Текст книги "Богдан и Алёшка (СИ)"
Автор книги: Anrie An
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)
Впрочем, Богдан, похоже, махал кулаками с удовольствием. Хм, а не сам ли он был инициатором драки? Из носа у него сочилась кровь, но он не обращал на это внимания. Вертелся волчком, мастерски отбивая удары парней, которые если и не выше ростом, то не в пример мускулистее и раза в два моложе известного искусствоведа. И, в отличие от него, почаще практикуются в такого рода развлечениях. Но в драке Богдан был неплох – право слово, не хуже, чем в постели. К тому же, тут его хвалёная жестокость была более уместна. Кстати, Алёшка тоже недурно отбивался. А было гопарей человек десять. (Вопрос: можно ли называть их человеками, а?) Потом подвалили ещё пятеро – свежие, неизмотанные. Наверное, следовало и мне броситься очертя голову на помощь своим любимым. Но у меня была идея получше. Локи я или кто?
Бормочу под нос заклинание (никогда не учил их наизусть, но в нужный момент всегда помню всё, что надо), выгребаю из сумки, что болтается на длинном ремне, переброшенном через плечо, блокнот, свечу и спички, нож. Присаживаюсь на корточки, тыкаю ножом в бумагу и капаю на неё горячим воском. Торопливо режу палец и сцеживаю туда же собственную кровь – если хочешь, чтобы всё было, как следует, – без неё никак.
– Мои мёртвые, за мной!
При жизни от них в драке не было бы толку, но сейчас – другое дело. Никаким особым приёмам они, конечно, не научились, но от них исходил этакий замогильный холодок, наводящий несусветную жуть на слабонервного противника.
Конечно, драка не могла остаться незамеченной – мы же находились не в пустом пространстве. Понятно, что кто-то из персонала автозаправки вызвал полицию. Визжала сирена, мерцали огни в темноте – стражи порядка на большой скорости приближались. Был единственный приемлемый вариант развития событий – собрать всех своих в кучку и вышвырнуть за пределы данной вселенной. Куда-нибудь. Как получится. Понятия не имею, как я это проделаю. Конечно, энергии потрачу немерено. И в Аргентину не вернусь. Плевать. Куплю абонемент в филармонию и восстановлюсь потихоньку. Ладно, всё потом. Сейчас важно вытащить отсюда Богдана и Алёшку, остальные двинутся с нами и покажут приличное местечко для передышки. Ребята – молодцы, не ожидал, честно. Моя армия!
Оглянулся назад – полицейские выскакивали из машин, окружали дерущихся, а те вдохновенно молотили друг друга, возможно, уже и не помня, из-за чего разгорелся сыр-бор. Ни о чём не жалею, всё правильно сделал. Нельзя было оставить здесь Богдана – без документов, с несовершеннолетним мальчишкой, которому он не родственник и даже (уже!) не учитель. Само собой, и Алёшку оставить было нельзя. Конечно, не дело тащить неподготовленных людей в непроверенную пространственную дыру в компании мертвецов, но ничего не поделаешь: в данной ситуации живые не в пример опаснее. А мои мёртвые, мои замечательные мальчики в тёмных балахонах, ни его, ни пацана не обидят, тем более – знакомые все.
Всё-таки умотался я до невозможности. Голова закружилась. Я рухнул на мягкую моховую поросль. Ох, не такую и мягкую – взвыл, ударившись локтем о твёрдый корень… нет, якорь, прорастающий из-под земли. Что, и здесь они? Да, якоря и цепи. В чёрное небо тонкими стрелами стремятся корабельные мачты. Нет, всё же сосны. Лес, корабельная чаща.
Компания моя оказалась здесь раньше меня. Освоились. Алёшка сразу же повис на шее Тагира и, похоже, отпускать парня не собирался. Богдан порывисто обнял и нежно поцеловал Яшу. И оглянулся на третьего из моей команды. Тот, ероша пятернёй чёрные кудри, смотрел на него хитровато и ласково. Богдан поначалу не мог понять, кто это. Ну, правильно, ни разу не видел его сорокалетним. Меня ведь тоже признал не сразу. Через некоторое время он отстранился от Яши, сделал шаг, другой в сторону знакомого незнакомца. Сипло выговорил:
– Мишка?..
