Текст книги "История дьявола"

Автор книги: Жеральд Мессадье

Как мне кажется, следует навсегда отказаться от расхожего мнения о том, что римская религия была пустой оболочкой общества, с самого начала обреченной на гибель.

По правде говоря, современные историки, которые стремятся во что бы то ни стало отыскать в римской религии ничем не подтвержденные следы мистицизма, идут по пути, проторенному еще в глубокой древности. Ибо уже давно делались попытки доказать, невзирая на очевидные противоречия, что, с одной стороны, «религиозные чувства» римлян не были удовлетворены, а с другой – жители Вечного города ощущали, что им не хватает веры в богов. Об этом свидетельствует история «ненареченного Бога».

Когда в 181 году на Яникуле, одном из семи римских холмов, была открыта гробница, надпись на которой гласила, что в ней покоятся останки Нумы Помпилия, второго царя Древнего Рима, в ней находились, по некоторым сведениям, загадочные рукописи, которые сенат во главе с претором города Квинтом Петилием распорядился поскорее предать огню. Так, никогда и никем не увиденные и не прочитанные рукописи, похоже, действительно существовали, так как о них упоминает Плутарх в жизнеописании Нумы[395]395
  Plutarque. Vies des hommes illustres. La Pléiade, Gallimard, 1955.


[Закрыть]. Историки вначале предположили, что римский сенат избавился от книг, содержание которых противоречило первобытной религии[396]396
  Этот тезис был предложен Пьером Боянсе в главе «Fulvius Noblior et le Dieu ineffable» книги «Etudes sur la religion romaine», опубликованной издательством Ecole francaise de Rome в 1972 году.


[Закрыть]. Позднее было высказано мнение, что рукописи были написаны пифагорейцами, которым покровительствовал Нума[397]397
  Там же.


[Закрыть]. Остается узнать, не было ли это делом рук мошенников высокого класса.

С точки зрения хронологии, подобная гипотеза выглядит по меньшей мере абсурдно, ибо Рим был основан в середине VIII века до н.э. Ромулом. Его преемник Нума никак не мог царствовать в конце VIII или в начале VII веков. Как полагают историки, он правил Древним Римом в период между 715 и 672 гг. до н.э., в то время как Пифагор основал свою школу в Кротоне, дорийской колонии в южной Италии, в 530 году до н.э. Разница в пару сотен лет делает бессмысленными всякие споры. Однако ученые постарались не заметить расхождения в датах, ибо горели желанием вдохнуть мистическую душу в римскую религию, что и сделал в свое время, по всей видимости, рационалистически настроенный римский сенат.

Более подробно эта гипотеза была рассмотрена в наши дни историком Армандом Делаттом, который привел веские доводы в пользу того, что легендарные рукописи были созданы Фульвием Нобилиором[398]398
  Armand Delatte. Les Doctrines pythagoriciennes des Livres de Numa. Bulletin de l’Académie royale de Belgique, Bruxelles, 1936.


[Закрыть], жившим во II веке до н.э. Он полагал, что Нума мог быть причислен к пифагорейцам только на том основании, что древний царь хорошо разбирался в небесных светилах. В самом деле, Нума изучал звезды и именно ему принадлежит заслуга в разделении римского года на двенадцать месяцев. Однако он не считался хорошим астрономом, если судить по высказываниям Плутарха[399]399
  Плутарх в самом деле говорил, что Нума «увлекался изучением звезд без какой бы то ни было системы и лишь исправил грубые ошибки, содержавшиеся в календаре Ромула, разбитого на десять месяцев». «Vies de Numa», XVIII. Plutarque. Vies des hommes illustres. La Pléiade, Gallimard, 1955.


[Закрыть]. Короче говоря, Фульвий и его сотоварищ Энний Квинт разработали на основании ошибочно истолкованных ими древних текстов, таких, как «Пифагор» Овидия, – повествование, посвященное «ненареченному богу»[400]400
  Это совсем не так просто, как кажется на первый взгляд, и я рекомендую читателям обратиться к работам Боянсе. В них дается четкий анализ, подкрепленный большой эрудицией автора.


[Закрыть], – традиционную историю Рима в форме греческого эпоса, в которой действует придуманное ими божество «Геркулес Мусагет», то есть покровительствовавший музам Геркулес. Неудивительно, что сенат распорядился предать огню подобные творения. Несомненно, пифагорейская школа оказала влияние на многих римских мыслителей. Однако утверждать, что Нума почитал «ненареченного бога», как предтечу гностического Всевышнего, а сенат задушил в зародыше нарождавшийся римский монотеизм, было бы с нашей стороны слишком опрометчиво.

