Текст книги "Возвращение Скорпиона"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава пятнадцатая

Ровно без десяти четыре я с самыми крутыми намерениями влетел в насквозь проспиртованную ядовитым дыханием Кузнеца комнату и, решительно собравшись поднимать на ноги и приставлять, в конце-то концов, этого хама и алкоголика к общественно полезному делу, был вдруг приятно удивлен и даже поражен.

Хам и алкоголик уже стоял на ногах и теперь обозревал довольно мутным еще взглядом окружающее его драгоценную персону пространство. При моем появлении он обозрел и меня – красными словно у рака глазами и зрачками размером с булавочную головку.

Зная по собственному опыту, сколь непросто порой такими вот похмельными глазами и зрачками взирать на мир, да еще и наводить резкость, я облегчил ему задачу возвращения к нормальной жизни.

– Это я, – сказал я.

Он тупо кивнул:

– Ага. А… мы где?

– В звезде, – кротко сообщил я, однако Кузнец недоверчиво покачал головой:

– Чего-то не похоже… Погоди! – Взор его мало-помалу начал обретать бЛльшую осмысленность. – Погоди-погоди!… Ага. Понял. Узнал. Хата Серого.

Я раздраженно похвалил:

– Молодец, угадал.

Кузнец опять помрачнел:

– Э, а как я сюда попал? Ни хрена не помню…

– А тебя, придурка, из самолета выкинули, когда над домом пролетали. Я заранее со стюардессами по радио договорился.

Он сдавил трясущимися руками калган. Жалобно прорыпел:

– Да вроде помню я тех стюардесс… А выкинули с парашютом?

– С парашютом. Опустились пониже и… А гребанулся ты прямо на клумбу. Все розы, паразит, поломал. Ну подожди, вот ужо хозяйка те задаст!

Кузнец недоверчиво ухмыльнулся:

– Брешешь! Какие в мае розы?

– Это тебе не там, а здесь, Мичурин! – сурово возразил я и еще суровее добавил: – Не, ну что же ты, а? Ведь просил как человека! Профессор давным-давно приканал, уже делом занят, а ты?

– Да понимаешь…

Но я оборвал его:

– Всё! Мне твои объяснения слушать некогда. Даю полчаса на окончательное протрезвление, после поговорим.

Он покраснел:

– Да постой…

– А ну шагом марш в ванную! – рявкнул я. – Под холодный душ, пока не очухаешься. И не забудь зубы почистить – разит как из сортира!

В затуманенных глазах Кузнеца промелькнул неподдельный интерес:

– Во, кстати о сортире. Нехило бы туда прошвырнуться.

– Сейчас прошвырнешься, – пообещал я и подтолкнул нарушителя дисциплины к двери. – Сейчас я тебя в унитазе умою. Топай!

Однако он закорячился:

– Не пойду первым! Неудобно – вдруг хозяйку в таком виде встречу.

Я успокоил:

– Не переживай. Тебя тут уже все и не в таком встречали.

Бедный Кузнец совсем сник, но мне уговаривать его как дитятку было некогда, и, развернув носом к порогу, я с удовольствием вставил ему коленом под зад. Штрафник пулей вылетел в коридор, грозно бормоча на лету:

– Ответишь…

– Отвечу-отвечу.

По дороге к санузлу мы наткнулись сначала на Джона, а потом на Маргариту, и мне показалось, что Маргариту Кузнец испугался гораздо сильнее. А может, это в нем проснулись наконец совесть и стыд.

А что? Мало ли чудес на свете? Но как бы то ни было, Кузнец лишь еле слышно буркнул Маргарите: "Драсьте…" – и кузнечиком скакнул в туалет.

Я сидел на диване и задумчиво смотрел на телефон. Мыслей в башке крутилось предостаточно, и одна другой хреновее. Да, скоро будет дождь…

Открылась дверь, и на пороге показалась Маргарита. Я перевел полуотсутствующий взгляд на нее и прочувствованно сообщил:

– I wanna be your mаn1.

Вместо ответа Маргарита показала мне дулю. Ее сердито разрумянившееся лицо явно говорило о том, что она не вполне еще отошла от известия о смерти человека, который был когда-то майором милиции, но которому никогда уже не стать ее полковником. Нет, что бы там она ни утверждала о чисто деловом и корыстном характере своей связи с Мошкиным, а всё же…

Кажется, у древних евреев была в ходу поговорка, что лишь три вещи на свете не оставляют никакого следа: змея на камне, птица в воздухе и мужчина в женщине. Гм, физиологически-то оно, может, и верно, но – психологически… А разве, чёрт, женщина не оставляет своего "следа" в мужчине? Еще как оставляет! Точнее – оставляют! Загляните любому мужику в душу – не душа, а просто пешеходная дорожка какая-то!..

