Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"
Автор книги: Anrie An
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
На пляже Яша раскрепостился, расслабился – чего, собственно, и добивался Богдан. Пока он отвлекал Веру, фотографируя её у воды в позе андерсеновской русалочки, его друг нахально и самозабвенно целовался с высоким темноволосым Сашкой. Больно и радостно смотреть на них было, такие красивые оба. Не удержался – отвернулся от Веры и сфотографировал парочку. Решил, что станет шантажировать Яшу этим снимком, когда тот в очередной раз начнёт отказываться делать что-либо, что ему, видите ли, не по вкусу. Пригрозит, что покажет компромат Вере, – и всё, никуда ты, Яшенька, не денешься.
Ни разу этим не воспользовался, конечно. Однако снимок не удалил.
…К кому ты в Москву ехал, Яша? Не к этому ли смазливому брюнету? Познакомил на свою голову! Чёрт…
«В гости» к москвичам тогда Богдан отправился один. Яшу Вера увезла на другой берег Оки, через Канавинский мост, в большой торговый центр покупать какие-то костюмы, куртки, сумки – всякую ерунду, которую, собственно, можно было приобрести и в Славске. Позвонил мальчишкам, нагло напросился «попить чайку». Там всё и случилось, в их съёмной квартире, на сдвинутых вместе и превращённых в просторное ложе кроватях. Сначала с рыженьким Олежкой, торопливо, пока не вернулся Сашка, посланный в магазин за вином и фруктами. Потом – с обоими.
…Ага, как же! Мечтать не вредно. Ничего у них в тот момент с Олегом не получилось. Только разделись, а тут пришёл Сашка с покупками, открыв дверь своим ключом, и устроил им сцену ревности. В шутку, конечно. Олег затащил Сашку в постель и принялся стягивать с него одежду. Богдан помог. И эти два пацанчика одними прикосновениями губ и ладоней сумели довести его до состояния сладостного и мучительного одновременно. После он лежал на краю кровати, завернувшись в простыню, прихлёбывая вино из чайной чашки (бокалов в шкафах этого дома не нашлось) и воображал себя римским патрицием, наблюдающим за любовными играми юношей. И были, надо сказать, юноши весьма раскованны и изобретательны. В общем, было что наблюдать. Затем, поплескавшись под душем, все втроём устроились со второй бутылкой вина и чашками прямо в постели. Одеваться и садиться за стол, как приличные люди? Вот ещё, глупости!
– Богдан, а почему Яша не пришёл? – вдруг спросил Сашка. – Не пускаешь его ко мне… к нам? Ревнуешь, да?
– Его жена не пускает, – сказал Богдан.
Мальчишки переглянулись и расхохотались.
– Богдан, можно я ему позвоню? – попросил разрешения Сашка. Он потянулся было за телефоном, но Сашка набрал номер на своём и заговорил так уверенно, весело и ласково, что Богдана действительно закололи неприятные иголочки ревности. Что ещё такое, когда успели так сблизиться?
– Ты не знал? – удивился Олежка. – Яша две ночи у нас был.
– Как… две ночи? – опешил Богдан.
– Ты не думай, ничего такого. Я в кухне на диване спал, а они здесь… просто рядом лежали, как братишки. Честное слово. Яша – он не как ты.
– Да? – слегка обиделся Богдан. – А какой, по твоему мнению, я? Развратный, порочный тип? Совратитель малолетних путешественников?
– Типа того, – хихикнул Олег.
Сашка, радостный, положил телефон на стол.
– Яша сейчас придёт, – сообщил он. – Вы хоть наденьте штаны, черти, не позорьте меня перед интеллигентным человеком!
Оделись, привели в порядок постель и комнату в целом, накрыли на стол. Виноград и груши, купленные Сашкой, остались, в холодильнике нашлись сыр и два крупных помидора, а вот хлеба не было. И вино всё допили, как оказалось.
– Ну, мы и алкаши! – констатировал Сашка, собирая с пола пустые бутылки. Все две.
В супермаркет на этот раз отправился Олег, Богдан увязался за ним, подкинул в тележку пару бутылок подороже, коробку конфет, кое-какие деликатесы, расплатился за всё со своей кредитки. Тайком от Олежки купил ещё и плитку шоколада, припрятал во внутренний карман пиджака. На всякий случай.
