Текст книги "Возвращение Скорпиона"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава седьмая

Да, начало было вполне дружелюбным. Когда же улеглись «первые радости» и некоторая суматоха, вызванная желанием Джона осмотреть и обнюхать новую конуру, я пригласил Лизавету на кухню:

– Попьем чайку?

Она сморщила носик.

– Ой, не хочу!

Я сморщил свой.

– Сам не хочу, но есть разговор.

Джона, чтобы не мешал, я оставил в коридоре. Закрыл дверь и:

– Выкладывай.

– Что выкладывать? – не врубилась она.

Впрочем, едва лишь я многозначительно показал на свою контуженную голову, врубилась и заалела как маков цвет.

– А-а-а…

– Ага, – сурово подтвердил я. – А ну-ка, дорогая, колись: по какому же такому ужасно вескому поводу ты чуть не разнесла мне череп?

Лизавета чирикнула:

– Испугалась! Думала… думала, вы – это те… – И умолкла.

Я насторожился:

– Погоди-погоди! Что значит – "те"? Кто – "те"?

Румянец на ее щеках опять начал уступать место девственной белизне.

– Те, которые…

И снова пауза.

– Ну-ну, милая! – не очень галантно подталкивал я ее. – Ну рожай… То есть, я хотел сказать…

– Я поняла, что вы хотели сказать, – ледяным тоном произнесла девушка. – Хорошо, нате! – И, достав из кармашка короткой джинсовой юбки свернутый в несколько раз бумажный листок, бросила его на стол.

– Давайте. – Я развернул листок и громко прочел вслух: – "Хочешь повеселиться крошка? Я хочу. Жди". М-да-а…

– Вот видите, – расстроенно вздохнула Лиза.

Я кивнул:

– Вижу. И ты, несчастная, вообразила, что автор этой гадости – я?! Да еще и без запятой перед обращением! Большего оскорбления ты мне нанести не могла!

Она вымученно улыбнулась:

– Всё шутите. А что, что я должна была вообразить, когда увидела, как вы лезете через забор?

Я покачал головой:

– И это стало главной причиной? Ну и нравы у вас: порядочному человеку нельзя и через забор перелезть. Где и когда ты нашла эту записку?

Лиза посмотрела на настенные часы:

– Примерно в десять утра. Вышла во двор, а она лежала на дорожке недалеко от калитки.

– Понятно… – Я повертел измятый лист в руках: хрен его знает, много тут не высосешь – написано обычным шариковым черным стержнем, корявыми печатными буквами. – Понятно, – повторил я. – И ты решила, что через забор лезет гнусный насильник, и отважно взялась за сковороду? Похвально. Слушай, а почему дверь-то не заперла?

В глазах ее мелькнули храбрые искорки:

– А специально и не заперла! Хотела, чтоб уж сразу и наверняка!

Я невольно в который уже раз помассировал шишку.

– Практика, значит, имеется?

Она потупилась:

– Да было как-то…

Я хмыкнул:

– Ну да, а повторение, конечно же, мать учения?

– Можно сказать и так.

…Можно, уставившись ей прямо в глаза, полурассеянно думал я. Сказать-то, милая, можно всё… Чёрт, но какая же знакомая, просто до жути знакомая складывается ситуация! Ведь год (или почти год) назад всё начиналось по точно такому же сценарию: не успеваю я нарисоваться в этом доме, как возникают "телефонные угрозы". Правда, другой женщине и под другим соусом, но суть-то от этого не меняется! Вот и сейчас – неведомые злодеи снова будто нарочно ждут, когда на сцене появлюсь я, и только потом начинают выкидывать свои штучки.

Уж извините, конечно, за цинизм, однако они что, не могли изнасиловать эту "дзюдоистку" вчера? Или позавчера? Ну почему именно сегодня, и зачем предупреждать?! Есть, кстати, и еще некий любопытный аспект…

– Слушай, Элизабет. – Она поморщилась. – А почему ты, получив эту мерзость, – ткнул пальцем в записку, – никому о том не сообщила? Позвонила бы дедушке.

– Дедушке?.. – Она явно была озадачена. – Но зачем дедушке?!

(Гм, ну что это – притворство или наивность? И такой кристально-невинный взгляд! Нет, либо в этой замечательной семейке все поголовно первоклассные актеры, либо она действительно не понимала. Или же…)

– Зачем – дедушке? – недоумевающе повторила Лиза, и я заюлил как уж.

