Текст книги "Возвращение Скорпиона"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Глава двадцатая

Но финиш оказался промежуточным.

Потому что Лариса тотчас опустилась рядом и, прижавшись своим мягким бедром к моему твердому, тихо вздохнула:

– Господи, что же всё это значит?..

Я на всякий случай малость отодвинулся.

– Это значит, милая, что, если хочешь остаться цела, ты должна с этой самой минуты забыть о том, что произошло два часа назад.

Она снова придвинулась.

– Думаешь, это легко?

Я сунул спичечный коробок в карман.

– Это не легко, это элементарно. Тебе передали пакет для меня. Всё. Что там внутри – понятия не имеешь. Хотя вообще-то тебе лучше бы на время уехать.

– Куда?

Я пожал плечами:

– Да куда угодно, главное – исчезнуть из города. Не маленькая уже, должна соображать, что здесь оставаться опасно. Нет, возможно, я и преувеличиваю риск, но ведь лучше переоценить противника, нежели недооценить, верно?

– П р о т и в н и к а… – медленно произнесла Лариса каким-то странным и отрешенным голосом.

– Да, противника, но, к счастью, моего, а не твоего. – Хлопнул себя по коленке и встал. – Всё! Об этом больше ни слова, ни на какие вопросы не отвечаю. Чем меньше ты будешь знать, тем действительно позже состаришься. И подумай все же насчет отъезда или смени хотя бы на время адрес. С этим, к сожалению, помочь не могу – сам мотыляюсь тут как флаг на бане и понятия не имею, где буду ночевать завтра.

Лариса безучастно молчала, а я вновь подошел к окну. Стараясь не особенно высовываться из-за штор, опять стал напряженно прислушиваться к тому, что творилось снаружи. Там пока ничего не творилось.

Постояв у окна с минуту и осторожно переложив пистолет подальше от края подоконника, вернулся к дивану. Лариса продолжала сидеть безмолвно и неподвижно, как каменное изваяние.

Я протянул руку к телефону.

– Сейчас вызову тебе такси.

Она усмехнулась:

– Неужто?

– Представь себе! – отчеканил я, однако тотчас убавил металла в голосе. – Ты извини, конечно…

– Извини и ты тоже! – перебила она. – Но разве не ты только что утверждал, что теперь и я могу подвергаться опасности? – Рука моя замерла, не успев дотянуться до телефона. – А коли так, то, полагаю, одной дома мне будет гораздо неуютнее, чем здесь, под твоим сильным мужским крылом. Или я не права?

Говоря эти последние, вроде бы достаточно невинные и нейтральные слова, Лариса весьма решительно поднялась и столь же решительно обхватила меня за крылья… То есть, за плечи.

Я трепыхнулся как птенец, однако она держала меня не только решительно, но и крепко. Большие твердые груди припечатались к моим ребрам как подушки, черные волосы рассыпались по спине, а губы недвусмысленно потянулись к моему лицу, для чего Ларисе потребовалось встать на цыпочки, что еще усугубило не только драматургию момента, но и непосредственный контакт наших тел.

– Эй! Эй! – как астматик выдохнул я. – Слушай, не надо! Не хочу!..

– Не хочешь?! – изумилась она.

Я затряс башкой:

– Нет… в смысле – хочу, но не хочу здесь!

Ее губы защекотали мое ухо.

– Тогда пойдем в любую из спален, на втором этаже их много…

Но я вдруг выскользнул из ее пьянящих объятий и скакнул в сторону как козёл. Протестующе и, каюсь, совсем не по-мужски вытянул руки:

– Нет, погоди, ты не поняла!

Голос Ларисы вмиг сделался иным.

– И что же это, интересно, я не поняла? Ну объясни.

Я насупился:

– А нечего объяснять. Просто я не хочу… м-м-м… иметь с тобой дело в этом доме!

Она кивнула:

– "В этом доме, в этом доме…" Ага, теперь, кажется, ясно. Значит, в моем доме или, к примеру, где-нибудь в кустах под забором иметь со мной, как ты замечательно выразился, дело можно, а здесь нельзя? Ну что ж, спасибо за откровенность. Большое спасибо!

Я мысленно матюкнулся.