– Наконец-то! – воскликнул Сашка, когда они ввалились в комнату, нагруженные пакетами. Он сидел в кресле, задумчивый Яша – у него на коленях, и выглядело это мило и трогательно, аж до слёз. Богдан бросил пакет на пол, схватил Яшу в охапку и поцеловал в губы.
– А меня? – требовательно сказал Олег.
Его целовал долго и жадно, прижимал к себе так, что тот задыхался, – не от страстного желания, а нарочно, назло Сашке, в отместку за Яшу, так он думал.
Выпили, поговорили – даже не помнил, о чём, о чепухе какой-то. За окном темнело понемногу. Олег зашептал ему на ухо:
– Пойдём. Надо оставить их одних.
Их – это Сашку и Яшу? Не нравилась ему эта идея, ох, не нравилась.
– Подожди, Олежка.
Шагнул к Яше, выдернул его из-за стола, увлёк в угол комнаты. Шёпотом сказал:
– Делай, что тебе нравится. Расслабься и не стесняйся. Доверься Сашке, он – это то, что тебе нужно. Я хочу, чтобы тебе сегодня было хорошо. Договорились?
– Богдан, что это значит? – спросил Яша. – Ты… меня больше не любишь?
Вот ещё новости! Прижал его к себе, погладил по спине, поцеловал за ухом.
– Глупый ты. Люблю. Именно поэтому.
И отпустил. Вышел в коридор. Там его ждал Сашка.
– Ты смотри, – с угрозой (возможно, нешуточной) сказал он. – Олега мне не обижай.
– А ты тоже… не обижай Яшу.
– Да ты что! – воскликнул Сашка. – Ты за кого меня принимаешь вообще! Обидеть Яшу – это же каким уродом надо быть. Он ангел!
Действительно, ангел.
У порога его ждал Олежка. Совсем не ангел. Рыжий бесёнок.
Вышли во двор, посидели на скамейке сначала. Потом втиснулись в тесную люльку детских качелей.
– Ревнуешь? – спросил Олег.
– Ещё как! – признался Богдан.
– Я тоже. Но… так надо. Им хорошо вместе.
– Мудрый ты не по годам, – вздохнул Богдан и провёл ладонью по рыжим кудрям. Олег усмехнулся:
– Ты думаешь, сколько мне лет? Тридцать девять.
– Надо же! А на вид пацан совсем. Извини.
– Ничего. Я привык.
– Мне сорок четыре.
– Ты тоже ничего так сохранился.
– А Сашке сколько?
– Двадцать четыре. Детёныш. Как он в Яшу твоего влюбился! Завидую. Из-за меня так с ума не сходил.
– Влюбился? – переспросил Богдан. – Серьёзно?
– А ты думал – всё так просто? Ещё тогда, в ресторане, запал на него. С запиской – это ведь его идея. Переживал потом, вы же не сразу позвонили.
– Не получилось. К Яшке жена приехала.
– Ясно, они такие… Моя вот тоже… Вроде бы и понимает, но вижу – неприятно ей. Скрывать всё это от родственников, от детей.
– У тебя и дети есть?
– Не мои. К счастью, девчонки.
– Согласен, к счастью. У меня сестра, – вспомнил Богдан, – племянника от меня прячет.
Посмеялись, хотя было совсем невесело.
– Пойдём к тебе, что ли? – предложил Олег.
– В гостиницу? А пойдём! – обрадовался Богдан. – Ничего, конечно, не получится, устал я, как чёрт знает что. Зато сможем напиться по-человечески, у меня есть виски. Гадость несусветная, хуже самогона. Но под настроение зайдёт, я думаю.
– Напиться – это обязательно, – ухмыльнулся Олег.
В хостел их сначала не хотели впускать. Точнее, Олега, не догадавшегося захватить с собой паспорт. Ну, кто же знал, что понадобится? Наконец, сообща сумели, выдав двойной набор шуточек и комплиментов, обаять строгую даму-администраторшу и убедить её, что паспорт и деньги будут завтра, непременно. Наличных у Богдана уже не было, оставалась лишь кредитка. Завтра он намеревался занять сколько-нибудь у Веры и заранее готовился к ведру помоев на свою похмельную голову. Словесных, естественно. И от администраторши они услышали немало интересных слов и узнали о себе много нового. Но смягчилась же, позволила Олегу пройти в номер Богдана. А когда Богдан вручил ей подтаявшую шоколадку, и сама растаяла. Налила им по чашке кофе, не растворимого, а зернового, из кофемашины.
