Текст книги "Гимн Красоте (СИ)"

Автор книги: Catherine Lumiere

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

– Мы это уже обсуждали. Не сейчас.

– Тогда пусть тебе оркестр играет не проигранную композитором партитуру!

Венсан нащупал под одеждой небольшой изящный крест, который всегда носил на шее. Голоса отвлекали. Он принялся проговаривать слова молитвы вслух.

«Pater noster, qui es in caelis²;

sanctificetur nomen tuum;

adveniat regnum tuum;

fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra».

Несколько голосов принялись передразнивать его слова на разный лад. Венсан поморщился, но продолжил:

«Panem nostrum quotidianum da nobis hodie;

et dimitte nobis debita nostra,

sicut et nos dimittimus debitoribus nostris»;

Голоса принялись говорить громче. Теперь появился новый, который постоянно повторял слово «грешник». Венсан замотал головой и закричал:

– Замолчите! Замолчите! Не надо!

Но голоса не послушались его:«et ne nos inducas in tentationem;

sed libera nos a malo»..

Голоса с издевкой повторяли каждое его слово. Закрыв уши руками, Венсан закричал во весь голос:

– Перестаньте! Изверги! Замолчите! Сейчас же замолчите!

Но голоса и на этот раз его не послушались. Венсан кричал, умолял, упрашивал, проклинал, но все было тщетно. Наконец, обессилив, он упал на пол и сжавшись в комок тихо заплакал. Голоса победили вновь.

– Amen, – проговорил он, растирая слезы по лицу.

В соседней комнате Виктор во все глаза смотрел на Себастьяна.

– Что происходит? – Он было шагнул к двери, но Себастьян поймал его за плечи. – Что это… – Люмьер был немало удивлен, ведь он не слышал, чтобы в доме был кто-то еще кроме них и прислуги. – Я не знал, что у тебя встреча. – Виктор говорил как-то неуверенно, смотря на Эрсана.

– Мне нужно было уладить кое-какие дела, – небрежным тоном ответил ему Себастьян.

– Человек кричал. Себастьян? Что ты мне не договариваешь? – Люмьер посерьезнел.

– Тебя это не касается, – произнес Себастьян, подходя вплотную к Виктору.

– Я хочу понимать, что происходит в доме, где я в конце концов живу! – Виктор шагнул от него назад. – Кто кричал, Себастьян?

Быстрым движением Эрсан перехватил его руку и угрожающе посмотрел на него.

– Не твоего ума дело. Тебе показалось.

– Мне не показалось. И никому здесь не показалось. – Люмьер прищурился. Он даже не пытался вырвать руку. – Себастьян, неужели ты настолько мне не доверяешь?

– Есть вещи, которые тебя не касаются, – он с силой схватил его руку. – Тебе пора запомнить, что у некоторых действий есть последствия.

– Если ты сломаешь мне руку, завтра никто не объяснит оркестру, как играть соло в скрипичном концерте и как правильно исполнять вальс в четыре руки, который я написал. Ты хотел уникальный бал, но либо тебе придется искать нового композитора, либо довольствоваться пыльными старыми партитурами, которые уже у всех на слуху. – Люмьер старался не дергаться, чтобы не навредить себе.

Эрсан некоторое время молча обдумывал его слова, а потом все же отпустил его руку.

– Не задавай лишних вопросов.

Виктор вздохнул и кивнул, а потом, пораздумав, сказал:

– Ты прав. Извини меня, – Люмьер положил ладони ему на плечи. – Я слишком любопытен – мой недостаток. – Виктор чуть привстал, чтобы коротко его поцеловать. – Закончи скорее свои дела, я буду ждать тебя ровно в десять в спальне.

Эрсан коротко поцеловал его в ответ.

– Я не опоздаю.

Виктор кивнул, а потом широко улыбнулся. Он собрал нотные листы, сложил их в ровную стопку и отдал служанке, чтобы та отнесла их как можно скорее копировальщикам, которые должны были сделать достаточное количество экземпляров для всего оркестра. Времени было совсем мало, но работа Люмьера была закончена. Он покинул комнату, равно как и Себастьян, который прошел обратно в гостиную к Венсану.

