Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"

Автор книги: Anrie An

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, как? Нравится?

– Слишком агрессивно, – выдохнул Алёшка. Паша довольно хохотнул, видимо, приняв сказанное за комплимент.

– Ты же для этого меня позвал, а? Скажешь – нет?

– Нет. Хотел тебя с девушкой познакомить. То есть, её с тобой. Я же не знал, что тебя девушки не вдохновляют.

– Вдохновляют. Иногда. Но эта ваша… не в моём вкусе, слишком самостоятельная. Лёха, а ты правда меня не узнал или притворяешься? Встречались ведь.

– Видимо, на лицо не смотрел, был увлечён процессом, – съязвил Алёшка. Он вспомнил теперь, кто это. – Слушай, Паш, а ведь в автобусе тебя не было. На своём транспорте прибыл?

– Догадливый мальчик. Машина на стоянке у ворот. Пойдём, покатаемся?

– Не. Я просто так спросил. Отпусти, а? Не хочется, честно. Давай в другой раз. Где меня найти, знаешь ведь.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Паша и ослабил хватку. – Только… сделай доброе дело. Не бесплатно.

– Что надо? – Алёшка насторожился, почуял подвох.

– Мне мелкий понравился, который с гитарой. Приведи мне его. Очень хочется… о музыке с ним побеседовать.

– Нет, – жёстко ответил Алёшка. – Сенечку, сука, ты не получишь.

– Надо же, какие мы сердитые! Хотел ведь, как лучше. Тебе, наверное, деньги не лишние. Ладно, сам справлюсь. Вся ночь впереди. Уболтаю его как-нибудь или силой возьму.

– Сволочь ты, Паша, – грустно сказал Алёшка. – Нельзя же так.

Свежа была в памяти история с Тигрой. Повторения не хотелось. Совесть мучила его до сих пор.

На крыльцо вышел Колька Ястреб. Спросил:

– Алёш, проблемы?

– Проблемы, похоже, будут у него, – предположил Алёшка, аккуратно высвобождаясь из Пашиных объятий. – Если от своей идеи не откажется. Да, Паша? Коль, он ведь, гад, Сенечку хочет.

– Сенечку трогать нельзя, – согласился Ястреб.

– Догадываюсь, почему, – захохотал Паша. – Для себя бережёшь. Ну, посмотрим, как получится.

Резко толкнул Ястреба в плечо, развернулся и ушёл. Колька рванулся было догнать и дать сдачи, но Алёшка его остановил.

– Подожди, Коль. Слушай-ка, вдруг Паша до Сенечки доберётся? Я его знаю, я вспомнил теперь. Он извращуга. Надо Сенечку охранять.

– Так уже. Климка в курсе и остальные.

– Откуда?..

– Алёнушка твоя Пашу сдала. Заметила, что он Сенечке коктейль делает из компота с водкой. Молчала сперва, а когда углядела, что он за тобой пошёл, вернулась и сказала Климке. Молодец, баба, всё сечёт. Где ты берёшь таких, с детективным уклоном?

– Таких? – удивился Алёшка. Ах, да, Сабина же ещё. Сам как-то рассказал о ней Кольке. Без деталей и подробностей, разумеется. Просто упомянул о том, что есть у него знакомая девчонка – частный сыщик. – Они сами как-то находятся. Пойдём, Колюня, в помещение, а то я уже задрыг тут.

– Иди ко мне, согрею, – ласково сказал Ястреб. Обхватил за плечи, притиснул к стене – почти так же, как только что Паша. Блин! Везёт ему сегодня. И нафиг это всё, устал, как собака.

– Алёшка, – зашептал на ухо Ястреб, – будь человеком, выручи.

– Да что случилось-то?

– Знаешь… этот гад – он, конечно, гад. Но он прав. Сенечку и от меня защищать надо. Ну, ты понял. Стоит у меня на него.

– Блядь! – выругался Алёшка. – Сука. И вот как после этого жить? Ты хоть сразу-то к нему не лезь. Погуляй с ним по набережной, шоколадку купи, почитай стихи, что ли. А до того один совет: подрочи.

– Не помогает, – отозвался на последнее Колька. – Потому тебя и прошу. Отсоси мне.

– Вот прямо здесь и сейчас?

– Не здесь. Пойдём в комнату – в нашу, пока там нет никого.

– Меня Тигра убьёт. И тебя, – напомнил Алёшка. – Пойдём. Только… знаешь, я благотворительностью не занимаюсь.