– Ну-у-у, мало ли… Вдруг чем помог бы…

Она раздраженно дёрнула плечом:

– Не знаю, что вы имеете в виду, но как раз деда-то мне совершенно не хочется беспокоить. Пожилой человек, уже на пенсии, зачем зря расстраивать?

Я согласился:

– И правда незачем. Да и чем он, бедненький, помог бы, верно?

Лизавета секунду поколебалась. Потом медленно кивнула:

– Верно…

А между прочим, задумчивость была ей куда более к лицу, нежели нервозность и распаленность. Сейчас она смотрелась гораздо лучше, чем со сковородкой. И вообще, девчонка очень даже в порядке. Правда, грудью пока не в тетю, грудь еще, так сказать, в стадии формирования, в то время как, sorry1, станок…

Я хлопнул по крышке стола.

– Ладно, перерыв. Ну что? Сообразим на двоих?

– ?!

– Только в смысле обеда, – успокоил я девушку, продолжая, несмотря на напускную полудурь, внимательно наблюдать за ее явными и неявными реакциями и эмоциями. Вообще-то самовыражается подружка достаточно сдержанно, однако нет-нет да проскальзывало в ее взоре нечто трудноклассифицируемое и туманное. Хотя это вполне могло быть элементарное беспокойство и дискомфорт от неожиданного появления в доме чужого человека. Действительно, вполне могло быть.

Она вдруг резко поднялась.

– Ты куда? – удивился я. – А ну садись.

Она, немного поколебавшись, снова села и уставилась в окно. Вздохнула:

– Ну?

– Баранки гну. Чего дуешься? Дуться скорее положено мне. Давай-ка, дорогая, сразу расставим точки над "i", а также двоеточия над "ё", поскольку, как бы это ни было тебе не в жилу, но хотя бы сегодня я, увы, ночую здесь. Потом? Потом поглядим. Идем дальше.

Первое. Я совершенно не собираюсь грубо приставать к тебе, а также негрубо брать за руку, строить глазки, томно вздыхать и тяжко дышать под луной. Короче, за свою как моральную, так и физическую целостность можешь не беспокоиться. Клянусь!

Пункт второй. Поскольку налицо имеется некая эпистолярная угроза, убедительно попрошу не выкидывать впредь никаких незапланированных трюков, в том числе и со сковородкой, – а быть все время начеку и слушаться меня во всем, что касается вопросов обороны и особливо нападения.

Третье. Мальчика, который мается сейчас за дверью, зовут Джон. Парнишка он, как ты уже убедилась, душевный, но переходить какие-то грани фамильярности во взаимоотношениях с ним не советую. Одно слово – собака, и собака очень опасная. А впрочем, что я тебе лекцию читаю, видела ведь таких у дедушки, да?

Она вздрогнула:

– Ч-что?..

– Видела небось таких у дедушки? – терпеливо повторил я. – Да?

– Да, – вздохнула она. – Конечно. Понятно.

Я кивнул:

– Молодец. Ну а последнее…

И вдруг застыл как мумия, потому что на белоснежной стене, приблизительно на метр выше наших голов, точно из ниоткуда, возникла внезапно маленькая красная точка…

А потом эта кровавая точка стала быстро-быстро опускаться и…

И я заорал и рухнул на пол, судорожно пытаясь в падении зацепить под столом ногу девушки и слыша уже звон разбитого стекла.

Зацепил…

И Лиза с коротким вскриком повалилась на пол рядом со мной.

А впрочем, рано или поздно она повалилась бы и без моей помощи.

Мертвецам очень трудно сидеть на табуретке.

Как правило, они с нее падают.

Глава восьмая

Лежал на полу я минут пять, не меньше. В коридоре бешено метался и надсадно хрипел Джон, рвясь в кухню, – но бесполезно: дверь открывалась наружу, а я не спешил производить какие-либо не то что действия, даже просто движения. Лежал и думал: что же это такое творится на белом свете вообще и с моей персоной в частности?!

А еще я время от времени посматривал на неподвижно вытянутое на полу тело девушки с дыркой во лбу и залитым кровью лицом. Я-то вот лежу без дырки, только засыпанный битым стеклом. Странное стекло – от пули разлетелось как от булыжника. А калибр-то небольшой…

Но дьявол с калибром! Как говорил С.С. Горбунков, похоже, на ее месте должен быть я! А кто же еще? Какой-то пижон взял винтарь с лазерным прицелом, а наши с девчонкой головы оказались на одной линии – и промах.

