Текст книги "Гимн Красоте (СИ)"
Автор книги: Catherine Lumiere
Жанры:
Исторические любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)
Когда они ступили на платформу, Люмьер стал взглядом искать мать – она собиралась встретить их. И спустя несколько минут его губы расплылись в широкой улыбке и он воскликнул:
– Мама! – И столько было счастья в этом голосе.
Мадам Люмьер обернулась и буквально в несколько мгновений преодолела разделявшее их расстояние.
– Виктор! – Она обняла поставившего на пол сумки Люмьера. – Наконец.
– Я бесконечно скучал. – Он улыбался, крепко обнимая мать в ответ.
– Я рада, что ты приехал.
– О!
Виктор обернулся, чтобы взять Венсана за руку и потянуть чуть на себя, чтобы тот не стоял столбом и не начинал стесняться.
– Познакомься, это Венсан Дюплесси. Я тебе о нем писал.
– Рада! – Мадам Люмьер улыбнулась и ему, – познакомиться с вами. Виктор много писал о вас, и много хорошего.
– Взаимно, мадам Люмьер. – Венсан кивнул и сдержанно, при этом несколько смущенно улыбнувшись.
Элизабет Люмьер представляла собой очень хрупкую и миловидную женщину с длинными кудрявыми волосами и огромными светлыми глазами. У нее было лицо двадцатилетней девушки, как и фигура, но в то же самое время взгляд излучал всепонимание и всеприятие. Не было ни малейших сомнений в том, что она прекрасно знала, что Венсан не был для Виктора обычным другом. Впрочем, у Люмьера вовсе не было «обычных» друзей.
Они вышли с вокзала, чтобы сперва отправиться домой, где все было готово к обеду, а потом прогуляться. Люмьер, завидев неловкость Венсана, поцеловал его в щеку, выждав момент, пока никто их не заметит, и сказал:
– Не смущайся так сильно. Хотя, признаю, тебе к лицу.
Руан являлся исторической столицей Нормандии – региона на северо-западе Франции. Город располагался на правом берегу Сены. В войне 1870-го года был оккупирован прусскими войсками, впрочем, знаменит во все времена он был тем, что во время Столетней войны в 1419 году Руаном завладели англичане, а в 1430 в одной из башен Руанского замка была заключена Жанна д’Арк. А 30-го мая 1431 она была сожжена на Старорыночной площади.
Взяв экипаж от вокзала, они направились домой. Мать Виктора жила недалеко от Руанского собора. Мари-Анри Бейль, известный писатель Стендаль, называл этот город «Афинами готического стиля». Руанский собор являлся одним из самых ярких экземпляров и примеров нормандской готики. Собор прославился своими изысканными витражами и фасадными скульптурами. В нем был похоронен Ричард Львиное Сердце, который завещал предать вечности в нем свое сердце « в память о любви к Нормандии». Правда, еще множество других герцогов Нормандии нашли упокоение в могилах Нотр-Дам.
Дом месье и мадам Люмьер располагался на улице Грос-Орлож, где находились самые известные городские часы, которые символизировали могущество Руана. Отец Виктора был действительно известным скрипачом, а потому дом после Ива Люмьера остался достойный, но, когда Виктор был совсем маленький, а его отца не стало, времена были не самые простые. Теперь же Люмьер неплохо мог позволить себе содержать мать, отчего она могла достойно одеваться и не имела особых материальных трудностей. Более того, после последней премьеры Виктор надолго ее обеспечил.
Когда они добрались до дома, Виктор заплатил за экипаж и взял вещи, чтобы наконец-то сгрузить свою ношу в прихожей, пообещав все отнести на второй этаж чуть позже. Мадам Люмьер предложила легкий обед, состоящий из овощного супа, белого домашнего хлеба и чая. Виктор с удовольствием согласился и уговорил на обед Венсана.
Переступив порог дома, Венсан почувствовал, как стеснение постепенно отступает. По дороге он все время думал о том, каким же будет этот визит и боялся вообразить какое впечатление может произвести на мадам Люмьер. Еще на подъезде к Руану у него начали трястись руки. Хотя он старался и не показывать своего волнения Виктору, все же от его глаз не могло скрыться его необычное напряжение.