И не только из-за религиозной практики Древнего Рима, но и отношения жителей Вечного города к своим богам. С самого основания Рима вера предопределяла действия и поступки горожан. «Если человек не сдерживал данного им слова, то это было равносильно нанесению оскорбления Юпитеру», – писал Тацит по поводу заключения торговых сделок[401]401
  Tacite. Annales, livre I, ch. 73. La Pléiade, Gallimard.


[Закрыть]. Клятве придавалось такое большое значение, что за тем, как она выполнялась, следил не кто-нибудь, а сам царь богов Юпитер. Будучи государством торговцев и воинов, то есть людей, придирчиво относившихся к соблюдению чести и выполнению данного слова, Рим особо почитал божество, удовлетворявшее запросы блюстителей морали, каким был бог Доверия, Deus Fidius, по всей вероятности небожитель, покровительствовавший торговле, но не вторгавшийся в сферу деятельности Меркурия, покровителя торговцев вообще и жуликов в частности (надеюсь, вы оценили иронию). «Его почитали, – писал один древний автор, – во всех итальянских городах и селениях; его алтари можно было встретить повсюду: на улицах городов, по обочинам проезжих дорог»[402]402
  Mommsen. Histoire romaine, I. Des commencements de Rome jusqu’aux guerres civiles. Robert Laffont, 1985.


[Закрыть]. Вот кто мог бы поспорить с Каркопино, который утверждал, что участие римлян в религиозных шествиях свидетельствовало о религиозности римлян не больше, чем празднование парижанами Рождества подтверждает незыблемость католических традиций. Продолжая эту тему, можно задаться вопросом: сколько людей останется верующими, если в одночасье будут отменены все религиозные праздники, закрыты культовые здания и запрещены ритуалы?

В конце концов, надо быть либо слишком легкомысленным, либо чересчур злонамеренным человеком, чтобы утверждать, что римляне, воздвигшие на протяжении веков столько величественных и роскошных храмов, понапрасну расходовали огромные средства. У жителей Вечного города было множество религиозных праздников и торжеств, к числу которых относились Carmentalia в честь древней богини Карменты[403]403
  Помощницы беременных женщин. – Прим. переводчика.


[Закрыть], Parentalia в память об умерших предках, отмечавшийся весталками[404]404
  Жрицы римской богини Весты, хранительницы Рима, богини домашнего очага. – Прим. переводчика.


[Закрыть] в феврале; кроме того, праздновались Regifugium, Equirria, Fodicidia, во время которого приносились жертвы богине земли Теллус, богине растительности Церере и покровительнице пастухов и животных Палес; в апреле делались жертвоприношения Юпитеру как хранителю виноградной лозы, причем откупоривались бочки вина предшествующего года (Vinalia); отмечались также семейные праздники Lemuria в честь изгнания духов умерших, Vestalia, женский праздник Matralia, а также Nones caprotines, праздник мореходов Neptunalia;, Furrinalia; праздник в честь бога портов и пристаней Портуна (Portunalia); Consualia, празднество, посвященное божеству мудрых советов, созревших хлебов Консу; Fontinalia, Armilustrium, Saturnalia... Не говоря уже о торжествах Lupercales, так шокировавших историков прошлого из-за того, что обнаженные молодые люди устраивали танцы вокруг Палатина, одного из семи холмов Рима. А еще были игры, очистительные ритуалы, многочисленные торжественные шествия, устраиваемые коллегиями жрецов, куриями, фламинами, понтификами, весталками, авгурами[405]405
  Римские жрецы-прорицатели. – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Мы бы погрешили против истины, если бы утверждали, что возведение храмов было пустой тратой средств. К тому же богохульство у римлян считалось преступлением и каралось смертной казнью.

Откуда же пошли слухи о том, что римляне не почитали своих богов? От скептицизма римских авторов по отношению к мифам, в частности к рассказу о преисподней, который затем перекочевал в монотеизмы.

«...Даже дети, за исключением тех, кто еще не достиг возраста ходить самостоятельно в бани, не верят, что где-то обитают души предков и находится подземное царство, в котором Харон переправляет души умерших через реку Ахерон, а также водятся черные лягушки на дне текущей из Океана в подземный мир реки Стикс, и достаточно одной лодки, чтобы переправить на тот свет столько мертвецов», – писал цитируемый Каркопино Ювенал, стараясь доказать, что во времена империи римская религия постепенно приходила в упадок. Проявляя заботу о «простолюдинах», Каркопино добавляет, что «скептицизм Ювенала носил общий характер. Своими сатирами он завоевывал доверие простолюдинов, и самые благонамеренные из них проявляли полное безразличие к большинству своих богов, которым раньше «лизали пятки до никелированного блеска»[406]406
  Выражение «лизать пятки до никелированного блеска» забавный анахронизм, ибо в те времена не было не только никеля, но и не существовало и подобного выражения, которое Каркопино приписал Арну. Последняя цитата принадлежит Петронию.


