Текст книги "Пусть умрет"

Автор книги: Юрий Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

В руках его появился мешочек с монетами, которым он выразительно потряс перед носом торговца. Жадный огонь загорелся у того в глазах при виде денег. Несмотря на молодость, Агриппа хорошо изучил человеческую породу.

– Но, видят боги, они обошлись мне дороже, светлейший, – попытался повысить цену торговец.

– Не хочешь не продавай. Я свое слово сказал, – он зевнул, прикрыв рот ладонью, и добавил: – К тому же, они еще совсем зеленые, новички в искусстве боя. Придется затратить гораздо больше, чтобы обучить их хоть чему-то. И еще: спроси любого, и тебе ответят – я всегда даю лучшую цену. Так что не рассчитывай получить больше.

– Ты разоряешь меня, – заныл торговец, хотя все, кто был поблизости и наблюдал за торгом, понимали, что он был рад получить эту сумму.

Агриппа взял под руку Петрония и сделал вид, что дальнейшее его не интересует. Он даже повернулся, притворившись, что собирается уходить.

Нервы торговца не выдержали. Он схватил Агриппу за руку и воскликнул:

– Будь по-твоему, добрый господин, не уходи!

– Вот это разумное рушение... – похвалил торговца Агриппа.

Сделка состоялась. Мешочек с деньгами перекочевал к торговцу, а рабов подтолкнули к гладиаторам.

Секунд и Агриппа, сопровождаемые слугами, забрались каждый в свою лектику, и исчезли с рынка. Именно в таких местах опытный ценитель человеческого товара (а Агриппа, как никто, заслужил этот эпитете) недорого мог найти ту жемчужину, которая впоследствии мог принести неплохой доход своему хозяину.

Его довольное лицо красноречиво свидетельствовало о том, что сегодняшнюю покупку он считал исключительно удачной…

Когда Матвей Петрович вынырнул из аквариума в материальный мир, в нем ничего не изменилось. Высоко в небе по-прежнему ослепительно сияло солнце, пробивая кинжальными лучами листву тутовых деревьев; по-прежнему, по двору бродили важные индюки; «быки» так же неподвижно стояли у машины, и их немигающие глаза сверлили дырки в пространстве двора.

Всё было, как обычно.

Хотя... хотя кое-что всё-таки изменилось.

Перед дастарханом люди Нурулло бросили на голую красноватую землю веревку, обозначив круг, и вели какие-то приготовления.

Сознание к Матвею Петровичу вернулось полностью, и он разглядел троих парней в белых шароварах разминающихся в кругу. Тех самых, которых привели сюда люди Нурулло. Один из них был огромного роста, что само по себе необычно для этих мест, двое других – небольшого, но с виду ловкие и подвижные.

Нурулло победно посмотрел на Матвея Петровича.

– Что, нравятся, Матвей?

– Неплохие ребята, – ответил тот.

– Как заказывали, все спортсмены.

– Саблей владеют?

– Обижаешь, Матвей. Как заказывали... Столько искал, столько искал, ты не представляешь, насилу нашел. И по аулам, и в городе.

Он что-то бросил в сторону парней на своем языке. Те послушно кивнули, но разминку не прекратили. А Матвей Петрович, откинувшись на подушки, лениво проронил:

– Ну... это не так уж важно – все равно их надо обучать. Просто, если есть навыки, процесс пойдет намного быстрее.

– Так-то оно так, Матвей, – возразил Нурулло с недовольством в голосе, – да только обученные стоят сильно дороже необученных. А мои очень обученные. Ты мно-о-го денег сэкономишь. Учить не надо – сами всё умеют. На всем скаку могут барану голову срубить.

– Так то баран... – зевнул, демонстративно похлопывая по рту ладонью, гость.

– Это я так, Матвей, бараны тоже разные бывают... Среди людей ведь тоже баранов хоть отбавляй, ха-ха, – рассмеялся Нурулло. – Мои ребята крови не боятся. Сейчас покажут, на что способны!

