Текст книги "Возвращение Скорпиона"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава тринадцатая

Когда, минуя мужланские объятия Джона и элегантно, хоть и несколько виновато в душе чмокнув по пути Маргариту в щечку, я ввалился в библиотеку (где еще быть Профессору – только в библиотеке), он сидел в кресле с томом Карлейля в одной руке и стаканом в другой. В том, что в стакане ни молекулы спирта, я абсолютно не сомневался: в отличие от нас, грешных, Профессор «позволял» себе лишь ну уж в самых экстраординарных случаях.

Выглядел он чертовски здорово и почти не изменился за те два года, что мы не виделись, только на висках чуть пробилась седина. Костюм, которым так восхищалась по телефону Маргарита, он сменил на джинсы, футболку и легкую серую куртку. Вот это правильно, тут, дорогой, не твои университеты.

Подняв голову от Карлейля, Профессор увидел меня и улыбнулся. Поскольку я увидел его первым, то и улыбку надел раньше. Подошел и решил вместо приветствия слегка хлопнуть его по лбу…

Дудки. По лбу хлопнул меня он. Карлейлем. Я почесал малость ушибленное место и сказал:

– Да, руками ты всегда работал лучше.

Он возразил:

– Не руками, а головой. – Поставил на журнальный столик стакан, отложил тяжелого Карлейля и встал.

Мы обнялись.

– Прячьте женщин и баб! – трагически прогнусил я. – Прибыла тяжелая кавалерия!

Профессор успокоил:

– Без паники! Женщина друга для меня не женщина.

Вот же язва московская! Я мгновенно помрачнел:

– Эй, это ты про кого?

Он сердечно ткнул меня в бок так, что я едва не присел, и добродушно ухмыльнулся:

– Не психуй. Конечно, я имел в виду тебя, кого же еще…

И оба мы вдруг замолчали, словно тень Серого, подобно призраку отца Гамлета, внезапно появилась рядом с нами.

Первым опомнился Профессор – передёрнув плечами, опять потянулся за стаканом, а я, глядя на его перекатывающиеся под курткой мышцы и холеные кулаки, подумал, что, невзирая на то, что он на пять лет старше, не хотелось бы иметь его в качестве врага… Да он и другом-то был… достаточно опасным.

Мы сели. Он в свое кресло, а я в другое, напротив.

– Рад видеть тебя, старик, – сказал он. – Честное слово, рад!

Как принимающая сторона я не мог остаться в долгу.

– Аналогично. – И совершенно не покривил душой: при любом раскладе Профессора лучше иметь рядом, нежели за спиной.

– Слушай! – вдруг встрепенулся он. – Ну а все же где обещанные женщины? Я, между прочим, потому только и прилетел. Дай, думаю, отвлекусь, увлекусь, развлекусь…

Хотя я прекрасно помнил, что не обещал нашему востоковеду никаких женщин, но говорить об этом не стал: сие его ритуальные элементы игры, и мне они отлично знакомы. Как, впрочем, и ему мои.

Почесал затылок.

– Да имеется тут пара-тройка… – Вспомнил о Ларисе. – Правда, одна сейчас недоступна. Намедни сдал под охрану.

– Ты бугор, тебе виднее, – хмыкнул он. – А вторая?

Хмыкнул и я:

– Вторая?.. Вторая, брат, сумасшедшая.

– Господи Иисусе! – всплеснул он руками. – Аллах акбар! Ну, ты даешь!

Я тяжело вздохнул:

– Ничего не попишешь – производственная необходимость. – Добавил: – Правда, есть еще и третья, но она… Ты Клеща знал?

Он нахмурился:

– Погоди-погоди… Знаком-то не был, но… – Пристально уставился мне в глаза: – Эй, товарищ студент, а это часом не он тут в прошлом году дуба дал?

Я отвел взгляд.

– Он. – Поморщился: – Ну а у него осталась вдова…

Профессор звонко шлепнул себя по лбу:

– Постой, кажется, догадался! Ты – извращенец. Только вот странная специализация – по вдовам. Прямо настоящее некро… муже… ложство какое-то!

– Дурак! – обиделся я. – Я же не с мертвыми мужьями, а с живыми женами!