Хотя, с другой стороны, неужели стоило затевать все эти кошки-мышки и вытаскивать меня сюда, чтобы просто пришить? Это же вполне можно было сделать и возле моего родного подъезда. Но тогда получается, что…

И вдруг я услышал хруст шагов по гальке – были во дворе и саду не только заасфальтированные, но и засыпанные галькой дорожки. И направлялись шаги не к крыльцу, а прямо к окну.

Изогнувшись как угорь, я смахнул правой рукой с соседнего стола длинный кухонный нож, а левой, возвращаясь на место, зачерпнул с пола из-под головы девушки пригоршню начавшей уже загустевать, еще теплой крови и мазнул себе по шее и затылку. Нож с правой рукой – под живот, и снова застыл как труп.

Шаги приблизились и замерли. Теперь слышалось лишь с трудом сдерживаемое дыхание "посетителя". Тоже волнуется, тварь… Хотя что значит – "тоже"? Меня беспокоило только одно – как бы он с ходу не влепил мне в башку свинцовую плюху.

Через минуту я услышал тихий мат и легкий звон стекла – парень вынимал из рамы осколки, чтоб не порезаться при десантировании. Ну, давай, давай, сволочь…

Когда он спрыгнул внутрь, то чуть не наступил на меня. За дверью снова начал раздираться Джон. Убийца сделал один не слишком уверенный шаг, второй…

Его левая нога была теперь совсем рядом. Обычная мужская нога в серой брючине и сандалия с дырочками – да-да, они тут ходят уже в сандалиях с дырочками, счастливчики!..

Но всякое счастье, особенно не заработанное честным трудом, когда-нибудь да заканчивается. Счастье этого типа завершилось в тот конкретный момент, когда я коротким взмахом ножа пришпилил его ступню к паркету.

Он завопил как сумасшедший. Я вскочил и зажал ему рот. Неудачно зажал – собака, чуть не прокусил ладонь, и тогда я другой рукой врезал ему по кадыку, чтоб заткнулся, но от волнения врезал чересчур сильно: гортань чвакнула, шея подломилась, а голова безвольно рухнула на плечо. Твою мать! – кого же я теперь буду допрашивать?!

Аккуратно уложив хлопца под бывшим окном, я опять стал ждать. Вопрос в одном – он ли "стрелок"? Если он, то где оружие? Оставил в "гнезде"? Или же во дворе караулит напарник?

Ждал я пять минут. Потом еще пять. А потом плюнул и осторожно выглянул в окно. Метрах в двадцати начинаются покрытые молодой, но уже густой листвой кусты. За кустами – деревья, за деревьями – забор, и вроде бы нигде ни малейшего шевеления.

Я плюнул еще раз и, перешагнув через девушку, вышел в коридор, где был встречен радостными объятьями Джона. Но обниматься было некогда. Заперев входную дверь, я проследовал в "большой зал", сел на пуфик рядом с инкрустированным перламутром столиком а-ля рококо и из экономии (и конспирации) протянул руку к инкрустированному тем же самым телефонному аппарату.

Первая попытка оказалась неудачной. Трубку на другом конце линии не сняли. При второй попытке, минуты через три, ее сняли, но не то лицо, с которым я хотел говорить. На просьбу же позвать то, потребовали представиться и, когда я отказался, моментально услышал короткие гудки.

Я терпеливо набрал номер в третий раз и с места в карьер сообщил, что ежели мне сейчас же не позовут того, кто мне нужен, то в самое ближайшее время об этом горько пожалеют и тот, кто мне нужен, но главное, тот, кто мне его не позвал.

Услышав наконец знакомый голос, проговорил искусственным басом:

– Немедленно приезжайте в известный вам дом. – И назвал адрес.

– Но!.. – попыталась возмутиться перламутровая трубка.

– Никаких "но". – Тон мой был ледяным, как у зомби. – Приезжайте.

Я едва успел смыть кровь и сменить рубашку, а он уже явился. Я открыл входную дверь, и он вздрогнул от неожиданности:

– Вы?!

– Как видите.

Он нахмурился:

– Что вы здесь делаете?