Очутившись внутри, художник обратил внимание на обстановку дома. Мебель была выполнена из дорогого сорта дерева, а на стене в гостиной висел портрет красивого мужчины лет тридцати с небольшим. Он был так похож на Виктора, что Дюплесси невольно вздрогнул. Несомненно, перед ним был Ив Люмьер, отец Виктора. Как же они были похожи! Чувствуя неловкость от внезапно возникшей паузы, он повернулся к хозяйке дома.
Люмьер, когда мать уже отошла на кухню, обнял Венсана за плечи и произнес, широко улыбнувшись:
– Чувствуй себя, как дома, мое прекрасное благородие.
– Мальчики, идите обедать.
Голос мадам Люмьер раздался со стороны кухни.
– Пойдем. – Виктор, широко улыбаясь, повел возлюбленного за собой.
Когда они оказались на кухне, Виктор стал помогать матери расставлять тарелки, попросив ее присесть, равно как и своего художника.
– Если вы не против, – начал Венсан обращаясь к Элизабет, чувствуя, что щеки начинают пылать, – я бы хотел нарисовать ваш портрет в знак благодарности за гостеприимство.
Мадам Люмьер, немного смутившись кивнула, а Виктор, как заметил Венсан, кивнул одобрительно.
– Я слышал много удивительных историй о достопримечательностях вашего города и мне не терпится увидеть их все.
Проснувшись на рассвете, Венсан некоторое время просто смотрел на спящего Виктора, не желая тревожить его сон. Он чувствовал себя отдохнувшим и счастливым. Здесь, вдали от городской суеты, он чувствовал себя, словно рожденным заново. Немного полежав, художник поднялся на ноги и достал из папки, которую привез с собой, несколько чистых листов и остро заточенный карандаш. Он помнил об обещании, данном месье Бертрану, и решил, что вполне сможет завершить за это утро несколько эскизов. Сосредоточенно водя карандашом по шершавой поверхности бумаги, он не сразу понял, что вместо декораций к опере «Троянцы» рисует спящего.
Ему нравилось рисовать Виктора. Он сам не мог объяснить себе почему, хотя казалось, что за последние недели он выучил уже каждую линию. Каждый раз он находил в нем совершенно новые черты. Через рисунки он мог показать всю свою любовь и не быть осужденным или непонятым. Отношения, сложившиеся между ним и танцовщиком, пугали. Еще никогда раньше он не встречал в своей жизни человека, способного вызвать столь сильную бурю в его душе. Венсан понимал, что они в корне неправильны и противоречат всем его убеждениям, но вместе с тем боялся их потерять.
После завтрака они отправились на прогулку. Город настолько заворожил Венсана, что ему хотелось останавливаться буквально у каждого здания и рисовать. Виктору пришлось проявить недюжинное терпение и упорство, чтобы их прогулка не растянулась на весь день. Правда, несмотря на все уговоры, на площади у собора они провели не менее часа. Стройные готические линии произвели на него неизгладимое впечатление. Он долго смотрел на фасад, стараясь запомнить каждую деталь, а затем схватился за карандаш, забыв обо всем на свете. Должно быть, Венсан сильно утомил Виктора, потому что, когда он, наконец, закончил рисовать, тот выглядел уставшим.
Вернувшись домой, Венсан разложил все сделанные за день зарисовки на полу комнаты и внимательно их изучил. По возвращению в Париж ему хотелось написать целую серию картин, посвященных Руану. Конечно, ему бы хотелось рисовать с натуры, но времени было слишком мало. Дав себе обещание, что при первой представившейся возможности он обязательно вернется, художник сделал несколько пометок в своей записной книжке.
Виктор был занят разговором с матерью. Художник сел на кровать и окинул комнату задумчивым взглядом. Отчего-то в голову пришли строчки из письма, которое показал ему Виктор в поезде. Чувства, испытанные при прочтении, ему вовсе не понравились. Почему танцовщик терпит к себе такое отношение? Как может этот гнусный тип даже мечтать о нем? Но вместе с тем в его голове появилась и другая опасная мысль. А что, если Виктор в тайне желает этого? Венсан вдруг понял, что если это так, то он решительно ничего не может сделать. Он знал, что его чувство к Виктору подлинно, но также он твердо знал, что не сможет пойти против своих убеждений.