[Закрыть] – pedes lanatos. Знатные дамы, stolatae, без стеснения заявляли, что «Юпитер больше никому не интересен».

Объяснение, предложенное Ювеналом, дает ключ к разгадке: не может быть по-настоящему верующим тот человек, кто не верит в преисподнюю. Так, несмотря на все наше уважение к Каркопино, остается только заметить, что он плохо знает далекую от догм римскую религию; в те давние времена, когда Ватикан был ничем другим, как одним из семи холмов в Риме, в культе богов не содержалось ни малейшего намека на преисподнюю и дьявола. Подземное царство было плодом воображения поэтов, и каждый человек был волен верить в него или нет. Впервые об аде упомянул Вергилий, который вовсе не был богословом. Когда поэт указывал на одну из дорог к вратам ада, ведущую через болото Ашерон под Каннами в Кампани, которое в наши дни называется озером Фюзаро, то это вовсе не означало, что он был прав. Болото, по всей видимости, было выбрано неслучайно, так как распространяло вокруг сильную вонь, а Вергилий отождествлял зловоние со смертью и тленом, и, по его мнению, именно через болото должен был пролегать путь в мир теней.

«Эпическая поэма «Энеида», в основе которой лежал миф об Энее, пользовалась большим успехом. Романтический, наполненный аллегориями и в то же время реалистический сюжет покорил не одно поколение людей; повторенный в легендах, он оказал заметное влияние на целые народы»[407]407
  Georges Minois. Histoire des Enfers. Arthème Fayard, 1991.


[Закрыть]. Однако не следует делать вывод, что вера в преисподнюю была главной проблемой римской религии; ведь речь шла только о популярности литературного произведения. Лукреций[408]408
  Лукреций Кар (96—55 гг. до н.э.) – римский поэт и философ-материалист. – Прим. переводчика.


[Закрыть] полагал, что «не надо робеть перед Ашероном, ибо проникнувшая в душу боязнь сеет смятение и отравляет жизнь»[409]409
  De natura rerum, III, 35.


[Закрыть]. «Цицерон никогда не верил в преисподнюю, считая ее плодом воображения поэтов. Для него существовала только одна альтернатива: счастливая жизнь на небе или небытие», – пишет Жорж Минуа[410]410
  Georges Minois. Histoire des Enfers. Artheme Fayard, 1991.


[Закрыть], с которым нельзя не согласиться. Вот в чем состоит трудность современных историков: воспитанные на христианских ценностях, они меряют все остальные вероисповедания на свой аршин и потому не способны понять сущности другой, лишенной страха смерти религии, которая выступает в роли связующего элемента в обществе.

Несомненно, представления римлян о преисподней, как, впрочем, и обо всем остальном, сформировались под греческим влиянием. Платон трижды упоминает ад в «Федоне», в «Georgias» и даже в «Республике», когда спустившийся в преисподнюю, а затем восставший из праха Эр поведал о высшем суде, делящем людей на правых и неправых, что, безусловно, предваряло христианскую идею. Однако Платону так и не удалось в своих произведениях привести достаточно доводов, чтобы найти среди римлян единомышленников во времена Республики или империи. Кроме того, нам еще предстоит выяснить, почему Платон оказался в плену идей пифагорейцев и орфиков (то есть философии, ведущей начало от иранского монотеизма) и почему его школа тяготеет к дохристианскому гностицизму, особенно явственно проступающему в «Федоне», с почти манихейским дуализмом между чувственным восприятием вещей и понятийным мышлением. На эту особенность философии Платона указывается в одной из работ Ницше, которая истолковывается зачастую неправильно (как «доказательство» антисемитизма немецкого мыслителя, хотя он открыто осудил Вагнера): «Нам дорого обошлось, что этот афинянин присоединился к школе египтян, представленной скорее всего египетскими евреями»[411]411
  Friedrich Nietzsche. Fragments posthumes. 1888—1889, XIV, Gallimard, 1977. Ecce Homo, 8, стр. 365.


[Закрыть]. Наконец, нельзя упрекать римлян в безбожии за то, что они остались равнодушными к учению Платона. В 1992 году большинство христиан в Германии с таким же недоверием относились к огнедышащей преисподней, населенной крючконосыми чудовищами[412]412
  «Das geht auf das Mark». Der Spiegel, № 26, 1992.


[Закрыть].

