Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"

Автор книги: Anrie An

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Костров?

– Чего надо? – огрызнулся Алёшка.

– Тебя, радость моя. И не мне, а боссу. Мне-то ты нафиг сдался, сучёныш мелкий.

Мелким он, кстати, уже не был тогда, вытянулся здорово за последний год. Тощим оставался по-прежнему – острые ключицы выпирали со страшной силой, запястья, обмотанные цветным шнурком, были по-девчоночьи тонкими. Но всё же кое-какой мышечный рельеф появился, не зря они с Тигрой за компанию с решившимся похудеть Климом походили в качалку – не самый шикарный, но единственный в Славске тренажёрный зал, где школьникам и студентам делали скидку на абонемент. Ну, ещё и волосы отросли до лопаток, связывал их резинкой в хвост, чтобы не мешали. Лицо же осталось прежним: с фотографии на экране телефона, который подсунул ему под нос незнакомец, смотрел обиженный на весь мир мальчишка – ушастый, большеглазый, с пухлыми губами.

– Поехали! – приказал Юрочка. То есть тогда ещё не Юрочка, ещё для Алёшки никто, но уже понятно было, что слушаться эту злую няшу надо беспрекословно, иначе можно и огрести серьёзных люлей. Пошёл за ним, сел в машину. Тигре не позвонил, хотя знал, что тот будет волноваться. Отключил телефон. Наплевать, объяснит потом как-нибудь.

Приехали – куда-то далеко за город, в дачный посёлок. В грузном краснолицем человеке, которого Юрочка за глаза называл боссом, Алёшка узнал один из своих детдомовских полузабытых кошмаров. И понял, что влетел по-крупному.

Поначалу было, кстати, вполне терпимо и даже интересно. К Виктору Львовичу Алёшка привык, как-то привязался, что ли. Посторонних в первое время не было, разве что Юрочка. Ну, этот-то был вовсе не третий лишний. Парень постоянно крутился вокруг них, подавая, когда понадобится, то смазку и презервативы, то салфетки, то ремни и плётки или секс-игрушки. Кроме того, именно Юрочка помогал Алёшке переодеваться в женские наряды (преимущественно всех оттенков красного), а порой связывал его, или приматывал скотчем за руки и за ноги к чему-то вроде гимнастического коня из школьного спортзала, или подвешивал к потолку на хитроумной конструкции – смотря какая фантазия взбредёт на ум обожавшему подобные эксперименты боссу. Конечно, это не было настоящим БДСМ. Читал Алёшка в интернете про такое, там строгие правила и «безопасность, разумность, добровольность», здесь же… ну, просто издевательство над человеком ради собственного удовольствия. Как в детдоме, только по-взрослому. Секретарь терпел Алёшку рядом с собой, пожалуй, только подчиняясь приказу обожаемого им Виктора Львовича. Пока босс не видел, успевал соперника пнуть, ущипнуть или дёрнуть за длинные волосы. Возможно, ждал от пацана какой-то ответной реакции, но Костров, как назло, не кричал, не давал сдачи и боссу не жаловался. Воспринимал Юрочкины выходки как неизбежную добавку ко всему остальному. Однажды лишь спросил:

– Что тебе от меня надо?

– Ненавижу тебя, – прошипел Юрочка.

– Ладно. Ненавидь, – пожал плечами Алёшка.

Почему сейчас вдруг вспомнил об этом? Не потому ли, что сам оказался практически в шкуре Юрочки? Не совсем так, конечно. Вряд ли Юрочка любил Виктора Львовича так, как Алёшка – Богдана. Скорее, оберегал своё законное место по правую руку от босса, свою привилегию быть его любимой игрушкой. Ревновал до жути. Вроде и неглупый парень, но не понимал, что Алёшка на эту роль не претендует. Были бы варианты – ушёл бы, не раздумывая. Ну, почти ушёл ведь после случая с Тигрой. Вернулся, куда деваться. Держали деньги. Точнее, их отсутствие и невозможность зарабатывать по-другому. И ещё страх. Не за себя – за бабушку, за Тигру, Клима, Сабину, Сенечку… За всех, кто ему дорог. Теперь к этому списку прибавилась и Алёна. Хотя… скорей всего, он навыдумывал себе невесть чего. Не стал бы Виктор Львович из мести как-то вредить его близким. Не потому что такой он на самом деле добрый и порядочный, а просто… зачем ему? Забудет об Алёшке, как только замаячит на горизонте новая игрушка. Не найдёт, что ли, другого пацана – смазливого, ласкового и на всё готового? За такие-то деньги! Запросто. Как в том мультике: «Да мало ли таких мальчиков…» Так что если и говорил ему босс что-то такое, то всё это были пустые угрозы, осуществлять которые тот вряд ли кинется.

