Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"
Автор книги: Anrie An
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
– Богдан, не надо так. Я чуть с ума не сошёл, когда ты начал исчезать. Вот как тебя без присмотра оставить? Наделаешь глупостей.
Не сон.
– Больше не буду, – пообещал он. Вышло жалобно, по-детски.
Алые созвездия радостно закружились на потолке. Сон. Сон во сне, ничего странного. А такой хороший был способ ни за что не нести ответственности, ни о чём не думать, просто не быть – жаль.
Проснулся окончательно от смешанного аромата молотого кофе и жареного теста. Олег заглянул в комнату:
– Не хотел будить, но тебе сегодня ко второй паре…
– Чёрт. Как ты умудряешься помнить моё расписание? Иди ко мне.
– Ни в коем разе. Увлечёмся, и у меня всё сгорит нахрен.
Поинтересовался:
– Ты там что – пироги печёшь?
– Да. С капустой.
– Сам? – поразился Богдан. Ему казалось, кроме мамы, ни один смертный на это не способен. Впрочем, он – Локи, ему можно.
– Тесто из магазина, разморозил. Всё остальное – сам.
– Мама тебя пристрелит как конкурента.
– Не думаю. Твоя мама спокойно выдала мне все ваши семейные секреты. Например, какую ты начинку любишь.
– Когда успела?
– Пока ты был на своём деревенском симпозиуме.
– На конференции.
– А я как сказал? Елена Владимировна не могла дозвониться на твой сотовый, я ответил ей по городскому, поговорили. Пообещал, кстати, забрать её в следующее воскресенье. Ты не против?
– Спасибо, Олег.
А что он ещё должен был ответить? Отвяжись от моей матери, я сам прекрасно доставлю её из санатория с вещами в набитом под завязку автобусе?
– Тебе сегодня кошмары не снились? – вдруг спросил Локи.
– Не помню, – соврал Богдан. – А что?
– Да так. Полнолуние, видимо, или магнитные бури. Беспокойно спал, пришлось тебя немного подлечить. Сейчас нормально всё? Голова не кружится?
– А должна? – забеспокоился Богдан.
– Ну… в принципе, если что-то такое почувствуешь, не удивляйся. Лекарств никаких не принимай и ни на троллейбусе, ни на такси не езди, ни к чему. Звони мне, я встречу.
– Ага, чтобы у Кострова снова был повод обидеться на меня и не прийти на занятия!
– А он вообще появлялся?
– В пятницу был. Про субботу не знаю, сам отсутствовал.
– Богдан… давай я тебе его сюда приведу? Не хочешь трахать – не надо, поговоришь хотя бы.
– Тебе-то это зачем? – грустно усмехнулся он.
– Больно глядеть, как вы друг от друга шарахаетесь. Два идиота. Всё ведь между вами понятно давно, даже без вещих снов и предсказаний.
– Так, а кто говорил, что ничего не ясно?
– Это про другое. Что он рискует погибнуть, как и любой из шестерых.
– Олег, ну… он же с Тагиром вместе, и вообще… рано ещё.
– Ай, смотри – не было бы поздно. Ладно. Как хочешь.
Захотел проснуться в третий раз, чтобы и этот неловкий разговор оказался сном, не задержался в памяти. А если получится так, что приснились и пирожки… что ж, можно и без них.
Не вышло. Разговор об Алёшке был самой реальной реальностью. И обида на Олега никуда не исчезала. Зачем он так? Жестоко дразнить человека подобным образом, когда лучше, чем никто другой, знаешь его потаённые мысли. А Локи знает. И всё равно. Не всерьёз же он предлагает такое! А если всерьёз? Об этом и думать боялся. Хотел Олег привести Алёшку для себя или для Богдана? Что им двигало – развращённость или готовность к самопожертвованию? И то, и другое могло быть в равной мере. Ничему бы не удивился.
Ни то, ни другое не смог бы принять никогда. Наверное.
Боялся, что сможет, вот в чём дело.
– У тебя на следующие выходные какие планы? – Олег снова резко решил сменить тему разговора.
Ответил прямо:
– Никаких. В воскресенье мама возвращается из санатория, это ты знаешь, сам обещал её доставить. Не передумал ещё?