– Ваша комната готова. Мадемуазель Родэ сопроводит вас. – Себастьян протянул ладонь Венсану, чтобы тот мог подняться.

– Я больше не могу молиться, – прошептал Венсан, заламывая руки. – Они против.

– Ложитесь спать, Венсан. За темной ночью вновь придет свет.

– Мой свет погас, – чуть слышно произнес Венсан, наконец принимая его руку. – В моей жизни больше нет света.

– Свет ближе, чем вы думаете. – Себастьян кивнул служанке. – Доброй вам ночи, мой друг.

Комментарий к Часть 2. Глава I

1) И слово стало плотью.

2) Молитва «Отче наш» на латыни.

========== Глава II ==========

Полтора года назад Виктор оставил работу в оперном театре и полтора же года назад начались его отношения с Себастьяном Эрсаном. Восемь месяцев со свадьбы Венсана и тех событий, которые в дальнейшем очень явственно повлияли на его жизнь.

Каждое утро Люмьера начиналось с завтрака из свежих овощей, и вставал он достаточно рано – даже раньше самого Себастьяна. И начинал заниматься. Три, а то и четыре, часа каждый день занимали упражнения. Виктор боялся потерять физическую форму, а потому в обязательном порядке посвящал время до полудня своему телу. Потом обязательно читал что-то научное – художественная литература вызывала у него скуку и отторжение, а далее садился за подаренный Себастьяном рояль и три часа – до пяти вечера – музицировал. После ужина в шесть его время было занято, как правило, работой. Виктор составлял расписание для Эрсана, разбирал его рабочую почту, отсылал поручения и приглашения, если в том была необходимость. По большей части он разбирал бумаги, которых в доме ежедневно собиралось великое множество.

Если раньше Виктор шутил про секс по расписанию, то вышеупомянутое занятие стояло ровно в десять вечера. Люмьер ложился спать до полуночи, а потому к одиннадцати чаще всего засыпал, как убитый, ведь количество дел никогда не уменьшалось, а чаще – приумножалось, и он старался как следует отдохнуть. Себастьян был по-настоящему страстен в отношении секса, а потому он стал частью распорядка дня едва ли не сразу, как Виктор позволил ему себя взять.

Совесть больше не мучила Виктора за то, что он был в отношениях с Себастьяном. Венсан был женат и, как Виктор слышал, да и видел сам, был далеко не в себе, а потому надеяться и думать о том, что возможно вернуть не обезумевшего сына герцога, а того нежного и восторженного юношу, даже не приходилось. Люмьер сочинял для него музыку, которую тот никогда бы не услышал – так казалось композитору. Виктор думал о временах в театре практически всегда. Он не мог выбросить из головы воспоминания ни об опере Ле Пелетье, ни о Дворце Гарнье, ведь до двадцати восьми с небольшим лет это была вся его жизнь.

Меньше чем через месяц Виктору должно было исполниться тридцать. Он знал, что Шарлотта уже вышла замуж, что мадам Лефевр все еще работает в Гарнье и точно не собирается никуда уходить; что репертуар театра растет и в него набирают новые таланты, но сам никогда так и не переступал порог театра. Это было негласное правило их дома, и неподчинение могло стоить дорого.

Пока Виктор танцевал в Зеркальном зале, который по большей части Себастьян сделал для него, под чужую скрипку или под игру Эрсана на рояле, он хотел еще верить, что может вернуться на сцену хоть раз, прекрасно осознавая, каким самообманом это было. Часто, сидя за музыкальным инструментом, он думал о том, как было бы здорово, если бы жизнь позволила исполнить хотя бы несколько произведений на сцене Национальной академии музыки.

Скоро должно было состояться празднование Рождества, и Виктор написал музыку для этого бала, но сам на нем не должен был появиться. Себастьян объяснял это тем, что Люмьеру будет слишком неинтересно с теми, кто приглашен, и личность Люмьера после работы в театре чуть более известна и в не самом достойном свете, как хотелось бы, а потому лучше оставить столь глупое желание при себе и заняться куда более полезным делом, нежели лавирование между танцующими и разговаривающими парами.