Ладно, отвлеклись. В ответ на Маргаритину дулю я покосился на часы – без пяти четыре – и драматично вздохнул:

– Ну, тогда I want to hold your hand2.

Две дули.

Повесил нос.

– Oh, dear, what can I do3?

Она повернулась и вышла.

– Get back4! – прокричал я ей вслед, хотя в душе и порадовался – мне предстояло сделать звонок.

– Алло, – отозвалась через несколько секунд Татьяна Николаевна. – Алло, кто это?

– Я это.

Она удивилась:

– Вы?! Но разве вы не…

Глубокий скорбный вздох:

– Увы, я – "не".

– Но слушайте, Лариса стоит у ворот… – В голосе Тани Николаевны звучало непритворное изумление, и тон ее сейчас здорово подутратил недавнюю игривость. Отчего? Вариантов, разумеется, может быть масса, и всё же, и всё же…

Я вздохнул еще тяжелее:

– Глубокоуважаемая Татьяна Николаевна! Ужасно извиняюсь перед вами, а также не менее глубокоуважаемой Ларисой, но некие обстоятельства не позволили мне вырваться из дому. Вернее, одно обстоятельство.

– Его имя не Маргарита? – непривычно холодно и сухо осведомилась Татьяна Николаевна.

– Его имя Джон, – горько сообщил я. – Видите ли, у бедняги вдруг обнаружился жуткий запор.

– Сочувствую Джону, – еще холоднее сказала собеседница. – У вас это, похоже, фамильное – то запор, то сопли. И что дальше?

– Что дальше? Ну, извинитесь, пожалуйста, от моего имени перед Ларисой, а я обязательно заеду или хотя бы перезвоню, но попозже.

– Это всё?

– Да вроде…

– До свиданья. – И "пи-пи-пи" в трубке. Ой, пани Таня, пани Таня! Неужто ревнуете? Э, нет, это не ревность, это что-то иное…

Десять минут пятого. Теперь снова профпауза. Теперь надо дождаться Профессора. Я подошел к двери ванной и постучал:

– Ты не утонул?

– Не утонул! – Голос уже почти человеческий. – Щас в горячей лежу, – радостно сообщил Кузнец. – А чё, вылезать?

– Лежи-лежи, – успокоил я. – Откисай. Время пока терпит. – И добавил: – Алкаш!

– Сам алкаш! – немедленно отозвалась ванная. Протестовать я не стал. Нет, в самом деле – алкаши-то мы, возможно, и не алкаши ("алкаш" – термин скорее социальный, нежели медицинский), но…

Но довольно о грустном. Я просунул голову в кухонную дверь – надо же, Маргарита опять стряпает. Неужто из-за Профессора старается? Я почувствовал тонюсенькие уколы ревности – она никогда не отличалась особым рвением к занятиям кулинарией (в отличие, кстати, от Натали… Ох, Натали-Натали!..), а тут – на тебе! Ну конечно, из-за Профессора, не из-за забулдыги же Кузнеца.

Меня Маргарита не удостоила даже взгляда. Я обиделся, свистнул Джона, и мы вышли во двор. Джон немедля принялся метить все подряд, и я увел его в сад. Осмотреть лишний раз "территорию" не повредит, так почему бы не совместить приятное с полезным? Ну, мы и совместили.

Услышав шум двигателя, я вылупился на часы: ай да Профессор, прямо реактивный! Когда мы с Джоном подбежали к калитке, Профессор уже вылез из машины, и лицо его мне сразу не понравилось – очень хмурое, почти злое лицо.

– Во двор загонять не надо, – предупредил я, открывая калитку и пропуская почтенного востоковеда. – Ну что?

Он прищурился:

– А что – "что"?

Я растерялся:

– Ну, это… видел?

Профессор кивнул:

– Видел. – И вдруг совершенно неожиданно добавил: – Ох ты и гад!

– Почему это гад?! – обиделся я. – Скот еще куда ни шло, но гад… Ладно, одно слово – да или нет?

Он рыкнул:

– Да, твою мать!

У меня задрожали коленки.

– Точно?

– Абсолютно.

– Дела-а-а…

Я медленно опустился на низкую ограду, отделявшую всевозможные клумбы и куртины от дорожки, и полез за сигаретами. Профессор присел рядом, и ограда жалобно заскрипела. Он тоже закурил, и с минуту мы дымили молча. Потом он спросил:

– И даже теперь всё не скажешь?