Не кинулся же выручать Алёшку и Тигру год назад, когда их задержала полиция на митинге против московского мусора.

Собственно, это был не митинг, его-то как раз и не разрешили проводить. Но про запрет организаторы (какая-то партия – не Климкина, другая) узнали в последний момент. До этого все ожидали положительного ответа из мэрии. Так что собрались уже в назначенном месте, куча народу была, не только сумасшедшие экологи или такие люди, как он сам, кому до всего дело есть, лишь бы какая-то движуха, но и нормальные граждане, которых при другом раскладе и из дома не вытянешь, а тут – ну, припёрло просто. Потому что и впрямь скотство это – везти из столицы тонны бытовых отходов на полигон около Славска. Который никакой не полигон, а обыкновенная свалка-помойка, ни фига там не перерабатывается, на жаре всё гниёт, а после каждого дождя зловонные ручьи текут в небольшую речушку, которую местные жители уже иначе, как речкой-говнотечкой и не называют. И вот мало нам своей грязи – московскую тащат, блин! Будто она особенная, золотая-бриллиантовая.

Для кого-то и золотая, наверное. Кто-то же из мэрии за это деньги получил, да? И не надо ни у кого спрашивать, и так всё ясно.

Юлия Юрьевна там была, между прочим, на этом недомитинге. Ну, она и есть сумасшедший эколог.

Алёшка смутно помнил, как оно всё происходило тогда. Кажется, кто-то из организаторов сказал: митинг запретили, и фиг с ним, а вот одиночные пикеты – это вещь, и для этого разрешений не требуется. Просто надо взять плакаты и встать с ними вдоль дороги. От Славска до свалки. Через сколько-то определённых метров друг от друга, чтобы пикет действительно считался одиночным. И всё было бы замечательно, если бы случайно (или как раз неслучайно) дорога не оказалась той самой, по которой мчались друг за другом несколько шикарных автомобилей в сопровождении полицейских машин с визгливыми мигалками. Местная власть и столичные гости. Вот так.

Конечно, в такой ситуации озлобленные люди с плакатами типа: «Уберите московское дерьмо» смотрелись, мягко говоря, неэстетично.

При задержании Алёшка действовал грамотно – так, как объяснял заранее Клим: плакат бросил на траву, не брыкался и не пытался убежать. Никакого сопротивления, вы что. Послушный мальчик, мечта правоохранительных органов. Сам Клим вёл себя так же. Ну, и Тигра тоже. Молчать, правда, Алёшка не собирался. Пока шагали к машине, спокойно и вежливо выспросил у полицейского, в какой отдел их повезут. Затем попросил разрешения позвонить по телефону. Родственникам, ага. Набрал даже не Юрочкин номер, а напрямую Виктора Львовича. А что такого? Тот сам продиктовал ему цифры, просил звонить, если будут проблемы. Вот и пригодился номерок!

Ага. Как же.

Выслушал полтора куплета бодрой патриотической песенки, закачанной вместо гудков, дождался басовитого: «Слушаю», принялся объяснять, что случилось. После слов о мусорной акции Виктор Львович раздражённо рыкнул в трубку:

– Мне некогда! Сам разбирайся, не маленький.

Всё.

Дальше – Алёшка знал по собственному опыту – их отвезут в отдел полиции, зададут кучу важных и неважных вопросов и отправят в «обезьянник». И надо будет молиться всем существующим и несуществующим богам, чтобы в соседях оказались тихие и интеллигентные люди с той же акции, а не назойливые бомжи и не бешеные придурки. Тем временем их родственникам будет звонить какой-нибудь старательный лейтенант. Или лейтенантша, если сразу передадут их данные в инспекцию ПДН, там в основном, кстати, неплохие тётки служат, Алёшке всегда удавалось их разжалобить. Клима, без сомнения, заберут родители. За ним самим, вероятно, приедет бабушка. А вот Тигра… Его отец вполне мог сказать: «У меня нет сына». И отправился бы Тигра до понедельника в социальный приют, откуда первокурсника (каковым он был на тот момент) выдали бы под расписку кому-нибудь из преподавателей. Это в лучшем случае. В самом-самом.

