Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

«он». – Вы удивительное создание, сир Норан – так ловко уходить от ответа и при том ни

единым словом не покривить душой. Почти каждый, вы говорите, ну-ну. Знаете, а из вас

получился бы прекрасный царедворец. Могу спорить, науку тонкой и, что важнее,

искренней лести вы бы изучили в рекордно короткий срок.

Уилл сидел неподвижно, сцепив зубы и изо всех сил сохраняя на губах вежливую

смиренную полуулыбку. Он мог бы вернуть его величеству комплимент – тот и сам сейчас

то ли льстил ему, то ли его оскорблял, да так, что нельзя было придраться ни к единому

слову. Это вдруг напомнило Уиллу его разговоры с графом Риверте в первые недели их

знакомства – разговоры, во время которых он нервничал и потел, как мышь, а потом

выползал в коридор с таким чувством, словно продержался десять раундов в кулачном

бою против безжалостного тяжеловеса. Тогда тоже было чувство опасности, чувство

хождения по тонкому льду – Риверте играл с ним, как кошка с мышью, хотя и не

собирался в конечном итоге съесть, о чём Уилл тогда, конечно же, знать не мог.

Не собирается ли съесть его под конец король Вальены, Уилл сказать бы не взялся.

Самым отвратительным было то, что, Уилл видел ясно, для короля все его чувства были

сейчас как на ладони. Взгляд монарха смягчился, а его улыбка стала почти отеческой.

– Знаете, вы совсем не похожи на вашего брата. По правде, я этого опасался, хотя, зная

сира Риверте, мог бы и догадаться, что его никоим образом не привлекло бы существо,

хоть отдалённо похожее на лорда Роберта. Кстати, как он? Я надеюсь, в добром здравии?

– Не могу знать, сир. После его возвращения из плена в Тэйнхайл мы с ним не

поддерживаем никакой связи. Я вёл одно время переписку с нашей матерью, но она

скончалась три года назад, и с тех пор я о Тэйнхайле ничего не знаю.

– Вот как. Соболезную вам.

– Благодарю вас, сир.

И снова они замолчали, и снова король Рикардо принялся изучать Уилла Норана

пытливым и при том совершенно непроницаемым взглядом. Уилл услышал, как где-то

глухо пробили часы – один раз. Половина пятого. В этой комнате тоже не было окон, и

светает ли уже, Уилл не знал.

– Стало быть, – снова заговорил король, – у вас в Хиллэсе никого не осталось. Кроме брата,

который вас ненавидит и считает предателем. Вам не кажется, что всем было бы проще,

если бы я казнил его, а вы стали лордом Тэйнхайла?

– Нет, сир.

– Вы так быстро ответили. Должно быть, много думали об этом.

– Напротив, сир. Совсем не думал. Не о чем тут было думать.

Король задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику. Потом закинул ногу на ногу.

Взгляд Уилла невольно упёрся ему в колено, а оттуда перешёл на пояс, усыпанный

жемчугом и алмазами. Уилл сглотнул, пытаясь не слишком торопливо отвести глаза.

– Но так или иначе, вам некуда возвращаться. Король Хиллэса присягнул нам, но мне

известно, какие там бродят настроения. До бунта вряд ли дойдёт, всё же Хиллэс – не

Руван, однако вас там не жалуют, считают перебежчиком… И это правда, не так ли, сир

Уильям?

– Смотря с какой стороны посмотреть, ваше величество. Вероятно, можно сказать и так.

Король слегка кивнул, будто получив очередное подтверждение своей давней догадке.

– Вы смелый человек, как я и предполагал. Это похвально. Но достаточно ли вы смелы,

чтобы признавать своё истинное положение?

Уиллу не понравилось, как это прозвучало. Уиллу это очень не понравилось! Он в тревоге

вскинул взгляд.

– Сир? Что вы имеете в виду?..

