Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

давило на них обоих теперь беззвучной, тягостной пустотой.

Однажды Уилл проснулся посреди ночи с застрявшим в горле криком. Он резко сел в

кровати и долго сидел так, глядя в темноту перед, и сердце у него колотилось так, что

заныла грудь. Он не помнил, что ему снилось, и в конце концов снова лёг, медленно

натянув одеяло до подбородка, но до самого рассвета так и не сомкнул глаз. С отъезда

Риверте минуло девять дней. И, глядя в пыльную тяжесть балдахина над своей головой,

Уилл подумал, что завтра от него должно быть письмо. Непременно, просто обязательно

должно быть. Он уговаривал себя этим и утешал до самого рассвета, тёмного, пасмурного,

сырого, мало чем отличающегося от сумерек.

Письма в тот день не было. И через день, и на следующий. Прошла ещё целая неделя, и

Уилл понимал теперь, почему Риверте не назвал ему место своего назначения. Если бы

Уилл знал, куда он отправился, то ещё неделю назад седлал бы коня и поехал за ним

следом. Ему было всё равно, куда и зачем понесла нелёгкая его беспутного графа. Он

только знал, что ещё несколько дней – и он сойдёт здесь с ума.

Это было так глупо. Риверте и раньше уезжал один, нечасто, но уезжал, и отсутствовал,

бывало, месяцами. И ни разу у Уилла не появлялось этого чувства – чувства, что нельзя

было отпускать его одного, нельзя было, никогда, а теперь уже слишком поздно.

Утром девятнадцатого дня, прошедшего с тех пор, как Риверте покинул замок Шалле,

Уилл с Лусианой завтракали в молчании. Оно, это молчание, не было ни напряжённым, ни

враждебным, ни чрезмерно унылым – просто им не о чем было говорить, и каждый

предавался трапезе и раздумьям наедине с самим собой. Уилл уже доедал десерт, когда в

зал вошёл дворецкий, исполнявший также обязанности управляющего в отсутствие

Маттео Гальяны. В руке у него было два письма, и Уилл, увидев это, подскочил на месте.

– Ваша милость велела немедленно сообщать о почте, – оправдывающимся тоном начал

дворецкий, но Лусиана оборвала его, молча протянув руку резким, нетерпеливым и

требовательным жестом. Сердце у Уилла упало – значит, оба письма были адресованы

ей… но, может, хотя бы одно из них от Риверте? Лусиана не встала с места, но схватила

письма так порывисто, что Уилл понял – сохранять привычное самообладание ей нелегко.

Она бросила взгляд на оба конверта и слегка нахмурилась.

– От него? – не выдержал Уилл.

– Нет, – отозвалась Лусиана. – Одно от короля, другое… от Гальяны, – она снова

нахмурилась, на этот раз сильнее, и жестом велела дворецкому уйти.

Плечи Уилла поникли. Он с трудом сглотнул комок в горле, пытаясь привести в порядок

пустившиеся вскачь и разом запутавшиеся мысли. Король? Гальяна? Что они хотят от

Лусианы Риверте? Что они хотят сообщить Лусиане Риверте?.. Риверте всегда писал свои

письма сам, лишь в исключительных случаях он мог поручить своему доверенному

советнику написать кому-то от его имени, если был чрезвычайно занят или… или…

Уилл с окаменевшим лицом смотрел, как Лусиана вскрывает оба конверта. Сперва она

прочла письмо от короля, и Уилл, неотрывно следивший за её лицом, заметил, как

дрогнули её губы, а в глазах скользнуло замешательство, смешанное с невероятным

облегчением. Уилл чуть не задохнулся – слава богу, он жив, он не… Графиня Риверте

взялась за другое письмо (оно было длиннее первого), и по мере того, как она пробегала

его глазами, её просветлевшее было лицо заволакивало дымчатой пеленой, за которой

Уилл ровным счётом ничего не мог разглядеть. Она читала долго; дочитав до конца, тут

же стала перечитывать, и Уилл сидел напротив неё, стискивая ложечку для десерта так,

что она погнулась у него в кулаке.

Когда Лусиана подняла на него глаза, он подумал, что сейчас закричит. Он не знал, что, не

знал, кому от этого станет легче. Бледность, залившая лицо графини, резко очертила её

плотно сжатые губы. Она протянула ему письмо через стол и сказала:

– Читайте.