Получилось по-другому совсем. Никаких томительных ожиданий до понедельника. Богдан Валерьевич примчался почти сразу вслед за отцом Клима. Дрожащими руками отсчитал какие-то деньги. Штраф или взятку? Неважно. Вытолкал обоих за дверь, загнал чуть ли не пинками на заднее сиденье такси, не желая слушать никаких: «Да мы на троллейбусе» и «Сколько мы вам должны, мы отдадим». Всю дорогу обзывал их идиотами, бессовестными малолетними экстремистами, и Алёшка тихо млел от всего этого, будто тот ему невесть каких ласковых слов наговорил. Да и Тигра, наверное, тоже.

…Клим пришёл после занятий, Алёшка услышал, как друг в коридоре весело переговаривается с бабой Любой. Он толкнул оказавшуюся незапертой дверь их с Тигрой комнаты. Сразу шагнул к столу, сдвинул с середины к краям россыпь карандашей, ластиков, кисточек, банок с гуашью, скомканной бумаги; освободил небольшое пространство, на которое выставил бутылку водки.

– Привет, – сказал ему Алёшка. – А где Тигра?

– Привет, прогульщик! Тигра в магаз погнал. За хлебом и ещё какой-то жрачкой.

Ну, правильно. Те продукты, что купила Алёна, закончились два дня назад, а деньги – ещё раньше. Стипендия должна была упасть на карточки только на следующей неделе. Колька свой должок отдаст, естественно, в тот же день. Алёшка рассчитывал подзаработать в клубе в выходные, но… вышло то, что вышло. Два дня они ели геркулесовую кашу на воде и пили чай с сухарями.

– Так, стоп. А на какие шиши в магаз? Ты ему взаймы дал?

Клим помотал головой:

– Не-а, не я. У тебя вообще, что ли, жрать нечего? – поинтересовался он, разыскав в развале на столе две не очень грязные стопки и разлив по ним водку.

– Вот, сухари. А где это чудо деньги надыбало?

– Кто, Тигра? Богдан ему дал. Не знаю, сколько. Придёт – спросишь. Сказал, это для тебя. Будто бы у тебя из-за него какая-то работа сорвалась. Пей, не сиди.

– Что – без тоста, просто так?

– Мы же ничего не празднуем. Изгоняем из тебя депрессию. Так что можно – без.

– Ага. Ладно.

Алёшка проглотил обжигающую жидкость, поморщился, зажевал сладким сухарём.

– Клим!

– Что?

– Давно хотел спросить… Как тебе спиртное продают? паспорт не спрашивают?

– Мне не продают, – сказал Бровкин. – Я у бати прошу. Объясняю, зачем надо, и он либо покупает, либо нет.

– То есть нужна уважительная причина, чтобы выпить? а сегодня ты что сказал?

– Костров, я всегда говорю правду. И сегодня не исключение. Сказал, что у одного моего товарища несчастная любовь. Нечего ржать.

– Я не ржу. Я сухарём подавился, – мрачно буркнул Алёшка. – Значит, просто вот так – и всё, без подробностей?

– Батя подробностями не интересовался. Если бы спросил, я бы ответил, что это не моя тайна. Или, ты считаешь, надо было рассказать ему?

– Угу. Чтобы ещё и тебя из дома вы… выс… тавили…

– Меня не выставят, не надейся. Чего это тебя, Костров, с одной стопки так повело? Ты что-нибудь, кроме этих сухарей, сегодня жрал вообще?

– Я жрал. Пе… ченье. Две штуки. Баба Люба угостила.

– Так, стоп. Не пьём, ждём Тигру, ждём нормальную жрачку. Ой, это ты сегодня рисовал? Можно глянуть?

Клим схватил и раскрыл лежавший на кровати альбом. Алёшка попытался перехватить его руку, закричал: «Нет!» Но было поздно. Клим уже листал страницы.

– Ни фига себе, ты мастер… Это с натуры или как?

– Тигра – с натуры, – проговорил протрезвевший с перепугу Алёшка. – Остальное… понятно же, что нет.