– Я имею в виду, Уильям, что вы – каприз Фернана Риверте, и вы, я вижу, довольно умны,

чтобы вполне это понимать, как ни неприятна вам эта мысль. Дослушайте, – улыбнулся

король, видя, что Уилл, забыв все приличия, уже готов возразить. – Тем более что вы и так

всё это знаете сами, хотя, быть может, и не хотите признавать. Наш общий друг Фернан,

как вы, бесспорно, не могли не заметить – крайне противоречивая натура. Он редко

привязывается к кому-то, а когда это происходит, он может казаться довольно

постоянным в своей привязанности. Но это не оттого, что его стесняют какие-то… м-м…

чувства, – не вполне уверенно закончил король, словно считая это слово не самым

уместным. – Вы могли заметить, что у сира Риверте сильно развито чувство

ответственности, так же как и едва ли не детское упрямство. Да что я вам рассказываю –

вы ведь были сами в замке Даккар, вы видели, как он едва не угробил себя и, кстати

говоря, вас, спасая свою челядь и холопов из окрестных деревень. Это не потому, что они

дороги ему, вовсе нет. Просто если бы он отдал их на растерзание Рашану Индрасу, это

означало бы, что он проиграл. Сир Риверте не любит проигрывать, ему нужно всё и сразу,

а особенно – если это нелегко получить.

– Я не понимаю, зачем вы говорит мне всё это, сир.

– О, Уильям, ну к чему это жеманство, мы ведь так чудесно начали наш разговор с полной,

хотя и завуалированной откровенности. Всё вы понимаете. Вы и сами задаётесь вопросом,

отчего сир Риверте таскает вас за собою повсюду вот уже шесть лет. И сами знаете ответ:

он это делает лишь потому, что вам некуда больше идти. В своей стране вы принадлежали

к высшей знати, и оказаться теперь на улице, без сильного покровителя, для вас – смерть,

причём позорная смерть. И вы не какой-то низкородный пажёнок, которого можно

пристроить в свиту к престарелой герцогине и тем обеспечить вашу будущность, облегчив

этим свою совесть и удовлетворив своё чувство ответственности. Вы уникальны, Уильям,

тем, что, куда ни отправь вас сейчас, после шести лет рядом с ним – для вас это будет

позором и унижением. Он знает это. И вы это знаете.

Если в начале речи короля Рикардо лицо Уилла пылало, то сейчас вся кровь отхлынула от

него разом. Он знал, чувствовал, что этот разговор не обернётся для него ничем хорошим –

но всё равно был потрясён тем, что слышал, особенно после тёплого приёма, оказанного

ему императорской семьёй во время бала. Как же так? Почему, публично оказав ему свою

милость, надёжно обезопасив от насмешек и презрения своего двора, король теперь так

немыслимо унижает его с глазу на глаз?

Он услышал собственный голос – и поразился тому, как спокойно тот прозвучал:

– Если бы я был ему в тягость, он дал бы мне это понять.

– О, разумеется. Вы ему не в тягость, Уильям. Вы ведь не так уж много общаетесь с ним в

последнее время, не так ли? Он возит вас с собой, но видитесь вы мало, он всё время чем-

то занят, то днём, то ночью, – король небрежно подцепил большим пальцем перевязь на

плече, поправляя её, и Уиллу стоило огромного труда оторвать глаза от его руки и

перевести их снова на лицо Рикардо, столь же спокойное и доброжелательное, столь же

величавое и неприятное, каким оно было с самого начала этого разговора. – Вы не в

тягость ему, потому что вы умны, и, осознанно или нет, сами делаете всё, чтобы не

докучать ему сверх меры. Но в глубине души вы понимаете, что давно превратились для

него в обычное развлечение из сотен тех, что у него были, есть и будут.

– Почему? – прошептал Уилл. – Почему вы так говорите, сир? Почему я…

Он задохнулся, не в состоянии продолжать – кажется, его силы были исчерпаны.

Спокойная уверенность короля действовала на него как вышибающий дух удар – он не

имел что ей противопоставить.

– Почему? Вы спрашиваете – почему, Уилл? Боже мой, но это ведь совсем просто. Вы

милый, красивый, чистый юноша, вы редкая драгоценность, спору нет – но вы ему не

ровня. Фернан Риверте, что бы о нём ни болтали глупцы – человек великий, и пару ему

может составить только тот, кто в состоянии с ним сравниться. Все остальные всегда

будут теряться в его тени, а потому он рано или поздно неизменно будет утрачивать к ним

интерес. Быть с ним рядом всегда, сопровождать его во всём может только равный ему.