Я мысленно поёжился. "Всё"!.. Сказать "всё" – это значит помимо прочего признаться в том, что я поимел его как последнего салагу! Нет. Пока – нет. И потому я только лицемерно вздохнул:

– Да ты, брат, и сам уже наверное многое понял.

Это был неплохой ход. Ведь для Профессора сказать: "Нет, старик, ничего я еще не понял", – как серпом по пальцам, это же Профессор! Кузнец – дело другое. Кузнец бы пристал с ножом к горлу: "Ни хрена я не понял! Давай колись, не парь мозги!" и т. д. и т. п. Но Кузнец сейчас и не пристанет, он сейчас вроде как малость опущенный, поскольку виноват, и безо всяких вопросов будет стараться изо всех сил загладить свое несвоевременное пьянство. Ну а Профессор…

Ну а Профессор вдруг солидно, словно перед ученой аудиторией, откашлялся и важным баском пророкотал:

– Нет, в основных-то чертах, разумеется…

ЧТД! Что и требовалось доказать. Ну не терзай, не терзай меня больше! Скоро сам всё узнаешь.

Я тоже кашлянул.

– А как насчет телефона?

Он молча полез в карман и сунул мне белоснежный хрустящий лист бумаги, испещренный как мушиными какашками компьютерными цифрами. Джон рухнул возле наших ног и придавил хребтом мой левый ботинок. Я даже не отреагировал. Я изучал новый "вещдок" по делу.

Изучил. Выдернул из-под лохматой туши ботинок.

– Что скажешь? – Профессор внимательно посмотрел на меня.

Однако я тоже внимательно посмотрел на него:

– А ты что скажешь? – Так и подмывало добавить: "Ведь ты же у нас самый умный!" Но конечно же, не добавил.

– Хреново, – поморщился Профессор.

– Хреновее некуда, – согласился я.

Он покачал головой:

– Да-а-а, кабы знать раньше… – Высокомерно хмыкнул: – Слушай, не обижайся, но, похоже, ты наделал массу ошибок.

Я покорно кивнул:

– Похоже. Я не господь бог и даже не ты.

Профессор притворился, что пропустил эту грубую лесть мимо ушей, и менторским тоном начал:

– Во первых строках обязательно надо было…

Но я перебил:

– Слышь, завязывай, а? Что теперь толку сопли жевать! "Во первых", "во вторых"… Давай-ка снова на конь.

– В смысле?

– В смысле – бери в охапку свою профессорскую задницу и дуй опять по тому же адресу. Машину где-нибудь оставь – не далеко, но и не близко, чтоб не присекли, – и разведай обстановку. Подъезды-отъезды, подходы-отходы, кто пришел, кто ушел… Ну, не мне тебя учить. Можешь даже проникнуть на "объект", только без шороха, конечно.

Профессор напрягся:

– "Ганнибал у ворот"? (Ох, умён, ох, умён!)

Я пожал плечами:

– А пёс его знает! Может, уже и за воротами. Короче, звони, когда сочтешь нужным. – Добавил: – Пойдем, дам пушку. А заодно и с Кузнецом поздороваешься.

Доктор наук проворчал:

– Да я бы ему с большей радостью зубы пересчитал, долбодятлу такому! (Видите, каков наш Профессор. Долг для него превыше всего.)

– А вдруг он тебе? – предположил я.

Этот сноб возмутился:

– А мне-то за что?!

Я успокоил:

– Тебе не за что, ты – молодец…

Зубы, конечно, никто никому пересчитывать не собирался. Они с полминуты пообнимались в коридоре как медведи, я тоже присоединился в конце для композиции, а Джон смотрел на нас хотя и не шибко взволнованным, но все же достаточно настороженным взглядом. В перерывах между объятьями я говорил ему:

– Свои! Фу!..

Наконец Кузнец, который, за исключением полости рта, теперь весь цвел и благоухал как сиреневый куст, бросил обниматься и закричал:

– Пацаны! Да я ж главного не сказал! Я ж почему нажрался-то?

Мы с Профессором напряглись.

– И почему?..

Кузнец захохотал:

– Да в самолете, бляха-муха, вторым пилотом одноклассник мой оказался! Двадцать шесть лет не виделись, представляете?!

– Представляем, – кивнул я. – Лакали прямо за штурвалом?

Он ухмыльнулся:

– Не, начали еще в порту, когда возле буфета встретились. Случайно. Вот же бывают в жизни совпаденья, да?

