Текст книги "Пусть умрет"

Автор книги: Юрий Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

      Да, что правда, то правда – лично старшему лейтенанту Игнаточкину газетчики ничего плохого не сделали. Но ведомственная «прививка» сработала, и, по крайней мере сейчас, он подсознательно следовал распространенному негативному стереотипу, пришедшему в последние годы на смену старому и доброму – верить всему, что напечатано. Ну а нынче? Как же им верить сейчас-то? Вы мне скажите, граждане, милые вы мои. Никакой цензуры! В голове не укладывается – любой писака имеет право напечатать (только вдумайтесь) всё! Всё, что взбредет в его больную голову! Без всякой ответственности, без разрешения... Бред! Просто бред сивой кобылы!

      «Разваливается страна, ник-к-какога уважения к власти, ник-к-какога порядка!» – вспомнил он четкий вывод начальника отдела подполковника Аристократкина.

 Игнаточкин бросил испытующий взор на репортера и почувствовал, что, несмотря на заветы подполковника, не может побороть в себе возникшее с первого взгляда и усиливающееся с каждой минутой чувство симпатии к этому, продолжающему добродушно улыбаться, человеку.

      «Ага! – догадался он, – это потому, что сравнение со вчерашними хамами из конторы стопудово не в пользу последних.

      И чего им всем только дался этот несчастный таджик?! – Он не заметил, как начал называть беднягу таджиком. – Ну, обалдеть! Просто о-бал-деть! Вот интересно – чего этому газетчику-то надо?»

      – Так я не помешал? – осведомился журналист вежливо.

      – Нет-нет, – стараясь говорить так же вежливо, ответил следователь. – Так говорите, вас интересует дело о неопознанном трупе из залива?

      – Очень... – подтвердил журналист.

      – Да, действительно, я расследовал этот загадочный случай.

      Он поднялся из-за стола и принялся в задумчивости ходить по комнате. В силу ограниченности пространства, отпущенного кабинету строителями, прогулка эта заканчивалась чрезвычайно быстро и, чтобы не упереться лбом в стенку, ему приходилось всякий раз резко разворачиваться.

      «По-моему получается эффектно», – пришло в голову старшему лейтенанту, и он спросил:

      – А откуда вам известно про это дело? Мы это... справок по неоконченным делам не даем. В интересах следствия.

      – Ну... – протянул журналист туманно, – сами знаете, у нас, газетчиков, свои каналы добывания информации. Слишком сложно объяснять. Да и, честно говоря, не имеет значения. Но ради бога, никаких нарушений! Только то, что разрешено.

      – Ясно... Ну, нарушений мы и без вас не допускаем. А по поводу информации… Знаете, я и не надеялся на полную откровенность в таком вопросе. Но меня попросили ознакомить, так сказать. Хотя всё это очень странно... пум-пум... – пробормотал озадаченно Игнаточкин.

      Пумканье, по всей видимости, помогало молодому следователю сосредоточиться на конкретной проблеме.

      – Что, извините, «пум-пум, странно»? – спросил осторожно, как будто боясь спугнуть ход его мыслей, журналист.

      – Да, нет, это я так – о своем... Знаете, начальство везде одинаково. У вас, наверно, тоже так – сначала одно прикажут, на следующий день – наоборот... ну то есть противоположное. Странно, странно, – еще раз покачал он головой из стороны в сторону.

      Потом вспомнив, что противоречивые приказы не обсуждаются, так же, как и непротиворечивые, решился:

      – Ну что ж, расскажу все, что могу...

      – Вы меня весьма обяжете, – обрадовался журналист. – Поймите правильно – я отнюдь не хотел бы вторгаться в вашу кухню. Повторяю, только открытую информацию. То, что считаете возможным.

      – Фактически до суда вся информация является закрытой, но кое-что расскажем, расскажем, – попытался набить себе цену старший лейтенант.