«Такой, как вы?» – подумал Уилл, но не сказал этого вслух. Он стиснул зубы, внезапно

поняв, что уже какое-то время судорожно сжимает подлокотники кресла обеими руками.

– Он просил вас за Хиллэс. Просил из-за меня. Это…

– И вы до сих пор убеждены, что это было по доброте душевной? Или, того больше, от

чистого и страстного чувства лично к вам? Помилуйте, сир Норан – вы довольно давно с

ним и достаточно хорошо уже должны были его узнать. Он ничего не делает просто так.

Любой его шаг окрашен продуманным умыслом, он ничего не делает, если оно так или

иначе ему не выгодно. Вся эта водевильная история с заговором вашего братца была для

нас несказанно кстати, чтобы посеять внутреннюю смуту в Хиллэсе и лишить вашего

короля Эдмунда самых активных сторонников. А осада Даккара заметно снизила боевой

дух руванцев и послужила хорошим уроком королю Рунальду, не говоря уж о том, что

дала возможность испытать, без особых потерь, наше новое оружие. Если бы граф

Риверте не руководствовался при просчёте своих действий подобными мотивами, он бы

никогда не поднялся до тех высот, что занимает сейчас. На одной сентиментальности и

сердечной доброте не сделаешь большой политики, мой бедный юный друг.

Друг. Это словно вот уже несколько минут колотилось у Уилла в висках. Фернан считает

короля Рикардо своим другом. И считает себя его другом. Он дорожит этим человеком,

хотя и часто с ним спорит. Он никогда не предаст этого человека; этот человек знает его.

Знает много дольше и много лучше, чем Уилл.

– О чём вы думаете? – с любопытством глядя на него, спросил император Вальены.

– О том, что он считает вас другом, – ответил Уилл, и Рикардо Четвёртый Великий

снисходительно улыбнулся.

– Я знаю. И именно поэтому говорю вам всё это сейчас, Уильям – не как монарх империи,

поработившей вашу страну, и не как сюзерен вашего любовника. Я говорю вам всё это как

друг того человека, в жизни которого вы занимаете больше места, чем должны. Вы ведь

любите его, Уильям. А раз так, вы не должны ему мешать.

– Разве же я мешаю? – прошептал Уилл, и Рикардо пожал плечами.

– Вот об этом не мне судить. Но я надеюсь, что впредь, если вам покажется, что ваше

действие или бездействие вредит тому, на что он положил свою жизнь, вы вспомните о

нашем сегодняшнем разговоре. Я ни к чему не принуждаю вас, Уилл, – добавил король

очень мягко. – Видит бог, я мог бы отнять вас у него силой. Бросить вас в такую тюрьму, о

которой он даже не слышал – он не поверил бы, но и такие ещё остались, – или просто

велеть утопить в пруду, как котёнка… или выдать вас вашей стране. Но это сделает его

несчастливым, потому что сейчас он считает себя ответственным за вашу судьбу. Посему

всё, что вы сочтёте нужным предпринять, вы должны будете сделать сами.

И снова Уилл как будто вернулся на шесть лет назад. И не Рикардо, император

Вальенский, сидел напротив него, а его брат Роберт, в равной степени презиравший его и

нуждавшийся в нём, не имеющий иного выбора, кроме как положиться на его свободную

волю и взывать к его совести и его рассудку.

Слишком много воспоминаний на одну ночь.

– Сир, – сказал Уилл Норан, – я полагаю, что понял вас достаточно хорошо. Теперь ваше

величество изволит отпустить меня?

– Хорошо, – легко согласился Рикардо. – Идите. Я вижу, вы и впрямь меня поняли. Только

ещё одно, Уильям, – добавил он, когда Уилл встал и, поклонившись, шагнул к двери. – Я

вижу, вы решили, что я вам враг. Но это не так. Вы сами знаете, что я друг Фернану, и вы,

я знаю, тоже его друг. Друг моего друга не может быть мне врагом – вы это понимаете?

«Да, – подумал Уилл, глядя в это лицо, лицо человека, подмявшего под себя за последние

пятнадцать лет полдюжины свободных и гордых народов. – Если бы я был вам враг, я был

бы уже мёртв».