– Со стипухи отдам, честно.

– Со стипухи, – фыркнул Алёшка. – Миллионер, сука!

Быстро пришли в комнату, она действительно была пуста. Свет включать не стали.

– Которая кровать его? – шёпотом спросил Алёшка. – На неё и ложись. Еще хорошо бы какую-нибудь его вещь.

Ястреб стряхнул с ног кроссовки, лёг, взял небрежно брошенный в изголовье Сенечкин свитер, уткнулся в него лицом. Так, правильно, молодец. Алёшка присел рядом, расстегнул ему молнию на джинсах, оттянул резинку трусов, высвободил набухший член, коснулся головки языком… Делал всё привычно, механически, сам почти не возбуждаясь. Работа, блин! Высший пилотаж – когда сам получаешь от этого удовольствие. Следовало что-нибудь этакое нафантазировать, но сейчас не вышло. Ладно, зато Кольке хорошо. И за Сенечку можно быть спокойным. Пока. Временно. Как говорится, волки сыты, овцы целы.

– Класс. Сень… То есть, Алёшка, спасибо. Ты правда этот, как его, профессионал.

– А то, – усмехнулся он. Встал, неровной походкой двинулся к окну. Дёрнул раму на себя, лёг грудью и животом на подоконник, перегнулся вниз. И, наконец, освободил пищевод и желудок от спермы, водки, еды – всего, что мешало. Всё – на землю, в траву, в маргаритки. Возможно, часть невыплаканных слёз соскользнула туда же – дышать и вообще жить стало немного легче. Только голова кружилась и снова побаливала спина.

– Это значит, что тебя от меня тошнит? – спросил Ястреб.

Алёшке не хотелось затевать философскую беседу. Он коротко и честно сказал:

– Да.

И вышел из комнаты.

У раковины в «предбаннике» туалета завис надолго. Плескал в лицо холодной водой, полоскал рот и горло. Вроде бы даже ещё полегче стало. Физически. Морально – нет. Прокручивал в памяти события прошедшего дня, разговоры. Что не так? В чём ошибся? Когда именно нужно было самому себе сказать «стоп»? Получалось: всё делал правильно, но результат от этого не зависит.

Открылась дверь. Вздрогнул, обернулся. Алёна. Пожалуй, её единственную сейчас рад был видеть. Перед остальными пришлось бы оправдываться, долго и бестолково доказывая, что не виноват. Клим, кстати, не исключение. Алёна не стала ни упрекать, ни задавать вопросов. Привстала на цыпочки, протянула руку и погладила его по голове.

– Ещё, – попросил Алёшка. – Гладь ещё.

Алёна провела правой рукой по его голове несколько раз. Расправила пальцами спутанные прядки.

– Лохматый какой. Что хоть с тобой делали, бедняга? Надо тебя причесать. И косички заплести.

– Заплети, – согласился Алёшка.

Левой рукой она прижимала к груди литровую кружку из столовой. На дне её плескалась белая жидкость.

– Что это?

– Молоко. Моё.

– Что ты с ним хочешь сделать?

– Вылить в раковину.

– Дай сюда, – потребовал Алёшка.

Взял кружку двумя руками. Поднёс к лицу, вдохнул запах. Да, именно так. Домом и мамой. Детством. Медленно, маленькими глотками выпил. Молоко оказалось сладковатым на вкус, как разведённая тёплой водой сгущёнка.

– Что ты делаешь? Зачем ты…

Он-то думал, её невозможно ничем смутить. Такая непрошибаемая. Как же. Сцепила пальцы, пытаясь унять дрожь рук. Лицо покраснело, как у Южакова, когда его в одеяле сажали на шкаф.

– Ты хоть сам понял, что ты сотворил, горюшко моё?

– Конечно. Теперь ты – моя мама.

Ничего не сказала, вздохнула только, прижалась к нему, головой уткнулась куда-то в подмышку. Какая же она маленькая всё-таки, ниже Сенечки. Обнял её. Подумал, что сейчас вот заплачет. Не заплакал. Просто стояли и молчали. Долго.

Потом Алёна сказала:

– Пойдём воздухом дышать.

– Холодно, – поёжился Алёшка.

– Я тебе свитер принесу, он тёплый.

И принесла. Пушистый, с яркими цветными полосками.

– Надевай. Ух ты, он тебе по длине как раз, даже рукава не коротки, надо же.

– Хороший, – сдержанно похвалил Алёшка. – А чего он такой… радужный? Специально, что ли?

