355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Домбровский » Рождение мыши » Текст книги (страница 21)
Рождение мыши
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:14

Текст книги "Рождение мыши"


Автор книги: Юрий Домбровский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Александра Владимировна меня игнорирует полностью, – говорит он, сдержанно улыбаясь. – Так вот разрешите отрекомендоваться (он называет свою фамилию). Я тот журналист, который будет о вас писать.

– Ой, Сергей Иванович, – покаянно и радостно восклицает Шура, – как же я вас не заметила?!

– Хорошенькие девушки тебя уже не замечают, Сергей, – говорит рыжий, сухопарый и картинно перебрасывает сигару из одного угла рта в другой. – Режиссер студии хроникальных фильмов Гуляев. – Он делает округлый жест. – Наша группа, мы уж тут метров двести накрутили.

В стороне Шура и Сергей о чем-то быстро судачат.

– Пока вас тут, Шурочка, не было, мы тут похозяйничали. Заняли вашу палатку.

– Да? – Она все смотрит на него.

– Да! И знаете для кого? Для Нины Николаевны – она тоже тут.

– Ка-ак? – Шура быстро оборачивается к Григорию. Но его уже нет.

V

– Нина! – сказал он почти подавленно и тихо, еще ничего не разбирая в брезентовых сумерках.

Нина подняла с постели голову, и он увидел ее глаза, щеки и растрепанные волосы. Она только что проснулась.

– Ой, это вы! – неловко улыбнулась она. – Здравствуйте, Григорий Иванович. Я без вас тут…

Он молчал и остолбенело смотрел на нее.

– Ну, постойте-ка, я встану, – сказала она смущенно и села. На ней был простенький ситцевый халатик Шуры. – Такая жара! – И она стала голыми руками поправлять волосы.

– Не вставайте! – взмолился он. – Полежите еще так, а я… Ой, там же люди! – Он слепо метнулся к выходу. – Одну минуточку! – Пробежал несколько шагов и вернулся. – Но вы только не вставайте, ладно? Я сейчас вам кок-чай… – И вдруг опустился перед ней на колени. – Нина! Скажите мне хоть что-нибудь! Я ведь глазам не верю!

– Совсем с ума сошла баба – вот что! – ответила она сердито, смеясь. – Ехала на гастроли, афиши были заказаны – все честь честью, и вдруг ночью сошла на полустанке и вот уж потеряла два дня.

Он исступленно смотрел ей в лицо и молчал, она положила ему на плечо руку.

– Дорогой, ну что у вас дома? Шура мне рассказала кое-что – плохо там, кажется, да?

– Хорошо! – ответил он не думая. – Она ушла и все обобрала.

С десяток секунд они молчали.

– Ну ничего, – решила Нина. – Бог с ней, а? Я так думаю… – Она не договорила. Тут он протянул руки и очень осторожно обнял ее. Она молчала, но у нее было такое чувство, словно чудесное дерево подняло ветви и зашумело всей листвой.

Вот как Джуз-Терек – те Сто Тополей, именем которых кто-то в насмешку, наверно, окрестил эту чертову степь. Ведь и они тоже поднимутся здесь когда-нибудь!

ЧУЖОЙ РЕБЕНОК

1

Журналисту Николаю Семенову на другой день после его возвращения из командировки позвонили из театра и пригласили на вечеринку.

«Где?» – спросил он. Ему ответили: «У Нины Николаевны, но не вечером, а часов в одиннадцать, после конца „Отелло“, а то она сегодня занята». – «А в чем дело? – спросил он. – Что за спешка?» Ему не ответили и повесили трубку. «Странно», – подумал он, но на вечеринку пошел. Театр существовал недавно, собственного дома у него еще не было, актеры помещались в старой гостинице, и Нина Николаевна занимала номер люкс. У Николая были кое-какие сомнения, но когда он вошел и хозяйка, улыбаясь и протягивая руки, пошла к нему навстречу, он сразу же и успокоился: видимо, пока все было в порядке. В длинном белом платье и с золотым обручем в золотистых же волосах, высокая, голубоглазая, с продолговатым чистым лицом, похожая не то на васнецовскую Аленушку, не то на женщин Боттичелли, она была очень хороша и знала это.

– Здравствуйте! – сказал Николай, сдержанно кланяясь.

– Ручку, ручку целуйте! – испуганно приказал Народный.

– У девушек рук не целуют, – напомнила Елена Черная, нервная и худая дамочка – она сидела нога на ногу и курила.