– Да, – сдержанно подтвердил Профессор. – Ну а куда же, позволь узнать, первый пилот смотрел, пока вы со вторым резвились?

– Так в окно и на приборы и смотрел, – пожал плечами Кузнец. – Он что, не мужик, не понимает? Да там и лететь-то всего часа полтора…

– Однако ж нагвоздиться вы успели изрядно, – поджал губы Профессор. – А твоего одноклассника, как и тебя, в трезвяк замели?

Кузнец оторопел:

– А я чё, в трезвяк попал?!

Я тоже не стал его жалеть.

– Попал. Оттуда мы тебя, идиота, и забрали. Хорошо, что в кармане листок с телефоном и этим адресом оказался, а то так и куковал бы на топчане. Подкидыш!

Кузнец укоризненно посмотрел на меня:

– А говорил – с парашютом…

На некоторое время я напрочь лишился дара речи. А потом только и сумел промычать:

– Не, ну ты вообще, а! Это ж шутка, шутка была! Какой же придурок тебе, барану такому, парашют бы дал?!

Кузнец сморщил нос.

– Да Борька и дал бы. Мы оба как колы были.

Ну, тут даже Профессор хрюкнул:

– Прости, Толик, но в пассажирских самолетах парашюты не предусмотрены.

Кузнец вздохнул:

– Знаю. А были бы предусмотрены – точняк бы дал…

Я плюнул и пошел за стволами. Поднимаясь по лестнице в спальню, услышал, как наш небесный бухарик неожиданно спохватился:

– Э-э, а вдруг Борька и правда в трезвяке? А ну пойди позвони…

Профессор вяло отбрехивался, но воскресший из полумертвых Кузнец не унимался.

А когда через пару минут я спустился со свертком под мышкой, он встретил меня радостной детской улыбкой:

– Нету там Борьки! И не было! Значит, домой улетел!..

Внешне радуясь вместе с ним, я думал, что всё же без таких людей жить на свете было бы гораздо скучнее. А еще… А еще я думал о том, что тот, кто вообразит, что Кузнец и в самом деле какое-то невинное чудо, очень и очень ошибется. Это он с нами порой – наивняк, добряк и простак. В деле же он – весьма и весьма опасный, расчетливый и жестокий человек. И лучше уж вам встретиться на узкой дорожке со взводом каких-нибудь омоновцев, чем с одним Кузнецом.

Ей-богу, лучше.

Глава шестнадцатая

Когда Профессор, получив последний инструктаж, уехал, я притопал на кухню и объявил:

– Можешь не суетиться. Новый предмет тайных твоих воздыханий подло и вероломно отправлен мною в ссылку. Так что, родная, окромя нас с Анатолием оценить твои кулинарные эксперименты будет некому. Если только, конечно, не захочешь приобщить к своей гастрономии малютку Джона.

Маргарита фыркнула:

– Не захочу!

– Ну тогда, изменщица, накрывай на стол. Сейчас все мы плотно по… не знаю уж, обедаем или ужинаем и… Скажи, у тебя в этом поселке друзья есть?

Она изумленно вскинула свои сверхпрекрасные глаза:

– Какие друзья?

– Такие, у которых ты могла бы спокойно провести несколько часов. И Толик с Джоном тоже.

– Но с какой это стати?!

– А с такой, несравненная, что по моим скромным размышлениям в твоем доме скоро может быть очень жарко.

Маргарита дёрнула плечом:

– Нет!

– Что – "нет"? – удивился я. – Не веришь, что это возможно?

Она чуть побледнела:

– Вот как раз этому верю охотно. Уж коли на горизонте нарисовался ты, – жди гадостей!

Я обиделся:

– Извини, милая, вы первые начали. Ты и твой Мошкин. И потом, неужели же от меня ты видела только одни гадости? Так найдешь, где перекантоваться?

– Найду, – процедила Маргарита. – Хоть это и не совсем удобно…

Я взбеленился:

– "Удобно" – "неудобно"! Неудобно знаешь что? На потолке спать и стоя в гамаке это самое…

– Фи!

– Нет, не "фи"! – рявкнул я. – С дыркой в твоей прекрасной, пардон, башке ты не будешь нужна не только мне, а и… – Махнул рукой.

Она прищурилась:

– Значит, без дырки я тебе еще нужна?

– Какой именно? – ляпнул я.

– В башке, – не моргнула она.

– Ну, более-менее…

– Тогда ладно. – Маргарита сняла фартук и сполоснула под краном руки. Вытерла их полотенцем и распахнула дверь в коридор: – Анатолий!