Уилл взял, даже не пытаясь унять дрожь в руке, и стал читать.

Всё было ещё хуже, чем он мог предположить в самом худшем из своих кошмаров.

Как Уилл и предполагал, Риверте не послушался короля и не отказался от своих планов по

экспансии в Аленсию. Что с того, что король его не одобрял и не поддерживал – сир

Риверте на то и сир Риверте, чтобы добиваться желаемого без стороннего одобрения и

поддержки. Он решил, что всё сделает сам, и почти воплотил своё намерение. Всё, что ему

требовалось – это согласие наместника в одном из аленсийских портов, готового закрыть

глаза на мирное вальенское судно, собирающееся причалить к негостеприимным

аленсийским берегам уже этой осенью. То, что в трюме мирного вальенского судна будут

находиться сто лучших вальенских наёмников и пять бочек с порохом, аленсийскому

наместнику предлагалось тактично проигнорировать – в обмен на солидную взятку,

разумеется. С этим своеобразным грузом Риверте собирался высадиться в Аленсии и

совершить марш-бросок к столице, отлично защищенной с моря, но практически

беззащитной со стороны суши. Одной только демонстрации вальенских пушек и

вальенского войска под командованием того самого Фернана Риверте должно было

хватить для сдачи города – палить по аленскийской столице, а тем паче учинять в ней

резню Риверте не собирался. Он делал ставку на внезапность, стремительность и дерзость

нападения, и собирался сыграть на потрясении и растерянности княгини Оланы,

воображавшей, что ей удается вести тонкую игру с императором Вальены. Вот только с

Фернаном Риверте тонкие игры не проходили. Игры, как он сказал Уиллу перед отъездом,

кончились.

И самое обидное то, что всё ведь могло получиться.

Действуя, видимо, в спешке, и всё ещё пребывая в запале злости на короля, Риверте не

проверил как следует своих новых союзников. Он нашёл человека, готового, как казалось,

предать свою родину ради тугого кошелька и высокого положения в будущем.

Встретиться условились на более-менее нейтральной территории – в Хиллэсе (Уилл

вздрогнул, дочитав до этого места). Там-то всё и произошло. Прибыв в назначенный срок

в небольшой трактир городка Вэмберга, Риверте не обнаружил среди явившихся на

встречу аленсийского наместника, зато обнаружил своего старого знакомца, друга и

противника Рашана Индраса. После разгрома в Руване тот был отстранён от военных дел,

но, стараниями Риверте, не казнён и даже не заключён в тюрьму, а всего лишь сослан за

пределы империи – и приют он себе нашёл, как теперь оказалось, в Аленсии. Выразив

своему давнему другу Риверте радость по случаю неожиданной встречи, Индрас сообщил,

что Вэмберг наводнён наёмниками, купленными княгиней Оланой. И если сир Риверте не

будет так любезен немедленно отдать Индрасу свой меч, к ночи город будет вырезан – до

последнего человека, включая стариков и грудных младенцев обоего пола.

На этом месте Уилл уже с трудом разбирал слова, потому что слёзы злости мутили ему

взгляд. Но он даже не читая понял бы, что выбрал Риверте. Он был солдат, он был

авантюрист, он был самоуверенный себялюбивый домашний тиран, но он никогда не

обрёк бы на смерть целый город, спасая собственную шкуру.

Он сдался.

И самым ужасным во всём этом было не то, что он оказался в плену у людей, имевших

множество причин желать ему скорой и мучительной смерти. Уилл знал: где бы Риверте

ни был сейчас, сильнее всего его мучит мысль, что он дважды позволил себя обмануть. В

первый раз – королю Рикардо; во второй раз – княгине Олане. Он винит во всём себя,

думал Уилл. Он отдал Индрасу меч с равнодушным и абсолютно непроницаемым лицом,

он не сопротивлялся, не угрожал и, может быть, даже не язвил, потому что думал в тот

миг, что заслужил всё это. Обманутый один раз может винить лжеца; обманутому дважды

некого винить, кроме себя самого.

– Боже, нет, – хрипло сказал Уилл, чувствуя слёзы в собственных глазах и совершенно их

не стыдясь. – Нет. Только не это.

