Текст книги "Пусть умрет"
Автор книги: Юрий Григ
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)
– Гражданство надо, Марлен-офо. Поможешь?
– Гражданство?! Кому?
– Мне.
Пронькин откинулся на спинку кресла и рассмеялся. Кресло скрипнуло.
– Тебе?! Скажи, Нурулло, зачем тебе российское гражданство? Что, дома так плохо?
– Зачем плохо? Хорошо... Так, пусть на всякий случай будет еще одно.
– А может в президенты России решил баллотироваться?
– Зачем в президенты, Марлен? – хитро улыбнулся Нурулло. – У вас свой есть, хороший... А я маленький человек, слава аллаху, мне достаточно простым гражданином быть. Всё для детей делаю.
– Если для детей, купил бы какое-нибудь, ну испанское, что ли, или австралийское. Денег у тебя хватит. – Он вздохнул. – Ладно, попробую что-нибудь сделать. Гарантировать, что быстро получится – не могу. Я ведь от этих дел отошел, но для тебя переговорю кое с кем.
– Зачем гарантировать, Марлен. Мне гарантии не нужны, мне гражданство нужно. Сам знаешь – сколько скажешь, столько и заплачу. Торговаться не буду.
– Удивительный у вас на Востоке народ, Нурулло, – хмыкнул Пронькин. – Гарантии вам не нужны, дело подавай. Деловые, значит? Ладно... Дело так дело. Сделаем. А про мое дело не забыл?
– Как можно забыть? Э-э-э... – Нурулло воздел руки, призывая небо в свидетели своей обязательности.
– Тогда готовь следующую партию. Не меньше четырех человек. Сегодня увидишь двух своих батыров в деле, – сказал Пронькин.
– Что, понравились?
– Они не бабы чтобы нравиться. Их задача – драться. Сам знаешь...
– Эти не подведут, смелые ребята.
– На словах все смелые. А как до дела доходит...
– Не-ет, мои смелые, – он протянул Пронькину зеленую папку с золотым тиснением – Вот, Марлен, здесь мои документы.
Пронькин взял папку и, не открывая – прикажу, мол, откроют, – положил ее на столик и проговорил:
– Увидишь отца – привет передавай.
– Спасибо, дорогой Марлен-офо, – поблагодарил проситель приторным голосом – таким, который хочется запить водой. – Обязательно передам. Мне когда позвонить?
– Не стоит утруждать себя, уважаемый Нурулло. Будут новости – свяжемся.
Нурулло поднялся. Пронькин жестом остановил его.
– Погоди, не спеши, присядь на минуту. Слыхал про Бурна-Тапу, в Африке? Одно время «дурь» там переваливали в промышленных масштабах… Ну? Твои батыры наверняка там терлись.
– Слыхал, слыхал, как же.
– Планирую скоро там одно мероприятие провести. Развлечемся слегка. Приглашаю. Все за наш счет, как всегда.
– Спасибо Марлен-офо, – еще раз елейно поблагодарил Нурулло.
– Благодарить потом будешь, если понравится, – усмехнулся Пронькин. – Приглашение с точной датой и билетом вышлем.
– Опять сафари, как в девяносто девятом, затеял... Помнишь, тогда мы с тобой трех львов и пару леопардов подстрелили? Львица матерая была, шкура на стене у меня дома висит.
– Сафари, но не совсем.
– Темнишь ты, Марлен-офо.
– Интригую. Иди, уважаемый, иди, повеселись. Через полчаса интересно будет. Сюрприз будет.
– А... об этом все с утра говорят. Что, салют будет особенный? Как прошлый год?
– Салют, салют. Сам увидишь, – со вздохом ответил Пронькин и сделал прощальный жест, означавший, что аудиенция окончена.
Когда гость покинул павильон, Марлен Марленович слегка приподнял руку, даже не руку, а ладонь, оставив локоть на столике. Тотчас же, как если бы с него вдруг сняли шапку-невидимку, у столика возник человек. Это был личный секретарь, доверенное лицо хозяина и его родной племянник, Николай.
Дядюшка вздохнул и, сокрушаясь, обратился к молодому человеку:
– Ты слышал, Коля? Заковыристей салюта ничего не способны вообразить. Предел фантазии! Э-эх, необразованный народец пошел. Ты только глянь на это быдло, там, на поляне. Есть там хоть один человек, у кого диплом не купленный? И с такими приходится общаться.
