Текст книги "Гимн Красоте (СИ)"

Автор книги: Catherine Lumiere

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– Мы отправимся дальше на погребение?

– Не думаю, – Себастьян посмотрел на часы.

– Стоит принести соболезнования семье де ла Круа. – Виктор ощущал себя в очень странном расположении духа, но каким еще оно могло быть в столь неоднозначный день. – Я хочу выйти. – Когда толпа стала таять, Люмьер поднялся и пошел на выход из церкви. Хотелось глубоко вздохнуть. Но на время он задержался, встретившись взглядом с герцогиней. Виктор подошел к ней, практически уже на половине своего пути из церкви. – Герцогиня, – он тихо сказал, – мне жаль.

Она несколько мгновений смотрела на него долгим печальным взглядом, а затем тихо произнесла:

– Вы знали моего сына. Мне тоже очень жаль.

– Венсан… Как он сейчас?

Она закрыла глаза, по ее щеке пробежала слеза.

– Он почти никого не узнает.

Виктор неясно прикоснулся к своей груди. Под плотной белоснежной рубашкой находился розарий. Люмьер достал чистый платок и передал Жозефине.

– Я бы хотел его увидеть.

Она приняла платок из его рук и чуть улыбнулась.

– Возможно, это могло бы помочь. Вы ведь были близки.

Виктор чуть обернулся и посмотрел на Себастьяна, который разговаривал с самим герцогом.

– Да, были. Даже очень близки.

Он не знал, почему эта женщина вызывала у него приятные чувства, особое расположение. В отличие от герцога, Виктор действительно уважал герцогиню.

Люмьер опустил глаза, не зная, сказать ей или нет. Жозефина неожиданно протянула к нему руки, затянутые в черные перчатки и просто сказала:

– Приходите послезавтра днем.

Виктор стал судорожно вспоминать, были ли у Себастьяна какие-то важные дела на это время.

– В два часа дня я буду у вашего дома.

Но потом им пришлось прерваться, ведь к герцогине хотели подойти и другие люди, которые уже чуть ли не ждали за спиной Люмьера. Он кивнул Жозефине, чуть улыбнулся и продолжил свой путь на выход из церкви. Но кое-что буквально у самой двери заставило его остановиться. Отголоски чужого разговора.

– Высказал свои соболезнования? – Эрсан незаметно подошел к нему и взял под руку. Его пальцы больно сжали запястье Виктора.

Люмьер ничего не ответил, он вслушивался в чужую речь. Он повернул голову, чтобы посмотреть на говоривших. Двое молодых людей, примерно одного возраста с Венсаном говорили не самые приятные вещи.

– Я говорю тебе, это он сам убил свою жену! Маркиз сошел с ума и убил ее. Много ли надо?

– Я давно говорил, что он не больше, чем сумасшедший урод. Интересно, а своего сына он тоже того?

Виктор постарался сделать глубокий вдох. Но не помогло. А потом вырвал руку из руки Эрсана и целенаправленно двинулся к тому, чей голос показался ему наиболее мерзким. Он подошел к говорившему, резко взял его за грудки и впечатал в церковную стену, едва ли не ударив того затылком о подсвечник, жестко встряхнул и, отпустив одной рукой, ударил по щеке так, что мог послышаться хруст.

– Закрой свой поганый рот, иначе… – настолько нецензурные выражения от Люмьера можно было услышать лишь во время порядочных приступов гнева. Он был непросто зол, а в бешенстве.

Себастьян Эрсан стоял на чуть в отдалении и поражённо смотрел на своего любовника. Он не сделал ни единого движения, чтобы помочь или утихомирить его, а лишь наблюдал за Люмьером с неподдельным интересом.

Молодой человек пытался оттолкнуть Виктора, в то время как его друг смотрел, стараясь отойти подальше. Люмьеру заехали локтем в лицо, но он даже не стал обращаться на это внимание. И это разозлило его еще больше. Желваки проступили, а зубы были сжаты так, что казалось, он как волк, мог наброситься и вцепиться в шею, раздирая его у всех на глазах.

Люмьер схватил его за горло, с силой сжимая пальцы, что вскоре тот молодой человек стал задыхаться и хрипеть, пытаясь вырваться.