Вошли, наконец, в номер. Богдан запер дверь, включил лампу над кроватью и кондиционер. Открыл бутылку виски, хотел разлить по стаканам.
– Подожди, – сказал Олег. – Есть разговор.
Богдан присел на край кровати. Основное пространство небольшой комнатки было занято пушистым ковром, на него Олег, сняв обувь, сел по-турецки. Он был серьёзен и уже не выглядел мальчишкой-студентом. Вполне себе взрослый дядька. Даже волосы его казались теперь не огненно-рыжими, а скорее русыми (возможно, из-за неяркого освещения).
– Прежде всего, – начал Олег, – я тебе кучу денег должен. Ты же, наивный человек, думал, что ты нас снимаешь.
– Вовсе нет! – запротестовал Богдан.
– Думал, не ври. Потому и расплачивался по полной. А я ничего не говорил, будто так и надо. Забавно. Молодость вспомнил.
– А что, у тебя в молодости… и такое случалось? – удивился Богдан. Впрочем, не очень и удивился. Молодость у них была общая, лихие девяностые.
– Всякое было, неважно, – отмахнулся Олег. – Говори номер карты, я тебе деньги переведу.
Перевёл сразу же, повозившись пару минут с телефоном. Пискнула эсэмэска. Богдан посмотрел сумму.
– Тут больше, чем надо!
– На самом деле меньше, сегодняшние же расходы ещё. И, допустим, завтрашние. Или ты больше в эти игры не играешь?
Подмигнул, улыбнулся так, что Богдану захотелось тут же затащить его в постель. И ну их, эти серьёзные разговоры!
– Не сейчас, ладно? – строго и ласково сказал Олег. – Мы ещё не договорили. Та сумма, оставшаяся… Ты не против будешь, если я её отработаю?
– Что-о?!
– Не то, что ты думаешь.
– Да ничего я не… – смутился Богдан.
– То, о чём ты… не думаешь, будет, и совершенно бесплатно. Нравишься ты мне. Я о другом. Одна из моих… подработок, так сказать, – предсказывать будущее.
– Гадаешь, что ли? – усмехнулся Богдан. – По руке или на картах?
– По-разному. По линиям руки я гадал Вере твоей. То есть, Яшиной.
– Когда ты успел? – удивился Богдан.
– Так получилось. Не ты один её отвлекал, пока Сашка Яшу охмурял, – ухмыльнулся он.
– Шустрые вы ребята! – восхитился Богдан.
– Какие есть… К чему это я? А, к тому, что с тобой мы по-другому. Никакого телесного контакта, хорошо? А то отвлечёмся. Я твою судьбу на картах Таро посмотрю. У меня с собой колода.
– Паспорт забыл, а карты взял? Ну, ты даёшь, колдун!
Олег засмеялся. Сел на кровать рядом с Богданом, вложил ему в руку карты.
– Перетасуй или просто подержи. Так надо.
Колода была весомей, чем обычная, игральная. Богдан медленно перетасовал, разглядывая рисунки. Короли, королевы, рыцари, пажи. Мечи, пентакли и прочее. Это младшие арканы, а старшие – вообще что-то сверхъестественное, так просто не запомнишь. Читал когда-то об этом, культурологической информации ради, но на практике ни разу не сталкивался.
Олег взял колоду у него из рук.
– Смотри. Эта карта – сигнификатор, то есть она символизирует тебя.
Посмотрел. Удивился.
– Король Мечей?
– Рыцарь. Королями нам с тобой не быть. Да и не надо оно нам, верно?
– А почему мечи?
– Вооружён и очень опасен. Разве нет? Вспыльчивый, упрямый, эгоистичный, жестокий. Немного сентиментальный при этом.
– Неужели так заметно?
– Нет, ты хорошо маскируешься. Ещё и двуличный к тому же.
– Ну, ты даёшь, колдун! И гадать не начал, а уже всё про меня понял. Как так?
– То ли ещё будет. Зачем ты нервничаешь? Ну-ка успокойся. Сейчас.
Плеснул полстакана виски, заставил выпить. Обнял за шею, поцеловал в губы.
– Не трясёт теперь? Легче стало?
– Легче.
– Продолжим тогда.
Положил Рыцаря Мечей на середину ковра, принялся разбрасывать карты вокруг, рубашкой вверх. То есть, это так казалось, что разбрасывал. Раскладывал, конечно, в особом порядке, а то, что порядок больше походил на хаос, – не его вина.
