Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"
Автор книги: Anrie An
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
– Школа Андрияки? – спросила Алёна.
– Я был на его мастер-классе, – кивнул Шурик. – Но это другая техника, у меня по-своему.
– Раньше считала, что такое только для натюрмортов подходит, никак не для этюдов, – призналась Алёна. – Оказалось – нет, у тебя вон как классно. А у меня утекло.
– Да? Я думал, это ты специально. Такая загадочность получилась. Будто калейдоскоп за пару секунд до того, как сложился узор.
– Красиво сказал, – похвалила Алёна. – А я про такое даже не думала. Само получилось.
– Ой! Юрьевна идёт. К нам, – Шурик заметно занервничал. Почувствовал себя школьником под строгим взором требовательного педагога. Преподавателей из училища (того же Пал-Иосича) не боялся, а тут… Видимо, сказывалась недобрая память детства. Юлия Юрьевна, впрочем, к акварели студента Южакова отнеслась в целом одобрительно. Сделала несколько замечаний, все по существу. Шурик кивал, соглашался, рвался исправить немедленно. Алёне же сказала строго:
– Небрежно, барышня. Свежо, талантливо, не спорю, но небрежно. Куда вы торопитесь? Акварель суеты не любит. Советую вам дождаться, когда подсохнет, и проработать детали. Можно пастелью. Как так – нет? Попросите… ну, хотя бы у Насти Корзун. Сошлитесь на меня, скажите: Юлия Юрьевна велела.
Алёна по примеру Южакова кивнула несколько раз.
– Вы своей манерой «мах-мах по сырому, вскочили и побежали» знаете мне кого напоминаете? – вдруг спросила Юлия Юрьевна и сама же себе ответила. – Кострова Алёшу. Знакомы с ним? Впрочем, что я спрашиваю, вы же, наверное, его сестра. Нет? Внешнее сходство просматривается.
– Разве? – удивилась Алёна.
– Я вам как портретист говорю. Вы тёмненькая, он блондин – и вся разница. А остальное один в один: овал лица, разрез глаз, нос, губы. Точно не родственники? Ну, ладно. Где он, кстати? Шура Южаков, где вообще вся ваша знаменитая банда? – обратилась она к Шурику. – Никиту и Настю вижу, но как раз с ними вы вроде как в ссоре сейчас, верно?
– Не совсем, но… пожалуй, так, – согласился Южаков.
– А остальные? проспали?
– Проспали, Юлия Юрьевна.
– И Синицын проспал? Не верю, – сказала она с Климкиной интонацией. – Арсений у нас птаха ранняя, во всех походах мы с ним на утренней заре посуду мыли.
– Человеку свойственно меняться, Юлия Юрьевна, – вздохнул Южаков.
– Послушай, Шура, – сказала она. Ласково, но с нажимом, очень так по-учительски. – Разъясни мне, пожалуйста, суть конфликта между студентом Ястребом и депутатом городского совета Дарницким.
Он ещё и депутат? М-да… Точно, Клим ведь говорил что-то такое. Алёна замерла с кисточкой в руке. Что дальше?
– И каким боком тут замешан Синицын? – задала ещё один вопрос Юлия Юрьевна, не дождавшись Шуркиного ответа.
– Дарницкий первый полез, – попытался разъяснить всё по-порядку Южаков. – Сначала Клим сказал ему…
– Шур, давай договоримся: студент Бровкин даже рядом не стоял. Он и так на учёте, ему лишние проблемы не нужны. Тем более, Бровкина нет на видео.
– Видео? – опешил Южаков.
А Алёна чего-то подобного ожидала.
– Да, в это трудно поверить, – сказала Юлия Юрьевна, – но видео ходит по интернету, набирает тысячи лайков. Немалые тысячи.
– А что там?
– Драка, сударь. Безобразная драка в узнаваемых интерьерах санузла детского лагеря «Алые паруса». С участием студента второго курса художественного училища, несовершеннолетнего Николая Ястреба и… человека, похожего на депутата Павла Дарницкого. Ну, и несовершеннолетний студент Арсений Синицын на заднем… хм… плане. Поспешно приводящий в порядок свою одежду. Вот я и хочу знать – что этому предшествовало?
– Дарницкий приставал к Синицыну, Ястреб вступился, – кратко объяснил Шурик.
– Приставал – в каком контексте? – уточнила Юлия Юрьевна. – Это важно.