Несомненно, римские патриции и богатые плебеи, задумывавшиеся о смысле бытия, проявляли заметный скептицизм по отношению к греческим мифам: их не могла не коробить непочтительность, с которой жители Эллады относились к обитателям Олимпа. Начиная со времен Республики, «римское богословие стремилось сделать понятными явления и атрибуты божественного начала», писал Моммзен[413]413
  Mommsen. Histoire romaine, I. Des commencements de Rome jusqu’aux guerres civiles. Robert Laffont, 1985.


[Закрыть]. Здравомыслие в сочетании с логическим анализом не оставляло места для суеверий, которые ассоциировались другими народами с богами. Небожители в основном выступали в качестве блюстителей присущих народу добродетелей и традиций, которые носили больше общинный, чем личностный характер. Бесспорно одно: римская культура была полностью лишена мистицизма.

Не вызывает сомнений также и то обстоятельство, что и патриции, и богатые плебеи были неверующими в современном смысле этого слова, иначе говоря, атеистами. Нельзя забывать о том, что римская religio, только по названию похожая на верование в нашем понимании этого слова, является, по сути дела, моральным кодексом, «связывающим» общество этическими нормами. Итак, религия есть не что иное, как дух закона. Она, безусловно, не несет в себе божественного откровения, хотя все тот же Нума, как гласит легенда, отправился в грот за советом к нимфе Эгерии. Именно в этом контексте следует понимать слово pietas[414]414
  Pierre Boyancé. Статья «Les Romains, peuples de la fides», в книге «Etudes sur la religion romaine». Боянсе неожиданно заявляет, что pietas яляется понятием религиозным, но никак не «светским».


[Закрыть], столь часто встречающееся в римских текстах. Оно не означает набожности в христианском понимании, а говорит лишь о почитании ангелов-хранителей городов. «Не будем под ним подразумевать то, что всякий христианин понимает под верой... Речь, скорее, идет о такой форме поведения человека, когда вся его воля направлена на выполнение долга и в особенности взятых на себя обязательств».

Итак, понятие pietas является своеобразным кодексом чести; оно неотделимо от virtus, обозначавшего вовсе не добродетель, а храбрость и мужество, а также от fides[415]415
  Там же. Приведя многочисленные цитаты, Боянсе делает вывод, что это слово, fides, выражает понятие религиозное. С ним можно согласиться, если смотреть на религию глазами римлян.


[Закрыть] выражающего в трактовке Полибия[416]416
  Древнегреческий историк (200—120 гг. до н.э.). – Прим. переводчика.


[Закрыть] правило поведения, по которому настоящий римлянин ни при каких обстоятельствах не запустит руку в общественную казну, а слово жителя Вечного города скреплялось символическим рукопожатием, тождественным нашему «слову чести». Итак, pietas, virtus, fides – вот три основополагающих понятия, делавшие римлянина хозяином своей судьбы. Они утверждали свободу личности и человеческое достоинство. Кажущаяся строгость римской религии, так раздражавшая современных историков, была залогом сплоченности нации.

Титул «августейший», так полюбившийся римским императорам, означал «приумножающий силу»[417]417
  Pierre Воуапсé. «Le mana dans la religion romaine» в книге «Etudes sur la religion romaine», опубликованной издательством Ecole francaise de Rome в 1972 году.


[Закрыть]. Вначале он распространялся на храмы, как на места, символизирующие дух предков; он свидетельствовал о том, что императоры считались носителями и в то же время защитниками силы нации. Так, при римском императоре Домициане, объявившем себя богом, фламины из его окружения весьма тонко намекнули на превышение власти: они восстановили храм Юпитера с Капитолийского холма, бывшего для мыслителей прошлого символом сопротивления тирану.

По своей природе римлянин был скорее всего философом, а его теология носила исключительно светский характер. Когда после открытия гробницы Нумы были сожжены найденные в ней книги, римский сенат, принимая такое решение, руководствовался не только тем, что в рукописях проповедовался пифагорейский мистицизм, но также и тем, что сенаторам претила сама мысль о том, что в древних текстах могла идти речь о божествах, которые были возведены в ранг богов из простых смертных. Какое заблуждение! Какое безумство! Сенат никак не мог потворствовать подобной ереси. И у него были на то довольно веские основания, ибо римские императоры только и мечтали о том, чтобы объявить себя наместниками бога на земле. Какого здравомыслящего человека не покоробил бы в душе тот факт, что Октавиан, в прошлом пифагореец, а значит, человек, обязанный принять на веру тайные знаки, выбрал «святым покровителем» Аполлона только потому, что его флот одержал победу у мыса, где был расположен древний храм этого бога[418]418
  Этот факт привел Жерфагнон (Jerphagnon) в книге Vivre et philosopher sous les Cesars.