– С чего бы я вдруг передумал? – хмыкнул Олег. – А с субботой что?
– Пустой день. Даже на работу не надо: и в училище, и в школе занятия отменили из-за Дня города. Подумать только, во всех нормальных городах этот дурацкий праздник в летние каникулы, а у нас в мае, самое время к экзаменам готовиться, а тут такое. Разумеется, на улицу даже не выйду, – предупредил сразу. – И тем более, в центр не поеду, не надейся. Не люблю эти массовые увеселения. Займусь уборкой в квартире, мы же с тобой тут всё вверх дном перевернули, что мама скажет…
– Богдан, давай так, – предложил Олег. – Уборкой я сам займусь в течение недели. А в субботу поедем смотреть на это ваше народное гульбище. Мне очень хочется, правда.
– Можно подумать, ты там что-то новое увидишь, – проворчал Богдан, почти соглашаясь. – В Москве подобных празднеств не насмотрелся?
– В Москве по-другому, здесь у вас свой провинциальный колорит… Ох, Богдан, ты опоздаешь на работу. Нафиг твой троллейбус, я тебя всё-таки отвезу сейчас. И пирожки заверну с собой, в перемену перекусишь и коллег угостишь.
– Да? И как я объясню им происхождение выпечки?
– Скажешь правду. Что ты, как маленький, в самом деле!
Пирожки не взял, но от доставки к крыльцу училища на быстрой оранжевой машине решил не отказываться, не хотелось опаздывать. Прибыл с помощью Локи даже слишком рано, как так вышло – не понял, наверное, рыжий колдун снова устроил какую-то штуку вроде локальной петли времени.
Что там за странный сон был про лестницу? Впрочем, уже неважно. Наяву жизнь стремительно налаживалась.
========== 19. Алёна Задорожных ==========
Жизнь стремительно налаживалась. Избавление от пустоты было очень кстати. Вот уже второй день Алёна по утрам уходила на работу. Не официальную, но (как было обещано) неплохо оплачиваемую. Она разрисовывала изнутри стены готовящейся к открытию пиццерии картинками к сказке про Буратино. Персонажи получались довольно взрослыми, а их проделки – слегка фривольными и далёкими от сюжета сказки для младших школьников. Хозяину кафешки это нравилось, он рассчитывал, что сюда будут приходить молодые парни и девушки и раскрепощённая публика постарше, а вовсе не мамочки с детьми. Впрочем, один из залов, рассчитанный как раз на празднование детских дней рождения, художница украсила невинным хороводом кукол-актёров. В двух остальных (и в коридоре между ними) она отдала дань своей разыгравшейся фантазии. Правда, одну из картинок заказчик ещё на стадии эскиза попросил переделать. Алёне было жаль, целующиеся Арлекин и Пьеро смотрелись этаким апофеозом всеобщей толерантности и были похожи на Алёшку и Тагира. Вздохнула и перерисовала, заменив Арлекина на напористую Коломбину в пышной клетчатой юбке, при этом девочка-хулиганка всё равно напоминала Алёшку в сценическом костюме. На его странице в ВК были выложены фотографии любительского спектакля, где он исполнял женскую роль; смотрелось мило и забавно, но Алёшка наотрез отказался рассказывать подробности. Застеснялся своего актёрского таланта, что ли? Зря он так, наверняка ведь было весело. Впрочем, она многого не знала о его жизни. Мама называется!
Мама из неё получалась так себе. И не об Алёшке речь – родную кроху, Стёпку, забросила совершенно. Бабушка и дед нянчились с ним, чередуя это увлекательное занятие с не менее захватывающими копкой гряд и посевом морковки. Перестав кормить ребёнка грудью, Алёна почувствовала, что маленькое существо – уже не частица её плоти, а такой вполне отдельный от неё самой мальчик, по которому она даже не скучает, оставляя на целые дни под присмотром родственников. Возникали даже мысли, что неплохо было бы бросить всё и уехать в Славск, найти там работу или вернуться к прежней весёлой жизни свободного художника, неважно. В то самое «всё», которое предполагалось бросить, входил и её сын. С того момента, как Алёну отпустила пустота, материнские чувства куда-то подевались. Возможно, их и не было вовсе, просто цеплялась за что-то такое, ради чего следовало жить, а теперь это что-то стало ненужным. Кот, сын, родители, Динка – ненужными, лишними в её новой жизни ощущались все они. Тянули назад и вниз, удерживали, как тяжёлые якоря летучую лодку.