– Мерзкая сучья дрянь, пытающаяся опозорить честь семьи де ла Круа. Может тебе стоит вовсе перестать говорить? А еще лучше – перестать дышать?

Эрсан резко подался вперед и с ловкостью перехватил руку Виктора.

– Достаточно.

Но Виктор не разжал пальцы, впиваясь в чужое горло. Он повернул голову и как-то по-особенному посмотрел на Себастьяна. На секунду Эрсан подумал, что перед ним сам Ив Люмьер. Так в этот момент он был похож на того Ива, которого он запомнил и который стал его наваждением на долгие годы. Только в тот момент, когда Виктор почти перешел границу, он отпустил молодого человека, смотря на него без малейшей толики сострадания. Люмьер усмехнулся, с удовольствием глядя на испуганное лицо задыхающегося человека. Виктор только хотел что-то сказать, как услышал голос самого герцога.

– Молодой человек, что вы позволяете! Имейте уважение! – с негодованием воскликнул Анри де ла Круа.

– Я позволяю себе защитить вашу честь и честь вашего сына. – Голос Виктора звучал даже как-то слишком жестко. Он развернулся и подошел к герцогу, впервые смотря в его глаза подобным образом. Лицом к лицу.

– Немедленно покиньте церковь, – процедил герцог сквозь зубы. – У меня больше нет сына.

Виктор смотрел на него с жалостью.

– Более жалкого человека я в своей жизни еще не встречал. Смерть жены Венсана – ваша вина. Его состояние – ваша вина. У меня нет вопроса, что вы за герцог. Аристократ из вас хоть куда. Но вот как отец и как человек вы просто потрясающе, поразительно возмутительны.

– Да кто вы вообще такой?!

– Вы танцевали со мной. Однажды.

– Пошли вон!

Виктор усмехнулся.

– Вам тоже в церкви не место. В вас ни черта святого.

Люмьер передернул плечами и вышел на улицу. Погода была неплохой, но представители знати уже разъезжались, редкие люди оставались, кто дальше должен был двинуться в сторону кладбища.

Виктор попросил у Себастьяна одну папиросу. Он знал, что портсигар у Эрсана с собой был всегда. Чуть в отдалении звучала музыка. Виктор присел на край неработающего фонтана, поднимая голову и смотря на колокольни Сен-Сюльпис.

– Ты любишь скрипичную музыку?

Виктор все еще пребывал в том непривычном для Эрсана настроении. Тот рассеянно кивнул, протягивая ему портсигар. Виктор взял одну и прикурил, что, когда успокоился ветер, было не так уж проблематично. Виктор затянулся и внимательно посмотрел на Себастьяна.

– О чем ты думаешь? – внезапно спросил Эрсан. Он выглядел глубоко погруженным в свои мысли.

– О многом. – Виктор не отводил взгляда, разве что курил, но даже тогда не отвлекался от лица Себастьяна.

Себастьян всматривался в лицо Люмьера и думал о том, насколько же он похож на отца. Никогда раньше он не видел его таким.

Когда папироса закончилась, то ее остатки отправились в снег, и Виктор поднялся, чтобы подойти к музыканту, который играл на площади. Денег ему дали совсем немного. Люмьер предложил ему сто франков и попросил скрипку на несколько минут. Седовласый мужчина с поразительно молодым для его возраста лицом, с удивлением принял деньги, но сперва решил задать Виктору несколько вопросов, и, удовлетворившись ответом, передал ему свой инструмент.

Скрипка, однако, была практически новой, колки были еще жестковаты. Виктор приставил ее к плечу и, взвесив в запястье невесомый смычок, заиграл. Инструмент после нескольких месяцев перерыва казался в руках странным, тем более что скрипка была не его, но она поддавалась, хорошо звучала. Не так элегантно, как Страдивари, но весьма недурно. Виктор играл свою, ту самую мелодию, которую когда-то написал ко дню рождения Венсана. Он не забывал ни одно свое произведение, а это так и просилось быть озвученным в столь скорбный день.

Виктор не забыл о тех днях, что проводил в музыкальных салонах, что сочинял музыку на крыше оперы и музицировал в зале; не забывал, как мог сесть на тротуаре и записать этюд в книжечку, а потом двинуться дальше.