– Что? Блин… даже в голову не приходило, пока ты не сказал. Это моя мама вязала, и я немного. С размером промахнулись. А тебе нормально, только широковат, но это ничего. Хочешь – забирай насовсем.

– Хочу, – сказал Алёшка. – Спасибо. Люблю яркую одежду. Помню, маленький был – злился, когда бабушка покупала что-нибудь очередное серо-коричневое. Под цвет грязи.

– Ох, у меня то же самое, только наоборот. Мама пыталась меня одеть в розовый кошмар в кружевах и бантиках, чтобы я выглядела, как нормальная девочка. Бр-р! По мне – серое вполне прилично смотрится.

Она и сейчас была в светло-серой куртке, с серебристым платком на шее. Шли они по тропинке к воротам. А куда ещё? До этого заглянули к ребятам, убедились, что всё в порядке. Сенечка пел: «Белые обои, чёрная посуда…», Тигра по-прежнему что-то читал в телефоне, а Южаков любопытничал, заглядывая ему через плечо. Не со шкафа, конечно. Сидел на кровати, и не в одеяле, а в Климкиных запасных спортивных штанах и майке. Клим заваривал чай. Водки на столе не было, зато появились конфеты и разломанная на дольки шоколадка «Альпенгольд». На второй кровати уселись две длинноногие девицы – видимо, хозяйки сладостей и чайника. Алёшка нахально умыкнул горсть конфет (одну тут же вручил Алёне), сообщил, что они идут прогуляться, а Колька, похоже, дрыхнет, и лучше его не будить. Затем поманил Клима в коридор и тихо сказал ему:

– Мелкого в одиночку не выпускай, ладно? Особенно в душ и туалет.

– Понял, не дурак, – хмыкнул Бровкин.

За воротами стояли несколько автомобилей.

– Эх, знать бы, какая из машин Пашина! Устроил бы ему, – мечтательно протянул Алёшка.

– Колёса бы проколол?

– Можно и поинтересней придумать. Чтобы надолго запомнилось. Взрывчатку, например. У Клима есть. Дома, правда.

– Нет уж, давай без диверсий, – попросила Алёна. – Террорист недоделанный. Поймают ещё.

– Уже ловили, и не раз, – похвастался Алёшка. – Отпустили. За недостатком доказательств. Мир не без добрых людей, знаешь ли.

– За что хоть? – поинтересовалась Алёна.

– За творческие проекты.

– Что ты такого творишь, что тобой полиция интересуется?

– Иногда даже ФСБ. Ну, из последнего… Мы с Климом вывалили ведро говна на крыльцо военкомата. Это была протестная акция против коррупции.

– Ухи тебе открутить надо. И Климу. Я думала, уж он-то – серьёзный человек.

– Он серьёзный. Он в Союзе анархистов состоит, в московском. У них знаешь какая дисциплина!

– Дисциплина. У анархистов. Как сказал бы сам Клим – не верю.

– Заметила, да? Это у него с детства. Присловье такое. Станиславский, блин.

– Кстати, когда я сказала про Павла, он тоже сначала так говорил. Но поверил всё-таки. И отправил Колю разбираться.

– Стоп, так это Клим Ястреба послал? Я думал, он сам.

– Сам, конечно. Но Тагирка тоже рвался в бой. А Клим сказал: пусть Колька идёт один, так логичней будет.

– Молодец, Клим. Некоторых вещей Тигре лучше не знать. А у Кольки опять же свой интерес.

– Что было-то? – уточнила она. – Драка?

– А вот сейчас ты совсем не Шерлок Холмс. Не, всё решили мирным путём. Но, жаль, не навсегда. Возможно, он ещё вернётся.

– Возвращался. За телефоном. Вид у него был такой возбуждённый, я и решила, что подрались.

– Возбуждённый, ага. И неудовлетворённый. Сам виноват, вот и пусть мучается.

– А вы с Колей – пропали и пропали. Ребята хотели идти искать вас.

– Кто?

– Тагирка и Сеня. Я отговорила их.

– Вот за это благодарю. А то ещё нашли бы…

– Что хоть у вас происходило?

– Приходили к компромиссу. Чтобы и волки сыты, и овцы целы.

– И пастух – прости, господи, душу грешную…

– Что?

– Сожрали, говорю, волки пастуха. Не бывает безболезненного компромисса, всегда приходится чем-то жертвовать. Либо кем-то. Да?

– Ничего, пастухи – они люди привычные, – мрачно усмехнулся Алёшка.

