Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"
Автор книги: Anrie An
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
– Клим! Не надо, пожалуйста.
Вывернулась из объятий, резко оттолкнула его. Села на кровати.
– Алёна, ну почему, – прошептал он. – Ты мне нравишься.
– Клим, солнце ясное, ты мне тоже нравишься.
– Вот видишь…
– Подожди, дай договорить. Вы мне все нравитесь, я вас всех люблю. Вы мне как братья.
– Братья, да? А… Костров?
– Он – как сын.
– Как так?
– Его спроси, потом. Ладно? Не моя тайна. Захочет – скажет сам.
– Да понял я, – вздохнул Клим. – Видел фотки его матери. Только волосы отличаются, а так – один в один.
– Но мы не родственники, честно, – пробормотала Алёна, снова проваливаясь в короткий, но глубокий сон.
Когда проснулась, комнату наполнял свет, не электрический, но и не солнечный ещё – предутренний, бело-сине-розовый сквозь облачную дымку. Клим сидел на стуле в наушниках и с телефоном в руках: то ли фильм смотрел, то ли в игру играл. Увидел, что Алёна открыла глаза, сразу же поставил на паузу и сдёрнул наушники.
– Доброе утро, Алён!
– Доброе. Совсем не ложился, что ли?
– Ложился. Потом встал, подышал воздухом. И никотином. Водички попил. И снова ложился. Не помогло.
– Вроде тебе не по возрасту бессонницей страдать, – заметила Алёна.
– В самый раз. Алён, а кто такой «Икарус»?
– «Икарус»? – растерялась Алёна.
– Да. Синицын пел: «Я похож на новый «Икарус», у него такая же улыбка». «Оранжевое настроение».
– Это… автобус такой, оранжевый.
– А, понятно. Наш тоже вполне себе улыбчивый, хоть и белый. Подъедет скоро. В музей и по домам. Пора будить всех.
– Точно пора? Не рано?
– Не, нормально. Ещё посуду мыть. И бельё, и мусор, все дела. Алён, будь другом, сходи к этим… товарищам. А то я стесняюсь.
– Я будто не стесняюсь, – фыркнула она.
– Ну… пожалуйста. А я пока Южакова растолкаю, тоже непростое дело.
– Ох уж и непростое, вчера он раньше всех проснулся.
– То вчера. Сегодня пришёл перед рассветом, Снежана его, видите ли, на речку утащила, – проворчал Клим.
– Блондинка?
– Рыжая. Блондинка – Кристина, – пояснил Клим. – Сходишь?
– Ладно.
Зря стеснялась, и будить никого не пришлось. В соседней комнате была активная движуха. Сенечка по походной привычке вскочил ни свет, ни заря и отдраил посуду до блеска, теперь они с Колькой собирались вернуть её на кухню. Алёна метнулась в комнату Клима, схватила кружку, сгребла со стола оставшиеся вилки, догнала пацанов, спустившихся с крыльца, и высыпала всё добро в сковородку, которую нёс Колька.
– О, спасибо! – обрадовался тот. – А то нас бы сейчас прищучили за недостачу.
Вернулась к мальчишкам. Тигра с задумчивым выражением лица вытряхивал одеяло из пододеяльника. Алёшка по-прежнему лежал на кровати ничком, обнимая подушку.
– Ты как? – обеспокоилась Алёна.
– Да вроде живой, – кисло улыбнулся он.
– Температуры нет? Может, ещё аспирин?
– Не, не надо.
– Сидеть сможешь? В столовой и в автобусе.
– С трудом, – хихикнул Алёшка. – Но я постараюсь. Алён, что ты вообще за мою жопу беспокоишься? Не в первый раз.
А вот, кстати, про первый раз…
– Алёшка, как там Сенечка? Что у них с Николаем?
– Сама же видела – живые, бодрые, весёлые оба. Ох, да ничего у них не было. Кроме взаимной дрочки.
– Блин, Алёшка! – возмутилась Алёна. – Ты хоть соображаешь, что говоришь? Такие слова, девушке.
– Упс… извини. Не подумал, что ты так воспримешь. Климка позавчера сказал, что ты – свой парень.
– Кстати, Клим так уже не считает.
– Да? – обрадовался Алёшка. – Поздравляю.
– Не с чем. Я его послала. Надеюсь, не обиделся.
– Зря. Клим хороший. Только с девчонками ему не везёт. Ни одна надолго не задерживается.
