостьей в библиотеке, что здесь, что в Сиане – у неё было

множество других дел, но Уилл уже знал, что она начитанна и отлично разбирается во

множестве разнообразных наук, что было редкостью для женщины её положения. Порой

она всё же заходила, чтобы взять ту или иную книгу (в прошлый раз это было очень

мудрёный трактат по садово-ландшафтной архитектуре), и Уилл всегда охотно помогал ей

найти нужное. Этим их общение обычно и ограничивалось, не считая необременительных

бесед за столом, и его это устраивало вполне.

Вот и на этот раз он с готовностью поднялся, готовясь спросить, чем может быть полезен

сире Риверте, когда вдруг заметил, что она одета в короткое, по щиколотку, платье и

крепкие сапожки для верховой езды, а на плечах у неё плотная шерстяная шаль.

– Сир Уильям, вы, вроде бы, хорошо знаете окрестности, не так ли? – спросила графиня,

пристально глядя на него. Уилл в который раз подумал, до чего же странного цвета у неё

глаза – красновато-карие, и он с лёгкостью мог бы представить лицо, на котором такие

глаза смотрелись бы просто дико, но её они делали только краше.

Впрочем, сейчас она была, кажется, немного бледна, и как будто чем-то слегка

встревожена.

– Да, знаю, – ответил Уилл, инстинктивно отставляя стул – он уже догадывался, о чём она

попросит.

– В таком случае, вы, вероятно, сможете быть моим проводником.

– А далеко вы собрались ехать, ваша милость? Погода сегодня не самая благоприятная,

того и гляди польёт…

– Это лишний повод выехать и вернуться поскорее.

«Пока нет моего супруга», – молча добавил её взгляд, и Уилл растерялся. Сира Лусиана не

была открытой душой, но и особенной скрытности он за ней до сих пор не замечал. Да и

если ей есть что скрывать, как может она звать Уилла себе в наперсники?

– Так куда вам нужно?

Ответ поразил его до глубины души.

– В ближайшую деревню. К какой-нибудь знахарке. Одна или две обязательно должны

жить поблизости.

Уилл дал себе пару секунд, чтобы справиться с изумлением, и попытался возразить:

– Наверняка можно вызвать хорошего лекаря. До ближайшего города, правда, пара часов

галопом, но самое позднее к вечеру…

– Я не могу ждать до вечера, Уильям, – сказала Лусиана, и её голос звучал очень странно. –

К тому же я знаю, на что горазды городские лекари. Ни один из ни не стоит и ногтя на

мизинце старухи-травницы, никогда никому не пускавшей кровь.

Что-то в её голосе, в том, как она куталась в шаль, будто мёрзла в этот непогожий, но не

такой уж холодный день, а особенно – в выражении её лица убедило Уилла окончательно.

Он кивнул, и сказал, чтобы она спускалась, а он сходит на конюшню и велит подать их

лошадей.

Из замка они выехали молча. Уилл не знал, о чём говорить, а Лусиана ехала,

погрузившись в раздумья, и как будто совсем его не замечала. Они в четверть часа

доехали до ближайшей деревеньки – не той, которую поехал ревизировать Риверте – в

которой, как Уилл слышал, жила самая известная в этих краях целительница, к ней

сходились за советом и лекарствами со всей округи. Лусиана Риверте спешилась у порога

покосившейся избы, стоявшей на окраине села, отдала Уиллу свою шаль и, попросив его

подождать и заверив, что много времени на это не понадобится, вошла внутрь.

Она пробыла там час. Уилл неловко топтался, теребя шаль графини в руках и озираясь на

крестьян, кланявшихся ему и с любопытством глазевших то на него, то на дверь дома, за

которым исчезла госпожа, имени которой они не знали, но догадывались, кто она такая. В

конце концов к Уиллу даже подошёл сын старосты, и сказал, что рад будет услужить, чем

может, но Уилл только попросил его отвадить зевак и не слишком распространяться о

происходящем. Он сам не знал, почему, но его беспокойство росло с каждой минутой, и

он не сдержал облегчённый вздох, когда Лусиана вышла наконец из знахаркиной избы и

подошла к лошадям.

– Уильям, – сказала она слабым, едва слышным голосом, – вы не могли бы достать нам

какую-нибудь повозку или телегу? Я не уверена, что смогу сейчас ехать верхом.