– Сам не знаю, – пожал я плечами и мотнул головой в сторону двух сопровождавших его дородных молодцев: – Скажите, чтобы пошарили в джунглях напротив кухни. Возможно, найдут кое-что интересное. А после пускай подождут во дворе, ладно? Разговор предстоит серьезный, не хотелось бы прерываться по пустякам.

На мгновение он заколебался, потом отдал соответствующие распоряжения своим орлам и шагнул через порог. Замер, увидев Джона.

– А это что за синьор?..

Признаюсь, на душе у меня просто кошки скребли. Да прикиньте сами: я в коридоре с живым и очень опасным дедушкой, а на полу в кухне его мертвая внучка. В такой ситуации единственным выходом было подробно рассказать старику всю предысторию – надеюсь, поверит, что не я же, в конце концов, убил девушку!

Я хмуро покачал головой:

– Эх-х… Поскольку беседа будет совсем не веселая, зацените уж для начала свой подарок, Владимир Евгеньевич…

Он «заценил».

Придирчиво и даже как-то ревниво осмотрел и ощупал покорно застывшего после моей команды Джона с макушки до пят, аж залез в пасть. Наконец выпрямился и, достав из кармана серой курточки платок, вытер морщинистые руки. Хмыкнул:

– Нормально, юноша. Хорошо.

– Только "хорошо"? А почему не "отлично"? – вяло поинтересовался я.

– Уши слабо купированы.

Я вздохнул:

– Так нам с ним овец не пасти.

– Все равно – стандарт есть стандарт. К тому же жирноват, и рубцов для его возраста многовато. Травите специально?

Я развел руками:

– Да нет. Само-собой иногда выходит…

– Смотрите не перетравите. Иначе скоро и по квартире на цепи и в наморднике гулять с ним будете да к стеночке жаться. Ладно, что дальше?

Я помрачнел:

– А дальше… Проходите, пожалуйста, чего ж торчать у дверей.

Мы проследовали в зал и сели. Он в огромное кресло, я на скромный стул. А Паук постарел, думал я, глядя на его землистое худое лицо. Однако глаза все те же, "паучьи".

– Короче говоря… – преувеличенно бодро хлопнул я себя по коленке. – Только вы, ради бога, в обморок не падайте, сознания не теряйте, в общем – не волнуйтесь.

– Не буду, – пообещал он. – Итак?

– Итак, отвечаю на первый вопрос – насчет того, что я здесь делаю. Увы: "что" – сам покуда не знаю. А вот почему я здесь. – И сунул прошлогоднему папе телеграмму.

Он пробежал ее в тысячную долю секунды. Дёрнул тощим плечом:

– Ну и что?

Я вылупил зенки:

– Как это – "ну и что"?!

Паук сердито засопел:

– Нет, ну а какой, интересно, реакции вы ждали? Я, разумеется, от вашего нового визита не в восторге, но она же не маленькая, в конце-то концов! И ежели ей вдруг приспичило выписать для… хм… сердечных утех вас… Ну, знать, и впрямь дура, я ей это еще год назад говорил.

Мало-помалу я тоже начал выходить из себя.

– Владимир Евгеньевич, прекратите ругаться. Во-первых, она все-таки ваша дочь, а во-вторых: при чем тут дура – не дура?! Главное, милостивый государь, то, каким образом ваша прекрасная дщерь могла отправить эту телеграмму отсюда, коли она загорает на Крите?

Паук привстал:

– Где?!

– На Крите, – повторил я.

Он плюхнулся обратно в кресло.

– Вы рехнулись?

Я кивнул:

– Не исключено. Вопрос номер два: у вас есть внучка?

Старик насторожился:

– Есть…

– Ее зовут Лиза?

– Ну допустим, и что же?

– Ничего-ничего, – поспешно заверил я. – Кажется, она живет в Москве?

Знаете, мне показалось, что ему стало трудно дышать. Паук поднес тощую руку к горлу, завертел покрасневшей шеей.

– Да, в Москве… – наконец почти прохрипел он. – Но… но…

Хотя у самого сердце ёкнуло, я по возможности хладнокровно продолжил:

– Учится в физкультурном институте?

Паук вскочил:

– Где она? Что с ней?!

Я тоже поднялся:

– Идите сюда. – И, взяв за локоть, потащил старика на кухню.

Владимир Евгеньевич слабо пискнул:

– Да вы что! – и неожиданно весьма виртуозно выругался.

Я тоже неожиданно выругался, не менее виртуозно. А потом вздохнул:

– Войдите… – И открыл дверь.

