Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"
Автор книги: Anrie An
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
– Тигра…
– Алёшка, разбудил я тебя? Ты так стонал, я думал, опять температура подскочила. Сон страшный приснился?
– Типа того. Детство вспомнилось. Знаешь ведь, какое у меня было детство?
Тигра кивнул. Алёшка ему рассказывал. Но он никак не мог осознать, что всё это правда. Что так вообще было – не в кино, не в книжках, не в давние жестокие времена, а пять лет назад, в городе, где он сам живёт, с его ровесником, другом, любимым…
Его собственное детство было по-настоящему счастливым. Безоблачным, тёплым, домашним. Если и случались проблемы у родителей (из-за из национальности, например), то единственный сын об этом не знал. Рос в этаком дистиллированном раю. Сначала о нём заботилась добрая ласковая няня (и никаких садиков!), потом были начальные классы на домашнем обучении и средние – в платной гимназии, где одарённые мальчики-гуманитарии из обеспеченных семей никогда никого не обижали, не ссорились и не дрались. Ну, правда, и дружбы между ними не наблюдалось, да и шайтан с ней, как говорила Тагиркина бабушка. Всё равно от этих приятелей одни неприятности, так лучше без них – так считал отец. Однако когда мальчик почувствовал в себе тягу к изобразительному искусству, его отдали в художественную школу, самую обычную, к дому поближе. Наверное, зря.
Конечно, зря. Потому что именно там Тагир встретил человека, который стал для его родителей кровным врагом номер один. Алёшку Кострова.
Разумеется, не зря. Именно поэтому.
Тагир Бахрамов начал обучение в художественной школе не с первого класса, как все нормальные люди, а сразу с третьего. Ну, в общем-то, нормальные люди и поступать в неё приходят в пятом классе школы общеобразовательной, а никак не в седьмом. И в сентябре, а не в юном месяце апреле, когда в старом парке… и так далее. Учись умненький и тихий кавказский мальчик с ними с самого начала, возможно, Алёшка и не обратил бы на него особого внимания. Пожалуй, сосуществовал бы с ним мирно, как с почти ботаником Южаковым или застенчивым Синицыным – иногда, слегка, под вдохновение поддразнивая, высмеивая и разыгрывая. Беззлобно, честное слово.
Просто совпало всё сразу. Крышесносный солнечный весенний день и то, что Богдан Валерьевич снова вёл композицию вместо заболевшей Юлии Юрьевны. Алёшка опоздал на занятие и устроил шумную возню, разыскивая свою неоконченную работу. Зрелище, в общем-то, для всей художки привычное, никто на его вопли уже не реагировал. Тем более, Богдан Валерьевич, для чьих глаз и ушей, собственно, и предназначалось шоу. Алёшка выбирался из-под горы нарочно с грохотом уроненных мольбертов, как вдруг над его ухом прозвучало вежливое:
– Могу я чем-нибудь помочь?
Алёшка вздрогнул от неожиданности. Обернулся. Увидел рядом с собой высокого темноволосого мальчика с чёлкой, скрывающей глаза, в чёрных брюках и кофте с жёлтыми и коричневыми полосками.
– Ты кто? – спросил он.
– Тагир Бахрамов, – представился незнакомец.
– Как-как? – переспросил Алёшка. – Тигр с бахромой?
И сам расхохотался над дурацкой шуткой. Тагир доброжелательно улыбнулся:
– Ну, можно и так.
– Если тигр, почему тогда полосок так мало? Надо, чтобы везде-везде. И на морде тоже. Ну-ка, пойдём!
Новичок почему-то не сопротивлялся совсем. По-прежнему смущённо улыбаясь, позволил взять себя за плечи и подвести к Кольке Ястребу, который уже размазал по пластиковой палитре чёрную гуашь.
– Колюня, держи его, сейчас я ему полоски нарисую!
Тут Тагир, видимо, ощутил, что шутка затянулась, и он нарвался на те самые неприятности, которыми его пугал отец. Попытался освободиться. Но разве с Колькой так просто справишься? Тот завёл ему руки за спину и прочно держал за локти. Алёшка схватил кисточку и провёл ею по лицу мальчишки. Влажно и щекотно.
– Отпусти, я не могу больше! – взмолился Тагир. – Мне в туалет нужно.
Пацаны переглянулись и заржали.