– Ну, я думал, может, по памяти, – даже не произнеся фирменного своего: «Не верю!», Клим смущённо прикрыл альбом. – Мало ли… Тигра толком не объяснил, что в выходные было.

– Не было ничего, – тихо сказал Алёшка.

– Извини. Просто… Тигра бормочет странные вещи про тебя, про какой-то клуб, про Богдана. Потом он сам, деньги эти… теперь ещё и рисунки… такие. Вот я и подумал…

– Что мы переспали? Нет. Всё не так.

Алёшка отобрал у Клима альбом. Сам не стал перелистывать, и так помнил, что там. На первой странице беглый набросок с Тигры, угрюмого и озадаченного, опирающегося на швабру. Остальное – плоды утренних трудов, дообеденных. До-чая-с-печененных, если уж быть точным. Баба Люба со своим угощением сбила весь настрой. На нескольких карандашных рисунках был Богдан Валерьевич. В разных позах и разной степени обнажённости.

Алёшка дотянулся до книжной полки, впихнул альбом между томиком Стивена Кинга и вручённым ему вместе со свидетельством об окончании художки фолиантом «Эпоха Возрождения». Внимательно посмотрел на друга.

– Климушка… сделай доброе дело, пожалуйста…

– Сказал – нет. Тигра придёт с продуктами, вот тогда и налью.

– Блин, я не про водку!

– Тоже к Тигре. Не надо меня втягивать в этот ваш разврат небесного оттенка. Сто раз просил. Мало вам, что Синицына воспитали в своём духе.

– Он сам воспитался. То есть… он такой и был, раньше стеснялся просто. Клим, я не о том совсем.

– А о чём? – подозрительно спросил Бровкин.

– Позвони Алёне. Я сам хотел, но у меня баланс по нулям.

– Сразу бы сказал, – хмыкнул Клим. Вынул сотовый из кармана, нашёл в контактах знакомое имя. – Привет, Алён! Это Клим из Славска… С эскизами? С эскизами – норм. Скоро начнём. Вот экзамены сдадим – и сразу. Обязательно. Ты лучше всех. Я не буду надоедать. Вот прям щас и не буду. Алёна, подожди! Тут пьяный Костров. Он вырывает у меня трубку.

Выхватив телефон из рук Клима, Алёшка быстро заговорил:

– Алёна, привет! Ничего я не пьяный, Клим выдумывает. Ну, немножко. Алёна, приезжай к нам на День города. Какая конференция? Так не в эти выходные, в следующие. Ну, пожа-а-алуйста!..

Алёшка упал навзничь на матрас, продолжая сжимать в ладони телефон.

– Клим, она приедет. Кли-и-им… ты не рад?

– Мне пофиг, – отмахнулся Клим.

– И это сказал человек, который никогда не врёт и никому не верит. Пофиг ему. Какая чушь.

========== 17. Алёна Задорожных ==========

– Какая чушь! – произнесла Динка, выслушав краткий отчёт Алёны о поездке на форум.

Поделиться впечатлениями с подругой та решилась лишь через пару недель после возвращения. Отговаривалась то садами-огородами, то болезнью Стёпки, который затемпературил вдруг «на ровном месте». И теперь с опозданием поняла: надо было и дальше помалкивать. Не раскрывать и тех невинных подробностей, которые – уже. Ох, не думала Алёна, что Динка так на её рассказ отреагирует.

– Что тебе чушь, Дина?

– Всё-превсё, что вот сейчас было, Алёнистая ты моя. Я тебя зачем на этот форум посылала?

Она посылала, надо же!

– За вдохновением, Динушка. И с мальчиками знакомиться. Какой же из этих пунктов, скажи, не выполнен?

Плоды вдохновения – листки бумаги с барышнями и флибустьерами, эскизами для «Алых парусов», – веером брошены на кровать. Мальчики убедили её открыть страничку вконтакте и затянули в бесконечную беседу. В этом чате участвовали все шестеро плюс «группа фанатов Южакова» – Снежана с Кристиной, сестра Ксюшка и третьекурсник Вася со своей девушкой Лесей. Алёна разыскала в сети и анимешницу Иринку, но в чат её приглашать не стала. Нечего там делать ребёнку, ведь эти чудовища даже в процессе обсуждения классической живописи предпочитают высказываться непечатными словесами без купюр и выкладывают подчас картинки вовсе не классического содержания. Впрочем, Иркину ровесницу Ксюшку Южакову это всё нимало не смущало. В отличие от старшего представителя сей славной фамилии, который из этой беседы за две недели удалялся уже раз пятьдесят. И возвращался под давлением общественности, посылающей полные раскаяния мессенджи в личку.

