сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)
* Средокрестие — место пересечения главного нефа и трансепта, образующих в плане крест. Находится, как правило, точно под куполом.
** Трансепт - поперечная часть в базиликальных и крестообразных (как данный собор) по плану храмах, пересекающая основную (неф) под прямым углом.
*** An Damhán Alla - паук (ирл.) Вот здесь можно послушать произношение http://talkirish.com/blogs/wordaday/archive/2012/10/11/irish-word-a-day-damh-225-n-alla-spider.aspx
========== Книга третья: ИСЦЕЛЕНИЕ. Глава 1 ==========
Его окружал жар, густой и интенсивный, напоминавший о сирокко. Не огненная пытка инферно, как он почти боялся, но плотное постоянное тепло, колеблемое лишь сухим ветром. Оно наводило на мысли об узкой полосе между пустыней и плодородными землями: жизнь на грани, где блеск воды ценится дороже любого бриллианта, а скудная почва едва прикрывает голые кости горных хребтов.
- Афганистан или Ирак? – шепот сложился в вопрос, тут же подхваченный ветром. Возможно, он находился на краю чего-то – жизни и смерти – как и сама эта земля. Если бы у него нашлись силы открыть глаза, он, наверное, понял бы, но странным образом неведение было почти умиротворяющим: словно теплая постель после самого долгого дня в жизни, передышка от отдаленной ноющей боли в мышцах и пульсирующей агонии в разбитых костях. Мысли его текли все медленнее, отказываясь от попыток вернуться к своему привычному бегу, и, вместо этого, поддаваясь соблазняющему зову тишины.
- Афганистан. Всегда он, – прозвучал голос – напряженный, словно отвечающий изо всех сил боролся с рыданиями. – Не разговаривай. Не трать силы, у тебя и так их почти не осталось.
Шерлок в изумлении открыл глаза и обнаружил себя под бескрайним лазурным небом, глубоким и необъятным, где нежно-голубой оттенок на горизонте превращался в кобальт по мере приближения к зениту. Ни облако, ни птица не нарушали его совершенства. Только одна раскачивающаяся ветвь – кедр, судя по форме иголок – рассекала напополам эту безупречность и скрадывала ощущение падения в бесконечную бездну.
- Джон?
- Ш-ш-ш, Шерлок, - кончики пальцев прикоснулись к губам, предотвращая готовые сорваться с языка дальнейшие вопросы. Он попытался заставить свое плывущее сознание понять, что происходит, ибо существовало очень мало вариантов развития событий, когда после уничтожения Мориарти Джон мог остаться рядом с ним. – Я серьезно. Ты слишком слаб. Неужели ты не видишь?
Запястье обхватили уверенные пальцы, окрашенные афганским солнцем в цвет крепкого чая – куда более темные, чем помнил их Шерлок. Это только подчеркнуло его собственную бледность – не белизна далеких звезд, а лишь немногим больше, чем тонкая вуаль плоти в ладони Джона. Сквозь просвечивающие контуры он видел беспорядочные порезы на руке друга, которые почему-то заставили задуматься: не просто окровавленные линии, а что-то более художественное: скорее отражение раны, чем реальное повреждение.
- Где мы?
Джон вздохнул, бросив на Шерлока тот самый взгляд, полный беспокойства и подходящего к концу терпения, что он приберегал для моментов, когда детектив был особенно непереносим.
– Ты просто не умеешь молчать, верно? – вопрос был риторическим. Друг покачал головой, потянулся за чем-то, и тут же в руке его оказался чистый кусок ткани; вода стекала с костяшек подобно расплавленному сокровищу. – Обычно я попадаю сюда после своих кошмаров, – он легко провел по щеке Шерлока, промокая и охлаждая. Тот хотел было заметить, что в этом нет смысла – ведь настоящие раны должны быть исцелены на реальном теле, где бы оно ни находилось – но, похоже, это действие приносило Джону некоторое успокоение: руки его перестали дрожать, а голос зазвучал тверже.
- Это рекомендовала мой психотерапевт - чушь, нечто вроде осознанного сновидения. Она хотела, чтобы я попытался представить эту землю в положительном аспекте, – он повернул голову Шерлока, ведя тканью вниз по шее и не переставая бормотать извинения. – Ее задумка не работает. Кошмары по-прежнему здесь.