Странно, да? Пока Алёну угнетала, давила пустота, не хотелось ничего. Как только эта зараза выветрилась (не без влияния ничего не подозревавшего об этом искусствоведа Репина, вероятно), захотелось всего и сразу. Путешествий в мерно стучащих колёсами ночных поездах; песен у костра под гитару; прогулок по узким переулкам с веткой сирени в руках; карамели и сахарной ваты, мороженого жарким днём; дикарских плясок по щиколотку в песке на пустынном пляже; упоительно сладких слёз под тёплым дождём. И всё это – с ним. Или без него, неважно.
Из всего списка реальными казались только дождь и слёзы. Без него. И всё равно это было – счастье. Болезненное, нервное, сбивающее дыхание счастье. Сладкое мучение. Злая радость. Нежная боль.
Белый желток, ага.
После конференции выпорхнула из автобуса, шла в грязных кедах и замызганных джинсах, казалось, не касаясь подошвами тротуара. Сантиметрах эдак в двух над асфальтом парила. Улыбалась рассеянно всему свету или самой себе, никто не разберёт. Если бы в городке были магазины со стеклянными витринами, в которых, как в больших зеркалах, можно было рассмотреть себя в полный рост, Алёна увидела бы в них не похожую на замученного уроками школьника хмурую и сутулую низкорослую девицу в грязной тряпичной обуви, а миниатюрную молодую женщину с прямой спиной и лёгкой походкой, с короткими спутанными кудряшками на затылке, с розовым румянцем на скулах, с тепло сияющими, словно в них отражаются все свечи и костры мира, глазами, с приоткрытыми, будто для поцелуя, пухлыми губами. Счастливую женщину. Такая в наши дни редкость!
Жаль, не было у неё перед глазами волшебных витрин. И Алёна думала, что она всё та же, что и прежде. То есть, не думала об этом вообще. Спешила домой, прокручивая в голове фразы, которыми продолжит статью о поездке в Вершининское. Сдать материал нужно было уже завтра. Успеет ли написать в срок? А, вся ночь впереди! И где-то на периферии сознания держалась мысль о том, что, видимо, сам от себя не ожидая, предложил ей Богдан Репин, когда узнал о первоначальном визите в газету с просьбой принять её не корреспондентом вовсе, а дизайнером. Поработать над буклетом дома-музея художника Якова Тропинина в Фёдоровском, открытие которого планировалось в июле, – заманчивая идея.
Вот оно, вот оно – замечательное «всё и сразу». Куча преинтереснейшей работы, поди разгреби и выуди из-под завала драгоценных колец, браслетов, колье и цепочек массивный ком самородного золота или неогранённый алмаз: что пожелаешь, тем и обернётся находка; может, вообще растает в горячих ладонях, как запоздалый лёд в майский день, ну и пусть, не всё ли равно, так сладко уже померещилось, что больше ничего и не надо. Пока – не надо. Пока хорошо и так.
Не поняла бы ничего, так долго и списывала бы закружившие дурную голову волнение и радость на просыпавшийся на неё золотой дождь любопытных (и неплохо оплачиваемых) творческих проектов. Не ухватила бы разумом то, что давно уже будоражило её горячечное подсознание, если бы… если бы не встретилась на пути ярко одетая и не в меру накрашенная дама средних лет, в которой Алёна не без труда узнала одноклассницу Маринку, ту самую, что когда-то для фотографирования у школьных стен одолжила ей свой блондинистый парик.
– Алён, отлично выглядишь! – прокричала ей прямо в ухо Маринка. – Кто он?
