Текст книги "Самый короткий путь (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

по его лбу, небрежно убирая влажные от пота светлые пряди. Уилл смотрел в его лицо

слегка помутневшим взглядом, ещё не до конца опомнившись после излияния, и

чувствовал себя совершенно опустошённым, вымотанным, осоловевшим от счастья. В

этот миг он не помнил ни о чём – ни о сианской знати, ни о сире Ирене, ни о короле

Рикардо, который сказал… что же он там сказал?..

– Когда мы уедем отсюда? – хриплым шепотом спросил Уилл, и Риверте неопределённо

пожал плечами.

– Как только его величество бросит строить из себя девицу на засватанье и примет мой

план вторжения в Аленсию.

– Это долго?

– Это одному лишь вашему богу ведомо, Уильям, вот у него и спросите.

– Я хочу в Даккар. Вы обещали, что мы туда поедем, ещё прошлым летом.

– Значит, поедем, раз обещал. Я же обычно не лгу вам, не так ли?

«Да. Всего лишь недоговариваете», – подумал Уилл и закусил губу. А сам-то он чем

лучше? Обмен небрежными фразами о поясе и подвязках не шёл у него из головы, засел

там, колол ему мозг раскалённой иглой. Но он не спросил. Он знал, что не спрашивать –

лучше. Правильней. Он сам расскажет, если захочет… когда-нибудь.

– Мне кажется, король вас ко мне ревнует, – выпалил Уилл прежде, чем успел понять, что

говорит.

Пальцы, лениво блуждавшие по его мокрому лбу, остановились. Сонно прикрытые глаза,

почти чёрные в полумраке, расширились.

– Уильям, я хочу задать вам крайне важный вопрос.

– Слушаю, – с замиранием сердца ответил Уилл, и Риверте, не меняя смертельно

серьёзного тона, спросил:

– Вы в своём уме?

Уилл надулся и дёрнул головой, сбрасывая его ладонь со своего лба. Потом сел.

– Ладно. Я дурак. Вы это сегодня уже говорили, – раздражённо бросил он – и напрягся,

когда знакомые сильные руки легли ему сзади на плечи и потянули назад, прижимая к

широкой тёплой груди.

– Вы не дурак, Уильям. Вы дурачок. Это куда более простительно в вашем возрасте и с

вашей внешностью. На кой ляд королю ревновать меня к вам, если это соперничество,

буде кому-то взбредёт в голову использовать столь нелепое определение, проиграно им

ещё до начала схватки?

– В-вы говорите… – запинаясь, начал Уилл – и задохнулся, когда Риверте быстро поцеловал

его в висок.

– Я говорю, что только полный кретин в его летах может рассчитывать на то, что его

предпочтут юному, гибкому и развратному телу вроде вашего. Я, вы знаете, в

раздражении могу сказать о его величестве много нелицеприятного, но слыхали ли вы

хоть раз, чтобы я называл его полным кретином?

– Н-не… не припоминаю…

– Вот и я о том же, – сказал граф Риверте и, развернув Уилла к себе лицом, ещё раз доказал

ему, сколь привлекательно для него это юное, гибкое, развратное тело, которое Уилл

ненавидел за слабость, и которому был благодарен за то, что оно подарило ему любовь

этого человека.

Ну, может, и не любовь… скорее… ох, Уилл не знал, как это назвать. Да и какая, в конце

концов, разница, пока он рядом.

Следующее утро – или, вернее, следующий день, потому что Уилл, утомлённый

вдумчивыми ласками господина графа, крепко и сладко проспал до двух часов пополудни

– принёс новость, в равной степени обрадовавшую Уилла и огорчившую. Хорошо было то,

что они покидали королевский дворец. Плохо было то, что они не покидали Сиану –

Риверте всего лишь решил перебраться в свой столичный особняк, и слуга, принесший

Уиллу поздний завтрак, передал ему приказ сира Риверте немедленно собираться, дабы

покинуть королевский дворец ещё до нынешнего вечера.

Уилл редко испытывал чувства столь смешанные, как в ту минуту, когда подчинился

этому приказу.