– Да, не то что ваше поколение, дядя Марлен, – с готовностью поддержал своего родственника Коля.
– Книжек не читают. Потому как, если бы читали, то вспомнили бы Петрония. Читал?
– Пир у Тримальхиона, – обнаружил недурную начитанность Николай.
– Молодец! Весь в мамку. Мамка твоя читать любила. Это я ее в детстве заставлял. А что это у тебя с галстуком? – он протянул руку и ткнул пальцем в оранжевое пятно, расплывшееся на самом кончике галстука.
– Где? А, это? Не заметил, дядя Марлен...
– Запомни: блюда надо под цвет галстука выбирать. Шучу, шучу… Вот что, набери-ка мне Матвея – время уже подходит. На вот, с моего набери.
Николай взял со столика «Vertu» из 24-каратного золота с циферками, выложенными бриллиантами, и набрал номер. Потом стал терпеливо ждать, пока Матвей Петрович не услышит свою любимую джазовую увертюру к разговору (а если не услышит, то непременно почувствует вибрацию в кармане брюк, а если не почувствует, то шестое чувство подскажет – хозяин вызывает).
Шестое чувство Матвея Петровича сработало моментально, и племянник передал трубку дядюшке.
– Как там, Матвей? – спросил тот в трубку.
– Все, готово, Марлен.
– Тогда начинай. Сейчас подойду.
В этот момент на край стоящего на столике стакана приземлилась огромная бабочка. Она сложила крылья, напоминающие в профиль раздувшую капюшон кобру, и коротким хоботком прильнула к капле воды на стекле.
Пронькин посмотрел на нее и спросил:
– А ты в курсе, Коля, что это за бабочка?
– Аттакус Атлас, семейство павлиноглазок, одна из самых больших бабочек на планете. Обитает на островах Борнео, Ява, – ни секунды не раздумывая, выпалил Коля.
– Браво, – поаплодировал эрудиту-племяннику дядя. – Делаешь успехи. Уже поинтересовался... Так вот, что я хотел этим сказать… Чуешь, Коля, какая она, наша Россия, – не только азиаты, а даже бабочки из Индонезии норовят к нам переселиться!
Было совсем темно, когда гостям предложили пройти в ангар, возвышающийся посередине просеки невдалеке от шатров. Здесь было обещано провести следующую часть программы.
Гости, пребывающие в крайне приподнятом настроении, помаленьку стали заполнять ангар. Невидимые вентиляторы гнали воздушную струю в огромное чрево, в котором спокойно могло разместиться несколько теннисных кортов. Но вместо кортов в центре, на возвышении, был растянут ярко освещенный прожекторами боксерский ринг. С двух сторон, напротив друг друга, к потолку поднимались трибуны для зрителей. Третья сторона была отдана длинным столам с батальонами бокалов, рюмок и бутылок. Внимательный наблюдатель обнаружил бы также несколько профессиональных телекамер, установленных таким образом, чтобы перекрыть все внутреннее пространство ангара.
Безмолвные официанты бесшумно сновали по рядам, чудом умудряясь не задеть никого и не уронить ничего. А волна гостей все прибывала, затопляя трибуны снизу вверх и растекаясь по сторонам.
Когда трибуны заполнились до отказа, на ринге снова появился тот самый человек—пингвин, не далее, как час назад предложивший гостям изжаренного лося. Он выпятил грудь и завопил нечеловеческим фальцетом во всю мочь своей глотки:
– Бо-о-кс!
Мо;чи ему оказалось не занимать – перекрыл, стервец, воплем своим шум толпы.
На ринг тотчас же выскочили два боксера и рефери. Публика слегка поутихла, переключив внимание на них.
По рядам засновали букмекеры и зрители стали делать ставки.
Есть уже не могли, но пить продолжали зело;.
В это время с самого верха одной из трибун, оставаясь незаметным для публики, за ходом поединка наблюдали хозяин вечеринки и его помощник.
– Выпустим четыре пары, – объяснял последний, склонившись к своему боссу.
– По времени уложишься, Матвей? – спросил с озабоченностью в голосе Пронькин.
– Успеем, – уверенно успокоил его Матвей Петрович.