Он вошел.

А примерно через минуту вышел.

Я напрягся, ожидая бури, но…

Но на его старческой физиономии было написано полнейшее непонимание, если не сказать – изумление. А от недавней растерянности не осталось и следа. Владимир ибн Евгеньевич зыркнул на меня рысьим взглядом:

– Что всё это, чёрт возьми, значит?!

Я удивился, но не ответил, а сам задал вопрос:

– Кто эта девушка?

Паук клацнул вставными челюстями как голодный крокодил.

– Понятия не имею!

Я облегченно всплеснул руками:

– Ну, слава богу!

– Но кто ее так?

– Не знаю, – пожал я плечами.

– А его?

Я потупился.

– Ясно, – проскрипел он. – Однако, кроме шуток, что это за девушка?

– Какие уж тут шутки, – нервно хохотнул я. – Она представилась вашей внучкой, приехавшей на каникулы из Москвы.

– Что-о-о?!

– То-о-о! – огрызнулся я и попросил: – Не орите, пожалуйста, сам ни хрена не понимаю. Хотя нет, кое-что понимаю. Ее застрелил или тот кадр, или его подельник, который сбежал.

– Н-да-а… – повертел маленькой змеиной головой старый пень. – Но с какой стати вы вообразили, что Маргарита в Греции?

– "Внучка" сообщила, – ехидно доложил я и ткнул пальцем в направлении видневшихся в дверном проеме голых, к сожалению, уже мертвых ног.

Небольшая пауза – и:

– … твою мать! – озадаченно и вдохновенно промычал Паук.

Я поморщился:

– Если можно, чью-нибудь еще. – Помолчал и добавил: – Но в целом к духу и пафосу крика вашей благородной души, Владимир Евгеньевич, я присовокупляюсь абсолютно искренне.

Глава девятая

Я мрачно развалился на заднем сиденье остановленной тачки и столь же мрачно размышлял о двух вещах. Во-первых, о том, что пришлось оставить беднягу Джона на попечение старика, который, когда мы заканчивали беседу, неожиданно сказал:

– А пёс вам помешает. Я не имею в виду надолго, однако хотя бы день-другой…

Об этом я и сам уже думал. Пожал плечами:

– Ну и куда я его дену на день-другой? Сдам в зоопарк?

Паук усмехнулся:

– Зоопарка у нас, к сожалению, нет. Оставьте у меня, я сумею о нем позаботиться.

– Слушайте, – нахмурился я. – Но он не сможет…

– Сможет, – заверил старик. – Неужели вы думаете, что я – я! – не найду с ним общего языка?

Я промямлил:

– Да нет, но… – И умолк, представив на миг череду решетчатых вольер, в которых наверняка содержит свое лохматое хозяйство старый бандит. И мой ненаглядный любимец, мой рафинированный аристократ и эстет должен будет занять место в подобной грязной берлоге?!

Однако Паук точно угадал затерзавшие меня мысли.

– Не беспокойтесь. Собаки живут у нас сами помните где, а дома обитает только одна сука. Правда, у нее сейчас течка, но ничего страшного.

Я вспылил:

– Это вам и вашей суке ничего страшного! А ему только год. Даже нет еще года. Рано!

Он махнул рукой:

– Нормально. Кобель уже полностью сформировался.

– "Сформировался", – буркнул я. – Да он у меня и без того на всё, что шевелится, кидаться готов, а после вашей суки…

– Герды, – любезно сообщил Паук.

Я фыркнул, но промолчал, и на том первый вопрос был, увы, решен. Да нет, конечно же, Джон мне сейчас как ярмо. Потому что я понятия не имел, что и кто меня ждет и ждет ли вообще.

А что еще я в данный момент вспоминал? То, как, поморщившись от дыма моей сигареты, глубокоуважаемый Владимир Евгеньевич сказал:

– Знаете, а вот насчет Риты вы, ей-ей, меня озадачили. Мне известно, что сегодня она ночевала у подруги, но к вечеру собиралась вернуться домой. Позвонить этой женщине?

Я замотал головой:

– Нет-нет, не надо! Лучше дайте адрес, и я сейчас же поеду туда сам. – Пояснил: – Жутко хочется преподнести Маргарите приятный сюрприз.

Владимир Евгеньевич скептически хмыкнул:

– Приятный? Ну-ну… – Однако по выражению блеклых глаз я видел, что старикашка будет звонить тотчас же, едва за мной закроется дверь. Ну и бес с ним!