И словно подтверждая его слова, издалека донесся звук выстрелов, такой чужеродный в окружавшей их девственной природе. Встревоженный орлиный клекот превратился в детский плач, Джон напрягся и сильнее вжался коленями в запекшуюся почву, и голос его задрожал.
– Последнее, что я помню – я пытался закрыть тебя, пока Мориарти раздирало в клочья, а затем… - он отклонился назад и сел на пятки, проводя одной рукой по лицу, прежде чем вновь прополоскать ткань. Вода так и осталась чистой, без примеси крови, но Джон, казалось, этого не заметил. – Ты не должен находиться здесь.
Какой-то частью сознания Шерлоку хотелось возразить, что это не его выбор. Он всерьез подозревал, что перенес его сюда именно Джон, но смог удержать рвавшиеся с языка слова. Он слишком устал, чтобы сердиться, и был слишком опустошен, чтобы испытывать что-либо, кроме слабой тени сожаления.
– Извини. Сомневаюсь, что ты хотел бы, чтобы я здесь поупражнялся в дедукции.
Рука Джона застыла на его ключице, словно пойманная между неясной поверхностью его тела и иллюзорным краем обтрепанной рубашки.
– Ах ты, мерзавец, - прошептал он с нежностью, заставившей Шерлока подумать о времени, проведенном на Бейкер-стрит, когда Джон был его единственным якорем к требованиям реальной жизни, пока сам он, забыв о нуждах собственного тела, отправлялся вслед за нитями очередного расследования в другие пределы. – Ты и так все обо мне знаешь. Вероятно, ты мог бы логическим путем прийти к выводу о существовании этого места, если уже так не сделал. Я имел в виду, что ты в принципе не должен был бы узнать на своем опыте подобное: пыль, кровь, чертовы фаланги… Ты… ты – это Лондон и жизнь, а никак не это.
Шерлок помедлил, ощущая тонкую подушку под головой и тюфяк под собой: простая самодельная кровать, все равно казавшаяся самым безопасным, самым роскошным ложем, что он когда-либо знал. Вода, что Джон заставлял его пить, была подобна возрождающему эликсиру: свежая, чистая и беспримесная. Сама земля выглядела суровой и безжалостной, но под поверхностью залегали плодородные слои: благословенный оазис жизни, несмотря на отдаленные звуки бушевавшей войны – жестокой потенциальной возможности.
Моргнув, он взглянул на Джона и подумал: «Если я – Лондон, то эта неизвестная мне земля – ты». Мысль, не торопясь, поплыла в океане его разума, громоздкая и поскрипывающая. Он осознал, что цепляется за нее, пытаясь постигнуть ее значение, но данных было слишком мало. Создавалось ощущение, что ему не хватает не кусочка головоломки, а большей части картины. Если бы он только понял, что произошло! Все, что он знал – Джон был здесь, шептал обнадеживающие слова, омывал раны, изливая на Шерлока свою заботу и внимание, словно они могли не дать ему угаснуть.
На то, чтобы не заснуть, требовались непомерные усилия, и несколько раз он проваливался во тьму лишь для того, чтобы, проснувшись, обнаружить себя в одиночестве. Иногда небо в моменты пробуждения было бездонно-черным, усыпанное бесконечным холодным блеском звезд. Порой его приветствовал тяжелый бронзовый диск солнца и беспредельная синева. Так или иначе, Шерлок, окутанный неизменным теплом, мог в восхищении наблюдать день и ночь. Казалось, они просачиваются сквозь него, скапливаясь подобно расплавленному металлу в груди и растекаясь по телу, укрепляя и придавая сил.
Однако Джон с каждым возвращением выглядел все более измученным и потерянным. Слова его теперь звучали отчаянной молитвой: просьбы, что Шерлок не понимал и на которые был не в состоянии ответить. Он мог только лежать, слабый и беспомощный, пока Джон шагал из стороны в сторону, двигаясь настороженно и напряженно, как часовой, охраняющий бесценное сокровище от невидимой угрозы.
Для Джона это место было зоной боевых действий, краем смерти и разрушения, но Шерлок, вдыхая напоенный запахом сандала воздух, знал, что никогда не находился в большей безопасности. Все остальное было слишком далеко, чтобы вторгнуться в это необычное убежище. И даже исступленное беспокойство Джона странным образом не трогало – эту проблему Шерлок решить не мог – и поэтому позволял себе вновь погружаться в радушные объятия сна под ритмичный звук шагов по пыльным камням.