– Я все думаю про то письмо, которое ты мне показал. – Венсан встал позади Виктора.
– И что надумал? – Люмьер обернулся, вопросительно глядя на Венсана. Он по привычке вздернул левую бровь.
– Тебя интересуют подобные предложения? Тебе этого хочется? Со мной?
– Подобные предложения от людей, которых я не знаю, – нет. Да, мне этого хочется. С тобой.
– Ты бы хотел заняться с ним любовью?
Виктор посмотрел на Венсана такими глазами, словно не то, что впервые увидел, а как если бы у него вместо кудрей вдруг явились змеи Горгоны.
– Венсан… С чего такие вопросы?
Венсан закусил губу.
– Я подумал, что у тебя должны быть некоторые потребности. И, возможно, тебе бы хотелось этого от меня.
– Но спросил ты совсем иное. Собираюсь ли я заниматься сексом с человеком, который пишет мне письма.
– Я подумал, что он бы точно был гораздо более умелым, чем я.
– Венсан, давай рассуждать логически. Для начала, я состою в отношениях с тобой. И только с тобой. А ложиться в постель к человеку, который может оказаться умалишенным – кто в здравом уме пишет письма три года подряд, совсем не целомудренного содержания? – и вообще неизвестно кем, как минимум, опасно. И я не говорю уже о том, что это измена, и не вписывается в мои принципы и ценности.
– Я знаю, мой вопрос был глупым. Однако я не могу не переживать на тему того, что мои взгляды могут тебя ранить.
– Знаешь, я представляю, насколько своеобразными могут быть отношения с ревностным католиком. Душа моя, обойдемся без религиозного пожара сомнений и без ревности, хорошо? Я ведь не давал повода в себе усомниться.
– Конечно, не давал, – согласился Венсан. – Прости меня за то, что начал этот разговор.
– Если тебе было важно это сказать, ты должен был сказать. – Виктор притянул его к себе. – Обними меня, и не беспокойся.
Венсан послушно сомкнул руки на его шее.
Люмьер обнял Венсана за талию. Иногда Венсан, конечно, поражал его своими умозаключениями, но даже в такие моменты Виктор не мог перестать испытывать к нему невозможную нежность.
Ночь опустилась на Руан, казалось, раньше, чем на Париж. К полуночи они уже были в комнате Виктора, где стояла кровать на двоих, небольшой письменный стол, стеллаж с книгами и одинокий пюпитр у окна. Вещи были давно разложены – Виктор позаботился об этом заранее, пока Венсан о чем-то разговаривал с его матерью. Решено было отойти ко сну около часа ночи, чтобы встать рано утром и отправиться на осмотр достопримечательностей города, коих было не много, но они все-таки были.
Пока Венсан переодевался, Виктор сидел на стуле у стола, безотрывно смотря на того, чем немало смущал. Несмотря на то, что больше недели они прожили в одной квартире и каждую ночь вместе ложились спать, все равно их отношениям был лишь месяц, и легкое стеснение все еще присутствовало, хотя Виктор и вовсе предстал перед Венсаном обнаженным в первый день близкого знакомства. Показалось, что прошла целая вечность с того дня. Целая жизнь.
Люмьер ощущал однозначный и очень явственный отклик тела. Он сложил руки на груди, с укоризной глядя на себя самого, но потом все-таки поднял взгляд и сказал:
– Венсан.
Чем заставил его замереть с расстегнутой рубашкой. Виктор поднялся и подошел к нему. Люмьер привлек художника для поцелуя, накрывая ладонью его шею и обнимая за пояс. В последний раз настолько острое желание он испытал за роялем, когда произошел их второй поцелуй и он обласкал ключицу Венсана.
Его рука опустилась с шеи, поглаживая ключицу, и вслед за ладонью он стал мягко, но при этом чувственно, целовать его кожу. Виктор притеснил его ближе, а потому Венсан мог почувствовать, что побудило Люмьера к подобным неожиданным действиям.
Виктор снял рубашку с плеч Венсана, целуя и их, закрыв глаза и поглаживая ладонью его грудь. Пальцы Люмьера были прохладными, а тело его художника – до невозможного теплым.