– Ну, положим, у заслуженных все целуют, – ответил Народный, и все засмеялись и зашумели.

– Что такое? – спросил Николай обалдело.

– Узнали перед спектаклем, – ответил Народный расслабленно, – это в двадцать один год! Горжусь, что моя ученица… – Нина не была его ученицей. – Как говорит великий Станиславский, «пусть старая мудрость поддерживает молодую бодрость, пусть молодая бодрость поддерживает старую мудрость». Я тоже старик – и счастлив. – Он был уже здорово на взводе.

Нина сделала полуоборот перед зеркальным шкафом и слегка присела перед Николаем. Он хотел что-то сказать, но в это время в дверь постучали.

– Да! – крикнула Нина.

Просунулась чья-то лохматая голова и сказала: «Ах, гости», – и исчезла. Нина вздрогнула и перестала улыбаться.

– Кто это? – спросил Николай.

Нина подумала, сказала: «Я сейчас!» – и вышла.

– Это что еще такое? – спросил Народный; он сидел на диване и вполголоса разговаривал с толстой усатой дамой – комической старухой. Она ничего не ответила, только значительно улыбнулась.

– Очень странно! – проговорил Народный, глядя на нее.

– Ах, у всех у нас есть, в конце концов, свои печали и несбывшиеся мечты, – лирически вздохнула комическая старуха. – Ну так чем же он вам не понравился в этой роли?

– Мне он… – начал Народный. – Да нет. Куда она пошла? Кто это такой? Что за тайны мадридского двора?!

– Гинеколог! – отчетливо и хлестко, как умеют произносить такие слова только женщины, выговорила Елена. – У нее всегда такие истории не ко времени.

Влетел стремительный молодой человек в серебристом плаще, роговых очках и мягкой шляпе, весь утыканный розовыми свертками и бутылками. Он дошел до стола, свалил все это и спросил:

– Хозяйка?!

Усатая дама ткнула пальцем в стену. Он нахмурился, но ничего не сказал. Вошли еще двое, потом еще трое, потом две женщины, потом кто-то толстый и красный, и ему все обрадовались и захлопали. Николай за шумом тихо вышел в темный коридор. Дверь в соседний номер была открыта, и на полу лежала яркая желтая полоса; кто-то осторожно, но тяжело ходил по комнате. Николай подошел поближе, и ему показалось, что он слышит ее голос. В это время дверь вдруг распахнулась, и человек, всклокоченный, плохо побритый, с заспанными кислыми глазами и носом, как у лося (его, верно, так и дразнили в школе), недружелюбно спросил: «Вам что?» – но сейчас же и пригласил: «Пожалуйста, пожалуйста». Отступать было некогда, и Николай прошел в комнату.

– Сюда, сюда, – сказал Лось и открыл еще дверь.

Это была крошечная комната, оклеенная белыми глянцевыми обоями. Нина сидела на низком детском кресле, тоже белом, рядом стояла кровать в сетке, и на руках у нее лежала чудесная пышноволосая девочка. У девочки были горящие щечки и сонные закрывающиеся глаза.

– Вот… – громко начал Лось.

– Тсс!.. – погрозила ему Нина. – Она уже засыпает. – И снова запела: – И пошла, пошла Лисичка-Сестричка, постучала рыжей лапкой и спрашивает: «Теремок-теремок, кто в тереме живет?!»

– Я, Мышка-Норушка, я, Лягушка-Квакушка, я, Зайчик-По-Полю-Поскокиш, – сонно сказала девочка и открыла огромные голубые глаза. – Нина, а как же черта нет, если ты говоришь – он мохнатенький?

– Спи ты, маленькая, – шепотом прикрикнула на нее Нина. – Какой там черт, раз я с тобой? Слушай вот про Лисичку-Сестричку. Вот и отвечают ей… я сейчас, Николай Семенович.

– Да ты не уходи, – вдруг сказала девочка и посмотрела во все глаза, – а то я опять зареву!

– Нет, нет, – заверила ее Нина, – никуда я не пойду! И отвечают ей из теремка…

Николай продолжал еще стоять (Лось провалился сразу же), но она махнула ему рукой, и он вышел.

Лось сидел за столом и пил чай из стакана. Грязный никелированный чайник стоял рядом.

– Чайку? – предложил он.

– Спасибо! – ответил Николай неловко.

– Неудобно все это получается, – вздохнул Лось и как-то виновато и косо улыбнулся. – Садитесь, пожалуйста. Они сейчас. Вот послала за ней. Не хочет засыпать без тети Нины, и только. А там что? Беспокоятся?