[Закрыть]. Однако делать на этом основании вывод о том, что римляне не испытывали благоговения перед своими богами, было бы неверно.

Некоторые историки[419]419
  Это замечание относится к Каркопино, который говорил о «скрытой симпатии, выдававшей безбожие Тацита». Статья «L’education, la culture, les croyances» в книге «La Vie quotidienne a Rome а l’apogee de l Empire». Hachette, 1939.


[Закрыть] усмотрели в произведениях некоторых авторов, как, например, Тацит, скрытую симпатию к иудейству, следовательно, к христианству, что могло быть истолковано как отречение от римской религии. Я бы посоветовал внимательно перечитать источники, на которые они ссылаются! Ибо Тацит, упоминая единственный раз имя Иисуса под именем «Христос» и отождествляя его, по всей вероятности, с иудейством и христианством (ибо римские христиане в большинстве своем были обращенными евреями), подразумевает совсем другое. «Чтобы опровергнуть ходившие о нем слухи, Нерон решил найти виновного в поджоге Рима среди людей, к которым негативно относились в обществе по причине их принадлежности к уголовному миру или их преступных нравов. В народе их называли «христианами», по имени человека, которого во времена Тиберия приговорил к смерти прокуратор Понтий Пилат; некоторое время спустя подавленное властями мерзкое суеверие вновь возникло в Иудейском царстве, ставшем колыбелью этого поистине жуткого поверья, которое затем объявилось в Риме, куда со всех сторон стекалось и тут же расцветало пышным цветом все, что по тем временам было самым мерзким и отвратительным на земле. Так, прежде всего были арестованы те, кто признавал эту веру, а затем по их доносам были осуждены многие христиане, не столько за поджог, сколько за человеконенавистничество»[420]420
  Tacite. Annales, XV, 49. La Pleiade, Gallimard.


[Закрыть]. «Преступные нравы», «мерзкое суеверие», «жуткое поверье», «самое мерзкое и отвратительное на земле», «человеконенавистничество» – какие еще слова Тацита нужно привести в пример, чтобы найти подтверждение «скрытой симпатии» к иудеохристианству?

В Римской империи следовало принадлежать к самым высшим слоям общества, а лучше всего быть императором, чтобы с некоторой иронией относиться к религии. Так, умиравший в 79 году от неизлечимой болезни император Веспасиан, не утратив присущего римлянам чувства юмора (ибо древних греков и римлян можно считать предшественниками англичан), пошутил перед самой кончиной: «Кажется, я становлюсь богом». Слова императора вошли в историю. Веспасиана упрекали в том, что он не любил философов, тогда как при Нероне их было великое множество, без всякой, впрочем, пользы для государства. В Риме беспокоились по поводу связи его сына Тита с еврейкой Береникой, которая могла убедить императорского отпрыска принять чужую веру. Однако в доказательство преданности вере Тит отказался от новой Клеопатры (которую, впрочем, без всякой расистской окраски обвиняли в кровосмесительной связи со своим братом Геродом во время царствования Агриппы II).

Пришло время остановиться на двух уроках, которые римская религия преподала истории. Во-первых, можно хорошо и долго жить, не зная, кто такой дьявол. Во-вторых, дьявол никак не связан с расовой или этнической теорией: индоевропейцы, как иранцы, сторонники империи, как римляне, не унаследовали, подобно этрускам, латинам и сабинам, ни неуемной любви к мифам, ни желания упростить свой пантеон.

Рассуждая на эту тему, можно было бы задаться вопросом, нет ли какой причинной связи между территорией и религией? Трудно себе представить, например, Вергилия ацтеком, а Моисея – жителем Венеции или Неаполя. Красивейший пейзаж Италии от Апулии до Тосканы должен был бы привлечь наводящего ужас существа по имени Сатана. Родившийся в суровом климате иранских плоскогорий, а затем вскормленный на солончаковых берегах Мертвого моря, этот бедолага-дьявол разморился под ласковым небом Италии. И первобытное христианство, помешанное на сексе, не нашло ничего лучшего, как придать ему облик бога Пана, наполовину козла, наполовину человека, к тому же сексуального маньяка. И всего таланта Микеланджело хватило лишь на то, чтобы изобразить его на потолке Сикстинской капеллы с черным ликом в легкомысленной позе.

Однако наше представление о небесных силах никак не связано с определенной территорией.

10
ЕГИПЕТ, ИЛИ НЕМЫСЛИМОЕ ПРОКЛЯТИЕ

Литературное изложение мифа о «создателе монотеизма». О первобытном скрытом монотеизме египетской религии, в котором многочисленные божества выступали в роли одного бога. О двойственности египетских богов. Об египетских божествах, умиравших как простые смертные, если им переставали поклоняться и приносить жертвы. О Сетхе как прообразе дьявола.