Южаков смутился.
– В контексте сексуальных домогательств, – вмешалась Алёна. – Извините, я тоже случайно в курсе.
– Так-так, – пробормотала Юлия Юрьевна. – Я это предполагала. Разумеется, у господина депутата иная версия. А скажите мне, кто принёс алкоголь на это ваше сборище?
– Дарницкий! – в один голос выпалили Алёна и Южаков.
– У нас компот был, – сказала Алёна. – С яблоками. Спросите у бабушек в столовой.
– И чай, – добавил Южаков. – Спросите у Снежаны и Кристины.
Разумеется. А бутылка Клима в этой саге не участвует. Как и сам Клим.
– И ещё, – сказала Алёна. – Может быть, это важно. Может быть, нет. Но Дарницкий подливал водку в стакан с компотом Синицыну, пока тот отворачивался. И такое видео тоже есть. Если надо… – Алёна дотронулась двумя пальцами до кармана, где был телефон.
– Спасибо, барышня! – искренне обрадовалась Юлия Юрьевна. – Как вас, кстати, звать-величать?
– Алёна.
– Спасибо, Алёна, за содействие. Возможно, спасибо даже за будущий ремонт в художественной школе. Загадывать заранее не будем, но чем чёрт не шутит… Не удаляйте видео, ладно?
– Ладно. И никому не говорить, да?
– Ни единой живой душе. Даже вашему родственнику Кострову. Ему – особенно.
– Да не родственник он! А почему – особенно? Алёшка не разболтает.
– Вы уверены? То есть… просто так не разболтает, конечно. А вот адресная передача информации не исключена. Про стокгольмский синдром слышали?
– Про стокгольмский… боже мой! Выходит, вы всё про них знаете. И вам не приходило в голову как-то помешать, прекратить?
– А как вы себе это представляете? – вздохнула Юлия Юрьевна. – Деструктивную деятельность Кострова возможно прекратить только вместе с самим Костровым… если вы ещё не поняли. Он как дождь, град, цунами. Явление природы, стихийное бедствие.
– Я не о нём, Юлия Юрьевна, я…
– О подпольных борделях, барышня? С этой гнилью надо бороться таким же образом, как и с любым нарывом, – вскрывать. Но с этим нельзя торопиться. Ни в медицине, ни в жизни. Расковырять гнойник на грязном теле проще простого, а на его месте два, три таких вскочит. Значит, сначала надо готовить почву: мыть, чистить, дезинфицировать. В нашем случае – двигать окна Овертона, то есть создавать общественное мнение, положительное, чтобы к ребятам из меньшинств относились, как к равным. Спокойно, с пониманием, без истерик этих. С инвалидами носимся, как с писаной торбой: доступная среда, пандус в каждую школу. А тут даже ничего такого не надо, иногда достаточно просто доброе слово сказать. В нужное время и в нужном месте. А если их и в школе, и во дворе, и дома гнобят, высмеивают, избивают, они куда за этим добрым словом потянутся? Вот именно. При отсутствии иных вариантов…
– Куда угодно, где им скажут: мы с тобой одной крови, ты и я. Да? Изобьют, изнасилуют, подсадят на наркоту, но при этом будут воспринимать такими, какие они есть. А варианты?
– Клубы, общественные организации. Врач, психолог, юрист из «своих». Возможность проводить эти их парады. Дурость, конечно, но если для них это важно…
– Юлия Юрьевна, – перебила Алёна, – но ведь то, о чём вы говорите… Это же гей-пропаганда. Которая запрещена законом.
– Идиотским, непонятно по какому принципу придуманным законом, – с надрывом выговорила она. – Точнее, как раз понятно. Такие сволочи, как наш друг Дарницкий, его, видимо, и придумывали. Система без вариантов, лабиринт с одним-единственным выходом. Туда, к ним. Чтобы прямо вот на блюдечке… с голубой каёмочкой.
– Вам бы с Климом Бровкиным побеседовать, – Алёна вспомнила вчерашний разговор на ступеньках кинотеатра.
– Беседовали, и не раз. Весьма разумный юноша, только… экстремист, конечно. Надо всё-таки действовать в рамках закона.
– Сами говорите, что он идиотский, – фыркнула Алёна.