– Ау-у! – донесся откуда-то голос нашего дисбатовца, но первым возле двери, разумеется, материализовался Джон. Материализовался и уронил на ковровую дорожку с кило слюны.

– Анатолий, к столу! – снова крикнула Маргарита, а я подхватил своего питомца за ошейник, выволок на крыльцо и, усадив, строго приказал:

– Охраняй!

Джон только тяжело вздохнул.

Когда я вернулся на кухню, Кузнец уже активно загружал в свою тарелку все подряд – рагу, салаты, колбасу, ветчину…

Увидев меня, Маргарита вопросительно протянула:

– А может, Анатолий хочет немножко…

В еще красноватых глазах Кузнеца вспыхнул маленький огонек маленькой радости, а рука с вилкой, подрагивая, смятенно застыла в воздухе.

Но я этот огонек радости моментально затушил. Коваными сапогами своих безжалостных слов.

– Анатолий не хочет! Он, уважаемая Маргарита Владимировна, не хочет ни немножко, ни множко. Наш Толик будет теперь только хорошим мальчиком. Правда, Толик?

Кузнец вздохнул еще тяжелее Джона:

– Правда…

Рука с вилкой двинулась дальше, к тарелке с сыром. Я же, усаживаясь, подбодрил нарушителя трудовой дисциплины:

– Не переживай. И не забудь после еды еще раз почистить зубы.

Кузнец, уже жуя, ухмыльнулся:

– Да ладно. Почищу…

Хотя до дома Маргаритиных знакомых было не более полукилометра, я решил перестраховаться: выехал на ее машине из поселка, поколесил минут десять по округе, высматривая, нет ли «хвоста», и, убедившись, что вроде нет, снова вернулся в поселок, только уже с противоположной стороны.

Расставание было недолгим. Я нацепил на Джона поводок и вручил другой конец Маргарите со словами, обращенными к псу:

– Свои! Охраняй! – ну и так далее.

Маргариту сдержанно поцеловал в щеку, а Кузнеца целовать не стал, а просто сказал:

– Смотри там. – И он кивнул:

– Да не трясись, всё пучком.

– Выходите, – произнес я. – Пока. – И персонально Джону: – Выходи. Пока.

Бедняга вылез за Кузнецом и Маргаритой и, оглянувшись, долго смотрел на меня. Да наверное, он и долго смотрел мне вслед, но этого я уже не видел. Я уехал. На полпути к дому Маргариты остановился у обочины, закурил и попробовал пораскинуть мозгами. Кое-что получилось. Но увы, то, что получилось, радовало не слишком – судя по всему, в самое ближайшее время должна наступить развязка. Только вот какой она будет?..

Да, теперь всё (или почти всё) зависело уже не от меня, а от Профессора. Ну и от Кузнеца тоже – от него зависела безопасность и даже жизнь Маргариты…

Квакнул телефон, и я схватил трубку:

– Да!

– Не ори, – прошипел Профессор. – Я на месте, понял?

– Понял. Где именно? В саду?

– Хрена! На чердаке.

– На чердаке?! – Я был потрясен. – Ну, ты даешь…

– Да уж стараюсь. Ладно, и что дальше?

– Дальше? – Я подёргал себя за ухо. – Ну, осмотрись там…

– Уже осмотрелся. В доме две бабы и собака.

– А охранник?

– Нет никакого охранника. Но через полтора часа здесь должен появиться кто-то еще.

– Откуда знаешь?

Шепот Профессора был ледяным.

– Видите ли, товарищ студент, на свете существуют некие приборы…

– И у вас, мэтр, такой прибор есть?

– Есть.

– И ты подслушал…

– Телефонный разговор. Вернее, половину. Звонила одна из женщин.

– Которая?

– Эй, да я же только слышу, а не вижу! Базарили с минуту: "да" – "нет" – "через полтора часа" – "жду", – вот и всё.

– Ну, в принципе, это мог быть кто угодно, – протянул я.

– Мог кто, а мог и не кто, – отрезал Профессор. – В общем, у меня предложение. В доме не должно остаться ни души. Замани под любым предлогом обеих баб и собаку в машину и… Короче, как хочешь, но чтобы до моего звонка здесь и духу никого не было, понял?

Я вздохнул:

– Понял… Ладно, что-нибудь придумаю, только пушку возьму.

– Бери. Всё, отключаюсь.

Я попросил:

– Ты это, поосторожней там.

– Не учи отца детей делать. – И гудки.

…Через три минуты я подъехал к дому Маргариты.