– Так и я бы не задержалась. Поэтому лучше сразу – нет. Зачем обманывать человека?
И правда – незачем. Обманывать. Обманываться самой.
Не дождалась Алёшкиного ответа, вышла из комнаты.
Заглянула к Смирновой-Ольховской. Те на её «доброе утро» никак не отреагировали. Бельё со своих кроватей женщины уже, видимо, отнесли кастелянше. Алёнину постель и не тронули. Ну, ладно. Сдёрнула простыни-наволочки, вышла в коридор с комом тряпья в руках. Подскочил Южаков с почти полным мешком:
– Кидай сюда.
Кинула. Унёс. Видимо, знал, куда.
За завтраком едва успели прожевать макароны с сыром и запить тепловатым какао, как сидевшие ближе к двери зашумели:
– Автобус, автобус!
Рюкзаки и сумки (и Сенечкину гитару!) предусмотрительно взяли с собой, поэтому в салон вскарабкались первыми. Сели на те же места, в том же порядке. Сенечка уже привычно устроил голову у Кольки на плече. Снежана и Кристина внимательно посмотрели на это дело, высунувшись из-за спинок своих кресел, переглянулись и восторженно взвизгнули. Алёна приложила палец к губам: молчите! Клим показал кулак. Девчонки понимающе кивнули и успокоились.
– Алён, тебе очень нужно в этот музей? – поинтересовался Алёшка.
– А есть варианты?
– Слинять с экскурсии, пройти через кладбище и оказаться на автостанции. Там двадцать минут пешего ходу.
Звучало заманчиво. Неизвестно, что там за автостанция, но всё же такой вариант был куда привлекательнее, чем ехать после экскурсии в центр Славска, а потом разыскивать остановку троллейбуса, чтобы добраться до вокзала. Однако для порядка спросила:
– Так разве можно? Вам не влетит… за отрыв от коллектива?
Алёшка помотал уже снова успевшей разлохматиться головой:
– Не-а. Пал-Иосичу сейчас скажу, он разрешит. Или Юлии Юрьевне.
– Алёшка, а вам-то это зачем?
– Так мы живём там.
– На кладбище или на станции? – недоверчиво фыркнула Алёна.
– Рядом, – серьёзно сказал Алёшка. – Ты думала, мы совсем миллионеры – квартиру ближе к центру снимать?
– И не мы одни там, – добавил Тигра.
– А кто ещё? – Алёне стало любопытно.
– Неважно, – вдруг огрызнулся Алёшка. Обиделся, что ли? Или рассердился. – Ты, Тигра, иногда молчишь-молчишь, а иногда… Вот зачем ты ляпнул?
Тагир посмотрел на него виновато из-под полосатой чёлки.
– Алёшка, не заморачивайся, – Алёна потрепала его по плечу. – Не нужны мне твои секреты. Я ничего не поняла и всё забыла.
– Ладно, проехали.
Выпрыгнули из автобуса на повороте, прошагали между могилами, свернули в берёзовую рощу (загаженную банками, пакетами и прочим мусором), вышли на асфальтовую дорогу.
– Вот станция, – показал Тагир на громоздящиеся в стороне бетонно-стеклянные кубики. – А нам в другую сторону, надо в «Пятёрочку» за продуктами зайти.
– Обязательно? – уточнил Алёшка. – Может, поближе к дому закупимся? Неохота в такую даль топать.
– Поближе только наличку берут, – со знанием дела сказал Тигра. – А до банкомата топать не меньше.
– Ха! В «Снегурочке» можно картой расплачиваться, – Алёшка показал на белый павильон по правой стороне дороги.
– С ума сошёл? – испуганно пробормотал Тигра.
– А чего такого? У нас на лбу не написано…
– Не. Рискованно.
Алёшка повернулся к собравшейся было двинуться в сторону станции Алёне:
– Выручи, пожалуйста!
– Пива, что ли, вам купить? – по-своему поняла она их сомнения насчёт магазина. – Алкаши малолетние. Ладно уж.
Переложила паспорт из сумки в задний карман джинсов, протянутую Алёшкой банковскую карту убрала туда же.
– Ага, можно и пива. Неплохая идея. Но главное – какой-нибудь еды быстроваримой. Только без свинины, лучше вообще без мяса.
– Поняла. Сейчас.