      И вдруг в его голову пришла шальная мысль: «А может плюнуть на эту гэбню. Все ж таки не 37-й – поди к стенке не поставят. Пусть сами и колупаются в своем дерьме, шпиономаны хреновы, а я проведу собственное расследование. Вот с этим газетчиком вместе и проведем. А что? Он вроде ничего, не нахал, нормальный мужик».

      А «нормальный мужик» уже вытащил блокнот, и неожиданно всё вокруг преобразилось.

      Игнаточкин даже не понял, как это произошло, но ему вдруг показалось,  что он знаком с этим человеком очень долго, может быть лет сто.

      И сидят они, непринужденно, по-дружески так, беседуют. Он жалуется ему, как другу – какая сволочная все-таки у них, в правоохранительных органах, работа. А журналист хлопает его по плечу и выдает:

      – Знаешь, Паша, у меня появилась чудовищная догадка... Но вначале ты мне об этом деле с мертвым таджиком расскажи поподробнее. Кстати, это еще не факт, что он таджик. Да, не смотри на меня так, рассказывай, а я тебе потом про догадку.

      И Игнаточкин рассказывает своему другу Сашке Максимову – а они уже будто бы друзья и на «ты» – подробно, как это было. Про бомжей тех, которые труп в заливе нашли, рассказывает; про Шниткина и его заключение о мече; потом про то, как в брошенном автомобиле нашли сам меч; как он, Игнаточкин, поверив Шниткину, решил связать этот меч с трупом; как потом все зашло в тупик. Рассказал все вплоть до последнего показания одного из алкашей, которое пробудило в нем слабую надежду. В общем, про все рассказал.

      Когда он закончил свой рассказ, Максимов, поразмыслив с минуту, говорит:

      – Ну а теперь слушай меня, Паша. В одном ты прав – этот несчастный скорее всего из Средней Азии. В наше время этих парней легче всего прикончить и никого это не расстроит. А вот почему прикончили, Паша? Ты думал о мотиве? Соображай... За что у нас гастарбайтеров приканчивают? Люди они небогатые, значит, ограбление исключаем. Так?

      – Угу...

      – Наци, скинхеды?

      – Нет, не прокатывает. Эти гады после  налета тут же разбегаются, убитых и раненых бросают на месте преступления. А здесь явная попытка избавиться от трупа и избежать идентификации.

      – Тогда может – свои?

      – Тоже сомнительно, – отрицательно головой покрутил Игнаточкин. – Ни разу не слышал, чтобы они от трупа избавлялись. Да еще таким способом. А тут... Агата Кристи какая-то получается. Они ее не читают.

      – Но кино-то смотрят.

      – Кино смотрят, – согласился Игнаточкин, но все равно – не их формат. И не забудь про меч и способ нанесения ранения, не совместимого с жизнью.

      – Вот именно, Паша, вот именно! Меч… и удар, Паша, удар… Ты знаешь, кто такие удары наносил?

      – Не уверен.

      – Гладиаторы! Так они приканчивали побежденных противников!

      – Гладиаторы?! – поперхнулся Игнаточкин, – причем здесь гладиаторы, Саш?

      – А притом! Я подхожу к самому главному – к моей догадке. Прошу приготовиться... Так вот, я подозреваю, что беднягу прикончили ради развлечения.

      – Что-о?! – удивился Игнаточкин.

      – Развлекуха сейчас такая появилась, товарищ старший лейтенант. Слыхал, наверно, про собачьи бои?

      – Ну да... Присутствовать, правда, не приходилось.

      – Присутствовать на таком – не всякий выдержит. Шутка ли – псов бойцовых, бультерьеров, ротвейлеров разъярят так, что пена изо рта кровавая прет, как из бутылки шампанское, а сами – троглодиты, пещерные люди – вокруг беснуются. А теперь представь, что вместо псов людей друг на друга... Вижу – не представляешь. Я вот тоже до недавнего времени не мог даже и предположить, что такое бывает. Думал, пару тысяч лет назад всё и закончилось. Ан нет! Живет еще такое внутри людей... Живет. Можно сказать, наблюдаем ренессанс! Эпоха возрождения! Наше достижение, отечественное. Можешь гордиться. А если, кроме всего прочего, еще и обставить всё, как в театре: античный антураж – декорации там, костюмы, реквизит? А? Круто? Итак, я практически не сомневаюсь – так оно и было. Только вот нам с тобой доказать это надобно!