Николаю вдруг стало жалко его.

– Нет, я просто проходил по коридору, – сказал он мирно.

– Вы садитесь, пожалуйста, они сию минуту. – Лось вздохнул. – Не может моя девочка прожить без нее и дня. Вот сегодня не видела ее и уж плачет. Всякие там у нее страхи, наслушается на дворе про чертей и скелетов, а потом и боится.

– Да, двор – это уж… – неловко согласился Николай.

– А матери нет! – опять вздохнул Лось. – Оставила нас мама.

– Умерла? – спросил Николай и спохватился.

– Сбежала! – ответил Лось. – То есть как сбежала? Ушла – и всё!

Оба помолчали.

– Насильно мил не будешь, – вдруг очень широко и хорошо улыбнулся Лось. – Ведь правда?

«Уйти!» – подумал Николай и вдруг спросил:

– А вы долго с ней жили?

– Пять лет! – ответил Лось. – Нет, даже больше – пять лет три месяца. – Он помолчал, подумал, – Актриса была. Вот они, – он кивнул в сторону белой комнаты, – с ней в Москве учились.

«Чепуха! – быстро подумал Николай. – Там гости, а мы тут черт знает чем… И хотя бы он уж не улыбался». Тут он увидел, что часть комнаты заставлена женскими безделушками: настольным зеркалом в виде палитры, эмалевой пудреницей, туфелькой для иголок, вешалками-плечиками для платьев, солнечным зонтиком. Это почему-то опять задержало его.

– А девочка не понимает, что мама от нас отказалась! Знаете, детское сознание, – говорил Лось, улыбаясь.

Из комнаты, пятясь, вышла Нина и осторожно и бесшумно прикрыла дверь.

– Спит! – сказала она Лосю. – Вы пока не заходите.

Она подошла к зеркалу и что-то подняла с подзеркальника.

– Я вам так благодарен, – сказал Лось, глядя ей в спину тихими влюбленными глазами.

Она звонко дунула на пуховку, посмотрелась в зеркало и сказала Николаю:

– Идемте! – И Лосю: – Если что понадобится…

– Да, да, да, – закивал головой Лось. – Не знаю, как вас и…

– Так раздевайтесь и спите, – ласково улыбнулась Нина. – Спокойной ночи!

Вышли в коридор. Она быстро пошла вперед, чтобы не разговаривать.

– Ну, Нина, – решительно начал Николай, останавливаясь перед дверью.

– Потом, потом, – сказала она и толкнула дверь.

2

– Ну, итак, прошу! – возгласила дама с усиками – она стояла над столом, и ей подавали бутылки, тарелки, чашки.

Снова сначала затрещал, а потом запел патефон. Николай посмотрел, подумал и сел рядом с Еленой. Тут на колени ему вспрыгнул кот тигровой масти.

– Ox! – поморщилась Нина с другого конца стола. – Бросьте вы его…

– Блажен иже и скота милует! – улыбнулся Николай и поцеловал кота в нос.

– Ну, положим, Нина их никогда не миловала, – сказала Елена и стала гладить кота. – Не пойму, как она еще этого-то держит. Она столько их в детстве перетопила.

– Нет, правда? – удивилась усатая старуха.

– Правда. Не терплю этих тварей, – ответила Нина серьезно.

– А почему? – спросил Народный.

– Да не люблю, и всё! – отрезала Нина. – Вот когда я, верно, получу по заслугам и останусь старой девой…

И все засмеялись и зазвенели посудой.

– За ваше, Дездемона! – крякнул Народный. – Нет, это я так, со зла сказал, старой девой вы не будете! – Он поднял бокал. – Но дай бог вам скорее выйти замуж и избавиться от всех этих аномалий.

– Это каких же? – быстро спросила Елена.

– А вот этих самых… – Народный поискал слово. – Гинекологических.

Снова все засмеялись.

– В самом деле, – продолжил Народный и обратил к Нине почти фиолетовое лицо. – Ну, сбежала жена от этого гуся, детеныша ему подбросила, дальше-то что?

– Ребенок тяжело переживает это, – сказала Нина суховато.

– Ну?!

– Снятся ей всякие страхи.

– Ну?!

– Плачет по ночам и…

– Офелия, иди за гинеколога, – решил Народный. – Иного выхода нет!

– И выйду! – вдруг огрызнулась Нина.