– Искусствовед, кандидат наук, – ответила Алёна. И вдруг осознала, что вопрос был не о том, с кем попала под дождь, увязла в глине и проболтала за обедом об исторической науке, творчестве, чужих детях и разных пустяках вроде котов в котлетах. А об избраннике, о будущем любовнике или спутнике жизни, это уж как повезёт. И, наверное, весёлой Маринке, близкое дыхание которой веяло неслабым алкогольным духом, не стоило и объяснять, что к чему, – не поймёт. Для себя же, овцы бестолковой, произнесла тихо, но отчётливо: «А я ведь влюбилась. Гос-споди, такая дура, в первый раз – в тридцать лет…»
– Ох, Динка-Динка, я правда дура, – пожаловалась Алёна подруге. На этот раз они ради разнообразия и по причине практически летней уже погоды сидели и болтали не дома, а на берегу Волги, расстелив пледы и предварительно исползав всю траву вокруг на предмет сбора стёкол и жестянок, чтобы Стёпка не поранился.
– Влюблённые всегда дураки, – успокоила её Динка. – А ты самая прекрасная дура во всём мире. И это он будет идиот, если не обратит на тебя внимания. Давай подумаем, что можно сделать.
– А надо что-то делать? – испугалась Алёна. – Может, ну его – само пройдёт…
– Я тебе дам – пройдёт! – рассердилась подруга. – Будем приводить тебя в женственный вид.
Решительные действия начались с похода к Динкиной знакомой маникюрше. Правда, на шеллак с наращиванием Алёна не решилась, однако ухоженные лапки с покрытыми простым нежно-розовым лаком ноготками выглядели неплохо. Алёна сфотографировала новообретённую красоту, выложить на всеобщее обозрение на стену или в чат постеснялась, послала личным сообщением Алёшке. Он одобрил. И вдохновил на новые подвиги. На визит к парикмахеру, например. К её идее перекраситься в блондинку Динка сперва отнеслась скептически. Потом вспомнила фото в парике и махнула рукой. В итоге признала, что результат впечатляющий.
– Только ты с этой короткой стрижкой ещё больше на пацана похожа, – заметила подруга. – Может, тебе ухи продырявить и серьги повесить?
Когда Алёна на следующий день продемонстрировала проколотую в трёх местах мочку уха, Динка подавилась бутербродом и долго кашляла, держась за горло и глядя на неё широко раскрытыми глазами.
– Вообще-то я не совсем это имела в виду, – проговорила, наконец, она. – Но тебе идёт.
– А это? – спросила Алёна, рубашку с плеча и показывая вытатуированный бутон розы.
– Пф-ф, Алёнища! – возмутилась Динка. – Я же говорила выглядеть женственно, а не вульгарно.
– Ничего ты не понимаешь. Алёшке понравилось.
– Слушай больше эту молодёжь. Они сами, наверное, с головы до пят в татуировках.
– Вот и нет. У Тигры ни тату, ни пирсинга, да и у остальных… А, нет! В смысле, есть. Алёшка про Колю рассказывал, что у того на спине ястреб набит. Ну, из-за фамилии. А у самого Алёшки дракон на пояснице, я видела.
Сразу же поняла, что последнее ляпнула зря. Динка залюбопытничала:
– Когда это ты разглядела? Ну-ка, колись.
– Неважно. Случайно заметила.
На Алёшкину татушку поди не обрати внимания: джинсы у него постоянно сползают с бёдер, футболка или рубашка задирается. Дракончика в деталях не рассмотрела, но отметила, что он похож скорее на небольшую ящерицу. Мальчик и ящерка, как в книжке Крапивина.
Мама неодобрительно качала головой и скорбно поджимала бледные губы, глядя на перемены в облике младшей дочери. И это она ещё татуировку не видела. Когда Алёна стала просить её посидеть со Стёпкой и в эти выходные, мама высказалась категорично:
– Девушка, а ты не ошалела? Каждую неделю где-то шастать – не жирно будет?
Правда, в итоге сдалась. Потому что… ну, в прошлую субботу дочь «шастала» по работе, за которую в начале следующего месяца ожидался гонорар. До этого на форум съездила тоже не просто так, взялась после него за эскизы для лагеря, а те, выложенные в интернет на всеобщее обозрение, как раз и притянули заказ на роспись стен пиццерии. За эту работу Алёна, кстати, получила уже нехилый аванс, часть денег отдала маме на расходы, кое-что ушло как раз на изменение имиджа, а на оставшиеся можно было скататься в Славск. От скорости и комфорта Алёна на этот раз решительно отказалась, «наши люди в булочную на такси не ездят», отправилась на неудобном, но экономичном автобусе. А что такого? Натянула обтягивающие бёдра и ягодицы новые чёрные джинсы (мама снова недовольно хмыкнула), поверх топика накинула одолженную у Динки короткую кожаную курточку, тоже чёрную. И поехала. Во второй половине дня, конечно, а с утра успела развесить постиранное бельё, сварить суп из крапивы и щавеля, намыть до блеска полы. Чтобы если уж и «шастать», так без угрызений совести.