Не он сам, так его музыка заставила задержаться несколько экипажей, что даже одна из присутствующих на похоронах, которая подошла ближе всех, спросила у стоявшего Себастьяна:

– Кто этот молодой человек?

– Ив Люмьер, – прошептал Эрсан.

Комментарий к Глава III

1) Боза́р – от фр. beaux-arts – «изящные искусства» – архитектурный стиль историзма, возникший в противовес распространившемуся в середине XIX века увлечению национальным средневековьем (неоготика, неовизантизм, псевдорусский стиль); продолжил традиции итальянского ренессанса и французского барокко. Классический стиль бозар развился с мощной опорой на классическую и неоклассическую архитектуры.

========== Глава IV ==========

Себастьяна Эрсана удивить было сложно. Он гордился своим умом и умением просчитывать действия на несколько шагов вперед. Всегда считая себя человеком разума, а не сердца, неподвластный пустым эмоциям, Эрсан чувствовал, как контролировал этот мир и крепко стоял на ногах. Окружавшие его люди были скорее пешками. Им не хватало ума и проворности, чтобы составить ему достойную конкуренцию. Все всегда шло по строго проработанному плану, где вероятность спонтанной реакции была минимальна. Возможно, единственным исключением был месье де ла Круа. Его поведение предсказать было крайне сложно, но и то он легко поддавался манипуляциям. Однако сейчас Себастьян Эрсан был сражен. И поразить его смог тот, от кого он менее всего ожидал подобного – Виктор Люмьер. Когда он заиграл на скрипке, Себастьяна будто унесло на двадцать пять лет назад в тот день, когда он впервые услышал игру его отца, Ива Люмьера. Как будто в этот момент он вновь стал восторженным семнадцатилетним юнцом, без памяти влюбленным в виртуозного скрипача.

Ив Люмьер давал один из своих концертов в Парижской консерватории, куда вечером 1-го марта 1852 года съехался чуть ли не весь город. Его выступления были знаменательными событиями последние пятнадцать лет – он появился на парижской сцене в качестве скрипача в двадцать один год, пробившись в конкурсе и став лауреатом. Свободолюбивый юноша из Руана с очень непростым характером, знающий себе цену, он был готов показать себя с самой лучшей стороны.

В этот раз Ив Люмьер путешествовал по городам Франции с женой и пятилетним сыном. Вернувшись из Бельгии, они начали свою поездку, которая должна была продолжаться месяц, и оказались в Париже в первый весенний день.

Город говорил про Ива Люмьера как про гения музыки, как про невероятного исполнителя, который играл свои произведения на скрипке, подаренной тому Николо Амати. Его Страдивари звучала прекрасно, возвышенно и утонченно, и многие жаждали услышать, как она пела.

В тот вечер в консерватории было многолюдно, все места были заняты. К тому же большинством в зале оказались женщины, ведь Ив Люмьер был удивительной красоты мужчиной. Правда, уже шесть лет как счастливо женатым.

По большей части до представления он ходил за кулисами с сыном на руках, задумчиво рассматривая пространство театра. Или стоял со скрипкой, показывая Виктору, как с ней обращаться. Иногда младший Люмьер что-то наигрывал и у него здорово получалось.

Одной любопытной чертой его выступлений было то, что они всегда начинались вовремя. Минута в минуту. Люмьер не терпел отлагательств и неточности. Если на билете было написано, что выступление начинается в семь, оно в любом случае начиналось ровно в этот час. Ив отменил концерт лишь один раз в жизни – в день, когда родился Виктор.

И в тот день исключений не было. Как только пробило ровно семь, Ив вышел на сцену, облаченный в костюм и с платком на шее насыщенного синего цвета, и, приставив к плечу инструмент, заиграл.