Он назвал адрес, и я поблагодарил:

– Мерси. – Игриво подмигнул: – Сами понимаете, эффект неожиданности, дама вся в слезах от счастья… Но еще пара моментов. Машину, полагаю, лучше оставить – коли мне сели на хвост, то цвет и номер ее уже известны тем, кто… сел мне на хвост. Пусть кто-нибудь из ваших оттаранит меня в центр, а дальше я сам. Доступно?

Он заверил:

– Вполне. И думаю, даже мудро, но…

– Но погодите, – бесцеремонно оборвал его я (а чего миндальничать, раз убита не внучка). – Я вот кумекаю, что мои недоброжелатели могут и по вам пройтись каким-то концом, коли уж приплели сюда "внучку" и прочее. Понимаете?

– Понимаю, – сухо подтвердил он. – Но об этом позвольте мне поразмышлять самому.

– Ладно, размышляйте. А… – повел я головой в сторону кухни, – это?..

– А это уже не ваша забота, – отрубил он.

Возражать я не стал.

– Как пожелаете, баба с возу… Да, кстати, на предмет, извините, баб. Нам с Ритой сразу возвращаться?

Паук предложил:

– Вы, когда встретитесь, позвоните.

– Сюда?

– Сюда. Сориентируемся по обстановке. Но, возможно, на время лучше будет подыскать другое местечко.

– Возможно. – Кивнув, я направился к двери. Не дойдя пару шагов, остановился. – А как все же вы расцениваете историю с телеграммой, Владимир Евгеньевич?

Он помолчал. Потом вздохнул:

– Телеграмма – туфта. – Показал на кухню. – Ну а после случившегося, думаю, не ошибусь, если скажу, что, как бы вам того ни хотелось, не Рита отправляла ее, согласны?

Вздохнул и я:

– Согласен. Значит, капкан?

– Капкан. И ставил его человек, достаточно хорошо знающий вас.

– И вас, – поспешно добавил я.

– И меня?.. Да, похоже, и меня тоже.

Я посмотрел старику в глаза:

– А причина?

Паук осклабился:

– Юноша, не прикидывайтесь глупее, чем вы есть на самом деле. И меня в том, пожалуйста, не подозревайте. Не исключено, конечно, что это месть – вы же многим тут насолили во время своей прошлогодней корриды. И все же, полагаю, причина в другом. Кладу девяносто девять и девять десятых процента, что виною тому алмаз.

Я кивнул:

– Похоже…

– Кому, кроме меня и Маргариты, ведомо, что вы знаете, где камень?

Я грустно улыбнулся:

– Из живых – никому.

Паук с сомнением покачал головой:

– Тогда остается предположить, что о "Чёрном Скорпионе" пронюхал кто-то еще.

Я поднял левую бровь.

– А вы сами часом нигде не сболтнули?

Он возмутился:

– С ума сошли?!

– Ладно, не обижайтесь. А… Рита?

Старик долго смотрел на меня, потом проворчал:

– Не знаю. Вроде бы не должна, но… Нет, не знаю.

Я махнул рукой:

– Дохлый базар. Пошли.

Мы выползли на крыльцо, и я стал прощаться с Джоном, одновременно показывая на "папу" и убеждая своего питомца слушаться "папу" во всем. После этой трогательной и душераздирающей сцены спросил одного из охранников, кивая на кусты:

– Ну?

Тот пожал квадратными плечами:

– Ничего.

Я повернулся к Пауку:

– Похоже, их и впрямь было двое и второй в данный момент…

– … докладывает, что первый попух, – договорил за меня Владимир Евгеньевич. – Ладно, нечего тянуть. – Показал на знакомый белый "Мерседес" за забором. – Поезжайте.

– А вы тут… уберите.

– Уберем. Счастливого пути…

И вот я невесело сидел сейчас на заднем сиденье занюханной "шестёрки", в которую переместился после того как распрощался со стариковым "мерсом" и его водителем, и размышлял о том, что снова по чьей-то милости влипаю в весьма и весьма скверную переделку.

А в таких ситуациях, когда от тебя мало что зависит, сами знаете, дёргаешься особенно сильно – до тех пор, пока не ухватишься за какой-нибудь, извиняюсь, конец и не начнешь творить хоть что-то, но зато по своей воле.