Из забытья его вывело ощущение лежащей на талии руки. Небо розовело восходом, и где-то глубоко Шерлок осознавал, что воздух должен быть морозным после уходящей ясной ночи. Но его окружало все то же тепло, сосредоточившееся в крепком теле рядом с ним.
Джон вытянулся вдоль него, уткнувшись лбом в призрачный выступ ключиц. Никогда еще он не оказывался так близко к Шерлоку: теперь друг не ограничивался лишь прикосновением рук, а прижимался к нему, как будто пытаясь передать часть своих сил. Глухо гудящее беспокойство эхом ощущалось в прямом напряженном бедре Джона, в мягкой впадине прикрытого хлопком живота, в крепкой силе рук, не позволяющих отстраниться. Но чего он не мог уловить - наконец осознал Шерлок – это шелест дыхания и биение пульса.
- Ты такой же, как я, - пробормотал он, и пальцы его, двигавшиеся словно трескающийся камень, прижались к влажной коже под челюстью Джона. – Душа, разум, но не тело.
Джон моргнул, посмотрел на него, и глубокие линии проступили на его лице, говоря все без слов.
– Шерлок, ты едва что-то вообще. Прошло вот уже несколько дней. Тебе нужно… тебе нужно проснуться. Ты должен сказать мне, что делать, чтобы помочь тебе, потому что… - голос его сорвался, и дыхание стало прерывистым, заставляя Шерлока внутренне сжаться. Порой Джон чувствовал происходящее слишком остро: скорбь и сочувствие, горечь и злость - Шерлок успел узнать это по собственному опыту, когда они оказывались на местах особенно жестоких преступлений. Но сейчас опустошенность и отчаянье въелись в саму сущность Джона и разрывали его на части. – Я не знаю, что делать. Ты весь разбит, и я не могу тебя собрать. Ты просто… - пальцы крепко сжались, словно Джон надеялся вернуть его одной лишь силой своего желания. – Приди в себя, пожалуйста.
Шерлок хотел сказать, что дело вовсе не в нахождении в сознании, но в пребывании здесь и там, в двух разных местах, из которых первое реально так же, как и второе, но Джон был не в состоянии его услышать. Отчаянье, тяжелое, переполнявшее до краев, волнами изливалось из него, забирая дающее силы тепло и напоминая о холоде Междумирья. Объятие Джона стало исчезать, и Шерлок стиснул виски, пытаясь вспомнить, где должен находиться.
Уставший разум запротестовал, когда он подумал о следовании за нитью, что привела бы назад в собственное тело. Однако не было ничего, что могло бы указать направление, когда песчаная равнина исчезла из вида, оставив его в неуверенном тумане неизвестности. Ровный, слепящий свет впился в глаза, заставляя голову пульсировать в прерывистом грохочущем ритме; он пытался принудить свой мозг работать, но логика ускользала от него. Игнорируя растущий в груди ком страха, он заставил себя хромать все дальше вперед в поисках места, что мог бы назвать домом.
Шерлок не мог сказать, как долго скитался. В этом месте секунды и эры были равны, но, наконец, он ощутил нечто знакомое. Нет, не безупречную оболочку собственного тела или же звенящее, защищенное убежище Бейкер-стрит. Он почувствовал тепло там, где ожидал встретить свет. Запах мыла и кожи, пота, стресса и нагретой шерсти – сухие пальцы, скользящие по холодным как лед рукам, и синие глаза, сияющие изумлением – только ради него.
Джон.
Шерлок ожидал чего-то похожего на шаг через порог: в один момент отсутствуешь, а в другой – уже здесь, но ему пришлось приложить усилия, чтобы вернуться в мир, который, казалось, должен радушно впустить его обратно. Он никак не мог осознать себя в пространстве, и его восприятие было сумбурной и неприятной мешаниной. Он постоянно терялся, застревая в снах об узких переулках и невнятных местах преступлений, пока не принуждал себя вынырнуть и снова двинуться вперед.
Не раз он ощущал покалывание магии на коже. Не привычное скольжение собственных блоков, а что-то более обезличенное. Отдаленная боль стала постоянным спутником, заставляя все его существо корчиться от звуков жуткой композиции: отвратительный повторяющийся мотив. Но в этой грохочущей какофонии, по крайне мере, была нить, за которой Шерлок мог следовать. Каждый шаг калечил его, каждый вдох наполнял легкие дымом, но после, казалось, долгих лет борьбы, он открыл глаза в реальном мире.