В Опера Гарнье тоже скоро планировался ежегодный новогодний маскарад, но в данном случае Виктору удалось убедить Себастьяна, что он был рад хотя бы написать музыку для столь торжественного события в близком его сердцу месте. Эрсан хоть и был недоволен, но все-таки договорился с директором, что музыка будет написана Люмьером.

Партитура была готова за месяц заранее, а потому Виктор знал, что в театре, должно быть, уже вовсю ставили танцы, научили играть оркестр, и скоро будет дан красивый и волшебный вечер.

Виктор сидел у окна, отложив книги, смотря на кружащийся снег. Сегодня его не допустили к завтраку – это было странно. Люмьеру показалось, что в предыдущий вечер он смог загладить свое недостойное поведение – изрядное любопытство! – перед Себастьяном, но, казалось, что нет. Хотя служанка сказала, что господин слишком сильно занят, ведь у него важная встреча, но какая могла быть встреча в выходной день, тем более за завтраком? Мысли вернулись к тому событию, что произошло накануне. Неужели неизвестный гость остался ночевать в особняке, и если так, то неужели этот человек важен настолько, что Люмьера буквально не впустили в столовую и подали завтрак в спальню, чего обычно не случалось? Они всегда завтракали с Эрсаном вместе, но не в этот раз.

Мысли возвращались не только к инциденту прошедшего вечера, но и к тому, что он не успел съездить к матери и был с ней в последний раз вместе с Венсаном. Те дни в Руане вызывали у него улыбку. Люмьер покинул общую спальню и прошел в свою комнату – Себастьян оставил ее за ним на случай, если Виктор захочет побыть один, заболеет или случится что-то еще. Там в залежах вещей: дорогих и не очень костюмов, он нашел деревянную шкатулку для «безделушек» – чуть более дешевых украшений, чем обычно, и вытащил оттуда розарий Венсана. Виктор хранил его в небольшом бархатном мешочке, запрятав под все старые подарки Эрсана, чтобы последний никогда не узнал, что маркиз оставил ему в последнюю ночь.

Виктор присел в кресло, держа в руках цепочку с крестом и фигурой Христа. Он смотрел на нее и думал о том, как же все-таки несправедливо жизнь и люди поступили с таким замечательным человеком, как Венсан де ла Круа. Виктор видел его в последний раз очень давно. Пальцы Люмьера свело фантомной болью, что он поморщился, но покачав головой, смог стряхнуть наваждение. Что бы сказал Венсан, зная, что теперь он ведет вот такую жизнь? Пусть в достатке и за чужой счет, что все равно старается заниматься своим ремеслом и творчеством. Виктор тяжело вздохнул и даже пропустил момент, когда слезы неожиданно покатились из глаз. Служанка предупредила, что Себастьян будет занят не менее двух часов, а потому необходимо внести изменения в его расписание, ведь гость оказался скорее неожиданностью, нежели запланированным событием. Виктор решил, что эти два часа может посвятить игре на рояле. По выходным он не следовал никакому плану, а потому мог заниматься всем, чем хотел.

Люмьер захватил розарий с собой, надев его на шею и спрятав под плотной белой рубашкой. Пройдя в Музыкальный зал, он присел за инструмент. В комнате все шторы были раскрыты, солнечный свет проникал в помещение, отражался от зеркал и натертого пола. Люмьер открыл крышку клавиатуры, прикрыл глаза и вскинул руки. Он замер так на мгновение, что в секундах отзывалось вечностью, а потом заиграл увертюру маскарада, того самого последнего маскарада, на котором он был в Опера Гарнье.

– Ваш кресс-салат с рыбой и соте. – Слуга поставил перед Эрсаном тарелку с завтраком. Он также налил Себастьяну в бокал немного белого вина. Поздний завтрак в выходной день напоминал скорее ранний обед.

– Как вам спалось, мой дорогой друг? Надеюсь, ничто не помешало вам провести ночь в спокойствии? – Эрсан улыбнулся Венсану, перед которым слуга поставил ровно те же самые блюда. – После полуночи разыгралась столь бурная метель, а потому правильно, что вы все-таки приняли мое предложение остаться.