– Ну и отлично, – не дождавшись ответа, сказал король. – А теперь идите, в самом деле, и

хорошенько выспитесь – я знаю, вы не привыкли полуночничать, и, должно быть,

чертовски устали. Хотя погодите, я вызову камергера, чтобы он вас проводил.

В Сиане светало поздно. К тому времени, как молчаливый провожатый – Уилл не был

уверен, тот ли, что провёл его к королю, или уже другой – указал Уиллу путь по лабиринту

коридоров к отведённым ему покоям, небо едва начинало розоветь, понемногу высветляя

очертания деревьев в дворцовом парке. Уилл распрощался с королевским камергером

возле дверей в свои комнаты, дождался, пока тот удалится беззвучной поступью, какой

тут ходили все – и лишь тогда переступил порог, плотно закрыл за собой дверь и опёрся о

неё спиной.

Он не знал, что ему делать.

Как он понял из болтовни недовольных придворных, всё южное крыло дворца было

отведено под многочисленную свиту Риверте, сопровождавшую своего господина в

Сиану. Уиллу достались апартаменты из трёх комнат, где со всеми удобствами могли бы

разместиться человек восемь. Он не привык к такому – ни у себя в Хиллэсе, ни в тех

замках, где он жил с Риверте, не было заведено так бездумно транжирить свободное

место. У хиллэсцев была в традиции скромность, а Риверте привык жить по-военному,

тщательно распределяя ресурсы. Здесь же всё было странным, непривычным, неуютным и

враждебным.

Уиллу так хотелось домой.

Он ощупью пробрался через тёмную прихожую, потом через такую же тёмную гостиную,

оказавшись наконец в спальне, где тоже было хоть глаз выколи – шторы оказались

опущены на ночь, даром что занимавший апартаменты гость ещё не вернулся. Уилл

порадовался, что, по крайней мере, шустрые замковые слуги не стали дождаться его

возвращения – сейчас он меньше всего на свете хотел бы видеть кого бы то ни было. Он

пошарил ладонью по ночному столику у изголовья кровати, пытаясь нащупать свечу,

потом махнул рукой и разделся в темноте. Когда слишком тесные штаны, слишком узкий

жилет и слишком просторная рубашка – ох, одна беда с этой столичной модой – наконец

оказались на спинке кресла, Уилл, всё так же ощупью, влез в постель, зарываясь в

одеяла…

И завопил от неожиданности, ткнувшись ладонью в твёрдое плечо, лежащее там, где он

надеялся найти подушку.

– Отчего вы так громко орёте, Уильям? Вы мне не рады? – осведомился граф Риверте из

полной тьмы, и Уилл, подскочив, заметался по кровати.

– С-сир! В-вы! Я вас не ждал…

– Я так и понял. Перестаньте скакать у меня по ногам, будьте любезны.

Уилл сел на пятки – он надеялся, что на собственные – и, прерывисто дыша, слушал, как

Риверте несуетливо двигается в темноте. Он сам не знал, почему так переполошился – его

сердце колотилось, как бешеное. Сухо чиркнуло огниво, потом вспыхнула свеча, и Уилл

увидел знакомую ленивую улыбку на лице, находящемся так близко от его лица, что

достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться этой улыбки пальцами.

Риверте поправил свечу и откинулся на подушку, подперев щеку кулаком и глядя на

Уилла снизу вверх. Он был в нижних штанах и сорочке с расшнурованным воротом, и

Уилл мог видеть его мускулистую грудь, спокойно поднимавшуюся и опускавшуюся в

такт ровного дыхания. Чёрные волосы графа, ещё недавно безупречно уложенные, слегка

растрепались и примялись у висков. Кажется, только что он спал, а Уилл его разбудил…

Это, впрочем, совершенно не отвечало на вопрос, что он вообще здесь делает. Они не

виделись с тех пор, как Уилл вместе с общим кортежем покинула замок Галдар, где они

жили последние несколько месяцев, и не разговаривали с тех самых пор – уже больше

недели… и не были так близко друг к другу всё это время.

– Уильям, если вы будете продолжаться пялиться на меня так, я решу, что вы мне и впрямь

не рады.

– Что вы здесь делаете? – выдохнул Уилл.

– Сплю, как видите. Или пытаюсь спать – это недурно мне удавалось, пока вы не

принялись тут топтаться. Никакого снисхождения, а я ведь пашу с утра до ночи на благо

империи, как вол, – проворчал он, и Уилл, повысив голос, сказал:

– А почему вы решили выспаться именно в моей постели?!