– Я не зайду дальше, чем ты сам мне позволишь. – Люмьер сказал ему тихо, касаясь щекой щеки. – Ты можешь остановить меня в любой момент.
Люмьер потянул его за собой на постель, устраиваясь на подушках, чтобы Венсан был от него сбоку и Виктор мог до него дотянуться. Его руки гладили лицо Дюплесси и шею, спускаясь на грудь, пока Люмьер касался губами его рта, ласкал его языком или совсем невесомо прижимался. Он расстегнул рубашку, оказываясь в равноправном положении с художником.
Внизу было так горячо и болезненно, что Люмьер расстегнул брюки, запуская руку под ткань и накрывая себя ладонью. Он тихо выдохнул и прижался лбом к солнечному сплетению Венсана.
Венсан опустил глаза и закусил губу – как всегда делал в те моменты, когда был чем-то удручен.
– Мне кажется это неправильным. Это ведь мой первый раз.
– Венс, – Виктор погладил его по щеке. – Я понимаю. Мы можем не заходить далеко.
– Можем? – Он удивлённо поднял бровь.
– Так, как ты захочешь, – Люмьер сделал паузу, а потом добавил: – Я могу сделать это сам.
– Я не понимаю. Что ты имеешь ввиду?
– Приласкать себя. – Виктор поцеловал его плечо. – Если ты не готов.
– Ты не будешь считать меня трусом?
– Нет, не буду, – Люмьер взял его лицо в свои руки. – Того, что ты со мной, уже достаточно, чтобы я не стал считать тебя трусом.
Венсан улыбнулся и притянув к себе Виктора запечатлел на его губах поцелуй.
– Спасибо.
– Но я попрошу тебя только об одном.
– Все что угодно.
– Целуй меня, пока я это делаю. Хорошо?
Венсан послушно кивнул.
Виктор не чувствовал ни стеснения, ни неловкости, но какое-то особое ощущение интимности все же присутствовало, которое он не испытывал очень давно. Впрочем, так же давно он ни с кем не был. Да и никого из своих прежних любовников и любовниц он не любил, и надолго в его жизни они не задерживались. И музыку он им не посвящал.
Люмьер лег на постель, избавившись от брюк, но оставив рубашку, пусть и расстегнутую – так ему было приятнее. Ведь он и так был наг душой и чаяниями перед Венсаном.
Виктор притянул его к себе, погладил щеку ладонью и поцеловал, и этот поцелуй был куда более чувственный, в то время как Люмьер вновь накрыл себя ладонью, начиная медленно и неспешно ласкать. Им некуда было спешить. Не здесь и не сейчас.
Венсан смотрел на него с удивлением и смущением. Ему хотелось сделать Виктору приятное, но он был не уверен, что поступает правильно. Его сердце отчаянно забилось, но он решил не обращать внимания. Художник целовал Виктора так нежно и страстно, как никогда раньше.
Люмьер запустил пальцы в волосы Дюплесси, отвечая на поцелуй, не отрываясь, чтобы вздохнуть. Виктор понимал все, а потому и не требовал, не мог себе позволить преступить столь тонкую грань. Это не могло продолжаться долго, ведь Виктор был достаточно сильно возбужден, отчего его тело было напряжено, а пальцы вцеплялись в кудри Венсана иной раз до легкой боли. Виктор оторвался от поцелуя, чтобы только попросить:
– Я бы хотел, чтобы ты хотя бы прикоснулся ко мне, – его дыхание было неровным, а голос тихим, но звучал ниже и даже вкрадчивее.
Венсан сделал глубокий вдох и принялся ласкать Виктора, чувствуя как его тело напрягается и тяжелеет под его пальцами. Он чувствовал себя неопытным мальчишкой, но был готов поклясться что все что происходило между ними было очень приятно.
Виктор накрыл его руку своей, сжимая пальцы сильнее. И пусть ласкали сейчас его, он не мог не целовать Венсана в шею, оглаживать руками его плечи и грудь, уделяя особое внимание ключице и ребрам. Люмьеру нравилось запускать пальцы в его волосы и заставлять Дюплесси запрокидывать голову, пока его язык проходился по коже, все еще хранящей аромат его парфюма. Виктор вздохнул, в это же самое время выгибаясь под художником.