В Славске никому звонить не стала, решила сначала прогуляться по знакомым улицам старого города. И увидела Алёшку. Парень был, как и она сама, весь в чёрном. Сидел на складном стульчике под аркой у стен белой башни (остатка крепостной стены). Перед ним стоял этюдник на коротких ножках. Остро отточенными цветными карандашами Костров рисовал портрет тонкогубой остроносой девушки с каштановыми прямыми волосами. Её подружки стояли за его спиной и пристально следили за процессом работы, сама модель на таком же, как и у художника, хлипком табурете вертелась волчком. Алёшка был спокоен, молчалив и работящ. Рисовал и рисовал. Улыбался даже. Алёна позавидовала его терпению. Сама таких клиентов поубивала бы.
Наконец, девушка забрала портрет, свёрнутый в трубку, расплатилась и ушла королевской походкой, свита потянулась за ней. Алёна тут же набросилась на художника с объятиями.
– Ух, какая ты! – воскликнул Костров. – Вживую ещё лучше смотришься, чем на фотках. Ну-ка, покрутись!
Алёна повертела головой, покачала бёдрами, хвастаясь и причёской, и джинсами.
– Класс, правда-правда – оценил он. – Все мужики твои.
– Мне все не нужны, мне – один-единственный.
– Который из фейсбука? Встретились всё-таки, да?
– Ну… что-то вроде того, – кивнула Алёна, ничего не уточняя и не раскрывая инкогнито. Сказать, что его преподаватель Репин и есть её тайная любовь, так и не решилась. Подумала, что таким признанием подчеркнёт разницу в возрасте между собой и студентами. Не хотелось этого. Им она ровня, сестра – даже не старшая. И это была почти не игра, она действительно ощущала себя на беззаботные семнадцать, максимум двадцать лет. А не на дурацкие паспортные тридцать.
С противоположной стороны арки взревел баян. Алёна вздрогнула, обернулась. Там небритый мужичок в тельняшке собирал сотки с прохожих, распевая «Раскинулось море широко».
– Никто не пробовал заплатить ему за то, чтобы замолчал? – поинтересовалась Алёна.
– Думаю, он бы обиделся. Он же считает, что умеет петь, – сказал Алёшка. – А жаль, хорошая идея. Этот Кобзон недоделанный мне всех клиентов распугал. А, ладно. Я тут с восьми утра сижу не жравши и скоро начну ненавидеть людей. Пока этого не случилось, давай разыщем Тигру и все вместе где-нибудь перекусим.
– Отличная идея, – кивнула Алёна.
Алёшка принялся складывать этюдник и стулья. И тут подошёл толстый парень со стрижкой почти под ноль, в серых летних брюках и белой рубашке, в левой руке он держал пиджак (снял – видимо, жарко стало), в правой – банку пива, из которой поминутно прихлёбывал.
– Костров, радость души моей! – воскликнул он, всем весом придавливая Алёшку к стене и ухитряясь при этом ни капли не пролить из банки.
– Привет, Ласочкин, – без особого восторга проговорил Алёшка.
Толстый, продолжая удерживать мальчишку, что оказалось непросто, когда обе руки заняты, зашептал ему что-то на ухо. Алёшка мотнул головой. Тот продолжал уговаривать весьма настойчиво. Алёшка оттолкнул его обеими руками.
– Нет – это значит нет, Гена. Без вариантов.
– Цену набиваешь, сука! – взревел толстый Гена Ласочкин.
– Не ори на меня, пожалуйста, – донёсся до Алёны звучавший с надрывом голом Алёшки. – Здесь, знаешь ли, моя… сестра.
– А мне насрать! – он смачно сплюнул под ноги и с силой швырнул пивную банку, она ударилась о стену памятника архитектуры и прикатилась Алёне под ноги, обрызгав её. – Увидимся ещё, сучонок!
– С хуя ли мы вдруг увидимся, придурок! – заорал вслед уходящему Алёшка.