Выпускник Итона, а вскоре и гордый студент Оксфорда, Себастьян Атчесон приехал на несколько недель в Париж навестить свою тетушку Амалию – единственного оставшегося в живых родственника. Ему всегда нравился этот город именно весной, когда цвели магнолии. Амалия жила в районе Сен-Жермен неподалеку от особняка Де ла Круа, где, как он слышал, вот-вот должен был появиться на свет юный маркиз. Среди полученных приглашений было приглашение и от мадам Жозефины де ла Круа, исполненное на вощенной бумаге. Он даже намеревался прийти на вечер. Уж больно красива она была! Он видел ее всего несколько раз, но быстро нашел с ней общий язык. К тому же был особый повод – герцогиня лично попросила стать его крестным ее ребенка. Беременность ее совсем не портила. Тяжелые густые рыжие волосы Жозефины были убраны в модную прическу, а свободное лиловое платье лишь подчеркивало святость ее деликатного положения. Он был почти влюблен в нее, но, зная характер герцога де ла Круа, ни за что бы не стал предпринимать никаких попыток на этот счет.

Но сейчас он сидел на втором ряду в Парижской консерватории и был в ожидании чуда. Его французские друзья так высоко отзывались об игре Ива Люмьера, что он ожидал услышать нечто грандиозное. Когда занавес поднялся и он увидел его впервые, все мысли о Жозефине де ла Круа немедленно исчезли.

Музыка, льющаяся из-под смычка, действительно была прекрасна, но еще более прекрасным было лицо самого исполнителя. Он почувствовал, что его бросило в жар, а в брюках стало тесно. Себастьяну внезапно стало все равно, что он находится в переполненном людьми зале и, поднеся руку к паху, он с удовольствием сжал его. Он бы вполне мог назвать Ива Люмьера божественным созданием. Так прекрасен он был. Стараясь не привлекать к себе внимания, он ласкал себя, едва сдерживая стоны. Где-то на грани сознания промелькнула мысль, что этот скрипач во чтобы то ни стало должен стать его. Когда наступил антракт, он ринулся в уборную, где уже полностью смог закончить начатое. Он чувствовал невероятную силу и решил, что после концерта должен завязать знакомство с Ивом. А пока он вернулся в зал и слушал, буквально впитывал в себя каждую мелодию, ведь теперь он знал, что это было обещанием чего-то большего.

В антракте он успел переброситься парой слов с другими слушателями. Оказывается, у Ива Люмьера были жена и сын. Это слегка разочаровало Себастьяна, ведь ему хотелось, чтобы тот был только его. Вернувшись на свое место, он уже начал вынашивать план о том, как попасть за кулисы. Но сможет ли он очаровать его в той же степени, что очаровал его Ив? Это влечение к мужчине совсем не пугало его. В Итоне он имел связь с несколькими мужчинами из преподавательского состава – доминируя над ними и испытывая власть. Возраст никогда его не смущал. Ему нравилось, когда партнер был более опытен, чем он сам, но в то же самое время он всегда лишь брал, но никогда не отдавался. Вторую часть концерта он почти не слушал, а лишь наблюдал за изменяющимся выражением лица Ива. Себастьяну хотелось проникнуть в его мысли, завладеть им, стать с ним одним целым и, когда, наконец, прозвучали аплодисменты, он чувствовал себя пьяным, словно от вина.

Себастьяна тронули за плечо – это был один из его знакомых, что сидел прямо за ним. Кажется, его звали Андре.

– Мы собираемся пройти за кулисы. Пойдешь? У Густава невеста – помощница Люмьера. Он нас проведёт.

Тот лишь кратко кивнул и поправил и без того безупречный смокинг.

Люди вокруг вовсю обсуждали Ива Люмьера и его игру. Сколько было восхищения в словах слушателей и зрителей, сколько цветов ему несли, как много пытались договориться, чтобы их пропустили за кулисы, но работники консерватории были непреклонны – только родственники и друзья исполнителя или все тех же служителей могли пройти за сцену. Себастьяну и его знакомым пришлось пробиваться и пробираться через толпу, которая вовсю хотела увидеть, познакомиться и отблагодарить скрипача. Им удалось дойти до дверей и вышеупомянутый Густав представился как будущий муж помощницы Люмьера, а Себастьяна, Андре и еще двоих пропустили только благодаря тому, что юноша вовремя сунул мужчине бутылку молодого четырехлетнего коньяка Бордери. И спустя несколько секунд они оказались в суете кулис.