– Да нет же, нет! Послушай, ты говоришь совсем не о том! Просто… просто…

– Просто здесь каждый камень Ленина знает! – распевным речитативом протянула Лариса. – Ой, прости, конечно, не Ленина, а милую и незабвенную Риту. Ну разумеется, разумеется, и как только я могла обнаглеть до такой степени, что вздумала покуситься на святая святых – ее скромное послесупружеское ложе, наверняка не остывшее еще с прошлого года от тепла барахтавшихся на нем ваших с ней молодых и горячих тел!

Я скрипнул зубами.

– Ты мелешь совсем не то!

– Конечно-конечно, – согласилась она. – Не то! Совсем-совсем не то! Разве ж могу я молоть то, когда здесь повсюду незримо витает дух неповторимой и непревзойденной прекрасной Королевы Марго?! А скажи, в этом… как ты называешь, "деле" – она что, неужто лучше меня?

Это мне уже совершенно не понравилось. И вообще, вот-вот пуля невесть откуда прилетит, а мне не хватало еще для полного счастья увязнуть здесь в бабах как в болоте! Твою мать!..

А Лариса всё продолжала:

– … да-да, и что же я, дура, раньше не сообразила! А может, это любовь, мальчик? – Ее бархатный голос точно жалил невидимыми тончайшими иглами и уже откровенно издевался надо мной. – Еще бы-еще бы, – изобретательно продолжала она. – Естественно, ты боишься! Боишься, что в самый неподходящий момент вдруг откроется хрустальная дверь – и на пороге в сиянии света – ОНА! твоя принцесса, твоя любимая, а мы тут, пардон, чёрт-те чем занимаемся…

Я резко повернулся и ушел на кухню. Нащупал в темноте кран и присосался к нему как пиявка. Потом сел на табуретку и закурил. Из гостиной больше не доносилось ни звука. Минут через пять, бросив окурок в раковину, я вернулся к Ларисе.

Она сидела в кресле, сжав руками виски. Я тронул ее за плечо.

– Уйди, – тихо попросила она, не поднимая головы. И еще тише добавила: – Пожалуйста…

Я вздохнул:

– Сейчас. – И тоже тихо добавил: – Спасибо…

Прятаться ночью в кустах, даже и в южных кустах – это занятие, доложу вам, куда ниже среднего. Правда, я захватил из кладовки под задницу какой-то старый бушлат, но все равно: жестко, неловко, а главное – скучно. Сначала я глазел на усыпанное крупными голубоватыми звездами небо, но это занятие скоро надоело – не Коперник же – и я возвратился обратно на грешную землю.

Слушайте, в голову стали от тоски лезть ну просто совершенно идиотские мысли. Помните старую шутку? Вопрос: "Что такое частушка?" Ответ: "Вид народно-поэтического и музыкального творчества, короткая рифмованная песенка, раскрывающая различные стороны бытовой, трудовой и социальной жизни народа. Состоит из двух двустиший, слабо связанных между собой ассоциативной связью. Например: "Как у нашей Маньки в попе позабыли клизму. Призрак бродит по Европе, призрак коммунизму".

Вспомнили?

Гм, извиняюсь, конечно, но вот нечто в этом роде творилось сейчас и у меня в балде. Не в смысле клизмы и коммунизма, а – слабой ассоциативной связи. Нет бы думать о том, как вызволить Маргариту, или что означает тот совершенно неожиданный и просто невероятный презент, который лежал теперь у меня в кармане…

Или же, по большому счету, как вообще улизнуть из этого города, когда все закончится (коли закончится) хотя бы более-менее благополучно.

Ан нет. В мозгу гвоздем засела одна мысль – свинья я, свинья! Корчил из себя морального девственника и в результате ни за что ни про что обидел Ларису!.. Да надо было, скотина, упасть на колени, вымолить прощение, а потом… взять с собой в караул два бушлата и ее самою.