– Отпустим? – спросил Колька.
– Сбежит. Ничего, потерпит, не обоссытся. Я докрашу, и попросим Ливанова сфотать на телефон. Ник, согласен?
– Хорошо, – охотно откликнулся Никита. Демонстрировавший идеальное поведение в присутствии взрослых, он в те времена участвовать в ребячьих выходках не отказывался. Если не узнают и не накажут, то почему нет? Прикольно.
Не до веселья было, похоже, одному Тагиру. С взлохмаченной чёлкой, с расплывающимися чёрными полосами на покрасневшем лице он выглядел жалко, но и странно притягательно притом. Алёшка не мог остановиться. Водил кисточкой уже по его худенькой шее.
Вдруг Колька разжал руки и отпустил Тагира, Никита быстрым движением убрал нацеленный на них телефон. Алёшку грубо схватили за ворот свитера, вышибли из рук кисточку, хлопнули по загривку (не больно, но чувствительно) и в следующую же секунду отточенным движением швырнули на кучу мольбертов, из-под которой он не так давно с дикими возгласами выбирался. Сейчас он даже не вскрикнул, хотя сильно ударился локтем и спиной.
– Можешь жаловаться, что я тебя избиваю, – жёстко сказал Богдан Валерьевич. – Юлии Юрьевне, или в департамент, или… сам знаешь кому… Но я считаю, что я прав.
Бережно взял измазанного краской новенького за плечо и повёл куда-то. Умываться, наверное.
Алёшка поднялся, потирая поясницу, и пошёл за ними по коридору. Богдан Валерьевич оглянулся.
– Как ты мог, Костров? – произнёс он. В голосе его уже не было строгости. Зато сквозило безразличие и присутствовала обидная для Алёшки нотка брезгливости. – Ты сам прошёл через подобное.
– Но это же… не то. Не так, – растерянно пробормотал Алёшка.– Мы просто шутили. Играли.
– Нет, Костров. Вы не играли. Это было насилие.
Больше не произнёс ни слова. Будто Алёшки и не было рядом.
Вот как, значит?
Возвращаться он не стал, но и домой не пошёл. Сел на нижнюю ступеньку крыльца, вытянув ноги. Сидел так долго. Смотрел прямо перед собой в одну точку. Иногда в этой точке появлялась белая кошка, играющая с серым стеблем оттаявшей из-под снега прошлогодней травы. Иногда исчезала. Но он не следил взглядом за ней, ему было всё равно, кошка там или просто ничего. Наверное, стоило заплакать, но после того случая в детдоме, последнего, слёзы у него не появлялись. Совсем. Никогда. Ни разу.
Закончились занятия, по лестнице вниз мимо Алёшки протопало множество детских ног. Он сдвинулся вбок, чтобы не мешать. Притиснулся к перилам. После всех с крыльца спустились Клим и Колька. Клим накинул Алёшке на плечи его куртку. Сказал:
– Ливанов удалил фотки.
– Сам? – удивился Алёшка.
– Практически да. Мы объяснили, он понял. Да, Коль?
Колька кивнул молча.
– Богдан наорал на всех, – продолжил Клим. – Говорил, что это свинство – издеваться над новичками. Пережиток… какого-то там прошлого, когда все дикие были.
– А, он в этом смысле, – облегчённо выдохнул Алёшка. – Просто в коридоре он мне сказал такое… в общем, я про другое подумал.
– Про другое эта птица зачем-то крякнула, – Клим ткнул кулаком в бок Ястреба. – Вот для чего было? Про первоклассника и девчонку.
– Я случайно, – смутился Колька. – Юлия Юрьевна всё время так говорит. У меня просто вырвалось.
Алёшка вспомнил: директриса, разбирая ребячьи споры и обиды (особенно между мальчишками и девчонками), часто произносила фразу про первоклассника, который, если ему нравится первоклассница, дёргает её за косички. Потому что глупый ещё. Умный человек в такой ситуации будет ей стихи рассказывать или в кино позовёт. То есть придумает что-нибудь культурное и без агрессии.
– Спасибо, Колюня, ты у нас просто молодец, – разозлился Костров. – Все ржали, да?
– Нет. Девки, правда, похихикали немного. Так они же дуры, – сказал Колька. – А все нормальные люди поняли, что это в переносном смысле.