Уилл тут же кинулся в дом старосты, где без труда получил просимое. Хозяин уверил, что

господские лошади будут дожидаться их в целости, и предоставил повозку, в которую

графиня Риверте села с такой грацией, будто это была карета с графской короной на

дверце. Уилл заметил, как исказилось её лицо, когда она устраивалась на соломе, и в

тревоге спросил, хорошо ли она себя чувствует. На что та ответила:

– Всё в порядке, Уильям, теперь всё хорошо. Давайте просто вернемся в замок скорее.

Уилл послушно вскочил на козлы, взмахнул хлыстом и погнал лошадей по дороге через

поля – не слишком резво, чтобы не утомлять графиню. Тучи пороняли немного тяжёлые

капли, забарабанившие было по днищу повозки, но потом передумали, позволил Уиллу с

графиней без приключений добраться до замка.

Лусиана уговорила Уилла остановиться в паре сотен ярдов перед воротами, чтобы

избежать лишних расспросов, и остаток пути прошла пешком, опираясь на его локоть. Всё

это время ни один из них не сказал ни слова. Уилл провёл её до самой спальни, ещё раз

спросил, точно ли она не чувствует себя дурно и не нужно ли послать в город за врачом. И

удивился – хотя думал, что в этот день ничто уже не может удивить его сильнее – когда

она вдруг сказала:

– Уильям, вы не могли бы войти и посидеть со мной немного?

В другой день и при других обстоятельствах он бы нашёл повод, чтобы отказаться. Но не

сейчас, когда она стояла перед ним с поникшими плечами, укутанными шерстяной шалью,

опираясь на его локоть.

И он вошёл в её спальню, в ту спальню, куда не входил ни разу.

Лусиана сразу же подошла к креслу и села в него с беззвучным, но очень долгим вздохом.

На столике у кровати стоя недопитый бокал вина, и Уилл, повинуясь интуиции, взял его и

молча предложил графине. Та взяла, поблагодарив его усталым кивком, и выпила до дна,

не отрываясь. Уилл поставил бокал обратно на столик, чувствуя, как смутная тревога

нарастает в нём всё сильнее, бросил случайный, немного стыдливый взгляд на смятую с

ночи кровать – и застыл.

На простыне были пятна крови.

– Не беспокойтесь, – вскинув голову, быстро сказала Лусиана, когда он отпрянул и резко

повернулся к ней. – Теперь всё в порядке, клянусь, со мной всё хорошо. Я была права,

послушавшись сердца – та старая женщина в деревне оказалась искусницей. Не знаю, что

могло бы случиться, жди я лекаря до ночи…

– Сударыня, вы больны? – прошептал Уилл.

И впервые в жизни услышал, как Лусиана Далнэ-Риверте смеётся. Это был странный

смех, резкий, жёсткий… но его нельзя было назвать неприятным.

– Нет, монсир, я не больна. Если только беременность не считать болезнью.

Уилл заморгал, тупо глядя на неё. Она сказала… она сейчас сказала именно то, что он

услышал?.. А впрочем, почему бы и нет? Уилл знал, что Риверте ходит к ней в спальню – в

эту самую спальню… где берёт её на этой самой постели, возле которой стоит сейчас

Уилл, глядя на мятые белые простыни и алые пятна…

– Но это же.. так… не должно быть, – неловко и не очень уверенно проговорил он,

стыдливо кивая на постель. Лусиана порозовела – ей как будто только теперь пришла в

голову мысль, что показывать всё это постореннему, да и вообще мужчине, было

довольно неприлично. Но ей, как и Уиллу, вряд ли было особое дело до приличий, тем

более теперь.

– Не должно. Но у меня так бывает. Я рожала четыре раза, Уильям, хотя в живых сейчас

осталось лишь одно моё дитя, и каждый раз было одно и то же. Хорошая повитуха, если

обратиться к ней вовремя, сможет поправить дело. Мне теперь просто нужно побольше

отдыхать, и всё будет в порядке.

– Почему вы не попросили меня привезти её к вам? – горячо спросил Уилл. – Зачем

поехали сами, в таком-то состоянии? Вам ведь могло стать хуже!

Она посмотрела на него с удивлением, как будто эта мысль вовсе не приходила ей в

голову. Потом моргнула.

– Не знаю. Наверное, я не хотела, чтобы в замке стало известно о моём… недомогании. А

так всё сходится на то, что мы с вами просто немного прогулялись за стеной.

– Вы не хотите, чтобы сир Риверте об этом знал?

– Какая разница, чего я хочу. Вы ведь всё равно ему расскажете.

– Нет, если вы попросите об этом.

Она внимательно посмотрела на него, слегка прищурив глаза и сжав руками

подлокотники кресла. Потом отчеканила с прежней своей льдистой сдержанностью:

– Отчего вы думаете, что я стану что-либо у вас просить?