Лусиана, кажется, сказала что-то, но он не услышал, лишь сжал письмо крепче – ему ещё

надо было дочитать. Хотя кульминация осталась позади. Риверте вместе со своими

сопровождающими (включая Гальяну, которому чудом удалось улучить минуту

ослабления надзора, чтобы написать и отправить это письмо) был препровождён в один из

хиллэсских замков. Что с ним станут делать дальше, пока что было неизвестно – вернее,

неизвестно Гальяне, так как ни на какие вопросы их захватчики не отвечали. Гальяна

предполагал, что Риверте выдадут Аленсии на расправу – в живых его в любом случае не

оставят, вопрос лишь в том, прикажут ли его втихую удавить прямо в подземелье замка,

где он сейчас содержался, или с помпой переправят в Аленсию, чтобы там казнить по

всем правилам. Последнее, впрочем, было бы слишком дерзким вызовом Вальене,

поэтому Гальяна считал, что кончится всё гораздо скорее и прозаичнее.

– Уильям, выпейте воды, – тихо сказала Лусиана, и Уилл остервенело мотнул головой. Он

как раз дочитал до места, где Гальяна назвал замок, в который их везли сейчас, пока он,

спрятавшись за телегой, писал на голой земле это письмо…

Это был замок Тэйнхайл.

Уилл уронил письмо на стол, резко втянув воздух сквозь зубы. Лусиана смотрела на него

в упор, широко раскрытыми глазами. И в них он читал то же, что, наверное, она читала в

его собственных.

– Я знал, что так будет.

Уилл собирался сказать совсем не это – но не удивился, когда эти слова сами собой

слетели с языка. Он действительно знал. Он вспомнил теперь, что ему снилось той ночью

неделю назад, когда он проснулся с криком.

Вороны, кружащие над Тэйнхайлом, и тысячи мёртвых кошек, болтающихся на

крепостной стене.

– Он сознавал, на что идёт, – голос Лусианы был тихим, но Уилл внезапно распознал в нём

едва сдерживаемую ярость. – Он сознавал. Я говорила ему. Он, конечно, не слушал.

– Он никого никогда не слушает, – с горечью сказал Уилл, вставая и отталкивая стул. Ему

хотелось бежать куда-то… он не знал, куда. Всё равно. Куда глаза глядят.

Вместо этого он сделал несколько порывистых шагов вдоль стола. Потом остановился,

круто обернувшись к Лусиане.

– Постойте, а второе письмо? Что говорит король?

– Король? – Лусиана коротко и иронично улыбнулась. – О, король очень любезен. Он

говорит, что пришло время ему сдержать своё королевское слово. Я могу забрать мою

дочь из монастыря в любой день, и он надеется, что я сделаю это как можно скорее. И

просит прощения за затянувшееся ожидание.

Иными словами, подумал Уилл, делает всё, чтобы отвлечь её от мысли, что её муж в

плену и на пороге смерти. И как ловко он подгадал время, чтобы сделать ей подарок, о

котором она умоляла его семь лет.

– А про него? Что про него?

– Ничего. Только в постскриптуме его величество выражает мне соболезнования в связи с

положением, в котором оказался мой супруг.

– Со… соболезнования? – прохрипел Уилл. – Граф Риверте ещё жив!

– Я надеюсь на это.

Уилл вцепился обеими руками в спинку пустого стула перед собой.

– Рикардо не может его бросить. Он его вытащит.

– Нет, Уилл, не вытащит.

– Что?! Почему вы…

– Это зашло слишком далеко, – спокойно сказала Лусиана. – Сир Риверте зашёл слишком

далеко. Он действовал против воли императора, вопреки его согласию, нарушив прямой

приказ немедленно отправляться в Асмай. Он предпринял попытку вторжения в

дружественную страну, с которой у Вальены налажен дипломатический контакт.

Следовательно, не являясь представителем императора, он действовал как частное лицо.

То, что он сделал, вернее, пытался сделать – это междоусобная распря, Уилл. В Вальене,

как и везде, она карается смертью.

– Но ведь… он не может… он же не может просто позволить ему умереть там!