– Не конкретно этого, а в общем и целом. А этот… добиваться его отмены надо, чтобы ребята не в восемнадцать лет, когда уже поздно, а хотя бы в шестнадцать имели доступ к информации. Медицинской, в том числе. Ну, чтобы всё это безболезненно… Всем остальным разъяснять, что не надо обижать тех, кто на других не похож. Тоже ведь пропаганда? Браки легализовать – само собой, это уже про совершеннолетних. Всё должно быть открыто, тогда никакой гнили и плесени, никакой двойной морали.
– Вы, Юлия Юрьевна, хорошо про открытость говорите, – заметила Алёна, – а сами… собираетесь Дарницкого шантажировать.
И про себя охнула. Кто за язык тянул? Зачем сказала? Но директриса, кажется, не обиделась. Усмехнулась:
– Если деньги на ремонт школы выделят без вопросов и промедлений, конечно, никого я шантажировать не буду. Однако всё это проблематично, так что… не исключено.
Ага. Не для себя. Всё детям, детям. Та же двойная мораль, вообще-то. Промолчала. Пусть, ладно.
– Заболталась я с вами, – вдруг, быстро оглянувшись по сторонам, сказала директриса. В их сторону стремительно двигался Посередов. Может, поэтому? – Ваш электронный адрес у меня есть, если что – спишемся. Шура, тебя не прошу, ты сам понимаешь, что должен…
– Помалкивать, Юлия Юрьевна, – кивнул Южаков. – Непременно. Как всегда.
Юлия Юрьевна энергично помахала поднятой вверх рукой Посередову и засеменила ему навстречу.
– Что это было? – шёпотом спросила Алёна у Южакова.
– Юлия Юрьевна и правозащитная деятельность, – так же шёпотом разъяснил Шурик. – На мой взгляд, не лишённая смысла. А вот Костров в ответ на всё это обычно возмущённо фыркает: мол, лучше бы она ходила на митинги в защиту бродячих кошек. Она, кстати, ходит.
– Просто Костров не хочет, чтобы его защищали, как кошку, – предположила Алёна. – Он пытается доказать, что сам выбирает, как ему жить. Что на самом деле не так. Он жертва обстоятельств. Ох, кажется, я его тайну выдала.
– Всё норм, я и так набит чужими тайнами, одной больше – одной меньше. Никому не скажу, – успокоил Южаков. – Тем более, Кострову. Кстати, насчёт Юлии Юрьевны… У них давний конфликт, ещё с детства, со времён художки. Точнее, у него, Юрьевна-то к нему со всей душой, как родная бабка. Родная, кстати, его в детдом сдала, а Юрьевна оттуда вытащила.
– Да? Разве не Богдан Валерьевич? – удивилась Алёна.
– Они вместе.
– Шур, а ты не знаешь случайно… Хотела у самой Юлии Юрьевны спросить, но неудобно как-то. Из-за чего она ринулась в эту правозащитную деятельность? Не из-за Алёшки ведь…
– Нет, ещё раньше. И это не тайна. Из-за того же, из-за чего из Фёдоровского переехала в Славск. Там же… посёлок маленький, все на виду. Сын у неё… Он в Италии сейчас, его парень итальянец. Там – без проблем. Но не все же могут за границу уехать, и не все хотят. Так почему нельзя, чтобы и здесь – как там?
– Ох, Шурка, не всё так просто. И Юлия Юрьевна сама прекрасно понимает, почему, и во что она ввязалась. Однако же пытается действовать хоть как-то. Окна эти двигает овертоновские. Может быть, так и надо?
Южаков пожал плечами и занялся прорисовкой сосновых иголок. Работа кропотливая и требующая полного погружения. Не до разговоров.
Алёна отправилась разыскивать Настю Корзун, чтобы попросить у неё пастель.
– Бери, конечно, – Настя вручила ей коробку, – только ненадолго
– Несколько штрихов сделаю и верну, – пообещала Алёна.
– Подожди, – сказала Настя. – Слушай, они тебя к себе приняли, да? Бровкин, Костров…
– И вся знаменитая банда, по выражению Юлии Юрьевны, – улыбнулась Алёна. – Да, получается, что приняли. Мы вчера у кинотеатра познакомились, когда ждали автобус. Я слишком рано пришла, ребята тоже. Вот и разговорились.