Кто-то с кем-то разговаривал, кто-то бегал и собирал вещи, которые вскоре нужно было отправить на вокзал – чета Люмьеров отправлялась в Ниццу. Спустя несколько коридоров и целую вереницу работников консерватории, они оказались у гримерных комнат, которые, к удивлению, в Парижской консерватории также присутствовали, недалеко от сцены, откуда слышался голос самого Ива Люмьера.

– У нас поезд через три часа, собирайтесь скорее. – Он вышел из коридора, что вел на сцену. – Где мой сын? Вы не видели Виктора? – Ив спросил ту самую невесту Густава.

– Нет, месье, простите.

– Элизабет? – он окликнул жену, которая сразу же подошла к нему, держа в руках добротный букет. – Где Виктор?

– Он пошел посмотреть за сцену, попросился под взглядом костюмерши.

– Срочно ищите Виктора! – Голос Ива был громкий и звучал крайне требовательно.

Густав подошел к невесте, заплаканной и взволнованной. Она теребила юбку платья и пыталась сдержать слезы.

– Дорогая, что случилось?

– Мальчик потерялся. Мы нигде не можем найти Виктора уже двадцать минут.

– Разве с ним может что-то случиться?

– Злые работники, которые могут его ударить или выставить взашей, не зная, кто это?

– И правда. – Он обернулся и посмотрел на своих друзей и знакомых. – Надо найти ребенка.

– А как он выглядит? – Андре подал голос.

– Пятилетний, с кудряшками, на отца похож, – ответила костюмерша.

Себастьян понял, что это его шанс. Незамеченным, он отошел от друзей и принялся бродить вдоль занавесей и реквизита. Вскоре он увидел его. Заплаканный ребенок, очень похожий на отца, сидел на полу между большим сундуком и канделябром, оставшимся с другого представления. Себастьян изобразил улыбку на лице и протянул к нему руку. Ребенок затравленно посмотрел на него, но никак не отреагировал.

– Меня зовут Себастьян, я друг твоего отца, – произнес он тихо и уверенно. – Твой отец беспокоится о тебе. Позволь мне провести тебя к нему.

Он заметил, что на щеке мальчика была свежая ссадина. В целом, других повреждений не было видно, что немного успокоило Себастьяна. Ему бы хотелось переброситься хоть парой слов с Ивом, и покалеченный ребенок мог стать тому помехой.

– Ты странно говоришь, – наконец сказал мальчик. Слезы все еще текли по его щекам.

– Я приехал издалека. В моей стране все время идут дожди, не то что у вас во Франции.

Он улыбнулся и присел рядом с ним на корточки.

– Я никогда не видел тебя рядом с папой, – с сомнением проговорил Виктор.

– Мы были знакомы больше по переписке. Я очень уважаю его талант, – это было ложью всего лишь отчасти, но Себастьяну было все равно. Ему во чтобы то ни стало необходимо было втереться в доверие юного Люмьера.

– Папа никогда ничего о тебе не рассказывал, – упрямо повторил мальчик, растирая слезы по щекам.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда. Просто позволь мне отвести тебя к отцу. Он вместе с твоей мамой очень беспокоится о тебе.

Он вновь протянул руку и на этот раз Виктор ее принял.

– Папа, наверное, с ума сходит, – вздохнул Виктор.

– Расскажешь, что произошло? – спросил Себастьян, поднимаясь на ноги.

Виктор отрицательно покачал головой. Он не был готов исповедоваться даже отцу, не то что кому-то из его знакомых.

– Ну, тогда пойдем, – Себастьян весело улыбнулся и сжал его маленькую руку в своей.

Виктор шагал рядом с ним гордо, широко расправив плечи, даже несмотря на красный нос и щеки, влажные от слез. Мальчик уверенно держал руку Атчесона, словно бы не Себастьян его вел, а он сам. Младший Люмьер смотрел на Себастьяна украдкой, внимательно изучая его прозрачными – как у отца – глазами.

– Месье Себастьян, – Виктор подал голос, остановившись и вглядевшись в лицо юноши. – Скажите, надо ли наказать того, кто сделал плохое?

– Несомненно. Тот, кто сделал плохое, заслуживает наказание за содеянное.