Сианский особняк Риверте размерами, роскошью и укреплённостью мало чем уступал

иным из его замков. Он стоял, разумеется, в лучшем квартале Сианы, на небольшом холме

неподалёку от королевского дворца. Сиана вся была на холмах: линии домиков, в цветах

которых преобладал белый и кирпично-красный, стекали по склонам к реке, пересекавшей

город пополам, и, если подняться на самый высокий из этих холмов, то казалось, что вся

долина затянута пёстрым покрывалом, расшитым сверкающей на солнце серебряной

тесьмой. Там, среди этих холмов, таились сады, парки, фонтаны, площади, университеты,

рынки, виселицы и бордели, там бурлила и горела жизнь, безудержная и легкомысленная,

и зрелище этого неистового потока, куда более мощного, чем воды текшей через город

реки, завораживало, хотя и одновременно слегка пугало. Уилл был рад, что они

задержатся здесь чуть дольше – ему хотелось побродить по этим холмам, почувствовать,

как они исчезают под каменным настилом мостовой, растворяясь в кишащем на них

людском потоке, и одновременно он был не совсем уверен, что ему понравится это

чувство. Как ни крути, девственные холмы Хиллэса, покрытые лёгким пушком

свежескошенной травы да, изредка, украшенные одинокой скромной мельницей,

нравились ему много больше.

В Сиане не было ни свежескошенной травы, ни мельниц – и уж тем паче их не нашлось в

округе особняка Риверте. Он был огромен, но содержался в безукоризненном порядке – во

всяком случае, по мнению Уилла, поразившегося полному отсутствию пыли и следов

запустения в доме, хозяин которого навещал его в лучшем случае дважды в год. Однако

Гальяна – вездесущий, всезнающий Маттео Гальяна, по-прежнему ни на шаг не

отстававший от своего господина – после беглого осмотра помещений пришёл в

бешенство и немедленно уволили половину слуг. Уилл не мог взять в толк, что ему здесь

не нравится, почему он тычет в грудь управляющему своим длинным пальцем с мерзким

острым ногтем (от его ногтей Уилла, как и прежде, бросало в дрожь), брезгливо

перечисляя те богадельни и публичные дома, где, без сомнения, окажутся очень рады его

услугам. Управляющий краснел, бледнел и зеленел, не смея спорить, а по окончании этой

унизительной тирады трусцой побежал выполнять тысячу триста срочных указаний,

которые обрушил на него Гальяна с требованием, чтоб всё было сделано до заката, ибо на

закате прибудет Хозяин. Не знай Уилл этого Хозяина, он был бы, наверное, в ужасе от

того, что за привередливое чудовище владеет этим роскошным домом и держит в страхе

всю здешнюю челядь.

Впрочем, Уилл был пристрастен. Объективно говоря, сир Риверте был именно что

привередливым чудовищем – просто, чувствуя его губы на своей шее и его язык в своём

заднем проходе, Уилл имел обыкновение забывать сей прискорбный факт. Явившись, как

и было обещано, на закате, Риверте шагнул через порог, окинул взглядом прихожую,

сверкавшую чистотой так, что стоять посреди неё в сапогах Уиллу было неловко, после

чего подозвал Гальяну и полюбопытствовал в своей обычной любезной манере, куда

задевался его дом и почему на его месте стоит этот свинарник. Гальяна, потирая свои

длинные когтистые руки, стал оправдываться и юлить, в ответ на что Риверте фыркнул:

«Уильям! Идёмте ночевать в гостиницу, это же ужас что такое – я боюсь, здесь мы

подцепим блох». Конечно, Уилл знал его достаточно хорошо, чтобы понимать – всё это не

более чем неизбывная привычка поддразнивать окружающих, ловко пиная их в наиболее

болезненные места. Привычка, в сущности, беззлобная – но, впрочем, опять-таки, Уилл бы

пристрастен.

В конце концов в гостиницу, конечно, они не пошли. Риверте до утра инспектировал

помещения, и до самого рассвета огромные пространства особняка оглашались громовым

и безжалостным: «Здесь проветрить», «Здесь перекрасить» и «Это всё выкинуть к чёртовой

матери – какого дьявола тут свалена вся эта рухлядь?» Уилл догадался, что это тоже был

ритуал, своеобразная игра, в которую Риверте играл со своим доверенным помощником

Гальяной, и Гальяна, смущённо бормотавший оправдания, прекрасно знал правила этой

игры. Как дитя, в самом деле, – думал Уилл с некоторой досадой, лёжа один в чистой,

душистой, но холодной постели наверху и слушая, как внизу ходят, бранятся и хлопают

дверьми. Хотя нет, тут же поправил он себя, Риверте не дитя. Скорее уж – кот. Он бывает

сонливым и ласковым, он может мурлыкать, потираясь носом об уиллову шею, но

временами в нём бурлит энергия, и если она не находит выхода, тогда ему нужно хотя бы

с кем-нибудь поиграть, погонять лапой мышь по паркетному полу, слегка выпуская когти.