– Я не знаю, – поколебавшись и видя его отчаяние, тихо сказала Лусиана, опуская взгляд. –

Конечно, Рикардо мог бы неофициально послать кого-нибудь, чтобы отбить его… но даже

в этом случае всё равно будет очевидно, кто стоит за спасательной операцией. Для

Рикардо это будет означать прямое вмешательство, всё равно как если бы он сам пришёл в

Тэйнхайл и потребовал вернуть ему его главнокомандующего. Тем самым он подтвердил

бы, что Риверте злоумышлял против Аленсии с ведома и одобрения короля. Это

нарушение нейтралитета, нарушение мирного договора, это война, Уилл. А Рикардо на

неё не пойдёт – воевать с Аленсией он не хочет. Я слышала, он планирует женить одного

из своих сыновей на дочери Оланы. Риверте не верил, что княгиня согласится на это, он

думает, что она считает вальенца недостойным руки её наследницы… Но так или иначе,

воевать с Аленсией Рикардо не будет. Даже ради Риверте.

– Но ведь… ведь Фернан – его друг… его…

– Друг, – кивнула Лусиана. – И доверенное лицо. И, говорят, любовник, но это не важно

рядом со всем остальным. Прежде всего – он вассал, и он не подчинялся дольше, чаще и

возмутительнее, чем все другие вассалы короля, вместе взятые. И кроме того, сир Риверте

сам не хотел бы, чтобы из-за него Рикардо оказался втянут в вынужденную войну.

Вальена – завоеватель, она не может уронить своего достоинства, отбивая атаки извне.

Риверте сам бы этого не хотел и не допустил бы. Я думаю даже, он понимает и

оправдывает Рикардо в его бездействии. Он ничего от него не ждёт.

Господи, подумал Уилл, до чего же она спокойна. Он бы сейчас отдал собственную руку

хотя бы за часть этого холодного самообладания. Что ж, разумеется – в её пикантном

положении ей надлежит оставаться невозмутимой, вот она и остаётся. К тому же – кто ей

Риверте? Нежеланный супруг, средство для спасения её любимой единственной дочери.

Эту свою роль он выполнил – теперь он только мешает ей… только мешает.

– Вы так рассудительно обо всём этом говорите, графиня, – произнёс Уилл, с удивлением

осознав, что голос у него совсем перестал дрожать. – Завидую вашему самообладанию и

прошу вас простить меня за то, что сейчас я, кажется, слегка не в себе. Просто я…

– Вы его очень любите, – закончила за него Лусиана. – Я знаю. Уилл, вы пойдёте со мной?

Думаю, что пойдёте, но всё же предпочитаю спросить, ведь Тэйнхайл, насколько мне

известно – это место, в котором вы выросли и родились, дом ваших предков.

– Что? – Уилл непонимающе посмотрел на неё. – Пойти с вами? Куда?

– В Хиллэс, – сказала Лусиана Риверте. – Штурмовать замок Тэйнхайл и возвращать домой

моего мужа.

Риверте был прав – эта дама оказалась тем ещё тихим омутом. Когда Уилл, на мгновение

забыв о своём ужасе и горе, вытаращился на неё, разинув рот, она приподняла бровь в

лёгком удивлении, а потом проговорила:

– О. Так вы не знали.

И немного рассказала ему о себе.

Она воевала когда-то. В Шимридане, Асмае, при Гуанре и Рейнне. Двадцать лет назад её

чаще можно было увидеть в боевом доспехе, чем в платье, и волосы она тогда стригла

коротко, по-мужски, и была лучшим стрелком из арбалета в войске своего отца, графа

Олнэй. Тогда-то, в асмайской кампании, они с Риверте и встретились в первый раз. Это

был его первый большой поход, а для неё – последние дни вольной и опасной жизни.

Незадолго до того она влюбилась в графа Далнэ – умудрённого жизнью и боями человека

на двадцать лет старше её, и вскоре вышла за него, не подозревая, что сила и властность,

очаровавшие её, слишком сильную, чтобы с лёгкостью найти себе равного – что эти самые

сила и властность вскоре покорят и согнут её саму. Став графиней Далнэ и понеся от

графа Далнэ, она утратила право скакать через поле брани с мечом во вскинутой руке и

сидеть в первых рядах за зубцами стены во время осады. Она стала женой, а вскоре и

матерью; жена и мать, принадлежащая к знатной и уважаемой семье, не могла позорить

мужа своими выходками так, как прежде позорила отца. Всё это граф Далнэ растолковал

своей супруге уже после венчания, подкрепляя слова своим увесистым кулаком. Какое-то

время после этого она ещё любила его. Потом остался только долг. Она не считала себя

сломленной, потому то с годами поняла: счастье бывает разным, и женщина в битве не

получает десятой доли того, что может получить в тёплой комнате рядом со своими

детьми.