Перевернул все карты, полюбовался на результат. Глянул на Богдана удивлённо.
– Весёлая у тебя получается жизнь.
– Весёлая? – настороженно переспросил Богдан.
– Ага. Только в кавычках, больших и колючих. Врагу не пожелаешь. Но враг – птица редкая, его холить и лелеять надо. А вот для любимого человека – в самый раз, пусть, гад такой, мучается.
– Что?
– Прости. Я не специально, это карты, они сами так… Смотри, – Олег приподнял картинку с конструкцией, похожей на колесо обозрения в парке. – Колесо Фортуны. Понял? Это значит – изменить ничего нельзя. Даже не пытайся. А это вот…
– Падающая Башня, – узнал Богдан. Немудрено не догадаться.
– Да. Крушение всего, что можно. Но потом, знаешь ли, новая жизнь.
– Хорошая?
– Не знаю. Нет. Просто другая. Но кое-что будет. Путешествия, например. И ещё… ох, Богдан, какая там любовь у тебя! Жаль…
– Что – жаль?
– А, это я про своё. Сам на тебя виды имел, но – не судьба, получается. А за тебя рад, честно. Такой мальчишка славный. Молоденький совсем. Паж Кубков – это… в общем, повезло тебе. Только…
– Что? – снова переспросил Богдан. Встревожился. – Что – только?
– Две смерти между вами. Очень тяжёлые, очень нехорошие смерти. И без них – никак.
– Олег, так, может, ну её к чертям, эту любовь? Пусть лучше люди живут.
– Не получится. Колесо уже запущено, говорил же.
– А ещё что видно? Тут много карт.
– Много. И событий много. Ещё одна смерть будет, но тут по-другому человек уйдёт. Женщина, пожилая.
– Мама?
– Возможно. Не знаю. Так, стоп. Вот это интересно. Баба какая-то рядом с тобой. То есть, дама.
– Вера?
– Нет. Вера – вот она, Королева Посохов. Труженица, лошадка. От неё опасности нет, наоборот, твоя Башня нечаянно и по ней ударит. А это – Королева Мечей. Сам понимаешь, какая тварюга.
– Сестра, может быть?
– Кровного родства нет. А вот к мальчонке твоему она какое-то отношение имеет. Сестра или мать… не пойму. Нет, тут не родство, а какой-то ритуал, что ли. Секта, может быть? Или, знаешь, как подростки делают – руки режут и смешивают кровь. Тут как-то всё запутано очень.
– Понятно, – вздохнул Богдан. – То есть, ничего не понятно! Олег, а поконкретнее можно?
– Ага, с именами, фамилиями и адресами. Извини, Богдан, это карты, на них фамилии не написаны. И вообще… всё может оказаться неправдой. Существует такая штука, как многовариантность совокупности событий. То есть всё произойдёт, но в реальности «Икс», в то время как ты находишься в реальности «Игрек». Потому гадания иногда и не сбываются. А вовсе не оттого, что предсказатель – шарлатан и лжец.
– А как же… ты вначале сказал – Колесо, и ничего не изменишь.
– Так Колесо – часть предсказания. Может не сбыться и оно.
– Однако ты закрутил, – восхитился Богдан. – Я ведь тебе сначала поверил. Потом – нет. А теперь даже не знаю, как…
– Подскажу: имеешь право верить и не верить одновременно, – усмехнулся Олег, собирая карты с ковра. – Многовариантность же!
– Без бутылки не разберёшься с твоей многовариантностью.
– Так давай разбираться с бутылкой. А то смотри – светает уже, а мы ещё трезвые. Или – уже?
Богдан себя особо трезвым не ощущал. Хмель от вина, выпитого в гостях у Олега и Сашки, ещё не выветрился, или сказалось то, что рыжий колдун подпаивал его во время гадания… Голова кружилась, мысли путались. Может, это оттого было, что Олег рядом? Подумал: Яша где-то там, с Сашкой. Ну и пусть. А Олег – вот он. Руку протяни… И не только руку. Да?
Олег наполнил стаканы.
– Закуски нет?
– Никакой. Шоколадку отдал в качестве взятки. Вообще-то я её для тебя покупал.
– Спасибо, – рассеянно сказал Олег, шаря по столу. – Вот, нашёл. Печенье какое-то.
– Пойдёт. А за что пьём?
– За знакомство.