– Богдан! – обрадовался тот. – Думал – не помнишь меня, столько лет прошло.
– Мишка, но как? как так?..
– Террористы, арабы. Мина в автобусе, весь оркестр раскидало. Скрипку жалко до слёз…
– Скрипку, Миша?! – обернулся к нему Яков. – Погибли сорок человек, включая тебя самого, а тебе жаль скрипку?
Подумал: похоже, они не в первый раз так спорят. Интересно у них тут.
– Тебе, Яша, хорошо, – с капризной ноткой произнёс Михаил, – то, что ты делаешь, всё вот это вокруг, – и есть твоя живопись.
– Ай, Миша, напрашиваешься, чтобы тебя похвалили при гостях, – засмеялся художник. – Без твоей музыки тут всё бы развалилось, сам знаешь. Когда я тут оказался, – стал объяснять он Богдану, – ничего не было, только вот он и его музыка. Дирижировал звёздами, надо такое придумать! Тогда я начал рисовать: без красок и кистей, без холста – руками, везде вокруг себя. Траву, деревья – всё, что умел.
– Нарисовал бы дом, – сказали мне на ухо, и я вздрогнул от неожиданности. Рядом со мной стояла седая женщина.
– О, Елена Владимировна, – заулыбался я. – Как вы тут – осваиваетесь?
– Да, понемногу. Вот – Эрика в лесу встретила, он потерялся и плакал. Теперь не плачет.
Мать Богдана держала за руку белоголового мальчика лет четырёх или пяти в летнем костюмчике и резиновых сапожках.
Тут же их скрыла тень. Богдана с Мишей и Яшей – тоже. А ко мне шагнули Алёшка и Тагир, толкнули вперёд и придержали за плечи, чтобы не вырывался и не убегал, кого-то третьего. Юноша был щуплый и невысокий, рядом с почти двухметровыми сверстниками он смотрелся совсем ребёнком, таким же потеряшкой, как непонятно откуда взявшийся Эрик. В темноте ярко белели, почти светились бинты на его запястьях.
– Объясни ему, Олег! – потребовал Алёшка. – Хочет здесь остаться, идиот мелкий.
Я пожал плечами. Никогда не умел отговаривать самоубийц поменять решение. Вот наоборот – сколько угодно. С Тагиром очень неплохо получилось. По сути, ведь это был суицид, но так ловко устроенный, что поди догадайся…
– Тигрёнок, – обратился я к кавказцу, – тебе есть что сказать Сене.
– О матери подумай, – проговорил Тагир. – Ты у неё один.
– А сам? – хмыкнул Арсений.
– На меня не смотри, – вздохнул он. – Они… видишь ли, у них будет новый ребёнок.
– Сень, а живопись! – выпалил Алёшка. – У тебя так здорово начало получаться, Богдан хвалил. Ой, Сеня, если бы он про мои работы такое сказал, я бы – ух!
– Ну, так для тебя Богдан – свет в окошке, – горько усмехнулся Синицын. – А мне всё равно теперь, понимаешь? Ничего не надо, потому что…
– Скажи ему, Тагир, – жёстко потребовал я. И он понял!
– Сеня! – почти выкрикнул Тигра. – Ты же не знаешь, как на самом деле было. Ты же не знаешь, что он орал: «Ребята, не надо!» Пытался ударить кого-то из них, его оттолкнули, он просто не успел, Сеня.
– Ты врёшь, – сказал Сенечка. – Ты это специально выдумал, чтобы… ну, не знаю я, зачем тебе это надо, но ты врёшь, Тигра.
– Нет, – возразил я. – Мёртвые не могут лгать, такова их природа. Мне-то поверь, я в этом разбираюсь.
– Да? – с сомнением посмотрел на меня Синицын.
– Ты сам с Колькой поговори, – посоветовал Тагир. – Съезди в деревню к нему, когда тебя из больницы выпишут.
– Дай ему шанс, – попросил Алёшка.
– Ну… ладно, – кивнул Сенечка. И исчез в то же мгновение, будто и не было его.
– Подумает теперь, что всё ему приснилось, – прокомментировал Алёшка. – А ты всё-таки соврал, Тигра?