Виктор задумался на пару секунд, потом уверенно кивнул и пошел дальше.

– Вы мне нравитесь. Вы сильный.

– Ты мне тоже нравишься, – улыбнулся Себастьян, отмечая про себя, что мальчишка не так уж и плох. Возможно, из него выйдет толк в будущем.

– Когда вырасту, буду, как отец. – Он сказал это гордо и серьезно. – И играть буду, как он.

– Я обязательно приду на твой концерт.

Младший Люмьер сдержанно улыбнулся. Они наконец-то вышли в коридор, где сокрушался Люмьер, которому пришлось разбираться с тем, что время уже закончилось, а они еще не покинули консерваторию.

– Папа! – Виктор позвал Ива, на что последний вскинулся и весь обратился к нему.

– Вик! – Он подошел к ним обоим, едва ли не подскочив. Старший Люмьер присел перед сыном, осматривая его. – Ты где был? Простите, – Ив посмотрел на Себастьяна, – я вам так благодарен.

– Месье Себастьян помог мне. Я заблудился.

– Ты что вообще там забыл? – Старший Люмьер осмотрел лицо сына, прикоснувшись к ссадине. – Вик.

– Папа, все в порядке. – Но потом Виктор посмотрел на Себастьяна, задумался и добавил: – Мужчина с усами, высокий такой, ударил меня.

Ив весь переменился в лице. Он поднялся, внимательно смотря на сына. Сзади послышался голос Элизабет Люмьер.

– Ив, не надо. Пожалуйста…

– Тот, кто ударил моего сына, должен быть наказан. – Он сказал это жестко, не терпя возражений. Все, кто стоял рядом, смотрели на разворачивающуюся картину. Ив сделал глубокий вдох и добавил: – Я благодарен вам, правда, месье. Увы, не знаю вашей фамилии, но сути это не меняет. – Люмьер даже сжал его плечо и улыбнулся. Но потом его лицо вновь приняло прежнее выражение. – Кто знает того, о ком говорил Виктор – покажите мне эту дрянь.

Кто-то из служащих робко указал на работников сцены, которые к этому времени уже откупорили бутылку и предавались приятным мечтам. Ив подошел к жене, которая держала в руках футляр со скрипкой. Люмьер достал смычок, взвесив его в руке нежно, по привычке, но потом перехватил иначе. Густав в ужасе смотрел на скрипача, а его невеста продолжала плакать.

– Мадам Люмьер, прошу вас, остановите его.

Элизабет покачала головой. Она была всегда на стороне своего мужа.

– Нет, он знает, что делает.

Ив подошел к парочке, внимательно смотря на обоих.

– Ты. Подойди. – Он кивнул тому, о котором говорил Виктор.

Один из рабочих тяжело поднялся и вперевалочку подошел к Люмьеру.

– Чем обязан, месье? Моя смена на сегодня закончена.

– Ответьте мне на один вопрос. Какой мразью нужно быть, чтобы ударить ребенка? – Люмьер говорил спокойно, выжидая. – Моего ребенка.

– Этого? – он кивнул в сторону Виктора. – Он мешался под ногами и не давал мне закрыть занавес. Я бы проучил его хорошенько, если б мог, но дал всего-лишь пощечину.

Ив чуть склонил голову, взвесил смычок и, хорошо замахнувшись, ударил им мужчину по лицу. Молча, жестко и бескомпромиссно. Конский волос рассек кожу до крови, глубоко и болезненно. И, пока тот не осознал, Люмьер взял его за грудки и пригвоздил к деревянной перекладине, ударив по лицу уже рукой, сжав ее в кулак. Руки, что нежно держали скрипку, могли хорошо и очень сильно бить.

Себастьян заворожено смотрел за разворачивающейся сценой и чувствовал, что его бросает в жар. Если бы это было возможно, он бы взял Люмьера прямо там, на глазах у всех, но это было лишь мечтами.

Работник сцены едва ли не потерял сознание от удара, но Ив лишь отпустил его и так же молча вернулся обратно к знакомым и семье. Он отдал смычок жене, которая только вздохнула и кивнула на пиджак, чтобы тот его не забыл.