      – Интересно рассказываешь, – вздохнул Игнаточкин, – но тебе не кажется, что на основании скудных материалов следствия закрутить такой сериал... эт-то не слишком ли, а? Откуда, скажи, ты все это взял?

      – Приснилось.

      – Приснилось?! Это что, шутка?

      – Ну, если  не нравится, что приснилось, то есть еще много чего интересного.

      – Так рассказал бы.

      – Расскажу, если подписываешься. Ну как? Вступаешь в «Клуб искателей приключений на свою задницу»?

      – Взяться-то можно, но есть маленькая загвоздка, – опять вздохнул Игнаточкин.

      – Вот как! И какая?

      – Я больше не веду это дело...

      – Та-ак, рассказывай...

      И Игнаточкин, понимая, конечно же, что нарушает должностные инструкции, неожиданно для себя выложил всё о вчерашних доберманах.

      – Понятно... – протянул Максимов озадаченно, когда до конца выслушал эту печальную историю, подтверждающую в очередной раз всесокрушающую мощь невидимого щита родины. – Уже наехали, тунеядцы. Следовало ожидать.  Но ничего, старлей, может быть это и к лучшему. В том смысле, что это доказательство того, что в нашу историю замешаны достаточно высокопоставленные, в любом случае – богатые люди. А так как чаще всего это синонимы, мы знаем среди кого искать.

      И Максимов в свою очередь поведал Игнаточкину про то, как он вышел на это дело через своего «кореша». И про меч, который успел побывать у него в руках, рассказал. Про консультации с профессором Иванишиным. Наконец, самое главное, про приключения Вики и ее подруги, вампирши Инны на той памятной тусовке. Только про свои сны не стал он рассказывать ввиду несерьезного отношения старшего лейтенанта к этому, как можно будет убедиться впоследствии, важнейшему элементу в цепи фактов и доказательств.

      Но и без того рассказ Максимова настолько потряс старлея, что он тотчас же, не сходя с места, безоговорочно поверил в версию журналиста и поклялся, что более никогда не скажет худого слова о его коллегах... без серьезных на то оснований.

      Максимов был польщен, но возразил, что это чересчур сильное, а главное, совершенно излишнее обязательство, поэтому не настаивает на его выполнении. Тем более – он сам поостерегся бы поклясться, что никогда не скажет о своем брате-журналисте худого слова. Так что вместо такого бесполезного обещания он предпочел бы видеть Игнаточкина в своей команде, поскольку профессиональная помощь при данных обстоятельствах была бы просто неоценима.

      – Итак, предлагаю участие в деле, – заключил Максимов. – В связи с возникновением обстоятельств непреодолимой силы – я имею в виду твоих гэбистов – заниматься этим тебе придется в порядке личной инициативы. Секретность гарантирую. Выведем на чистую воду мерзавцев, а? Ну как, окей? – предложил он свою честную руку.

      – Окей, – радостно ответил на безукоризненном английском Игнаточкин,  но тут же спохватился и, пригорюнившись, добавил: – хотя по головке меня за это не погладят.

      – Не унывай, старлей, по головке тебя погладят благодарные потомки. И первое, что мы с тобой сделаем, попытаемся вызволить вещдок.  Э-эх, надо было реквизировать вещицу. Эдик бы откупился. Но, как говорится, – знал бы прикуп, жил бы в Сочи... Ты, кстати, преферанс уважаешь, Паша?

      – Баловался в институте...

      – Тогда должен знать это золотое правило. Ну что, вперед? Надо опередить злодеев, правда, насколько я знаю эту организацию, – шансы у нас, прямо скажем, не очень.