Алёна обошла белый магазинчик, поднялась на крыльцо. И замерла перед стеклянной дверью. Перед объявлением на ней. Так вот в чём дело! Не раз видела запреты на вход с собакой или въезд на роликах. А из-за того, что не во всякое учреждение пускали с детской коляской, приобрела «кенгуруху», Стёпка привык к ней, и сама привыкла. Это всё, конечно, дурь, но дурь логически объяснимая: собака кинется кому-нибудь под ноги, на роликах сам навернёшься на скользком полу, коляска загораживает проход. Здесь же объявление было нелепым и весьма мерзопакостным. Захотелось того, кто его вывесил, поймать за шкирку, натыкать мордой в содеянное, как нашкодившего котёнка, а потом вымыть руки с мылом. Потому что одно дело, если прохожий или пассажир автобуса по своей дурости и необразованности что-то такое выскажет, и совсем другое, когда на двери магазина чёрным по белому: «Пидорасам вход запрещён». Вот так. Весомо, грубо, зримо – прямо как у Маяковского. Он-то, конечно, по другому поводу это сказал. Неважно.
Но надо было что-то делать, ребята ждали. Потянула дверь на себя, вошла в прохладное (видимо, гоняют кондиционер на полную мощность) помещение. Шагнула сразу к холодильникам, побросала в тележку упаковки вареников с картошкой, блинчиков с творогом. Потом положила в пакет четыре крупных помидора. Задумалась, что выбрать – майонез или сметану. В итоге взяла то и другое, а ещё – сыр и сливочное масло (хорошее, но недорогое, по скидке). Цена на конфеты показалась ей заоблачной, отложила, схватила пачку печенья. Немного помедлила и всё-таки добавила четыре банки пива. Всё. Двинулась к кассе.
Покупателей практически не было, лишь около корзин с овощами топтались, приглядываясь к мытой морковке, две дамы постбальзаковского возраста да у винных рядов зависал невзрачный мужичонка. Кассирша (не первой молодости, худая, с неудачным макияжем) предложила пакет (Алёна попросила два), медленно и обстоятельно рассмотрела и пробила товар, уткнувшись в пиво, подняла глаза на Алёну и потребовала паспорт. Та протянула документ. Кассирша долго и придирчиво изучала страницу с годом рождения, рассматривала непохожую фотографию. Правильно, на снимке гражданка Задорожных выглядит усталой от жизни тёткой с красновато-рыжими неровно обгрызенными волосами, а вживую перед ней стоит юная брюнетка с мальчишеской стрижкой, хоть кто усомнится. Всё-таки кивнула одобрительно, вернула документ, пробила и пиво, и всё остальное. Алёна вынула из-за корочки паспорта карту, расплатилась привычным движением – сумма меньше тысячи, код не нужен.
Раскладывая покупки по пакетам, Алёна всё-таки высказала кассирше свои претензии к объявлению у входа.
– Это же оскорбительно, знаете ли. Что они, по-вашему, не люди?
Ну, и нарвалась на поток словесной грязи в ответ, от «хозяин велел повесить, а я тут причём» до «хоть бы они сдохли все, извращенцы проклятые». Спорить не стала, повернулась и вышла. Не успела подойти к ребятам, дожидавшимся её, сидя около вещей на корточках, как хлопнула дверь магазина. Кассирша выскочила на крыльцо и без предупреждения метнула в сторону пацанов какой-то снаряд. Он глухо лопнул, разбрызгался бело-серыми помоями, отвратительно завонял тухлятиной.
– Вы здесь ещё, твари? – взвизгнула она. – Убирайтесь немедленно, а то охрану позову, вас отсюда по частям вынесут. Ты, дрянь, с ними, так я и думала, – это прозвучало уже в адрес Алёны.
От второго пакета с дурно пахнущими отходами увернуться удалось не всем. Алёна отскочила, её забрызгало чуть-чуть, Тигру побольше, а вот Алёшку – от макушки до пят.
– Блядь, снова голову мыть, – пробормотал он. Нашарил под ногами что-то, размахнулся. Скандалистка ахнула, прозрачные осколки разлетевшейся вдребезги двери посыпались к её ногам, на щеке женщины заалел порез. У магазина притормозила вишнёвая иномарка с тонированными стёклами, из неё выкарабкались два накачанных мужика.