Но она по-прежнему помнила, как скакать галопом в мужском седле, как заряжать

арбалет, как переносить вес, врезаясь мечом в шею врага на полном скаку, и как брать

штурмом чужие замки.

Хотя, призналась Лусиана Уиллу с лёгкой усмешкой, она не полагала, что однажды ей

придётся проделать всё это снова.

– Я не настаиваю, чтобы вы шли со мной, Уилл, – закончила она в полной тишине, потому

что Уилл не произнёс за время её речи ни одного слова. – Хиллэс – ваша родина. Тэйнхайл

– замок ваших предков. Роберт Норан, его хозяин – ваш родной брат. Вы прибыли в

Вальену заложником, судьба рассудила так, что вы остались здесь рядом с человеком,

убившим вашего отца. Он не стал бы вынуждать вас делать выбор, и не стану я. Но у меня

самой выбора нет. Мой первый муж погиб, и видит бог, я любила его, несмотря ни на что.

Я не могу стать вдовой снова. Я не хочу, Уильям. И потому у меня нет выбора. А у вас –

есть.

Выбор? О чём она говорит? О чём толкует она, эта скрытная, непонятная, странная

женщина, в которой за одним дном всякий раз обнаруживаются всё новые и новые,

женщина, которая не любит Фернана Риверте даже половину так сильно, как Уилл?..

Беременная женщина, получившая наконец возможность вернуть своё потерянное дитя,

получившая всё, чего она могла хотеть? Женщина, которая оказалась женой Фернана

Риверте против своей воли – и всё равно не допускала даже мысли о том, чтобы покинуть

его теперь, когда он остался совсем один?

Как эта женщина могла говорить Уиллу, будто у неё нет выбора, а у него – есть?

– Я пойду с вами, миледи, – сказал Уилл Норан. – Давайте его вернём.

Сделать это оказалось намного труднее, чем сказать.

Открыто пойдя против воли своего монарха и попавшись на этом, Риверте поставил себя

вне закона. Рикардо не мог послать людей ему на помощь – более того, ни один человек,

ни один мужчина и ни одна женщина, ни одна собака и ни одна муха, живущая в Вальене,

не имела права помочь графу Риверте, не будучи обвинённой в измене. Он оскорбил

дружеское Аленсийское княжество и будет этим княжеством покаран – такова была

официальная позиция Сианы, и это давало тем, кто хотел помочь Риверте, свободы

примерно столько же, сколько было у него самого, сидящего в подземелье Тэйнхайла.

Всё это Лусиане и Уиллу доходчиво, не особо стесняясь в выражениях, растолковал

капитан Ортандо, которого они спешно вызвали в Шалле.

– Но вы ведь говорите, что Риверте действовал как частное лицо, и захватили его как

частное лицо, – не сдавался Уилл, отчаянно пытаясь пробить каменную броню этого

твердолобого вояки, которого он знал давно и, к сожалению, слишком хорошо. – Так

почему мы не можем теперь в том же частном порядке попытаться его освободить?

Ортандо посмотрел на него, и Уилл ясно понял, что капитан по-прежнему видит в нём

сопливого юнца, трясущегося от холода и страха, которого он шесть лет назад

конвоировал от хилэсской границы в Даккар. С тех пор изменилось очень многое, но

только не капитан Ортандо.

– Потому, благородный сир, – гневно двигая усами, процедил он, – что у графа Риверте нет

собственных войск. Все его гарнизоны подчиняются императору, опосредованно через

сира Риверте. Так как он объявлен вне закона, они выходят из-под его подчинения и

возвращаются под руку его величества. Это, к слову, и меня касается, так что я, по правде,

не очень понимаю, за каким чёртом толкую тут сейчас с вами.