– Простите, что вам пришлось стать зрителями этого маленького представления, – сказал он, нисколько не сожалея. Ив был абсолютно уверен в своей правоте.

– Это было сильно, – сказал Густав. – Вы его… сильно.

– За дело.

Виктор подошел к отцу и обнял его, как мог достать со своего невысокого роста. Ив чувствовал взгляд Себастьяна. Когда все наконец-то отвлеклись, Люмьер посмотрел в его лицо. Очень внимательно. Очень пронзительно. Атчесон ответил на его взгляд.

– Осторожнее, месье. – Ив сказал очень тихо.

– Всегда осторожен. – Он улыбнулся слегка хищной улыбкой.

Ив бросил взгляд вниз и усмехнулся, а потом вновь посмотрел в глаза Себастьяна.

– Вам понравилось мое выступление? – И едва ли Ив говорил о концерте.

– Вы были несравненны, – просто ответил он.

Ив ловко надел пиджак и улыбнулся, а потом сказал:

– Двадцать третьего апреля я вновь буду в Париже. Хотите, посажу вас на лучшее место? Позвольте как-либо отблагодарить вас. Вы не должны были, но помогли мне и моей семье.

– Увы, я должен буду уехать к этому времени, но обязательно приду на ваш концерт, когда вновь окажусь в стране.

– Тогда сообщите мне. – Иву пришлось обыскать несколько карманов, прежде чем смог найти карточку. – Напишите заранее, пожалуйста, и сколько билетов вам будет необходимо.

– Благодарю вас и рад знакомству.

– И я. Месье…?

– Атчесон.

– Никогда бы не подумал. – Ив задумался. – Вам бы пошло что-то более интересное. Более хищное.

– Я подумаю над этим. Благодарю, месье.

– До встречи, месье Себастьян, – сказал Виктор.

Ив же добавил и сам:

– До встречи, – улыбнувшись ему.

А потом вся магия момента разрушилась, когда всех начали гнать из консерватории, а Люмьерам пришла пора отправляться на вокзал.

Вернувшись в Итонский колледж, Себастьян понял, что уже большую часть времени только и думал о том, насколько хорош был Ив Люмьер и как сильно он хотел бы его в свою постель. С того самого вечера, когда он побывал на концерте, каждую ночь ему снились горячие, эротические, абсолютно непристойные сны, в которых он сам ласкал Ива, ублажая его ртом, или брал сзади, с упоением чувствуя, как ему подчиняется этот человек.

Ива хотелось подчинить. Он был зверем, он был слишком сильный, властный, бескомпромиссный и недоступный. Желание опрокинуть его на кровать, приблизив к себе, чтобы сильно и глубоко войти одним толчком было до поразительного ярким. Себастьян, вероятно, никогда и никого настолько сильно не хотел.

Он просыпался по ночам и мастурбировал, беря плоть в руку и доводя себя до исступления, до сильного и пробирающего оргазма. Себастьян видел перед собой лицо Люмьера, его руки, его улыбку. Он слышал шепот «осторожнее», толкаясь в кулак и кончая, стараясь сделать это как можно более тихо. Соседи по комнате в колледже вряд ли бы оценили рвение своего товарища, хотя его это совершенно не волновало, но лишнее внимание было совершенно ни к чему.

Ив занимал все его мысли не только ночью, но и днем, когда Себастьян сидел на занятиях и вполуха слушал преподавателя, думая о том, что был бы не прочь разложить Ива на столе, с силой сжимая бедра, беря так жестко и так страстно, чтобы тот не мог произнести ни звука, задыхаясь от ощущений.

Себастьян то и дело пытался обратиться к мысли, что ему срочно был необходим любовник, жаркий секс на пару ночей, чтобы охладить разум, но любая мысль о том, чтобы переспать с кем-то из студентов, отбрасывалась с нетерпимостью и даже раздражением. Он прекрасно понимал, что только сам Люмьер, оказавшийся в его кровати, мог стать избавлением. Проведя в таком положении не меньше месяца, он уже вознамерился отправиться в Париж, чтобы попытать счастье, ведь Ив приглашал его на концерт. Но директор отказал в срочном, хотя и беспочвенном, отъезде накануне выпускных экзаменов. Это вызвало в Себастьяне самую настоящую ярость, и только невероятное самообладание и холодность помогли ему не задушить директора его же галстуком.