      – Это почему же? Я еще не передал им улику официально... Они не смогут ее изъять.

      – Павлик, – пряча скептическую улыбку в модной нынче недельной щетине, сказал Максимов, – назови мне хоть одну, сколь-нибудь вескую причину, почему контора не сможет этого сделать?

      – Всё очень просто, – ответил уверенно Игнаточкин, – до письменного распоряжения о передаче дела все материалы, включая вещественные доказательства, числятся за мной. И еще...  Нужна виза начальника отдела.

      Грустная улыбка была ответом на это наивнейшее из наивных заблуждений, когда-либо прозвучавших в стенах МУРа.

      – Нам нужно срочно к Трюфелевой! – взволнованно воскликнул Игнаточкин, не обращая на это внимания.

      – К Трюфелевой? – удивился Максимов.

      – Да, к ней, в хранилище вещдоков.

Глава XIII СЛАДКИЙ СОН КАПИТАНА ТРЮФЕЛЕВОЙ

Для хранения ... изъятых предметов выделяется отдельное помещение – камера хранения вещественных доказательств... оборудуется стеллажами, металлическими шкафами...

Из Временной инструкции о порядке учета хранения и передачи вещественных докаpательств, ценностей и иного имущества по уголовным делам в органах прокура туры РФ ( утв. Приказом и.о. Генерального прокурора РФ от 7 июня 2006 г. № 29)

       Когда новоиспеченные друзья  прибыли в спецхранилище, они застали капитана Трюфелеву мирно почивавшей в неудобном кресле.

      Правда, неудобным оно выглядело только на первый взгляд. Если дать себе труд и присмотреться внимательней, то  можно было разглядеть, что было оно придвинуто к письменному столу таким хитроумным образом, что любой прямоходящий, включая человекообразных обезьян, мог оставаться в вертикальном положении, будучи даже полностью в бессознательном состоянии.

      Более того, бездыханный труп, и тот, если его ооблечь в соответствующий мундир и аккуратно зажать между спинкой, подлокотниками и краем стола, вполне мог сойти за живого капитана милиции.

      Голова этой раблезианской женщины-милиционера опиралась на остроумную конструкцию, состоящую из трех точек, одной из которых, хоть и расслабленная во сне, была  шея, а две другие были образованы упертыми в стол дородными локтями.   Сдобные ладошки, подоткнутые под кустодиевские щеки товарища капитана, и сомкнутые в сладкой неге глазки довершали это живое доказательство изобретательности, каковая, как видите, свойственна даже не шибко сведущему в науках обыкновенному человеку.

      Капитан спала...

      Ей снилась аккуратная пачка заокеанских денежных знаков, в количестве двадцати штук, все как один с ликом Бенджамина Франклина.

      Не очень искушенная в вопросах истории, тем более в истории стран зарубежных, Трюфелева за время работы в милиции неплохо изучила в лицо, по меньшей мере, семерых выдающихся деятелей заокеанской державы. Ровно такое количество отцов-основателей было привлечено казначейством Соединенных Штатов для персонификации банкнот различного достоинства.

      Обладавшая неплохой зрительной памятью, Тамара Поликарповна сходу определяла достоинство банкноты, даже без считывания цифр – по картинке. И милей всех ей был – по вполне понятной причине – вышеупомянутый Франклин, хотя имени-фамилии этого забавного старикана она не знала – буквы под портретом были мелковаты для уже немолодых глаз.

      Приснившиеся деньги являлись не только материализацией проказ Морфея, но и имели вполне вещественный прототип. В реальности они достались капитану Трюфелевой за работу, точнее – за акт подмены одного из предметов, задача сохранения которых в ультимативной форме была возложена на нее согласно должностной инструкции.

      До этого она уже поживилась, ссудив тот же предмет во временное пользование, то есть с возвратом. Но тогда сумма была менее внушительной, да и, по правде говоря,  растаял уже тот гонорар без следа.

      И вот теперь снилось ей, что хранилище, за пять последних лет ставшее родным, превратилось в магазин.