Алёна запихнула складные стулья в клеёнчатую сумку. Алёшка поднял этюдник. У него мелко дрожали руки.
– Всё настроение испортил, гад, – пробормотал он.
– Кто это? – спросила Алёна.
– А! Друг детства, – поморщился Алёшка.
– Чего он от тебя хотел?
– Чтобы я ему отсосал в соседнем подъезде. Пока жена и тёща дитё в коляске катают.
– Ничего себе, – поразилась Алёна. – Так тоже бывает?
– Сплошь и рядом. Поэтому с посторонними легче, не знаешь всего такого. Слушай… ничего, что я сказал, будто ты моя сестра?
– Да ладно, мог бы и мамой назвать, – через силу улыбнулась она.
– Для мамы ты слишком молодо выглядишь. С этой причёской – вообще как из десятого класса.
– Спасибо, сынок, я старалась… А мы с этими вещами будем по городу ходить или их можно где-то оставить?
– Можно. Я сейчас…
Алёшка метнулся в магазин дешёвой одежды через дорогу и вскоре вернулся без сумки и этюдника, зато с полными карманами карамели.
– Повезло, тётя Нина на смене, бабушкина подруга, – объяснил он, угощая конфетами Алёну и себе запихивая в рот сразу пару штук. – Бабушка раньше тоже здесь работала, а теперь в «Магните» рядом с домом. Как-нибудь я тебя с ней познакомлю. Не сегодня.
– Да, сегодня мы идём искать Тигру, – напомнила Алёна.
– Ага. Он тут недалеко, в детском парке, на программе для малышей.
– В костюме тигра? – пошутила Алёна.
– В костюме панды, тигриного у них не нашлось, а зря, – вполне серьёзно отозвался Алёшка.
В парке они подождали, пока дойдёт до финала мероприятие для детей. Точнее, Алёна ждала, сидя на скамейке и доедая Алёшкины конфеты, а Костров заскочил в центр хоровода и, похоже, радовался возможности попрыгать и покричать не хуже шестилетних сорванцов. Аниматоры, две девицы в клоунских нарядах, ничуть не удивились и великовозрастное чудо не выгнали. Наоборот, кажется, были довольны. Когда всё закончилось, запрягли парня собирать реквизит и грузить в машину аппаратуру. Затем, попрощавшись с аниматорами, подскочили к Алёне оба. Она тут же повисла на шее у раскрасневшегося от долгих плясок в жарком мохнатом костюме Тагира.
– Тебе хоть заплатили? – строго поинтересовался Алёшка.
– Записали номер карты, обещали перевести, – отчитался Тигра.
– А у меня наличка, – Алёшка показал скомкавшиеся в карманах купюры. – Гуляем!
С ними гулять было весело. Развлекались совершенно по-детски и абсолютно на трезвую голову. Алёшка признался, что у него «не пивное» настроение, а Тагир никогда не употреблял алкоголь, и это, как он сам объяснил, не из-за мусульманских убеждений, а просто у него «организм такой».
– Однако травку твой организм принимает, – подколола Алёна, припомнив второй день форума.
– Больше не буду, мамочка, честное слово, – дурашливо поклялся Тигра. Алёшка расхохотался, картинно заваливаясь на скамейку.
– Так! По-моему, вы уже. Когда успели? – поинтересовалась Алёна.
– Совсем нет, – замахал руками Алёшка. – Тебе показалось.
Может быть, и не соврал.
Втроём они до умопомрачения накатались на всех качелях и каруселях в парке. Поднялись над городом на свежесмонтированном и торжественно открытом с утра представителями мэрии колесе обозрения. Правда, при упоминании об этом пафосном событии, которое Алёна успела углядеть краем глаза в областных теленовостях, Алёшка фыркнул, как рассерженный кот, и глаза его превратились в злые щёлочки, так что она поспешила перевести разговор на другую тему. А ещё мальчишки сводили гостью в городской музей на бесплатную в честь праздника экскурсию, заставили проехаться верхом на украшенной блёстками и перьями рыжей лошади и попытались скормить ей (не лошади, Алёне) едва ли не всё мороженое, повстречавшееся на пути. По крайней мере, сортов десять она точно продегустировала за безумные полдня. И вдохновенно болтали всю дорогу, разумеется. Тигра, как всегда, больше улыбался и отмалчивался, а Алёна с Алёшкой спорили о современной и классической живописи, наперебой высмеивали дизайн праздничного убранства улиц в тех местах, где он виделся им слишком пышным и нелепым, взахлёб делились историями из жизни – домашней, училищной и прочей общественной. А ещё слушали любительский рок-концерт на маленькой сцене и громкое чтение стихов у памятника хмурому бородатому поэту, словно сошедшему с картинки в школьном учебнике.