– И выходите, – запальчиво сказал Народный и обратился к Николаю: – Нет, в самом деле: ну сегодня она пойдет посидит, завтра посидит, ну неделю, ну, ладно, пусть месяц, а потом что? Привыкнет девочка к ней…

– И гинеколог привыкнет, – сказала усатая дама.

– И Нина – к гинекологу, – вставила Елена.

– А, по-вашему, что надо делать? – спросила Нина.

– Кому? Ему? – Народный пожал плечами. – Ему – не знаю что! Ну, судиться, или жениться, или пулю в лоб пустить, или, еще лучше, няньку нанять – это уж его дело. А вам – бросить вмешиваться в то, что вы никак не понимаете. Что это, кукла, что ли? Девочке нужна мать, а вы кто? Так, добрая тетя! Хотите ребенка? Выходите замуж и рожайте сами, вот и всё!

– «Рожай мне только мальчиков одних», – продекламировала Елена, смотря на Николая.

– Знаешь что, Ленка… – Глаза Нины блеснули, и она хотела сказать, видимо, что-то очень злое, но тут подошел молодой человек в роговых очках, обнял ее сзади за плечи и что-то зашептал. Она вдруг засмеялась и встала.

– Танцевать! Танцевать! – сказала она. – Елена, иди к патефону, сейчас я вам покажу кукарачу – три недели практиковалась!

3

Разошлись уже под утро. Николай довел Елену до парадного, поцеловал ей руку (она спросила: «Не зайдешь?») и пошел домой, но, не доходя квартала, вдруг повернул обратно.

Быстро светало. Кое-где за деревянными воротами кричали петухи. Воздух был чистый и тонкий, как ледок на лужах.

Возле самой гостиницы Николай было остановился и задумался, потом махнул рукой и пошел. Дежурная спала в застекленной конторке. Он на цыпочках прошел по коридору, прислушался – было очень тихо – и постучался в белую дверь.

– Да! – ответили ему.

Он толкнул дверь и вошел. Нина в розовом халате с цаплями стояла перед зеркалом и мазала лицо.

Два белых червяка лежали у нее на щеках и подбородке. Она, не оборачиваясь, улыбнулась ему в зеркало.

– Ну и умница, – сказала она. – А я думала, что ты уж не придешь.

– Почему? – спросил он, прошел и сел за стол.

– Голова гудит от этого треска, – сказала она, сильно втирая крем. – И особенно от патефона. Терпеть не могу патефоны. Подожди, сейчас будем чай пить.

– Еще раз?

– Теперь вдвоем! Постой-ка! – Она подошла к столу, подняла крышку чайника и заглянула в него. – Ну, твой любимый! Как деготь! Опять спать не будешь! – Она села. – Достань свой стакан – он на второй полке! Ну, так чем же ты недоволен?

– Почему ты думаешь, что я… – начал он.

– Ничем? – спросила она в упор.

– Нет, я просто…

– Ну, ничем, так ничем. – И она засмеялась.

– Что ты? – спросил он недоверчиво.

Она подошла сзади и обняла его за шею.

– Глупый ты мой, – сказала она нежно, щекоча носом его затылок. – Приревновал меня к этому чудику и просидел целый вечер букой, даже сесть со мной не захотел.

– Ну ладно, пусти!

– Сердитый, злой, ревнючий, приревновал к гинекологу – зачем, мол, она к нему бегает, что там за девочка. – Она засмеялась. – Я еще подумала: так заелся, что даже меня дразнить не стал, – ну и хорошо, а то бы житья от него не было.

– Подожди, подожди, – погрозил он, – вот я сейчас попью и начну тебя причесывать.

– Да? Ну пей тогда! А ты не замечаешь – я немного навеселе. «Уж я пила, пила, пила и до того теперь дошла», – пропела она, кого-то передразнивая. – Похоже на Елену?

– Не слишком! – Он подвинул ей стакан. – Налей-ка! Ты мне серьезно можешь объяснить, зачем тебе все это надо?!

– Люблю ребят.

– Ну и…

– Ой, только, ради бога, не нукай! Не копируй этого пошляка! Я еле усидела во время его речи. Ты и не представляешь, что за замечательные люди эти ребята.

– Да, но пойми, не твое это дело.

– А чье? – спросила она.

– Да не твое же – у нее есть мать.

– Где мать? – спросила она быстро.

– Не знаю, не знаю, но он был прав: частной благотворительностью здесь ничего не сделаешь.

– Давай стакан, я налью ликера – стой, чокнемся – будь здоров! Теперь слушай: девочку я не брошу и разговаривать с тобой об этом не хочу.