Еще через минуту вышел из машины.

Еще через полминуты стоял на крыльце и выуживал из кармана ключ.

Ну а еще через четверть минуты я открыл дверь и прямо с порога услышал, как выражается некая моя знакомая, приятный, хотя и мужской голос.

Голос сказал:

– Добро пожаловать. Можно не разуваться.

Поморщившись от легкого прикосновения к правому виску холодной стали, я заверил:

– И не собирался.

– Ну так канай сюда, – предложил все тот же приятный голос из глубины коридора.

Что было делать?

Поканал.

Глава семнадцатая

М-да-а… А ведь было, я говорил уже – было у меня предчувствие некой грядущей гадости. Потому и Маргариту услал. Но вот с какой именно стороны ждать гадость – этого я не знал. Тогда – не знал.

А впрочем, не знал я этого и сейчас.

"Канай сюда", – сказали мне, и я поканал.

За обладателем приятного голоса, сопровождаемый с двух сторон двумя нацеленными мне в калган стволами. И я особо не рыпался. Пока. Почему? Да потому, что нужно было понять, откуда дует ветер. Данный ветер. Поскольку это, кажется, не совсем то, чего я ожидал. Или даже – совсем не то. Ладно, если еще поживем – увидим.

Меня привели в большую гостиную, и главный – тот, что шел впереди, – ткнул пальцем в кресло:

– Садись.

Я сел, а он сел в кресло напротив. Его подручные встали рядом со своим шефом, и наконец-то я сумел как следует разглядеть всю троицу.

Вообще-то шестёрки особого интереса не представляли. Морды у обоих тупые и малоодухотворенные. Первый – курносый, а у второго – характерный, переломанный когда-то по седловине "боксерский" шнобель. Зато у курносого, точно у "классика" или "вольника" в отставке, были прибиты к черепушке и как бы стерты верхушки ушей. Вот, пожалуй, и вся разница, кроме комплекции: "борец" был примерно с меня и весьма грузен, а "боксер", без сомнения, выступал когда-то в весе "мухи". Сейчас же он потяжелел, и я бы квалифицировал его как "петуха".

Но чёрт с ними, перейдем к главному. В смысле – к главному гаду, который нагло развалился сейчас в кресле, принадлежащем Маргарите, в комнате, принадлежащей Маргарите, дома, принадлежащего Маргарите. Оч-чень, оч-чень занятный тип: невысокий, толстенький, с необыкновенно подвижным лицом и синими-синими, как у ребенка, глазами. Однако от ребенка этого пятидесятидвух-пятидесятитрехлетнего человечка отличала весьма характерная особенность: его череп покрывал не младенческий пушок, а густая седая шевелюра. И не просто седая – а белокипенная, как у альбиноса, хотя альбиносом он не был – довольно смуглый и, повторюсь, вовсе не красноглазый. У одного из друзей моего детства отец, дядя Володя, смолоду имел такие же вот белоснежные волосы. Но дядя-то Володя поседел в единый миг, когда горел в танке под Курском… В каком, интересно, танке поседела эта мразь?

А "мразь" неожиданно ухмыльнулась и спросила:

– Где камень?

Я едва не подпрыгнул:

– Кто?!

– Не "кто", а "что", чучело, – мягко поправил он. Ну погоди, еще поквитаюсь с тобой за "чучело", тварь седая! И вдруг…

И вдруг меня точно шилом в зад кольнули. Тварь-то, он, конечно, тварь, но не седая, а – б е л а я… Белый! Вот кто пожаловал ко мне на беседу. Выходит, Мошкин (угомони, господи, его неоднозначную душу) не просто нанимал у него боевиков, а и… Нет, тогда непонятно… Не может быть! Неужели я ошибся и Профессор зря торчит сейчас на Пауковом чердаке?..

– Так где алмаз, друже? – снова добродушно поинтересовался Белый, а "петух" направил ствол своего "полис-бульдога" мне в переносицу. (Интересно, а в курсе американские полицейские, что их классическое табельное оружие вовсю разгуливает по Cвятой Руси? Да наверное, в курсе.)

– Какой еще алмаз? – вздохнул я, и тотчас в лоб нацелился "кольт-троупер" "борца". Ковбой хренов!..

– Какой алмаз? – переспросил толстяк. – Да тот, который называется "Чёрный Скорпион" и из-за которого ты в прошлом году неслабо здесь порезвился.

Я пожал плечами:

– Вы, сударь, меня с кем-то путаете.

Белый улыбнулся, и пухлые щеки едва не закрыли его васильковые глазки.