Никто не скомандовал «бежим», рванули все трое – с места, синхронно и быстро. Алёна неслась с двумя пакетами в руках, Тигра подхватил её сумку (рюкзак был у него уже на плечах), Алёшка скакал налегке, но ему и без того любое резкое движение давалось непросто. Отдышались уже внутри здания из стекла и бетона: влетели, проскользили по плитке да так и рухнули на пол, чуть не сбив пожилую супружескую пару с мешками и корзинами, из которых выглядывали зелёные вершки помидорной рассады.
– Это – автостанция? – задыхаясь не столько от быстрого бега, сколько от негодования, спросила Алёна. – Хренова, блин, автостанция? Это?
Мерцало электричеством серебристое табло с расписанием уходящих-приходящих автобусов, сверкали всеми красками радуги киоски с журналами, сувенирами и товарами в дорогу, от кофейного автомата веяло ванилью и корицей.
– Автовокзал, – выдохнул Тигра.
Дачники с рассадой проходили мимо них, а на длинных рядах сцепленных между собою металлических кресел сидели люди с чемоданами на колёсиках. Металлический голос громко объявил об отправлении непонятно какого автобуса. Или это Алёна не разобрала из-за шума в ушах? Пассажиры всё прекрасно расслышали, поднялись с кресел и двинулись к выходу. Сидящей на полу Алёне чуть не наступила на руку девица в розовых кроссовках и таких же штанах, с вякающим котом в переноске. Посмотрев на полосатого кошака, Алёна вспомнила своего Зомбика. Стёпку, маму, отца. Тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Встала. За широким, во всю стену, окном увидела шикарнейший торговый центр и упирающиеся в небо дома в двадцать пять этажей. Реальность отчаянно не желала, чтобы Алёна в неё возвращалась.
– Ребят, мы вообще где? – сиплым шёпотом спросила она.
Выйти с деревенского кладбища и после сражения и погони оказаться в чёрт знает каком мегаполисе – то ещё приключение.
– Алёна, проснись! Мы в Славске.
Конечно. В Славске два вокзала. Просто она привыкла к тому, что в старой части города, – тихому и провинциальному.
– Всё, теперь поняла. Алёшка, держи свою карту, а то с собой увезу.
Вынула из кармана пластиковый прямоугольник с логотипом банка, протянула ему на ладони.
– А почему мне эсэмэска не пришла, что деньги снялись? – поинтересовался Алёшка.
– Наверное, потому что я нечаянно со своей карты заплатила, – рассмеялась Алёна. – Мне пришла.
– Как тебя угораздило? Напиши мне номер карты и сумму, я перекину.
– Не надо. Считай, что подарок.
– Ну… ладно. Спасибо, мама Алёна. Давай в кассу за билетом, а мы пойдём.
– Алёшка! – подал голос Тигра. – А что если эти… у входа поджидают?
– А, прорвёмся, – отмахнулся тот. – Давай мне один пакет.
– Вот ещё! Тебе нельзя тяжести таскать.
– Бегать мне тоже нежелательно. И на полу сидеть. Ох… Тигра, если совсем засада будет, я ведь могу Виктору Львовичу позвонить.
– Ты псих, да?
– Ага. Тигра, я ему всё равно хотел звонить. Нажаловаться на Пашу. Пусть он его накажет. Я бы, знаешь, посмотрел. И поучаствовал.
Алёшка заулыбался незнакомо. Зло, мстительно и как-то даже… плотоядно, что ли. Значит, и таким он бывает?
И на высокопоставленного Пашу, выходит, есть управа… Кто такой Виктор Львович? Сочетание имени и отчества показалось Алёне уж больно знакомым. Не раз слышанным в областных теленовостях.
Не стала спрашивать.
– Если ты всё расскажешь Виктору Львовичу, – мрачно проговорил Тигра, – то ты сдашь ему Сенечку.
– Вот блин, – отшатнулся от него Алёшка. – Я дебил. Я не подумал. Сенечку – этому борову? Ни за что. Пусть лучше с Колькой спит, там хотя бы… по-человечески всё.
– Кольке твоему я тоже не доверяю, – нахмурился Тигра.
– С чего это он мой вдруг? – возмутился Алёшка. – Блин, Алёна, иди уже за билетом!
– Уйду, а вы без меня ссориться будете?
– Да не ссоримся мы, – заверили оба.
Алёна без проблем купила билет до Лучни, вернулась, цапнула сумку. Пора на посадку.
– Мы тебя проводим, – сказал Алёшка.
– Да не надо, ребят! Я сама.