– То есть как?

– А вот так – не хочу, и всё! Девочке я нужна, и поэтому я буду с ней.

– Экая ты не…

– Постой! Вот ты кошек любишь, а я их ненавижу: видеть не могу их крысиные морды. А вот этого Ваську – наглейшего кота, между прочим, – я держу, и смотрю за ним, и убираю сама, потому что знаю – придешь ты и спросишь: «А Васенька мой где?»

– Ну ладно, что ты волнуешься? Вот чудачка. – И он примирительно протянул ей руку через стол.

– А я женщина! Я мать! – проговорила она, не принимая его руки.

– Ты? Ты мать?

– Да, я мать. Эх, вот не понять тебе этого! Умный ты человек, и Шекспира знаешь назубок, и в театральных тонкостях разбираешься лучше всех народных, а этого не поймешь. Мне вот каждое слово напоминает. «Каин, Каин, где брат твой, Авель?» «Нина, Нина, где твой ребенок: у тебя есть любимый человек, ты живешь с ним – где же твой ребенок? Подавай его!» Что я могу ответить?

– Странно, – сказал он, насильно улыбаясь. – Ну, ну?

– Что ты мне дал, мужчина? Молчишь: стыдно говорить – что. Вот поэтому я и ласкаю мою нерожденную девочку, люблю ее, а чем это кончится – не знаю.

– Ну вот, договорилась! Не знаешь и сама…

– Да, я не знаю. – Она вдруг так нехорошо засмеялась, что он в испуге поглядел на нее. – Да я и вообще-то в жизни ничего не знаю. Вот тебя люблю и тоже не знаю, зачем, а ведь всему есть конец, таким отношениям – прежде всего. А я люблю и люблю, а там – что бог даст.

Помолчали.

– Нина, – сказал он озадаченно и тепло, – что с тобой, голубушка?

Она молчала.

– Это уж что-то совсем не то… ну-ка, расскажи мне.

– Молчи! – быстро приказала она сквозь зубы и вдруг встала. – Ну ладно, хватит – давай делать ночь.

– Но все-таки ты меня любишь и такую.

– Люблю.

– И я тебя очень, очень люблю – подожди, не надо! Полежим так. Знаешь, мне сейчас спокойно-спокойно, как в детстве. Поцелуй меня! Нет, в глаза. Теперь в этот! Вот, хорошо! Теперь я всегда буду тосковать о тебе – помни, если ты исчезнешь опять, я умру.

– Я не исчезну.

– Не знаю. Странный ты человек – приручить такую дикую кошку – и вот даже не пойму, когда и чем. Слушай, ты жил с Еленой?

– Нет!

– Нет, скажи правду, я не рассержусь.

– Что это тебе вдруг пришло в голову?

– А я вот не представляю тебя с другой! Ну как бы ты с ней стал лежать, обнимать ее, разговаривать? Ух!!

– Что с тобой? Что ты вскочила?

– Нет! Представляю! Все представляю – и что говорил, и как обнимал бы! Скажи, ты вот часто недоволен мной, а Елена что – лучше меня в этом?

– Какие у тебя дикие фантазии!

– Да! У меня дикие фантазии. Кто была твоя первая женщина?

– Ты!

– Это была ваша домработница?

– Откуда ты…

– Сам же мне рассказал под мухой, ей было двадцать, а тебе четырнадцать. Милый, не ври, пожалуйста, я все знаю. Скажи, это было…

– Это было отвратительно. Я целый день прятался от матери.

– Мать имела в твоих глазах такой моральный авторитет?

– В том-то и дело, что нет, но…

– Но все-таки ты прятался. Ах, как я это понимаю. (Пауза.) Она была очень опытная?

– К сожалению, да.

– К сожалению! Этому, наверно, надо учиться. Так эту пакость не постигнешь, да?

– Нина!

– И вот ты стал специалистом, и я тебе уже не подхожу. Не трогай, а то я сейчас же встану. Как это гадко! Боже мой, как это гадко! Вот почему вы все такие: любите собачек, кошечек, птичек – и не любите детей. Это ведь такие же проститутки, как и вы. А где вам понять ребятишек – вы все свое размотали по номерам, по этим гнусным малинам.

– Нина!

– Как ты смел ходить ко мне, если жил с Еленой…

– Нина! Сейчас же прекрати!

– Почему ты не пошел к ней сегодня?

– С ума сойти!

– Почему ты не пошел к ней сегодня?