Венсану казалось будто он грезит наяву. Все казалось таким нереальным и далеким. Он продолжал ласкать Виктора и чувствовал как они приближаются к пику.
Все закончилось быстро, но ярко. Виктор задрожал и застонал, но тихо и словно бы скромно, чтобы не нарушать тишину их уединенности. Он обнял Венсана, укладывая его на себя, и замирая так на несколько мгновений, чтобы перевести дыхание, прикрыв глаза.
– Тебе понравилось? – спросил Венсан с придыханием.
– Да, – Виктор ответил ему не менее сбивчиво. – Очень. – Он заправил прядь волос за ухо Венсана. – Я счастлив с тобой.
Он не решился сказать другое, но они оба понимали, что Люмьер имел ввиду.
Поднявшись с кровати, Венсан обошел комнату и устроился в уютном кресле, где мог полностью созерцать Виктора. Он знал, что рано или поздно это должно было произойти, но не мог и представить, что это будет так волнующе. Ему хотелось поговорить о только что случившемся с Виктором, но он не знал как лучше начать. Все мысли смешались в голове. Он винил себя за слабость и трусость, но понимал, что иначе поступить не мог. Виктор едва ли поймет его страхи, а сам Венсан не знал как лучше об этом сказать. Виктор лежал несколько минут, но потом поднялся и сам. Он избавился от рубашки и взял в шкафу полотенце, чтобы отправиться в ванную.
– Ложись спать, уже достаточно поздно.
Виктор больше не стал акцентировать внимание на том, что произошло, почему-то чувствуя, что это было ошибкой. Да и то, что Дюплесси ничего ему не ответил на последние слова, немного обижало. С Венсаном в подобных вопросах было непросто.
– Я приду чуть позже. Не дожидайся меня.
Венсан хотел было ему ответить, но не смог вымолвить ни слова. Бросив беспомощный взгляд на Виктора, он медленно кивнул и принялся раздеваться. Решив, что на следующее утро он обязательно поговорит с Виктором, Венсан лег в кровать и постарался уснуть как можно скорее.
Виктор встал ни свет ни заря. И Венсан, и мать еще спали, а потому он бесшумно поднялся, накрыл Дюплесси одеялом по шею, чтобы тот не замерз. В доме было прохладно, несмотря на уже разыгравшуюся весну.
Люмьер умылся и привел себя в порядок, одевшись в белую рубашку и черные брюки с пиджаком. Он не был особым любителем ярких красок и предпочитал классику. Шарф с магнолиями он оставил висеть на вешалке, чтобы не затаскивать его лишний раз. Взглянув на себя в зеркало, Виктор взял в руки небольшой пузырек, в котором было ароматное масло, и, растерев его между ладонями, пропустил пальцы через кудри. Он уложил ставшие послушными пряди. Люмьер собирался, словно на свидание, но это был важный день. Он собирался на кладбище к своему отцу.
Кладбище Монюманталь располагалось в получасе пешего хода, так что добраться до него на экипаже занимало совсем мало времени. Погода была далеко не самой лучшей – тучи собирались, небо хмурилось, и дождь, начавшийся ночью и переставший к рассвету, грозил разразиться снова. Виктор взял с собой скрипку, а потому не считал возможным гулять по сырым улицам с инструментом. Взяв фиакр, он отправился в путь.
Отец был для него больше, чем человек, который дал ему жизнь. Он был символом чего-то важного, монументального. Ив Люмьер был для него олицетворением «настоящего мужчины», и, конечно, это понятие было крайне расплывчатым, но Виктор понимал его по-своему. Воля, несгибаемая и совершенно невероятная, любовь к своим близким и готовность сделать все для своей семьи и друзей, абсолютная преданность своему делу и своим моральным принципам и просто удивительный характер, который был многим не по душе, но абсолютное нежелание подстраиваться под кого-то были самыми яркими чертами его отца. Ив Люмьер всегда шел своим путем. Это восхищало.