– Надо успеть до того, как эти скоты, – ласково отозвался хозяин о своих дорогих гостях, – свалятся под лавки окончательно. Не забудь про главный номер. Э-эх, надоело метать бисер перед свиньями... Стараешься, стараешься, а им – лишь бы на халяву нажраться.
– Не беспокойся, успеем, – заверил Матвей Петрович.
Тем временем внизу уже творилось, честно говоря, черт те что! Законы поединков писались, по-видимому, для кого угодно, но только не для тех двоих на ринге. Для нанесения ударов они применяли практически все части тела, пренебрегая любыми придуманными за солидный срок, прошедший со времен каменного века, правилами. А зрителям нравилось, братцы! Пребывали, так сказать, в буйном восторге.
– Видишь, Матвей вот тебе очередное доказательство животной сущности человеческих существ, – прокомментировал Пронькин, созерцая боксеров, с завидным усердием превращающих друг друга в отбивные, и зрителей, которые в исступлении надсаживались, требуя еще крови.
– Ну да, – поддакнул Матвей Петрович
– Посмотри-ка на наших гостей, Матвей, разошлись не на шутку. – Пронькин, мотнул головой в сторону трибун. – Ничего, ничего, пусть вернутся в свое первобытное состояние. Людям иногда полезно почувствовать себя теми, кто они на самом деле есть. В сущности, убийство себе подобных заложено в нашей природе, так же как и в природе всех остальных живых существ. Животное в борьбе за своих детей, свое логово, свою территорию, что делает? Убивает.
– Убивает, – согласился Матвей Петрович.
– Добавь: не просто убивает! Убивает не задумываясь. Это только последние пару тысяч лет общество придумало моральные ограничения. И чем это кончилось?
– Чем?
– Расплодилось племя людское. Скоро воздуха на планете для всех хватать не будет.
– Да, естественный отбор закончился, – посетовал Матвей Петрович, правда, не вполне уверенный в том, что вышел бы победителем в эволюционном соревновании, продолжайся такое.
– Вот именно! Выживают все – сильные и слабые, здоровые и больные.
– Адольф, хоть и изверг, а в корень смотрел.
– Шикльгрубер дегенерат! Да, война нужна, но ведь так бездарно уничтожать людей может только законченный идиот. Столько живого материала извел и никакого удовольствия. Его газовые камеры кроме раздражения никаких эмоций не вызывают. Поучился бы у древних бороться с перенаселением с пользой. Они из этого такие шоу устраивали!
В этот момент трибуны взорвались – один из боксеров, сбив с ног соперника, так страшно звезданул его ногой по почкам, что бедолага только судорожно дернулся, однако встать уже не смог.
Тут под канаты поднырнули двое дюжих парней, секунданты, и стали оттаскивать разгоряченного бойца от распластанного на ринге лузера. Несмотря на то, что победитель упирался, вяло отмахивался, упрямо норовя дать секундантам в морду, те успешно реализовали свое численное преимущество и свежие силы.
Зрители разочарованно выдохнули.
– Видишь, Матвей, – промолвил Пронькин, – расстроились, что беднягу не прикончили.
Рефери объявил победителя и по трибунам снова забегали букмекеры. Официанты едва успевали разносить выпивку.
Вслед за первой вышла вторая пара, за ней третья. Противники уродовали друг друга. Объявляли победителя. Букмекеры выплачивали выигрыши. Гости пили, но закусывать уже не могли. Бушевали – жаждали продолжения.
– Будем выпускать четвертую пару? – спросил Матвей Петрович, когда с ринга унесли очередного жертву, выглядевшую так, как будто ее переехал танк…
– Хватит с них... Приступай к главному блюду. – приказал Пронькин, – они такого отродясь не видывали…
– Прямо сейчас!?
– А когда еще! Прямо сейчас.
– Мы же перерыв намечали...
– Перерыв? Какой перерыв!? Не видишь, как они разогрелись. Хочешь, чтоб остыли? Давай прямо сейчас, без перерыва.
– Марлен...
– Матвей, ты, когда на бабе, – перебил Пронькин, – тоже в такие моменты перерыв делаешь? Ну! Выпускай своих головорезов!
Уволокли ринг, за ним свернули ковер, под которым желтел песок…
Пронькин хорошо помнил, как всё начиналось. Года два назад. Помнил, как зашел тогда к внуку. Тот, не замечая ничего вокруг, сидел перед экраном компьютера.