– Проводим-проводим, – настоял он. – И выйдем в город с той стороны. Эти дебилоиды наверняка у центрального входа топчутся.
–Там не выйдешь, загорожено, – предупредил Тигра.
– И когда нам это мешало? Перелезем. Пройдём мимо «Якорного поля» – и домой.
– Якорного… чего? – удивилась Алёна.
– Кафе так называется. Есть такой рассказ у Крапивина. Ты ведь о нём вспомнила?
– О нём, – кивнула Алёна. – А ещё альбом у группы «Обе-рек».
– Там классно. Я про кафе. Сводим тебя, когда приедешь в следующий раз, – пообещал Алёшка.
Что? Он вправду считает, что этот мифический «следующий раз» осуществится? Он не просто так говорит, не из вежливости? Похоже, Алёна сама начала в это верить. А вот не надо бы…
– Причём здесь «Якорное»? – фыркнул Тигра. – Знаю я, под чьими окнами ты хочешь пройти. Думаешь, он будет с балкона на тебя любоваться?
– Не думаю, – сказал Алёшка. – Но… да, ты прав. Хочу его увидеть. И плевать мне на всяких рыжих!
Алёна ничего уже не понимала в их разговоре, но переспрашивать не решилась. Возможно, это была информация не для её ушей. Впрочем, она, кажется, догадалась, о ком сейчас идёт речь, – о том, человеке, про которого рассказывал Клим. Алёшкина неразделённая любовь. Интересно всё же, кто он такой и каков с виду. Нет-нет, никаких вопросов. Захочет рассказать – расскажет, как и обо всём остальном. Потом. Когда-нибудь. Ведь не навсегда прощаемся, мальчишки?
Быстро, порывисто обняла обоих. Вскочила в автобус, угнездилась на своём месте, кинула под ноги полупустую, почти плоскую сумку. Мама будет, наверное, ворчать из-за свитера. Ничего. Алёшке нужнее.
Автобус зафыркал и тронулся. Алёна увидела в окно перелезающих через ограду Алёшку и Тигру. Сотрудник вокзальной охраны в чёрной форме размахивал руками и что-то гневно кричал им вслед. Качков на вишнёвой иномарке не было видно.
– Удачи вам, ребят, – прошептала она.
Выехали за черту города, по обеим сторонам дороги помчались поля и перелески. От мелькания зелени у Алёны закружилась голова. Она закрыла глаза и почувствовала, что засыпает. Точнее – проваливается во вполне реалистический сон с участием незнакомого рыжего парня, которого поначалу приняла за плоскогрудую девицу – из-за длинных волос, высокого голоса и визгливого смеха. Это существо, нахально пробравшееся в её сон, неприятно похохатывало, раскачиваясь на детских качелях. На нём были светлые джинсы, белые заляпанные рыжей глиной кеды и свитер грубой вязки, похожий на тот, что она сама подарила Алёшке, только из ниток трёх цветов: белого, оранжевого и тёмно-коричневого. Алёна ощущала, что она по-прежнему едет в автобусе, но в то же время находится и на детской площадке, где, кроме качелей, торчит кривоватый грибок в середине песочницы и топорщатся во все стороны лазалки из металлических трубок, словно остовы ископаемых чудовищ.
– Не вздумай! – услышала она.
– Что? – переспросила.
– Потом не говори, что я не предупреждал.
– Чего ты от меня хочешь?
– Не обольщайся. Ты меня не интересуешь.
– Да я поняла, – усмехнулась Алёна. – Как же мне на вас везёт, мальчики, в последнее время. Мало наяву, теперь и во сне.
– Ага, мы такие… Пообещай, что не наделаешь глупостей, ладно?
– О чём конкретно идёт речь?
– Скорее, о ком. Это предсказание, так что – без имён. Сама поймёшь потом.
– Как в сказке, что ли? Пойди туда, не знаю куда…
– Что-то вроде того. В крайнем случае, если уж совсем занесёт на повороте, зови меня.
– А… как?
– Можно просто – рыжий. Я не обижусь.
Изображение дёрнулось, как картинка на заглючившем мониторе. Алёна почти проснулась. И уже вдогонку спросила (или подумала):
– Петля времени – твоих рук дело?
– Возможно, – прозвучало в ответ. То ли тихим голосом издалека, то ли ласковым шёпотом почти на ухо – не поймёшь.