За разговором они вышли за территорию лагеря и брели уже по настоящему лесу. Тропа в темноте была не видна, и Алёшка даже не помнил, где она должна быть. Двигался, руководствуясь каким-то звериным инстинктом. Алёна взяла его за руку. И правда, как мама с сыном.

– Нам обратно не пора? – спросила она.

– Устала?

– Нет, но… пить хочется.

– Вообще-то я веду тебя к роднику. И он ближе, чем лагерь.

– Тогда – вперёд!

До источника добрались довольно быстро. Сосновый бор перешёл в смешанный лес, Алёшка углядел ориентир – берёзу с двойной вершиной – и повернул к ней. Услышал шум воды. И Алёна услышала.

– Ручей журчит. Это он, да?

– Да. Смотри, прямо по курсу.

– Ох ты! Просто чудо.

Ничего чудесного, конечно, не было. Деревянные мостки с лестницей и перилами; торчащий из земли кусок трубы; рассыпающийся звонкими брызгами небольшой водопад; довольно глубокий пруд и вытекающий из него в направлении Волги ручей. Но, наверное, подумал он, Алёна давно родников не видела или вообще никогда. Оказалось – первое, нагляделась она на них достаточно, всё детство провела в походах (вот повезло!), а сейчас включилось у неё ностальгическое ликование.

Спустились на деревянную площадку, подставляли под струю ладони ковшиком, умывались, пили маленькими глотками – от ледяной воды ломило челюсти.

– Мы такие эгоисты, – сказала Алёна. – Ребята проснутся, их наверняка сушняк будет мучить. Им бы водички из родника.

– А что? Наберём и принесём.

– В ладошки? Посуду никакую не взяли.

– Во-он там, видишь? В кустах. Туристы бутылки оставили. Сполоснём и нальём.

Сполоснули и налили. А что такого? Потом Алёшка полез купаться. Алёна отказалась. Пока он плескался в пруду, с двумя полторашками родниковой воды в руках поднялась по лестнице и вышла на тропинку. Медленно. Не обернулась ни разу. Жаль. Почему-то Алёшка хотел, чтобы она на него посмотрела.

Вылез из воды, вместо полотенца воспользовался рубашкой и надевать её, мокрую, не стал, натянул на голое тело «радужный» свитер. Догнал Алёну, отобрал у неё бутылки. Зашагал рядом. Голова после купания стала свежей (хотя и более растрёпанной, да и мокрой к тому же), но ощущал он себя всё-таки как-то странно. Хотелось то ли горячего чая с лимоном, то ли убить кого-нибудь. И спина ныла.

– Алёш, а скажи, пожалуйста, – осторожно начала Алёна.

Он подумал: ну, всё. Сейчас будет один из этих дебильных вопросов, которые обычно любопытствующие девушки задают геям. «А как ты понял, что не такой, как все?»; «А кто из вас сверху?», «А что, с девушками вообще никогда, ни разу? И не тянет?»; «А как твои родственники относятся к твоей ориентации?» Впрочем, про родственников Клим, кажется, ей объяснял. Бабушка, кстати, до сих пор пребывает в счастливом неведении. Детдомовский кошмар остался за стенами воспитательного учреждения (да и что там происходило, она толком не поняла: дразнили, избивали), деньги её внучок зарабатывает, рисуя портреты, в том числе кого-то из важных персон (что отчасти правда), а с другом и однокурсником Тагиром они вместе снимают комнату, потому что так удобнее и дешевле. В общем, живёт бабуля в своём мире, в Советском Союзе, даже не в том, какой был на самом деле, а в прекрасном социалистическом раю из её любимых книжек. Как в дошкольном детстве: «А я в домике!»

Задумался, не расслышал слов Алёны. Заснул, что ли, на ходу? Спрашивала она совсем не о том.

– Алёш, а всё-таки зачем ты этого Пашу к нам притащил? Я не в укор тебе, мне просто любопытно – зачем?

Так и сказала – «к нам», будто сто лет была в этой компании.

– Ты, Алёна, только не обижайся, но я его для тебя позвал. Я же не думал, что он… А ты на него так смотрела, что я подумал…

– Не думал, подумал… Ты, Алёшка, прямо как моя подруга Динка, та тоже постоянно хочет меня с кем-нибудь свести. А мне оно не надо, извини, – проговорила Алёна немного раздражённо, что ли. Нет, скорее, печально. – Смотрела я на него… На моего бывшего похож. Тот ещё гусь, знаешь ли.