Я почему-то вспомнил вдруг, как лет двадцать с гаком назад, еще до срочной, гулял по ночам по набережной с одной девчонкой… Нет-нет, там не было ничего такого, просто бродили, обнимались да целовались до первых петухов – мне, кажется, семнадцать, ей – пятнадцать или даже четырнадцать. Луна на реке, черные деревья и соловьи…

Гм, помнится, правда, полгода спустя я гулял по той же самой набережной, но уже с другой девчонкой. Мне все еще, кажется, семнадцать, однако ей-то уж точно пятнадцать. Вот только на реке не луна, а лед, и на черных деревьях не соловьи, а вороны. Под ногами снег, кругом сугробы, и – холодно. Но нам наплевать: мы ходим, обнимаемся и целуемся до… страшно вспомнить, первых… автобусов! Мы садимся на конечной в самый первый, старый-престарый "ЛАЗ" и нарезаем круги по только-только пробуждающемуся городу. Сидим на заднем сиденье, прямо над двигателем, и греемся, потому что за ночь, долгую зимнюю ночь, несмотря на все поцелуи, задубели как цуцики. Мы греемся, иногда полудремлем, снова целуемся…

Я гляжу на часы – всё, родители, и мои, и ее, естественно, снова взбешенные, ушли на работу, и можно брести по домам, отсыпаться. И мы выходим из автобуса, целуемся последний раз и бредем – она к себе, я к себе. А школа, спросите вы? Господи, да какая там, к чёрту, школа!

А вот помню еще…

И вдруг за углом послышался шум мотора автомобиля. Самой машины еще не было видно, однако на шоссе уже упали светло-желтые лучи фар. Когда из-за поворота вынырнула вроде бы серая "Волга", я был уже на ногах: ведь ежели предположения Профессора и мои собственные оперативные расчеты верны, а "Волга" – не случайно проезжающая мимо машина, то эти кореша должны тормознуть где-то здесь, у границы Маргаритиного сада. Им вовсе не обязательно пилить к дому, чтобы подложить мне свинью. Либо не свинью, а… В общем, то, что они могут мне подложить.

Так и есть: "Волга" затормозила, и из нее вышли двое – водитель и сидевший рядом. Первый, как назло, погасил фары, и я видел лишь два темных силуэта метрах в десяти – двенадцати от моего укрытия. Шофер что-то тихо сказал не-шоферу, и они повернулись к багажнику.

Как поступить? Догадываясь в принципе, какого рода сюрприз назревает, я думал – что делать?

Конечно, самый простой вариант – стопорнуть этих двоих, дать им по чану: одному посильнее, второму погуманнее, чтоб смог потом говорить, далее проверить содержимое багажника, ну и поболтать напоследок с менее битым.

Однако этот вариант имел значительные изъяны. В активе – беседа с недобитком, который навряд ли знает главное из того, что нужно узнать мне (зуб даю – оба простые исполнители, если вообще не "почасовики"), зато в пассиве – головная боль: что потом делать и с этими двумя, и с предполагаемым "подарком" в машине, и наконец, с самой машиной. И потому (рахмат тебе, о мудрый Профессор!) я…

Я просто встал во весь рост, сжимая в одной руке "ягу" из "Поплавка", а в другой пластиковый пакет и фонарик, и, нарочито громко кряхтя, шумно полез через забор.

Спрыгнул на землю и неторопливо, вразвалочку, словно моряк в увольнении по прешпекту, поканал к непрошеным гостям, которые остолбенели. Выражения лиц я, конечно, не видел, но позы были еще те.

Однако куда больше опешили они, когда, остановившись шагах в пяти, я сказал:

– Здорово, ребята! Вы местные?

Оба замерли как пеньки. Я же надавил кнопку фонарика и хлестанул лучом света по их лицам.

Парни попятились, прикрывая руками глаза, но, наткнувшись задами на машину, застыли снова. Впрочем, они были не робкого десятка – левый зло прошипел:

– Убери фонарь…

А правый еще злее добавил:

– Сука!

Я начал поднимать пистолет. Нет, не затем, чтобы стрелять, – так, пугнуть слегонца. А потом… А потом вдруг передумал даже пугать – опустил пушку, выключил фонарик, засунул все это хозяйство в пакет и… Не скажу, что то был гром среди ясного неба, но – нечто близкое.

Да представьте сами: глубокая ночь, мертвая тишина, подозрительные типы, явно намеревающиеся под покровом этих самых ночи и тишины сотворить какую-то гадость, и…

М у з ы к а!