– Нет, я вижу, ты просто перепила и хочешь поссориться.

– Она тебя не впустила, да? Тогда ты пошел ко мне: наплевать – эта безотказная – всегда впустит. Видеть тебя не могу – кошачий благодетель!

– Пусти, я встану.

– Вот-вот, вставайте – одежда в шкафу, ботинки под кроватью, галстук и воротничок на кухне. Если не найдете, я завтра пришлю их с Дашей.

– Хорошо!

– И быть таким нечестным, грязным человеком! Жить сначала с одной подругой, потом перейти к другой. И ведь ты знал…

– Под кроватью ничего нет, где мои ботинки?

– Боже мой, боже мой! И кому, зачем это нужно?

– Только, пожалуйста, не плачь!

– Не твое дело – буду плакать. Когда после первой поездки в горы ты мне сказал… A-а! Ты уж забыл все. (Пауза.) Ведь я тебя любила. Понимаешь, люблю! Почему ты молчишь?

– Ищу ботинки.

– Ты хочешь идти к Елене! Ложись сейчас же! Никуда ты не пойдешь!

– Нет, пойду.

– А я тебе говорю – нет, не пойдешь. Ну, милый, ну, хороший мой, ну, не надо сердиться. Я глупая, я истеричка. Я совсем, совсем ничего не знаю. Ложись, маленький.

– С ума ты сошла.

– Ложись, маленький.

– Ой, лечиться тебе надо, Нина.

– Да, милый. У-y, ты мой хороший, единственный, мой любимый – лежи, я тебя буду гладить, и ты заснешь.

– Ты же понимаешь…

– Да, да, да! Спи, спи, спи!

4

Проснулся он от того, что вся комната была залита солнцем и самый яркий блик полз у него по лицу. Он засмеялся, как от щекотки, и снова зажмурился. Так пару минут он пролежал бездумно и неподвижно, как на пляже, потом вспомнил: «А Нина-то?» – и быстро сел. Ее не было. Посмотрел на плечики – платье висело, а туфли исчезли.

«Нина!» – позвал он. Ему не ответили. Он быстро натянул брюки и пошел в соседнюю комнату, а из нее на кухню. Там на гладильной доске лежал галстук и новый воротничок, и ее опять не было. Он толкнул дверь в коридор, и она распахнулась. «Вот залетел бы кто-нибудь». Он осторожно закрыл ее и возвратился в комнату. Надел перед зеркалом воротник и стал завязывать галстук. «Когда же это она успела разгладить?»

Тут Нина быстро зашла в комнату; руки у нее были мокрые до локтей, рукава засучены, а на простом сером платье – полупрозрачный зеленый фартук.

– Уже встал? – весело удивилась она и, схватив полотенце, стала обтирать руки. – Ну, с добрым утром! Сейчас приду и будем завтракать. – Она подбежала – невероятно легки и свободны были ее движения – и шумно чмокнула его в щеку. – А галстук! Опять узлом! Постой, не затягивай – я сейчас.

Так же быстро и легко она подскочила к шкафу, опустилась на корточки, выдвинула нижний ящик, выхватила что-то длинное и твердое в серой бумаге и выбежала, опережая его вопросы. Сейчас, когда он на нее глядел со спины, она своей ладностью и статями напоминала молодого оленя.

– Послушай, куда ты? – крикнул он. Она уже исчезла.

Он рванул галстук – и точно, затянул его. «Сбесилась!» – подумал он. Васька, услышав шум, подошел к открытой двери, постоял, увидел его, отчетливо и страстно выговорил «Мяу!» и пошел к нему, томно выгибая хвост. Николай взял его и стал гладить.

«Нет, что-то с ней творится, – думал он, щекоча коту горло. – Ребенка! Сколько ей лет? Уже двадцать два скоро. А все-таки уйдет она от меня к Лосю…»

Нина быстро вошла в комнату. Вчерашняя кудрявая и светлоглазая девочка сидела у нее на руках.

– Вот какие мы, – сказала Нина. – И зубки вычистили, и умылись.

– С добрым утром, дядя Коля, – звонко сказала девочка. – Давай с тобой играть в крокодила.

Зеленый заводной крокодил шипел и щелкал в ее руках.

Нина вся светилась: материнская гордость и нежность сияли в ее медленных, больших, почти страдальческих глазах.

Николай бросил кота и протянул руки девочке. Она сейчас же обхватила его за шею. Так они – Нина и он – и стояли друг возле друга, соединенные руками ребенка. Нина засмеялась от удовольствия.