– А новенький покраснел, прямо как Южаков, когда при нём неприличный анекдот расскажут, – добавил Клим.
– Он же не знал про переносный смысл, – задумчиво проговорил Алёшка.
– Теперь знает. Объяснили.
– Так же, как Ливанову? – испугался он.
– Что мы, звери, что ли? Ему и без того досталось, – успокоил Колька.
– А где он сейчас? – поинтересовался Алёшка. Ожидал, что скажут: давно ушёл домой. Оказалось – нет.
– Южакову помогает, – разъяснил Клим. – Шурик дежурный сегодня, а этот чудак захотел узнать, как тут у нас всё устроено. Что куда убирать и что куда выбрасывать, когда до него очередь дойдёт.
– Вдвоём вдвое дольше убираются, – заметил Колька. – Где этот Шурик? В кино же опоздаем.
– Ястреб, не психуй, – сказал Клим. – Через полтора часа начало. Успеем даже мороженого поесть.
– Не успеем, если Южаков будет тянуться. Очередь всегда за этим мороженым, – недовольно пробурчал тот.
Точно, кино! Алёшка и забыл, что они собрались на «Легенду № 17», что Климка забронировал билеты через интернет. Четыре билета. Четыре!
Южаков спустился по ступенькам. Новенький шёл рядом с ним. Конечно, уже без следов тигриного раскраса на лице. В чёрной куртке, наглухо застёгнутой. Без шапки.
– Ребят, можно Тигра с нами пойдёт на «Легенду»? – спросил Шурка. – Докупим ещё один билет.
Тигра, ну надо же! Как быстро прозвище прилипло к человеку. А он не обижается, похоже. Или делает вид. А вот то, что переживает, возьмут его или не возьмут в компанию, очень заметно.
– А если не будет билетов? – Клим так почесал затылок, что шапка сползла на лоб. – Когда я смотрел, там мало свободных мест оставалось.
– Нет так нет, – пожал плечами Тигра. – Тогда я просто дойду с вами до кинотеатра, а потом – домой. Ой, нет, не домой, а один где-нибудь погуляю, я ведь уже позвонил папе, сказал, что задержусь.
И тогда Алёшка, как будто его бес под рёбра пнул, выпалил:
– Идите без меня.
Все посмотрели на него с недоумением.
– Я не люблю про хоккей. И голова болит. И бабушку я забыл предупредить, а сейчас телефон разрядился.
– Ты точно не из-за меня отказываешься? – спросил Тагир.
– Вот ещё, – фыркнул Алёшка. – Идите быстрей, а то… опоздаете.
Ребята ушли, он посидел ещё немного, а потом вернулся в помещение и занырнул в туалет. Если бы семиклассника Кострова сейчас увидел кто-нибудь из знакомых, он сгорел бы со стыда. Потому что… Ну, вот потому что. Жаль, что пришлось отказаться от похода в кино. Но… хорош бы он был по дороге в кинотеатр с таким стояком. Колька бы точно начал прикалываться, он эти вещи всегда замечает. Внимательный, гадёныш. Ох… И откуда только взялась эта тигра полосатая? Всё из-за него ведь. Точнее, конечно, из-за Богдана, как и всегда. Но и из-за новичка тоже. Как он его по коридору вёл, чуть не в обнимку…
С той поры Тигра стал частью их компании. Состав её, между прочим, временами менялся: то надолго пропадал Южаков, то уходил Ливанов (а с ним и Настя), то больше времени начинал проводить с приятелями со своего двора Колька Ястреб, то прилипали Снежаны-Кристины или появлялась какая-нибудь недолговечная (со стороны, не из художки) девушка Клима, а в последнее время, уже в училище, к ним, словно магнитом, притянуло тихого Сенечку. Тигра, кстати, невзирая на грозное прозвище, был стеснителен и немногословен, в этом они с Синицыным оказались похожи. Однако участвовать в хулиганских выходках, которые Клим и Алёшка резонно считали акциями протеста, соглашался с радостью маленького мальчика, которого большие ребята приняли в игру. Хотя он-то маленьким в этой компании не был ни по росту, ни по возрасту. Младшим, кстати, был Алёшка, бабушка отдала его в школу шестилетним, паспорт он получил позже всех в компании, и ждать совершеннолетия ему оставалось не два-три месяца, как родившимся летом друзьям, а невозможно долго – до ноября.