Автобус тряхнуло, она пришла в себя. Вот что это было? Как это понимать?
========== 15. Богдан Репин ==========
Что это было, как это понимать? Никак, наверное. Просто ощущать всем телом, до дрожи в кончиках пальцев рук и ног, тёплую волну прикосновений. Которые на самом деле и не прикосновения вовсе, а… чёрт знает что такое! Будто ты – не ты, а мешок с киселём, вязкая манная каша, податливая глина в умелых руках скульптора. Пусть это продолжается, пусть, ещё, ещё… О, да-а…
Богдан проснулся дома, в своей постели, один. Сердце колотилось, как сумасшедшее, он часто дышал, не хватало воздуха, хотя – покосился на окно – форточка была нараспашку, как всегда.
Заверещал звонок, Богдан дотянулся до тумбочки, цапнул мобильный. Какая сволочь звонит в пять утра? Ну, ясно, кто бы сомневался. Без всяких приветствий и вежливых предисловий прорычал в трубку:
– Это и есть твой обещанный способ быть сверху? На расстоянии…
– Понравилось? – промурлыкал собеседник.
– Извращенец рыжий! – с удовольствием выругал его Богдан. – Предупреждать же надо. Совесть у тебя есть?
– Нет, – хихикнул он. – Встретимся?
– Сегодня маму везу в санаторий.
– Когда?
– В девять.
– Понял.
Отключился. Что он понял? Так и не договорились ведь. Набрал, услышал «вне зоны действия», плюнул, попытался уснуть. Не вышло.
Мамины вещи были аккуратно сложены с вечера. Автовокзал рядом с домом, только дорогу перейти. Можно не торопиться. Но мать по привычке встала в половине шестого и принялась греметь посудой на кухне. Вышел, пристроил рядом со сковородкой и кастрюлькой турку с молотым кофе.
– Доброе утро, мам! Что ты, в самом деле… Будто я маленький.
– Доброе, Богдан. Я сырники приготовила, сметану потом купишь к ним. И суп сварила с фрикадельками, остынет – уберёшь в холодильник. На три дня тебе хватит. А потом, может быть, Вера приедет, я сама ей позвоню.
Веры тут только не хватало.
– Мама, не говори ей ничего, прошу. И потом… Я же сам на днях поеду в Фёдоровское, надо что-то решать насчёт музея.
Прежде следовало сходить в комитет по культуре городского совета Славска, дело оказалось не копеечным, а там могли помочь с финансированием. Очень не хотелось туда идти, особенно когда услышал фамилию человека, к которому ему надлежит обратиться с просьбой. Скандал в лагере был улажен, заглажен и на удивление быстро забыт: то ли магия Локи помогла, то ли житейская смётка Юлии Юрьевны. Но за себя Богдан не ручался, предполагал, что при личной встрече с Дарницким вполне может сорваться и вмазать тому по физиономии. Взрослые люди, конечно. Надо соблюдать приличия, безусловно. Хотя чисто по-человечески – следовало бы. Чтобы не зарывался. Несмотря на заступничество покровителя из ещё более высоких сфер, о котором Богдан тоже знал не понаслышке: тот, случалось, на официальных мероприятиях здоровался с ним за руку и подмигивал понимающе.
Разумеется, ни матери, ни Вере он ничего такого не рассказывал. Светка вот откуда-то знала (или догадывалась), валила все факты и сплетни в одну кучу, злилась, обвиняла во всевозможных грехах всех скопом и родного брата заодно, обзывала «голубой мафией».
Когда подошло время, Богдан с мамой спустились по лестнице и вышли во двор. Тут же послышался гудок автомобиля. И почему-то Богдан совершенно не удивился, увидев перед подъездом солнечно-оранжевую легковушку.
Олег сдвинул на лоб тёмные очки:
– Такси на Дубровку заказывали?
Он был в белой рубашке с коротким рукавом и отглаженных светлых брюках. Рыжие космы тщательно причёсаны и собраны в лисий хвост. На кресле рядом с водительским лежала соломенная шляпа.
Богдан забросил сумки в багажник, помог маме забраться на заднее сиденье и сам сел рядом.
– Здравствуйте, Елена Владимировна, – обернулся к пассажирке Локи. – Как ваше самочувствие?
– Мама, это Олег, – представил его Богдан. – Мой…
Замялся, не зная, как продолжить. Парень, друг, знакомый?