– А, понятно. Но всё равно… мне так кажется… у тебя и у меня должны быть одинаковые вкусы… ну, на мужчин.

– С чего ты взял? У меня вообще никаких таких вкусов нет. Кто позвал, за тем и побежала. Меня очень легко уговорить на самом деле.

– Блин… та же история. Это теперь называется «с низкой социальной ответственностью», да?

Посмеялись. Помолчали. Алёшка снова завёл разговор. Вот присралось ему пооткровенничать! Вопросов не любил. Однажды сбежал от журналиста. Назойливый товарищ попался, из Москвы, с какого-то сайта. В общем-то его интересовали факты, истории какие-нибудь из личной жизни некоторых высокопоставленных чиновников, а вовсе не сам Алёшка с его мыслями обо всём на свете. Потому и сбежал. Неинтересно.

А сейчас вот перед незнакомой девчонкой… тёткой даже вполне себе среднего возраста… разболтался зачем-то.

– Видишь ли, Алён, так проще. Когда за деньги… тут, ясно, ты сам не выбираешь. Но если тебя к человеку хоть немного тянет, уже не так страшно.

– Значит, всё-таки страшно? – перебила Алёна.

– Противно бывает. Страшно… ну, из-за боли, но я привык.

– Алёшка-Алёшка, – вздохнула Алёна. Хотела, видимо, снова погладить его по голове, но на ходу не дотянулась, провела ладонью сверху вниз по спине, по позвоночнику, между лопаток. – Зачем тебе это? Ради денег? Не мог нормальную подработку найти?

– Нормальную – это бумажки с рекламой раздавать? – хмыкнул он. – Умотаешься не меньше, а платят копейки. А все остальные работы – либо днём и не в выходные, либо документ надо, что тебе восемнадцать. Прошлым летом я, знаешь, в ресторан устроился, по объявлению. Ну, и чего? Лезли все, кому не лень: то босс, то клиенты. Да ещё за разбитую посуду из зарплаты вычли. Будто я её разбивал!

– А рисовать ты не пробовал? – осторожно спросила Алёна. – На продажу или на заказ. В наше время…

Ой, вот не надо было это «в наше время»! Как старушка со скамейки у подъезда.

– Да рисую я, рисую, – раздражённо сказал Алёшка. – Портреты: и по фото, и так, с натуры. Только… Или это я ненормальный, что так думаю? Но это похоже.

– Что похоже?

– Проституция, – ему с трудом далось это слово. – И рисовать на заказ.

– Алёшка, но ведь почти все творческие профессии – так. Журналистика, например. Вторая древнейшая.

– Любовь и творчество. Одно и то же, да?

– Кто-то сегодня утром говорил, что любовь и дружба – одно и то же. Ты философ, Алёшка.

– Не знаю. Нет, наверное. Просто иногда у меня думается, думается всякое. И это «иногда» случается довольно часто. А про любовь… Тебе же Клим рассказывал эту историю. Про меня и…

– Рассказывал. Я ничего не поняла.

– Я и сам не понимаю. Даже не знаю, любовь это или что-то другое. Дурость, как моя бабушка говорит. Или всё же любовь? Если нет, тогда… незачем жить.

– Любовь, Алёшка, что же ещё. Она разная бывает. Потому что и люди все разные.

– А у тебя…

– А у меня не было. И детей без любви зачала. Первый… не захотел родиться. Может быть, поэтому. Второй вот покрепче оказался. Растёт. Правда, недавно что-то такое появилось. Какое-то ощущение. Но это не любовь, другое, совсем не то!

– Расскажи, – потребовал Алёшка.

– Да там рассказывать нечего. Я даже не знаю, как он выглядит, сколько ему лет. Читаю его тексты в интернете. Пишу комментарии. Он отвечает. Я отвечаю. Вот и всё. Жду этих его ответов, как ненормальная. Хотя там, может, всего три слова.

– Это любовь, – уверенно сказал Алёшка.

– Да ну…

– Точно. Если ответов ждёшь… Слушай-ка! И сейчас ждёшь?

– Да. И сейчас.

Алёшка поставил бутылки с водой на землю, вытащил мобильный.

– Здесь уже есть вай-фай. Что конкретно ищем?

Алёна замахала руками, будто испугалась чего-то.

– Не надо. Я жду, но… Я знаю, что сейчас никаких ответов нет.

– Знаешь? Точно-точно?

– Чувствую.

– Ясно. Тогда идём.

Алёшка убрал телефон в карман.