– Ты издеваешься, что ли? Настенная роспись в детском лагере и стая трудных подростков. Предел мечтаний, блин!

– В другой раз будешь чётче формулировать свои желания, рыба моя золотая.

– Твои.

– Что?

– Желания – твои. Раз я золотая рыбка.

– Вот именно, Динуль. Позволь мне с моими желаниями как-то самой разобраться. Не решай за меня, что мне надо, а что – нет. Впрочем… без этой фигни ты уже будешь не ты, верно? Ты же принимаешь все мои недостатки.

– Статей по психологии начиталась, что ли?

– Начиталась, прям через край. Мне же скоро с детьми работать. Наверное.

– Начитанная ты моя, – хихикнула Динка. – Только разве подсказывать тебе мудрые решения – недостаток?

– Ещё какой. Зато твой собственный. Хотя… нет. Все за меня пытаются думать. Все. И родители, и сёстры, и ты. Даже мелкий Алёшка.

– Ну, значит, не такой уж он дурачок, хоть и мелкий.

– Получается, я дурочка?

– Я этого не говорила.

Динка взяла телефон, зашла на Алёнину страницу вконтакте, открыла папку с фотографиями, названную «Алые паруса».

– Алёшка – это который? С тобой рядом, пухляш в кепке?

– Это Клим. Алёшка – беленький.

– А-а, – протянула подруга, внимательно рассматривая увеличенное фото. – Дивный мальчик. Его бы в Серебряный век. Этакое… дитя порока. Алён, знаешь, на кого он похож?

– На Генриха, – быстро сказала Алёна. Смутилась и добавила. – Или на Харатьяна в «Гардемаринах». Нет?

– Ты правда дурочка. Он похож на тебя, ты точь-в-точь такая была после школы. Смотри.

Динка вернулась на свою страницу и отыскала отсканированную ретро-фотку с последнего звонка. У школьного крыльца две девицы стояли в обнимку. Одна – красотка с пышной грудью под старомодной школьной формой (коричневое платье, белый фартук), с яркими полными губами и с башней из волос на голове. Вторая была в брючном костюме с белой рубашкой, худенькая, с острыми плечами, её вполне можно было принять за мальчишку, даже несмотря на подкрашенные ресницы и блондинистые волосы до плеч.

– Ой, это я? Не помню такую фотку. А что с волосами?

– Маринкин парик. А снимала Алина Ярцева. Мы с ней в сети нашлись как-то случайно. Знаменитая теория шести рукопожатий. Она мне и прислала фото. Смотри – копия ведь. Вы точно не родственники?

– Дин, ты третий человек, который мне об этом говорит. Четвёртый даже. А вот я похожести не вижу.

– Какая-то прямо мистика, – заметила Динка.

– Ох, что-то слишком много мистики, – протянула Алёна, припомнив транспортный сон с участием рыжеволосого чудака. Он явно хотел её предупредить… О чём? Рассказывать про него Динке не хотелось. Об истории с Пашей она тоже решила умолчать. И ещё много о чём. Появились у Алёны секреты от Динки, прежде такого не случалось, и ей самой казалось это странным.

Подумала, что надо разговор перевести на другую тему. Уцепилась за названные вскользь подругой имя-фамилию фотографа:

– Алина Ярцева – кто такая, Динуль?

– Ты чего? – Динка расхохоталась. Закатила глаза и, явно пародируя кого-то, томным голосом произнесла. – «Удачи все-ем. С вами была Алина Ярцева, городско-ое ра-адио». Правда, что ли, не помнишь?

– Извини, нет. Понимаешь, у нас дома не было проводного радио. Приёмник был, папа всё какие-то станции ловил, иногда заграничные даже. Местную волну он не слушал.