– Здравствуйте, Олег, – мягко улыбнулась мама. – Я видела у сына ваше фото.
– Даже так? – ухмыльнулся Локи, внимательно посмотрев на Богдана. Тот смутился, заоправдывался:
– Олег, мама говорит про фотографию из Нижнего Новгорода. Про ту, где мы всей компанией на Чкаловской лестнице.
Действительно, такой снимок он распечатал, вставил в рамку и повесил у себя в спальне. Память о поездке. Память о Яше вообще-то, причём тут рыжий!
– Я не об этом, – простодушно сказала мама, сдав тем самым сына со всеми потрохами. Потому что «не об этом» фото он Олегу рассказывать не хотел.
Оранжевый «рено-логан» затормозил у ворот санатория, Репины вышли, Олег остался в машине. Все формальности были улажены очень быстро, после кратких и вежливых переговоров с главным врачом Богдан зашёл в уютную комнату, где Елене Владимировне предстояло провести ближайшие три недели. В этом санатории мать была не раз, ей здесь нравилось. Врачи хорошие, персонал вежливый, кормят прилично, Волга рядом – жить можно. Вероятно, здесь ей лучше, чем в загазованном Славске, в захламлённой квартире, рядом с непутёвым сыном. Впрочем, это сыну так казалось, возможно, мать как раз думала по-другому.
– Всё в порядке, мам? – спросил Богдан, наблюдая, как пожилая женщина выкладывает на тумбочку привезённые из дома детективы в мягких корочках – пристрастилась в больнице к этому легковесному чтиву.
– Просто чудесно, – сказала она отстранённым каким-то тоном, поди догадайся, иронизирует или же всерьёз восхищена происходящим. – Вере звонить не надо, я правильно поняла?
– Мам, ну, почему же… Позвони Вере, поболтайте о своём, о девичьем, как вы с ней любите, перемойте мои косточки. Я не против. Но не заставляй её приезжать в Славск, я ведь тебя об этом просил уже.
– Прежде это звучало неубедительно.
– А сейчас?
– Более чем.
– Как тебе Олег? – поинтересовался Богдан.
– Славный мальчик.
– Мам, ему за сорок. Скажешь тоже, мальчик…
– Не девочка же. У вас с ним серьёзно?
– Пока не знаю.
– Чем он занимается вообще?
– Врёт людям за деньги, – хмыкнул Богдан.
– А, я так и подумала, что журналист.
Попрощавшись с матерью, Богдан вернулся к машине. Раздражённо швырнул занимавшую место шляпу назад, сел рядом с водителем.
– Зачем ты приехал? Спасибо, конечно, твоя помощь бесценна. Но мне пришлось лгать матери, теперь она считает, что мы с тобой встречаемся и что ты журналист.
– Где тут ложь? Мы встречаемся. И я журналист. Учился на журфаке МГУ, не окончил, правда. Неважно. Признавайся лучше, что за история с фото.
– Тебе правда интересно?
– Ещё бы. Всегда подозревал, что ты дрочишь на мой портрет.
Богдан сердито фыркнул.
– Куда ты меня везёшь, рыжая сволочь? Славск в другой стороне.
– На берег Волги я тебя везу. Есть одно безлюдное местечко. Посидим, поговорим, выпьем пива холодненького.
– Где ты пиво возьмёшь? В безлюдном местечке. Снова твоя магия?
– Вот ещё. В багажнике возьму. Сумка-холодильник – великое изобретение.
Место, выбранное Олегом, действительно оказалось отличным. Устроились на песке в тени великолепной ивы, что было очень кстати, жара стояла не майская. И на много километров вправо и влево – ни одной живой души. Ну, это и понятно, купальный сезон ещё не начался, нечего делать на пляже. На другом берегу, правда, крутилась вокруг мангала развесёлая компания. Да и наплевать, даже если увидят издали – что такого. Они же не собираются делать ничего предосудительного. Просто выпьют из запотевших банок ледяное пиво, закусят вяленой рыбкой из ашановской упаковки и вспомнят прошлое, которое у них, как оказалось, одно на двоих. Или нет?