– С ними весело, – с завистью вздохнула Настя. – Ой, Клим такой прикольный! Заглядывает вчера: «Девочки, приходите к нам чай пить! А у вас сахар есть? А заварка? А чайник? В общем, всё приносите». Снежана говорит: «Может, мимо крана идти будем, так воды набрать?» Он такой: «Да, было бы неплохо».
Алёна вежливо посмеялась. И сказала:
– Если и тебя приглашали, что же ты не пришла?
– Никита с ними не общается, а я вдруг пойду на чаепитие? Это непорядочно.
– То есть, тебя Никита не пустил?
– Нет, я сама.
– Насть, ты разрываешься сейчас между Никитой и друзьями.
– Очень тяжело выбирать, – призналась она. – В любом случае режешь по живому.
– А если не выбирать? – задумчиво сказала Алёна. – Если попробовать их помирить? Давай я поговорю с Алёшкой, ты с Никитой. Из-за какой-то выставки такую хорошую дружбу рушить – не дело это.
– Не из-за выставки, – нахмурилась Настя. – Никита не хочет иметь с ними ничего общего. Чтобы люди не подумали, что он – как они, такой же. Он только с Шуриком Южаковым разговаривает. Клима игнорирует, потому что у того приводы в полицию. Остальных – из-за… ориентации.
– Погоди… Алёшка и Тагир, Коля… А Сеня Синицын?
– Так ведь он тоже…
– Что – тоже? Господи, Настя, что ты говоришь!
– Снежана и Кристина однажды заставили Сеню на анкету ответить, там такие наводящие вопросы, чтобы узнать, кто ему нравится. Ну, они думали – кто-то из девчонок. А получилось…
– Что получилось?
– Получилось, что Коля Ястреб.
– Ох, молодёжь, с вами не соскучишься! – Алёна чуть не выронила коробку с мелками. – Птичья коалиция. Значит, они, как журавль и цапля в сказке… ходят вокруг да около, признаться друг другу не могут.
– Что? – настала очередь Насти удивляться.
– Так, ничего. Мои догадки просто. Психолог из меня так себе. Спасибо за пастель, побегу дорисовывать, – заторопилась Алёна.
Несколько штрихов красновато-коричневым вдоль ствола – и сосна, казавшаяся призраком, становится реальной: твёрдой, тёплой, липкой от смолы. Прорисовываются шероховатость коры и острая обломанная ветка. На клетчатой от опавшей ржавой хвои земле прорастают сочной зеленью травинки. Сквозь переплетённые ветки синеет небо. Солнечные блики на всём. И шишка на переднем плане – выпуклая, рельефная, крупная, похожая на кедровую скорее, чем на сосновую.
Всё. Больше не трогать, иначе есть риск испортить. Пусть остаётся… Как Пал-Иосич говорил когда-то? Магическая незавершённость. Для этюда самое то. Прыснула спреем для фиксации, собрала краски и кисти, выплеснула в траву накрашенную воду. Вернула Насте пастель – та сама пришла за ней и присела на бревно поговорить с Южаковым о каких-то учебных делах.
Алёна подписала работу, оставила:
– Сдадите за меня, ладно?
Пустота накатывала, смазывая эмоции. Размывались тревоги минувшей ночи, но вместе с ними бледнели и радостные моменты. Бессмысленно. Ничего не надо. Зачем всё? Домой?.. И домой не хотелось. Только если… компьютер, интернет, фейсбук. Одним глазком глянуть, не появилась ли в одной из групп, посвящённых современному искусству, новая статья Репина. Но для этого никуда ведь не надо ехать, можно и с телефона. Вот кто-нибудь объяснил бы, как поймать этот злосчастный вай-фай…
========== 11. Богдан Репин ==========
…Злосчастный вай-фай! Всегда приходил в кафе «Якорное поле» и без проблем попадал в интернет. Приятный бонус, компенсация за то, что кофе у них – не очень. А где он «очень» в Славске? Более-менее приличный, как ни странно, – в буфете одного из ДК, куда искусствоведа Богдана Репина время от времени приглашали на открытие какой-либо выставки. Но не поедешь ведь на другой конец города в выходной день ради завтрака. Идеальный вариант был – сварить зерновой кофе дома, в турке. Добавить корицу и кардамон, а вместо сахара положить мёд. Пить крошечными глотками из маленькой чёрной чашки с толстым дном. Идеальный, да. Для одного. Но его снова угораздило договориться о встрече с экстрасенсом Олегом Локи. Домой приглашать рыжего не решался – предполагал, чем в таком случае всё закончится. А Светка ведь не всё время сидела в больнице у матери, которая постепенно приходила в себя; сестрица могла нагрянуть в любой момент. Эх, Светка… Даже мама при всём её, казалось бы, прошловековом менталитете относилась к его приятелям гораздо спокойнее, чем она. Не ко всем, но всех и не видела. По крайней мере, к Яше.