========== 10. Алёна Задорожных ==========

Алёшка убрал телефон в карман, и Алёна сразу успокоилась. Почему-то, как подумала, что придётся сказать ему: искать в фейсбуке надо искусствоведа Репина, так её словно ледяной иглой прошило от макушки до пят. Их Богдан Валерьевич. Весьма уважаемый дядька. Любимый и ненавидимый препод. А тут какая-то Алёна, давно уже не Иванова, со своим дурацким обожанием. Тьфу на тебя, Алёна не-Иванова.

Нет уж, пусть остаётся таинственным незнакомцем. Так интереснее.

Динке не рассказывала о нём. Впрочем, упоминала как-то вскользь, но та и не поняла, о ком и о чём речь. Какие-то тексты, подумаешь. Впрочем, Алёна и сама не осознавала поначалу, что с ней происходит. Было это нечто странное, незнакомое доселе. Из размышлений об искусстве, жизни и политике, историй о картинах и городах, язвительных замечаний, вкраплений с «вспоминалками» о детстве в далёком зауральском городе, отсылок к событиям в стране и мире – из всего этого складывался образ автора. Страдающий от духовной несвободы либерал, одинокий мечтатель, эстет с ироничным, даже саркастическим порой взглядом на всё, вокруг происходящее, увлечённый путешественник. Последний романтик на планете. Этакая гремучая смесь уставшего от жизни Печорина и бродяги-философа Снусмумрика, приходящего каждую весну в Муми-дол.

Насочиняла, конечно. Создала себе… идеал? ничего подобного! Придуманный или нет, этот человек вовсе не был, на Алёнин придирчивый взгляд, таким милым и славным, как ей бы хотелось. Взять те же комментарии под статьями. Точнее, под ссылками на них в социальной сети. На благожелательные он отвечал смайликами, Вопросы не оставлял без внимания, разъяснял подробно и всегда с какой-то насмешкой, словно чувствовал своё превосходство над читателем. Если же комментатор позволял себе не согласиться с его взглядами да, не дай бог, покритиковать поострее, тон его откликов сразу менялся. Эстет-романтик превращался в яростного спорщика – злого, желчного, ранящего словом. Да что там – подчас размазывающего оппонента по стенке! Алёне казалось: будь это не словесная дуэль, а самая настоящая драка, он был бы к противнику так же беспощаден. Даже от толпы нападавших отбивался бы отчаянно и весело. Так и было. Ну, понятно, что буквами на экране. Нередко Алёна вторгалась в чужой спор и вызывала огонь на себя. Возможно, ему это было не надо, и сам справлялся. Но – ставил лайки её комментариям. Ценил, значит. Был рад поддержке неизвестной Лены Ивановой с Чебурашкой на аватарке. Сам Богдан Репин, кстати, тоже не жаждал демонстрировать всем подряд свою фотографию, в кружочке рядом с его фамилией обычно красовалась какая-нибудь античная статуя. Конечно, можно было пошарить по его страничке в поисках реальных фото и какой-нибудь личной информации. Можно было послать запрос на добавление в «друзья». Алёна этого не сделала. Вот если бы он сам решил её добавить! А так… зачем навязываться?

В общем, рассуждала в том же ключе, что и сегодня (вчера, вчера!), присматриваясь к Павлу Дарницкому. Не захотела признаваться не то что Алёшке – самой себе: да, показался привлекательным. На Кирюху похож, а Кирюха, пока не располнел, был красавец. Грешным делом, предполагала, что он обратит на неё внимание. Всё-таки единственное какое-никакое существо женского пола в пацанской компании. Ага, как же! Дожидайся, Алёна Васильевна. Паша заинтересовался, Алёшкой, а ещё больше – тихим и беззащитным Сенечкой.

Как он там, кстати? И все остальные? Тихо-спокойно у них, или… Быстрей бы дойти и узнать, что происходит. А пацан, как назло, идёт медленно.

– Алёшка, устал? Давай я воду понесу.

– Понеси… Только, когда войдём в лагерь, я её заберу обратно.

Избавившись от бутылок, он потянулся, пошевелил плечами, задрав свитер, потёр поясницу.

– Спина болит, Алёшка? Хочешь, массаж сделаю?

– Тигра сделает. Только дойти бы.

– Почти пришли. Вот ворота. Не надо было ходить так далеко, конечно.

– Зато воды принесли. И поговорили, – посмотрел на машины у ворот, поморщился. – Если бы я пошёл с Пашей, я бы, наверное, просто сдох. И это было бы лучше для всех, честно.