А иначе он совсем одичает от безделья и станет кидаться на стены.

Хоть бы и впрямь король отпустил его в эту Аленсию, думал Уилл, рассеяно глядя в

узорчатый потолок спальни. Может, тогда он успокоится хоть ненадолго.

Пока же спокойствие графу Риверте, а стало быть, и всем его домочадцам, только

снилось. Едва въехав в особняк, он немедленно затеял бал – к большому огорчению

Уилла, который вообще не любил подобные празднества, ну а летнего бала в королевском

дворце ему хватило бы на весь следующий год. Но такова была традиция сианского

высшего света: графу полагалось справить сезонное новоселье, созвав к себе всю

сианскую знать, включая императорскую чету. Уилл поначалу надеялся отсидеться в

библиотеке, но Риверте развеял его надежды, усадив диктовать писцу приглашения.

– У меня нет на это времени, – заявил он, когда Уилл попытался отнекаться. – Вот вам

список, здесь всего лишь двести имён, вы управитесь за пару часов. Не хмурьтесь. Между

прочим, это ваша прямая обязанность.

– Моя?

– Да, как хозяйки дома.

– Хозяйки дома?!

– А что, вы видите в моём окружении особу, более подходящую на эту роль? Не коситесь

на Гальяну, Уильям – он слишком стар и годится мне скорей в матери, чем в супруги. Да,

и к слову, когда закончите с приглашениями, спуститесь в кухню и побеседуйте с поваром

насчёт меню. Я понятия не имею, что это за прохвост. Говорят, он лучший кулинар в

Сиане, но чёрт его знает – вдруг он ярый приверженец блюд из морской капусты, а вы

ведь знаете, как я её ненавижу.

Отдав Уиллу эти, а также ещё полдюжины распоряжений (в числе которых значилась

также распределение мест за столом и закупка цветов для украшения зала), Риверте

умчался куда-то по срочным и неотложным делам, а Уилл, проморгавшись, поплёлся

выполнять указания. Он был в замешательстве – прежде Риверте никогда не обременял его

подобными вещами, со всем отлично справлялся Гальяна. Он, впрочем, и теперь помогал

Уиллу – без него тот совершенно точно не управился бы ни с гостевыми местами за

столом (Уилл просто не знал, кого с кем можно сажать, а кого нельзя), ни с лучшем

кулинаром Сианы – толстым, крикливым самодуром, злющим, как сто чертей, и

смертельно презирающим всех земных существ, не родившихся с поварёшкой в кулаке.

Вот так, метаясь между кухней, кабинетом, столовой и задним двором, Уилл провёл

следующие несколько дней, выматываясь так, что засыпал, едва упав в постель и даже не

успев пожалеть, что опять за весь день почти не видел Риверте. В конце концов он

запоздало понял, что граф именно для того так загрузил его делами, чтобы у него не

оставалось времени на хандру – и, быть может, на осмотр города, которому Уилл раньше

намеревался себя посвятить. Какой там осмотр – у него не было времени носа высунуть за

порог, если только не для встречи очередного посыльного с очередным благодарственным

ответом от очередной аристократической фамилии.

Бал, в конце концов, удался. Было много народу, вина, музыки, болтовни, были король с

королевой, впрочем, довольно скоро уехавшие. Риверте уехал вместе с ними, и в те два

часа, что он отсутствовал, Уилл и впрямь был вынужден выполнять роль хозяйки дома,

занимая гостей – что в его случае означало стоять столбом в суетливой толпе и

выслушивать бесконечные потоки обращенных к нему шуток, лести и болтовни. Как

сильно отличалось всё это от того приёма, который сперва оказали ему на балу у короля!