Он поправился:

– Извини. Тогда – некро… муже… женоложство. Но за каким, интересно, хреном тебя к ней занесло?

Я насупился.

– Помочь хотел, денег дать…

– Ну и помог? Дал?

– Дал, – огрызнулся я. И показал на дверь: – Смотри не брякни!

Профессор картинно вцепился себе в горло:

– Обижаешь, могила! Ну и ничего она?

Я на секунду нырнул в воспоминания о прошлой ночи.

Вынырнул.

– Очень даже ничего.

– Шепни адресок, – потребовал он.

– Фигу. Первым делом самолеты. Вот отлетаем, тогда шепну.

Он возмутился:

– А сам?

– Карма проклятая… – вздохнул я и резко сменил тему: – Да, а как тебе мой пёс?

Профессор кивнул:

– Впечатляет. Интересно, сам додумался или подсказал кто?

Я снова мотнул башкой на дверь:

– Подарили. Ее отец. Щенка в прошлом году.

Профессор развел руками:

– Ну-у, от е ё отца я и крокодила бы принял. "Джон" – это, разумеется, Леннон?

– Разумеется.

Некоторое время он молчал. Зато потом выдал:

– А я тогда себе Пола когда-нибудь заведу.

– Заводи-заводи! – обрадовался я. – Могу, между прочим, протекцию составить (кстати, вспомнил о Герде). Отдадим по дешёвке.

Он возразил:

– Не, я догов люблю. Да и шерсти от них меньше… – И вдруг посмотрел на часы: – Чёрт, куда же запропастился Кузнец?

Я тоже посмотрел.

– Сам удивляюсь. Слышь, а не мог он тово?.. – Щёлкнул по кадыку.

– В честь чего это? – удивился Профессор. – Стебанутый он, что ли? И потом, мы же с ним по телефону говорили, всё чин-чином. Правда, параллельно со мной он там еще с бабой какой-то ругался.

– Сожительница. Совсем молодая девка.

Профессор достал из куртки пачку "Винстона".

– Здесь курить-то можно?

– Понятия не имею. Да кури, только пепел на пол не стряхивай.

– Я скорее тебе в карман стряхну! А-а, вон и пепельница. Что, съел?

– Съел, – признал я. – Тогда и я тоже…

Мы вальяжно дымили, стряхивали пепел в пепельницу, а я все ждал, когда же высокоученый хрен заговорит о главном. Мне почему-то хотелось, чтобы первым начал он, но, когда он действительно начал, я едва, как выражается один мой знакомый, не опростохвостился.

Профессор спросил спокойным, абсолютно равнодушным и будничным тоном:

– Так говоришь, сорок семь?

– Чего – сорок семь? – не воткнулся я.

– Да бриллиантов, – небрежно пояснил он, и я мысленно сверхматерно отчитал себя за забывчивость.

– Ага… – пробормотал я. – Сорок семь…

Он потребовал:

– Покажи хоть один.

– Да у меня всего один, дубина! – возмутился я. – Говорил ведь…

– За дубину ответишь. Покажи этот "один".

Я слегка вспотел.

– Господи, обязательно покажу, но сейчас у меня его нет – припрятал в надежном месте… вообще в другом конце города.

Профессор наградил меня не шибко доверчивым взглядом:

– Ну-ну… – И тотчас задал следующий вопрос, к которому я, как назло, тоже не был готов: – А оправа и кинжал?

Теперь я взопрел окончательно.

– К-кинжал?! – кукарекнул я. – Какой кинжал, товарищ? Я же видел только оправу, а про кинжал сам услыхал от тебя!

Он прищурился:

– А может, ты и про сорок семь попугаев, то бишь бриллиантов, услыхал от меня?

– Нет! – мужественно пропищал я. – Про эти бриллианты написал в своем письме Серый.

Профессор протянул руку:

– Давай письмо.

Я с уважением ее пожал.

– Письмо, увы, пришлось сжечь. Сам понимаешь – неровен час попадется кому на глаза…

Он вежливо высвободил ладонь.

– Понимаю. Теперь я всё понимаю. Ты меня, оказывается, за чмо держишь.