Матвею Петровичу не нравилось это театральное представление, затеянное для того, чтобы набить цену. Но даже здесь, в этой дыре, существовали свои понятия, своеобразный восточный протокол. И с этим упрямым обстоятельством приходилось мириться, и он терпеливо дожидался окончания спектакля.

– Пусть покажут… пусть, – неискренне подбодрил он Нурулло.

Нурулло кивнул. Парни начали свои показательные выступления. Дрались – так себе. Не особенно эффектно. В общем, пока дубасили друг друга деревянными саблями, больше похожими на палки, Матвей Петрович вновь погрузился в раздумья.

Надо заметить, в последнее время он стал замечать за собой этот грешок. Видимо начинал сказываться возраст, но странно – всё чаще лезла в голову усвоенная еще в юности гнилая интеллигентская чепуха – ведь Матвей Петрович происходил, как мы знаем, из семьи интеллигентной. Но в результате длительного противостояния с суровой действительностью шкала ценностей Матвея Петровича существенно перекосилась.

А тут еще его стали посещать мысли о боге. Это его-то, потомственного атеиста! Он стал бояться кары за содеянное. А это было уже совсем худо, просто из рук вон плохо.

Матвей Петрович боялся этих зловредных мыслей и всячески отгонял их. Но тщетно – мысли «отпускали», но ненадолго.

Он поморщился.

«Это Марлен... Он во всем виноват!» – сделал он робкую попытку оправдаться.

«Ха, ха, ха! – сардонически рассмеялся в ответ его внутренний голос. – Брось, Матвей, это твоя жадность, элементарная жадность и больше ничего!»

«Нет, это всё Марлен! Он сгубил меня. Да, да – он, гад!» – не сдавался Матвей Петрович.

«Не-а, Матвей, это ты са-ам! – растягивая слова, злорадно отпарировал другой, внутренний Матвей Петрович. – Посмотри в зеркало. В нем ты увидишь того, кто во всем виноват. И нечего валить с больной головы на здоровую. Забыл, чему тебя учили папа с мамой, Матвей? А ведь они были такие милые интеллигентные люди. Папа твой даже кандидатскую защитил. И тебе не стыдно?»

«Причем здесь кандидатская?!»

«А притом! Уважали его все, честный был человек...», – огрызнулся вконец распоясавшийся внутренний голос, видимо почувствовав свою полную безнаказанность.

– Ну как, Матвей, – донесся извне голос Нурулло, к счастью прервавший эту неприятную беседу с внутренним Матвеем Петровичем, – брать будешь?

– Даю пятьсот драхм за всех троих, торговец, – сказал вдруг Матвей Петрович не своим голосом.

И оба удивленно уставились друг на друга.

– Э-ээ... Матвей, с тобой всё в порядке? – озабоченно спросил Нурулло. – Какие такие драхмы имеешь в виду? Уж не перегрело ли солнце твою голову? В наших краях солнце очень жаркое. Полежи лучше, отдохни часок... Потом поговорим.

Но Матвей Петрович стряхнул с себя остатки странного видения:

– Извини Нурулло, я немного отвлекся. Всё в порядке. Так сколько ты просишь за них?

Нурулло отослал людей, склонился к гостю и тихо прошептал что-то тому на ухо. Матвей Петрович отпрянул:

– Побойся аллаха, Нурулло. Марлену ты озвучил совсем другую цифру.

– Так это же за рядовых, необученных, Матвей, – откинулся Нурулло на подушки, – а эти... Ты видел как дерутся?! К тому же всё усложнилось. Это же не план через границу таскать, это же как-никак живые люди. И не забывай, цена включает доставку до склада покупателя. То есть, включая таможенные платежи и НДС, – рассмеялся он.

– Марлен... Что он скажет? Я должен с ним согласовать, Нурулло.

– Как пожелаешь, Матвей, – демонстрируя равнодушие, промолвил Нурулло.