А ведь большая часть этих людей были и там – например, сира Висконе, ныне

поинтересовавшаяся, удобно ли было Уиллу в апартаментах её рода, и заверившая, что

она с огромным счастьем будет уступать их ему всякий раз, когда он станет гостить у

короля. К полуночи у Уилла уже голова шла кругом, его слегка мутило от этого блеска,

красок, смеха, чудовищной смеси сотен разнообразных духов – и он в отчаянии думал, где

же во всём этом балагане те умные, образованные и приятные люди, которые, по словам

Риверте, всё-таки есть в высшем обществе Сианы. Даже если граф не лгал, и такие люди

здесь были, до Уилла им было просто не пробраться сквозь толпу, натиск которой он

сдерживал из последних сил. Когда Риверте вернулся и, конечно же, мгновенно перетянул

на себя внимание гостей, стало чуточку легче, но всё равно этот вечер оказался одной из

самых изощрённых пыток, которые когда-либо устраивал господин граф своему

безропотному любовнику.

Уилл не верил своему счастью, когда всё это оказалось позади, и он, с трудом найдя в себе

силы раздеться, рухнул на кровать прямо поверх одеял. Он так устал, что, ему казалось, он

вырубится моментально – однако, как это бывает порой в состоянии по-настоящему

выматывающей усталости, уснуть не смог. Он лежал, раскинув руки и ноги по

прохладному шелковому покрывалу, прерывисто дышал, вздыхал и ворочался с боку на

бок, и лишь когда за окном уже стало совсем светло, с мучительным стоном поднялся и

снова натянул одежду. Всё равно ему не уснуть, так что толку оставаться в постели? Что-

то подсказывало ему, что Риверте к нему в эту ночь не придёт – и Уилл, не до конца

сознавая, что делает, пошёл коридорами, залитыми мутноватым предрассветным сиянием.

Здесь было так сладостно, так упоительно пусто, что было чистым наслаждением просто

идти сквозь эту пустоту, не рискуя ни с кем столкнуться и никуда не торопясь. Уилл

надеялся, что Риверте не станет затевать такие балы слишком часто, или по крайней мере

не возьмёт за привычку делать Уилла хозяйкой дома – иначе Уилл всерьёз опасался за

свой рассудок.

Он не знал, где находится спальня Риверте – тот ни разу его туда не звал, а

полюбопытствовать самому Уиллу в эти дни было недосуг. Но что-то ему подсказывало,

что в спальне графа всё равно нет. Поэтому он направился прямиком туда, где Риверте

обычно встречал утренние часы после особенно бурной и насыщенно проведённой ночи –

в рабочий кабинет.

Он был здесь почти в точности такой, как в Даккаре, Галдаре и всех прочих замках,

принадлежавших графу Риверте. Видимо, тот давно и окончательно подобрал наиболее

удобную для себя рабочую обстановку, и старался не менять её независимо от

обстоятельств. Всё те же книжные полки с большой подставкой в углу; тот же большой

дубовый стол с двумя креслами – удобным, для графа, и неудобным, для его просителей;

всё тот же глобус, правда, здесь он был не мраморный, как в Даккаре, а яшмовый –

видимо, чей-то дорогой подарок, возможно, от самого короля. И конечно, Риверте стоял

рядом с этим глобусом, возле окна, в скупом утреннем свете, перебирая бумаги – очень

быстро, только теперь Уилл знал, что он вовсе не бегло пролистывает их, а очень

внимательно и вдумчиво читает.

Уилл вошёл тихонько, поступью, которую давно выработал и которой не отвлекал

Риверте от работы – порой граф замечал его лишь через четверть часа после того, как

Уилл прокрадывался в уголок. Но сейчас он вскинул глаза, стоило Уиллу шагнуть за

порог – и Уилл поразился выражению, появившемуся на его лице. Уилл довольно хорошо

знал почти все выражения Риверте, знал, когда ему рады, а когда он некстати. Но порой

эти выражения смешивались в одно, ставя Уилла в тупик, поскольку наиболее точный их

перевод на слова означал нечто вроде: «Ну какого же чёрта вы припёрлись? А впрочем,

только попробуйте теперь уйти, и я привяжу вас к креслу».

Уилл нерешительно остановился, робко улыбнувшись.