Встречали друзей в толпе, здоровались шумно и весело. Заметив Клима, помчались к нему на другую сторону улицы. Алёшка попытался повиснуть у друга на шее, что при его высоком росте оказалось проблематично, у Алёны этот маневр вышел куда лучше, в итоге оба вызвали ревнивый взгляд его спутницы – худенькой неулыбчивой брюнетки в очках. Южаков, развлекавшийся в компании сестры, Снежаны, Кристины и ещё полудюжины визжавших от счастья ярко разодетых девиц, звал их присоединиться к общему веселью. Рассмотрев пакет в его руках, из которого призывно торчали горлышки винных бутылок, пацаны вежливо отказались, дружно пожелав всем приятного отдыха. Коля и Сенечка им на глаза не попались – возможно, их и не было в этой пёстрой толпе, не все любят массовые развлечения.
– А там Богдан Валерьевич! – вдруг тихо сказал Тигра.
Стемнело, они шли по набережной под тёплым оранжевым светом фонарей. Алёна заоглядывалась. Скопления людей позади и впереди мерцали фонариками и светоотражателями, над головами покачивались опутанные гирляндами пластиковые шары.
– Где? Не вижу.
Алёшка вдруг схватил её за руку, резко развернул в обратную сторону, потянул за собой. Они бежали, чуть не сшибая с ног людей, гневные вопли неслись в спину. Тигра вприпрыжку мчался за ними. Куда они торопились? Или нет – от кого удирали? Непонятно.
Притормозили у тележки с мороженым.
– Хочешь эскимо? – спросил Алёшка.
– Лучше просто сливочное, – сказала Алёна. – В стаканчике. Куда мы бежали, Алёшка, скажи, пожалуйста?
– Так за мороженым же, – выкрутился он. – Как видишь, успели, оно не кончилось и не растаяло.
– Не верю! – Алёна погрозила ему пальцем.
– Не верь, – позволил Алёшка. – Просто пойми: так было надо.
– Зачем надо? – поинтересовался запыхавшийся Тигра.
– Тебе я потом объясню, – сказал Алёшка, вручая ему фисташковый рожок, а себе выбирая эскимо.
Свободной скамейки они не нашли, сели прямо на тротуар возле решётчатой ограды.
– Ребят, спасибо вам! – выдохнула Алёна. – Хороший день получился, давно такого не было. Как в детстве прямо.
– И тебе спасибо, – сказал Алёшка, энергично посасывая эскимо.
– Мне-то за что?
– Вовремя появилась. Если бы ты рядом не стояла, так и не решился бы послать этого мудака. И знаешь… я подумал – наверное, брошу всё это. В клуб не вернусь, точно. От Виктора Львовича уйти сложнее будет. Но я постараюсь.
Алёшка, запрокинув голову, втянул в рот эскимо целиком: до конца пластиковой палочки, до измазанных шоколадной глазурью пальцев. Тигра посмотрел на него ошалевшими глазами. Наклонился, зашептал на ухо. Алёшка кивнул. Встал, бросил недоеденное мороженое в траву, вытер руки о джинсы, с кошачьей грацией перемахнул через ограду. Приказал Алёне:
– Жди здесь. Мы скоро.
Тигра тоже скакнул через витую решётку, и мальчишки наперегонки устремились к темнеющим у воды кустам.
Ну, ничего себе! Казалось бы, пора Алёне привыкнуть к их штучкам, но никак не удавалось.
Сидеть на асфальте в одиночку было, как выражались сверстники Алёны в дни её молодости, стрёмно. Она поднялась, прислонилась спиной к ограде. Посмотрела вдаль, где за деревьями и спинами людей заманчиво кружились под то ритмичную, то плавную музыку золотые пятна.