Переговоры с Пронькиным по спутниковому продолжались недолго. Цену согласовали на удивление быстро. Матвей Петрович отсчитал из плоского портфельчика несколько светло-зеленых брикетов. Прощаясь, он задержал на мгновение руку Нурулло в своей ладони:

– Да вот еще, Нурулло, Марлен просил передать приглашение. Прилетай в Москву. В августе будет интересное представление. Посмотришь на своих батыров.

– У нас говорят – баходур...

– Какая на хрен разница!

– Для нас разница есть. Ну, ладно, Матвей. От моего друга, Марлена, я принимаю любые приглашения. Обязательно буду.

Гость еще раз пожал ему руку, взгромоздился на заднее сиденье «лэндкрузера», и могучее транспортное средство, распугав индюков, рвануло из ворот обратно в степь, откуда пару часов назад прибыло в этот забытый Аллахом двор...

Итак, читатель, всё, что ты услышал, может статься, – лишь фантазия журналиста, переиначившего рассказ Таждик-аки на свой лад. Ведь журналисты, как известно, обладают исключительно богатым воображением.

И возможно в действительности всё обстояло совсем иначе...

Возможно, никогда не существовало утоптанного двора с тутовыми деревьями в ауле на высокогорной равнине, подбирающейся к настоящим горам; никаких глупых индюков и гелендвагена; и батыров-баходуров тоже не было; не было там ни Нурулло-бузурга, ни отчаявшегося Хафиза, ни дастархана, ни бедного барашка; да и сам Матвей Петрович, вполне возможно, никогда не выезжал на край света, в ту Тмутаракань, в степь, горящую от цветущих маков, – сидел себе преспокойно дома, в Москве, – в наш-то век, друзья, многие, многие дела можно совершать, не вылезая из своего любимого кресла; и не случилось у него от перегрева на солнцепеке странного видения невольничьего рынка, где великан Гатасак оборонялся от наседавших на него бойких италийцев; не было жадного торговца и заворожившего его мешочка с пятьюдесятью декадрахмами; никто не слышал тот разговор между Петронием Секундом и Аррецином Агриппой.

Всё может быть. Кто теперь скажет – что было, а чего не было? Можно, конечно, считать выдумкой все описанное выше, но что отрицать бесполезно – и на этот счет имеются веские доказательства – так это то, что...

В конце июня на одном из московских вокзалов, обслуживающих восточные направления, из вагона поезда дальнего следования на заплеванный перрон вышли несколько молодых мужчин.

Группа эта выглядела более чем заурядно: одеты, как одеваются приезжие из южных республик – спортивные черные костюмы с лампасами, на ногах кроссовки. Из багажа не было ничего, если не считать перекинутых через плечо одинаковых черных спортивных сумок. Лица ничем не отличались от лиц сотен других, вышедших из этого и из десятков других таких же поездов, прибывших в Москву, притянувшую их из дальней дали в соответствии с законом всемирного тяготения, по которому, как известно из школьного курса физики, все тела притягиваются друг к другу.

Итак, всё было как обычно, только вот в походке некоторых из них чувствовалась напряженность. Трудноуловимая, но была... точно была. Они двигались, как будто не в воздухе, а под водой, с трудом преодолевая ее сопротивление.

У конца перрона ненадолго остановились. Один, что постарше, вытащил из кармана телефон и коротко переговорил с кем-то на каком-то, по всей видимости, среднеазиатском языке. Потом, обращаясь к одному из парней, коротко сказал ему:

– Канй, тез бош, Хафиз![52]52
   Поторапливайся, Хафиз!


[Закрыть].

После этого они проследовали к выходу и, выйдя на привокзальную площадь, почти сразу же исчезли в новеньком минивэне с затемненными окнами, дожидающимся их в тесной компании с матерящимися таксистами. Когда из сдвижной двери выглянул на полкорпуса внушительных размеров детина и без слов, но красноречиво выпучил бельма в сторону самостийных, алчных захватчиков привокзального пространства, последние предпочли благоразумно заткнуться.