Тогда, пять лет назад, с ребятами Тагир подружился мгновенно. Видимо, сказывался недостаток общения: в гимназии, если судить по его рассказам, каждый был сам по себе, а во дворе копошились в песочнице четырёхлетние дети, сверстников не было. Он много лет жил, словно в изоляции от всего мира, а теперь навёрстывал: с Климом и Колькой лазил по заброшенным стройкам, с Южаковым часами просиживал за шахматной доской. Лишь с Алёшкой стать добрыми приятелями не получалось. Едва терпели друг друга. Костров то выдумывал про него какие-то несусветные гадости, то в художке кидал кнопки на стул или обливал водой. Бахрамов угрюмо молчал, не глядя в его сторону. Пару раз дело доходило до драки, Клим разнимал их.
Так было весь остаток апреля, весь май и начало июня, пока шёл пленэр.
В июне и случился разговор, после которого всё изменилось. Закончив этюды на территории монастыря, ученики разбежались по домам. Юлия Юрьевна остановила двоих, не успевших удрать, и попросила вернуться с ней в школу и помочь разобрать спонсорские подарки. Случайно так вышло или нарочно было задумано, но этими двоими оказались Алёшка и Тигра. Сердито зыркнув друг на друга, они пошли за директрисой, как на каторгу.
Впрочем, какая там каторга, три десятка коробок с гуашью расставить по полкам в директорском кабинете – нечего делать. С работой справились быстро. Пора бы идти, но Юлия Юрьевна оставила их в незапертом кабинете, попросила её дождаться, а сама задерживалась почему-то. Они стояли и смотрели друг на друга. Точнее, Тагир стоял, а Алёшка присел на край стола, болтая голыми ногами – он был одет совсем по-летнему, в короткие шорты и прошлогоднюю футболку с эмблемой лагеря «Алые паруса». А Тигра всё ещё парился в джинсах. Может, специально отказался от «детсадовской» одежды, чтобы казаться взрослее?
– Алёш, ты что-то хочешь мне сказать? – поинтересовался Тагир.
И Алёшка не выдержал, выпалил то, что давно вертелось на языке:
– К Богдану не лезь, он мой.
– Ладно, – как-то очень уж спокойно согласился Тигра. Помолчал ещё немного и спросил. – А к тебе?
– В смысле? – не понял Алёшка.
– К тебе можно приставать? – уточнил он, придвигаясь ещё ближе.
Алёшка не ответил. Он просто не мог осознать, что происходит. Тигра, похоже, ответа и не ждал. Взял его за руку. Правую. Потянул на себя, развернул ладонь и быстро поцеловал прямо в белый тонкий шрам.
Что вообразила себе вернувшаяся с шоколадными батончиками в награду за помощь Юлия Юрьевна? Насколько соответствовала сложившаяся ситуация тому, что она задумывала? Показалась ли ей история Тагира и Алёшки похожей на то, что произошло много лет назад? На печальную и трогательную нежную дружбу шестнадцатилетних Яши Тропинина и её сына Даньки, которую обеспокоенная мамаша своими же руками разрушила, о чём потом горько сожалела… Никто, кроме самой Юлии Юрьевны, не расскажет, а она не склонна делиться личным. Догадывалась она или нет, но на самом деле всё было не так просто, не так мило, как смотрелось, наверное, со стороны. Тем летом ещё до того, как осуществился их с Тигрой первый раз «по-взрослому», Алёшка успел переспать поочерёдно и с приехавшим на каникулы Геной Ласочкиным, и с жаждавшим экспериментов Колькой Ястребом. Тигра терпеливо ждал и ласково уговаривал, а те набрасывались грубо и решительно, и Алёшка подчинялся. Ему казалось, что он этого хотел. Не считал себя жертвой, был убеждён: выбирает самостоятельно. Ошибался, конечно, или сам себе лгал, так тоже бывает.
========== 14. Алёна Задорожных ==========
…Так тоже бывает. Дома отвергаешь дурацкие проекты, навязываемые неутомимой придумщицей Динкой, все эти росписи детских садов и соседских подъездов, а потом приезжаешь на форум, и тут тебе тоже предлагают нечто подобное. И ты молча киваешь, потому что даже простое «да» сказать не в силах. Может, горло заложило от простуды или от той же инфекции, что у Алёшки? Неважно.