      В этом удивительном сне решетка, отделяющая помещение хранилища от приемной – тесной комнатушки со столиком, где обычно располагались посетители для оформления бумаг, – исчезла. Точнее, трансформировалась из тюремной квадратно-гнездовой в подобие замысловатой арки из витой кованой стали, гостеприимно заманивающей покупателей в торговый зал. В зале на стеллажах размещалось множество разнообразных предметов, оформленных на удивление не без признаков художественного вкуса и с разумной фантазией.

      Ценники в форме пятиконечных ассиметричных звезд, помимо наименования товара и цены, содержали также инвентарный и еще какие-то непонятные номера. Всё, как полагается в приличном супермаркете (аналогичную мысль, собственно, уже высказывал совсем недавно Матвею Петровичу башковитый Олег, подручный Поля). Стол, за которым обычно коротала рабочие дни капитан Трюфелева, волшебным образом преобразился в подобие прилавка с коротеньким, как детские штанишки, конвейером и кассовым аппаратом. А за ним в закутке, придирчиво оглядывая очередь из нескольких терпеливо дожидающихся обслуживания клиентов, с неприступно важным видом восседала сама Тамара Поликарповна.

      Она уже научилась распознавать по внешнему виду покупателей, кто из них к какому типу принадлежит, интуитивно разделяя клиентуру на три категории.

      К первой, очень назойливой и самой неприятной, относились сотрудники, родного, ведомства. Эти трясли перед ее носом записками от начальства, были многословны и нахальны, качали права, требовали, лаялись, а, отоварившись, довольные собой удалялись проводить следственные эксперименты – словом, сволочи.  Трюфелевой после них оставалась только головная боль и никакого навара. Но когда надо было заморочить кому-нибудь голову, – а это происходило достаточно часто, – они, эти жмоты, раскошеливалась на что-нибудь незамысловатое, типа конфет, или – что еще хуже – предлагали бартер, будь он неладен. Дескать, услуга за услугу. Ну, вы представляете?!

      Скажите на милость – что нужно женщине-милиционеру, посвятившей свою жизнь, всю без остатка, борьбе с ворами, грабителями, взяточниками, негодяями всех мастей и даже с убийцами; женщине, давно пережившей матримониальный возраст и, следовательно, лишенной перспективы развестись и выйти замуж по любви, или, тем более, по расчету; женщине, у которой не за горами тот день, когда останется одно лишь невеселое прозябание на скудную пенсию. Подумайте и скажите – что нужно ей от  собратьев по оружию? И вы придете к неизбежному выводу – всё что угодно, но только не услугу!

      «Пусть бог отпустит им все грехи, – думала капитан Трюфелева, в душе женщина набожная. – Ну и что? Между прочим, многие начальники засветились целующими иконы в храмах.»

      Правда нынче набожность в органах не наказывалась, но и не поощрялась.

      Вторая категория – смежники. Эти обладали, как правило, более высоким приоритетом – как козырная десятка перед шестеркой. Их представители отличались исключительной беспардонностью. Были опасны, как акулы! Не церемонились – брали бесплатно всё, что заблагорассудится, и гордо покидали магазин, не раскошелившись даже на «спасибо». Во всяком случае, Трюфелева, как ни старалась, так и не смогла припомнить ни одного случая проявления с их стороны благодарности в любой форме – устной, письменной, не говоря уже о форме, воплощенной в материальные ценности.

      И, наконец, третья, наилюбимейшая и самая желанная категория – все те же друзья-однополчане, но только действующие от имени частных лиц. Или от имени начальства, но неофициально. Вот эти, последние, и были основой благосостояния предприимчивой женщины-капитана.

      Перечень услуг, предлагаемых этой категории клиентов, включал в себя обработку товара, куда  входили: ликвидация отпечатков пальцев, удаление с поверхности улик веществ, как органического, так и неорганического происхождения, включая генетический материал и тому подобное; подмену товара равноценным, то есть, попросту, подделкой; безвозвратное уничтожение товара. Но настоящей изюминкой сервиса, его своеобразным венцом, являлся подлог – то есть приобщение к материалам следствия по желанию заказчика несуществующих улик.