– Пили ведь уже.
– Так то всей толпой, а сейчас другой расклад. Ты и я.
Звякнули стаканом о стакан. Выпили залпом. Закусили печеньем. Это был сырный крекер, и Богдан совершенно не помнил, когда он покупал что-либо подобное.
– Знаешь, что я хочу, чтобы ты со мной сделал? – с задумчивой и нахальной улыбкой сказал Олег.
– Что же? – заинтересовался Богдан. Примерно догадывался, конечно.
Олег приподнялся на цыпочки и шепнул ему на ухо несколько слов. Богдан переспросил, притворившись, будто не расслышал, и получил в ответ призыв к активным действиям, сдобренный отличными нецензурными метафорами. Схватил Олега на руки, швырнул на постель, упал рядом. Нашарил под подушкой презерватив и тюбик со смазкой. Неужели сам припас, чтобы в нужный момент всё под рукой было, и забыл? Когда успел только?
…Проснулся Богдан, видимо, около полудня: солнце заполнило собой всю комнату, лежало на ковре тёплыми жёлтыми квадратами, светилось пронзительными бликами на выпуклом боку пустой бутылки и на раскатившихся по полу стаканах. Голова болела нещадно. Спину ломило, шея затекла. Желудок скручивало изнутри. Очень хотелось холодной минералки. Ну, или любой воды, лишь бы она была мокрая.
И всё же главным ощущением было – вот оно, счастье! Представлялось это счастье ему ярко и зримо, в виде некой абстрактной картины. На тусклом фоне физической боли, усталости, тошноты, жгучего стыда и отступившей на второй план вызванной мрачными предсказаниями тревоги крупными мазками проступала приятная опустошённость. Почему-то вспомнилось: «Невыносимая лёгкость бытия». Что за цитата, откуда это?
Такого с ним не происходило давно. Вероятно, никогда.
Олег лежал рядом. Спящий, он выглядел ещё моложе, почти ребёнком, и даже не мальчишкой, а девочкой, с этими прилипшими ко лбу и вискам мокрыми от пота кудряшками.
Богдан заставил себя встать с кровати. Оделся; поднял и поставил на стол стаканы; бутылку и обёртку из-под печенья выбросил в урну, использованный презерватив, стыдливо завёрнутый в бумажные салфетки, метнул туда же; джинсы и мятую рубашку Олега повесил на спинку кровати. И вовремя, потому что в дверь забарабанили. Накрыл Олега с головой простынёй, повернул ключ в замке. На пороге стояла Вера.
– Что ты с ним сделал, сволочь? – громким шёпотом произнесла жена Яши. – Он хотя бы жив?
Шагнула к кровати, откинула простыню. Довольный вид проснувшегося Олега её ничуть не обрадовал.
– Тьфу на вас, – сказала она. – Извращенцы. Содомиты.
– Ты сегодня на редкость вежлива и тактична, Вера, – заметил Богдан.
– Где Яша, сволочи?
– Вера, я здесь. Мы здесь! Всё в порядке, Вера.
Яша и Сашка вошли в комнату, где сразу стало тесно, шумно и весело. Сашка положил Олегу на подушку чистую футболку, паспорт и кошелёк. Богдану протянул бутылку воды, и тот от нахлынувшего чувства благодарности обнял его и чмокнул в щёку. По-дружески. Олег сказал:
– Вера, пожалуйста, отвернись. Мне надо одеться.
– Извращенцы! – ещё раз обозвала всех сразу Вера и гордо вышла в коридор.
Душ и прочие сантехнические излишества находились за пределами номеров – издержки дешевизны. Переключая воду с тёплой на холодную, с горячей на ледяную, Богдан, наконец, полностью пришёл в себя. Адская боль в висках перестала беспокоить, но лёгкое головокружение осталось, и это было даже приятно. С мокрыми волосами, с полотенцем, наброшенным на плечи, он проходил мимо администратора и увидел, как вчерашняя строгая дамочка раскрыла паспорт Олега и рассмеялась.
– Ой, извините, – сказала она. – А это действительно ваша фамилия, настоящая?
– А вы настоящий знаток скандинавской мифологии? Не ожидал…
– Я на филолога учусь, заочно, – разъяснила барышня (совсем юная, надо же, вчера при тусклом электрическом освещении казалась старше). – Как раз курсовую по «Старшей Эдде» писала.