Сейчас главное – встретиться с Маргаритой и не отпускать ее от себя, исключительно из соображений ее личной безопасности. А впрочем… А впрочем, вдруг она, сколь ни печально о том думать, совершенно сознательно играет в этой, малопонятной пока чьей-то схеме роль приманки? А вдруг она кому-то элементарно меня заложила?

Увы, сопоставляя события прошлые и настоящие, я понимал, что имею вполне реальную перспективу отправиться на тот свет. Не хотелось бы, не хотелось… К тому же я ведь теперь не один! У меня Джон. У меня, в конце концов, вроде бы Наталья, если, конечно, она еще "у меня". Тьфу!..

Машина остановилась возле небольшого лабиринта из зеленых деревьев и нескольких трехподъездных двухэтажных домов. Водитель ткнул пальцем:

– Это там, во дворе.

Я расплатился с ним и минут пять покурил на улице в ожидании, не произойдет ли чего-либо необычного.

Ничего необычного не произошло.

Обычного тоже.

Я бросил окурок и углубился в "лабиринт"; нужный дом отыскался почти сразу же. А квартира номер шесть на втором этаже оказалась единственной на лестничной площадке, вооруженной дополнительной металлической дверью. Ну, понятно, не будут же Маргарита Владимировна водить дружбу с нищей.

Я нажал на кнопку звонка (за дверью приглушенно запиликал электронный "Турецкий марш") и вдруг почувствовал, как меня начало попеременно бросать то в жар, то в холод. Н-да-а, что там ни говори, сколь ни выделывайся, а прибит в свое время этой мадам я был капитально…

За консервной облицовкой послышались шаги, и я шаловливо прикрыл пальцем дверной глазок. Сейчас, вот сейчас…

Незнакомый женский голос:

– Эй, что за глупые шутки!

Сконфуженно убрал палец.

– Извините, бога ради… А могу я увидеть Риту?

Секунд пять тишины. Потом:

– А вы кто?

– Очень хороший ее знакомый. Понимаете, дело в том, что я только сегодня приехал издалека…

Снова тишина. На сей раз, должно быть, раздумья. Люди, а особливо женщины, будьте бдительны и т. д., и т. п. Ну что ж, всё правильно. Не в бирюльки играемся – в России живем.

И наконец:

– Подождите, сейчас. – Защелкали замки, и дверь отворилась. Передо мной стояла… Нет, ну ведьма, вылитая ведьма – только, конечно, не в вульгарном варианте, не грязная бабка с клыком, а высокая, статная, и габариты… Любимы большинством мужского народа нынче какие? Девяносто – шестьдесят – девяносто? Ну а там было эдак… сто десять – семьдесят – сто двадцать. Поняли?

А волосы черные, с отливом, густые, гладко расчесанные и чуть ли не до попы. Жуть! И глаза тоже черные – зрачков не видать, огромные, нос тонкий, губы алые, а кожа белая-белая. Верите, я в какой-то момент до того офонарел, что едва не забыл, зачем и к кому пришел.

Но она быстро напомнила, к кому.

– Вам Риту? – спросила она, и по мне чуть мурашки не побежали. Голос низкий, грудной, какой-то шелестящий, точно трава на ветру – в общем, такой же таинственно-сногсшибательный, как и всё остальное.

– Ч-что? – идиотски переспросил я, но тут же спохватился: – Ах да, Риту! Маргариту, тэк скэ-э-эть, Владимировну.

"Ведьма" улыбнулась:

– А ее нет. Вышла еще утром за сигаретами – и не вернулась. Ой, что с вами?!

– Ничего! – Я клацнул зубами совсем как Джон, однако тотчас крепко стиснул их. Дурманящее колдовство незнакомки вмиг улетучилось, а в мозгу забился сигнал тревоги. Твари, неужели они…

– Знаете! – "Ведьма" решительно взяла меня за руку и сильным рывком вдёрнула через порог в квартиру. – А ну входите, сколько можно на лестнице стоять!

Она захлопнула дверь и пошла в глубь квартиры, а я поплелся следом и, досадуя на собственное легкомыслие после столь неприятного известия, не мог тем не менее оторвать глаз от ее задрапированного одной лишь просторной мужской рубашкой роскошного тела. А впрочем, нет, не исключаю, что кроме рубашки там имелось и что-то еще. Ага. Не исключаю.