Нет, даже, не музыка, а некое невообразимое модное фуфло, но фуфло настолько громкое, что любому злоумышленнику, даже и дураку, в момент стало бы ясно: под покровом ночи и тишины гадость сотворить не удастся. Потому что нет уже главного – тишины!

Дураками они не оказались.

Не дождавшись конца песни и ужасно матерясь, они полезли в машину, и секунд через двадцать я снова остался на пустынной дороге один. Пан Профессор, ты – гений!

Тогда я выключил маленький Маргаритин магнитофон и достал из пакета телефонную трубку.

Набрал пошлое "02" и, услышав ответ дежурного, тоненьким и препохабным голоском пропищал:

– Товарищ минцанер, тут, значить, такая пранблема. Номерок запишитя…

Глава двадцать первая

Сделав доброе (а главное – очень полезное) дело, я вернулся в сад тем же манером, что и «вывернулся» из него – через забор. Поднял с земли бушлат и потопал к дому, думая, сработает ли звонок в ментовку должным образом? Никаких особенных дивидендов ждать не стоило; единственное, что, разозлившись и потеряв терпение после третьей неудачи, таинственный враг бросит ходить вокруг да около и покажет наконец свою истинную рожу.

А еще я думал, как вести себя с Ларисой. Когда внутри что-то раздваивается, это плохо. Но когда "растраивается"…

На горизонте беседка. Еще немного, еще чуть-чуть…

– Привет!

Ей-богу, я даже не успел толком испугаться, только разинул варежку:

– Чево?!

– Привет, – повторила беседка, точнее, правая скамейка, потому что голос исходил с нее.

Помолчав, я вздохнул:

– "Мой чёрный человек – в костюме сером!.." У вас бессонница, герр майор?

– Да еще какая. Однако добро пожаловать в наши края.

– Благодарствуйте, барин! – А сам подумал о пистолете в пакете, а еще о том, что людей, которые ходят в гости по ночам, надо сажать на кол. Как Дракул турок. И не только турок. И не только Дракул.

– Приземляйтесь, – повел он рукой и вдруг зыркнул на мою поклажу: – Это у вас что? На рыбалку ходили? А удочки где?

– Не на рыбалку. На дискотеку, – проворчал я.

Он усмехнулся:

– Да-да, конечно. Я же слышал музыку. Ну и натанцевались?

– Угу. – Я плюхнулся на скамейку напротив и осторожно пристроил между ног прикрытый бушлатом пакет с "ягой". – До упаду. Сигареткой не богаты, а то кончились.

Он достал пачку и протянул вместе с зажигалкой.

– Гран мерси.

Я закурил, а потом… вдруг хамски посветил зажигалкой в лицо неожиданного визави.

Он заиграл желваками.

– Уберите!

Я убрал. Вернул зажигалку и сигареты. Он сунул их в карман.

– Ну и чему же все-таки обязаны?

Я пожал плечами:

– Да ничему, просто приехал в гости. А что, нельзя? Помнится, прошлым летом вы звали обратно уже через месяц, а я вот собрался только через год.

– Долго собирались.

– Долгонько, – согласился я. – Но тому было осьмнадцать причин, в основном бытового порядка. Слушайте, можете не верить, но, честное слово, я рад вас видеть, майор.

– Подполковник, – скромно поправил Мошкин.

– Неужели?! Поздравляю! Кстати, помните – я еще тогда говорил: будете меня доставать, в жизни не станете подполковником. Сбылось, да?

Мошкин сдержанно кивнул:

– Да, вроде сбылось… – И без перехода: – Так зачем прибыли на сей раз?

Я покачал головой:

– Мне показалось, что я расстался с вами как с человеком, а не ментом. Видать, ошибся.

– Не любите ментов?

Я фыркнул:

– Ну-у, если вы назовете хоть одного простого смертного, кто их любил бы…

– Даже двух, – усмехнулся Мошкин.

Я развел руками:

– Простите великодушно, но сильно подозреваю, что это ваша жена (кажется, он напрягся) и жена вашего непосредственного начальника.

Подполковник не моргнув глазом проглотил этот весьма сомнительный пассаж. А впрочем, уже через секунду я убедился, что для мести у него имеется оружие куда более действенное, нежели дешевый юмор.

– Вы, конечно, приехали к Маргарите Владимировне? – быстро спросил он.

Я насторожился.