– Прошу прощения…
Богдан выхватил паспорт Олега из рук девушки. Прочитал: «Локи Олег Видурович». Он ещё и Видурович! Ну, правильно – приёмный сын Одина, который, как известно, «Видур – в боях». С ума сойти! Богдан вернул паспорт и, припомнив «Перебранку Локи», наклонился к Олегу, прошептал ему на ухо: «Ты – муж женовидный!».
– Сам такой! – рассмеялся Олег Видурович.
Всё это вспоминал Богдан, валяясь на кровати в номере дрезденской гостиницы. Лето в Нижнем, солнце, бьющее в окно, рыжего Олежку Локи. Кто он такой на самом деле? Божество древних скандинавов, невесть как оказавшееся на волжском берегу; начитанный парень со своеобразным чувством юмора; профессиональный предсказатель из «Битвы экстрасенсов» на каникулах? Странно было бы не вспомнить, если гадание начало сбываться. Гибель Яши – разве не одна из тех «нехороших» смертей, о которых тот говорил? Но тогда получается – Алёшка… Сон этот странный ещё!
Телефон молчит. Конечно, молчит, сам отключил его, когда работал над текстом. Нашёл, включил. Куча эсэмэсок – в основном, реклама и оповещения банка. И – «этот абонент звонил вам 16 раз». Что?!
Абонент позвонил в семнадцатый раз. Сестра Светка!
– Что случилось?
– Почему у тебя всё выключено? Мама в больнице с инфарктом.
– Подожди. Ты где? Ты что, в Славске?
– Да, я прилетела. Вчера. А где ты?
– В Дрездене же! Чёрт. Светка, я вылетаю.
Сборы, покупка билетов через интернет – всё это проделал как-то механически. Не помнил ни двух часов сорока минут в самолёте до Москвы, ни двух часов на электричке от столицы до Славска. В голове тревожными вспышками пульсировало: «Мама! Мама!» – и ничего больше, ни мыслей, ни воспоминаний.
В больнице оказался поздним вечером, дежурная впускать не хотела, но благодаря настойчивым упрашиваниям и завалявшейся в сумке немецкой шоколадке сменила гнев на милость. Шагал по длинному коридору, освещённому тусклыми лампами, и вдруг увидел идущую навстречу маму в белом платье. Почти сразу сообразил, что это не мама вовсе, а Светка – похудевшая, с забранными в хвост волосами, в накинутом на плечи медицинском халате. Но в первые секунды иллюзия была полной.
– Свет, что с мамой?
– Ей лучше. Перевели из реанимации в обычную палату.
– Я знаю. Вообще – что?
– Сейчас она спит, лучше не беспокоить. А вообще – спустилась во двор, села на скамейку, и ей плохо сделалось. Инфаркт. Сосед «скорую» вызвал. Принялся набирать все подряд номера из записной книжки, твои обе симки «вне зоны», а до меня дозвонился. Сорвалась, всё бросила, метнулась через океан. А ты всё шляешься по заграницам.
– Я на конференции был, – попытался оправдаться Богдан.
– Знаю я… конференции твои, – фыркнула сестра. – Мать в больнице, а он…
– Света, я же не знал. Уезжал – мама здорова была. Не могу я всё предвидеть.
– Предвидь. Попроси своего знакомого экстрасенса, пусть научит.
– Кого? Свет, что ты несёшь!
– Звонил тут один, – пояснила сестра, – на домашний номер. Тебя спрашивал, про какие-то предсказания толковал, которые начали сбываться, ничего не поняла.
– И я не понял, – на всякий случай соврал Богдан. – Он имя своё хотя бы назвал?
– Телефон оставил, я дома в коридоре на обоях записала. А вообще говорил, что ты должен его помнить, потому как такое не забывается. Тьфу! Явно из ваших, голос такой… педерастический. Гадость.
– Рыжий? – спросил Богдан. Не у сестры, конечно. Просто мысли вслух… А она взвилась:
– Уж этого не знаю, не по скайпу с ним общалась. Сам разбирайся со своими…
– Ладно, разберёмся, – вдруг успокоился Богдан. В одну секунду. Принял бредовую идею судьбы, Колеса или что оно там такое. Будь, что будет! – Светка, ты поезжай домой, отдохни. Я с мамой посижу.
Будь, что будет!