– Потому что вы уже просили, – мягко сказал Уилл, не желая, чтобы это прозвучало как

упрёк или вызов.

Лусиана закусила губу. Потом слегка нахмурилась, будто он поймал её в ловушку, и

между её тонкими чёрными бровями пролегла едва заметная складка.

– Я была в безвыходном положении, сир. Счёт шёл на часы. Я не знала, кого ещё

попросить, и…– Она вдруг замолчала – и улыбнулась, насмешливо и довольно горько.

Подняла на Уилла глаза, и он вдруг понял, что она впервые смотрит на него так открыто,

не пряча взгляд и не отгораживаясь от него холодной любезностью. – Это забавно, сир

Уильям. Я не думала прежде, но… это и в самом деле забавно.

– Что вас забавляет, сударыня?

– Что вы – как он, даже в этом, – ответила она очень просто и в то же время совершенно

непонятно.

Но о ком она говорит, Уилл понял, и внутренне вздрогнул, почувствовав, что сейчас они

ступают на тонкий, очень тонкий лёд. Ему следовало извиниться, спросить, не может ли

он быть полезен чем-то ещё и уйти. Но вместо этого он сказал:

– Вы с сиром Риверте были знакомы раньше? До… до вашей помолвки?

Он не думал на самом деле, что она ответит – его случайная и немного неловкая помощь

ещё не делал его достойным её откровенности. Но она ответила неожиданно легко, будто

только и ждала вопроса:

– Знакомы – слишком сильное слово. Мы встречались несколько раз, мой тогдашний муж,

граф Далнэ, представил нас друг другу. Сир Риверте в первый же вечер попытался

затянуть меня на своё ложе, – она изогнула губы в кривой улыбке, когда у Уилла отвисла

челюсть. – Фигурально выражаясь, монсир, не бойтесь. Он всего лишь был очень

обаятелен, я бы сказал, чрезмерно обаятелен, и недвусмысленно дал понять, что считает

меня достойным своей постели.

– Но вы не считали его достойным вашей, – закончил Уилл. Он сам поразился тому, как

неожиданно развеселило его это открытие. Надо же, в мире существует создание,

способное устоять против чар графа Риверте! Вот почему он…

Улыбка Уилла померкла.

– Я была замужем, – словно не заметив его внезапной мрачности, пожала плечами

Лусиана. – И мужу я была верна. Не думайте, что я считала графа Риверте

непривлекательным – он привлекателен, и весьма. Но я не из тех, кто ложится в постель со

всяким, с которым хочет… если вы понимаете, о чём я говорю.

И вновь, как тогда в Сиане – любая другая на её месте вложила бы в эти слова вдоволь и

намёка, и яда, но Лусиана Далнэ-Риверте имела в виду только то, что сказала. Уилл

сглотнул. А она улыбнулась, мутной, туманной улыбкой, словно вспоминая что-то, что

было в равной степени досадным и приятным.

– Он сказал тогда, что глубоко уважает моё целомудрие. Зная его, вы можете представить,

как оскорбительно это прозвучало.

– Вы задели его.

– Не думаю. Скорее, удивила. Он потом ещё раз повторил попытку, и ответ был тем же,

потому что и обстоятельства были те же. И тогда он сказал, что если женится когда-

нибудь, то только на мне. Мы посмеялись над этим оба, потому что я была замужем, а он

любил повторять, что скорее даст себя оскопить, чем женить.

– Что же произошло? – не выдержав, спросил Уилл. Он смотрел на Лусиану Риверте

заворожённо, а Лусиана Риверте, откинувшись в кресле, готова была, казалось, ответить

на любой вопрос, даже тот, который он вовсе не хотел задавать.

– Что произошло? Да вы ведь и сами знаете. Император, должно быть, прознал о нашем

давнем знакомстве. И решил, что наш переборчивый господин граф перестанет

сопротивляться, если ему предложить меня. Я написала сиру Риверте и спросила,

понимает ли он, что я не хочу за него, я вообще не хочу больше замуж, что я иду на это

лишь ради спасения моей дочери, и сознаёт ли он, что браком это будет только по

названию и, возможно, по праву на детей, которые у нас родятся… На что он ответил, что

знает всё это, и это вполне его устраивает, поскольку у него есть любовник по имени

Уильям Норан, с которым он вовсе не намеревается разлучаться из-за меня.