– Ты посмотри, какой у нее крокодил!

– Какой крокодил! – повторила девочка.

Потом они сидели за столом – девочка на коленях у Николая – и пили какао. Нина, строгая, чинная, во главе стола, мазала им бутерброды. Поговорили про крокодила, про то, какой он страшный и большой и как он по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил, а потом Николай спросил:

– Ну как, Ирочка, замуж за меня пойдешь?

– Не ходи, Ирочка! – быстро сказала Нина. – Он обманет, у него «котишшша».

Ирочка подумала.

– Мне бы хотелось выйти замуж за Нину, – ответила она вежливо и решительно. – А зубки у тебя золотые, да? Почему?

– Да такие уж выросли.

– Ты свои мышке бросил?

Он кивнул головой. Ирочка задумчиво показала свои боковые щербатые резцы.

– У меня тоже скоро будут новые. Я бросила свои зубки в батарею и сказала: «Мышка, мышка, поиграй и обратно отдай».

– Ну не так, Ирочка, – упрекнула Нина. – Зачем тебе старые зубки? Как надо?

– Ах да! – вспомнила Ирочка. – «Мышка, мышка, возьми себе зуб костяной, а мне дай стальной». А у тебя золотые, да?

– Да. А кого ты больше всех на свете любишь?

– Больше всех, всех?

– Да!

– Нину!

– А почему?

– Она всех красивей!

– Ну а папу?

– Ну, и папу тоже. – В ее голосе прозвучали снисходительность и раздумье. – И папу, конечно.

– А он что, красивый?

Она задумалась.

– Папа-то? Нет! Он любит Нину, он вчера мне сказал…

– Николай, ну как тебе не стыдно? – нахмурилась Нина. – Молчи, Ирочка, а то я тебя не буду больше любить. Стой! Я тебе галстук завяжу! Пусти его, Ирочка!

Она поднялась, опустилась возле него на колени, быстро перевязала галстук, расправила воротничок и вдруг обхватила Николая за шею да так и замерла.

– Ну, Нина! – сказал он нахмурившись. – При ребенке-то? – Он всегда пугался ее порывов.

Она молчала, но он чувствовал на своих щеках жар ее щек и то, как дрожали губы.

– Тетя Нина! – недовольно крикнула Ирочка. – Ты же меня жмешь!

В это время в дверь осторожно постучали.

– Нина! – быстро шепнул Николай. – Пусти же!

– Войдите! – крикнула Нина.

Вошел гинеколог и остановился на пороге: в его руках была колбаса, банка сгущенного молока, еще что-то.

– Извините! – сказал он, отступая.

Нина оправила волосы и встала.

– Ничего, ничего, – сказала она, улыбаясь. – Складывайте все это на стол, Семен Митрофанович, и садитесь. Вы ведь знакомы?

– Немного, – ответил Лось, покраснел и замялся.

– Садитесь, садитесь! Сейчас я тебе, Ирочка, сделаю бутерброд с твоей любимой колбаской. А нитки вы мне купили?

Лось не отвечал и испуганно смотрел на нее.

«А жалкий он какой, – остро и быстро подумал Николай, – и ведь все равно она уйдет к нему».

– Здравствуйте, Семен Митрофанович, – сказал он очень громко и протянул ему руку.

Так они и сидели вчетвером, пили чай и разговаривали.

ХРИЗАНТЕМЫ НА ПОДЗЕРКАЛЬНИКЕ

I

Актриса позвонила из театра своему другу и пригласила его на просмотр.

– Но, дорогая моя, я ведь уж был на генералке, – ответил он, думая, что и отказаться неудобно, и пойти нельзя – столько работы и все спешная, – может быть, сделаем так: после просмотра я заеду за тобой, и мы…

– Ну, – холодно ответила актриса, – если вы, Николай Семенович, так уж заняты…

– Что же ты сердишься, чудачка? – испугался он. – Я к тому, что ведь я был на генералке.

– Да нет, пожалуйста, пожалуйста, – ответила она и бросила трубку.

«Начинается! – тоскливо подумал Николай, машинально беря перо и что-то поправляя на гранке. – Вот не было печали…»

Но через час, выходя из цветочного магазина с букетом розовых хризантем, он уже думал: «Конечно, я свинья! Как же так? У нее такой решительный день – будет обсуждение, придут рецензенты, фотографы, актеры из других театров, – все будут, а меня не будет – нет, конечно, она права».