Апрель в том году выдался холодным. Ветра, начавшиеся еще в середине марта, не стихали ни на день. В общежитиях Итона было сыро и промозгло. Новость пришла с утренними газетами 18 апреля. Вчера днем скончался выдающийся скрипач и композитор Ив Франциск Люмьер. От чахотки. В некрологе была краткая заметка про его обширную деятельность и все. Всего несколько слов о том, кто заслуживал слов всего мира. В тот день мир померк для Себастьяна. Он как будто стал серым и унылым. С отличием закончив Итон, он, как и планировал, поступил в Оксфорд, где показывал блестящие результаты в праве и политэкономии. Когда ему был двадцать один год, он решил последовать совету, полученному когда-то от Ива Люмьера, и сменил фамилию на Эрсан, а после уехал жить в Париж. Очень скоро, благодаря старым связям, новым знакомствам и природному уму, он сумел получить пост в правительственных органах Франции. Наследства, доставшегося от тетки Амалии, хватило, чтобы со вкусом обустроить ее старый дом. Он начал закатывать балы и давать приемы.

Постепенно высший свет принял его за своего. Когда ему было двадцать девять, он женился. Он был вынужден сделать это скорее из деловых соображений. Ее имя было Флоренс Арчибальд, и он никогда ее не любил. Ей было восемнадцать, когда они обвенчались в церкви. Но мир по-прежнему был пустым и лишенным красок. Они даже не разделили ложе в брачную ночь. Постепенно он пришел к выводу, что так и должно быть, и иначе уже быть не может.

Однако все изменилось в один день, когда ему было тридцать семь. Это был обычный день в Ле Пелетье. Он пришел туда в сопровождении жены, которая то и дело перекидывалась лукавыми взглядами с ее очередным новым любовником из артистов балета. Неожиданно его кто-то толкнул. Он приготовился выругаться, обернулся и не смог вымолвить ни слова. Перед ним стоял молодой человек точь-в-точь похожий на Ива Люмьера. Мгновенно старая страсть пробудила его окостеневшее сердце, и мир вновь заиграл яркими красками.

– Прошу прощения, месье, – произнес юноша и быстрым шагом скрылся в толпе.

Себастьян Эрсан медленно проводил его взглядом. Будто по щелчку пальцев его жизнь вновь обрела смысл. Он, несомненно, должен был выяснить, кто этот юноша, и завладеть им во чтобы то ни стало.

Уже вечером, когда он вернулся в свой особняк в одиночестве – Флоренс предпочла общество любовника, – Себастьян начал вспоминать свою первую и единственную встречу с Ивом Люмьером. Что он мог упустить? Тот был мертв вот уже как двадцать лет! К тому же молодой человек за кулисами выглядел гораздо моложе. Сын! Конечно же! Это был сын Ива Люмьера. Виктор, кажется так его звали. Как же поразительно он был похож на отца! Уже позабытые чувства вновь всколыхнулись в его груди.

Идея пришла внезапно. Он не смог получить отца, но быть может ему больше повезет с сыном? Теперь у него есть положение в обществе и деньги, он опытен и более чем терпелив. Если есть что-то в этом мире, что сможет остановить его от исполнения его плана, то пусть. Но пока что это может стать забавной игрой.

Пройдя в свой кабинет, он взял лист писчей бумаги и принялся писать письмо Виктору. Первое из множества других, написанных впоследствии. Оно было полно страсти и желаний, скрытых глубоко в его душе на протяжении этих двадцати лет. В конце он сделал приписку, что будет ждать его в ресторане напротив Опера Гарнье. Себастьян решил не ставить подписи. Едва ли его имя могло о чем-то сказать Виктору, но это добавляло определённый шарм.

Первое письмо осталось без ответа. Как, впрочем, и второе, и третье. Прошел год, затем другой. Игра начинала наскучивать. Однако Себастьян исправно посещал Опера и внимательно наблюдал за развитием карьеры Виктора. А просто видеть его на сцене было достаточно, но с каждым разом ему хотелось все больше и больше исполнить те фантазии, которые он описывал в своих письмах.