Риверте моргнул. Похоже – а верней, он старался, чтоб на это было похоже – вопрос

поставил его в тупик. Потом его рука вдруг скользнула у Уилла по ноге – от щиколотки к

колену, а оттуда по бедру – неторопливо, дразняще, так, что по телу Уилла прошла дрожь,

такая сладкая и такая знакомая.

– И верно, Уильям, мне трудно припомнить, когда я в последний раз высыпался в вашей

постели. – Голос Риверте был как мёд, льющийся из глиняного кувшина на свежий

душистый хлеб. – Но, видите ли, вернувшись в свои апартаменты – очень удобные, надо

сказать – я обнаружил в собственной постели сиру Ирену.

Сира Ирена?.. Та белокурая зеленоглазая красавица, что проявляла повышенный интерес к

планам захвата Аленсийского княжества? Уилл сглотнул.

– В-вот как. И ч-что же она там делала?

– Понятия не имею. Она уснула, бедняжка, так и не дождавшись меня, и спала так сладко,

что я счёл неучтивым вышвыривать её из постели, хотя в первый миг преисполнился

решимости это сделать.

– Так вы её не приглашали? – Уилл не смог побороть прозвучавшее в голосе облегчение, и

Риверте фыркнул.

– Приглашал? Вот ещё. Это Сиана, Уильям, здесь не размениваются на такие мелочи, как

испрашивание позволения, прежде чем забраться в чужую постель. И я тому лучшее

подтверждение. Вы меня прогоните?

– Нет, – прошептал Уилл, чувствуя, как впервые за весь этот бесконечный вечер

напряжение отпускает его плечи. – Нет.

Ладонь Риверте легла ему на шею, мягко притягивая ближе. Уилл позволил ей это,

юркнув между одеялом и крепким тёплым телом, вытянувшимся в кровати. Риверте не

убрал руку с его шеи, только слегка переместил ладонь, чтобы Уилл мог улечься

поудобнее. Другая его рука легла Уиллу на живот, так легко и естественно, словно там ей

было самое место. Уилл чувствовал дыхание Риверте на своей макушке, оно слегка

шевелило ему волосы, и он беззвучно вздохнул. Тихое, спокойное тепло разливалось по

его телу от этих прикосновений и этого дыхания – так, как было всегда за эти шесть лет.

И разве когда-нибудь это может перемениться?

– Ну? – спросил Риверте; Уилл чувствовал, как губы графа движутся у него в волосах. – И

где вас носило полночи?

– Я гулял, – пробормотал Уилл, закрывая глаза.

– Гуляли, вот как? И где же?

– Всюду. Я заблудился.

– Напомните мне завтра, я нарисую вам карту местности.

– Вы вряд ли найдёте на это время.

– Та-ак, а это ещё что такое? Упрёки? Недовольство? – Риверте слегка отстранился, его

пальцы легли Уиллу на подбородок, и Уилл неохотно поднял голову, глядя ему в лицо.

Риверте снял свои кольца – он знал, что Уилл их не любит, ему было неприятно

чувствовать на коже холодное прикосновение металла. Сейчас они лежали на столике,

слабо поблескивая в свете единственной свечи, и пальцы Риверте у Уилла на подбородке

были такими тёплыми.

– Нет, – шепотом ответил он, глядя Риверте в слегка прищуренные глаза. – Ничего

подобного. Я понимаю, что вы… что вы были… и будете… заняты. Это же Сиана.

– Да, – вздохнул Риверте, выпуская его подбородок. Рука, только что касавшаяся лица

Уилла, скользнула Риверте под голову, и он откинулся, глядя в потолок и рассеяно

приобнимая Уилла другой рукой. – Это Сиана. Хотели – получайте.