В комнате стоял звон закаленной стали, время от времени прерываемый звуками разрываемой плоти и короткими глухими выкриками. Следовал короткий стон и вслед за этим воин с обнаженным торсом, в шлеме и короткой юбочке, припадал сначала на одно колено, а потом, шумно выдохнув, подпрыгивал и опрокидывался навзничь.
Несколько его противников восклицали что-то на тарабарском компьютерном языке утробными голосами чревовещателей и, празднуя победу, в восторге вскидывали руки.
Мальчишка кликал мышью, вдыхая в своего воина новую «жизнь», тот опять поднимался и шел на новую смерть...
Увлеченный игрой, он не заметил стоящего за спиной деда. Когда мальчик повернулся, тот взъерошил внуку волосы и спросил:
– Что это у тебя за игра?
Мальчик вздрогнул, но глаз от экрана не оторвал.
– Это «Гладиатор», дед.
– Тебе нравится?
– Очень!
– А ты бы хотел увидеть такой бой по-настоящему? – спросил вдруг дедушка.
– А что, дед, такое бывает?
– Если захочешь, будет.
– Но им же будет больно.
– А твоим, в компьютере, не больно?
– Нет, это же в компьютере.
– И настоящим не будет больно. Это же гладиаторы. И потом, мы им дадим ненастоящие мечи – деревянные, хорошо? Устроим представление, как в цирке.
– Здорово! Дед, а когда покажешь?
– Посмотрим... Мне самому интересно. Ну-ка, дай попробую.
У него ничего не получилось. Маленькие клавиши, с которыми внук ловко справлялся, не поддавались контролю широким пальцам деда. Внук явно превосходил в этом своего предка.
– Не получается, – пожаловался он, – мне бы сейчас настоящее оружие. Я бы показал твоим гладиаторам!
– Как интересно, дед! – идея мальчику явно понравилась. – Представляешь, ты выходишь на арену, в доспехах и с мечом, на тебя наступают гладиаторы, а ты их – тут он показал как, по его разумению, дедушка расправляется с противником.
– Не-ет, я уж лучше со своим охотничьим ружьишком, – усмехнулся дедушка.
Никому не дано знать, как сложится судьба. Может статься, ляпнет что-то несмышленыш такой, а слова его ни с того ни с сего возьмут, да и окажутся пророческими...
А фантазия у мальчишки разгулялась не на шутку. Он вскочил и набросился на деда. Они повалились на диван, но когда дед отдышался, ему вдруг стало не по себе. Будто некто невидимый возник за его спиной с оружием, отдавая безмолвный приказ – час настал, надо брать меч в руку и выходить под знойное солнце, на шафрановый песок арены навстречу судьбе. И ничто в мире уже не может этого изменить.
«Пора, пора!» – прошептал этот кто-то в самое ухо, безликий и бесплотный, спокойно и буднично, как будто приглашая на прогулку в парк...
Марлен Марленович поежился и стряхнул с себя наваждение.
Он стоял на трибуне и с замиранием сердца наблюдал, как на арену его собственного цирка выходят, сверкая доспехами и бряцая оружием, словно ожившие, воины из той компьютерной игры.
Кольчуги скрывали верхнюю часть тел и свисали до середины бедра; из-под них выглядывали легкие светло-коричневые туники чуть выше колена. Плечи и предплечья защищали стальные доспехи, изготовленные из полос пружинной стали. Стальная броня сверкала и переливалась в свете прожекторов, полосы при движении рук складывались и раскладывались, наподобие веера, задвигаясь одна под другую. Голень спереди защищали поножи. На головах шлемы с плоской макушкой и с наушниками, подбиравшимися углами к носу, оставляя открытой лишь центральную часть лица. Короткие шелковые плащи, скрепленные пряжкой у правого плеча, развевались за спиной, как живые. Вооружены они были короткими мечами с широким лезвием и маленькими круглыми щитами.
Публика, похоже, начала «въезжать», что это и есть тот самый сюрприз, о котором трепались уже несколько дней. Гладиаторы промаршировали и остановились в центре арены. На мгновение воцарилась тишина, как перед началом спектакля.