Подготовить эскизы для росписи стен в лагере. Что-то вроде иллюстраций к книжкам Грина или похожее, на морскую тематику. В её манере. Гос-споди, счастье!
Техническую часть возьмут на себя ребята из училища в рамках летней практики. С неё – только эскизы. В цвете. Много. И быстро. Дети в лагерь приедут уже в июне. Правда, не в начале месяца, а числа пятнадцатого, потому что будут две летних смены, а не три, как раньше. Но всё равно времени мало, так что…
Вот это и была важная информация, озвученная за ужином. И пока Алёна пыталась что-то если не вымолвить, то хотя бы прошептать, «знаменитая банда» разразилась криками восторга. Так, что оконные стёкла зазвенели и чашки на столах подпрыгнули. Ну, почти. Даром, что всего четверо их, а не шестеро, и самого звонкоголосого нет – Алёшки. Ничего, справились, молодцы.
– Запишите нас в бригаду, – Клим поднял руку, как в школе. – Бровкин, Южаков, Ястреб, Синицын. И Костров с Бахрамовым.
– Где, кстати, они? – поинтересовалась Юлия Юрьевна.
– Костров температурит, а Тигра… то есть Тагир… с ним остался.
– Понятно. Так вы что – вшестером хотите весь лагерь разрисовать? Или нужны ещё помощники?
– Да нам не жалко, пусть помогают, – отозвался Клим.
– Мы! Нас запишите, Юлия Юрьевна! – взвизгнули Снежаны-Кристины. Директриса сделала пометку в блокноте. Затем подняли руки ещё несколько третьекурсников и третьекурсниц, они тоже были занесены в список.
– Для Синицына ведь было отдельное задание, – напомнил Посередов. – Коммерческий проект для туристического агентства. Там как раз нужен человек, которому пейзажи хорошо удаются. И заплатят на порядок больше, чем в лагере.
Он назвал сумму. Сенечка ахнул. Да и не он один.
– Не пойдёшь, – строго сказал Колька.
– Почему это? – удивился Сенечка. – Я всё равно собирался подработку на лето искать. Деньги нужны.
– Сказал – не пойдёшь. Знаешь, чьё это агентство? Ты наивный совсем, думаешь, ему пейзажи твои нужны?
– Семейная сцена, блин, – прокомментировал Климка. – Мало нам Кострова с Тигрой, теперь ещё и эти. Южаков, может, и нам с тобой замутить? Чтобы от моды не отставать…
Шурка фыркнул, оценив шутку, щёки и уши у него зарозовели.
– А как же Вася? – вспомнила Алёна разговор перед посадкой в автобус.
– Да Костров прикалывается. У Васи девушка есть, – разъяснил Южаков, краснея ещё больше.
– Я тоже пошутила, – призналась Алёна. – Ты не обиделся? Извини.
– Я не способен обижаться, знаешь ли.
– Не верю, Южаков, – Клим по-братски похлопал его по плечу. – Не верю.
Мэтры ещё раз все по очереди поздравили молодёжь с успешным завершением форума, Юлия Юрьевна напомнила о завтрашней экскурсии в музей, и ужин перестал быть торжественным собранием, теперь он был просто ужином.
– Шур, ты как – спонсировать мероприятие не передумал? – уточнил Клим.
– Всё в силе. Только, может, на этот раз в нашей комнате соберёмся? Коль, Сень, вы не против?
– Мы за, – ответил за обоих Колька. – А в честь чего пьянка? Тупо продолжение вчерашней или повод есть?
– Праздник, – предположила Алёна. – Мир, труд, май и всё такое.
– День рождения у меня, – сообщил Южаков.
– Ох… поздравляю, – сказала Алёна. – А почему с утра промолчал? Я бы тебе ухи надрала.
– Какой день рождения, Шурик, ты охуел? – изумился Колька. – В августе же всегда тебя поздравляли.
– Сам узнал только перед отъездом, – объяснил именинник. – Мама сказала. Я им неродной – ну, это давно известно. Сначала у них долго детей не было, меня усыновили, а через год Ксюнька родилась. В принципе, меня могли бы обратно вернуть. Свой ребёнок есть, так зачем чужого оставлять? Жил бы я тогда в детском доме. Может, в том же, где Костров был.