Дверь захлопнулась, минивэн тронулся. Нагло подмигнув опозоренным водилам рубинами стоп-сигналов, он бесследно растворился в столичном автостолпотворении.

Глава XX НА ЗЕМЛЕ ЦАРЯ ОБАТАЛЫ

Не ходите дети в Африку гулять...

К.Чуковский, «Доктор Айболит»

      Бывший студент Университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы, в прошлом ленинский стипендиат; отец двенадцати девочек от четырех жен; обладатель отнюдь недурного состояния; владелец трех фешенебельных вилл, в том числе: одной – на Лазурном Берегу, второй – в живописнейшем норвежском фьорде и третьей, самой дорогой, в Голливуде; владелец девяти моторных яхт, а также приятных пустяков типа ламборгини Дьяболо, феррари Ф-40, двух «бентли» и новенького «роллс-ройса», не говоря о многом другом недешевом барахле и недвижимости в пределах страны местопребывания; и что самое главное – действующий президент Свободной Африканской Республики Бурна-Тапу господин Апута Нелу, – был не в духе.

      В очень, надо отметить, плохом настроении пребывал нынче господин президент.

      Всему виной была Сесилия, жена-француженка – вчера она опять родила девочку, что было весьма неприятным сюрпризом. По закону предков, который не имел права нарушить никто, будь он даже президент государства, было строжайше запрещено определять пол ребенка до его рождения.

      Да дело даже не в законе! Страх! Метафизический страх не позволял президенту нарушить эту традицию.

      Маленький Апута воспитывался в традициях племени тапу, упорно не желавшего отказаться от исповедования культа верховного божества, демиурга Олоруна, несмотря на насажденное в конце XVII века заезжим миссионером христианство. Создав мир, демиург довольно равнодушно отнесся к своему творению и от скуки, а можно заподозрить, что главным образом по ленивости передал бразды правления своему наместнику, божественному царю Обатале и его супруге Одудуве. Парочка то и дело изменяла собственный пол по прихоти шаманов, подобно трансвеститам, но это не помешало им обзавестись потомством.

      Но каким! Их детки, сынок Аганиу и дочурка Йемоо, совершили совершенно неприкрытый инцест и родили чудовище Оругана, который, в свою очередь, изнасиловал родную мать, бедную Йемоо...

      Вот это были страсти! А христианство представлялось для местного контингента довольно скучной и нерациональной религией. Кстати, местные язычники по наивности своей плохо представляли разницу между христианством и магометанством. Да, ислам также пустил кое-где корни благодаря влиянию время от времени заглядывающих сюда проповедников из оманских арабов в период занзибарского султаната.

      Но в конечном итоге доводы христиан, убедительно подкрепленные мощными залпами орудий канонерок Её Величества, одержали верх.

      Как бы то ни было, в процессе «кровосмешения» исконных политеистических воззрений с привнесенным извне монотеизмом родилась местная, довольно смешная разновидность религии. Это был своеобразный синкретический культ, в котором суровые догматы англиканской церкви, апологетом которой был тот залетный миссионер, прекрасно уживались с отчасти жизнерадостными, но иногда недвусмысленно кровожадными традициями веселых и даже шкодливых ориша – многочисленных, числом под четыреста, местных божков. Впрочем, слово «кровожадность» фигурировало скорее в лексиконе рафинированных и легко уязвимых представителей европейской культуры. Напротив, местным жителям эта человеческая черта, как её ни называй, казалась непременным залогом выживания и не представлялась чем-то необыкновенным.

      В запутанной системе многочисленных запретов среди прочих имелось одно занятное табу. Именно оно и запрещало дознаваться, гадать или, используя какие-либо другие способы, определять пол будущего ребенка под страхом смерти в одной из трех пастей морского чудовища Барупатипикама, имеющего две головы: одну, как положено, спереди, а другую сзади, там, где у обычных млекопитающих и рыб обыкновенно располагался хвост. И никакое последующее образование, никакие науки, никакое влияние убежденных бывших атеистов-однокашников по «лумумбе» не смогли изменить мировоззрение стойкого Апуты. Стоило ему нарушить хоть одно из табу, как по ночам начинали сниться жуткие зубы главной, брюшной пасти Барупатипикама.