========== 7. Алёшка Костров ==========
Будь, что будет! Не останавливаться ни на минуту, ни на секунду: нести всякую чушь, глупо и несмешно острить, хамить преподавателям, издеваться над сверстниками – всё, что угодно, лишь бы не молчать. От одиночества, от молчания они и приходят – тоскливые мысли. А от мыслей… Нет, четыре года назад, когда способен был ещё проливать слёзы, было легче. Хотя и стыдился до ужаса, что увидят зарёванным. «Алевтина Владимировна, а Костров опять плакал во дворе за сараем». «Лёша, ну ты же большой парень, а ревёшь, как девчонка. Ну-ка, прекращай!» Как будто можно перестать или начать плакать по собственному желанию. У девчонок, возможно, так и бывает, но он-то – не…
В детдом приходила тётка – не старая ещё, но в платке, как бабулька, в длинной юбке. Долго рассказывала про бога, про всякие православные праздники. Появлялась несколько раз, и вот в один из разов говорила не про церковь и молитвы, а про семью. Мол, семья в жизни – самое главное; друзья-приятели-знакомые вас бросят и предадут, а вот родственники – нет. Родная кровь, ага. Щас! Это она детдомовским пацанам и девчонкам такое в уши вливала. Тем, кого как раз бросили и предали самые родные и близкие люди. Ну, и кому верить, а? Он и спросил. А чего она? «Давайте, у кого есть, вопросы!» Все, конечно, хотели, чтобы отпустили побыстрей: ладно бы дождь, а то погода самая солнечная, никому неохота сидеть в душном зале. А тут придурочный Костров со своими глупыми вопросами. И тётка в платке с не менее глупыми ответами. «Надо всех прощать». Родителей, в смысле. Ага. Щас. Вот ему, Алёшке Кострову, кого прощать? Отца, которого он ни разу не видел? Мать, сбежавшую в Москву в поисках лучшей жизни? Бабку, которая растила его, пока был маленький и послушный, а подросшего, начавшего дерзить, прогуливать школу, убегать из дома и воровать в магазинах всякую ерунду, за руку отвела на комиссию несовершеннолетних, а потом и в детдом сдала? Правда, бабку он простил. Бабушку. Она хорошая, только тяжело ей с ним. И вправду хотела, как лучше, детский дом ей представлялся чем-то вроде коммуны, описанной в книжках «Педагогическая поэма» и «Флаги на башнях», где мальчиков учат не врать и не брать чужого, где после школы они работают в мастерской и играют в спектаклях. Наивная! Спектакли и концерты были, правда, и выступать ему нравилось. Иногда случалось – даже в девчачьих ролях. Какая девчонка согласится изобразить Бабу-Ягу, или злую мачеху, или капризную принцессу? Чтобы над ней все смеялись? Вот ещё, станет она… А тут безотказный Алёшка Костров с опытом занятий в танцевальной студии, изящно двигающийся по сцене на во-от таких каблучищах или кокетливо подбирающий подол длинной юбки. И мастерски умеющий (в двенадцать-то лет!) нанести почти профессиональный макияж – и себе, и всей девичьей части театральной труппы. Где только научился, зараза! А нигде. Талант просто.
Девчонок гримировал перед выступлениями; за причёсками они к нему в очередь становились – умел из тощенькой косички сделать пышную башню. Красочные афиши рисовал к каждому концерту – это само собой, не зря в художке учился. В художку, кстати, не переставал ходить, четыре раза в неделю после уроков. Бабушка оплачивала обучение, а Алевтина Владимировна не была против, отпускала. Даже выдала проездной, чтобы не болтался по городу, а ездил на занятия и обратно на троллейбусе. Всё равно болтался. Возвращался в детдом неохотно. Но возвращался всё же: и по вечерам, и после проведённых у бабушки воскресений. Тоскливо было. Если бы школа осталась прежней, ходил бы туда с радостью, чтобы увидеться с Климом Бровкиным и Колей Ястребом. Нет, старых друзей встречал только в художке. А в новой школе одноклассники рвали его тетрадки, ставили подножки (прямо на уроке, когда шёл к доске отвечать), на переменах затаскивали в туалет и били или обливали водой. За что? Да просто так. Потому что новенький; потому что учительница по истории похвалила за доклад про средневековое искусство; потому что похож на девчонку, хоть и острижен по-детдомовски коротко. Приходилось доказывать, что не «девчонка». Подкарауливал обидчиков по одному после уроков, сбивал с ног, валил в грязь, в опавшие листья, колотил нещадно. Кто-то нажаловался директрисе, она разбираться не стала, кто на самом деле виноват, вызвала Алевтину Владимировну, а та пригрозила: ещё одна драка – никакой художки. И не стало драк.