      В этом удивительном сне прейскурант на перечисленное был нацарапан корявыми буквами на укрепленной над кассовым аппаратом табличке.

      Капитан Трюфелева зорко всматривалась в очередь, пытаясь заранее определить психотип покупателя – с этими клептоманами нельзя было расслабляться, необходимо постоянно держать ухо востро, того и гляди уволокут что-нибудь. Короче, вор на воре!

      На всякий случай торговый зал был оборудован камерами наблюдения и датчиками на выходе, но и они не всегда помогали. Трудно было женщине работать без помощников. Но помощники – это лишние расходы. Так что приходилось мириться. Скажем, в прошлом месяце один нечистый на руку майор стащил ТТ, проходивший по делу о не раскрытом до сих пор заказном убийстве. Насилу выкрутилась. Пришлось за свои, кровные неучтенный ствол подложить. А ты поди – найди-ка ТТ. Их уж полвека не выпускают.

      Трюфелева вздохнула.

      Первым в очереди стоял бравого вида мужичок в форме майора, прижимающий к груди растоптанные футбольные бутсы.

      – Что у вас? – раздраженно – а как еще разговаривать с категорией номер один! – поинтересовалась Трюфелева.

      – У меня? – глупо переспросил майор.

      – У вас, у вас! Уши прочистили бы.

      – У меня, это... Вот…

      Он, не обижаясь, деловито снял форменную фуражку, достал из нее какую-то жеваную бумажку и протянул ее Трюфелевой.

      – Вот здесь все указано. Предписание, тыры-пыры, ё... – осекся он под железным взором.

      – Па-пра-шу не выражаться, товарищ майор, – окрысилась Трюфелева. – Дай-ка сюда предписание.

      Она нацепила на нос очки – в последнее время глаза все чаще подводили – и вырвала бумажку из рук майора.

      – Та-ак... касательно...  – забормотала она, шевеля губами и потея от усердия. – Инвентарный номер... Покажи-ка товар, майор. Угу, сходится... Обувь спортивную... в скобках – бутсы, со следами крови, проходящие по делу номер... Так,  выдать майору Прихебатько... Вы что ли Прихебатько?

      – Я...

      – Предъяви документы! – вдруг заорала она.

 Прихебатько испуганно дернулся, достал из кармана кителя удостоверение и сунул под нос Трюфелевой. Та в руки документ брать не стала, только проворчала:

      – Верю. – И продолжила изучение предписания: – Для предъявления в районном суде… так, района... В качестве вещественного доказательства... Так, бумага в порядке, – закончила она со вздохом  – да и как не вздохнуть, когда все в порядке. – Проходи-проходи, чего встал-то? Не задерживай очередь, Прихебатько. Предписание у меня остается...

      Она засунула записку в ящик стола и гаркнула:

      – Следующий!

      Следующим оказался нагловатого вида парень в штатском. Он лихо подкатил к кассе тележку.  На решетчатом дне покоилось несколько пакетов с просвечивающими сквозь полиэтилен предметами.

      Трюфелева, обладающая редкостным нюхом, мгновенно почуяла добычу.

      – А у вас чё? – подмигнув, спросила она.

      – Я от Петровича, – подмигнул он в ответ, и, вытянув из кармана жеваную бумажку, передал ей

      Капитан молча приняла записку, старательно расправила, прочитала, понимающе кивая, и спросила:

      – Расплачиваться как будем?

      – Обижаете, Тамара Поликарповна. Наичистейшим налом, разумеется! – с укоризной в голосе ответствовал парень.

      – Понимаю, что не кредитной карточкой. Валюта какая?

      – Ну…,  баксы, чё ж еще?

      – Долларами, значит, – сделала она ударение на втором слоге, – щас посчитаем. Не стесняйтесь, выкладывайте пока товар.