Я скорбно поджал плечи:

– Да чтоб у тебя язык отсох!

– А за кого же?

Взор мой был светел и чист.

– За друга!

Какое-то время Профессор смотрел на меня точно на редкую восточную рукопись, а потом потряс своей красивой ученой балдой.

– Ну, брехун…

Я смиренно попросил:

– Не ругайся всуе. – И тут же с преувеличенным пафосом выругался сам: – Гадство, ну где же этот долбаный Кузнец!

– Ты зубы не заговаривай, умник. – Профессор затушил сигарету в пепельнице. – Гони тогда оправу, коли ничего больше нет.

И я обрадовался, от всей души обрадовался, что наконец-то появилась возможность хоть раз сказать правду.

– Оправы, брат, тоже нет. Маргарита… Владимировна сообщила, что месяца два назад она исчезла. Можешь поинтересоваться у нее сам! (И это действительно было так. По крайней мере, так сказала мне Маргарита.)

Чересчур башковитый соратник иногда – плюс, а иногда – и минус. Похоже, пока я пребывал в минусе, потому что Профессор бесстрастно заметил:

– Но это же элементарно. Выявить круг лиц, посещавших нашу прекрасную хозяюшку, и… Хотя вероятнее – это дело рук родственников или любовника. Прости за жестокосердие, Фауст, но был у твоей Маргариты после тебя любовник?

– Спроси у нее сам! – тявкнул я.

– Спрошу. Но, думаю, можно и не спрашивать: такой агрегат не может простаивать без работы. Не сопи, это комплимент. Так вот, значит, нам всего и делов, что вывернуть этого субчика наизнанку.

"Нам"… – раздраженно думал я. – "Нам"… "Вам"! А "нам" это на хрен не нужно! Ведь коли оправа первого "Скорпиона" попадет тебе в лапы, то моей репутации честного человека (вернее, ее остаткам) хана! Ведь нет никаких, ни арабских, ни персидских букв на этой чёртовой оправе. Нет и отродясь не было!.."

Я поспешно встал:

– Пойдем пожрём?

Он тоже встал:

– Спасибо, уже пожрал. Это… Я, знаешь ли, в твои суперсекретные замыслы лезть покуда не собираюсь. (Про себя я отметил слабоутешительное "покуда".) Но скажи хотя бы – что мне делать? В смысле – чем заняться?

Я кивнул:

– Скажу. До особых распоряжений главная твоя задача – вместе с Джоном охранять владелицу этого шалаша.

– От кого охранять?

Я вздохнул:

– Господи, да от всех и вся. От любых форм и видов опасности, понял?

– И от тебя тоже?

– Эй, полегче на поворотах! – испугался я. – Моя скромная, но очень важная персона здесь на совершенно особом положении.

– От слова "ложить"?

– От слова "класть", деревня!

Профессор кротко пожал плечами:

– Понял. Иди жри.

Я же не на шутку заволновался:

– Постой-постой, и больше ты ничего не скажешь?!

– Ах, извини! – Он шаркнул ножкой. – Приятного аппетита!

– Но-но! – задёргался я. – Разве ты не должен мне что-то показать?

– "Показать"?! – Он задумчиво потер нос и: – А-а, это… – И медленно-медленно (вот змей!) полез во внутренний карман куртки, идиотски при том приговаривая: – Где же она есть?.. Неужели я ее потерял?..

Наконец мучитель извлек на свет божий маленькую фотокарточку.

– Держи, маньяк.

Лицо на фотокарточке я разглядывал секунд десять, а потом сунул ее в карман.

– Мерси боку.

– Ну и? Поможет это тебе в твоих аферах?

На "аферы" я решил не обижаться и лишь сдержанно произнес:

– Поживем – увидим.

И вдруг…

И вдруг он решил слегка хлопнуть мне пяткой по лбу…

Дудки. По лбу хлопнул ему я. Слегка.

Он почесал малость ушибленное место и сказал:

– Да, ногами ты всегда работал лучше.

Я возразил:

– Не ногами, а головой.

Мы обнялись и…

И в этот момент скрипнула дверь.

Я оглянулся – на пороге стояла Маргарита, и взгляд ее был весьма и весьма странным.