– Слушай, а чего это ты говоришь мне "вы"?

Я улыбнулся тоже:

– Слушайте, а чего это вы говорите мне "ты"? (Простите, Александр Валентинович!)

Он махнул короткой рукой:

– А-а, брось, свои люди. Скажешь, где камень, и свободен, вали куда хочешь.

(Так, есть! Есть!.. Белый все время говорит: "алмаз", "камень" – в единственном, единственном, бляха муха, числе! А это значит…)

Я с понтом нервно заёрзал:

– Да правда…

– А может, тебе и вообще не известно, о чем речь? – перебил он.

Я состроил унылую гримасу:

– Не, ну почему? "Чёрный Скорпион"… – И как попугай: – "Пятьдесят-пятьдесят пять каратов, "бриолетта"… Был такой у Серого, верно. Но где сейчас, – развел руками, – одному аллаху ведомо.

Белый больше не улыбался. Он не верил мне, это ясно, и на его месте я бы тоже мне не верил. Ведь Мошкин…

И – прямо телепатия какая-то!

– А Мошкин говорил – знаешь, – прошипел толстяк. – Да, кстати, лихо ты его оформил.

– Куда? – "удивился" я.

– На тот свет, куда же еще!

Надеюсь, мое "изумление" выглядело искренним.

– Я?! Мошкина?! Так он труп?

Белый ткнул пальцем в подручных.

– Отдохните, ребята. – И те опустили свои пугачи. Спасибо хотя бы за это. И – снова мне: – Его застрелила жена, но у той отродясь не было пистолета. Значит, кто-то дал. А кто мог сделать это кроме тебя? Кому была нужна его смерть, а?

Я поморщился:

– Спросите-ка лучше у жены, откуда у нее пистолет.

Белый зло засопел:

– Спрашивать не у кого! Когда мусора высадили дверь, она застрелилась. (Вот так номер! Этого я не хотел, честное слово, не хотел…) Ты дал ей пушку. Ты! Больше некому!

Я покачал головой:

– Вы и сами в это не верите. Я понятия не имел, что Мошкин убит, сроду не знал его жену – слышал только, что… ну, вроде как немного не в себе. А и потом – коли это она, то при чем здесь алмаз? Может, просто блудить ему поаккуратнее надо было.

Белый гаденько подмигнул:

– С твоей кралей, да?

Я щёлкнул зубами, но сдержался. Ясно, что седой хрен пытается вывести меня из равновесия. Кротко вздохнул:

– Бросьте… Но… Но вообще-то вы отдаете себе отчет, в чьи владения влезли?

Он отмахнулся:

– Ничего, старик проглотит!

– А ежели не проглотит? – возразил я.

– Э-э-э, братец… – Белый задумчиво потеребил мочку уха. – Да ты, похоже, с ним снюхался?

Я пожал плечами:

– Что значит – "снюхался"? Мы просто знакомы.

Однако он меня не слушал.

– И зуб даю, Паука ты тоже водишь за нос. Угадал?

– Не угадали.

Он плюнул.

– … твою мать! Ты всегда такой вежливый? Даже противно!

Я улыбнулся:

– Не всегда. Знаете, в каких случаях я говорю пожилым людям "ты"?

Белый ощерился – наверное, не понравилось слово "пожилой".

– Хе-хе! Ну и в каких же?

– Всего в двух. Первый – когда это мои старые и добрые знакомые. А второй – когда приходится их убивать.

Он выпучил глаза:

– Ты серьезно?

– Вполне, – подтвердил я. – Так что, пожалуйста, не злите меня, ладно?

От такой борзости он обалдел еще сильнее и взвизгнул:

– Обыскать!

– Так обыскивали уже! – напомнил "классик". – Чистый.

Белый снова успокоился, но…

Но мой взгляд упал на настенные часы, и теперь вздёрнулся я. Время-то как летит: уже через час с небольшим поручение Профессора должно быть выполнено, а значит, надо действовать. Но не здесь – куда потом трупы девать? – да и без пальбы наверняка не обойдется. К тому же позиция у меня невыгодная: сижу под прицелом, сам голый, даже без ножа. И я… решился.

– А-а, чёрт с вами! Уломали.

Толстяк насторожился:

– Чего?

– Ничего. Поехали, покажу, где бриллиант.

Его жирные щеки вмиг осунулись. А может, это он от удивления чересчур широко разинул пасть?

Я же, не давая ему опомниться, затараторил:

– Поехали! Хотите – обшмонайте еще раз. – Встал и сцепил руки на затылке. – Ну?