– Morituri te salutant[9]9
Идущие на смерть привествуют тебя
[Закрыть], – вскинув головы в сторону Пронькина, воскликнули гладиаторы.
– Ты научил? – спросил Пронькин.
– Я, – скромно потупив взор, ответил Матвей Петрович.
– У которого мой меч?
– У того, что справа...
На ряд ниже какой-то толстяк громко воскликнул:
– Это же надо – какая выдумка!
– Очень оригинально, – важно поддержал его другой – худой и бородатый. – Но вот в одна тысяча, э-э… забыл каком году, ну, неважно. Был я в Риме на фестивале... и итальяшки показывали такой же театр в Колизее.
– А я такого что-то не припомню, – возразил ему толстый.
– Фуфло всё это... – со знанием дела перебил их третий с массивной золотой цепью на бычьей шее.
Он ухватил за шиворот пробегавшего по проходу официанта, сгреб с подноса две заледеневшие стопки, опрокинул одну за другой в свою разверстую пасть и, рыгнув, закончил:
– И боксеры – тоже фуфло!
Пронькин поморщился.
– Смотри, Матвей, – сказал он, понизив голос, – каких говнюков ты сюда наприглашал. Это что за обезьяна?
– Понятия не имею, Марлен. Естественно, я его не приглашал. Наверняка прицепился к кому-то.
– Пускаешь черт знает кого! – проворчал Пронькин и переключил внимание на двух особ женского пола.
– Я от таких мужиков прям балдею, Вик, – гудела в ухо своей подруге одна из них, нимфоманка неопределенного возраста. – Слушай, а ты видела, как этот... Ну, боксер, в синих трусах... Ты видела, видела?
– Что видела-видела?
– Когда он тому, другому, врезал, я видела, как брызнула кровь! Реально! Буквально струей. Из носа что ли? Обалдеть, Вик!..
– Ты все-таки садистка, Инн.
– Наверно, Вик. Я когда вижу кровь – я просто тащусь... Ну, как водки стакан замахнуть...
– Ты лучше смотри, смотри, Иннуль, где ты такое еще увидишь.
– Реально, Викуль, мой никогда до такого не додумается. Ну, в крайнем случае – фейерверк. Знаешь как обрыдло! Или на яхте своей этой, долбаной, пьянствует. А меня даже в машине, и то укачивает. Зато он со своими козлами, дружками надирается до фиолетового состояния – вот и все сюрпризы!
Между тем по рядам опять засуетились букмекеры.
Внизу, на арене, гладиаторы, выхватив из ножен мечи и подняв к груди щиты, начали сходиться. Их плащи шелковыми клубами стекли с плеч. Цепочки следов двойной спиралью отпечатались на пока еще не затоптанном песке. Мечи на мгновение вспыхнули в свете прожекторов и полетели навстречу друг другу.
«Клинг-клинг», – вскрикнули они.
«Вдух-вдух», – глухо ответили щиты.
– У них что, сабли тупые? – теребила за руку свою подругу Инна.
– Сама ты тупая! – весело прокричала та ей в ответ. – Это не сабли. Мечи!
– Что?
– Ме-чи!.. Не знаю.
– Чего не знаешь?
– Не знаю – тупые или нет.
– Вик, это у него кровь? Там, на локте!
– Ты вамп, Инн!
На арене стало жарко.
Поначалу силы казались равными, но потом преимущество одного стало очевидным. Второй часто отскакивал и пытался, маневрируя, получить передышку. Но его соперник оказался выносливее – настигал, вынуждая защищаться.
Зрители орали, матерились, опять пили, хохотали, глумились, крови будто не замечая – она сочилась из порезов – мечи, как оказалось, были вовсе не тупые. Но это обстоятельство никого существенно не беспокоило. Наоборот – если бы сейчас объявили, что мечи ненастоящие, все непременно обиделись бы на подобное надувательство.
Но рано, рано делать выводы, читатель. Не исключено, что люди эти искренне верили, что перед ними разыгрывается всего лишь безобидный спектакль...
Глава X ГЛАДИАТОРЫ
Зачем, о юноша несчастный,
Зачем на гибель ты спешишь?
Порывом смелости напрасной
Главы своей не защитишь!
А. С. Пушкин, Кавказ
– Алло, Алик, ты меня слышишь?
– Да, слышу… Ты не нервничай, говори нормально, не шепчи.