Люмьер был похож на Ива внешне, хотя слово «похож» не могло передать того, насколько. У них было одно лицо. И только завиток кудрей достался Виктору от матери. Он хотел быть таким, как отец – сильным, волевым, преданным себе и своему делу. И иногда у него получалось прочувствовать это сполна. Конечно, Виктор понимал, что все воспоминания об отце – это плод детского восхищения и рассказы матери, но этот образ Ива был для него важен и ценен.
Элизабет Люмьер всегда говорила сыну, что он похож на отца. Не только внешне, но и качествами, и что в нем так мало от нее самой. Но это было не так.
Она вложила в него чуткость и нежность, в то время как Ив Люмьер был достаточно серьезным и сложным человеком, куда более нетерпимым к проступкам и людской глупости. Виктор был жестким в отношении чужой непорядочности и бесчестия, а на глупость закрывал глаза, понимая, что ничего с этим уже не поделать. Что у отца, что у сына был очень своеобразный характер.
Он добрался до кладбища, заплатил вознице и на некоторое время остановился перед воротами Монюменталь, чтобы успокоить мысли окончательно, ведь ему предстояло соприкоснуться с вечностью.
Виктор распахнул калитку и вошел. Его сразу же окружила тишина и запах дождя: прелой листвы, усыпавшей дорожки после сильнейшего ветра и влажности. Ноги вели его сами. Держа в руках скрипку и купленный по пути букет из белоснежных лилий, он поднимался к склепу, располагавшемуся вдали от всех остальных.
Он слушал тишину и шорохи листьев. На кладбище было пустынно и тихо. Виктору и вовсе казалось, что он был в полном одиночестве, но потом мелькнула мысль, что здесь он точно не был один. Сотни людей, которые нашли покой в этой земле, не могли никуда исчезнуть.
Он шел и шел, поднимаясь все выше по небольшим, но крутым лесенкам, по петляющим дорожкам, выстланным булыжником, скользким от дождя, пока перед ним не оказалось небольшое каменное сооружение. Виктор достал ключ и открыл крошечную чугунную створку, чтобы войти внутрь.
– Здравствуй, папа.
Виктор выбросил старые цветы и возложил к имени Ива Люмьера белоснежные лилии. Он провел ладонью по буквам его имени на камне и прикрыл глаза, смаргивая слезы.
Спустя несколько часов тишины, когда над кладбищем разошелся и вновь стих дождь, в заупокойной тишине Монюманталь на могиле известного скрипача зазвучала музыка.
Пока Виктора не было, мадам Люмьер занималась обедом – она готовила салат и булочки с корицей. Все остальное было готово еще со вчера, а потому она не стала придумывать что-то новое. Завидев спустившегося Венсана со второго этажа, она окликнула его и спросила:
– Не хотите чаю?
Элизабет улыбнулась, отложив баночку с сахаром, из которой хотела сдобрить мучную смесь.
– Правда, булочки пока только готовятся, но я могу предложить шоколад.
– С удовольствием! – Улыбнулся Венсан, садясь на краешек стула. В руках он держал лист плотной бумаги и карандаш. Как и обещал, он был полон решимости нарисовать портрет.
– Вы черный чай любите? Мне Виктор прислал фруктовые чаи, зеленые, а еще есть кофе. Он говорил, что кофе вы любите больше. – Элизабет распахнула шкафчик, где стояло множество разномастных пакетов с эмблемой того самого магазинчика неподалеку от Вандомской площади.
– Чай мне подойдет, благодарю. Не возражаете, если я сделаю несколько эскизов?
– Конечно, возражаю, месье Дюплесси. – Она усмехнулась. Точно, как это делал Виктор.
Она поднялась на небольшую скамеечку, чтобы достать пакет нового черного чая с верхней полки. Люмьер был выше матери на голову. Элизабет была достаточно миниатюрной женщиной.
Венсан склонился над листом и принялся работать быстрыми штрихами. Спустя несколько минут он робко произнес.
– Я очень благодарен вам и Виктору за оказанное радушие. И Руан просто прекрасен. Здесь необыкновенный свет.
– Рада знать, что так. – Элизабет все время улыбалась.
Она заварила чай в специальном фарфоровом заварнике и поставила его на стол, как и второй с горячей водой, а потом и две чашки. Достав из другого шкафчика шоколадные конфеты, также привезенные из Парижа, она устроилась напротив Венсана за столом.