У Уилла пересохло во рту. Он даже не смог отвести взгляд, когда Лусиана Риверте

вскинула на него глаза – и опять улыбнулась, едва заметно и почти лукаво. За эти четверть

часа он видел её улыбку чаще, чем за предыдущие два месяца.

– А что, вы думали, я не знала о вас, когда ехала сюда? Я знала, Уильям. И на что иду,

знала тоже. Я была уверена, что, явившись в его дом, обречена буду провести остаток

жизни рядом с двумя моими врагами, двумя людьми, которые ненавидят меня за то, что я,

пусть против воли, встала между ними. Я не знала о вас ничего, и мне не у кого было

навести справки, потому что среди моих друзей не значатся светские сплетники. Но я

представляла себе вас ловким, предприимчивым, наглым и красивым юношей, потому

что, насколько я знала сира Риверте, именно такой мог бы ему понравиться… Похоже,

совсем я не знала сира Риверте. Впрочем, хотя бы одно угадала верно – вы и правда очень

хороши собой.

– Сударыня, – прохрипел Уилл, отчаянно борясь с желанием зажать ладонями

предательски пылающие уши.

Взгляд Лусианы Риверте, брошенный на него, был почти нежным.

– Увидев вас, я сперва решила, что была во всём права. И так же скоро поняла, что если у

сира Риверте и был ко мне когда-то любовный интерес, те времена давно минули, и теперь

его трогает только одно создание, и то – отнюдь не женского полу. Я ждала, что он

немедленно продемонстрирует мне это, укажет мне моё место в своём доме, а вы ему в

этом поможете… Я была уверена, что найду себе недругов, в вашем лице и в его. Я дурно

думала о вас обоих. Уильям, вы простите меня?

Уилл молчал. Он не знал, что сказать. Он не мог поверить своим ушам, не мог понять, как

могла эта холодная, замкнутая и неприступная женщина говорить ему это всё… и

говорить, он не сомневался, искренне.

Вдруг он вспомнил кое-что – и слегка вздрогнул.

– Да? Скажите, что вам хочется, – мягко подбодрила его она, и этим до того напомнила

ему Риверте, что Уилл выпалил:

– В тот вечер в Сиане, когда вы пригласили меня впервые на ужин, вы пришли за книгой о

ядах. Я подумал…

Её улыбка стала шире, в глазах вдруг зажглись озорные искры. Уилл в потрясении

смотрел на неё, не веря своим глазам, до того преобразилось это всегда такое

невозмутимое лицо – и, он поверить не мог, как будто стало ещё красивее.

– Ах, Уилл, да я ведь провоцировала вас! Я нарочно хотела, чтоб вы подумали, будто я

замышляю против вас дурное – хотела поглядеть, что вы станете делать. Ну и, говоря

откровенно, решила запастись знаниями о некоторых противоядиях – заодно и… на всякий

случай.

Уилл смотрел на неё, моргая, несколько мгновений. Потом суть её слов наконец дошла до

него.

– В-вы, – пролепетал он, – вы думали, что я могу отравить вас?!

– Почему бы и нет, – бесстрастно отозвалась та. – Я знаю множество молодых людей,

которые на вашем месте этим бы не погнушались. Говорю же, Уильям, я думала о вас

дурно. Простите меня и будем друзьями?

Она протягивала ему руку, как в тот первый вечер, ребром ладони вверх. Рука у неё была

тонкой, бледной, но тёплой и сильной, когда Уилл взял её, по-м|ужски, в свою ладонь и

пожал, так, словно она была равным ему мужчиной, знакомство с которым делало ему

честь. Её пальцы сжались вокруг его руки на мгновение, потом отпустили.

– Теперь, я надеюсь, вы не думаете, что я хочу вам зла, – сказал Уилл. Ему было

неприятно, что у неё вообще возникала такая мысль.

Лусиана покачала головой.

– Я на самом деле давно так не думаю, Уилл, иначе не пришла бы сегодня к вам. Хотя

меня, возможно, вёл инстинкт… Сир Риверте оказал мне услугу, женившись на мне, хоть и

знал, что я его не хочу. Без этого брака я не смогла бы умолить императора пощадить мою

дочь.

– Его величество бывает порой довольно… суров, – мрачно сказал Уилл.

Лусиана слегка скривилась.

– Суров? Вы слишком к нему добры. Он вздорен, эгоистичен, себялюбив и пальцем не

шевельнёт, чтобы сделать то, в чём не видит выгоды для себя. Впрочем, он к тому же

велик, а великим людям прощается и не такое.

Да. Это была правда. Уилл это хорошо знал, потому только кивнул в ответ.