– Так я и знал, что вы здесь, – сказал он, пытаясь отогнать от себя непонятную тревогу,

поднимавшуюся в груди. Он что-то сделал не так? – Ну как… как всё прошло?

– Что прошло? – спросил Риверте – до странного чужим, равнодушным голосом. Уилл

прочистил горло.

– Ну… всё. Ужин. Вечер. Я вас почти не видел. Мы с Гальяной…

– Вы с Гальяной, – повторил Риверте, покачав головой. – Надо же было вам пять лет жить с

этим маленьким гадом бок о бок, чтобы я услышал от вас наконец это «мы с Гальяной».

– Шесть, – поправил Уильям. Риверте снова бросил на него странный взгляд, полный

одновременно ласки и отчуждения.

– И верно, – сказал он. – Шесть. Уильям, идите ко мне.

Уилл подошёл. Риверте смотрел, как он подходит, чуть откинув голову, словно любуясь

им или пытаясь запомнить, как он выглядит. Потом отложил бумаги, которые держал в

руках, и, положив ладонь Уиллу на шею, притянул его к себе.

Уилл стоял неподвижно, чуть запрокинув голову – Риверте был заметно выше его, и Уилл

был обречён всю жизнь тянуться за его поцелуями. В этом поцелуе было что-то

лихорадочное, нетерпеливое – не было привычной ленцы, неторопливой уверенности и

обволакивающей теплоты. Не обычный приветственный утренний поцелуй, и не

дразнящее приглашение к соитию – что-то… что-то другое.

И это «что-то другое» Уиллу настолько не понравилось, что он отстранился, разорвав

поцелуй первым, чего почти никогда не делал. Его ладонь упёрлась Риверте в грудь. Граф

не переоделся после бала, только снял камзол, небрежно бросив его на спинку кресла. На

нём всё ещё оставалась парадная сорочка, и густо накрахмаленные кружева резали Уиллу

ладонь.

– Что случилось? – спросил он.

Риверте выгнул бровь – чуть менее непринуждённым и чуть более манерным движением,

чем обычно.

– С чего вы взяли, будто что-то случилось?

– Я не слепой. Всё прошло плохо? Бал…

– К чёрту бал, Уильям, – с внезапной усталостью сказал Риверте – и тут же добавил,

видимо, заметив смертельную обиду в глазах Уилла: – Проклятье, да не делайте же такое

лицо! Вы мне сердце разрываете. И если уж это не даёт вам спать по ночам, то знайте, что

вы отлично справились.

– Правда? – с бесконечным облегчением спросил Уилл.

– Нет, наглое враньё. Когда я это я говорил вам правду о ваших достоинствах?

– Ну… пару дней назад, во дворце, вы сказали, что у меня гибкое и развратное тело, –

слегка улыбнулся Уилл. Риверте окинул его задумчивым взглядом, словно подумывая, не

взять ли свои слова назад. Потом его рука соскользнула с шеи Уилла ему на спину, а

оттуда на талию, медленным, осторожным, почти трепетным движением.

– Да. Это правда. Вы всегда умели поймать меня на слове.

– Фернан, скажите мне, что случилось?

Рука на его поясе затвердела. Риверте терпеть не мог, когда Уилл называл его по имени –

может быть, оттого, что это оживляло не самые приятные воспоминания, а может, это

просто делало его беззащитным. Уилл знал это и старался не злоупотреблять

запрещённым оружием, однако сейчас не удержался – что-то происходило, он видел это и

хотел разобраться во всём.

Риверте смотрел ему в лицо ещё несколько мгновений. Потом убрал руку с его пояса и

указал на стол.

– Там стоит бутылка. Я ещё не открывал её. Откупорьте и дайте сюда.

Граф Риверте так и не избавился от своей привычки пить по утрам, хотя Уилл теперь

редко составлял ему компанию. Он старался относиться к этому снисходительно, зная, что

в некотором смысле алкоголь заменяет Риверте сон, помогая ему снять напряжение и

расслабиться после безумных дней и ночей, в круговерти которых проходила вся его

жизнь. И тем не менее он слегка хмурился, открывая бутылку и наливая вино в стоящий

рядом с нею бокал.

– И себе, – потребовал Риверте, и Уилл вздрогнул, но не стал спорить.