Тот стыдливо отвернулся в сторону.
– Мёртвые не врут, – объяснил я. – Просто… умеют менять прошлое… чуть-чуть. Что плохого в том, что в одном из вариантов развития событий Коля Ястреб не будет предателем?
– В одном из? – переспросил Алёшка. – Олег, а то, что ты забрал нас с собой – это тоже всего лишь вариант? На самом деле ведь было по-другому, я теперь помню. Нас переехала фура с брёвнами. Какое помню – Олег, я до сих пор там. У меня перебит позвоночник, двигаться не могу, но и боли не чувствую почему-то. Богдан и Алёна погибли сразу, и я тоже скоро сдохну в этой долбаной разбитой машине, задохнусь, как в закупоренной консервной банке, – скорей бы уже.
– Алёшка, ты не должен этого помнить, – забеспокоился я.
– А я вот помню, куда деваться, – сердито фыркнул он. – Пожар в Фёдоровском тоже – это ещё хуже, поверь. Когда Богдан задохнулся в дыму, а я живой, и вот нахрен мне эта жизнь – без него! Тигра, – жалобно попросил он. – Ты же меня не прогонишь, как Сенечку, если я захочу остаться… с тобой?
– Не выдумывай, – отстранился от него Тагир.
– Не выдумывай, – повторил я и похлопал по мху рядом с собой, приглашая Алёшку присесть. Парень устроился рядом, и я обнял его за талию, прижался к нему. Давно хотел это сделать. А что такого, я мёрзну, между прочим, в этом замогильном холоде, а он тёплый.
– Но это возможно? – спросил Алёшка.
– Да, – не стал его обманывать. – Однако не советую.
– Почему? – его голос дрогнул, будто мальчишка готов был разреветься. Он же не плакал очень давно, после детдома не мог, как ни добивались… некоторые. Может быть, здесь, между реальностью и сном, между жизнью и смертью, – его, наконец, пробьёт на слёзы? Думаю, ему от этого стало бы легче.
– Знаешь, Алёшка, не буду я тебе про твоих родных и близких говорить – ты не дурак, сам понимаешь, каково будет им без тебя.
– Понимаю, – кивнул он.
– Про живопись тоже промолчу, – продолжил я. – Хотя… в этом новорождённом мире таланты нужны не меньше, чем в твоей реальности. Михаил с Яковом с ролями демиургов пока справляются, Тагир подключится, но и твоё деструктивное начало тоже не помешало бы… для большего разнообразия.
– Тогда почему же?..
– Потому-у же, – передразнил я. Тяжело вздохнул и попросил – может быть, чуть жалобней, чем следует. – Не кидай, Богдана, Алёшка. Ему и так тошно. У вас ведь только началось всё…
– Как началось, так и закончилось, – буркнул пацан. Кажется, плакать он и не собирался. Зря.
– Что не так? – поинтересовался я. – Чего ты от него хочешь – нежности, романтики? Я тебя уверяю – всё будет, но позже, когда он к тебе привыкнет. Алёшка, ты же не кисейная барышня, сам знаешь, что у таких, как мы, всё через жопу. И в прямом, и в переносном.
– Нет, ты не понимаешь, – процедил он сквозь зубы.
– Что я не понимаю – что тебя какая-то бешеная муха укусила?! – всерьёз рассердился я. – С утра всё было нормально, ты согласился ехать с Богданом в Москву. Возможно, я действительно идиот. Разве что-то поменялось?
– Поменялось, – сказал Алёшка. – Ты вернулся.
Вот как… Не намерен, значит, делиться. Тот случай, когда многоопытный бывший хастлер оказался упрямей истеричной юной девицы.
– Ты даже не хочешь попробовать…
– Что попробовать – втроём? Напробовался уже, мне хватило. Ничего не надо, Олег, не уговаривай меня. Хочу здесь остаться, с Тагиром.
– А я вот не хочу, – неожиданно жёстко сказал Тигра. – Я тебя, Алёшка, любил… и сейчас люблю… и хочу, чтобы ты был счастлив. Не сейчас, так когда-нибудь. А мёртвые счастливыми не бывают. Так что – живи. Только посмей мне не жить!