– Да? Странно. Всё время думала: раз у нас с тобой общее детство, то и воспоминания должны быть одинаковыми. А вот нет, оказывается. Ярцеву я почти каждый день слушала. Каждую среду – точно. В четыре часа. Была у неё передача для подростков – «Звук погромче». Я даже звонила ей один раз на прямой эфир, вопрос задавала. Расхрабрилась, дурочка.

– Какой вопрос?

– А, глупости всякие. Про нас с тобой, про нашу дружбу… или не дружбу. Не могла я тебе об этом не рассказывать. Неужели не помнишь?

– Вообще нет. Ты не удивляйся, у меня память такая… местами и временами. Будто по карандашному рисунку резинкой прошлись, грубо и основательно.

Пустота. Её штучки. Вклинилась в мозг, сожрала половину воспоминаний. Самых ярких, наверное. Самых сочных. Да ну! Не стоит того, чтобы заморачиваться.

– Дин, так что с этой Ярцевой? Кроме того, что она шлёт тебе ностальгические фото?

– У меня? с ней? – рассеянно переспросила Динка. – Это не то, что ты думаешь.

– Дина, блин! – выкрикнула Алёна, ощутив вдруг укол какой-то странной обиды. Может, ревности? Ну, вот ещё… – Ничего я такого про тебя не думаю. Просто интересно. Радиопередачи ещё выходят?

– Радио? Нет. Алина, она… несколько лет работала на телестудии в Славске. Сейчас в мэрии. Пресс-секретарь или что-то такое.

– В Славске?

– Нет, в нашей мэрии, она четыре года назад вернулась сюда. Почти как ты.

– Ну уж… совсем не так.

– Кста-ати! – пропела Динка. – Алина спрашивала, нет ли у меня знакомых, кто разбирается в искусстве и может писать об этом тексты. А у меня есть ты.

– Ах, вот для чего весь этот разговор был затеян! – Алёна не то обрадовалась, не то разозлилась, сама не поняла. Но от нахлынувших чувств запустила в Динку Стёпкиным плюшевым медведем. – Ты хочешь втянуть меня в очередную авантюру.

– Разве предыдущая была плоха? – усмехнулась Динка. Медведь прилетел обратно, Алёна не успела ни поймать игрушку, ни увернуться.

Динкина авантюра номер два заключалась в следующем. Существовало неподалёку от их городка полуразрушенное «дворянское гнездо» неких Вершининых и рядом с ним красного кирпича церковь с колокольней. Семнадцатого, мать его, века! В усадьбе в середине столетия недавнего, двадцатого располагался детский сад, а теперь… да не теперь, давно уже она стояла и тихо умирала. Всё, что легко отрывалось и отковыривалось, местное население растащило для хозяйственных нужд. Деревянный остов выглядел печально уже на фото десятилетней давности. Храм смотрелся повеселей – он был действующим, его потихоньку восстанавливали на деньги прихожан-дачников, среди которых были люди небедные. Правда, на реставрацию это было не особо похоже, скорее на качественный, но грубоватый ремонт. Так чинить – лучше бросить… Где она подобное слышала, кто из знакомых старушек так говорил? Неважно. Главным было то, что когда-то в своём (девятнадцатом, да-да!) веке предпоследний хозяин усадьбы привечал в ней художников, актёров и поэтов. Засиживались они у него в гостях за бокалом вина, за разговорами о высоком искусстве. Динка назвала несколько фамилий. Алёна охнула. Она такого факта в биографиях известных личностей и не припоминала. Ох, да мало ли кто где отметился? стоит ли, рассказывая о великих, упоминать каждую деревню, где они побывали от силы пару раз? Если создали здесь шедевр, то – да. А если не вдохновило? Однако есть такие особые люди – краеведы, им пофиг, вдохновило или не вдохновило, им важен сам факт: человек ступал на эту землю и оставлял на ней следы. Лежал на траве, обнимал берёзы. Что ещё можно делать на сельском приволье? Молоко пил из большой кружки. И с молоком этим впитал красу родной земли, всю её негу и боль. Стоп! Слишком уж красиво сказано. Слишком-слишком. Можно гораздо проще.