– За что мы пьём? – спросил Уилл, когда Риверте, приняв бокал из его руки, задумчиво

крутанул хрустальную ножку в пальцах, не спеша отпивать.

– Вероятно, – сказал он медленно, всё так же разглядывая тёмную поверхность вина, – за

будущую сиру Риверте.

И, резко вскинув руку, осушил бокал до дна одним залпом, быстро и свирепо, как будто

боясь передумать.

Уилл смотрел на него пару мгновений. Потом тоже отпил один глоток, и больше не стал.

Вино было терпким, слишком кислым. Уилл любил сладкие белые вина, а Риверте –

красные сухие. И если бы это было единственным и самым значительным различием

между ними…

Риверте со стуком поставил бокал на стол. В его глазах сверкнуло раздражение.

– Вы оглохли, сир Норан?

– А? – вскинув на него глаза, растерянно произнёс Уилл.

– Я говорю – тугоухость сиры Руппо оказалась заразна? Вы что, не слышали, что я сейчас

сказал?

– Что мы пьём за будущую сиру Риверте.

– Да, – резко сказал граф. – Ну и?

– Ну и? Что? – пробормотал Уилл, отворачиваясь и ставя бокал на стол. – Мы за это

выпили.

Ему было трудно выдерживать на себе этот взгляд. Смысл сказанного понемногу доходил

до него, и всё, что он чувствовал, было… да ничего он на самом деле не чувствовал. Разве

он вправе чувствовать что бы то ни было?

– Уильям?

– Ну что? – обернулся тот, вскидывая на Риверте прямой и едва ли не гневный взгляд. –

Чего вы от меня ждёте, монсир? Истерики? Думаете, я начну биться в судорогах? Может,

мне запрыгнуть на подоконник и возопить, что мир жесток, и я сейчас расшибу себе

голову о камни внизу?

– Ну зачем же такие крайности, – проговорил Риверте. – Вполне достаточно было бы

просто запустить в меня чернильницей.

– Это могла бы сделать хозяйка вашего дома, монсир, но я ею, по счастью, не являюсь. Я

всего лишь ваш любовник, ренегат из Хиллэса, и меня никоим образом не касаются ваши

решения и ваша жизнь…

Он ещё не договорил, когда Риверте шагнул вперёд и обнял его. Не целовал на этот раз,

просто притянул к груди и сжал с такой силой, что Уилл задохнулся, осёкшись на

полуслове. Его подбородок ткнулся в плечо Риверте, и Уилл закрыл глаза, чувствуя, как

ходуном ходят мускулы на этом плече под тонким батистом сорочки.

– Я такая бессердечная скотина, – хрипло сказал Риверте ему в волосы, и в его голосе

звучало такое искреннее огорчение, что Уилл невольно фыркнул.

– Новость, устаревшая ещё в прошлом столетии.

– Ага, так я и знал! Вот и скороспелая месть. Как гнусно с вашей стороны напоминать мне

о моём возрасте, вы же знаете, что это моё больное место. Не подозревал, что вы так

мелочны.

– А я-то думал, вы меня отменно знаете, господин граф.

– Я тоже так думал, – вздохнул Риверте, неохотно отпуская его.

Всё хорошо, подумал Уилл. Ну, что ж, он женится – так и что? Странно, на самом деле,

что, будучи единственным наследником одной из знатнейших фамилий Вальены и

разменяв четвёртый десяток, он до сих пор не обзавелся семьёй. Ему нужны наследники,

его имени не помешает лишняя респектабельность. Его милость Фернан, конечно, на

редкость вздорный субъект, но даже ему не может нравиться тень неблагопристойности,

упавшая из-за его поведения и привычек на славное имя графов Риверте. Нужен

семнадцатый граф, который, купаясь в лучах доброй славы своего отца, сможет при этом

сгладить тень его славы недоброй.

Уилл всё это понимал. Ему не нужно было ничего объяснять. Он ведь сам был из знатного

рода, правда, к своей великой радости, не последним и даже не старшим его

представителем. Интересно, женился ли уже Роберт? Наверняка. Может быть, у Уилла

уже родилась парочка хорошеньких племянников. А он и не знает…

Уилл прерывисто вздохнул, осознав, что рука Риверте снова очутилась на его шее и

поглаживает её уже какое-то время, ласково и успокаивающее, словно он был

разволновавшейся лошадью. Это сравнение вдруг покоробило его. «Вы для него каприз,

сир Норан, вы сами об этом знаете». Уилл снова закрыл глаза, услышав над собой

спокойный голос Риверте:

– Знаете, Уильям, а ведь на самом деле вы очень умны. Гораздо умней меня, и из нас

двоих дурак – отнюдь не вы.