– Конечно. А к кому же еще?

– Ну да, разумеется… – И тут же: – Простите, но мне хотелось бы с ней поговорить.

Я помрачнел.

– Мне тоже.

– То есть?! – не понял Мошкин.

Я горестно вздохнул:

– Увы, не застал я ее.

– А ключ?

– Что – ключ?

– Откуда у вас ключ? Ведь не ломали же вы дверь?

– Не ломал. А ключ мне дал ее отец.

(Секунд десять тишины.)

– И Маргарита Владимировна так и не появлялась?

Я буркнул:

– Не появлялась.

– А когда вы приехали?

– Вчера. То есть, уже позавчера.

– И ни малейшего представления, где она может быть?

– Ни малейшего, – подтвердил я. – Эй, а вы случайно здесь не за…

– Нет, не за тем. – Теперь Мошкину вздумалось закурить, и продолжения фразы пришлось ждать. Дождался:

– Сюда, уважаемый, я пришел, чтобы поделиться с вами следующей информацией: говорят, в городе появился какой-то костолом.

Я удивился:

– Кто?!

– Костолом, – повторил он и великодушно пояснил: – Человек, который ломает кости.

– Ну надо же… – испуганно пробормотал я. – А себе или другим?

Мошкин глубоко затянулся и выпустил дым чуть ли не мне в лицо.

– Вообще-то чаще другим, но… Но ведь когда-нибудь он вполне может сделать это и самому себе. Верно? Правильно?

Возражать я и не собирался.

– Правильно. Верно. Господи, ужас-то какой!..

Он же продолжал:

– И вот представьте-ка на миг, что где-то неподалеку от нас, мирно сидящих и беседующих, шляется какой-то дегенерат с пистолетом в руке…

– С пистолетом?!

– Ага, – подтвердил подполковник. – Он отобрал его у других дегенератов, которых разделал предварительно как бог черепаху.

– Кошмар! – ужаснулся я. – И как же этот мерзавец (а за "дегенерата" ответишь) выглядит? Его видели? Запомнили?

Мошкин кивнул:

– И видели, и запомнили. Официально к нам, правда, никто не обращался, но имеются же и неофициальные каналы.

Подполковник эффектно стрельнул сигаретным окурком, и тот, на мгновенье прочертив в темном воздухе оранжевую дугу, растворился в кустах.

– Так вот. Этот негодяй приблизительно… вашего возраста… вашего роста и… вашего веса.

Аккуратно, чтобы не свалить пакет, я водрузил ногу на ногу.

– Его измеряли и взвешивали те, кому он ломал кости?

Мошкин улыбнулся столь ослепительно, что в черноте ночи сверкнули его передние зубы.

– Прекрасная шутка!

– Да это, в общем-то, и не шутка, – пожал плечами я.

– М-да-а… – Он уже не улыбался. – Короче, этот ваш двойник покалечил в "Голубом поплавке" семерых, каждый из которых может сам покалечить любого. Теперь вам всё ясно?

– Теперь всё, – кивнул я. – За исключением сущей безделицы. Я понятия не имею, что такое "Голубой поплавок". Местный "Метрополь"?

Мошкин почесал переносицу.

– Ну хорошо, а что скажете в ответ на следующее? У меня есть веские основания предполагать, что кому-то здесь понадобилась ваша шкура.

– Правда? Но я же еще линяю!

– Ну-ну, – важно произнес Мошкин. – Не переживайте и не беспокойтесь. Если какая-нибудь сволочь и впрямь решит поохотиться на вас, мы обязательно придем на помощь.

Я уточнил:

– Мы – это кто?

– Не любимая вами милиция, кто же еще.

Я укоризненно покачал головой:

– Боюсь, вы путаете два абсолютно различных понятия, господин подполковник. Милиционеры – это люди, которые защищают мирных граждан от преступников и прочей швали. А менты – нелюди, присосавшиеся, извините за каламбур, к органам, чтобы издеваться над гражданами и набивать свой карман. Они – те же преступники, только на свободе и в погонах, а потому поле их деятельности гораздо шире. Комментариев не требуется?

Мошкин пожал плечами:

– Да нет, Америку вы не открыли. Но какова цель вашего приезда? Та же, что и год назад?