– Слушайте, – растерянно проговорила Маргарита. – Слушайте… Сейчас звонили из милиции…

Внутри у меня всё напряглось как перед приступом диареи. Н е у ж е л и…

– Ну? – точно резиновым языком с трудом проговорил я. – Звонили из милиции, Маргарита Владимировна, и что дальше?

Ее прекрасное как обычно лицо чуть-чуть исказила трудноописуемая словами гримаска. А после она пожала своими не менее прекрасными, чем лицо, плечами:

– Сидите тут и ничего не знаете. Похоже, уважаемые, ваш третий мушкетер пребывает в данный момент в вытрезвителе аэропорта.

Мы с Профессором сперва очумело уставились на Маргариту, потом еще очумелее – друг на друга, а потом… заржали как жеребцы.

Однако же лично я ржал и думал: нет, ну что за скотина этот Кузнец!..

Глава четырнадцатая

Особых препятствий при вызволении узника из темницы, слава богу, не возникло. Меня в течение всей дороги волновало, не наломал ли в аэропорту Кузнец дров… то есть, ментовских челюстей, – но оказалось, что нет, не наломал.

– Да он как труп был, – неизвестно чему радостно ухмыляясь, сообщил дежурный – молодой лопоухий младший сержант.

– Но-но, сержант, поаккуратнее в выражениях! – окрысился я.

Он удивился моей борзости, однако залупаться, извиняюсь, не стал. Хмуро буркнул:

– Ну как бревно.

Против "бревна" я ничего не имел и потому лишь спокойно поинтересовался, сколько с нас причитается за "услуги".

Сержант сообщил, сколько, и у меня глаза полезли на лоб.

– Эй, командир, вы его что, на золотых носилках из самолета вытаскивали, а потом в верблюжьем молоке купали?

Сержантские уши-локаторы начали багроветь.

– Да ты…

– Да я! А ты – щенок. Так, звоню! Сейчас по-другому запоешь, последние лычки слетят…

Естественно, я брал его на понт (не Мошкину же жаловаться, в самом-то деле), однако не из жадности. Людям мне денег не жалко, мне их жалко ментам. Плохим. А нормальным – тем самим в падлу шакалить. Вообще-то у меня имеется на сей счет даже некая теория. Не вполне собственная, скорее плагиаторско-компилятивная. Это же еще у Гумилева было, что в солдаты, как правило, идут пассионарии – настоящие мужики, воины, оскаленные на чужих. А так называемые суб– (под) пассионарии – хапуги, мародеры и трусы – рвутся в опричники и жандармы. Бить по головам свой народ куда безопаснее, да к тому же выгоднее, нежели воевать с настоящим врагом. Нет, разумеется, это не ко всем ментам относится, далеко не ко всем, но… Но покуда в стране мусоров больше, чем солдат, и покуда живут они гора-а-аздо лучше.

Ну а данный мл. сержант в конечном итоге менжанул. Поверил, что я собрался жаловаться какой-нибудь местной шишке, и почти прошептал:

– Не надо! Не надо никуда звонить.

– Так сколько? – грозно повторил я, и он назвал сумму вдвое меньше исходной, и даже с копейками.

Копейки я милостиво округлил до рублей и рассчитался с ушастым, не забыв напомнить:

– Квитанцию, пожалуйста.

– Пожалуйста.

Я сунул ее в карман – вручу потом Кузнецу на память о южном трезвяке.

Сначала в "зал ожидания" внесли спортивную сумку, а следом и ее хозяина. Вообще-то зря я наезжал на ушастого: Кузнец и впрямь был как труп, только вот разило от него как от живого. Я принял все его походное имущество согласно описи, пока он дрых на скамейке. Ну, вещи вроде целы, деньги тоже…

Точно угадав мои сомнения, младший сержант горячо заверил:

– Честное слово, ничего не взяли!

Я усмехнулся:

– Посмотрим: – И приказал: – В машину.

Скользя по гладкому аэропортовскому шоссе, я крутил баранку и, время от времени оборачиваясь, чтобы поглядеть на импозантно распластанного на заднем сиденье Кузнеца, время от времени обзывал этого труженика дорожного сервиса всеми известными мне словами полового значения и звучания.