Богдан даже не помнил, по какому поводу была пьянка, отчего однажды ввалилась в его квартиру развесёлая компания художников. То ли чью-то персональную выставку обмывали, то ли премию, то ли вступление кого-то из них в Союз. Было это зимой, под Старый Новый год, кажется. Мама отправилась в гости к подруге Маргарите Ивановне Посередовой с ночёвкой, а сам он был настроен на тихий вечер в одиночестве. Подумывал: посмотреть фильм, почитать что-нибудь или завершить всё же статью, которую давно и тщетно ждал от него ответственный секретарь журнала «Вопросы искусства». И вдруг… без предварительного звонка даже, чего он, кстати, терпеть не мог, бесцеремонный Посередов возник на пороге с группой малознакомых и совсем незнакомых товарищей и двумя бутылками коньяка.
– Валерьич, ну, я же знаю, что твоя мать к моей пошла, – радостно сказал нежданный гость. – Значит, ты дома один. Логично.
Совсем не логично. А если б он был не один, тогда что? Думать-то надо. Головой. Иногда хотя бы.
Рассердился, но впустил всё-таки. И правильно сделал. Потому что, когда приметил в их числе задумчивого невысокого еврейчика… Не о чем говорить. Вовсе не в том было дело, что показался ему этот парень похожим на повзрослевшего Мишку. Раскрасневшийся, с мороза, с каплями от растаявшего снега в длинных тёмных волосах, Яша сам по себе в тот момент был удивительно прекрасен. Как и потом. Как и всегда.
Ничем не выдать себя, но в то же время намекнуть Яше на свои желания – это была непростая задача. Тот всё время словно отстранялся, отодвигался от него. Боялся, что ли? Когда Богдан, уставший от общения, выпроводил расшумевшихся гостей, тихий Яша уехал вместе со всеми на такси. Конечно, возвращаться к себе домой, в Фёдоровское, посреди ночи он и не думал, объяснил, что остановился в Славске у родственников жены, к ним сейчас и направляется. Богдан, осознав, что счастья в жизни нет, и почти с тем смирившись, пошёл на кухню мыть посуду, прикидывая, есть ли смысл ещё на пару часов засесть за компьютер и посмотреть всё-таки фильм или лучше сразу лечь спать. Взвизгнул дверной звонок. Богдан медленно побрёл открывать, не ожидая уже ничего хорошего. На пороге стоял Яша, он пробормотал что-то насчёт забытого шарфа. Какой шарф, вы о чём вообще…
Притянул к себе, поцеловал в губы. Решил не торопить события, утащил сначала на кухню – допивать посередовский коньяк с лимоном, посыпанным сахаром и кофейной крошкой. Говорили о каких-то отстранённых вещах. Об искусстве – о чём ещё… Постепенно как-то придвигались друг к другу, и вот уже Богдан держал Яшу у себя на коленях и целовал за ухом, а тот тихонько постанывал. А потом и сам чуть не взвыл от радости, когда Яша как само собой разумеющееся произнёс:
– Богдан, можно я первый – в душ?
Не предполагал даже, что у них вот так сразу всё завертится, готовился к медленному развитию событий, к долгим уговорам. Считал, что Яша в этом плане – девственник. Так и оказалось, кстати, правильно догадался. Ну, почти. Грехи юности не считаются, слишком давно это было. У него и в гетеро-отношениях был в то время застой, с женой Верой жили в разных комнатах своего дома в Фёдоровском, как брат и сестра. По крайней мере, сам так говорил. Вера потом утверждала другое. Разбираться, кто из них был прав, ни к чему и поздно, Яши нет в живых, это всё уже не имеет значения. Ничто не имеет значения.