В общем, планировалась конференция. С докладами краеведов и искусствоведов в сельской школе, с обедом там же и с заездом в полуразрушенную усадьбу. Чтобы… насладиться тихой прелестью увядания – так, что ли? Хотя, какое увядание: на редкость тёплый май, всё цветёт и зеленеет. От Алёны требовалось написать об этом умную и восторженную статью для местной газеты. Не о том, что зеленеет, конечно, а о самом культурном сборище. Что оно и для чего оно. Вот так. От редактора газеты не дождалась задания, пришло зато получение от пресс-службы мэра. Да какая разница! Она попробует. Нет, никаких проб! Либо ничего не получится, либо сразу шедевр. Чтобы попросили повторить. Ещё и ещё. Она не умеет писать статьи, но этого никто не должен знать. Наоборот, надо сделать вид, что умеет, что проделывала это неоднократно.

Всё шло сумбурно, бестолково, через пень-колоду. Но – шло. На первый день сборища Алёна не попала. Её туда просто не отвезли. Сказали: «Неинтересно, одни доклады. Тягомотина». Тут она и пожалела об отсутствии личного автотранспорта. Потому что доклады как раз послушала бы с удовольствием. Особенно один из них. В списке выступающих значился Богдан Валерьевич Репин.

Искусствовед Репин представлялся Алёне вполне определённо – мощным, кряжистым дядькой лет пятидесяти или старше, обязательно с окладистой бородой, с хитроватым взглядом из-под кустистых бровей. Этакий суровый северный интеллигент с глубоко внутри спрятанной романтической тоской по древним временам и далёким городам. Именно таким нарисовала она для одного из корпусов лагеря старого капитана. На эскизе он сидел в кресле у камина с трубкой в зубах, в тельняшке, его могучие колени были укутаны пледом, на спинке кресла жмурилась разнеженная полосатая кошка, а на полу сидели, поджав ноги в полосатых чулках, две девчушки лет семи-восьми. Наверное, капитан (вряд ли их отец или дед, скорее, бездетный дальний родственник) рассказывал о своих морских приключениях. Или сказку, которую выдумал только что. Это не было иллюстрацией к какому-то из произведений Грина. Так, фантазия. Но ребятам рисунок понравился едва ли не больше других картинок. И ему. Алёна узнала об этом почти случайно: Клим невзначай упомянул, что Богдан Валерьевич интересовался эскизами, и она тут же засыпала мальчишку вопросами. Что он сказал? а про то, а про другое? он правда так считает или просто из вежливости? Ну и, конечно, получила в ответ, что Богдан – не тот человек, который будет что-то говорить «из вежливости». Комплименты – это не про него вообще. Рассматривая её почеркушки, кривил губы и пожимал плечами. Говорил, что к искусству это не имеет никакого отношения. И про карнавальность. А вот на картинке со старым капитаном взгляд задержал чуть подольше и пробормотал, что «тут что-то есть».

– И поверь моему опыту, Алёна: очень круто, что он так сказал, – пояснил Клим.

– Да я поняла уже. Прям горжусь собой, – хихикнула в телефон.

Чаще всего звонил именно Клим, неизменно передавая приветы от всей компании. Южаков предпочитал переписываться в ВК, Алёшка отговаривался тем, что нет денег, Тигра вовсе не любил болтать (ни устно, ни письменно), а Кольке и Сенечке до неё просто не было дела, как и до всего вокруг.

Неважно.

То есть важно вообще-то. Но как раз сейчас – не.

На второй день конференции Алёна, передав накормленного-напоенного довольно агукающего Стёпку маме, распихала по карманам джинсовой куртчонки ручку с блокнотом и телефон, перекинула через плечо ремень кофра, в котором ждал своего часа выданный под честное слово в редакции фотоаппарат, и помчалась навстречу своей судьбе. Вот так как-то. А что? Чем чёрт не шутит! Может, и правда большое дело её жизни – не живопись, а другое слово на весёлую букву Ж – журналистика? Как они с Алёшкой говорили на эту тему – вторая древнейшая, да? Ну, пусть.

Ведь не обязательно под копирку то, что скажут? можно и свои мысли, да? А они есть. Свои.

Начать с культуры, так проще. Ох, нет, так же сложно, как и всё остальное, но… познакомее, что ли. Потом можно будет плавно перейти на ремонты. На вырубку и посадку деревьев. На дороги, дураков и прочие российские прелести. О чём ещё пишут в провинциальной газете? Размечталась. Может, ничего ещё и не получится. Это ведь не комментарии в соцсетях и не школьные сочинения. Которые, конечно, были вполне приличными, но… Но.