      И посему в очередной раз отец одиннадцати девочек вплоть до последних двенадцатых родов вынужден был мучиться неизвестностью.

      Справедливости ради доложим, что, будучи умудренным опытом предшествующих неудач, на сей раз он сделал все возможное, чтобы родился мальчик, а именно: принес Обатале в жертву молодого бычка семи дней от роду, точь-в-точь, как предписывал шаман; семь долгих, показавшихся целой вечностью, дней до зачатия не смотрел на женщин, чтобы душа очистилась от женского образа и духи осеменения внутри его тела настроились сугубо на мужское начало, – даже во время зачатия он завязал себе глаза, чтобы не видеть ее, Сесилию, которая, понятно, была женщиной; и наконец, он помолился не только своим богам, но и святому Христофору, покровителю детей.

      Ничего не помогло!

      Это начинало походить на проклятие.

      Нет, не проклятие! Это дура Сесилия! Она виновата в том, что ее чрево опять выносило девчонку! Это она не разрешила ему надеть при совокуплении маску творца человечества и попечителя оплодотворения аругбо Обаталы!

       «Страшно ей!» – передразнил он жену, скорчив про себя гримасу.

      А ведь Апута пожалел ее – и вправду Обатала для европейца выглядит страшновато. А шаман настаивал. Теперь все старания пропали зря.

      Вообще, дела в последнее время шли из рук вон. Несмотря на неплохие, на первый взгляд, экономические показатели, серебряные копи перестали приносить сверхприбыли после того, как в Боливии было открыто новое месторождение. Да и запасы здесь, дома, были далеко не бесконечны. Цены сразу рухнули. А ведь десять лет назад всё так хорошо начиналось. Всем казалось, золотой... то есть, конечно, серебряный, век будет продолжаться вечно. К чему было развивать еще какие-то направления, если под задницей было такое несметное богатство.

      Один ученый из университета даже подсчитал: если растянуть все атомы серебра из их месторождений в одну цепочку, то она дотянется до какой-то там галактики. А оказалось – даже этому может прийти конец.

      Сейчас вся надежда на новый проект. Этого русского, Пронькина, еще в далекие студенческие времена в Москве послал ему сам всемогущий Олодумаре! Только бы всё получилось. Да и почему бы и нет? Они обкатали проект несколько раз. Все были в восторге. На этот раз гостей будет много.

      Мысли о новом проекте немного развеяли дурное настроение.

      В свои «слегка за пятьдесят» Апута пришел к замечательному выводу: он был глубоко убежден, что западная цивилизация обречена... Если бы не Африка! Африка с ее естественным отбором. Только здесь, как он полагал, еще остался полигон, где продолжался эксперимент, начатый богами. Только на этом континенте люди противостояли болезням, войнам, наводнениям, извержениям и другим катаклизмам наиболее естественным образом. И только здесь выживают сильнейшие. Во всем остальном мире естественный отбор прекратился.

       «Они еще изобрели евгенику, чтобы вывести идеального человека, – размышлял образованный Апута. – Дайте в руки человеку оружие, привезите его в Африку, вот вам и вся евгеника. Кто выживет, тот и лучше, тот и достоин давать потомство.»

      Да-да, не удивляйтесь! Несмотря на прочную иррациональную платформу, заложенную еще в юные годы, он совершенно алогично оставлял место дарвинизму, к которому проникся доверием еще в те времена, когда шарахался с одной студенткой биологического факультета.

      Итак, кроме оплошности жены и незавидной макроэкономической ситуации в стране на его настроение повлияла еще и трапеза. Вернее, она и повлияла больше всего.