– Спасибо, друг, – саркастически ухмыльнулся Алёшка. – Ладно, Олег – пусть. Сдохнуть всегда успею.
– Молодец, – я хлопнул его по спине и встал, держась за якорь. Он тоже поднялся, стряхнул мох, прилипший к шортам.
– Олег, тащи Богдана сюда, а то теперь он чего доброго захочет остаться, – сказал Алёшка. Я понял, что ему надо побыть наедине с Тагиром. Пусть прощаются. Я отправился разыскивать Богдана, который в компании Яши и Мишки убрёл в зарождающийся во тьме (вопреки всякой логике) закат.
Когда я вернулся, ведя за руку шутливо упирающегося Богдана, пейзаж изменился: проросли несколько свежих якорей. Прямо как грибы, надо же! Алёшка, отталкиваясь ногой от земли, раскачивался на цепи, соединяющей два из них.
– Уходим? – спросил я обоих. Богдан резко посерьёзнел. Кивнул. Алёшка попросил:
– Я ещё покачаюсь. Можно?
– Чуть-чуть. И за это ты мне будешь кое-что должен, – с усмешкой сказал я. И вспомнил. – Кстати, ты и так передо мной в долгу, а ещё удрать хотел, маленький засранец.
– У, значит, всё же придётся с тобой переспать, – дурашливо скривился Алёшка. – Вообще-то я не против, ты мне, сука, нравишься! Только вот как Богдан к этому отнесётся?
– Я – за, – сказал Богдан, – с условием, что я буду на это смотреть.
– Обязательно, – продолжил паясничать Алёшка. – Тебе билеты в первый ряд.
– Извращенцы! – хмыкнул я. И вспомнил почему-то Веру, как она нас с Богданом ругала тогда, в Нижнем. Вера-Вера, как ты там – после пожара? Богдан рвался помочь, поддержать тебя, а я его не пустил, и он смирился, вот такие мы с ним сволочи, но по-другому нельзя было, прости. – Вы о чём-нибудь, кроме секса, думать можете? Алёшка, я хочу, чтобы ты нарисовал мой портрет.
– Просто портрет – и всё? – удивился он.
– Не просто. Покажу, что и как делать, научишься. Книжку «Портрет Дориана Грея» читал?
– А, про чувака, который оставался молодым, а картина за него старела? Слушал, аудио. Ой… ты хочешь сказать, что это не фантастика?
– С этим скандинавским евреем много что не фантастика, – заржал Богдан, – привыкай.
Вообще-то, артефактов, помогающих сохранять внешнюю молодость, у меня целая коллекция. Иногда случается переусердствовать с ними, и тогда мне отказываются продавать спиртное в супермаркетах. Правда, когда видят дату рождения в паспорте, извиняются. Документ не фальшивый, всё в рамках закона. Но если я скажу, сколько на самом деле мне лет, люди с чувством юмора примутся громко хохотать, а те, кто без него, по-тихому позвонят психиатру.
Впрочем, живу, как хочу, и на мнение не очень умных окружающих мне плевать.
– Да ну вас! Поехали, – поторопил я.
Мы с Богданом сели на цепь по обе стороны от Алёшки, качнулись – и… И всё.
========== Эпилог ==========
– Ба, я не буду тебе звонить из-за границы! – объяснял, прижимая к уху айфон давно уже не новой модели, высокий молодой человек с короткими каштановыми волосам. Он стоял у окна в маленькой комнате, где всё, не исключая подоконника, софы и стеклянного столика на колёсах, было завалено кистями, мастихинами, тюбиками масляных красок и флаконами растворителя. В углу находился мольберт с начатой – то есть, состоящей из непонятных простому смертному линий и пятен – работой. На софе, кроме всего прочего, валялся недособранный рюкзак и лежал ноутбук. – Ой, ты разумная женщина и сама понимаешь, как это теперь дорого. О моём здоровье и моих делах можешь справляться у… Ольги Викторовны. Мы с ним всё равно через интернет будем переписываться. Ох, бабушка! Я не сказал «с ним», я сказал «с ними». Да, передам непременно, и Богдану Валерьевичу тоже. Пока, ба! Целую!