– Не смей! Я понимаю, что ты не всерьёз, но всё равно… Слушай-ка, ты так говоришь о нём… Ты не в первый раз его сегодня увидел, вы знакомы?

– Немного. По работе, скажем так. Как получилось, что я его сразу не узнал, ума не приложу. Из-за бороды, наверное, она здорово лицо меняет. И вообще, не ожидал его здесь встретить. Не знал, что он рисует, – задумался, помолчал немного и добавил. – Хорошо, что Тигра его тоже не узнал, не понял, что это один из тех, кто его тогда… Иначе убил бы без вопросов.

– Даже так? – изумилась Алёна.

– Ты же видела, как он на Ястреба наезжал. Он у меня такой, знаешь ли, кавказский юноша с поломанной психикой. А ты думала: не курит, не пьёт, молчит, книжки читает, вечно глаза на мокром месте – значит, скромный мамин мальчик, вроде Сенечки? Нет, если его реально достанут, он на людей бросается. С ножом. Серьёзно.

Несколько минут назад Алёна почти так же думала о Богдане Репине. Романтик, интеллигент, но в битве безжалостен. В словесной баталии, да. В настоящей драке, наверное, тоже. Одинаковые вкусы, Алёшка правильно подметил. Только внешность здесь ни при чём. Внешность – она какая угодно может быть.

– Теперь я поняла, – начала Алёна и растерянно прервала фразу, не сообразив, как завершить мысль.

– Что ты поняла? – засмеялся Алёшка. – Кто из нас сверху? Ну, Тигра, да. А как иначе?

– Гос-споди. Алёшка! Да я же совсем не об этом.

– А о чём? – рассеянно спросил он, но ответа не дождался. – Бутылки дай сюда, теперь моя очередь. Ты не поверишь, – вдруг сказал он громким шёпотом с этаким таинственными подвываниями. – Иногда мы меняемся. Когда настаёт полнолу-уние…

– Да ну тебя! – фыркнула Алёна.

– А чего? Про полнолуние – это правда. Ух! Наконец-то мы дома.

Дома, не дома, но на крыльцо спального корпуса они поднялись и прошли по коридору в комнату ребят. – Мы вам водички принесли! – с порога крикнул Алёшка. – А где все?

Алёна удивилась. Действительно… Ни девчонок с чайником, ни Сенечки с гитарой, ни Южакова. Тигра лежал на кровати у стены, с головой закрывшись одеялом. Похоже, спал. Клим сидел за столом один на один с початой бутылкой водки. Последней, из собственных запасов. Макал кусок хлеба в остатки масла на дне банки из-под рыбных консервов, тем и закусывал.

– Костров, присоединяйся, – выговорил чуть ли не по слогам он, разливая водку по двум пластиковым стаканчикам. – Алён, там чай, мы тебе оставили.

Остывшая бурая жидкость в стакане была мало похожа на чай, но с конфетой – ничего так.

– Клим, что случилось? – поинтересовался Алёшка, проглотив налитое и зажевав хлебом с майонезом.

– Этот… напал на Сенечку.

– Паша?

– Да. В туалете.

– А ты где был?!

– Там же. На полу. В отключке. Он меня головой о раковину приложил.

Алёна посмотрела на шишку на лбу Клима со страхом и уважением.

– И что теперь?

– Вроде бы не успел… ничего. Ястреб наш выскочил откуда-то, как чёрт из коробки, и устроил ему весёлую жизнь. Пообещал сделать с ним то, что тот планировал с Сенечкой, только с помощью рукоятки вантуза. Причём, всё прямым текстом с использованием ненормативной лексики. Но в итоге просто набил ему морду, ничего интересного.

– Ну, почему же… я бы посмотрел. Видео, кстати, никто снять не догадался?

– Мне было, как ты сам понимаешь, не до того. Кто-то из третьекурсников там тёрся с телефоном, возможно, увидим в сети. Репортаж с места события. А хочешь – сходи посмотри своими глазами. Кафель в брызгах крови, раковина вдребезги.

– Ох… это о твою голову? – ужаснулась Алёна.

– Нет, с моей головы всё только началось. Дальше уже без неё обошлось, сами справились, они у нас умелые.

– А кто победил? – поинтересовался Алёшка.

– Никто. Пришёл Пал-Иосич и всех разогнал. Все устыдились и разбрелись по нумерам. Ну, и я разбрёлся. Финита ля комедия.

– А Колька… как он вообще.