Уилл закусил губу, бросив отчаянный взгляд на Лусиану, сидевшую в кресле неподалёку

и в молчаливой задумчивости слушавшую их разговор. И впрямь, этого они не учли. В

Вальенской Империи вассалам короля было запрещено содержать регулярные войска –

лишь законный монарх имел право созывать армии. Переходя под командование

отдельных представителей знати, воины всё равно оставались под присягой верности,

данной своему королю, даже если проводили всю жизнь, защищая замок на отдалённом

рубеже, о котором его величество едва ли когда-то слышал. Это делалось, чтобы

обезопасить корону от риска мятежей и переворотов – воинам, выступившим на стороне

восставшего вассала короны, пришлось бы нарушить данную королю присягу, а на это

пошли бы далеко не все.

– Может, набрать наёмников? – в отчаянии спросил Уилл.

Вместо Ортандо ответила Лусиана:

– Мы не успеем. Если предположения Гальяны верны, у нас есть самое большее неделя –

потом Риверте либо убьют, либо отправят в Аленсию, что одно и то же. Чтобы набрать

наёмническую армию достаточной силы, понадобится не менее месяца. Не говоря уж о

том, что мы не сможем использовать для этой цели средства самого графа, потому что

пока он жив, лишь он сам и его поверенный – то есть Гальяна – может брать деньги из его

казны в Сиане. У меня есть кое-какие личные средства, но их не хватит.

То, что личных средств Уилла не хватило бы и на полтора захудалых солдафона в ржавых

кирасах, сира Лусиана деликатно промолчала. Уилл потупился, едва заметив странно

одобрительный взгляд, который Ортандо бросил на графиню. Должно быть, его

впечатлило то, что она кое-что смыслит в организации войны.

– Что же нам делать? – тихо сказал Уилл.

Ему никто не ответил.

– Не думайте, что я не хотел бы помочь, – после долгого молчания неохотно сказал

капитан. – И я, и все, кто служил под началом сира Риверте – мы все ценим его, уважаем,

преклоняемся перед ним, но… присяга есть присяга. Мы не можем её нарушить. И вы не

можете – вы тоже вассал короля, сира графиня, и если выступите в этот поход, то тоже

окажетесь вне закона, как и он…

Лусиана вдруг резко выпрямилась и сжала ручки кресла – с такой силой, что у неё

побелели не только пальцы, но и запястья. Её взгляд метнулся к Уиллу.

– Я – да. А как насчёт сира Норана?

– Что? – Ортандо непонимающе нахмурился, и Лусиана, встав с кресла, резко повернулась

к Уиллу.

– Уильям, вы ведь не особо ладите с вашим братом, если я верно осведомлена?

Не особо ладит? Это было мягко сказано.

– Когда мы виделись в последний раз, он захватил меня и пытался убить, – хмуро ответил

Уилл.

– Вот как. И вы очень сердиты на него за это, не правда ли?

Уилл вскинул голову, опуская руки, которые до этой минуты судорожно скрещивал на

груди. Кажется, он начинал понимать.

– Вы хотите, чтобы… – прошептал он, и Ортандо резко закончил:

– Вы хотите, чтобы он пошёл на Тэйнхайл войной против своего брата? Родного брата?

– Я не знаю, могу ли просить у сира Норана так много, – Лусиана мельком взглянула на

капитана и снова повернулась к Уиллу. – Но, в любом случае, решать лишь ему.

Так вот, значит, как… Идти на Тэйнхайл. У Уилла не было времени толком подумать об

этом, осознать сполна, насколько это неправильно. Теперь подумать придётся – и не

просто думать, а сделать. Прийти к стенам, в которых играл ребёнком, среди которых

принял решение посвятить себя богу, с которых смотрел на поле, где Фернан Риверте

убивал его отца… Прийти туда и бросить вызов Роберту, швырнуть перчатку ему в лицо, и

смотреть, как он её поднимет. Спросить: ну как, Роб, теперь бы доволен? Думал ли ты,

отправляя меня в руки врагов и приказывая совершить подлое убийство, что всё кончится

вот так? Думал ли ты? Я – никогда не думал, даже помыслить не мог.