В то время как юноша разговаривал, к нему со спины подкрался человек с длинными курчавыми рыжими волосами, худой, небольшого роста. Наблюдателю со стороны они могли бы показаться ровесниками, на самом же деле первому было около двадцати лет, второму – за сорок.
– Что снова надо от несчастной Ольги Викторовны? – ехидно поинтересовался рыжий, обхватывая собеседника за талию и увлекая в сторону софы.
– Немножечко сказать моей бабушке, что со мной всё в порядке. Ну, Оле-ег, – протянул парень, делая вид, что пытается вырваться из его объятий, а на самом деле ещё больше запутываясь в них. – Я щекотки боюсь. А как ещё я мог объяснить бабушке вашу свадьбу и Дашку? Олег, я почти не соврал, она сама, как всегда, всё додумала. А на фотках, где мы все на шашлыках, ты правда на девушку похож: с хвостиком, в розовой футболке. Ой, извини.
– Ага, сначала скажет какую-нибудь гадость, а потом – извини, – рассмеялся Олег. – Между прочим, Дарья сразу стала меня папой звать.
– Так она же у вас девка умная, знает, кто её биологический.
– Да тут ни у кого сомнений не возникает, мы же с ней, как две капли воды.
– Как два солнечных зайчика, – улыбнулся юноша.
– Кстати, зайчик! – перебил рыжий. – Ты что с волосами сделал?
– Пф, это мой природный цвет. Но если тебе не нравится, могу перекрасить в зелёный.
– Перекрась, – кивнул Олег. – И фотку пришли. Слушай, Алёшка! Ты всерьёз решил слинять по-тихому в свою Италию, пока Богдан на лекциях, а дитё в садике?
– Да, решил. Не хочу.. прощаться.
– Резонно. А надолго едешь?
– Я же тебе говорил – ты забыл, наверное. Пока на год, но… скорее всего, навсегда. Марио обещал взять в свою фирму дизайнером.
– Что за фирма-то? – поинтересовался Олег.
– Ритуальные услуги.
– Какая прелесть. И как раз в твоём вкусе. У тебя же на всех картинах кресты и гробы. И мёртвые с косами.
– Врёшь, не на всех.
– Я не вру, я… чуть преувеличиваю. А жить где планируешь?
– Первое время у Марио с Данилой, – разъяснил Алёшка, – а потом начну зарабатывать и сниму квартиру. Олег, ты… не говори Богдану, что я не вернусь. А то он расстроится.
– Не скажу. Но он догадается и всё равно расстроится. Алёшка, а когда у тебя самолёт? Позавтракать успеешь?
– Олег, я есть не хочу, только если чай или кофе… Ой, а чем это так вкусно пахнет?
– Сырниками. Это я Дашке на ужин приготовил. И нам с тобой на завтрак. Будешь?
– Буду. Штуки две. Или три. Со сгущёнкой.
Переместились на кухню, Алёшка под кофе с молоком умял шесть сырников и спохватился:
– Ох, а Дашке-то!
– Ешь, к вечеру я ещё нажарю. В Италии твоей таких не делают.
– Да, там только пицца… и паста. Олег, знаешь, какая у меня к тебе будет просьба…
– Какая? Интересно даже. Обычно ничего не просишь ведь, пока сам не предложу.
– Я не для себя. Поддержи, пожалуйста, Клима. Ну, если ему снова за несанкционированный митинг штраф присудят…
– Куда я денусь? Судьба, видно, у меня такая. Хотя, считаю – зря он лезет в политику. Единственный из вашей компании в вузе учится на художника, в Питере, такой молодец. Если похерит всё это, обидно же будет.
– Не похерит, не переживай. И… почему единственный? Сенечка ведь тоже.
– Сенечка в педагогический поступил, на учителя рисования, а это немного не то.
– Почему не то? – с набитым ртом проговорил Алёшка. – По-моему, так очень даже то. Вот Южаков зачем-то на юриста пошёл – это было неожиданно. Зато будет у Климки знакомый адвокат! А Ястреб…
– Ястреба я каждую субботу вижу, он же здесь, в Москве теперь, – заметил Олег.
– Да, он в рекламном агентстве работает. Погоди… а где ты его видишь по субботам?
– В клубе моём, где ещё. Каждый раз с новым мальчиком.
– Вот сволочь! А как же Сенечка?