Впрочем, уже в ноябре шестиклассника Кострова били реже. Может, надоело им. Может, побаивались, поняли, что не стоит связываться с «психом». Да, вместо «девчонки» называли теперь «психом». Но пакостили не меньше, только делали это ещё изощрённее, чем раньше. Детдомовский старший товарищ Гена Ласочкин (имел он два прозвища, Крокодил и Геноцид), учившийся в той же школе в девятом классе, попробовал разъяснить малявкам, что Лёху Кострова обижать не следует. Но получилось ещё хуже. После такого заступничества к привычным прозвищам прибавились новые, более обидные, злые и неприличные. Потому что… ну, в этой школе учились и другие мальчишки из детдома. А жилые комнаты у них были организованы не по казарменному, а по блочному типу, как у студентов в общежитии. На две спальни (по четыре человека в каждой) приходились общая гостиная, санузел и даже кухня с электрочайником и микроволновкой. Младших и старших поселили вместе, это называлось «семья». Новомодное такое веяние, эксперимент. Девчонки жили таким же образом в другой половине здания. Считалось, что взрослые парни и девицы будут заботиться о маленьких, как о братишках и сестрёнках. Если были кровные родственники (такое в детдомах не редкость), их и селили вместе. Остальных – кому как повезёт. Алёшке «повезло» получить в соседи Гену Ласочкина. Тот взял под своё покровительство новенького. В обиду не давал, делился конфетами, которые выдавали к ужину, пускал без очереди к компьютеру в гостиной «поиграться». Однако сразу дал понять, что все «блага цивилизации» – не просто так. Зазывал Алёшку к себе под одеяло каждую ночь. Когда тот идти отказывался, то угрожал или уговаривал, менял тактику в зависимости от настроения. Случалось, и уже уснувшего перетаскивал к себе или сам лез к нему в кровать. Мял, тискал, щипал, щекотал; дурашливо кусал за шею, изображая вампира. Нашёптывал на ухо свои фантазии: чему он его научит, что заставит делать. И научил ведь, и заставил. Не сразу, но всё же.
Считалось, что происходящее от окружающих держится в секрете. Но как сохранишь тайну от тех, кто в той же комнате, может быть, и не дрыхнет, а подсматривает и подслушивает? И рты не заткнёшь тем, кто хочет информацией поделиться. В общем, слухи о Генке и новеньком уже с первых дней сентября поползли по школе. Мало кто верил поначалу, в школьных коридорах шестой и девятый классы практически не пересекались, но когда Гена-крокодил по доброте душевной пришёл за Алёшку заступаться… зря он это сделал. Медвежья услуга вышла.
А ещё Алёшка выболтал Генке то, о чём и лучшему другу Климу на тот момент сказать не решался. Поделился с ним сокровенным, тем, что хранил в памяти с прошлой зимы. Думал – поймёт. Гена понял, но по-своему, грязно и примитивно.
– Вот видишь! – сказал. – Я сразу догадался, что ты пидор. Чего же тогда каждый раз: не хочу, не буду?..
– Потому что это совсем другое, – ответил Алёшка. – Потому что его я люблю. А тебя – нет.
И съёжился под одеялом, ожидая удара. Но Гена не стал ни бить его, ни прогонять со своей кровати. Стиснул покрепче руками и ногами, прошептал ласково, но с угрозой:
– Глупый ты. Думал – вот скажешь мне это, а я на тебя обижусь и оставлю в покое? Да ни фига. Я тебя и без всякой любви, когда захочу, поймаю и… никуда ты не денешься. А будешь сопротивляться – будет оч-чень больно. Понял?
Алёшка понял. Не сопротивлялся. Послушно нырял с головой под одеяло и, задыхаясь и пересиливая тошноту, облизывал и сосал казавшийся очень большим тогда Генкин член.
Разговор тот был в последние дни ноября, а потом три декабрьских субботы Алёшка не ходил в художественную школу. Всю неделю посещал занятия, а на историю искусств – ну, не мог пойти, и всё тут. Гулял в парке или кружил по улицам, почему-то непременно приходил к мосту, сидел на деревянных ступеньках, вспоминал то, что случилось… да, почти год назад. Надо же, сколько всего произошло, как изменилась его жизнь с тех пор!