– Почему? – прошептал Уилл.

– Потому что вы были правы, а я сплоховал. Его величество король Рикардо Четвёртый,

прозванный великим, и впрямь ревнует меня к вам. Причём ревнует зверски, так, как

пристало стареющей куртизанке, а никак не монарху и сюзерену. Досадно, что он не

понимает, что мне всё равно никуда от него не деться, и пользуется своей властью не

самым достойным из возможных способов.

– Властью? – не открывая глаз, повторил Уилл. – Разве кто-то обладает властью над

Фернаном Риверте?

– Конечно. Фернан Риверте – всего лишь человек. Вы и сами это знаете.

Если в этих словах и был намёк на утешение – Уилл его не уловил. Он глубоко вздохнул,

веля себе быть стойким, и отстранился от графа, как можно спокойнее глядя ему в лицо.

– Он приказывает вам жениться?

– Не совсем, – улыбка Риверте стала почти смущённой, словной ему было неловко

признавать свою слабость.

– Он угрожал вам?

«Угрожал, что в противном случае меня арестуют, или убьют, или…»

– Угрожал? Нет, Уильям, что вы. Он знает, что угрожать мне бесполезно, к тому же он мой

друг, а шантажировать друзей – это подлость.

«А загонять их в угол посулами и обещаниями – не подлость?» – подумал Уилл. Он уже

понял, что произошло, но всё равно спросил:

– Так что же, если не угроза?

– Нечто худшее, Уильям. Взятка. Я обычно не беру взяток, но есть вещи, от которых

невозможно отказаться. То, чего хочешь на самом деле сильно… вы же знаете, я всегда

получаю то, чего хочу очень сильно, – добавил он, проводя ладонью по рёбрам Уилла и

останавливая её против его дико колотящегося сердца. Уилл отступил. Ему хотелось

сказать: «Перестаньте оправдываться, сир, вы унижаете этим себя гораздо больше, чем

могли бы унизить меня, не извиняясь». Но вместо этого он сказал:

– Значит, Аленсия. Он обещал вам Аленсию.

– Да.

– И вы думаете, он правда примет ваш план вторжения? После того, как долго он вам

отказывал…

– Он просто ломался, Уильям. Это наша с ним давняя игра: один из нас уговаривает,

другой кочевряжится. На этот раз я выиграл, и мне нелегко далась эта победа.

«Вы так уверены, что это – победа?» Молчите, сир Норан, молчите. Прикусите покрепче

ваш болтливый язык и молчите, покуда хватает сил.

– Уильям, мне правда жаль.

– Не стоит. Я это переживу, – гордо ответил Уилл, и Риверте тихо засмеялся.

– Сколько достоинства и самоотверженности, мой бедный мальчик. Много больше, чем я

на самом деле заслуживаю. Вы знаете, чего мне действительно жаль? Того, что по моей

вине вы сами всего этого лишены. Что вы не пойдёте к венцу, не скажете этих глупых, но

отчего-то трогательных клятв, не познаете строгой торжественности брачной ночи. Это

вряд ли самое лучшее из переживаний, могущих выпасть на долю смертного, но это то,

что, я думаю, стоило бы испытать такому пылкому и поэтичному сердцу, как ваше… а я

лишаю вас всего этого.

– Полноте, сир, – растроганный такой редкой чуткостью со стороны Риверте, сказал Уилл.

– Я прекрасно понимаю, что вы не можете жениться на мне.

Синие глаза графа Риверте широко распахнулись. Его ладонь, всё ещё лежавшая у Уилла

на сердце, дрогнула, и через миг он разразился хохотом – таким громким, заливистым и

искренним, что зазвенели бокалы на столе.