– Я не нервничаю. Не могу громко… на совещании. Ты когда домой вернешься?
– А что случилось?
– Ты можешь по-человечески ответить: когда будешь дома? – прошипела Алёна. – У меня есть потрясающая инфо. Думаю, тебе будет исключительно интересно.
– Буду как всегда. А что за информация?
– Узнаешь своевременно.
– Алён, колись...
– Всё, пока... Не могу больше разговаривать, на меня уже все пялятся. Отключаюсь...
Через час Алёна, прискакавшая всего на несколько минут после него, утопала в уютных глубинах огромного фамильного кресла с потертыми подлокотниками.
Эпитет «фамильное» был придуман для оправдания потертости и, соответственно, запрета на ликвидацию. Максимов же чувствовал себя вполне уютно, расположившись у подножия этого ископаемого.
– Ты знаешь мою Вику, Алик? – начала девушка с легким замиранием от предвкушения сенсационности «материала».
– Это пегая такая? Знаю, – не поддаваясь на провокацию, лениво ответил он.
– Она давно не пегая, и потом, это ее собачье дело... Извини, я имею в виду – не твое дело, – категорически отстояла Алёна женское право на выбор масти.
– Угу... это у вас быстро, – покорно согласился Максимов.
– Что быстро?
– Смена колера. Как в покере. Ну, хорошо, помню я ее, лесбиянка, – не сдавался Максимов.
– С чего ты взял? – возмутилась Алёна, но вопрос ее прозвучал как полусогласие.
– Алён, не смеши. Любой мужик в половозрелом возрасте способен отличить женщину от мужчины, какое бы обличье они ни принимали. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я в каком-то смысле достиг такого возраста. Можешь не отвечать – это не вопрос, а утверждение. Что же касается твоей подруги...
– Она мне не подруга – ты прекрасно знаешь. Так, знакомая.
– Ладно! Что же касается твоей так-знакомой, то мне показалось, что ты не слишком горячо оспариваешь мое мнение. Думаю, причина в том, милая, что ты с ним согласна.
– Ха!
– Что ха? Нечего возразить?
– Ха – это значит, х-ха; То есть, ты не прав.
– Я борец за истину, – оправдался Максимов. – Выкладывай, что там у тебя с твоей Викой?
– Перебивать будешь?
– Не буду.
– Хорошо, слушай…
И Алёна рассказала следующее:
«Сегодня в обед позвонила Вика. Ты же, Алик, знаешь – она известная тусовщица. Ну, внешность! Экстерьер... А ты говоришь – лесбиянка. Это, между прочим, не доказано. Скорее наоборот – мужики к ней вяжутся, как крысы к Гамельнскому крысолову. Ну, ты помнишь того, из сказки братьев Гримм, с дудочкой. Так вот, ей дудочка не нужна – за ней и без всякой дудочки мужики табунами ... Не те мужики? Это ты от зависти. Согласись – она эффектна! У нее всегда есть какие-то покровители, богатенькие дядьки. Хотят молодую девку рядом с собой видеть. Аксессуар такой своеобразный… Как, к примеру, часы дорогие или автомобиль. Вернее – чтобы другие видели. Это придает им такой... ну, некий дополнительный вес, что ли, к уже имеющимся собственным килограммам. Вика кочует с ними с тусовки на тусовку. И вот звонит она, говорит – давай встретимся. Я, естественно, не возражаю. Мы с ней в «суши» на Охотном… ты знаешь – в том, рядом с Лубянкой, сидим. И... Ты сейчас рухнешь! Хотя куда тебе падать. Ты и так на полу. Рассказывает она мне такую историю.