В последних словах едва заметной тенью мелькнуло раздражение. Уилл промолчал. Хотел

ли он в Сиану? Со стороны, быть может, так и казалось. Он давно просился сюда –

Риверте ездил в столицу раз пять или шесть за последние два года, с тех пор, как Руван

сдался и война за расширение Вальенской Империи временно прекратилась. Уилл всякий

раз просился с ним, и всякий раз Риверте ему отказывал и уезжал один. Но на этот раз сам

король приказал Риверте привезти с собой Уилла, и почему-то граф подчинился. Может

быть, он хотел, чтобы Уилл увидел наконец, куда рвётся, и перестал стремиться сюда. На

самом деле Уиллу вовсе не хотелось ехать в Сиану. Ему было любопытно, спору нет,

однако истинная причина была не в том, что он хотел в столицу, а в том, что не хотел

расставаться с Риверте. Была бы его воля – он не отставал бы от него вообще ни на шаг,

нигде, никогда.

Но это была не та жизнь, которую Риверте мог бы ему обещать.

– Вам здесь не нравится, Уильям, да? – спросил Риверте странно задумчивым, почти

отсранённым тоном. Уилл знал этот тон – им Риверте задавал вопросы, на самом деле не

требовавшие ответов. Но в то же время ответ был нужен графу, чтобы задать направление

собственным мыслям, быть может, не имевшим к Уиллу никакого прямого отношения.

Поэтому Риверте любил, чтобы Уилл находился в его кабинете в часы напряжённой

работы. Иногда он спрашивал что-то, кажется, совсем отвлечённое, Уилл отвечал, и

Риверте, награждая его восхищённым взглядом, бросался в пучину работы с удвоенным

усердием. Для Уилла происходящее в его голове в эти минуты было загадкой, таинством,

а таинство на то и таинство, что негоже вникать простому смертному в его сущность –

достаточно знать исток.

– А вам? Нравится? – ответил Уилл вопросом на вопрос.

Риверте повёл плечом, слегка задев им его щеку.

– Временами. Я рос в этом городе. Должно быть, во мне слишком много от него. А в нём –

от меня.

– Мне показалось, в этот приезд вам тут не очень рады. Я слышал разговоры… – Уилл

неловко замолчал, не зная, есть ли смысл пересказывать сплетни. Риверте мог с

любопытством выслушать их, а мог резко оборвать разговор, обвинив Уилла в

вульгарности – это зависело от его настроения. А сейчас настроение графа было странным

– Уилл не мог его понять. Он вспомнил небрежное «– Где мой пояс? – Там же, где и мои

подвязки» – и вздрогнул. Риверте этого, кажется, не заметил.

– Всё просто. Прошёл слух, что я снова в опале – из-за Аленсии. Как вы знаете, мы с

Рикардо грызёмся из-за неё уже полгода, и, кажется, его это начинает слегка утомлять.

Слух, как обычно, раздули до несусветных размеров – и вот, все решили, что король

вызвал меня в Сиану, чтобы публично высказать мне своё пренебрежение. А вместо этого

он заходит в зал со мной рука об руку, требует представить ему вас, и королева открывает

с вами летний бал. – Он снова фыркнул. – Это было довольно смело даже для неё, хотя

дражайшая сира Аделаида вообще славится своим сумасбродством.

– Меня здесь не любят, – вырвалось у Уилла – и ему немедленно стало стыдно от того, как

жалобно и по-детски обиженно это прозвучало.

– Конечно, Уильям, – мягко сказал Риверте, сжимая руку вокруг его плеча крепче. – С чего

бы им вас любить? Вы из Хиллэса, вы молоды, непохожи на них, вы мой любовник, и я не

считаю нужным это скрывать. Будь я на их месте, я бы тоже вас невзлюбил.

– Неправда.

– Да? Ну, может, и неправда. Вам видней, вы ведь мой летописец и должны знать меня

лучше, чем я сам.

Он иногда поддразнивал Уилла насчёт этой летописи, за которую тот взялся какое-то

время назад – но дело пока что, надо сказать, продвигалось туго. Уилл изучал

историческую часть – он читал книги о Фернане Риверте, написанные до него,

сравнивания то, что в них говорилось, с тем, что видели его глаза. И чем больше он

сравнивал, тем яснее понимал, что задача эта окажется куда более трудной, чем ему

казалось поначалу. В том, что говорили о Риверте, было много правды, много лжи и много

того, что Уилл не мог пока что определить ни как правду, ни как ложь. Он просто не знал,

как ко всему этому подступиться.

– Скажите, – неожиданно для самого себя проговорил Уилл, – я правда был дурно одет?