А тогда Яша случайно (возможно, и намеренно, кто знает) не запер дверь в ванную. Богдан принёс полотенце – точнее, махровую простыню, в которую без проблем можно было бы завернуться обоим. Залюбовался Яшей – был он стройный, тоненький, как мальчишка, в свои тридцать шесть (на тот момент) лет. Почувствовал, как возбуждённый член твердеет и тяжелеет под тонкой тканью домашних брюк. Скинул одежду и забрался к Яше в ванну. Растёр его как следует мочалкой, на которую выдавил чуть ли не полфлакона геля для душа. В качестве смазки использовал эту же розовую, похожую на жидкий кисель субстанцию, разыскивать что-то другое ни сил, ни времени не было. Растянул отверстие скользкими намыленными пальцами, стараясь действовать нежно и аккуратно. Поставил Яшу на четвереньки, надеясь, что сейчас всё закончится быстро, и натереть колени о твёрдую поверхность ванны он не успеет. Так и случилось. Потом завернул его в простыню и отволок в спальню, по пути шутил, что всё у них, не как у людей, на руках надо носить до секса, а не после. Почувствовал, что Яша коротко и ритмично вздрагивает, уткнувшись ему в плечо. Думал – смеётся. Оказалось – плачет.
– Ты что? – встревожился. – Больно тебе? Плохо?
– Мне хорошо, – выдохнул Яша. – Никогда так хорошо не было… как с тобой.
Богдан на минуточку загордился собой. Понимал, конечно, что Яше при его скудном опыте и сравнивать-то было не с чем. И не с кем. Но всё равно…
Уснули, обнявшись. И, конечно, Богдан потерял бдительность, не успел до возвращения мамы… в общем, ничего не успел, она так и застала их спящими.
Проснулся от её тихого вскрика:
– Господи! Мишка, что ли?
И Яша проснулся, завозился у него под боком, выдохнул:
– Здрасте…
– Доброе утро, мам, – виновато сказал Богдан. – Это Яша Тропинин. Извини, мы тут…
– Богдан, убить тебя мало, – устало сказала мать. – Пойду на рынок. Через два часа чтобы вас здесь не было. Обоих. До вечера.
– Мам, а вечером, – осторожно спросил Богдан, – можно появиться… обоим?
– Что с вами делать, появляйтесь, – хмыкнула она. – Пирогов напеку, – вышла из комнаты, через пару минут заглянула снова, покачала головой. – Больно уж ты, друг, на Мишку Вельтмана похож.
Богдан увёз Яшу на весь день за город, на спортивную базу, где можно было взять напрокат не только лыжи, но и «ватрушки» для катания с ледяных гор. Беспокоился поначалу, что они будут выглядеть нелепо, два взрослых мужика среди резвящихся подростков, но, присмотревшись к публике, понял: на самой большой горке не только молодёжь, есть народ постарше, – и успокоился. Яша, одетый в Богданову старую куртку (его длинное чёрное пальто, безусловно, шикарно выглядело, но для спортивных забав не годилось), съезжал с крутого склона пингвиньим способом, укладываясь на «ватрушку» ничком. Оказавшись внизу, не торопился вскочить на ноги, лежал и ждал, когда Богдан скатится следом, поднимет и со смехом примется отряхивать снег с одежды.
Вернулись вечером – действительно к пирогам с капустой. Со сладким чаем. Как в детстве. Под пироги да под горячую картошку с маслом и с маринованными огурчиками-помидорчиками из посередовских теплиц мать выспрашивала Яшу обо всём: о родителях, о детстве, о жизни в Фёдоровском, о картинах и о Вере. Особенно – о Вере. Яша отвечал коротко и время от времени замолкал надолго, задумывался. Потом попросил блокнот и карандаш, бойкими штрихами изобразил и дом свой, и какую-то удивительную яблоню с двумя стволами, и грациозно-ленивую кошку Манефу, и Веру с её ученицами. Рисовать ему было легче, чем говорить, видимо. Богдан с тоской и ужасом ждал, что Яша запросится домой. Понимал: это неизбежно, и морально готов был вызвать такси до той самой Вериной родни, у которой он якобы до сих пор гостит, а то и до Фёдоровского. Но Яша, похоже, забыл, что ему надо куда-то ехать. И мама выставить гостя за дверь не торопилась. Наоборот, отозвала Богдана в сторону и шёпотом спросила, вместе им постелить или по отдельности. Сын смущённо забормотал, что, конечно, в разных комнатах, но мама вдруг сердито хмыкнула:
– Толку-то! Всё равно ведь сползётесь, ироды!
И, несмотря на вялые протесты Богдана, поменяла бельё в спальне и принесла лишнюю подушку.