      Ужин с русскими... Вчера с Пронькиным вспомнили былые времена – все «подвиги» на московской земле. И повар Апуты постарался, как всегда. Не ударил лицом в грязь. Даже русские были приятно удивлены – откуда в Африке такая великолепная кавказская кухня. Молодец Зураб! Все-таки не зря Апута его вытащил из его родной, но уж больно холодной Грузии и привез сюда.

      Повар-грузин, вместе с которым он когда-то постигал в Москве основы социалистической экономики (который предпочел должности экономиста на каком-нибудь унитарном предприятии тепленькое местечко на кухне у своего бывшего однокашника) обворожил его в свое время кавказской кухней. С тех пор Апута обожал все эти маринады, блюда из баклажанов с орехами, лобио, шашлык, какую-то особую штуку из бараньих кишочек, и замечательное блюдо из его же, барана, яичек.

      Последнее было его самым любимым лакомством, настолько любимым, что часто он вполне серьезно сожалел, что  бараны не куры и не могут нестись, подобно пернатым. Каждый раз, когда ему хотелось полакомиться, очередному барану это стоило жизни. Можно было обойтись и кастрацией, если бы не такая же страстная любовь к бараньим кишкам.

      Но за все приходится платить, и он, несмотря на свой высокий пост, не был исключением – сильнейшая изжога омрачала его существование уже часа два, не меньше. Тяжесть в животе достигла апогея и не собиралась так просто отступать. Утробные звуки, издаваемые внутренностями, не поддавались контролю и напоминали канализационную канонаду. Даже громкая музыка была не в состоянии заглушить эти взрывы глубоко в недрах возмущенного излишествами организма. Апута несколько раз посылал за таблетками, но и они мало помогали.

      А сейчас, совершенно некстати, перед ним сидел начальник его личной гвардии, полковник Себаи и докладывал о принимаемых мерах безопасности и сохранения секретности в районе проведения мероприятий по проекту «Alar sword»[29]29
  Крылатый меч (англ.).


[Закрыть].

      Принимая во внимание состояние его измученного застольем организма, легко догадаться, что господину президенту не очень-то хотелось напрягаться. Но дело было важное, а самое главное – сугубо конфиденциальное. Настолько конфиденциальное, что мало кому поручишь. Разве что этому гиппопотаму, сидящему сейчас напротив. Можно, пожалуй, еще доверять министру финансов, двоюродному брату первой жены президента. Да и то не всё.

      Апута вздохнул и оценивающе посмотрел на полковника: «Интересно, о чем сейчас думает этот бездельник? Наверняка, о  том, как обжулить меня, выклянчить еще денег. Якобы на охрану от заговорщиков. Знаем, куда эти денежки уплывут».

      Он вспомнил недавний доклад главы секретной службы. Интереснейший списочек преподнес ему тот. Если верить документу, мошенник, сидящий напротив него с невинным видом радетеля за судьбу родного государства, занимает пятую строчку в списке богатейших людей страны.

       «Мало, мало осталось верных людей, – подумал господин президент. – Да  и те, кто остался, жулики и подлецы, готовые за лишнюю пачку долларов всадить нож тебе в спину. Нужно постоянно быть начеку. Этот вот, хоть и родственник, а предаст, как пить дать предаст, стоит только поманить его «зеленью». Только и надежда на то, что затаскиваешь этих дармоедов в свой бизнес. Приходится делать вид, что веришь их липовым отчетам о расходах и делиться. А что поделаешь?»

      Он опять вздохнул и углубился в бумаги, которые подсунул ему услужливый родственник. «Так и знал – опять дополнительные меры по безопасности мероприятия: эскорт из аэропорта в морской порт для важных шишек, два добавочных катера береговой охраны для сопровождения яхт с посетителями. Так, что там еще: патрулирование акватории острова, медицина, служба наблюдения... Почему они не берут с этих толстосумов за дополнительные услуги?! А может быть берут?! Без сомнения берут! Ай-ай, Апута, – подумал он о себе в третьем лице, – какой ты наивный. Что ж, будем считать это неофициальной дополнительной частью жалованья. Чем больше воруют эти хапуги, тем  крепче будут держаться за свое место», – сделал он безрадостный вывод.