Когда мы с Профессором, отогнав взволнованного появлением в доме живого покойника Джона, бросили Кузнеца на диван в малой гостиной и закрыли за собой дверь, я спросил:

– Звонки были?

Он кивнул:

– Один. Только говорить не пожелали, подышали в трубку и всё.

Я скребанул затылок.

– Чёрт! – И полез за телефоном.

Профессор махнул рукой:

– Посижу в библиотеке…

После четвертого гудка в ухе раздался певучий женский голос:

– Алло-о!

– Алло, – отозвался я и, поразмыслив, добавил: – О! – Назвался: – Это я.

– А это я, – проворковала Татьяна Николаевна и невинным тоном полюбопытствовала: – Всё в порядке? Сопли не мучат?

– Вашими молитвами, – заверил я. – А у вас всё в порядке? Гости не мучат?

– Гости?.. – Она чуть запнулась, из чего я сделал потрясающий по глубине вывод: когда мачеха младше падчерицы, проблем, как ни скрывай их от посторонних, все равно не скроешь. Однако тотчас же звонкий голосок мадам Тани снова надел свою обычную невинно-шаловливую маску: – Что вы-что вы! Всё прекрасно! Только их сейчас нет.

– Почему нет?

Таня Николаевна вроде как даже печально вздохнула:

– Уехали.

– Куда это? – насторожился я. Уж не к сестре ли и тете?

Оказалось, что нет.

– На ранчо. – Татьяна Николаевна рассмеялась и пояснила: – Знаете, у Вовика за городом есть чуть ли не целый хутор, он там собачек своих держит. Так я называю его ранчо…

Гм, понятно. Бывали, бывали и мы на этом "ранчо". И видали, видали Вовиковых "собачек"…

– И что, все уехали? – осторожно поинтересовался я.

– Почти. Девочки, Вовик, мальчики его. Дома остались только мы с Ларисой и Витя, охранник.

– А Герда?

– Герда с нами, – сказала Татьяна Николаевна. – Тоскует по вашему красавцу. – Помолчала – и: – Да между прочим, я и сама тоже…

– Что – "тоже"? Тоскуете по Джону?

(Ох, как же тяжело иной раз прикидываться дураком! Особенно с женщинами. А особенно – с теми, кои понимают, что ты прикидываешься. А уж особенно – с теми, кои не только понимают, что ты прикидываешься, но и понимают, что и ты понимаешь, что они понимают… Нет, стоп! В первую очередь – служба.)

И я сказал:

– Так значит, Лариса дома?

M-me Таня вздохнула:

– Дома. Значит. Так. – Понизила голос: – Хотя в определенном смысле я и ревную, однако могу позвать. Правда, сейчас она в ванной, но…

– Нет-нет! – Я замотал головой. – Не зовите, не нужно! У меня к вам, дражайшая Татьяна Николаевна, лишь маленькая просьба. Передайте Ларисе, что ровно в шестнадцать ноль-ноль я подъеду к вашему дому, но времени выйти из машины даже на секунду у меня, к сожалению, не будет. Пожалуйста, пусть Лариса стоит возле калитки, а я приторможу и спрошу у нее кое-что. Договорились?

– Договорились. – И неожиданно: – А вдруг мне тоже захочется постоять возле калитки? Можно?

Я был великодушен, хотя это и не очень вязалось с моим маленьким планчиком.

– Конечно, можно. Буду счастлив вдвойне!

Однако она с легкой досадой протянула:

– Да нет уж, благодарю за отзывчивость, я пошутила.

Я мысленно перекрестился.

– Так передадите?

– Передам.

– Целую ваши ноги! – И поспешил отключиться. Время трёпа и пустой болтовни, а равно и лишних поступков и действий подошло к концу. Теперь каждая минута на вес золота.

Поэтому, заглянув по дороге к и не собирающемуся пробуждаться Кузнецу и отметив про себя, что вообще-то пора бы уж и ему приступить хоть к каким-нибудь служебным обязанностям, я отправился за Профессором.