Мадам Люмьер разлила чай по чашкам и пододвинула одну к себе.
– Здесь жизнь другая, нежели в Париже. Чуть более размеренная и тихая.
– В этом есть свое очарование.
Убрав непослушную прядь со лба, Венсан внимательно посмотрел на нее.
– В детстве я часто бывал в долине Луары и заполнил тот свет очень хорошо. Он тоже красив, но все же здесь все совсем другое. Я бы хотел когда-нибудь побывать в Гавре и писать там с натуры.
– Мы объездили много городов, когда Виктор родился. Ему еще и месяца не было. Мой муж любил ездить по Франции, несмотря на то, что свою юность он провел в самых разных странах. Тот портрет, что висит в гостиной, и вовсе написан во Фландрии. Иву там тридцать лет.
Мадам Люмьер подвинула чашку Венсана к нему ближе, а потом взяла в руки свою, грея прохладные пальцы. Венсан сделал небольшой глоток.
– Я отметил характерные черты. – Вновь улыбнулся художник. – Я не хочу показаться грубым, но могу я задать вам достаточно смелый вопрос?
– Все, что угодно, Венсан.
Элизабет смотрела на него с интересом. Он опустил глаза и сделав глубокий вдох отважился спросить:
– Вам было тяжело принять необычные вкусы Виктора?
– Вкусы? – Она даже немного удивилась вопросу. – Вы имеете ввиду… Отношения?
– Да, простите, если выразился несколько туманно. Я не представляю как бы отреагировали мои родители в подобной ситуации, – Венсан взял конфету. – Думаю, я бы для них умер.
– Человека не определяет то, с кем он делит постель. – Элизабет покачала головой. – Виктор родился очень слабым, и мы все время боялись, что он просто не выживет. А потом у меня умер муж. – Она даже опустила глаза и тяжело вздохнула. – И у меня остался только сын. И больше никого. Отказаться от своего ребенка лишь потому, что он отличается, это для меня немыслимо.
– Виктор очень гордится вами.
– Гордится?
– Да, так он мне говорил.
– Он очень много делает. Иногда даже слишком.
Мадам Люмьер внимательно посмотрела на Венсана.
– Вы бы понравились ему.
Художник смутился и вернулся к рисунку.
– Хочу верить в это.
– Виктор вас любит. Этого было бы достаточно. Но будьте уверены, Ив мог бы устроить вам допрос. Но преданность своему делу его бы точно покорила.
Чувствуя, что все его лицо покрывается краской, Венсан лишь смог прошептать.
– Это взаимно.
– О, Венсан. – Она взяла руку художника в свои. – Он вам еще не признался?
Художник мотнул головой и принялся еще усердней выводить линии. Виктор любит его? Несмотря на то, что последние недели были совершенно особенны, Венсан даже не задумывался на эту тему, боясь, что все может быть совсем не так, как ему хотелось бы. Те чувства, которые он испытывал к Виктору были не похожи ни на что из того, что он испытывал в своей жизни, и теперь, невольно признавшись, он чувствовал, что все сильнее чувствует уверенность в них.
– Только не выдавайте ему меня.
Элизабет погладила Венсана по ладони.
– Не краснейте вы так, месье Дюплесси. Просто по секрету, как жена одного Люмьера, скажу, что, если композитор написал вам музыку – симфонию, сонату, что угодно – он совершенно в вас влюблен.
– Обязательно запомню. – Засмеялся Венсан, откладывая карандаш и протягивая ей лист бумаги. – Это всего лишь набросок. Кстати, с Виктором я познакомился именно так. Я рисовал его портрет.
– Да? – Мадам Люмьер удивилась, словно бы Виктор ей не рассказывал.
Она взяла лист бумаги в руки, рассматривая себя. Элизабет подняла взгляд на Венсана и нежно ему улыбнулась.
– Спасибо большое, это очень мило с вашей стороны. Он замечательный.
– Я изобразил его в виде Диониса, восседающего на троне. Портрет все еще в моей студии. Я бы хотел его подарить Виктору однажды. Мне бы хотелось его вам показать.