– Да, молодцы твои родители, – порадовалась за парня Алёна. – Хотя, в принципе, нормальные порядочные люди. Всем бы так.
– А причём день рождения? – так и не понял Колька.
– Мне же поменяли в документах всё, когда усыновили. Имя, дату. Я не спрашивал об этом, мне неинтересно было. Но вчера утром мама всё раскрыла. Ну, чтобы я знал, что на самом деле с первого мая – совершеннолетний. И проникся ответственностью
– Так ты, получается, старше нас всех, – заметил Колька.
– Кроме меня, уточнила Алёна. – Шур, а какое было имя?
– Максим Иванов. Мне не нравится, совсем не подходит.
– Ёлки, Иванов! – воскликнула Алёна. – Однофамилец мой.
– Ты же Задорожных, разве нет? – удивился Клим.
– Это по мужу. А первые двадцать семь лет жизни была Ивановой. Тоже не нравилось.
– Так, Ивановы, братья и сёстры! – решительно сказал Клим. – Не болтайте, дожёвывайте скорей, нам надо до темноты в эту грёбаную деревню попасть.
– Ещё Алёшке и Тагирке ужин, – напомнила Алёна.
– Птицы отнесут, – сказал Клим, перепоручая Ястребу кастрюлю, набитую ещё тёплыми макаронами-ракушками вперемешку с кусочками курицы. – Вы же всё равно сейчас туда?
– А мы в комнату, Коль? – уточнил Сенечка. – Я думал, мы погуляем.
– Накормим голодающих, а потом погуляем, – откликнулся тот. – Или в комнату. Как захочешь.
– Прогуляйтесь, пожалуйста, к роднику, – попросил Клим. – Возьмите там у Кострова полторашки.
– Ага, ладно. Принесём водички, – практически в один голос ответили они.
…Втроём прошагали километра два по асфальтовой дороге, потом почти столько же – по просёлочной. И вот она – деревня Светлово. Или село? Нет, село – это когда есть храм, здесь не было. Ни церкви, ни клуба, ни магазина. Даже колодца не увидела Алёна. Только ряд бревенчатых домиков, разных – одни ухоженные, другие запущенные совсем, с провалившимися крышами. Почти по центру деревни лежала (видимо, давно) беспорядочная куча брёвен. Возможно, кто-то привёз для ремонта дома, а потом стало не до того, так и оставил. На брёвнах этих, серых, продырявленных жучком-древоточцем, сидели четверо пацанов старшего школьного возраста, лущили семечки. При виде вошедших в деревню путников они завозились, запереговаривались между собой, но с насиженного места не сдвинулись и даже не окликнули их. Только когда чужаки прошли мимо, кто-то из мальчишек громко и заливисто засвистел им вслед.
– Не оборачивайтесь, – велел Клим.
Он уверенно подошёл к одной из развалюх и поколотил кулаком в калитку. Пришлось ещё несколько минут всем втроём стучать руками и ногами, прежде чем раздалось со двора старушечье:
– Слышу-слышу, бегу-бегу, милые!
– Здрасте, баб-Валя! – заорал Клим.
Старуха была в выцветшем платке с ромашками по зелёному полю. И сама вся как будто выцветшая – бледные губы на почти белом сморщенном лице, светло-серые глаза без ресниц.
– Баб-Валь, мы за вашим волшебным зельем, – не стал тянуть Клим.
– Да уж я поняла, – закивала бабка. – Сама гоню, не по-городскому, без химии. На травах настаиваю, на ягодах.
– А есть то, что зимой мы у вас брали? На дубовой коре? – поинтересовался Клим.
– А как же, Климушка.
Старуха засуетилась, нацедила в банку из кастрюльки и разлила аккуратно по стопкам прозрачный с коричневатым оттенком напиток, принесла на блюдечке нарезанный солёный огурец.
– Пробуйте. У меня всё без обмана.
Алёна от дегустации вежливо отказалась.
– Беременная, что ль? – спросила бабка.
– Кормящая, баба Валя, – призналась она. – Сын у меня, Стёпка.
– Ай, молодцы какие! – воскликнула старуха, обнимая одной рукой Алёну, а другой Клима. – Совет вам да любовь!