      Трюфелева заметно подобрела – на ее лице даже появилось подобие улыбки. Однако вполне возможно это была вовсе и не улыбка – легко было впасть в заблуждение, так как в силу чрезвычайной полноты способность к выражению чувств с помощью мимики была капитаном в значительной степени утрачена.

      Она выудила из-под прилавка калькулятор и принялась тыкать в него пальцем. Калькулятор был мал, и поэтому пухлый палец постоянно норовил зацепить соседнюю кнопку. Несмотря на досадную помеху, Трюфелева проявила завидную ловкость и, используя единственный не обломанный ноготь на безымянном пальце левой руки,  махом перевела цены из рублей в доллары по текущему курсу – за курсами и за кросс-курсами двух основных твердых мировых валют капитан следила с завидным постоянством. Закончив вычисления, она удовлетворенно крякнула и сунула машинку с результатом под нос нахалу.

      – Ну и цены! – возмутился тот, и вдруг стал раздуваться, как воздушный шар, но, перехватив безразличный взгляд Трюфелевой – мол, хотите – берите, хотите – нет – мгновенно сдулся и поспешно согласился: – Беру!

      Когда пачка долларов перекочевала из его кармана в заветный ящичек кассы, а сам он ретировался за арку и исчез – будто растворился в воздухе – к кассе придвинулись двое. Одного она признала сразу – знакомый следователь из угрозыска, старший лейтенант Игнаточкин, а второй – неизвестный, лет сорока, похож на какого-то актера из блокбастеров. Можно было даже назвать его красивым, если бы не небритая морда. Такие женщинам конечно нравятся. Но только не Тамаре Поликарповне!

      Парочка эта тихо переговаривалась друг с другом, с интересом поглядывая на Трюфелеву. Голоса их доносились до нее словно сквозь ватное одеяло.

      – Вот, – шепнул небритый на ухо Игнаточкину, – посмотри, старлей, какое глубокое понимание законов статики на интуитивном уровне, какой сметливый ум! Взгляни, насколько совершенна эта умнейшая конструкция, сотворенная спонтанно по велению не разума, но сердца. Если мне не изменяет память, еще великий Леонардо, предвидя рождение товарища капитана... Как ты сказал ее  фамилия, Сморчкова?

      – Трюфелева! – напомнил старший лейтенант тоже шепотом.

      – Да-да, помню – что-то связанное с грибами... Так вот, уже в те времена гениальный самоучка придумывал такие вот устойчивые механизмы, основанные на трехточке. Это универсальный метод применим во многих областях. Кстати, он используется и при наведении ракет противовоздушной обороны на движущиеся цели.

 Вероятно, он был готов прочесть лекцию о применении этого выдающегося метода и в других сферах человеческой деятельности, но неожиданно сдобные щеки пришли в интенсивное движение.

      Капитан Трюфелева сладко причмокнула, что-то пробормотала и проснулась. Вместе с пробуждением пришло понимание, что сидит она не за кассовым аппаратом, а в колченогом кресле (на одну из ножек при помощи деревянного бруска и упаковочной липкой ленты была наложена шина) за письменным столом в своей каморке с решеткой, отделяющей ее от остального мира. Всё, что ей только что пригрезилось, пропало, не оставив ни малейшего следа.

      Пропал торговый зал с полками, полными уникальных товаров; провалилась куда-то очередь; исчезли... Внезапно ее прошиб холодный пот, и она, едва не оторвав ручку, рванула ящик стола...

     Капитан радостно вскрикнула – вожделенные пачки заморских денег преспокойно лежали на месте.  Она подняла мутный спросонья взгляд на добрых молодцев, заворожено созерцавших эту потрясающую воображение картину пробуждения.

      Именно этим словом, метко и лаконично, назвал бы свое полотно неутомимый труженик льняного  холста и  колонковой кисти, старый друг Максимова Боря Квинт, задумай он вернуться в лоно гиперреализма, своего любимого жанра в «доводолейную» эпоху.