Когда у Белого прошел первый шок и рыло вновь приняло обычную конфигурацию, он кивнул "боксеру":

– Проверь!

Тот проверил.

– Да чисто.

А я опустил руки и зашагал прочь из дома, бросив по дороге косяка на наручные часы. Время, чёрт, уплывает!.. Остановился за порогом и под пристальными взорами новых знакомых запер входную дверь, а ключи сунул в карман. Они тоже сунули в карманы свои пушки, но глядели-то эти пушки все равно на меня и в любой момент могли харкнуть свинцом.

Когда мы вышли на улицу, я сказал тоном, не терпящим возражений, – козырь-то, вернее, алмаз, был покамест у меня в колоде:

– Поедем в моей машине, – и уселся за руль, а эта троица еще с минуту шушукалась – совещались, как угнездиться им. Я не прислушивался: до лампочки, все равно я ничего не собирался предпринимать в машине. Вернее – в дороге.

Наконец сели. Рядом со мной – "классик". Ну, товарищи бандиты? Погнали?

И мы погнали. Вырулили из поселка, въехали в город, однако, проезжая мимо рынка, я затормозил.

– Ты что?! – вскинулся Белый.

– Ничего, – буркнул я. – Цветы надо купить.

Он заволновался:

– Зачем цветы?

Я усмехнулся:

– Скоро узнаете. – Притворился, что собираюсь вылезать из машины: – Ждите… – И тотчас в правый бок воткнулся ствол "кольта".

– Сидеть! Зачем цветы? К бабе везешь? К бабе?!

Я пожал плечами:

– Кого трясет чужое горе? К бабе – не к бабе… Скоро поймете. Главное, я привезу вас туда, где "Скорпион". Еще вопросы будут?

Больше вопросов не последовало. Только Белый приказал "боксеру":

– Сгоняй за цветами.

Я обрадовался:

– Букет за ваш счет! – И крикнул вслед посыльному: – Бери красные розы, да покрупнее! И не жлобись там!..

"Петух" вернулся минуты через три с букетом темно-багровых роз. И правда, хороших, крупных. Сел на место и положил цветы назад, однако я потребовал:

– Дай сюда.

Он проворчал что-то под нос, но дал. Я пересчитал розы и лишнюю выбросил в окно. Остальные протянул обратно:

– Держи.

"Боксер" удивился:

– Сдурел?! – Но я на эту дерзость не обратил ни малейшего внимания. Включил зажигание и поехал.

С минуту все трое молчали. Похоже, осмысливали мое поведение. Потом толстяк негромко проговорил:

– Да ты, шутник, никак на похороны нас везешь?

Я покачал головой:

– Не, на поминки.

– И чьи же?

– Скоро узнаете.

Голос Белого позлел:

– Эй, фраер, не борзей!

– Я не фраер и не борзею. – На секунду оглянулся – голубые глаза были очень недобрыми. Плевать. – Я сказал, что еду туда, где алмаз? Сказал. Что еще? Да, кстати, а вы, уважаемый, не боитесь, что за этот уголёк еще сегодня соратнички с вас шкуру снимут? Небось сидят уже и ручонки потирают: скоро папка с добычей вернется…

– Не считай меня лохом! – рявкнул он. – Остальные не при делах, только эти двое.

– Тогда нормально, – одобрительно кивнул я, а про себя подумал: "Совсем рехнулся, такое ляпать!" Ну, спасибо. Большое спасибо, "дядя"!

Минут через пять Белый снова подал голос:

– На кладбище, что ли, едем?

– На кладбище, – подтвердил я, глядя на часы (время, время!).

– Погоди, выходит, цветы…

– Положу на могилу друга, а заодно и прощения попрошу.

– И за что же? – фыркнул толстяк.

– А за беспокойство. Думаете, это хорошо – тревожить прах усопшего?

– "Тревожить прах усопшего"… – задумчиво повторил Белый. – Постой, ты хочешь сказать…

– Ага, – кивнул я. – Именно. А чем не тайник?

– Могила?!

Я вздохнул:

– Ну, не совсем. В общем, скоро узнаете…

Как я и надеялся, на кладбище уже никого не было. Нет, может, где-то люди еще и были, однако мы их не встретили. Я шагал чуть впереди, Белый со своими ублюдками – следом (ворота оказались закованы в цепи, и машину пришлось оставить за высоким забором). Свернув с центральной аллеи влево, я прошел по дорожке между рядами могил; еще раз налево, теперь направо и прямо. Вот. Пришли…