– Жив, только морда у него… лучше не видеть. Сейчас ему Сенечка мокрое полотенце к носу прикладывает.

– Сенечка? То есть Ястребу можно стих не учить?

– Блин, Костров! Ты же у нас трезвый совсем. Это я у нас – в говно. Так почему ты несёшь какую-то чушь?

– Не несу я чушь. Я воду несу. Принёс уже. Климушка, давай не будем водку допивать.

– Почему не будем? Будем. Вот сейчас покурим – и будем.

Клим, пошатываясь, двинулся к окну, за которым розовело от близкого рассвета небо.

Алёна поняла, что она здесь лишняя. Да и времени уже… скоро на пленэр бежать, а она ещё и не ложилась.

– Ребят, спокойной ночи, – она махнула рукой и вышла, прикрыв за собой дверь.

По коридору в сторону душевой двигался взъерошенный Сенечка Синицын со скомканной тряпкой в руках. Алёна кивнула ему, улыбнулась приветливо и ободряюще. Постояла, ожидая, пока пойдёт обратно, убедилась, что больше ничто ему не грозит, и тогда уже зашла в свою комнату, упала на кровать, не раздеваясь, поверх покрывала.

Смирнова и Ольховская лежали в кроватях, но не спали. Переговаривались между собой.

– Явилась, – пробормотала одна из них, Алёна не поняла, которая. Зато отлично сообразила, что говорят именно о ней, в третьем лице.

– Покою нет, – сказала вторая. – Весь вечер бегала туда-сюда, туда-сюда.

– А потом ещё эти… драку устроили, не уснёшь.

– Вот-вот. Только утихли, теперь эта вернулась кроватью скрипеть.

Да не скрипит! Лежит тихо, как мышка, они сами ворочаются вовсю и болтают громким шёпотом, думают, что Алёна их не слышит. Или не думают? Нарочно говорят о ней так, будто она не человек, а кошка или предмет какой-то. Высказали бы уж впрямую свои претензии. Зачем так-то?

– Как она с ними общается вообще? С гомиками. Как ей не противно, – сказала то ли Смирнова, то ли Ольховская.

– Да уж, – ответила ей на это то ли Ольховская, то ли Смирнова. – Заразу какую-нибудь ещё от них подцепит и нам притащит. Зачем возвращалась вообще? Шла бы туда, где всю ночь болталась.

Алёна поняла, что сейчас взорвётся. От возмущения, гнева. От обиды – не за себя, а за ребят. Подумала, что сейчас выскажет соседкам всё, что о них думает. Не стесняясь в выражениях.

Промолчала. Встала. Взяла сумку, вынуть из которой свои тапки-расчёски так и не удосужилась, вышла за дверь. В спину ей бросили:

– Опять куда-то попёрлась.

Алёна постояла с сумкой посреди коридора, помедлила, а потом решительно шагнула в комнату ребят.

Все, конечно, спали уже. Нет, не все. Клим приподнялся, взглянул на неё изумлённо.

– Ты чего? из дома выгнали?

– Не, я сама ушла, – весело сказала она. – Можно, я тут у вас… на стуле посижу?

– Не выдумывай, на стуле. Сейчас тебе кровать освободим, эти деятели на одной поспят. Эй, Костров!

Алёшка, похоже, спал крепко. Клим сдёрнул с него одеяло, поднял парня, держа его за плечи и под коленки. Алёшка тихо застонал и обхватил Клима за шею.

– Блин! – выругался тот. – Зараза. Потом будет утверждать, что это он во сне, нечаянно.

Сделал два шага и выгрузил Алёшку под бок к Тигре. Вернулся к себе, залез под одеяло. Алёна сняла кроссовки, скинула куртку и тоже легла. Ненадолго. Через четыре часа надо было уже выходить на пленэр.

…Трава была мокрая от росы. Складных стульев на всех не хватило, и парни и девчонки с этюдниками или с фанерными планшетами на коленках пристроились кто где – на ступеньках клуба (где ловился вай-фай), на досках и чурбаках. Алёна и Южаков сидели на бревне, с которого открывался дивный вид на одинокую сосну на фоне ясного неба с вытянувшимися в цепи облаками. Писали акварелью. У Алёны всё плыло, сливалось и перемешивалось, а Шурик работал в технике, похожей, скорее, на гуашь, крыл небольшими мазками, многослойно, но не теряя при этом прозрачности фона. На светлом небе тёмно, остро, почти выпукло проступали сосновые лапы.