Был август девяносто первого. Москва. Танки на улице, толпы народу с размалёванным лозунгами ватманом, с оборванными с клумб цветами. Это было немного жутко и бесконечно весело. Какое-то сумасшедшее единение всех и вся. Ощущением свободы был пропитан воздух, как озоном перед грозой. Все дышали и не могли надышаться этой свободой. Или так только казалось ему, Богдану? Студенту, сдавшему экзамены за второй курс и оставшемуся на каникулы в столице, чтобы подзаработать денег в рекламном агентстве, открывшемся на волне перестройки. Тогда много чего появилось незнакомого, странного. Жить сделалось интересно. Особенно в Москве. До его родного города позитивные перемены доходили медленно, а привычный уклад пока не рухнул, но уже ощутимо раскачивался, как молочный зуб, подталкиваемый изнутри нетерпеливыми коренными. Богдан регулярно звонил маме из телефонной кабинки на почте, отчитывался: мол, жив-здоров, сессию сдал без троек, деньги есть, не голодаю, ничего не надо. Мать всё равно присылала ему – не деньги, конечно, откуда они у библиотекарши, которая и в благословенные застойные времена получала сущие копейки, а соленья-варенья, итоги бродяжничества по лесам с подружками. Передавала гостинцы с проводником, раз в месяц Богдан приходил встречать поезда, и нельзя сказать, что солёные грузди и клюква, протёртая с сахаром, были лишними в его скудном студенческом рационе. Впрочем, мог бы и без этих приятных дополнений обойтись, случалось, неделями питался залитой кипятком лапшой – и ничего. Хуже было другое – выслушивать по телефону бесконечные мамины жалобы на жизнь её тяжёлую: сначала на колбасу по талонам, потом на пустившиеся вскачь цены, на ставшие неожиданно платными услуги зубного врача. На то, что в читальный зал её родной библиотеки вместо привычных бабушкам журналов «Работница» и «Крестьянка» выписали «этот ужасный «Космополитен» с полуголой девицей на обложке, стыдно такое читателям показывать». В последнем он со своей благовоспитанной матерью был солидарен, от глянцевых картинок с красотками в купальниках и без них его мутило, если честно. Впрочем, кому-то это нравилось – ну, пусть будет, не запрещать же, как раньше, как совсем ещё недавно, когда, пожалуй, всё самое интересное было под гласным или негласным запретом.
И вдруг в одно прекрасное летнее утро оказалось, что глава государства чуть ли не в плену, власть захватила кучка солидных дядечек, которые хотят вернуть «всё, как раньше», и что будет дальше – непонятно. Возможно, ничего и не будет уже.
Дальше – было. Та самая свобода рванула изо всех щелей бешеным потоком. На работу Богдан не пошёл, болтался по улицам, пока буквально не уткнулся носом в группу людей, перегородивших улицу. Их было много: и молодые, и, как ему казалось тогда, бодрые старики и старухи – на самом деле джентльмены и леди слегка за сорок, ровесники его нынешнего, какие преклонные годы, вы что… Правда, сейчас, в свои сорок шесть, он бы в подобную авантюру, наверное, не ввязался, хватило бы разумной трусости отсидеться дома. Зато, как никто, понимал своих студентов Бровкина, Кострова и Бахрамова с их страстью к политическим митингам и протестным акциям. Точнее, именно Кострова он понимал и воспринимал, как надо. Клим всё же руководствовался идеологическими соображениями, Тагир тянулся за Алёшкой, словно нитка за иголкой, а вот Алёшка… Да, он просто кайфовал на подобных мероприятиях, ловил свою порцию вкусного адреналина. Как сам Богдан когда-то.
Он был одним из толпы, он находился в том восторженном и напряжённом состоянии, в каком люди и совершают всё, что угодно, – от прекрасных глупостей до преступлений. Впрочем, иногда одно мало отличается от другого.
Рядом с ним в этой толпе кружилось очаровательное существо, голорукое и голоногое, с копной рыжих кудряшек, с улыбкой до ушей, как у киношного Буратино. Впрочем, улыбку Богдан разглядел уже потом, как и весёлые золотистые глаза, крупноватый, но симпатичный нос, веснушки на острых скулах, которые становились ярче, когда лицо розовело от смущения. Сначала среагировал на рыжие волосы, а из-за голых коленок сперва подумал, что перед ним девушка, – в те годы взрослые парни редко носили короткие штанишки. Впрочем, разум ошибся, а вот тело отреагировало правильно. То есть, наоборот, неправильно с точки зрения общепринятой морали и нравственности. Между тем, оказалось, что интерес обоюдный, рыжий тоже пялился на высокого блондина, и под его шортами спереди заметно и знакомо набухал бугорок. Вот чёрт…