Историей египетской религии занимались не только ученые, но и, к сожалению, дилетанты. Так, в соответствии с одной весьма незрелой гипотезой, выдвинутой, как говорят англосаксы, людьми недалекими half-baked, монотеизм зародился во время царствования легендарного фараона Аменхотепа IV[421]421
  В переводе «Угодный Солнцу», в некоторых источниках Аменхотеп IV. – Прим. переводчика.


[Закрыть], или, как он себя впоследствии назвал, Эхнатона, потомка основателя прославленной XVIII династии фараонов Нового царства Яхмоса I, правившего с 1352 по 1338 год до н.э.

Сын Аменхотепа III и царицы Теи обладал, как считают современные ученые, даром предвидения. Когда фараон пришел к власти, он ввел вместо египетского пантеона с множеством богов культ солнечного диска Атона[422]422
  Эхнатон утверждал, что он является наместником воплощенного в солнечном диске Атона, мирового бога и создателя всего сущего на земле. – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Знаменательно, что предвестником единобожия стал легендарный и, можно сказать, «загадочный» фараон с широкими бедрами, супруг небезызвестной бледнолицей красавицы Нефертити, с удивительно грустным выражением лица, профилем которой можно полюбоваться в Берлинском музее. Употребляя слово «удивительно», я обращаю внимание читателя на то, что другие фараоны и члены их семей своими блаженными улыбками больше напоминали Будду или все перевидавших на своем веку и ничему не удивлявшихся и не печалившихся мудрецов, что нельзя сказать о Нефертити.

Ее супруг, египетский фараон Эхнатон, так же как, впрочем, и зять Тутанхамон, прославился не столько мудрым правлением или ратными подвигами, сколько роскошной гробницей, вызвавшей ажиотаж среди западных ученых. Из всех ярлыков, которые поочередно навешивали на него историки, следует прежде всего назвать образ миротворца, носителя никому неведомой «истины». С последним тезисом, право, еще можно было бы согласиться, но причислять фараона к миротворцам за четырнадцать веков до н.э. было бы все же опрометчиво. Кроме того, дело дошло до того, что некоторые исследователи назвали его монотеистом и чуть ли не христианином.

Подумать только! Фрейд, который обо всем на свете имел собственное мнение, утверждал, что Моисей, которому приписывается решающая роль в исходе древних евреев из Египта, будто бы заимствовал у Эхнатона идею монотеизма и передал племени Израиля. Мы дальше увидим, что подобная гипотеза не больше, чем вымысел и не подтверждена достоверными фактами.

Изучая историю фараона-реформатора с загадочным ликом и верой в единое божество и его красавицы-супруги, а также факт предполагаемой передачи Моисею вещего послания, составленного, безусловно, в духе того таинственного Египта, которому многое что в последнее время приписывают, включая изготовление собственной атомной бомбы и летающих тарелок, отнюдь не самые некомпетентные ученые выдвинули версию известной триады. Воображение занесло их так далеко, что они провозгласили Атона концептуальным отцом Иеговы[423]423
  Одно из имен бога израильтян Ягве или Яхве. – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Они просто млели, когда читали гимны, с которыми Эхнатон обращался к созданному им «новому» божеству Атону, чьи лучи древние египетские художники рисовали в форме раскинутых во все стороны человеческих рук:

 
О! Великий! Своими лучами ты ласкаешь Землю!
Твоей любовью наполнено все вокруг.
Жизнь невозможна без тебя...
Ты отодвинул небо, чтобы подняться в высь поднебесную
И окинуть взглядом все, что тобой создано.
Ты – единственный во всем мире,
И в тебе миллионы жизней...
 

Эхнатон упразднил египетский пантеон и заменил его культом Атона. Реформа «Угодного Солнцу» заслуживает того, чтобы быть упомянутой в самом начале главы, ибо введение культа единого божества предваряло появление единого противника бога. Вот мы и отыскали «нашего» дьявола за четырнадцать веков до н.э., то есть за восемь веков до его официального появления в Иране!

Однако мы попали пальцем в небо.

Следует заметить, что, несмотря на репутацию «миротворца» – понятия исключительно современного и неприемлемого для описания фараона, царствовавшего в древнем Египте, – Эхнатон единолично правил государством и, также как и все его предшественники, руководил войсками, разъезжая на боевой колеснице. «На резном изображении, которое было недавно найдено в Карнаке, можно видеть, как Божественное Солнце протягивает свои благотворящие руки фараону, карающему чужеземца», – пишет Тронекер[424]424
  Claude Traunecker. Les Dieux de I’Egypte». P.U.F. Que Sais-je? 1992. Нам бы хотелось отметить краткость, глубину, объективность и доходчивость этой работы, появившейся благодаря сотрудничеству с группой C.N.R.S.