Издалека звучала приятная музыка, играемая Виктором, но долетала лишь отголосками. Венсан выглядел спокойным и умиротворенным. Он отлично выспался и, пока хозяин дома спал, провел несколько утренних часов в библиотеке, изучая редкие издания книг на разнообразных языках.

– Благодарю, друг мой, – ответил он после небольшой паузы. – Я давно не спал так хорошо. Эта музыка так хорошо знакома мне, но кто ее играет?

– У меня большое собрание партитур, и удивительно, что мой возлюбленный выбрал именно эту. Он играет каждый день по несколько часов, искренне считая, что если не станет этого делать, то пальцы перестанут слушаться.

Себастьян приступил к еде, а потом подозвал прислугу и велел отнести чай в Музыкальный зал, ведь ему доложили, что Люмьер отказался от завтрака, а прошлый месяц для обоих прошёл неважно – Виктор сильно болел, как обычно, простудившись, и Эрсан пытался проявить заботу.

– Она напоминает мне о давно ушедших временах. – Венсан чуть улыбнулся. – Тогда я не расставался с кистью и жил в маленькой комнатке на Монмартре.

– Едва ли возможно забыть такое. Неужели для вас и правда так много значил подобный опыт, что вы покинули дом и стали жить, как обычный горожанин? Далеко не каждый может отказаться от роскоши и комфорта в угоду своему искусству, и, честно говоря, пускай сперва я не был настроен к вам благосклонно как к человеку, но как художник вы мне действительно пришлись по душе. – Себастьян пригубил вина из бокала. – Что для вас было самое ценное в том опыте? Хотели бы вы вернуться вновь в то время?

Венсан сделал глоток из кофейной чашки и, облизнув губы, повернулся так, чтобы их взгляды с Себастьяном не пересекались. Ему вдруг стало очень некомфортно от взгляда ярко голубых глаз Эрсана.

– Ваш заказ буквально спас мою жизнь той весной. – Пальцы де ла Круа нервно перебирали тугие кудри. – Больше всего я скучаю по самому процессу. Как же я любил выйти на рассвете и просто рисовать улицы Парижа! В час, когда первые лучи солнца освещают все вокруг мягким золотым светом мир, город преображался и сам становился похож на произведение искусства. – Он мечтательно улыбнулся и взял в руки серебряную вилку. Ему совсем не хотелось есть. – Однажды я писал портрет молодого человека в образе древнегреческого божества. Вы видели этот портрет у меня в мастерской. В тот момент на меня снизошло божественное откровение. Столь сокровенен был тот момент.

– Да, едва ли я могу забыть его, – Себастьян кивнул. – Портрет был прекрасен, как и человек на нем. Как я помню, вы писали Диониса? В моем личном представлении это божество молодое, поистине красивое, совращающее одним лишь взглядом и улыбкой, хотя многие ответят вам, что ему впору быть уродливым и совершенно не таким привлекательным, как его изобразили вы. – Себастьян внимательно смотрел за выражением лица Венсана, подмечая для себя, что возвращение в столь давние воспоминания его скорее радовали, нежели вызывали тоску. Тихо радовали, молчаливо. – Вы сказали, что портрет ни в коем случае не продается. Ваше решение неизменно? – Эрсан улыбнулся, словно бы это была мимолетная шутка, но потом добавил: – Любые деньги.

– Вам он действительно очень понравился? – с улыбкой спросил Венсан.

Себастьян на некоторое время замолчал и даже опустил глаза, но потом ответил:

– Человек, изображенный на портрете, напомнил мне кое-кого важного для меня.

– Это интересно, – произнес Венсан, кратко посмотрев на собеседника. – Но, боюсь, мой ответ останется прежним. Изображенный на портрете очень дорог мне, но, возможно, я смог бы повторить его для вас?

– Увы, не приемлю копий. Лишь оригинал. – Себастьян усмехнулся. – Но благодарю вас за предложение, Венсан. Если бы я хотел копию, я бы не предлагал вам несколько раз купить именно этот портрет. – Эрсан приступил к десерту. – Расскажите мне про Виктора Люмьера. Почему именно он? Танцовщик из театра. Я знал Ива Люмьера. – Эрсан взял в руки ножку бокала, покручивая почти пустой сосуд в пальцах. Выдержав паузу, он добавил: – Должно быть, он его сын.