Они провели какое-то время в молчании. Уилл всё ещё чувствовал в своей руке тепло

ладони графини Риверте. И вдруг услышал шум за окном – надо же, дождь уже лил вовсю,

а он и не заметил, увлечённый этим удивительным разговором.

– Знаете, – сказал вдруг Лусиана, – я рада, что он к вам вернулся. Я ценю то, что вы оба

делали из-за меня, то, как пытались не ранить моё самолюбие. Но оно не стоит того. Я,

разумеется, тщеславна, и характер у меня не из лучших, но мне не нужны жертвы, от

которых никому на самом деле нет никакого проку. А он был прав, – без перехода

добавила она, засмеявшись снова и глядя на Уилла снизу вверх. – Вы действительно очень

мило краснеете.

– В-вы… – Ну вот, он опять начал заикаться! Да когда ж это кончится, или ему до седины

не избавиться от этой детской привычки?! – Так в-вы знали, что мы… что я и…

– Что он перестал уделять вам внимание с моим приездом? Знала. Это, поверьте, было

заметно – больше по вам, чем по нему. Я видела, как вы страдаете, и оттого ещё

подозрительнее к вам относилась – я думала, вы станете мне мстить. А вы вместо этого

попытались уклониться от поездки в Шалле, а приехав сюда, стали убегать из замка,

чтобы не смущать лишний раз нас всех. Сир Риверте тоже нелегко переживал ваше

отдаление, но по нему это почти не было видно. Он очень хорошо владеет собою, я ему

немного в этом завидую.

– Я так и знал, что на мне всё написано, – краснея, сказал Уилл. – Всегда так было.

– Но это же замечательно, Уилл. Вы искренни, и ещё вы чисты душой – это так

удивительно и так редко в наши дни, что я ничуть не удивляюсь, отчего сир Риверте вас

полюбил.

Уилл вздрогнул. Неистово помотал головой

– Я не… не думаю, что… это подходящее слово.

– Называйте как хотите, – равнодушно согласилась Лусиана. – Это не играет особой роли.

Я знаю только, что вы нужны ему, а он нужен вам.

– Я не… – Уилл сглотнул, потом прочистил горло и слабо покачал головой, вспоминая

Сиану и прищуренный взгляд короля Рикардо, пригвоздивший его к спинке кресла в

полутёмной гостиной. – Я не знаю, насколько… ему нужен. Видите ли, ещё до вашего

появления у нас с ним… – Боже, как же трудно было говорить об этом вслух. И говорить, и

думать.

– Хотите сказать, что он к вам слегка охладел? – мягко подсказала Лусиана, и Уилл

кивнул, чувствуя одновременно благодарность к ней за то, что избавила его от

необходимости сказать это самому, и страх оттого, что мысль эта могла быть правдой. –

Это естественно, Уилл. Вы с ним вместе очень давно, и могу спорить, никто никогда не

был с ним рядом так долго. В отношениях, подобным вашим, бывают взлёты, бывают

затишья. Это не значит, что он не нуждается в вас. И, господь свидетель, я не стану между

вами становиться. Поэтому-то я и попросила его, когда поняла, как всё обстоит на самом

деле, чтобы он перестал мучить себя и вас ради моего сомнительного покоя.

– Попросили?! Вы… его…

– Да, а он вам не сказал? – в её лице мелькнула растерянность, а потом – досада. – Ох.

Прошу, не говорите ему, что я проболталась. Да, я говорила с ним, примерно через две

недели после нашего приезда в Шалле. Между прочим, благодаря вам. Отчего-то, Уильям,

вы – единственное, о чём мы с сиром Риверте можем говорить легко и напрямоту. Хотя он

и не любит вообще говорить о вас, он знает, что это делает его уязвимым… Я сказала ему,

что нет никакого смысла лишать вас и дальше его благосклонности. Мы очень хорошо

поговорили тогда, он был рад и признателен мне, сразу взял коня и поехал к вам, вы тогда

отдыхали у реки… я вас видела со стены, – смущённо добавила она и вдруг зарделась, да

так, что застрявший у Уилла в горле вопрос, насколько много она видела, раздулся вдруг

до такой степени, что Уилл не мог дышать.

Они оба поспешно отвели взгляды и смотрели какое-то время в разные углы комнаты,

восстанавливая самообладание.

– Я сказала уже, что рада за вас, – заговорила Лусиана вновь. – И это так. Сир Риверте –

хороший человек, хотя и не без странностей, но кто из нас их лишён? Я была бы рада

видеть его счастливым. Вскоре сюда приедет моя дочь, а когда я рожу, вероятно, сир