А вот это прозвучало уже настолько прозрачно, что я не выдержал и нагло сказал:

– Бросьте, любезный, нести чушь. Вы, кажется, тонкий ценитель и знаток поэзии? Особенно произведений, в которых встречается слово "чёрный". Может, почитаем стихи? Высоцкого я уже цитировал десять минут назад, а как вам Ходасевич? Помните его "Поразить морскую гидру может ч ё р н ы й арбалет", а? Или же вот еще…

Однако "еще" я не успел.

Подполковник Мошкин резко встал и показал на темнеющий на траве бушлат:

– Разрешите полюбопытствовать, что в вашем пакете?

Но я тоже резко встал.

– Не разрешу. Или у вас имеется ордер на обыск?

Мошкин молчал, и по тембру этого молчания я понял, что, во-первых, ордера у него нет, а во-вторых, что, похоже, прежней душевной близости в наших беседах не будет больше уже никогда. Как говорится, что-то главное пропало. И – внезапно:

– Вы понимаете, против кого идете?

Мое дыхание было относительно ровным.

– Я не понимаю, понимаете ли, на что идете, вы?

Он сунул руку в карман, и я моментально сдавил его запястье, но кроме зажигалки и сигарет в кармане не оказалось ничего. И в остальных тоже.

– Пардон, – скривился я.

Он мрачно усмехнулся:

– Ладно, спишем на нервы… – И вдруг: – В доме есть кто-то еще. Я хочу увидеть этого человека.

– Невозможно, – покачал головой я.

– И почему же, позвольте узнать?

Я как упырь цыкнул зубом.

– Узнать позволю. Потому, что это женщина.

Он кивнул:

– И женщина эта, конечно же, не Маргарита Владимировна. – То вовсе не был вопрос.

– Ага. Конечно же, не Маргарита Владимировна, – сухо подтвердил я, и, не произнеся больше ни слова, замначальника городского УВД прямо через кусты зашагал к забору.

А я вернулся в дом.

Лариса сидела в той же самой полугорестной-полуотрешенной позе, в которой я ее час назад оставил, только в придачу курила. Мою сигарету.

Я подошел к торшеру и включил свет.

– Будем надеяться, что больше этой ночью ничего не случится.

Она поёжилась.

– А… что-то уже случилось?

– Ч т о – т о случается всегда, – веско, но маловразумительно пояснил я. – Даже когда вроде бы и не случается ничего. Вставай.

Лариса удивилась:

– Зачем?

– А ты собралась куковать в этом кресле до зари?

Встала.

Я бросил пакет на столик, вытащил из него Маргаритин магнитофон, фонарик и пистолет. Пистолет сунул в карман.

– Идем.

– Куда?! – не поняла она.

– К тебе.

Ее черные глаза округлились:

– Ко мне?!

– Да, а что?

– Но ты ведь говорил, что это опасно.

Я приобнял ее за мягкие плечи.

– Без меня опасно, а со мной… Со мной, возможно, еще опаснее, но все-таки ты будешь не одна.

Она помолчала.

– А как твои моральные принципы?

Я сурово вздохнул:

– Эволюционируют в направлении аморальной беспринципности. Подожди здесь, пожалуйста, еще пять минут.

Выкинув из кабины и багажника все лишнее (собачий корм, например), я вывел машину со двора. Закрыл ворота и, вернувшись на крыльцо, позвал Ларису. Она вышла из дома, я запер дверь, и мы направились к машине. Сели. Я посмотрел на часы.

– Ого! Половина четвертого! Слышишь?

– Слышу.

Я оглянулся – Лариса устроилась на заднем сиденье (Джонову попону я убрал), и в полумраке было видно ее очень красивое, но очень напряженное и очень хмурое лицо. Положил руку ей на колено:

– Всё еще сердишься?

Она не ответила.

Ну, не ответила – и не ответила. Я включил зажигание и тронулся с места. Молча выехал из поселка, молча въехал в будто вымерший город. А вот после этого схитрил.

– Послушай, Снегурочка, оттай, пожалуйста, а? Я плохо помню, как до тебя добираться, показывай дорогу. Сейчас куда?

Фыркнула, но все-таки заговорила.

– Сворачивай налево.

– Повинуюсь, о пери!

И свернул налево.