      Такие мысли проносились в легкомысленно-кучерявой голове президента, пока он изучал бумаги, время от времени поглядывая на собеседника и задавая ничего не значащие вопросы. К чему вопросы, когда и так было ясно – весь этот доклад сплошная липа. Как минимум, троекратное завышение расходов. Если не больше!

       «Что поделаешь, – в очередной раз беззлобно примирился он с неизбежным и неискоренимым злом, – зато эта штука может принести неплохой доход».

      – Бисаи, – обратился он к полковнику по имени, – правильно ли я понял, что меры по безопасности обойдутся нам дополнительно в двести тысяч долларов. И почему опять долларов? Я просил подавать мне смету в таласи. Доллары, доллары, – проворчал он недовольно. – Все помешались на долларах. Ты мне объясни – почему ты платишь зарплату своим бездельникам в таласи, а смету всегда подсовываешь в долларах. Ты никогда не задумывался над тем, что у нас тут не Соединенные Штаты Америки? Наша страна называется Бурна-Тапу, а денежная единица – таласи!

      – Но, господин президент, ты же знаешь сам, что у нас всё принято пересчитывать в доллары. Я их тоже недолюбливаю, как и ты, – соврал он тут же, не моргнув глазом.

       Он обращался к президенту на «ты», так как разговор велся на языке тапу, в котором не существовало обращения на «вы». Президент по общепринятой привычке окружил себя своими соплеменниками из северо-восточной провинции, где проживали в основном тапу и откуда он сам был родом. Город Сан-Тапу, получивший приставку «Сан» еще в колониальные времена, даже называли северной столицей страны. Таким образом, их язык стал неофициальным рабочим языком исполнительной власти.

      – Пора повышать престиж нашей национальной валюты, – соврал в свою очередь президент, с удовольствием используя там, где не хватало родных, английские слова.– Ты же знаешь – сейчас дела у нас идут неплохо. Рудники дают хорошую прибыль. Пришло время ставить вопрос о номинации таласи в качестве единственной валюты нашей страны. Надо запретить  везде!.. Слышишь меня – везде на территории нашей страны производить расчеты в долларах! Исключительно через обмен в банках.

      – Полностью с тобой согласен, – опустив протокольное «господин президент», опять слукавил полковник и замялся: – Но пока все основные расходы мы несем в долларах. Даже поставщики провианта для армии берут в долларах, в этой валюте. – Слово «этой» он произнес с показательным отвращением, брезгливо стряхнув с пальца воображаемую гадость, которой покрыты заокеанские деньги. Это, по его мнению, не могло не убедить президента в его особой нелюбви к долларам.

      – Хорошо... Что там еще?

      – Есть одна маленькая проблема, Апута, – замялся полковник.

      – Ну? – нетерпеливо поторопил его президент, отметив про себя, что полковник назвал его по имени. Стоило только один-единственный раз проявить слабость и позволить этим наглецам называть себя по имени, так они воспринимают это всерьез. Хорошо хоть наедине.

      – Поступила информация от секретной службы о том, что к нам направляются «шакалы».

      Именем этого животного на местном жаргоне называли всех причастных каким-либо образом к соглядатайству, разведке или шпионажу против родной страны.

      – К сожалению, на данный момент мы не располагаем сведениями, кто они и когда прибывают. Но информация надежная, можно не сомневаться, – закончил он.

      Полковник говорил складно. Сразу чувствовалась школа – окончил филиал одного из британских университетов в те далекие времена, еще до того как всех европейцев разогнали. И сейчас старое доброе образование давало о себе знать. С положительной стороны.

      «Ну вот, началось! – подумал президент. – Как я был прав! Намеренно сгущает краски. Сейчас попросит денег на спецоперацию».