Искусительница провела меня в зал, обстановка которого была просто шикарной, хотя и несколько вульгарноватой. Но это была как раз е ё обстановка. Именно в такой она и смотрелась на все свои триста процентов.

И снова низкий и грудной:

– Садитесь.

Я приземлился в такое огромное кресло, что едва не утонул в нем. Она же едва не утонула в кресле напротив и с ходу закинула ногу за ногу.

Я сглотнул комок в горле.

– Разрешите представиться. – Представился.

Она кивнула:

– Очень приятно. А меня зовут Лариса.

Приложил руку к сердцу:

– Приятно. Оч-чень! (Гм, была, была у меня когда-то и Лариса…)

Она улыбнулась, и умопомрачительные ямочки заиграли на матовых щеках.

– Так вы, значит, друг Риты?

Я неопределенно вывернул шею:

– Ну-у…

– Близкий?

Еще неопределеннее:

– Ну-у-у…

Лариса рассмеялась:

– Ладно-ладно, не притворяйтесь. Рита про вас рассказывала.

– Да? – нейтральным тоном поинтересовался я.

– Да.

– Много?

– Достаточно, чтобы составить определенное мнение.

– Ну и составили?

Она забросила левое крыло смоляных волос с груди за спину.

– Конечно.

– И вывод?

Лариса медленно покачала головой:

– Останется при мне. Я в чужих владениях не охочусь.

– Никогда? – нагловато прищурился я.

– Почти никогда. – И забросила крыло правое.

Знаете, теперь, по прошествии нескольких полугорячечных минут, первоначальная моя очумелость почти спала, и я уже более смело, а главное, критично (если только это слово подходит – упаси меня бог и в самом деле критиковать такую женщину) начал смотреть на нее.

Пожалуй, Ларису трудно было назвать красавицей в кондово-общепринятом смысле. Нет, тут было нечто иное: от нее словно исходили флюиды – да какие, к лешему, флюиды! – она вся была точно окутана убойно-притягательным облаком, от макушки до пят излучала такую, гм… ауру, что…

Да-да, под бесстрастным выражением лица и внешне ленивыми повадками таились, боюсь, такие внутренние дали и выси… Да еще и гипнотические черные глаза, и шелестящий голос… В общем, одним из первых побуждений любого нормального мужика при встрече с ней, полагаю, было бы желание взяться за нее покрепче и поволочь в какой-нибудь темный угол. Но не исключаю, что если бы ей того захотелось, то она и сама, безо всякой там ложной скромности и девичьей стыдливости, взялась бы покрепче да и поволокла бы в какой-нибудь темный угол любого нормального мужика.

К тому же Ларису совершенно не смущало ее облачение, которое гораздо более показывало, нежели скрывало, и в то время как я пыжился изо всех сил, стараясь не глазеть туда, куда по моим консервативным понятиям глазеть не след, единственное, что старалась она, – делать вид, что деликатно не замечает, как я пыжусь изо всех этих самых сил.

Но довольно! Довольно мистики и лирики! К делу! Я схватил себя в руки и голосом твердокаменного революционера произнес:

– Послушайте, Лариса, а Рита не говорила, что вызвала меня телеграммой?

Женщина покачала головой:

– Нет, не говорила. Во всяком случае, мне.

– Ага… – И замялся, не зная, о чем спрашивать дальше. Делиться тревогами по поводу возможного похищения пока не стоило – кто ее разберет, что за птичка? Но ведь коли Маргариту и в самом деле похитили, зная, чья она дочь, то эти люди не могут не понимать, что старик ради ее вызволения способен поставить город на уши и в прямом смысле и в переносном. Неужели она так им нужна?.. Хотя позвольте, почему именно она? Дьявол, да ведь им нужен я!..

Знакомо засвербило под ложечкой. Так-так-так, начинается работа, а посему все побочное, в том числе и гиперсексуальные кондиции сидящей напротив дивы, должно – нет, просто обязано отойти на самый-самый задний план…

– Извините, – сказала вдруг Лариса и, восстав из кресла, медленно и вальяжно выплыла из комнаты.

Я проводил ее внимательным взглядом.

Всю. Снизу доверху. И обратно.

Вскоре она вернулась с подносом, на котором дымились две чашки и стояла сахарница.

– Чай. Кофе не пью.

Я похвалил:

– Правильно делаете. Огромное спасибо. – И без перехода: – Скажите, а незадолго до моего появления вам не звонил отец Риты?