– Есть дело, – сообщил я, переступая через порог библиотеки. – А точнее, два. Во-первых, бери мою машину и жми…

– Куда еще?! – недовольно проворчал доктор наук, и я его понимал: полистывать умные книжонки в уютном кресле гораздо приятнее, нежели мотаться по незнакомому городу.

– Сейчас скажу, – пообещал я и, достав из кармана, развернул на журнальном столике курортно-туристическую план-карту. Профессор поднялся и, заглянув через мое плечо, кисло повторил:

– Ну?

Я ткнул пальцем в карту:

– Смотри, это здесь. Загородный поселок типа того, в котором мы сейчас пребываем. Найдешь улицу Гагарина, дом тридцать три. А теперь внимание. Ровно пять минут пятого ты проедешь мимо этого дома. Возле калитки будет стоять женщина… Да, нацепи на всякий пожарный черные очки, они в бардачке. Ни в коем случае не останавливайся и не вступай ни в какие беседы. Твоя задача – как следует ее разглядеть.

Он огрызнулся:

– В черных-то очках?!

Я сурово вздохнул:

– Есть такое слово – "надо". В общем, разглядишь ее и поведаешь о впечатлениях. – Сунул ему клочок бумаги. – На обратном пути заедешь на ГТС (найдешь, надеюсь?) и как хочешь: мытьем, нытьем или катаньем, но добудь распечатку по этому номеру за последнюю неделю. А лучше две. И – живо назад.

Он посмотрел на меня так выразительно… Да-а, для Профессора быть под кем-то – нож острый. Особливо когда он "не в курсах". Но что оставалось делать? Я жалобно вздохнул:

– Слушай, да всё понимаю, но мне нужна твоя помощь. Я позвал – ты приехал. Огромное спасибо! А в другой раз ты позовешь – я приеду. Ей-богу, в прорубь нырну и зачем – не спрошу. – Прижал как индеец ладонь к сердцу: – Веришь мне, друг?

Профессор усмехнулся:

– Ты у меня, цыганская душа, в дерьмо нырять будешь!

И пошел к двери.

Я обрадовался:

– Да с удовольствием! Оно ж тепленькое. Не то что вода в проруби…

Когда машина с Профессором скрылась за углом, я безмятежно прикрыл ворота, и вдруг – как вихрь, как смерч, как буран налетела Маргарита. И едва не сбила меня с ног.

– Ты что?.. – только и сумел выдавить я.

– "Что"? "Что"?! – Глаза ее метали гиперболоидные молнии, и вся она была опять как живая иллюстрация к пошлой фразе "В гневе ты особенно прекрасна".

Но она действительно была прекрасна, и только я собрался об этом сообщить, как она прошипела сквозь стиснутые зубы одно из своих любимых слов:

– Сволочь!

– Да почему?! – обалдел я.

Маргарита повторила:

– Сволочь! Я должна была догадаться!

Чёрт, да о чем она должна была догадаться?!

И неожиданно как прострелило.

М о ш к и н?..

И по следующим сбивчивым фразам, а вернее – их обрывкам типа "подонок… мерзавец… как мог?", я понял: да – Мошкин…

Я отодвинулся от нее и, скрипнув челюстями, еле слышно проговорил:

– Заткнись.

– Ты… как ты мог?!

Я зло рубанул ладонью воздух:

– А вот мог! – Помолчал. – Извини, но ты никогда не слышала, что самый лучший в мире запах издает труп врага?

Маргарита отрешенно покачала головой:

– Он не был твоим врагом. Слышишь? Не был!

Я кивнул:

– Пожалуй. Он был не врагом, а вражонком. Но настоящего врага… Настоящего врага я, милая, тоже надеюсь прищучить. И очень скоро!

И – пошел к дому. Ведь именно там были Джон и телефон – две необходимейшие для меня в ближайшее время вещи… Но, впрочем, разве Джон вещь? Нет-нет, он – друг! Самый верный и самый надежный…

Всё, решено! Если когда-нибудь моей беспокойной душе и придется в кого-то переселяться, то пусть переселяется в собаку. Только в собаку. Желательно, в кавказскую или среднеазиатскую овчарку, можно в московскую сторожевую, сенбернара или дога…

Но только не в пекинеса!

Господи, я умоляю тебя! Только не в пекинеса!..