      – Какие будешь принимать меры, полковник? – кислым голосом спросил он.

      – Предупреждены все пограничные посты. Особенно в аэропорту. Но и в гавани мои ребята тоже не дремлют.

      По привычке Себаи активно помогал себе жестами. Произнося последние слова, поднял обе руки к глазам и резко развел большие и указательные пальцы, как бы раздвигая веки. Это, по его убеждению, должно было окончательно убедить президента в том, что уж его-то ребята веки себе поотрывают, чтобы глаза оставались открытыми.

      – Правда... – он сделал вид, что замялся, но, увидев разрешающий кивок Апуты, закончил: – без дополнительных расходов не обойтись. Я давно собираюсь ставить вопрос об увеличении сметы на госбезопасность...

      – Хорошо-хорошо, об этом потом, – поморщился президент и раздраженно махнул рукой. – Усиль охрану акватории. Чтобы на остров раньше времени без нашего ведома ни один бунгу1 не проскочил. Нам не нужны сюрпризы. Ты же знаешь, что от этого зависит и твое благополучие. Сам докладывал, что туристы суют свой нос повсюду.

      – Да, господин  президент, –  Себаи уловил в голосе собеседника некоторое недовольство проявленной ранее фамильярностью и благоразумно перешел на официальный  тон: – Но у нас всё под контролем. На остров можно попасть только по специальным пропускам.

      – Ты уверен, что твои пропуска – это гарантия?

      – До сих пор у нас не было случаев несанкционированного проникновения на объект «Дельта», – хвастливым тоном произнес полковник.

      – Меня это радует. Надеюсь, и дальше так будет.

      – Можешь не сомневаться, господин президент.

      – Да, кстати, а почему ты назвал объект «Дельта»?

      – На самолет похожа буква.

      Президент взял со стола стакан с минеральной водой, и, сделав несколько глотков, снова обратился к полковнику:

      – Гости прибывают?

      – Потихоньку подтягиваются.

      – Всё в порядке?

      – Всё, как всегда, в полном порядке, господин президент. Наши русские друзья действуют в соответствии с контрактом. Да ты и сам знаешь: обучение, инструктаж прошли нормально.

      – Бисаи, – с тяжелым вздохом произнес президент, – я не хочу, чтобы ты понял меня превратно. У нас маленькая страна и мы хотим жить в мире.

      – ...?

      – Так хотим или не хотим?

      – Конечно хотим, господин президент, – уверил Себаи.

      – Некоторые страны зарабатывают тем, что разрешают захоронение ядерных отходов на своей территории. Другие продают кровь своей земли – нефть, газ. Третьи живут подачками от утопающих в роскоши европейцев и американцев.

      Произнеся слово «роскошь», он огляделся, опасаясь, что его кто-нибудь услышит, и, убедившись, что поблизости нет никого, кто мог бы ехидно поинтересоваться о его собственном состоянии, которое по разным источникам выражалось цифрой от восьми до девяти знаков, закончил:

      – А мы будем предоставлять желающим арену для развлечений... Что есть на свете еще более мирное, чем это занятие?

      – Я всегда так считал, – сказал толстый полковник, но что-то смущало его, и он спросил: – Но ведь мы продаем и серебро?

      – Мы продаем... Да. Но это вынужденная мера, полковник... Просто настали трудные времена. Ты же знаешь мою программу – нашему государству нужно слезть с серебряной иглы, нужна альтернативная экономика. Что-то воспроизводимое!

      – Ты имеешь в виду туризм?

      – Да... Но туризм особый. Обычный туризм никому больше не интересен – отходит в прошлое... Нам нужен такой, какого пока нет и никогда не было нигде в мире. Не просто экстремальный, а супер-экстремальный!

      – Alar sword!? – догадался сообразительный полковник.

      – Да, именно «Крылатый меч»! Это только начало! Что, скажи мне, какая-то жалкая коррида по сравнению с этим зрелищем!? А ты бывал когда-нибудь на корриде, полковник?