Темнело. Он шел по парку. Уже зажглись фонари. Продавщица ландышей на углу сунула остановившейся против нее парочке последний букет, опрокинула корзинку на спину и вошла в цветочный магазин. В окне ресторана второго разряда «Иртыш» появилась рука в манжете и повесила разноцветную надпись: «Сегодня у нас блины», а другая, женская, поставила стакан круто взбитых сливок. Заревело радио. Он постоял и решил: «Вот что – позвоню ей, извинюсь и приглашу поужинать, а то будет всю ночь киснуть, а утром просмотр». Он толкнул дверь и вошел.

*

В «Иртыше» еще никого не было, только в вестибюле возле золотой китайской вазы с драконами стояли двое: метрдотель с ассирийской бородкой и женщина – они тихо разговаривали. Николай равнодушно скользнул по белому шелковому пальто и красному берету с волнистой прядью волос, подумал, что он где-то все это уже видел, и хотел пройти, как вдруг метрдотель громко сказал:

– И сами знаете, пока не было такого указания, вы были у нас самой дорогой гостьей, – и развел короткими волосатыми пальцами.

Николай остановился и стал присматриваться.

Это была девушка – голубоглазая, черноволосая, тонкая, с продолговатым, очень белым лицом и бровями, прямыми, как стрелы. Он давно уж не видел ни такой яркой белизны, ни таких стремительных бровей. «Да, но где же все-таки мы встречались?» – подумал он и вдруг вспомнил: «Два года тому назад в студии – она читала тогда монолог Лауренсии, а потом что? Вышла замуж, кажется?»

– Так что уж… – виновато улыбнулся метрдотель и, отступая, сделал какой-то округлый жест рукой.

– Ну простите! – сухо сказала женщина и быстро пошла к выходу.

«Ее звать – Ирина! Она разошлась!» – стремительно вспомнил Николай и крикнул вдогонку:

– Ирина!.. – Она остановилась и посмотрела на него. – Извините, не помню, как дальше, но мы с вами, кажется, немного знакомы.

– Да! – холодно ответила Ирина, смотря на него. – Мы знакомы.

Он подошел и поклонился.

– Я случайно подслушал конец вашего разговора; вы хотели попасть в ресторан.

– Ну вот, – обрадовался метрдотель, – они пригласят вас за столик, и будет порядок. – Но посмотрел на букет и быстро добавил: – Если они, конечно, никого не ждут.

– Нет, я никого не жду, – засмеялся Николай, – и если Ирина…

– Станиславовна, – уже весело и дружелюбно подсказала она. – Здравствуйте, Николай Семенович, я помню, как вы приходили в студию с супругой.

– Ну, ну! – кивнул он головой. (Здесь было уж не до тонкостей – супруга так супруга.) – Значит, разрешите принять ваше пальто, и вы свободно можете дождаться вашего, – он сделал какой-то жест, – столь запоздавшего спутника.

– Да ведь и я никого не жду! – засмеялась она. – Сегодня день моего рождения. Идти никуда не хочется, вот я и решила потанцевать и послушать музыку, а тут какие-то новые правила.

(«А какая она стала интересная», – подумал Николай.)

– Что делать, что делать – не нами заведено, – философски вздохнул метрдотель и опять развел руками. – Ну, иду готовить вам кабину, извините, Николай Семенович. – И он побежал по коридору.

II

Они быстро разговорились – девочка оказалась очень простой и словоохотливой, впрочем, кажется, ее уже где-то подпоили. Через десять минут Николай уже знал, что сейчас она живет одна и счастлива довольно, о замужестве и не думает, так оно переело ей горло; он и не представляет, какой это ужас: она, например, сидит учит роль, а муж придет пьяный с товарищами, все они шумят, поют, она просит потише, а он: «А ты кончай жужжать, на то, кажется, есть репетиция, а дома я хочу отдохнуть». Ну да, он заслуженный, а она… Но тут молитвенной походкой зашел официант, бесшумно составил посуду на тумбочку и стал накрывать стол.

– Вот и блины поспели, – сказал он доверительно и погремел пробкой от пустого графина. – Прикажете заменить? – Они посидели еще с час, и когда лицо ее покраснело и она сказала «ох, жарко» и расстегнула пуговицу на блузке, он протянул руку и осторожно взял ее выше локтя. Она посмотрела на него издали туманными глазами и спросила:

– А жена?

– Это вы так про Нину Николаевну? – двусмысленно улыбнулся он, сжимая и разжимая пальцы. – Какая у вас нежная-нежная кожа.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю