Текст книги "Возвращение Скорпиона"

Автор книги: Юрий Кургузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Глава девятая

Адресов было три.

В то время как клиентов – четверо. Вопрос, конечно, интересный…

Когда шевалье Мошкин сообщал мне их адреса и сказал, что двое живут в одной квартире, я здорово удивился.

Нет-нет, поймите меня правильно. Я не какой-то уж там особенный шовинист, но – не люблю. Н е л ю б л ю! А грохнуть таких будет даже приятнее, чем их нормальных коллег. Но впрочем, грохать надо с одинаковым старанием всех, невзирая ни на что. Да-да, именно это и есть по-настоящему профессиональный подход к делу.

Но как бы там ни было, а начать я решил с нормальных. Однако ж, естественно, знать не знал и ведать не ведал, кто из этих гнид и за какой дверью скрывается. И потому уже по первому адресу, в центре, на третьем этаже пятиэтажного дома, в квартире номер тридцать два, меня мог встретить кто угодно из этой странной четверки… Нет, а ловко они меня подловили! Это, выходит, пасли, пасли, следили за моими "ностальгическими" маршрутами, а в удобный момент… Да еще и, суки, сфотографировали!..

Я щелкнул зубами и нажал на кнопку звонка. Согласен, что можно было бы поступить и грамотнее, и тоньше, но…

И когда секунд через двадцать дверь чуть-чуть приоткрылась и заспанный мужской голос приглушенно спросил: "Кто?", я сердито ответил:

– Гость в пальто! – И саданул по двери пинком.

Конечно, это было не слишком разумно, ведь то мог оказаться совершенно посторонний человек, но… Но – мог и не оказаться.

И вроде повезло. Когда дверь с грохотом распахнулась и я ворвался в прихожую, на полу, с раздробленной харей как жук-навозник копошился почти стопроцентно один из моих недавних недоброжелателей. Поскольку этот верзила в трусах был уже практически безвреден, я прошел в квартиру, дабы убедиться, что больше там никого нет.

Убедился. Порядок. Можно возвращаться к клиенту.

Вернулся и попытался поставить его на ноги, но он становиться никак не желал. Точнее – не мог. Ну и ладно. Я снял с вешалки какую-то кепку и мазнул ему по физиономии, вытирая кровь, – аккуратно мазнул, чтобы самому не испачкаться.

Нет, наверняка я его не узнавал: во-первых, рожа вдребезги, а во-вторых – пьяный же был и потому помнил этих паскуд смутно за исключением маленького. А этот был большой.

Однако делать нечего, сказал "а" – говори "б". Достал из кармана нож, нажал на кнопку. Лезвие вылетело с тихим хрустом, и я приставил его кончик к межключью бедняги. Вздохнул, надавил посильнее…

Когда он затих, я прошел на кухню и, бросив на ручки смесителя полотенце, тщательно вымыл нож – возможно, сегодня он уже не понадобится, – насухо вытер и, убрав лезвие, снова сунул в карман.

Вернувшись к трупу, последний раз огляделся по сторонам – не наследил ли где? Да вроде не наследил. Локтем выключил свет – не оставляйте без присмотра электрические приборы, – и шмыгнул на лестничную площадку. Аккуратно вытер платком кнопку звонка и захлопнул за собой дверь. Четверть дела сделана. "Revolution Љ1"1. Пошли дальше.

То есть, поехали…

Второй жил в двухэтажном доме, таком же, как у Ларисы, только в противоположном конце города. Первый подъезд, первый этаж и квартира номер один. Исключительно удобно.

Я приник к двери, но тотчас отник. Потому что услышал внутри женский голос, который достаточно громко для глубокой ночи кого-то звал. Должно быть, хозяина квартиры. Вот неугомонный! Нет бы дрыхнуть сном праведника перед новым рабочим днем, а он бабья навел!.. Хотя, впрочем, это ведь вполне могла быть и жена.

Так, значит, вариант с отмычкой отпадает. Ну, ладно, звоню.

За дверью сразу же воцарилась, как говорят в подобных случаях, мертвая тишина. А потом всё тот же голос, не открывая:

– Кто там?

Я почти прислонил губы к дверной щели. Грозно рыкнул:

– От Бизона!

– От кого?!

– От Бизона! – внушительно повторил я.

Опять тишина. И вдруг…

Знаете, это только после, когда уже вовсю втопил по улице вдоль набережной, до меня дошло, что я лажанулся как последний дурак. Идиот, ляпнул: "От Бизона", а Бизон-то еще год назад сгорел синим пламенем вместе со своим "Мерседесом" и боевыми товарищами. Собирался же сказать "От Белого", а вышло вон чего! Однако это я, повторяю, понял потом, а тогда очень удивился, когда дверь неожиданно распахнулась и на порог лосем скакнул здоровенный амбал с "макаровым" в левой лапе.

М-да-а… совать руку в карман было уже поздно. А по роже амбала прогулялась зверская ухмылка – он меня, зараза, узнал.

И я тоже его узнал. Точнее – вспомнил. Да-да, именно он обозвал меня папашей. Ну, ладно, сынок…

Однако это я сейчас такой прыткий, а тогда меня спасло лишь то, что гадёныш находился в своем доме и своей квартире. Согласитесь: сразу шмалять в подобной ситуации решится не каждый – кругом соседи, и пистолет без глушака.

Думаю, исключительно этими соображениями, а отнюдь не гуманизмом он руководствовался, когда вместо того, чтобы прямо с порога пальнуть мне в лобешник, решил звездануть в этот самый лобешник рукояткой "макарова". И…

И совершенно напрасно, потому что руку его я поймал своей правой, а левой схватил за глотку и рванул на себя. Ну а поскольку другая его рука лежала на дверной ручке, то дверь по инерции захлопнулась и мы остались на лестничной площадке, как в песне поется, одни на целом белом свете.

В квартире истошно завопила женщина. Чёрт, вот-вот появятся зрители!

Продолжая сдавливать "сынку" горло, я хотел заехать коленом ему в пах, однако он подставил бедро и в свою очередь вцепился в горло мне. И так, сопя и хрипя, мы продолжили титаническую борьбу за пистолет. "Сынок", хотя харя его была уже краснее помидора, все пытался направить ствол мне в морду, а я, естественно, ему, обхватив его кисть вместе с рукояткой и стараясь протолкнуть свой указательный палец поближе к такому же пальцу его и одновременно к курку.

Парень был крепкий. Но, к счастью, в моей левой руке находился неоспоримый козырь – его глотка. И козырь этот наконец сработал: когда кадык "сынка" начал хрустеть, соответственно ослабло и все остальное. И тогда, понимая, что возиться уже некогда, – дом просыпался, я вставил дуло "макарова" в его клокочущий, задыхающийся рот и…

Зрелище было кошмарное, ему разворотило всю пасть. Вырывая из мертвой уже руки пистолет, я отпрыгнул назад – поздно: рубашку придется менять (в машине есть запасная).

Всё, здесь делать больше нечего. Ни одна дверь не открылась, но дом уже проснулся, и кто-то наверняка уже оседлал телефон. Прощай, "второй"! Извини, конечно, но ты первый начал…

Я газовал вдоль набережной до тех пор, пока не стало ясно, что погони не будет. Когда стало, заехал в какой-то тихий дворик, переодел рубашку, а старую, с порванным воротом и забрызганную кровью, закопал в мусорном баке середь прочего дерьма. Сполоснул руки, лицо и шею водой из пластиковой бутылки и вернулся в машину. Включил свет, опять развернул план-карту города для отдыхающих. Так-так, где тут придется отдыхать в следующие полчаса? С минуту поизучал план и, сложив, засунул обратно в бардачок. Ёлки-палки, а скоро начнет светать. Надо успеть…

Двое последних обитали в частном доме. Значит, тут можно вести себя посмелее и почти без оглядки на вредных соседей. Поставив машину за углом, я вернулся и перелез через невысокий металлический забор. Собаки нет.

Подошел к двери и на всякий случай чуть толкнул ее. В больших домах народ с незапертыми воротами не живет, а в таких вот – бывает. О, слава Маниту! – повезло. И я без спроса вошел в дом.

Повсюду было темно как у негра в заднице и тихо как в могиле, только откуда-то, похоже, из ванной, доносился плеск воды. Я сделал еще несколько шагов и увидел слева полоску света из-за двери. Теперь уже ясно, что здесь обитают последний дылда и тот, маленький, коренастый, который и затащил меня в хату, из коей я вовремя завернул оглобли.

У двери ванной прислушался: там был только один. А из дальней комнаты на пол коридора еле-еле падал мягкий серебристый свет. Я осторожно подкрался к дверному проему – самой двери не было – и заглянул внутрь.

Дылда дрых на огромной как танкодром кровати, развалив свои почти два метра по диагонали. Он дрых на спине, и когда я подошел к его голове, то уже знал, каким манером буду действовать.

Я ударил его ребром ладони в… Понимаете, на лице человека есть небольшой участочек, который называется "треугольник смерти", и он настолько чувствителен, что там не нужно даже применять силу: просто тюк и все. Я и тюкнул, а он дёрнулся и затих. Козёл!..

Ну а потом я направил стопы в ванную, уже ведая, кого встречу там, – и не ошибся. И ничему не удивился. Удивился он…

Он разинул пасть, пискнул: "Вова!", но я съездил ему по харе, и он из-под душа звезданулся в ванну, ударившись головой об стену.

Воды в ванне было не очень много, но вполне достаточно. Одной рукой я схватил его за короткие жесткие волосы, а другой за шею, и…

Трепыхался он довольно долго, но ведь не может же человек без воздуха трепыхаться вечно. Когда он закачался на волнах, я тщательно вымыл руки и ушел. А перелезая через забор, вдруг подумал, что сегодня ночью двумя паразитами на свете стало меньше. И не только в смысле образном, переносном – но и самом что ни на есть прямом.

– …да уйди ты! – сердито шипел я, героически пытаясь удержаться на ногах от чрезмерных проявлений радости Джона. – Уйди!..

Удержался. Шмыгнул в ванную, а потом зашлепал по лестнице в спальню Маргариты и ни с того ни с сего вспомнил вдруг Инну. М-да… Ну ладно, ладно…

Вздохнув, толкнул дверь. Интересно, заперта или нет?

Незаперта.

Это хорошо. Значит, не придется опять спускаться за отмычками. А еще…

А еще это означает, чёрт подери, что меня здесь в каком-то смысле ждут. Вот только в каком?

А за окном уже светает…

Я храбро приблизился к кровати Маргариты. Интересно, одета или нет?

Неодета.

Это хорошо. Значит, не придется ее раздевать. А еще…

А еще это тоже означает, чёрт подери, что меня здесь в каком-то смысле ждут. Вот только в каком?

Да, за окном уже светает вовсю…

Я осторожненько прилег рядом с Маргаритой. Интересно, распопрёт или нет?

Не распопёрла.

Это хорошо. Значит, не придется клянчить и унижаться. А еще…

Однако ж вот это последнее "еще" я додумать уже не успел.

Потому что она безжалостно придавила мне голову сначала своим левым, а потом и правым полушарием. Получилось – между молотом и наковальней.

Бедная моя голова!..

Глава десятая

Я открыл один глаз.

Затем второй.

Третий.

Маргариты рядом не было.

А может, оно и к лучшему – по крайней мере, есть хоть немного времени на размышления. Дело в том, что до меня вдруг дошло, что где-то подспудно, в подкорке, все эти дни и часы постоянно крутился вопрос: почему синьор Мошкин для своих внеслужебных финтов воспользовался столь странным маскарадом? Ну посудите сами: мент – и парик! Нет, я еще понимаю – фальшивые усы, темные очки, но парик а" ля Джимми Пейдж?!1

Хотя… Хотя, кажется, я начал кое о чем догадываться. Но нет, надо выяснить всё до конца.

Спустившись вниз, я услышал звуки жизнедеятельности на кухне, однако прошел мимо закрытой двери к открытой – во двор. Ну, спасибо хоть догадалась выпустить Джона. "Встреча на Эльбе" состоялась за почти непроходимыми кустами в самом конце сада и, как всегда, прошла в теплой и дружественной обстановке, в результате чего я пару раз сел попой на траву и, обидевшись, поплелся обратно к дому. А Джон – не поплелся. Я ему запретил.

Вернувшись в дом, я чисто автоматически забрел в малую гостиную, в которой когда-то впервые узрел Маргариту. Забрел и… обомлел: на стене тихо и мирно, будто и не исчезала, висела гитара Серого. Что бы это значило? Рита решила таким образом намекнуть, что всё остается по-прежнему, что ничего не изменилось?

Однако что-то ведь изменилось, и немало. Ну, ладно…

На кухню я вплыл с гитарой наперевес и, преувеличенно похабно терзая струны, голосом "слепых" прогнусил:

Ах, Рита, любимая Рита,

ну как твое сердце смогло

такого красавца, орла и героя

сменять на такое фуфло?

Кажется, эта проникновенная песнь песней Маргарите не шибко понравилась – взгляд ее, оторвавшийся от плиты и обратившийся на меня, посуровел.

Я моментально наступил песне на самое горло и:

– Люби меня, как я тебя! – Уже речитативом.

Ее прекрасные глаза метнули в мои менее прекрасные пучок ярых перунов.

– Замолчи!

Я с трудом увернулся и попросил:

– Love me tender, love me long1…

– Шут гороховый!

– Почему это гороховый? – обиделся я и пояснил: – Просто понимаешь, last night I said this words to my girl2, ну и… Ну и мне показалось, что она восприняла их положительно.

– Тебе показалось, – холодно процедила Маргарита.

Я тяжело вздохнул:

– Слушай, только, пожалуйста, не ври, а? Ты же отлично знаешь, что любишь меня до беспамятства больше всего на свете.

Брови ее подпрыгнули к потолку.

– Люблю тебя до беспамятства?

– Конечно, – невозмутимо подтвердил я. – Или – до безумствия. Только сама себе боишься в этом признаться…

Губка для мытья посуды больно ударила меня в висок, и я со стоном схватился за голову, а Маргарита пообещала:

– В следующий раз метну что-нибудь потяжелее.

Я грустно повесил нос.

– Тяжелее некуда…

– Поищем. Завтракать будешь?

– Что? – Приподнял нос. – Замечательная мысль!

– А выпить не желаешь?

Я удивился:

– Какая странная фраза. Ты же знаешь: на работе не пью.

Маргарита прищурилась:

– Так она всё еще продолжается?

Я тоже прищурился:

– Разумеется.

Небольшая пауза и:

– Ладно, садись.

– Ладно, сажусь. – И уже до окончания трапезы не проронил ни слова.

Маргарита тоже не проронила. По-моему, она чувствовала, что на уме у меня нечто не больно для нее приятное. Покамест на уме, а сейчас… сейчас будет и на языке.

– Дорогая, у тебя есть хобби?

Отреагировала мгновенно:

– Естественно. Бриллианты.

Я опешил:

– Опять?

– Не опять, а снова! Думаешь, ради чего пришлось связаться с этим…

Я протестующе замахал руками, однако внутренне даже был рад, что Марго заикнулась о Мошкине.

И – саданул изо всех орудий:

– Слышь, а он не извращенец?

Глаза ее чуть не выскочили из орбит.

– Совсем рехнулся?

Я страдальчески поморщился:

– Да не совсем. Тут, понимаешь, его… Короче, недавно несколько человек видели твоего подполковника в… в женском парике.

– Ты определенно сошел с ума, – трагически произнесла Маргарита.

Я возразил:

– Отнюдь. Ему по некоторым причинам потребовалось… м-м-м… замаскироваться, и потому он…

– Напялил парик, да?

– Да. Вообще-то девяносто девять и девять десятых процента, что то был Мошкин. Но мне надо знать точно. На все сто.

Она дёрнула шеей, отчего задёргалось и то, что располагалось ниже.

– И из-за этого ты обозвал нормального мужика извращенцем?

– Шутка, – пояснил я. – Наверное, глупая. Да нет, не наверное, а наверняка глупая. Заочно прошу у господина подполковника прощения. Итак… Итак, меня интересует, носит ли его жена парики?

Маргарита вздрогнула.

– Н-не знаю…

Я насторожился – очень уж странным был тон.

– А если подумать?

Отвела глаза.

– Я ее в жизни не видела.

– А ты ходишь в париках?

Маргарита пожала плечами:

– Сейчас не хожу.

– А когда ходила? – не унимался я.

– Несколько лет назад. Покажи бриллиант.

– Что-о-о?! – От столь резкого перехода я едва не навернулся со стула. – Об этом пока забудь! Всему свое время. Они у тебя остались?

Она наградила меня малоприятным взглядом. Но ответом все же удостоила:

– Валяются где-то.

Я поднялся из-за стола и, подойдя к приоткрытому окну, через которое совсем недавно была застрелена молодая девушка (Маргарите мы с Пауком договорились об этом молчать), полез за сигаретами. Закурил, выпустил дым в окно и сказал:

– Послушай, солнцеликая. Возможно, тебе всё это и кажется причудами, но мне – нет. Поверь, я бы жутко хотел быть с тобой откровенным до конца, но… Но пока не могу. То, что из-за этих проклятущих камней всем нам грозит опасность, ты и так знаешь, хотя и, прости, бодришься и выпендриваешься. И я знаю. Не знаю только, от кого. Мошкин – шестёрка, а вот кто стоит за ним? Кажется, начинаю догадываться, но чтобы догадка переросла в нечто большее… Господи, я прошу тебя, Рита: пожалуйста, поищи эти чёртовы парики! Сколько их?

Она задумчиво вытянула нижнюю губку.

– Ну-у-у… вроде четыре или пять…

– Хорошо, – кивнул я. – Так вот, иди и найди их. И проверь, все ли на месте, это важно. О результатах доложишь.

Маргарита наградила меня просто испепеляющим взглядом, однако же подчинилась. Неужто прониклась наконец серьезностью момента?

Вернулась она минут через десять, и лицо ее было растерянным.

Я напрягся:

– Ну?

Маргарита развела руками:

– Одного нет.

– Везде смотрела?

Она рассердилась:

– Говорю же – нет! Остальные четыре на месте, а этого…

– Ладно-ладно, – перебил я. – Что это был за парик? И как бы, к примеру, выглядел в нем мужчина?

Маргарита нервно рассмеялась:

– Да как хиппи, вот как!

(Подходило! И-эх-х, подходило!..)

– А цвет?

– Темный, почти черный.

Я вздохнул, уставясь на нее и включая воображение. Помотал головой – нет-нет, ко всем напастям еще и увидеть Маргариту брюнеткой я не хотел. Даже представить такого не мог!

Вот… Вот Ларису – другое дело.

Снова прости, Натали!..

– Алё, – сказал я в трубку. – День добрый, пан подколонель1. А у меня к вам еще парочка вопросиков.

Трубка взвизгнула:

– Вы идиот! Вы!..

– Тихо-тихо, – понизил я голос. – Так у вас тоже возникли вопросы? Вот и чудненько. Come together2. Увы, нам опять необходимо встретиться.

Мошкин рыкнул:

– Прямо сейчас?! Я-то, в отличие от вас, между прочим, на службе!

– Ах да, – понимающе просипел я. – На той, которая и опасна и трудна? А на пикнички в горы мотаться – это как?

– Сволочь! – сообщил он. – У меня был за-конный выходной…

– Ладно, завязали, – оборвал я замначальника ГУВД. – Жду вас в машине через час возле телеграфа. Там и обменяемся меморандумами Квиллера.

– Чего?!

– Ничего. Прощевайте пока, господин артист!

И бросил трубку. Потом перевел взгляд на насупленную Маргариту.

– Ты поняла? Я должен отъехать. Слушай инструктаж, и внимательно. Во-первых, постоянно держи при себе Джона. Оружие… Нет, оружие не дам – вроде ничего серьезного не грозит, но Джон пусть будет рядом.

Во-вторых… Извини, но вчера я без спроса вызвал сюда, гм… группу товарищей. Не морщись, одному мне не справиться, да "группа" и невелика: всего двое – не объедят. Они должны прибыть порознь, потому как живут в разных городах, но… кадры еще те, особливо Кузнец, так что не исключено – состыкуются в дороге.

Задача третья. Когда приедут, возьмешь Джона за ошейник – не бойся, его я тоже проинструктирую – и пару минут покапаешь на мозги: "свои", "фу", "нельзя", "дяди хорошие", ну и так далее.

А теперь четвертое, и главное. Касается Кузнеца: ежели явится трезвым – ни в коем разе не давай ему пить, если уже поддатым – тем более. И никаких там "за встречу", "за знакомство" и прочее. Кстати, ты его знаешь – года три назад заезжал к вам с женой. Тогда он еще был женат.

Маргарита медленно кивнула:

– Припоминаю.

Я тоже кивнул, только быстро.

– Ага, зовут Толиком. Со вторым ты не знакома, но учти: это – цвет, ум и совесть нашей команды, и я уже заранее ревную. Никаких разговоров "о делах" не заводи, а сами заведут – не поддерживай: мол, я не велел. Особенно с Профессором – хитёр, собака, как… В общем, другого такого я только одного знаю. – Скромно помолчал. – Ну ладно. Усекла? Короче, мне они нужны ясными и трезвыми, потому как, возможно, уже сегодня… Но впрочем, пока всё. А теперь пошли в сад.

Маргарита удивилась:

– Это еще зачем?

Я удивился тоже:

– Что значит – зачем? Буду делать из тебя маленькую хозяйку большого Джона. Да, чуть не забыл: когда уеду, покорми его, для быстрейшего взаимопонимания. Много не давай, полтаза, не больше. И он сразу полюбит тебя навек. Ну, как минимум – до нашего отъезда…

Эх, зря, конечно, зря я ляпнул про отъезд. Маргарита наградила меня взглядом совершенно неописуемым. Да-а-а…

Да-а-а, какое же это все-таки кошмарное изобретение Природы – женщины.

Точнее – бабы.

Ба-бы…

Глава одиннадцатая

Малоприметная, серая как мышь «Волга» с паном Мошкиным во чреве едва бросила якорь у тротуара, а я был уже к тому времени в районе городского телеграфа своим человеком: купил у молоденькой продавщицы мороженого эскимо, покалякал с ней о том о сем, а точнее, ни о том ни о сем, съел эскимо, а потом приобрел в киоске местную газету и секанул ее на предмет наличия некой интересующей меня информации.

Информации не было. Ну да, газеты-то тоже ведь печатаются по ночам – знать, не успели, напишут завтра. Вот только буду ли я еще здесь завтра? Да и буду ли я… завтра вообще? Вопрос, сколь ни грустно, спорный.

Однако же, невзирая на грусть, я все эти полчаса – и вкушая мороженое, и листая газету, – ни на секунду не прекращал обозревать прилегающую к двухэтажному зданию телеграфа территорию, и посему, когда мошкинская "Волга" пришвартовалась, я словно чёртик из табакерки нарисовался возле ее багажника и, рванув заднюю дверь и одновременно вытаскивая на скаку последний трофей – "макаров", юркнул на пустое сиденье и, приставив ствол к стриженому квадратному затылку столь же квадратного, в белой футболке, под которой внушительно бугрились хорошо искусственно развитые куски мышц, паренька, восседавшего рядом с "рулевым" Мошкиным, попросил:

– Пожалуйста, никому не шевелиться, а то будет бо-бо.

Гора мышц, ощутив кожей черепа сталь, вздрогнула и растерянно попыталась посмотреть на руководителя, однако я слегка, не до крови, двинул рукояткой по полулысой голове:

– Кому говорю – смирно, Геракл хренов!

"Хренов Геракл" на этот раз, похоже, всё понял и головой крутить перестал. А я обратился к застывшему как в детской игре "замри – отомри" столпу местного общества. Обратился мягко и с укоризной:

– Вы очумели, недополковник? На кой ляд притащили с собой ребенка?

Бревнообразная шейка "Геракла" побагровела. Не то от обиды?

– Ладно, – вздохнул я. – Время – деньги, а потому контрольное напоминание: без команды не дёргаться. А теперь… Сперва ты, юноша. Ты, часом, не левша? А?! Не слышу!

– Н-нет… – как паровоз выдохнул парень.

– Прекрасно! Тогда залезь-ка, будь ласков, левой ручкой в правый карманчик и зацепи свою пушку мизинчиком и большим пальцем. Уловил? Только мизинцем и большим.

Не скажу, что этот шкаф моментально бросился исполнять мою просьбу – он все ж таки опять ухитрился искоса глянуть на Мошкина. Тот сидел словно наложивший в штаны Зевс-Громовержец. Но – наконец кивнул.

"Шкаф" чуть пожал необъятными плечами и сунул руку в карман. Левую – в правый, для чего ему пришлось принять в некотором роде позу штопора.

Когда оружие (не исключаю, что табельное) появилось на свет божий, я приказал:

– На пол.

– Кто?! – как дурак удивился он.

– Не "кто", а "что". Ствол на пол, дубина! А грабли – к стеклу.

Он подчинился, и я перешел к Мошкину:

– Та же самая медицинская процедура. Что вы не левша, мне известно точно.

Когда и вторая пушка (эта уж стопроцентная табельная) полетела на пол, Мошкин скривился:

– Довольны?

Я помотал головой:

– Совсем не доволен. Хоть убейте, не пойму, зачем вам вздумалось осложнять обстоятельства нашего рандеву. Не разъясните?

Подполковник молчал, и я обратился к амбалу:

– Ну а ты, Санчо-С-Ранчо, слушай в оба уха. Сейчас выйдешь из машины и потопаешь вперед, аккурат вон до тех старорежимных часов. Станешь под ними как обманутый влюбленный и будешь стоять, покуда не позовут. Понял? А мы с твоим славным командиром потолкуем о делах. Ну, пошел!

Когда он столбом замер под часами, я спрятал "макаров" в карман и полез за сигаретами, поглядывая то на Мошкина, то на его подчиненного, топтавшегося метрах в тридцати от нас. Прикурил.

– А теперь у меня к вам вопрос…

И вдруг он взорвался как маленький вулканчик.

– Нет! Это у меня к вам вопрос! И не один! Как… Как вы посмели разговаривать со мной в таком тоне в присутствии подчиненного?! Вы что, не соображаете, что подрываете мой авторитет? Вы вели себя так, словно я не милицейский начальник, а подельник какого-нибудь бандита! А этот парень – обыкновенный оперативник, что он может подумать?!

Я усмехнулся:

– Слушайте, коли вы взяли его с собой, значит, он не "обыкновенный оперативник", а ваш прихвостень. Это раз. Второе. Вы – действительно подельник какого-то бандита, надеюсь, скоро уточню, какого именно. Ну и насчет авторитета… Тут, каюсь, был неправ. Просто, извините, не думал, что в предвкушении бриллиантового изобилия вас еще волнуют такие вещи, как служебный авторитет. Всё?

Мошкин побелел:

– Нет, не всё! Зачем вы у… у…

– Рожайте побыстрее, – попросил я. – И пожалуйста, потише.

– Зачем вы… убили их? – наконец пропыхтел он. – Мы об этом не договаривались!

Я прищурил один глаз.

– Эй, а разве мы вообще договаривались хоть о чем-то подобном?! И потом, вы что, дитя неразумное? Я спросил их адреса. Вы – дали. Не догадываясь, зачем?

Его худое лицо напряглось.

– Я не предполагал, что вы их убьете!

– Конечно-конечно! Вы предполагали, что по попке отшлепаю. Слушайте, давайте-ка по крайней мере в данном пункте расставим точки над "i". Я не люблю, когда чересчур много плохих людей – подчеркиваю: п л о х и х – знакомы со мной лично. Эти, считай, – были знакомы. Они подошли ко мне слишком близко.

Мошкин буркнул:

– "Плохих"! А вы, разумеется, ангел с крыльями!

Я возразил:

– Не ангел. И без крыльев. Но они, дешёвки, еще хуже меня. Особенно… м-м-м… эти двое. Ладно, хрен с ними. К тому же они меня, в нашу предыдущую встречу за тыщу вёрст отсюда, просто-напросто оскорбили. Они обращались со мной точно с подзаборным пьянчугой, да еще и обозвали папашей. А такое не прощается. Ну а коли уж быть почти до конца откровенным, то одновременно я сей акцией провел и некий психологический тест, касающийся уже вас, господин подполковник.

– Какой, к лешему, тест… – пробормотал Мошкин. – Что за тест?!

Я пожал плечами:

– Элементарный. Во время нашего последнего свидания вы – нет, не прямо, но косвенно, старались внушить мне, что, раз эти люди – Бизона… Тьфу, чёрт, какого Бизона, Бизон давно сгорел!.. Белого! Так вот, поскольку, мол, эти сучата пашут на Белого, то именно он и есть ваш генеральный заказчик. То есть, именно под его руководством вы ищете отныне "Чёрного Скорпиона". Я прав?

Его кадык дёрнулся.

– Дальше…

– Будет и дальше. Всё это туфта. Тех петушков вы у Белого наняли, арендовали, потому что собственных подчиненных использовать для столь скользких и труднообъяснимых дел, как, к примеру, командировка в мой родной город, естественно, не могли. Кстати, меня здорово удивили произошедшие с вами за год разительные перемены, товарищ подполковник. Из, по-моему, достаточно лояльного к своим обязанностям и относительно добропорядочного служаки вы превратились в настоящего мента на содержании у бандитов. Хотя, впрочем, чему удивляться – год это очень большой срок, за год может измениться очень многое.

Но я опять отвлекся. Так вот, уважаемый коллаборационист, ежели бы вы и впрямь работали на Белого, то либо ни при каких обстоятельствах не сдали бы мне его людей (а вы их классически сдали), либо уж, на худой конец, заложили бы меня ему сразу после нашего предыдущего разговора, и тогда еще ночью к дому Маргариты Владимировны нагрянули бы быки Белого. Разве не правда?

Мошкин снова сглотнул.

– Дальше…

– Ради бога. Итак, мы выяснили, что Белому вы не служите. Да, между прочим, в этой мысли я утвердился еще и благодаря некоему мини-расследованию, проведенному по моей просьбе нашим глубокочтимым мистером Пауком. (Брехня, лажа и блеф чистой воды. Естественно, ни о чем подобном "Вовика" я не просил.) И вот теперь… И вот теперь, дорогой дон Мошкин, начинается, пожалуй, самое интересное…

В результате уже собственного, проведенного мною лично расследования нарисовалась весьма любопытная картина. Охотится… нет, даже не охотится, а обкладывает, да-да, именно обкладывает меня со всех сторон человек с… очень длинными, неприлично длинными с точки зрения современной массовой моды волосами. И он не завязывает их в нередкий сегодня "голубоватый" хвостик, а ходит как хиппи и битники шестидесятых-семидесятых, распустив патлы ниже плеч. Странно, правда?

Почему странно? Да потому, что этим он себя, на первый взгляд, вроде бы здорово демаскирует… Но это только на первый. Короче, в конце концов до меня дошло, что на самом деле этот субъект наоборот – здорово себя маскирует. Так здорово, что… Нет, о дальнейшем умолчу. Сами ничего не хотите добавить?

Мошкин дёрнул шеей.

– Не хочу! – А и без того глубоко сидящие холодные глаза превратились просто в щелки. Тьфу, и как Маргарита позарилась на столь малосимпатичного типа. Вот же треклятые "Скорпионы"!.. Стоп! Маргарита…

– Кстати, господин подполковник, не далее как нынче утром Маргарита Владимировна произвела ревизию части своего гардероба. И что же она обнаружила?

Он нагло усмехнулся:

– И что же? Мои трусы? Пусть оставит себе на память, для коллекции.

Я мужественно сдержал этот подленький удар. Да в принципе, то был не удар – так, тычок. В общем, я мужественно сдержал этот тычок и хладнокровно сообщил:

– Нет, не трусы. Она обнаружила, что пропал один из ее париков, и заявила, что взяли его вы, больше некому. – И всё же не удержался: – А касательно коллекции… Знаете, для нее Маргарита Владимировна, наверное, предпочтет заиметь трусы человека попорядочнее.

Господи, видели бы вы в тот момент его рожу! Вернее – все выплеснувшиеся на нее как на экран пребывавшие ранее более-менее втуне мошкинские чувства и эмоции. Гамма поразительнейшая – от ненавидящего страха до злобного презрения. Да и сказал он вещь малоприятную. По крайней мере, для меня. Хотя, конечно, и для себя тоже.

Он сказал:

– Эта б… баба выскочила за вашего друга, чтобы захапать алмаз. Когда не выгорело, она стала спать с неким доктором, потому как полагала, что муж поведал ему местонахождение алмаза. Однако почувствовав, что и здесь пролетает, нырнула под вас. Ну а когда и тут не сложилось, – связалась со мной. По-вашему, такая женщина и впрямь достойна большой, но чистой любви?

Я мысленно ощерился, но, бросив взгляд на часы, внешне миролюбиво попросил:

– На секунду прервите свое моралите, ладно? Ответьте-ка, только честно: кто к кому пришел первый – она к вам или вы к ней?

Мошкин пристально посмотрел мне в глаза:

– Допустим, я. Вам стало легче?

Мой сдержанный вздох:

– Ну-у всё-таки…

Он же безжалостно продолжил:

– А теперь, когда Маргарита Владимировна думает, что мне ничего не светит, она опять переметнулась к вам.

Я насторожился:

– Считаете, зря думает? – И допустил промах, на который мой визави отреагировал сей же миг:

– Что-то не пойму я вашу иронию. Или наврали?

Я нервно заёрзал на сиденье.

– И вовсе не наврал! Просто… Просто увидим, сумеете ли вы воспользоваться полученной информацией.