– Вы знали его отца? Как тесен мир. – Венсан обхватил себя руками так, как будто ему вдруг стало очень холодно, а затем чуть наклонил голову на бок и тихо заговорил. – Я впервые повстречал его в театре, куда я пришел делать зарисовки для той серии, которую вы заказали. Меня поразила его красота и та необычайная энергия, исходившая от него. И я предложил написать его портрет. Пока он позировал мы много разговаривали, и этот человек заставил меня взглянуть на многие вещи совершенно по-новому. Я даже на секунду усомнился в истинности моей веры. Так он был убедителен! Я никогда не встречал человека подобного Виктору. – Произнеся его имя, Венсан вздрогнул и его пальцы впились в плоть со всей силой, живущей в его изможденном хрупком теле. – Мой друг, я полюбил его в тот момент, когда сделал первый мазок кистью.

– Композитор и художник, танцовщик и маркиз, – Себастьян понимающе кивнул. – Трагичная история. Хотя, должен признать, красивая. В духе самых прекрасных постановок и книг. – Эрсан прищурился, смотря на Венсана, начавшего уходить в себя и чуть усмехнулся. – Неужели Виктора Люмьера вы любите больше Бога, раз даже несмотря на его неверные слова, вы не отреклись от чувств к этому человеку?

Венсан долго молчал, застыв в неестественной сгорбленной позе, а потом твердо ответил.

– Для меня он и есть Бог.

– Но вы говорили, что он мертв. Разве Бог – смертен?

Венсан покачал головой.

– Виктор Люмьер мертв. Теперь Бог живет в ком-то другом. Он отвернулся от меня, и мне не дано больше его найти.

– А что если Люмьер жив? Думаю, Париж бы заметил его смерть. Вы никогда не думали о том, что он вас не любил?

Венсан со злостью уставился на Себастьяна.

– Как вы смеете такое говорить?

Себастьян поднял вверх раскрытую правую ладонь и внимательно посмотрел на Венсана в ответ.

– Я лишь спрашиваю, а не утверждаю, делая выводов.

– Он любил меня. Я знаю это, ибо так сказал мне Бог, – ответил Венсан и погрузился в молчание всем видом показывая, что больше не хочет говорить на эту тему.

Из соседней комнаты доносились звуки какой-то печальной, совсем не восторженной, но напоминающей скорее стук капель дождя по стеклу мелодии. Себастьян отметил, что Виктор был скорее всего чем-то расстроен, но даже и мысли не мог допустить, что Люмьер что-то чувствовал или знал. Венсан тем временем находился где-то совсем далеко в своих мыслях. Он вспоминал первый раз, когда увидел Люмьера на сцене и как Обер провел его за кулисы в тот вечер. Пальцы все сильнее сжимали плоть, оставляя под собой кровоподтеки, а в голове вдруг заиграла та самая мазурка.

«Ты все потерял,» – произнес голос.

Музыка закончилась неожиданно, словно пианист резко остановился, не захотев вновь коснуться клавиш. Себастьяну это не понравилось, но он даже не подал виду, а потом махнул слуге рукой, чтобы тот выполнил прихоть Виктора, которая придет тому в голову, а сам еще некоторое время смотрел на Венсана, который был уже за пределами реальности без любопытства, но скорее с удовлетворением.

Виктор молча сидел за роялем и думал. Пальцы сами наигрывали что-то спокойное и ненавязчивое, пока мысли обращались к весне идущего на убыль года. Он думал о Венсане и о последнем утре, когда видел его таким, почти что, каким когда-то узнал.

Это было солнечное и чистое утро, над Парижем плыли облака, но мягко и приятно скрывали от ярких лучей, грозящихся не только поцеловать кожу, но и навлечь дурное самочувствие. Люмьер должен был в отправиться в Руан десятичасовым поездом, чтобы навестить мать, которую не видел так давно, и сбежать от неприятных мыслей об измене и о том, что, вероятно, навсегда потерял Венсана. Виктор переживал, опустошенный и уставший, а потому заснул и пропустил время, когда ему пришлось бы вставать, чтобы успеть.

Около одиннадцати он встал и собрался, стараясь лишний раз ни о чем не думать. Безусловно, у него не получалось, и все мысли возвращались к тому, что он изменил Себастьяну далеко не раз, обманывал его все это время, и что через час Венсан станет чьим-то законным мужем. Виктор запомнил ее имя, но даже не удосуживался поминать женщину в своих мыслях как следует. Следующий поезд отправлялся до Руана в час дня, и он решил позавтракать в отеле, а потом пешком отправиться до вокзала Сен-Лазар, до которого было полчаса пути. Люмьер завтракал без аппетита, и вскоре закончил свой первый и абсолютно лишний прием пищи чашкой чая и папиросой Венсана. Виктор как никогда пожалел, что оставил эту привычку в том году, когда получил свою травму.

Париж был прекрасен в солнечном свете, в аромате листвы и весны, в своих звуках и музыке фонтанов, говоре горожан. Виктор шел по набережной и думал о том, что все было неправильно, но совершенно закономерно. Чувство усталости, которое на него навалилось, было слишком сильным, чтобы Люмьер мог с ним справиться. Все сперва казавшееся чрезмерным, теперь утратило былые краски и стало обыденным, простым, как если бы ты вышел с яркого театрального представления в вечер, ничем не отличавшийся от любого другого. Виктор, который даже не ненавидел себя, который скорее ничего не чувствовал, дошел до Опера Гарнье, от которой было рукой подать до последней цели. Он подошел к ней ближе и присел на ступени. Народу, на удивление, было не так много, а потому на ступенях он сидел один, смотря на проспект Оперы. Виктор думал о том, чтобы что-то сыграть прямо там, на месте, но чувствовал такую слабость во всем теле, что сомневался, что сможет удержать даже невесомый смычок. За двадцать минут до отправления поезда, когда он уже знал, что Венсан, должно быть, соединил себя узами брака с Адель де Бонн, Люмьер встал и, задержав взгляд на фасаде театра, отправился на вокзал, желая только одного – обнять свою мать и не говорить ни слова, зная, что она все поймет и так.

Но Виктор не доехал до Руана. Стоило ему только зайти на вокзал, чтобы купить билет в кассе, ему на плечо опустилась чужая тяжелая рука, и Люмьер понял, что что-то пошло не так. Это был один из слуг в их доме, точнее, в доме Себастьяна. Сперва Виктор не понял, что произошло, но потом, когда перед ним поставили факт, что в этот день он не уедет домой, поскольку Себастьян Эрсан желает видеть его незамедлительно и срочно, он начал догадываться. Виктор принял как данность, что его поведение было известно Себастьяну, и он сел в экипаж, хоть и с тяжелым сердцем, чтобы направиться обратно. На встречу теперь уже с человеком, который знал, что его предали.

– Я был сегодня на свадьбе маркиза де ла Круа, – мягко начал Эрсан. – Бедный мальчик! Он совсем запутался. Все время твердил о грехе и как любит и уважает свою невесту. Он даже поведал в красках о своих планах на первую брачную ночь. Никогда не слышал о молодом человеке с такой изощренной фантазией.

Виктор смотрел на Себастьяна с некоторым сомнением.

– Юн… Юноши романтизируют секс. Первую брачную ночь – дамы. Это не удивительно.

У Люмьера слова застревали в горле. Он не понимал, зачем Себастьян говорил ему все это, но догадывался. Точнее, хотел бы не знать, но увы.

– Впрочем он всегда был не таким как все. Сын герцога де ла Круа, одного из самых влиятельных людей в нашей стране, вообразил себя простым художником и держал себя на воде и хлебе, – Эрсан внимательно смотрел на Виктора. – Говорят его видели спорящим с самим собой на улицах Парижа. Надеюсь, жена его сможет образумить.

Виктор вздохнул и опустил глаза.

– Перестань, Себастьян. Глупо было мне полагать, что ты не узнаешь. – Он почувствовал слабость в ногах и присел в кресло. – Я ведь поэтому сейчас здесь, а не дома.