Риверте выгнул бровь.

– Кто вам сказал такую глупость?

– Не мне, – заливаясь краской, объяснил Уилл. – Там была одна сира… кажется, сира

Фиола… такая немолодая, с лысой собачкой…

– Немолодая? Из вас вышел бы отличный придворный льстец. Это Фиола Руппо, ей

девяносто четыре года, и лысые собачки – наименее нелепая из её причуд. Она сказала,

что вы плохо одеты?

– Угу.

– Вздор. Вы были прекрасно одеты, я ведь сам подбирал вам костюм. Просто он войдёт в

моду только на будущий сезон – благодаря тому, собственно, что в нём были вы.

– Что?

– Что слышали, Уильям – с будущего сезона вы официально входите в моду. Да вы уже

вошли, буквально через час после того, как станцевали с императрицей. Вы разве не

обратили внимания на сиру Ирену?

– Сиру Ирену? – Уилл был совершенно сбит с толку.

– Сиру Ирену, – терпеливо повторил Риверте. – Ту самую, что спит сейчас в моей постели.

Она блондинка, изящного телосложения, умело строит невинность и совершенно глупа. И

она липла ко мне сегодня наглее всех, потому что именно такие особы, по всеобщему

мнению, в моём вкусе.

– Вы только что назвали меня глупцом.

– Назвал. Уильям, я просто дразнюсь. Не дуйтесь, – сказал Риверте и, наклонив голову,

поцеловал его.

Он целовался так же, как шесть лет назад, и по-прежнему очень любил это делать. Его

твёрдые губы спокойно и настойчиво раздвинули губы Уилла, влажный тёплый язык

скользнул ему в рот, и Уилл со вздохом впустил его, позволяя ему неспешно пройтись по

нижней и верхней губе, по верхнему нёбу, прежде чем выскользнуть, а потом вернуться

снова. Уилл откинул голову на руку Риверте, закрыв глаза, вытянувшись на постели и

прижавшись боком к его сильному тёплому телу, и упивался этим поцелуем, тянувшемся

спокойно, неторопливо и сладко, как будто ничто больше в мире не имело значения.

Он обнаружил, что закинул руку Риверте на затылок, когда тот отстранился и посмотрел

на него неожиданно серьёзно и испытующе.

– Вас что, всерьёз беспокоит, что сказала старуха Руппо о вашем костюме?

Уилл слегка вздрогнул. Он уже забыл, о чём они только что говорили. Он заморгал.

Потом неуверенно проговорил, не убирая руки с затылка склонившегося над ним

мужчины:

– Сейчас, наверное, не особенно… Но в тот миг мне казалось, что на меня пялится весь зал.

– Так оно и было. Старуху Руппо в Сиане называют Старухой Рупор. Если она что-то

говорит – будьте уверены, её гласом вам вещает вся аристократическая Сиана. Бедняжка

давно выжила из ума, у неё не осталось ни одной собственной мысли, да к тому же она

ещё и туга на ухо и впридачу обладает голосом, способным вызвать разрыв сердца у

хиллэсского медведя. Что говорит она – то говорит Сиана, и при том эта старая карга – ещё

самое безобидное существо из всех, с которыми вы тут могли бы встретиться.

Он умолк. Уилл смотрел на него в смутном страхе, не понимая, зачем граф говорит ему

всё это. Он ведь уже сказал, что ему не нравится здесь…

– А вы волнуетесь, что она сказал о вашем костюме, – вздохнул Риверте и, вдруг выпустив

его, перекатился на спину, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от Уилла.

Он моментально ощутил утрату. Ему нужны были сейчас эти руки, эти губы на его губах.

Может быть, нужнее, чем когда бы то ни было.