Тэйнхайл, где проходили его первые уроки с братом Эсмонтом. Тэйнхайл, где мать учила

его играть на гитаре и петь незамысловатые народные песенки. Тэйнхайл, где он впервые

увидел графа Риверте, тогда ещё – издалека, и отвернулся тогда, торопливо, инстинктивно,

как от яркого света, даже на миг не задумавшись, почему на этого человека так больно

смотреть, словно он был солнцем…

Уилл очнулся и понял, что Лусиана и Ортандо молча ждут его ответа.

Он бросил на капитана нерешительный взгляд.

– Сир Ортандо? Что вы думаете? Это сработает?

– Может сработать, – помедлив, ответил тот. – Междоусобицы запрещены законами

Империи, но… Ваш случай особый. Вы – хиллэсец, насколько я знаю, короне Вальены вы

не присягали.

– Присягал мой король. А через него, следовательно, и я.

– Верно. Но личной присяги вы не давали – это уже кое-что. Кроме того, я помню вашего

братца, уж простите, сир Уильям, – Ортандо скривился, словно взял в рот целую

пригоршню неспелой клюквы. – Мразь та ещё. Вы имеете полное моральное право

спустить ему портки и погнать через поле, понаддавая по голому заду палашом…

простите, сира Риверте.

– Ничего, – бледно улыбнулась та, и её глаза на миг вспыхнули, из чего Уилл заключил,

что в бытность свою воинственной девой сама она выражалась ещё и не так.

– И если вы захотите после стольких лет надрать ему зад и вышвырнуть из Тэйнхайла –

понять вас будет можно. Тем более что он порядочно напакостил вальенской корне, и у

его величества на Роберта Норана крепкий зуб. Возможно, – добавил капитан после паузы,

– вы даже не будете казнены. Император ведь на самом-то деле вовсе не желает господину

графу смерти. Просто он не может вмешаться сам и допустить открыто, чтоб вмешались

другие. Но если мы найдём обходной путь, руку на отсечение даю, он будет только рад.

Какие странные вы, вальенцы, в тысячный раз за своё пребывание на этой земле подумал

Уилл Норан. Вы стремитесь захватывать – и избегаете убивать. Вы выбираете себе в жёны

тех, кто вас почти ненавидит, хотя есть тысячи, которые готовы для вас на всё. Вы

называете себя друзьями тех людей, которых бросаете на произвол судьбы, позволяя себе

лишь молчаливую и скрытную радость, когда кто-то, найдя лазейку в ваших законах,

спасёт их от гибели вместо вас.

Подите вы к дьяволу, в самом деле!

– И что, если я захочу, как вы выразились, надрать зад моему брату, сир Ортандо? Я найду

для этого людей?

– О, – капитан внезапно раздвинул губы, и под усами у него сверкнула исключительно

редкая на этом мрачном лице ухмылка. – В этом, сир Норан, можете не сомневаться. Вас

ведь у нас многие знают и, не побоюсь этого слова, жалуют. Думаю, запросто наберётся

сотня-другая вояк, вполне согласных потехи ради прогуляться в Тэйнхайл и… помочь вам

разобраться с вашим братцем.

– И никто не сможет упрекнуть их в нарушении присяги? Их не накажут?

– Их – нет. Наёмничество – дело вольное. А уж сколько заплатят, да как, да когда – то не

его величества собачье дело.

Лусиана улыбалась. Уилл никогда не видел, чтоб она так открыто, так радостно

улыбалась. И улыбку эту она дарила ему, Уиллу. Он не очень-то понимал, за что, но всё

равно был ей благодарен.

– Вот только вас, наверное, император накажет, сир Норан, – перестав ухмыляться,

добавил Ортандо. – Междоусобица есть междоусобица. Казнить он вас не казнит, а вот

запроторить в какой-нибудь каземат вполне может…

– Пусть поймает сперва, – отмахнулся Уилл – Хотя если всё и впрямь так, как вы говорите,

то он не спустит на меня своих псов раньше, чем мы дойдём до Тэйнхайла.

– Тогда, – сказала Лусиана, – нам следует поторопиться.