Ощущения немедленно затопили его, истерзанные нервные окончания кричали, требуя внимания, и щекочущий, царапающий холодок заклинаний пронесся по коже, словно его окатили обжигающе-ледяной водой. После дней магической тишины, когда единственное, что он чувствовал - редкие прикосновения щитов Джона, это было почти оглушающе – как ступить из полной изоляции в огромную бушующую толпу. Тело непроизвольно дернулось, и сразу же в местах повреждений запульсировала мучительная боль: слегка приглушенная вливающимися в вену жидкостями и лекарствами, но все же постоянно присутствующая.
- Шерлок?
Мычание, прозвучавшее вместо ответа, неприятно напоминало стон, и он крепко сжал губы, стремясь подавить поскуливание, что хотело вырваться следом. Интенсивность силы вокруг него возросла, призывая тех, кто наложил заклинания, прийти и проверить своего пациента.
- Господи, благодарю тебя, - выдохнул Джон с таким облегчением, что слова его прозвучали с неподдельным благоговением истинно верующего. Этого хватило, чтобы Шерлок попытался повернуть голову, но он смог только жалобно захрипеть, когда осознал, что обездвижен. Нет, его не удерживало на месте ничего жестокого, вроде цепей или ремней. Вместо них магия, словно вата, окружала тело, как будто оно было сделано из тончайшего стекла, готового разбиться при малейшем напряжении.
Похоже, Джон понял его беспокойство, потому что немедленно появился в поле зрения Шерлока, пытаясь придать своим чертам вид врача при исполнении обязанностей, но было заметно, как под этой не особо убедительной маской постепенно уходит с его лица страх.
– Мы уже начали думать, что ты не вернешься, – он поднял голову, обращаясь к кому-то, невидимому для Шерлока. – Пошлите за Майкрофтом и Лестрейдом. Его лечащие врачи уже направляются сюда.
- Что произошло? – вопрос дался ему тяжело, по крайней мере, физически, но после усилий, затрачиваемых, чтобы говорить вопреки давлению Мориарти и наложенным сделкой ограничениям, речь казалась благословенно простой, и Шерлок позволил себе вздохнуть с облегчением. Договор расторгнут; ему даже не требовалось, чтобы Джон подтвердил это вслух. Там, где раньше он ощущал темное злокозненное прикосновение демона, теперь была чистая пустота его отсутствия.
Шерлок не стал таким, как прежде, до того, как ударившая в грудь Джона пуля заставила сделать тот безрассудный шаг, но и не был он больше подчинен чужой воле или же затерявшимся в тенях жестоких сил. Вместо этого по телу скользил все тот же неуловимый жар, заботливый и успокаивающий, несмотря на то, что глубоко внутри Шерлок осознавал его способность вспыхнуть и опалить.
- Ты серьезно пострадал, - объяснил Джон, держа пальцы на его запястье и измеряя пульс, словно не доверял в этом вопросе ни технике, ни магии. – Исцелить нанесенные демоном повреждения оказалось сложно. Похоже, заклинания не действуют дольше одного-двух часов.
Шерлок сморгнул, пытаясь отогнать искушающий зов возвращающегося забытья, прокручивая в голове слова Джона в ожидании, что искра интеллекта озарит их смысл.
– Противоречие, - наконец смог произнести он, вдохнув слишком глубоко и немедленно пожалев об этом, когда острая боль пронзила ребра и мускулы грудной клетки. – Повреждения вызваны силой, заключенной в Тракте. Вероятно, они слишком глубоки, – Шерлок закрыл глаза и с трудом сглотнул, стараясь вспомнить простое искусство дыхания, но по ощущениям казалось, будто грудь взломали, а потом запихали все обратно перекрученным узлом из костей и тканей.
- Сколько? – выдавил он в надежде, что Джон догадается, о чем он хотел спросить.
- После событий в соборе прошло три дня, - Джон сглотнул, закрыл глаза и провел рукою по лицу. – Я… я не… не знаю, что произошло. Что он с тобой сотворил, или же что я с тобой сделал, но… - он покачал головой, и глубокие линии истощения проступили в его чертах так же, как тогда, на сухой земле Афганистана.
Шерлок хотел спросить у Джона, являлось ли то место просто плодом его воображения в попытке защититься от осознания самых глубоких из полученных ран, или же оба они были там на самом деле. Но вопрос замер у него на губах, когда Джон молча раскрыл левую ладонь, демонстрируя ее содержимое.