Себастьян долго смотрел на него, а затем тихо произнес.

– Он совсем потерял контроль над собой на церемонии. Кричал, что всюду кровь и клялся в верности своей жене. Потребовалась помощь четырех мужчин, чтобы успокоить его. Думаю, об этом будет еще долго вспоминать весь Париж.

Виктор закрыл лицо руками, но потом с силой запустил их в волосы, но спустя несколько мгновений обессиленно опустил их обратно, поднимая затравленный взгляд на Эрсана.

– Скажи еще что-нибудь, – его голос словно звучал незнакомо, – сделай мне еще больнее. Я, признаю, заслужил.

– Он кричал о том, что ты, мой дорогой Виктор, буквально утопил его в скверне.

Глаза Эрсана недобро блестели. Виктор почувствовал, как сердце забилось в груди так часто и сильно, что застучало даже в горле. Он весь сошел с лица, руки сами собой потянулись к розарию на шее, но так и остались в движении.

– Для тех, кого земная плоть звала, – Люмьер прикрыл глаза, – кто предал разум власти вожделений¹, – закончил Виктор шепотом. Он усмехнулся, горько и даже отчаянно. Себастьян добился своего. Виктор нездорово улыбнулся.

– Не лучшего любовника ты себе выбрал. Его место в лечебнице для душевнобольных, – с презрением произнес Эрсан.

– У него она хотя бы есть.

Виктор почувствовал невыносимую усталость.

– Сомневаюсь, что после церемонии она у него осталась.

Виктор какое-то время молчал. Ему показалось, что вечность, но это было совсем не так. А потом он произнес:

– Я должен попросить у тебя прощения.

Себастьян коснулся его щеки и кивнул в знак того, что готов слушать. Люмьер поднялся из кресла и подошел к Себастьяну.

– Я знаю, что не должен был так поступать. Но поступил. И за это мне стыдно. Стыдно, как ни за что в моей жизни. – Виктор чувствовал, слыша себя, что это звучит, как полная чушь. – Я предал твое доверие. Я так виноват перед тобой.

Он с таким сожалением посмотрел в лицо Себастьяна. Виктору сделалось и дурно и тошно. Все, что он переживал за это время, нахлынуло волной. Себастьян некоторое время молчал глядя на него, а затем, приблизившись, прижал его к себе.

– Не шути со мной, Виктор, – прошептал он ему на ухо. – Даже у моего терпения есть предел.

Виктор обнял его, прижавшись щекой к плечу.

– Прости меня, пожалуйста, прости.

Он закрыл глаза, чувствуя, что плачет. Впервые за столько лет. Люмьер не смог больше выносить ни горечь утраты, уже, вероятно, бесповоротной, ни муки совести, ни самого себя. Эрсан почти с нежностью поцеловал его в макушку.

– У всего есть своя цена и ты должен будешь заплатить за то что натворил.

– И насколько она высока? Смогу ли, – Виктор сказал неуверенно, не поднимая головы, чтобы его очередная слабость не была столь заметна.

– Ты меня очень разочаровал, Виктор. Я подумаю, как лучше поступить. – Виктор чувствовал себя так, словно был готов принять даже смертную казнь. Он отпустил Себастьяна и кивнул. – Было бы лучше, если бы ты мне сам все рассказал.– Он покачал головой. – А теперь оставь меня. Я хочу побыть один и все обдумать должным образом.

– Да, конечно.

Виктор вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. В голове зазвучала музыка, то тревожная, то медленная и печальная, но даже ее звучание вызывало тошноту, и он не хотел ее записывать. Ни единой ноты. Не в тот день.

Венсан возвратился домой в глубокой задумчивости. Уже в экипаже он вновь начал слышать голоса. Но в этот раз что-то было не так. Один из голосов вовсе не проклинал его и не говорил о каре, которая должна была постигнуть род человеческий. Он лишь призывал вспомнить. Вот только Венсан никак не мог понять, что именно. От этого у него разболелась голова и он решил по старой памяти воспользоваться лекарством, которое всегда ему помогало раньше – рисованием.