– Портянки святых угодников! Вы что, решили, будто я жалею о невозможности жениться

на вас? Да я о том, что из-за меня вы не поведёте к алтарю какую-нибудь хорошенькую

дурочку из деревни, вот и всё! Хотя, – добавил Риверте, задумчиво глядя, как пунцовая

краска заливает Уиллу лицо, – пожалуй, в этой мысли что-то есть. Я бы немало отдал за

то, чтобы увидеть вас в подвенечном платье. Вам определённо должно пойти.

– Опять вы издеваетесь надо мной, – прошипел Уилл, в ярости отскакивая от него. Его

щёки пылали так, что ему было почти больно – и поделом, ну в самом деле, как можно

было сморозить такую глупость?! Риверте, всё ещё весело улыбаясь, шагнул к нему – и

Уилл отступил снова. Улыбка Риверте стала шире, он сделал обманный жест,

притворяясь, будто снова наступает на Уилла – и когда тот шарахнулся, избегая его

объятий, быстро шагнул вправо и обхватил его за плечи, притянув к себе и терпеливо

дождавшись, пока Уилл перестанет барахтаться и брыкаться в его руках.

– Ну хватит, Уильям, – миролюбиво сказал он. – Всё это, на самом деле, вздор. Вот вы

побывали всего один раз на месте той, которая должна выполнять обязанности хозяйки

дома – устраивать балы, развлекать гостей, улыбаться людям, которые на самом деле вам

омерзительны. Разве вам всё это по нутру? Клянусь, вы никогда больше не будете этого

делать. И даже присутствовать на подобных балаганах вам не придётся.

Уилл застыл, тут же прекратив вырываться. От последних слов графа его будто кипятком

окатило. Он вскинул голову, забыв о своих жалких попытках быть сдержанным и

уставившись на Риверте широко раскрытыми глазами. Во рту у него пересохло.

– Вы… вы меня… отсылаете?

– Нет, конечно, если ты сам этого не захочешь, – сказал Риверте и, пробежавшись

кончиками пальцев по его щеке, закрыл ему рот своими губами, заглушив то, что Уилл,

вероятно, на сей раз не сумел бы удержать в себе.

«Но я захочу этого, и очень скоро – вы это хотели добавить, не так ли, монсир?»

Глава 2

Зная Фернана Риверте некоторое время, было легко заметить за ним одну особенность:

решившись на некое большое и значительное дело, господин граф почитал его уже

наполовину сделанным, и только тогда удосуживался задуматься, а как, собственно, он

собирается добиваться поставленной цели. В возрасте шести лет от роду он решил

покорить мир; в возрасте двадцати девяти лет он решил соблазнить Уилла Норана; в

возрасте тридцати пяти лет он решил обзавестись супругой – и каждое из этих решений

никоим образом не сопровождалось хотя бы примерными планами по его воплощению.

Попросту говоря, Риверте решил жениться, но покамест понятия не имел, на ком.

– Слепой случай, Уильям, – заявил граф слегка растерявшемуся Уиллу, когда тот выразил

некоторое удивление по этому поводу. – Это сделало меня, которого отец решил отдать в

монахи, независимым и свободным сиротой. Это подтолкнуло вас подняться в мою

спальню в Даккаре в тот бесславный вечер, когда я надрался, как свинья, и оказался в

настроении затащить вас в постель. Это решит мою судьбу теперь. Ну и почему вы опять

дуетесь?

– По-моему, это глупо, – пробормотал Уилл, и Риверте ответил:

– Возможно. Зато это совершенно точно будет весело.

И да – ему было весело. А вот Уиллу – не очень.

Весть о том, что самый завидный и знаменитый холостяк Вальены решил остепениться,

облетела столицу в мгновение ока. Склон Платинового Холма, на котором стоял особняк

Риверте, тут же стал популярнейшим местом обеденных прогулок незамужних дам с их

маменьками, нянюшками и компаньонками. В день перед воротами дома графа Риверте

ломались по меньше мере две-три кареты, и три-четыре импозантные молодые сиры

падали из седла, сморённые жарким полуденным солнцем, после чего их, разумеется,

приходилось уводить в дом и приводить в чувства нюхательной солью. Не обнаружив

сира Риверте дома, юные сиры с заметным разочарованием удалялись, но на смену им

являлись новые. Уилл был потрясён тем, сколько, оказывается, незамужних дам разного

возраста и разной степени потрёпанности обитало в Сиане. Роднило их одно: все они

хотели замуж за Риверте.