Клим, видимо, решил подтвердить бабкины домыслы действием. Притянул к себе Алёну, наклонился, поцеловал в губы. Вот нахал! Хорошо хоть, без всяких пошлых кручений языком, целомудренно так. Алёна решила, что сейчас она, конечно, возмущаться не станет, подыграет даже, но на обратном пути выскажет Климу всё, что думает о его поведении. И пусть хоть сто раз подряд твердит своё: «Не верю!»
– А он кто? – баба Валя указала на затаившегося в уголке Южакова.
– Брат её, – ляпнул Клим. – Они брат и сестра Ивановы.
– Врёшь ведь! – погрозила сухим скрюченным пальцем старуха. – Если чья она и сестра, так Алёшки вашего, похожи больно.
Ну, вот, сначала Юлия Юрьевна, а теперь эта туда же. Чем похожи? Ничего общего.
– Он сам-то где, почто с вами не прискакал? – поинтересовалась баба Валя.
– Заболел, температура у него, – сказал Клим. О том, что Алёшку избили деревенские мальчишки, говорить не стал. Ну и правильно. Вдруг среди них бабкин внук? Тогда неизвестно, как бы всё повернулось. Старушки – народ непредсказуемый.
Но пока хозяйка была вполне миролюбива и гостеприимна.
– Сейчас я медку ему баночку, болящему-то. Одного, что ли, бросили, бестолочи?
– Он не один, с ним Та…– начал Шурик.
– Тамара, – выпалила Алёна.
Введённая в заблуждение баба Валя пришла в восторг, выяснив для себя, что у симпатичного Алёшки наконец-то появилась девушка. На радостях, кроме похожего на коньяк самогона и ароматного жёлтого густого мёда, положила им с собой солёных огурцов, варёной картошки, щедро посыпанной ранней парниковой зеленью, и пирогов с той же картошкой, истолчённой в пюре и смешанной с пережаренным луком. Про начинку Алёна знала точно, потому что по дороге не выдержала, развернула кулёк и с удовольствием попробовала румяную бабкину выпечку.
Алёна совсем запамятовала, что пообещала себе отругать Клима за поцелуй. И о самом поцелуе забыла. Не до того стало, втроём принялись наперебой делиться фантазиями, предлагать, что следует изобразить на стенах в лагере. При этом Алёна старалась всё-таки придерживаться сюжетов Александра Грина, а Клим и Шурик, читавшие у Грина только хрестоматийные «Алые паруса», несли абсолютную чушь, но не без интересностей, которые стоило запомнить. Под конец Южаков разошёлся: принялся рассказывать какую-то невероятную сказку о живых (и довольно смышлёных) парусных кораблях и о вредных, но обаятельных разноцветных морских драконах. Сказал, что всё это он придумал вместе с сестрой (даже начали записывать в тетрадку, а потом надоело), но Алёне подумалось, что больше половины он просто сочиняет на ходу.
Вернувшись в лагерь, ввалились весёлой гурьбой в Шуркину комнату, там вся четвёрка сидела за игрой в карты. Точнее, сидели трое, Алёшка лежал на животе, закинув ноги на спинку кровати, но вид у него был уже не такой болезненный, как прежде.
Принялись выставлять принесённое на стол под радостные вопли: «Пироги! О, картошечка!»; Клим при этом называл Тигру Тамарой и Южакова – Ивановым, а сам Южаков и Алёна продолжали спорить, кто же на самом деле победил в соревнованиях, розовый дракон или лиловый. Видимо, всё это так нелепо воспринималось со стороны, что Алёшка принялся допытываться, что это они по пути курили такое интересное. Алёне же показалось, что курили (и не табак) как раз эти четверо, больно уж они характерно хихикали над всем увиденным и услышанным.
У хозяев комнаты оказался свой сюрприз по части закуски. Колька и Сенечка отправились на кухню отдать чисто вымытые сковородку и кастрюлю, а вернулись всё с той же сковородкой, на которой шкворчала яичница. Вдобавок им выдали хлеб, несколько крупных помидоров и снова банку компота, на этот раз из мелких тёмных слив.
Восхвалив заботливых тётушек и бабушек, без которых молодое поколение точно умерло бы с голоду, разлили по пластиковым стаканчикам самогон и компот и поздравили Шурика с неожиданным для всех (и для него самого) днём рождения.
– Но в августе всё равно буду отмечать, – пообещал Южаков. – С меня шашлыки на даче. Всех приглашаю. Алён, тебя тоже, и не вздумай пропадать.