Поднявшись в свои покои, он успешно миновал встречу с женой и родителями, которые незадолго до его возвращения отправились на прогулку. Установив мольберт, он любовно провел пальцами по чистому холсту, который еще было необходимо тщательно подготовить. После свадьбы он принял решение попрощаться со своей старой студией. Он едва ли её посещал, а когда все же приходил, никак не мог сосредоточиться на рисовании. А после смерти Виктора она и вовсе стала ему ненавистна. Перевозка картин заняла несколько дней. Многие картины удалось продать уже под настоящим именем. Его высокое положение и слухи, ходящие вокруг его персоны, мгновенно привлекли покупателей. Когда кто-то упоминал его старый псевдоним, Венсану становилось практически физически плохо.

Выполняя привычные движения, де ла Круа вдруг подумал о Викторе. С болью в сердце он осознал, что начал забывать его черты лица. Он попытался вспомнить его голос, но и здесь потерпел фиаско. Запустив пальцы в волосы, он издал стон, полный боли.

– Я предал тебя, Виктор, – сокрушенно прошептал он и почувствовал, как его глаза увлажнились.

Сев на пол, он неожиданно подумал о том, как начиналось их знакомство. Воспоминания были настолько яркими и сильными, что он почувствовал боль в груди. Венсан испытывал агонию. Он сжал руки в кулаки, тяжело и надрывно всхлипнув, и постарался взять себя в руки, но воспоминания уже уносили его в теплое весеннее утро 1875 года.

Виктор сидел на крыше, все время сетуя на то, что он скоро упадет и обязательно что-нибудь себе сломает, но при этом, широко расставив ноги, он держал спину прямо и наигрывал на скрипке что-то новое.

– Через три часа меня уже будут искать. – Он опустил инструмент и посмотрел на Венсана. – Но столько, сколько возможно, я побуду с тобой. Но потом ложись спать! – Люмьер строго посмотрел на художника. И улыбнулся.

– Мне нужно работать над срочным заказом, – удрученно ответил Венсан, опуская глаза. Он улыбнулся, немного помолчав, и лукаво посмотрел на Виктора. – Я буду думать о тебе. Пусть эти мысли меня взбодрят. Ты умеешь оставить неизгладимое впечатление.

– Ты успеешь закончить свой срочный заказ, и сделаешь его намного лучше, чем если ты будешь совсем уставший и заснешь за столом. Я знаю о чем говорю, Венс. – Виктор опустил смычок и взял его в другую руку, чтобы второй обнять Дюплесси. – Усталость еще никого не делала деятельным! – Он мягко поцеловал его в висок.

– Это будет нечестным по отношению к тебе. Я буду спать, а тебе придется танцевать весь день. Я не могу этого допустить.

– Я не могу допустить того, чтобы ты чувствовал себя неважно. – Люмьер убрал скрипку в футляр до необходимости, а потом внимательно посмотрел на Венсана. – Что мне сделать, чтобы ты меня послушал?

– Поцелуй меня, – с улыбкой ответил художник и нежно провел кончиками пальцев по его щеке.

Поцелуй Виктора был неспешным, мягким и очень нежным. Как лилово-золотистый рассвет, раскрашивающий Париж в пастельные тона.

Наваждение пропало столь же быстро, как возникло. Прошло совсем немного времени, хотя казалось, что прошла целая вечность. Венсан рассеяно огляделся, как-будто пытаясь найти отголоски чудной картины из прошлого в своих покоях, и его взгляд застыл на портрете Виктора. Сделав несколько шагов вперед, Венсан неловко застыл с кистью в руке, водя ей по воздуху, вспоминая линии, которые когда-то были ему знакомы.

Спустя некоторое время он вернулся к холсту и сделал несколько неуверенных движений. Он чувствовал, что что-то было не так. Проделав еще несколько движений, он решительно замотал головой. Линии показались ему странными, но он продолжил работу. Спустя полчаса он отложил кисть и посмотрел на результат своей работы. Все было неправильным. Искаженным. Оскверненным. Он услышал, бросив безумный взгляд на портрет Виктора, как голоса начали смеяться над ним. Приложив ладони к ушам, он с силой замотал головой, но звуки лишь усиливались.