Вернулись ребята действительно быстро. Притащили Алёне охапку сирени, будто и отлучались только ради того, чтобы раздобыть букет для прекрасной дамы. Конспираторы!
– Пойдёмте посмотрим, – предложила Алёна, мотнув головой в сторону огней. – Там, кажется, фаер-шоу.
========== 20. Богдан Репин ==========
– Там, кажется, фаер-шоу, – произнёс Олег и устремился в одном ему понятном направлении, лавируя между прохожими. Богдан покорно двинулся за ним. Не любил он шумные торжества, громкую музыку, многолюдье, шастающих в толпе уличных актёров в нелепых костюмах, удушающий запах шашлыков, накачанные гелием шары, мотающиеся над головами. Олег в атмосфере праздника был как рыба в воде, Богдан радовался за него, но сам время от времени подумывал: лучше бы они остались дома, честное слово. Голова кружилась от шума, пестроты и блеска, ноги гудели после долгой пешей прогулки по старому городу и набережной – это ничего, терпимо. А вот то, что желудок скрутило от острого шашлыка (или от несвежего пива, или от второпях сжёванного только что всухомятку хот-дога – кто разберёт), было весьма неприятно. Терпел. Конечно, стоило сказать Олегу, и тот мигом отвёз бы его домой и окружил заботой. Но он молчал, потому что чувствовал себя виноватым за сорванный вечер в клубе две недели назад и за пропавшие из-за его поездки на конференцию прошлые совместные выходные. Так мало времени осталось. Завтра вернётся мама; пусть она и отнеслась к рыжему чудовищу, как к родному, всё же придётся ограничить его пребывание в квартире Репиных. А уж постельные игрища по-любому надо будет перенести в съёмную квартиру Локи. Но это ненадолго. Ненадолго, потому что в июне Олег улетит в свою чёртову Аргентину. Безвозвратно.
Ни о чём таком ни разу не говорил, но не зря же так настойчиво уламывал Богдана соблазнить Алёшку. Словно замену себе готовил. Как будто не понимал, что не нужна Богдану замена. Никакая.
Замена? Нет. Алёшка необходим ему сам по себе. Целиком и полностью. Не на одну ночь и не на несколько. Навсегда.
– Стой. Смотри, – приказал Олег. На участке дороги (движение транспорта было перекрыто из-за праздника) выступали фаерщики. Точнее, одна. Тоненькая смуглая девушка в широкой юбке ловко крутила над головой стафф – шест с пылающими концами. Так быстро мелькала руками, что на фоне резко потемневшего неба вырисовывалось огненное колесо. Потом отбросила стафф куда-то за спину, где его благополучно схватили и загасили, поймала на лету брошенные ей факелы и принялась жонглировать ими. Публика зааплодировала.
Вообще, народу собралось много, но Богдану, хотевшему скромно встать за чьими-нибудь спинами, не дали этого сделать, вытеснили в первый ряд. Олег стоял позади него на высоком тротуарном бордюре, тесно прижимаясь к своему любовнику и удобно устроив голову на его плече.
Девушку сменил светловолосый юноша в обтягивающем трико. Он тоже был гибким и подвижным. Отжонглировав факелами (не двумя, как его подружка, а шестью), взялся за пои – шар на верёвке. Весёлая музыкальная композиция стихла, зазвучала новая – негромкая, красивая, романтичная. Парень двигался медленно и плавно. Чего он только не вытворял с длинным шнуром, на конце которого был горящий мяч! Вращал, наматывая на кисть руки, водил, опутывая и отпуская, вокруг своего тела, пропускал между ног и перешагивал, набрасывал петлёй на шею… Его манипуляции с верёвкой завораживали, а то, как фаерщик откидывал назад голову, демонстрируя тонкую шею с едва выступающим кадыком, было невероятно сексуально. Чёрт! Да ещё этот рыжий нахал так провокационно притиснулся сзади…
Парень крутнулся на месте, пылающим шаром очерчивая круг. Опустился на колени внутри этого круга, выгнул спину, красиво и трагично распластался по асфальту. Это был финал номера. Медленная музыка оборвалась, и после минутной паузы вновь зазвучал бодрый мотивчик. Чёрт, слишком быстрый переход.