[Закрыть].

Теперь пришло время более подробно остановиться на реформе Эхнатона. Еще до упрощения египетского пантеона отец реформатора Аменхотеп III тяготел к культу бога полуденного солнца Ра или Ре. В своей работе Эрман и Ранке, например, заметили: «При Новом царствование произошло объединение Амона-Ра[425]425
  Амон (фиванский бог войны), Ра (бог Солнца города Гелиополя) соединились в свое время в одно верховное божество. – Прим. переводчика.


[Закрыть], Гора[426]426
  Бог Солнца и неба.


[Закрыть], Хнума[427]427
  Бог плодородия.


[Закрыть], Атума Гелиополя[428]428
  Отец Великой Девятки богов, возникший из водного хаоса Нун. – Прим. переводчика.


[Закрыть] в единое божество Ра». Далее ученые продолжали: «Это превращение должно было, по логике вещей, привести к постепенной отмене политеизма, что и произошло на самом деле. Так, например, в гимнах, прославлявших Солнце (еще до правления Эхнатона), Амон-Ра, Гор и Атум действовали как одно божество»[429]429
  A. Erman et Н. Ranke. La Civilisation Egyptienne. Payot, 1963.


[Закрыть]. Так в чем же заключалось «предвидение» Аменхотепа IV?

Следует отметить, что к монотеизму тяготели и предшественники фараона. Как пишут Эрман и Ранке, «в весьма отдаленные времена культ бога Осириса[430]430
  Бог умирающей и возрождающейся природы. – Прим. переводчика.


[Закрыть] из города Деду, что находился в провинции Дельта (названной позднее Бузирисом, что в переводе означает «дом Осириса»), распространился по всему Египту. С Осирисом[431]431
  В качестве погребального бога.


[Закрыть] слились некоторые непохожие на него божества, как Птах-Сокар из Мемфиса, Хентаментет из Абидоса»[432]432
  A. Erman et H. Ranke. La Civilisation egyptienne. Payot, 1963.


[Закрыть]. Тенденция к объединению богов объяснялась составом египетского общества: «По мере того, как развивались взаимоотношения внутри столь вытянутой в длину страны, и египетские крестьяне осознавали свою принадлежность к единой нации, происходила ассимиляция культов местных богов»[433]433
  Там же.


[Закрыть].

Иными словами, в основе процесса объединения лежало пробуждение национального самосознания, которое, в свою очередь, зависело от политики. Итак, если тенденция к объединению божеств возникла во времена правления XVIII династии, это означало, что Яхмос и его потомки внесли самый большой вклад в укрепление могущества своего государства. Заслугой основателя династии египетского фараона Яхмоса I было то, что ему впервые удалось одержать победу над гиксами[434]434
  После распада Среднего царства Египет завоевали азиатские племена «хекау-хасут» (в переводе «иноземные цари»), названные «гиксами». – Прим. переводчика.


[Закрыть] на северо-востоке Дельты. Взяв штурмом столицу пришельцев Аварис, он погнал противника до самой Палестины, где после трехлетней осады овладел последней крепостью гиксов Шарухен. В дальнейшем Яхмос предпринял экспедицию в Эфиопию (Нубию). Дело его жизни продолжил первый фараон из династии Аменхотепов. Отправившись во главе войск в Либию и Нубию, он завоевал новые территории, расширив южные границы до третьего порога Нила. Позднее под властью наместника фараона в Нубии и южном Судане оказались земли, простиравшиеся вплоть до четвертого порога Нила. Фараон Тутмосис I еще дальше продвинул границы Египта, дойдя до самого Евфрата. Воевал он, следует признать, неплохо, ибо оказался первым египетским властелином, погребенным в легендарной Долине фараонов.

Египет превратился в богатую и мощную страну с крепкой централизованной властью после того, как, в соответствии с классическим сценарием, использованным в более поздние времена Ришелье, фараоны XVIII династии подчинили местных князей. В результате походов Тутмосиса II, Тутмосиса III (который за одну только военную кампанию в Оронто захватил в плен семь местных царей), Аменхотепа II, Тутмосиса IV и, наконец, Аменхотепа III Египет превратился в мощное централизованное государство, куда со всех концов света стекались бесценные сокровища, что и позволило фараонам осуществить такие грандиозные постройки, как потрясающие воображение храмы Карнака, Луксора и Фив.