      Заплывшие первосортным сальцем глазки Трюфелевой уже набрали живой блеск и с интересом уставились на посетителей. Эти парни грубо, как это свойственно мужикам, нарушили ее грезы, но она не держала на них зла, поскольку тайно симпатизировала старшему лейтенанту. Напротив, ей стало любопытно – что же привело их сюда и кто такой этот небритый.

      Когда же гости изложили причину своего появления, Трюфелева поначалу опешила. Судите сами – и им также понадобился инвентарный №1028, проходящий по делу об убийстве в заливе!

      Колготня вокруг этого предмета в последнее время была для Трюфелевой необъяснимой загадкой. И какого хрена все к нему прицепились? Нет... в принципе, вещица – ничего, красивая. Похожа на антиквариат – тут уж не поспоришь. Да и ей это все, как-никак, на руку – чего душой кривить. Сначала один знакомый мент на два дня без предписания вещицу выклянчил для какого-то своего дружка-журналиста...

      «Уж не для этого ли? –  внезапно осенило ее. – Ишь, лыбится, писака хренов. Побрился бы лучше».

      Упомянув, хотя и вскользь, считай, в третий раз, об особой неприязни Трюфелевой к небритым мужчинам, нам следует раскрыть  небольшой секрет этой женщины, во всех иных отношениях отличающейся устойчивой психической конституцией. Был у Трюфелевой такой пунктик – до судорог конечностей, до спазм в области диафрагмы, до содрогания нижней, равно как и верхней челюстей, до самых кончиков ногтей, до жуткой жути ненавидела она и боялась небритых мужчин.

      Сейчас уже трудно сказать, откуда возник этот комплекс. Возможно, с того раза, когда небритый и неизменно пьяный отец Поликарп Прохорович Дураков в приступе неизбывной родительской любви расцеловал когда-то малую дочурку свою, Томку, грубо исколов ее нежные щечки щетиной. А может поросль коротких волос на лице ассоциировалась с насекомьей  сущностью – этих тварей капитан часто наблюдала на телеканале «Анималс», с содроганием, но и не без тайного влечения вглядываясь в стократно увеличенных монстров, покрытых волосками толщиной с руку.

      Несомненно одно: из-за своей семидневки, которая  обычно приводила других женщин в трепет, сопровождающийся замиранием дыхания и учащением пульса, Максимов произвел на женщину-капитана Трюфелеву, похоже, обратное, то бишь резко отрицательное, впечатление. Да и откуда ему было знать о предубеждениях Тамары Поликарповны – не то бы побрился.

      А она, смирившись с его щетиной, продолжала размышлять о необычайной суете вокруг инвентарного номера 1028.

      Заработала она в первый раз – кот наплакал. Потом посерьезней  был грех.    Продала она вещицу эту. Вернее, подменила за два косаря – баксов, разумеется, – на очень похожую. Серьезные люди заказали и копию на замену принесли. Всё, как полагается.  Ни одна душа не догадается. Поди – докажи сейчас...

      «Но, – размышляла она, внимательно изучая спутника Игнаточкина, – больно забавная ситуация получается. А что если... как в кино про эти... двенадцать стульев. Там же один, как его? Тоже продал фальшивые стулья, другому... попу;!».

      Жадность, всё же, постепенно перевешивала осторожность, пока, наконец, не опрокинула последнюю на обе лопатки.

      – Так ты, Игнаточкин, говоришь тебе инвентарный номер 1028 нужон? – в раздумчивости проговорила Тамара Поликарповна. – Ну, лады, сейчас посмотрим по журналу.

      Она открыла засаленную тетрадку и стала сосредоточенно листать страницы, поплевывая время от времени на большой, указательный  и средний пальцы, сложенные щепоткой как для крестного знамения.

      – Вот он! – нашла она нужную запись. – Ну что, здесь твоя штука. Только ты мне это... бумагу от начальства. Чтобы все, как положено.

      – Тамара Поликарповна, я бумагу принесу. Честное слово!