В постели Яшу, уставшего от прошлой бурной ночи и от дневной активной прогулки, он ласкал нежными, бережными прикосновениями, пока самого не сморил сон.
Утром заторопился в училище к первой паре, не стал Яшу будить. Когда вернулся, его уже не было. Мама развела руками:
– Второпях собрался и уехал. Даже не позавтракал.
Тут только Богдан сообразил, что нет у него ни Яшиного телефона, ни адреса. Найти человека не проблема, Фёдоровское – посёлок небольшой. Вопрос в том, хочет ли Яша, чтобы его вот так разыскивали. У него там Вера. И вообще своя жизнь, о которой Богдан мало что знал.
Сам постепенно встраивался в прежнюю колею: набрал дополнительных часов во втором семестре, дома затеял ремонт. С последним пытался справиться самостоятельно, но не вышло. В итоге отправил маму на три недели в санаторий и нанял бригаду молдаван укладывать ламинат и клеить обои. Ночевал в разгромленной квартире, в маленькой маминой комнатушке, куда впихнули почти все вещи из двух других и кухни, загромоздив её до безобразия. На третий день ремонта затащил в постель симпатичного парнишку из бригады. Юный молдаванин оказался страстным и ласковым, умел много такого, отчего Богдана в дрожь бросало. Но был у парня один большой недостаток – он не был Яшей.
Собрался, наконец, отправиться в Фёдоровское на выходных. Точнее, в воскресенье с утра, поскольку суббота была забита работой до отказа: с утра – лекция о передвижниках для пенсионеров, а потом история искусств в художке, у четырёх классов подряд. Наобещал редактору областной газеты очерк о самобытном художнике, чтобы визит имел официальную отмазку, если что. Выспросил в Союзе адрес Тропинина, прикрываясь той же байкой об очерке. Впрочем, почему байкой? Напишет ведь. Есть о чём.
Однако вышло всё не так, как планировал. В субботу в художке услышал знакомый голос – негромкий, с чуть заметной картавостью. Яша беседовал с Юлией Юрьевной. А ведь точно, она когда-то была директором школы искусств в Фёдоровском. Не сообразил сразу, что они земляки, вот откуда надо было начинать поиски. Вывалил перед ребятами на парту пазл с «Утром в сосновом лесу» Шишкина и торопливо вышел из кабинета. Яша уже распрощался с директрисой и двинулся к выходу. Преградил ему путь, взял за плечи, поглядел в печальные карие глаза.
– Ты куда пропал? Телефон не оставил. Ищи тебя теперь по всему Фёдоровскому.
– А ты искал? – удивился он.
– Собирался. Зачем ты сбежал, Яш?
– Боялся надоесть тебе. Ты же сам говорил, что у тебя никогда не было постоянных отношений.
– Не было, – жёстко сказал Богдан, – пока тебя не встретил. Теперь – будут. Здесь кафе есть через дорогу от школы, иди туда, заказывай, что хочешь, и жди меня. Освобожусь – приду. И поедем ко мне. Ясно?
– А мама твоя…
– Мама в санатории. Чёрт, у меня там ремонтная бригада. Ладно, всех на хрен выгоню. Ты-то по мне хоть скучал?
– Скучал, – признался Яша.
– Ну, вот видишь…
Расстаться с молдаванами оказалось не так просто, пришлось за недоделанную работу заплатить ещё больше, чем за готовый ремонт. Да и обиженный пацан потребовал компенсацию, он-то рассчитывал на продолжение знакомства. Пришлось быть щедрым во избежание проблем. Жаль было терять такое сокровище, подумывал, что в групповом сексе тот был бы неплох, но вовлекать в такие проекты Яшу не хотелось. Пока. Может быть, потом, когда время придёт и обстоятельства сложатся, как надо.
Сложились обстоятельства. Ещё как сложились. Однажды жарким летом в Нижнем. Черти б их побрали, всех сразу: и обстоятельства, и Олега с Сашкой.
Ему думалось, что именно та встреча запустила Колесо Фортуны, и в этом его, Богдана, вина. Не стоило звонить им тогда. Не стоило.