Через три дня рано утром Уилл Норан сидел верхом на гнедом Буране перед тремя

сотнями солдат, пришедшими на зов капитана Ортандо. Сам Ортандо был по левую руку

от него, а по правую – Лусиана Риверте. Уилл тщетно пытался уговорить её остаться в

Шалле – она не желала слушать и сухо велела ему поберечь дыхание, потому что

надрывать глотку ему предстоит в ближайшие дни множество раз. Он подумал было, не

устроить ли так, чтобы госпожу графиню незаметно заперли в её спальне в день отбытия.

Но потом подумал, что с неё станется свить верёвку из простыней и выбраться через окно,

а потом нагнать их по дороге, и тогда – Уилл вздрагивал от одной только мысли, что будет

тогда.

Так что сейчас она была с ним, одетая в один из дорожных костюмов Риверте, который

причитающие служанки все три дня ушивали и переделывали по её мерке. Уилл тоже был

в костюме Риверте, слишком широком для него в плечах и бёдрах. Он мог бы взять один

из своих, у него было достаточно одежды, подходящей для долгой дороги, но так ему

было лучше. Чувствуя на своих плечах шелковистую ткань сорочки, ещё сохранившей

тепло тела графа, Уилл чувствовал, что это правильно. В телеге с поклажей, поставленной

в арьергард, были сложены доспехи, нашедшиеся в оружейной Шалле. Уилл не знал, кому

они раньше принадлежали, так же как не знал, кто раньше владел этим замком. Но ему

казалось, что здесь всё началось для них, всё по-настоящему началось, и он не собирался

позволить этому закончиться так скоро.

– Говорите, сира Лусиана, – вполголоса сказал капитан Ортандо, обводя цепким взглядом

собравшихся солдат. Наспех вооружённая, кое-как выстроенная толпа взволнованно

шумела, косясь на крестьян, высыпавших из замка и ближних хуторов поглазеть на

странную армию, невесть зачем собравшуюся у стен Шалле.

Было холодно, накрапывал дождь, река по правую руку от Уилла шумела, унося вдаль

палые листья.

Лусиана Риверте тронула коленями бока своей кобылы, выезжая вперёд.

– Воины! – сказала она ровным, громким и зычным голосом, так что шум, бродивший по

толпе, сразу стих. – Вы не знаете меня. Я – Лусиана, графиня Риверте. Мой муж, тот, кому

вы многие годы служили верой и правдой, оказался в беде. Он попал в руки своих врагов,

но ещё худшей бедой стало то, что он лишился милости нашего короля. Все вы знаете,

что, идя на Тэйнхайл и Роберта Норана, вы не преступите букву своей присяги, но

преступите её дух. Лишь ваша совесть должна решать, можете ли вы так поступить. И,

выступая сегодня, я не хочу, чтобы кто-то из вас, идя под знаменем Риверте, делал это,

кривя душой.

– Сира Лусиана, – прошипел Ортандо, потрясённый прямотой её слов и беспокойно

косящийся на переговаривающихся солдат. – Заткнитесь, дьявол вас забери!

– Те из вас, – повысив голос, продолжала она, – кто служат королю Рикардо, могут выйти

из строя и пойти по домам. Но те, кто чтят своим господином Фернана Риверте, пойдут со

мной! Знаю – я вам никто. Я лишь несколько месяцев была его женой, и многие из вас

слышали, что представляет из себя наш брак. То, что вы слышали – правда. Вы можете не

верить мне и думать, что, прося вас сейчас за него, я тоже кривлю душой. Но со мной

рядом – тот, кого вы знаете лучше, нежели меня. Он – больше Риверте, чем я. И он понесёт

знамя вашего и моего господина над теми, кто пойдёт с нами в Хиллэс и вернёт нашего

сира Фернана!

Последние слова она прокричала, выхватывая у стоящего рядом знаменосца поникший

стяг и с силой вкладывая его в руки Уилла.

– Держи! – крикнула она ему, и её глаза сверкали, как два чёрных агата в блеклом осеннем

солнце. – Держи, оно твоё!

Уилл, под прикованными к нему сотнями взглядов, перехватил тяжёлое древко, с трудом

удержал его, пытаясь не выронить и не пошатнуться в седле. И это ему удалось. Миг – и

знамя Вальенского Кота яростно заструилось, подхваченное резким осенним ветром, у

Уилла над головой, глухо захлопало полотнищем. Уилл чувствовал, как горит у него лицо,