– Не вздумаю, – кивнула она.
Тут же сердце словно сжала ледяная лапа. До расставания не так уж много времени. Алёна вернётся в свой городок, а ребят ждёт сессия, потом начнутся каникулы. У них другая жизнь, своя, и взрослой тётке с её семейными заморочками и тщетными поисками работы не будет в ней места. Конечно, пообещали найти друг друга в соцсетях. Несомненно, впереди общий творческий труд в лагере. Шла речь и про какой-то поход (после сессии, в конце июня или начале июля). Теперь вот – именины Южакова и дача в августе. Не верила в это. Очень хотела, но не позволяла себе верить. Иначе расслабится, привыкнет, а вся эта радость общения оборвётся внезапно, и пустота нахлынет с новой силой. Нет, нет, нет. Не надо. Лучше начинать отстраняться от компании прямо сейчас, чтобы потом не было больно.
Отстранялась – потихоньку, где-то глубоко внутри. Внешне всё было по-прежнему. Смеялась шуткам Клима, придумывала новый финал к Шуркиной сказке, отламывала Алёшке половину от последнего надкусанного пирога. И слушала с замиранием Сенечкины песни. На этот раз был «Чайф», и среди печального, мрачноватого и философского, как глоток свежего воздуха, – развесёлое «Оранжевое настроение»:
…Я буду смотреть на прохожих.
На девчонок,
На весенних девчонок,
На весенних девчонок и
Немного на парне-ее-ей.
Честно, не помнила в этой песне таких строк. Ух, Сенечка! Не глядит он ни на девушек, ни на каких-то гипотетических посторонних парней, восторженный и чуть-чуть испуганный взгляд его карих глаз устремлён исключительно в сторону вчерашнего его спасителя – Кольки. А тот уже не кажется Алёне похожим на сказочного злодея. Скорее, на принца в изгнании.
Сенечка заметил внимание с её стороны, но понял его по-своему. Закончил песню, передал гитару Алёне. Зря она боялась, что ничего не получится, – «руки помнили». Спела сначала про Ассоль и Грэя, в тему к названию лагеря и к предстоящим росписям-иллюстрациям. Потом – про марсиан у оранжевой речки и про «оранжевое небо, оранжевую зелень» (вот же Сенечка – задал тему своим «Оранжевым настроением», теперь не отвяжешься), про чёрного кота, про Глафиру с кусочком сыра и про кузнечика «коленками назад». И перешла на лирику, как без неё, – «милая моя, солнышко лесное».
Отстраниться, уйти в себя? Не получилось. Наоборот, притянуло её к пацанам ещё больше. Трудно расставаться будет? Да пусть! Главное – сейчас ребята рядом, смеются и грустят под старые-старые песни, и нет в этой компании чужаков, всегда бы так.
Пока Алёна пела, Сенечка забрался на колени к Ястребу, обхватил его руками за шею. И выглядело это со стороны вовсе не по-гейски, а как будто они братья, старший и младший. Хотя на самом деле старше был как раз Синицын, ему восемнадцать должно было исполниться первого июня, в день защиты детей. Моложе всех оказался Алёшка, ему совершеннолетия надо было ждать аж до поздней осени. Бедный… Но он, похоже, несчастным себя не чувствовал, хотя по-прежнему нормально сесть не мог, полулежал на кровати, поджав ноги и неловко скрючившись. На нём всё ещё был подаренный Алёной ярко-полосатый свитер. Тигра сидел рядом, снова что-то читал в телефоне, который держал в левой руке, а правой рассеянно проводил по Алёшкиным чисто вымытым волосам.
– Южаков, похоже, тебе придётся ночевать у нас, – обратился Клим к Шурику. Тот посмотрел внимательно на обе парочки. Серьёзно кивнул и, прихватив зубную щётку, направился к выходу. Алёна и Клим двинулись за ним.
У Шурки и Клима хватило ещё сил отправиться пить чай к девчонкам. Звали и Алёну, но она была не в состоянии.
– Извините, ребят, возраст всё-таки, – виновато развела руками она. Когда пацаны ушли, погасила свет и вырубилась тотчас же. Видимо, сказалась предыдущая бессонная ночь.
Проснулась оттого, что почувствовала на себе непривычную тяжесть чужого тела. Успела испугаться и в ту же минуту сообразить, что к чему.