Виктор бесшумно подошел сзади, опуская руки на плечи Венсана. Ни мадам Люмьер, ни художник не заметили за разговором, как открылась и закрылась входная дверь.
– Думаю, мы что-нибудь обязательно придумаем.
– Виктор? – воскликнул Венсан, вздрагивая и закрывая глаза. – Ты напугал меня.
– А что это вы тут без меня тайные разговоры ведете? – Люмьер погладил плечи Венсана в успокаивающем жесте.
– Я рассказывал о том, как хорошо ты мне позировал в марте. Но если ты имеешь что-то против, я готов сохранить эту страшную тайну и унести ее с собой в могилу, – заговорщически произнес Венсан, делая еще один глоток. Чай почти остыл.
– Если ты не говорил моей матери, что я позировал тебе обнаженным, конечно.
Венсан бросил на него смущенный взгляд.
– Правда? Какая прелесть. – Элизабет скрыла очередную улыбку за чашкой чая.
– Абсолютно! Мне тоже понравилось.
– Люмьер, сейчас же переоденься. С тебя вода течет.
На улице разразился жуткий ливень около часа назад, а потому Виктор был мокрый насквозь.
– Если ты заболеешь, месье Дюплесси придется за тобой ухаживать.
– И правда, Виктор. Ты совсем продрог. Хочешь я помогу тебе?
Виктор посмотрел на Венсана, а потом и на мать. Немного подумав, он ответил:
– Только если соберешься принимать со мной ванну.
Венсан вновь вспыхнул и допил чай одним глотком.
– Виктор! Не капай на пол! Иди наверх.
– Хорошо, мама, твоя воля. – Он улыбнулся Венсану, а потом вышел в гостиную, чтобы подняться.
Мадам Люмьер накрыла руку Венсана своей и тихо сказала:
– Сохраните нашу маленькую тайну.
Венсан быстро кивнул и поблагодарив мадам Люмьер еще раз, последовал за Виктором. Когда они поднялись наверх и в спальне Виктора закрылась дверь, Люмьер снял с себя мокрый пиджак и взъерошил волосы, чтобы избавиться от излишка воды. Он взял из шкафа новое полотенце и вытер лицо, чтобы ощущение влажности перестало приносить неприятные ощущения. Промокнув волосы, он повернулся к Венсану и сказал:
– Я должен перед тобой извиниться. За вчерашнее. Это было некрасиво с моей стороны, и я бы не хотел, чтобы это испортило твое отношение ко мне. Завтра мы вернемся в Париж, и я не хочу, чтобы это оставило у тебя неприятные впечатления от пребывания в моем доме.
Венсан нежно коснулся щеки Виктора и улыбнулся.
– Спасибо. Я очень рад, что ты пригласил меня поехать с тобой. Руан очень красив, а твоя мама прекрасная женщина. И мне было очень приятно провести это время с тобой.
Виктор неуверенно посмотрел на художника.
– Точно? Несмотря на…
– Да. – Венсан коротко поцеловал его.
– Хорошо. – Виктор кивнул и чуть улыбнулся.
Виктор не мыслил грандиозными планами на будущее, не строил теорий, как дальше сложится жизнь, хотя рассматривал иной раз различные варианты событий, явлений и суть вещей, и хотел верить, что ему доступно простое человеческое счастье, от которого он бежал, которого сторонился, боясь ошибиться, не преуспеть и обмануться.
Живя умом, он боялся жить сердцем, понимая, что оно глупое и беспечное, принадлежащее юноше, который когда-то во что-то верил. Но в те дни он чувствовал лишь одно – надежду, с одной стороны слепую, с другой – позволяющую ему идти дальше, куда бы эта дорога его ни привела.
========== Глава IX ==========
Поезд Руан-Париж отбыл от вокзала десять вечера. Это был самый поздний рейс, который тот совершал. Виктор настоял на том, что хотел быть с матерью подольше, да и сам платил за билеты, поэтому вопрос, во сколько они должны были отправиться обратно, даже не стоял. Им вновь повезло – в купе они были совершенно одни. На неделе люди не особенно стремились прибыть из города в город, а потому можно было спокойно расположиться на сидении даже лежа, что Люмьер и сделал, не будучи в силах сидеть три часа в ночь.