– Знаете, Уильям, что самое скверное в Сиане? – проговорил Риверте, глядя в балдахин,

темнеющий над кроватью. – То, что на самом деле Сиана вовсе не так уж плоха. Если вы

останетесь здесь на какое-то время, вы сами увидите это. Здесь полно пустых, тщеславных

и вздорных людей, но их ведь везде полно. Однако здесь, среди всего этого напыщенного

сброда, попадаются люди умные, образованные, наделённые хорошим вкусом, умеющие

и, что важней, любящие думать. Прямо как вы, Уильям. И вы бы встретились с ними, рано

или поздно, и вы бы понравились им. Они оценили бы вас – не ваш костюм, который для

вас выбрал граф Риверте, а вас. Вашу искренность, вашу проницательность, ваше

великодушие. Вы бы подружились с ними. Они сделали бы высший свет, тот, который вы

сейчас так наивно презираете, желанным и весьма приятным местом для вас. Ни в одном

другом месте мира вы не встретите столько выдающихся личностей, как при дворе Сианы,

Уильям. Ни один другой город не рождал столько умов, которым, по иронии, было бы

тесно в его стенах. Вам бы понравилось тут со временем.

Он говорил задумчиво, уверенно, но, казалось, без малейшего удовольствия, вовсе не

пытаясь успокоить и утешить Уилла, скорее, упрекая его, а в чём – он никак не мог понять.

В том, что ему могло бы понравиться то, что сейчас ему определённо никак не нравилось?

Что за ерунда…

– Не понимаете? – словно прочтя его мысли, сказал Риверте – и вдруг перевернулся на бок,

и глаза его сверкнули так, что Уилл едва не отпрянул. – Они бы поглотили вас, Уильям.

Они бы испортили вас. Этот город не может не нравиться, когда узнаешь его достаточно

хорошо. Но жить в нём можно, лишь если он вас поглотит. Это закон всех великих

городов.

«И не только городов», – подумал Уилл, чувствуя странный, безотчётный страх, который

нападал на него временами – совсем редко, и он никогда не мог понять, чего же,

собственно, боится рядом с человеком, которого любит больше всего на свете. Риверте

смотрел на него ещё несколько мгновений, потом резко наклонился и снова поцеловал, на

этот раз жёстко, властно, нетерпеливо. Его руки требовательным хозяйским жестом

обвились вокруг талии Уилла и перекатили его на спину, и Уилл задохнулся,

инстинктивно разводя колени в стороны, когда ощутил на себе вес горячего, жадного,

голодного тела – тела, которое хотело поглотить его, впитать и растворить в себе, слить с

собой, как это делают великие города и вообще всё великое.

И позволить этому великому впитать и поглотить себя, раствориться в нём – это было

прекрасно.

– Вы меня совершенно измотали, – пожаловался Риверте, отстраняясь от Уилла какое-то

время спустя. Уилл не ответил – ему не хватало дыхания, он всё ещё судорожно хватал

ртом воздух после бурного и продолжительного извержения. Риверте посмотрел на него

сверху вниз – он всё ещё был на Уилле, в Уилле. Уилл чувствовал, как медленно опадает в

нём могучая мужская плоть, и инстинктивно сжался, не желая, чтобы она покидала его

тело так скоро. Риверте продолжал смотреть на него, вмяв руки в подушку по бокам от его

головы, и Уилл молча потянулся к нему и припал к его губам обессиленным поцелуем,

который, он надеялся, ответит лучше всяких слов.

Риверте не шевелился и не отвечал, позволяя Уиллу целовать себя. Потом слегка

отстранился и осторожно сказал:

– Похоже, что я старею.

– Глупости, – устало фыркнул Уилл. – Вас по-прежнему с лихвой хватит на пятерых. И

если кто тут кого измотал – ох, ну словом, вы же сами всё знаете, дайте отдышаться, в

самом-то деле!

Риверте улыбнулся, сдержанно, но очень довольно. Этот разговор стал у них почти

ритуалом в последние месяцы – прошлой зимой Фернану Вальенскому стукнуло тридцать

пять, и он переживал по этому поводу намного сильнее, чем старался показать. Выглядел

он точно так же, как шесть лет назад, когда Уилл увидел его впервые, и так же, как в те

времена, устраивал своему любовнику выматывающие многочасовые марафоны, любя во

множестве поз и множеством способов до полного изнеможения – уиллова, а отнюдь не

собственного. И всё же Уилл замечал порой в нём легкую тень колебания, опасно

граничащего с неуверенностью – чувством, столь чуждым графу Риверте, что Уилл считал

своим священным долгом всячески способствовать его искоренению.

Он расслабился, не удержав лёгкий вздох разочарования, когда Риверте выскользнул из

него и неторопливо улёгся рядом. Уилл часто задышал, когда пальцы графа пробежались