Та самая Ярцева, при упоминании которой Динка впадала чуть ли не в экстаз, оказалась полноватой тёткой в тёмных джинсах классического покроя и клетчатой рубашке. Её русые волосы были стянуты на затылке в смешной хвостик, а на довольно крупном носу сидели очки в квадратной, почти мужской оправе. С тёмными стёклами, что там за глаза – не поймёшь, потому и казалось, что смотрит неодобрительно. А уж как оно на самом деле – никто не знает. Была она довольно шустрой и подвижной, несмотря на свою округлость. Быстрым шариком перекатывалась от тёмно-синей иномарки, где томилась в ожидании высокая немолодая дама с модной стрижкой и в брусничного цвета брючном костюме – мэр городка, до автобуса, в который торопливо усаживались, как поняла Алёна, сотрудники музея, библиотекари, учителя. На пятёрку кресел в хвосте автобуса сели три юные девицы и двое пацанят – тощий очкарик с волосами до лопаток и коротко стриженый толстячок. Шестой класс или седьмой, не старше. Алёна вспомнила, как она с мальчишками ехала в таком же автобусе на форум и с форума. Ей захотелось сесть поближе к детям, чтобы услышать, о чём они болтают, над чем смеются. Однако Ярцева бесцеремонно пихнула её на одно из передних мест, рядом с огненно-рыжей библиотекаршей, сказав той, растягивая гласные:

– Таню-у-уш, присмотри за дитём.

Похоже Динка её изображала, да. Алёна промолчала, послушно уселась в кресло и пристегнула ремень. И нельзя сказать, что ей не было обидно. Дитё, надо же! Намного ли эта Ярцева её старше? Да вообще-то… лет на пятнадцать, не меньше. Почти та же разница в возрасте, что у неё самой с мальчишками из Славска. Вот попала, надо же…

Автобус катился сперва по городскому асфальту, потом по грунтовой дороге. Рыжая Танюша присматривать за Алёной и не думала, нацепила наушники и слушала не то музыку, не то аудиокнигу, а к середине пути и вовсе задремала. Алёна изучила программу конференции от первой до последней строчки, потом взялась за ручку и блокнот и принялась мусолить вступление к будущей статье: «Долгое время говорить о возрождении самобытной российской культуры вообще было немодно. То пытались создать нечто новое, революционно-пролетарское, то на Запад оглядывались. И вот, наконец, настала пора вспомнить о той России, из которой все мы родом. И слава богу, что это случилось, потому что ещё чуть-чуть – и потеряли бы мы в виражах неумолимого времени последние золотые крупицы исторической памяти – той, что связывает поколения…».

Бред бредовый!

Ещё в каком-то семьдесят лохматом году, как выяснилось, московский профессор прислал на имя первого секретаря райкома партии (тогда единственной – коммунистической) письмо, в котором просил местные власти принять участие в реставрации усадьбы. Но беда была в том, что находился памятник истории и культуры вдали от приличных автодорог – только вертолётом можно было туда долететь. Специалисты долетели. Осмотрели чудом сохранившиеся бревенчатые стены и сказали, как отрезали: восстановлению не подлежит.

Сейчас-то что можно было сделать? Сколотить по старым фото и карандашным зарисовкам деревянный новодел? А зачем? За-че-ем?

Автобус потряхивало на ухабах, деловой настрой потихоньку выветривался, и его место занимала пустота. Пустота-а. И никаких золотых крупиц никакой исторической памяти.

Алёна дёрнула плечами. Холодок пробежал по спине. Так, всё! Успокоилась, сосредоточилась. Программа-минимум: доехать до места, выйти вместе со всеми из автобуса, угнездиться где-нибудь в уголке школьного спортзала, уставленного собранными со всех классов стульями, и включить в телефоне функцию диктофона. Все слова запишутся. Понимать, думать и анализировать – потом, потом. Дома, при расшифровке записи. Ещё надо будет задать какие-то вопросы каким-то людям. Подойти к Ярцевой, она подскажет, к кому обратиться. В конце-то концов, пусть пресс-секретарь помогает неопытному корреспонденту. С сорокаминутным стажем, ага. Нет, ну в самом деле! Наверняка ведь обещала Динке подстраховывать Алёну. А сама скинула её на свою рыжую Танюшу. Таню-у-ушу!