Таким образом, можно сделать вывод, что фараоны XVIII династии не только царствовали, но и считались наместниками божественного Солнца на Земле. Разумеется, жрецы официальной религии только и делали, что укрепляли божественный статус правителей, стараясь при этом всячески приуменьшить значение других небожителей, но все же не отказываясь от них. По-прежнему с верховным богом Ра ассоциировались другие божества.

Аменхотеп IV оставил после себя наследство, однако не выраженное в какой-то материальной форме, ибо не только неестественно вытянутое лицо и широкий таз гермафродита, но и весь его внешний облик свидетельствовал о вырождении династии. Предполагается[435]435
  Encyclopaedia Britannica. «Egypt», 5.


[Закрыть], что на первых порах этот фанатик[436]436
  Именно так характеризует фараона Encyclopaedia Britannica (в статье «Ikhnaton»). И это вовсе не преувеличение, так как хорошо известно, что Эхнатон, желая стереть с лица земли всякое напоминание о культе Амона, не оставил камня на камне от дворца, принадлежавшего своему отцу Аменхотепу III, который поклонялся этому божеству, а затем предпринял настоящую «охоту на ведьм» против мощной касты жрецов бога Амона. Этого же мнения придерживаются Эрман и Ранке: «Упорство, с каким Эхнатон преследовал древних богов, в особенности фивских, можно назвать уникальным в истории фанатизма. Повсюду уничтожались изображения Амона и запрещалось всякое упоминание о нем. Приспешники Эхнатона в своем рвении не останавливались даже перед разорением гробниц».


[Закрыть] пошел по пути, проложенному жрецами, отождествив Атона с Ра-Гором (богом небесного горизонта Гором Старшим) из пантеона города Гелиополиса[437]437
  A. Erman et H. Ranke. La Civilisation égyptienne. Payot, 1963.


[Закрыть]. При этом он проповедовал не традиционную религию этого божества, а его архаическую форму, обозначавшую не само божество, а солнечный диск – понятие, как уточняют Эрман и Ранке, «отнюдь не предназначенное для использования в религиозной практике».

Иными словами, вопреки созданной вокруг его имени легенде, Эхнатон нисколько не продвинулся к тому, что на современном языке называется пресуществлением солнечного бога Ра, а, напротив, вернулся назад, к обожествлению самого Солнца. «Не вызывает сомнения, что новая религия была тесно связана с древней теологией Солнца», – утверждает Encyclopaedia Britannica. Реформа Эхнатона была ни чем иным, как шагом назад. Он насаждал не символику недоступной познанию божественности египетского пантеона, которая поглотила бы монотеистическую ориентацию религии, а, напротив, обожествлял Солнце в его материальном выражении.

Монотеистические интерпретации столь странной реформы основаны на том факте, что Эхнатон возвел солнечный диск в ранг «божества, поглотившего всех других богов». Это была лишь видимость монотеизма, отличительной чертой которого было упразднение всей символики египетского пантеона, исповедовавшего изначально культ трансцендентного единого божества в разных ипостасях; теперь же эта символика заметно обеднела; помимо досадного возврата к давно ушедшей эпохе, Эхнатон утверждал, что не божество принимало форму Солнца, а само Солнце как таковое было божественным. Земное светило управляло всем и вся, в том числе небожителями, которые раньше почитались на земле; от него зависели рождение и смерть, духовная и сексуальная жизнь, рост растений, небо, звезды, Луна. Другими словами, Эхнатон противопоставил традиционной религии одну из редукционистких форм язычества.

Проведенная им реформа не имела смысла, так как кажущийся политеизм египетской религии укреплял власть фараона: полиморфная реальность мира для египтян была ни чем иным, как материальным воплощением единственной истины, которая гласила, что власть фараона распространялась на все сферы жизни, в том числе и духовную. После реформы Эхнатона фараон уже не почитался выше божественного Солнца, что, в свою очередь, не позволяло отождествлять его с проявлением божественной сущности в чудесах и повседневной жизни. И это главное следствие реформы, ибо многие египетские боги были, по сути, выразителями непознанного, неосязаемого, вездесущего и окутанного тайной божественного начала. Так, например, «миф об Осирисе, – как пишет Тронекер[438]438
  Claude Traunecker. Les Dieux de I’Egypte». P.U.F. Que Sais-je? 1992.


[Закрыть], – повествует о боге умирающей и воскресающей природы благодаря помощи Исиды[439]439
  Исида – богиня материнства и плодородия. – Прим. переводчика.


[Закрыть] и Нефтисы[440]440
  Став женой бога пустыни Сетха, она помогает своей сестре Исиде. – Прим. переводчика.


[Закрыть], объясняя тем самым циклические явления, будь то рост растений, паводки на Ниле или даже саму жизнь и смерть».