– Ничего не поделаешь, не сложилось у них, как-то не срослось. Всё же они очень разные, Алёшка.
– Хм, вы с Богданом тоже разные.
– А сколько притирались друг к другу – сам видел. Правда, как Дашку взяли в дом, ссориться перестали. Не скандалить же при ребёнке.
– Вам бы с Дашкой тоже за границу переехать, а то тут на неё уже косо смотрят. Она малявка ещё, не понимает, а вот когда подрастёт… Каково ей будет, если во дворе или в школе начнут всякие пакости про вас с Богданом говорить?
– Скажем ей, чтобы не слушала дураков, – усмехнулся Богдан. – Мы вообще-то в Германию хотели перебраться, Богдан по-немецки шпрехает лучше коренных берлинцев; опять же, связи у него там.
– А почему тогда на жопе сидите? Или… Дашкина мамаша разрешения на вывоз не даёт?
– Ей как раз всё равно: что скажем, то и подпишет. Ребёнок ей не нужен, она и не собиралась дитя оставлять, хотела аборт делать. Тут другое. Поторопились мы с Богданом тогда в Данию съездить и брак зарегистрировать. Если бы просто я как отец с Дашкой уехал – это можно. А однополым парам не разрешают детей за границу увозить. Хотя… может, врут, специально запутывают, взятку вымогают?
– Олег так дай ты взятку! Или подключи свою магию.
– Магия против нашей матёрой бюрократии? Смешно, Алёшка. С магией легче в тот новорождённый мир сгонять, где наши ребята.
– Кстати! – спохватился Алёшка. – Как они там? Как Тагир?
– Тагир рисует метро.
– Ничего себе! А зачем?
– Эрик спросил, что такое метро. Вот он и старается.
– Прикольно. Эрику надо школу нарисовать, раз у него вопросы всякие. Эх, жаль, что их с Дашкой нельзя познакомить…
– Может быть, получится. Я над этим работаю.
Алёшка усмехнулся про себя. Не поймёшь, когда Олег шутит, а когда всерьёз говорит.
Никогда.
Ничего.
Не поймёшь.
Портрет, написанный Алёшкой, висит на стене в спальне Богдана и Олега. За четыре года Локи ни в жизни, ни на портрете ничуть не изменился. Вот Богдан немного постарел, а сам Алёшка заметно повзрослел.
Иногда Алёшке кажется, что не было этих четырёх счастливых лет. И уж тем более не было путешествия в какой-то непонятный мир с якорями, растущими из-под земли. В мир, где мёртвые – вроде как и не мёртвые вовсе. Бред. Всё – бред. Горячечный бред пацана, умирающего в расплющенной КамАЗом «девятке». Скоро это кончится, скоро кончится всё.
Он встаёт из-за стола, идёт в свою комнату и укладывает ноут в рюкзак, а Олег тем временем вызывает ему такси до аэропорта.
– Это что – все твои вещи? один рюкзак?
– Олег, я привык налегке. Мне больше и не надо.
Они целуются на прощанье в прихожей – сначала по-родственному, в щёчку, а потом не выдерживают и засасывают друг друга изо всех сил, сплетаются языками. Но всё же расцепляются – с сожалением – и Алёшка уходит.
Уходит, понимая, что никогда не вернётся в эту четырёхкомнатную квартиру в центре Москвы – шикарную, с пианино в просторной гостиной, по клавишам которого каждый вечер молотят Дашкины пальчики, издавая беспорядочные и самые прекрасные на свете звуки. Он никогда не вернётся сюда – так же, как не вернулся в Славск. Если вдруг и случится такое… нет, через много лет это будет совсем другой человек, прежними останутся лишь имя и фамилия в загранпаспорте – Алексей Костров. Впрочем, возможно, поменяются и они на что-нибудь более благозвучное на итальянский вкус. Да и не только он сам – все станут другими. Дашка вырастет в смазливую рыжую длинноногую девицу, Богдан превратится в седого благообразного профессора. Пожалуй, лишь Олег Локи останется прежним, а на стене в их с Богданом спальне будет висеть неизвестно откуда взявшийся портрет лысого, морщинистого, как печёное яблоко, ехидно ухмыляющегося старика.