Чего ради он согласился на вторую встречу с Локи в кафе под названием «Якорное поле»? В кафе, радовавшем нестандартным корабельно-якорным интерьером (под стать названию из книжки Крапивина), довольно приличной музыкой (иногда самодеятельные рок-группы выступали здесь вживую) и всегда беспроблемным вай-фаем. Всегда, но не сегодня. Не ловился он, хоть плачь, хоть головой о стену бейся. Вот с кофе была некая стабильность: он по-прежнему представлял собой тепловатую бурую жижу, ничего удивительного, всё, как прежде.
Нет, а чего он, Богдан, ждал от рыжего? Надеялся, что тот найдёт способ повернуть время вспять? Вернуть к жизни погибшего? Но не верил же он в сказки, в самом деле.
Не верил, да? И в сбывающиеся предсказания, и в управляемые сновидения тоже не верил. Пока не влип во всё это по самое некуда. До встречи с Яшей он и в любовь не верил. Были мимолётные приключения, щекотавшие нервы, но не оставлявшие шрамов на сердце. Мишка? Но тут немного другая история. Неудовлетворённое желание подростка. Возможно, если бы Богдан и Мишка тогда успели насладиться друг другом в полной мере, и расставание далось бы легче. Или нет? Никто не знает, никто не проверял. Возможно, всё по-другому сложилось бы… Как Олег говорил тогда – в реальности «Игрек»? Теория многовариантности, забавная штука, эффектный сюжетный крючок для подростковой фантастики. Ну, что же, в начальных классах Богдан читал рассказы Булычёва, в которых упоминался видеофон – удивительный аппарат будущего. А теперь мама болтает со Светкой или с подружками по скайпу, и никого это не удивляет.
Мама… Врачи говорят, что всё стабильно, но выписывать пациентку Репину не торопятся. Слово «стабильно» можно понимать по-разному. Стабильно хорошо или стабильно плохо? Не говорят. Светка настроена оптимистично. Скоро умчится в свою Америку, а то там у неё работа не движется и Алекс без присмотра. Именно в такой последовательности: сначала работа, а потом сын. Он уже, правда, почти взрослый, самостоятельный парень. Однако с такими большими детками всякие неприятные истории обычно и происходят.
Что вот стряслось на форуме, где тоже, в общем-то, находятся разумные ребята семнадцати и восемнадцати лет? Отключил на ночь и городской, и сотовый телефоны, надеясь выспаться; Светку предупредил, что сам позвонит ей, как проснётся. Будильник и в выключенном мобильном срабатывает, так что проспать встречу с Олегом он не боялся. Ну, и не проспал. Только пока брился-мылся-одевался, про обещанный звонок сестре забыл. Включил телефон и набрал её номер уже в подъезде, сбегая по лестнице. Убедился, что с мамой всё по-прежнему. Не лучше, но и не хуже, вот и ладно. А посмотреть пропущенные вызовы и непрочитанные сообщения удосужился, лишь шагая по тротуару между домами в сторону кафе. И слегка ошалел от увиденного. Ему безуспешно звонили несколько раз Юлия Юрьевна, Зильберштерн, Посередов. Это всё в период с шести до восьми утра. Пришли две эсэмэски от Юлии Юрьевны. Открыл сначала вторую, там значилось: «Не переживайте, всё утряслось». И его словно током ударило. Что утряслось? Из-за чего он должен «не переживать»? Прочитал следом первое сообщение: «У нас проблемы. Видео в фейсбуке». Вообще ничего не понял. Стал набирать одного за другим, все абоненты были «вне зоны действия сети». Чёрт побери! Конечно же, в проклятых «Парусах» связь была доступна только в помещении клуба (ну, или вокруг него), а сейчас по форумскому расписанию время пленэра, все разбрелись по территории лагеря. Как нарочно, самые красивые пейзажи именно там, где глубокая «внезона». Решил зайти в фейсбук, обнаружил, что интернет в его телефоне не работает. И ничего удивительного, забыл кинуть денег на счёт до конца апреля, а сегодня – первое мая. День труда, мать его! На той сим-карте, с которой звонил сестре, ещё остались какие-то копейки, а вторая, через которую выход в интернет, ушла в минус. Оставалась надежда только на «Якорное поле», где всем страждущим раздают благословенный вай-фай. Но… вот не досталось ему. Девушка-бариста, принимая заказ (капучино и блинчики с творогом), грустно разъяснила, что у них «что-то с роутером», и скоро придёт некий Валера и все проблемы устранит непременно, но через сколько часов (или дней) наступит это счастливое «скоро», внятно сказать не могла.