Две или три недели назад... Ты представляешь, сколько женщина терпела, а? Носила в себе... Продолжаю, продолжаю. Итак, затаскивает ее какой-то из ее друзей на эксклюзивную вечеринку к своему приятелю – воротиле от бизнеса. Сразу скажу, уровень – самый крутой. Типа – олигарх. Не в кухонном смысле, а настоящий... Ну, ну, ну... сейчас любого обладателя внедорожника олигархом обзывают... Не спорь! Этот настоящий! У них вечеринки – сам знаешь какие! Хозяин известен как большой любитель охоты и экстравагантных развлечений. Публика, естественно, эксклюзивная, тыры-пыры... И наши и даже какие-то чернокожие были. Мы с Викой часа два сидели и... если хочешь, я тебе расскажу потом поподробнее, но для тебя главное другое. После обычных застолий там было специальное шоу. Вика захлебывалась, когда рассказывала. Сначала выпустили боксеров. Ну, это не так уж и ново, но модно. Но она говорит, такого не видела до сих пор – эти дрались без правил, но не играли, как обычно, жестоко дрались, по-зверски, ногами, руками, чем придется, калечили друг друга. И самое главное, зрители тоже озверели. Короче, эти боксеры делают друг из друга «отбивные с кровью» под буйное ликование зрителей. Ставки – крупные. Резвится народ. Видел, наверно, по ящику этих живодеров, которые псов друг на друга натравливают или петухов и кайф от этого ловят? Видел? Меня от этого тошнит. Первобытные какие-то забавы. Вот и там было то же самое, только не с животными. Людей друг с другом стравливали. Но самое главное началось потом, и должна тебе сказать... Короче, всякое бывало, но такого я, честно говоря, не припомню. Продолжаю-продолжаю. Не торопи меня… Руки убери, я серьезно, Алик... Так, на чем я остановилась?
Так вот… После боксеров ринг скатали, как ковер, и утащили, а на арену вышли два парня, одетые и вооруженные... ты не поверишь – как античные воины. Зрители в бешеном восторге от такого шоу. Дым коромыслом, понятно, шум-гам-тарарам. Парни начинают биться на настоящих мечах... по крайней мере, с виду. Все потихоньку начинают въезжать, что им показывают бой гладиаторов. Народ хоть и особенный – книжки не все читают – но кино-то, всяко, смотрят. Публика одобряет – спектакль, значит, по душе. Опять ставки, букмекеры. Но Вика чувствует – что-то не так. Уж больно натурально они бьются. Уже и поранили друг друга. У одного кровь на руке. Потом другой мечом полоснул противника по лицу. А зрители, уроды, радуются, орут: «Кетчуп, кетчуп! Как натурально!». Какой к чертям кетчуп, она же видит – кровь. Натуральная кровь. И Инка ее подруга, дура кровожадная – настоящий вамп, ее не обманешь, она, как акула, кровь за семь километров чует. «Кровь! – дышит Вике в ухо, – чую кровь»... У Вики мурашки по коже. А эти, на арене, тоже озверели. Алик, я слушала Вику и представила себе, как это было...».
– Погоди, – прервал Максимов. – Раз уж у нас ночь сказок, я тебе тоже кое-что расскажу.
– Что?! – в ее голосе прозвучало изумление, – тебе опять что-то примерещилось, Алик?
– Представь себе, Алёна, – начал рассказывать он, – что испарилась бесследно крыша ангара, унесенная, откуда ни возьмись возникшим смерчем…
...Где-то в вышине обрушившегося бездонного синего неба раскручивалась спиралью стая черных птиц, издававших приглушенный расстоянием клекот.
Дохнуло средиземноморским зноем. Трибуны амфитеатра напоминали колышущуюся морскую поверхность в бурю.
Даром, что три сотни матросов растянули над трибунами паруса – помогало это не сильно. Время от времени насосы поднимали в воздух водяную пыль. Но и это освежало людей лишь ненадолго.
Но даже небывалый зной не в силах был изгнать из амфитеатра ни единого человека – всех обуревала особенная жажда, жажда посильнее зноя и усталости, жажда вкусить удовольствие от зрелища, которого ждали весь год.
К тому же нынче все было бесплатно!
По правую руку от ложи императора располагались сенаторские места. Именно здесь и устроились Секунд с Агриппой.
Какое-то время они молча наблюдали за схватками, лишь изредка обмениваясь короткими репликами.
– Видишь, сколь грандиозен размах праздника. Он хочет переплюнуть самого Клавдия, – поделился своими впечатлениями Секунд, склоняясь к уху Агриппы, то ли для того, чтобы преодолеть шум, идущий со всех сторон, а может статься, для того, чтобы его слова не попали ненароком в чужие уши.
– Ты прав. Но чего тут удивляться – ведь все страдающие манией величия стремятся устроить грандиозные игры. И чем серьезней эта болезнь, тем грандиозней праздник.
– Тем более за государственный счет! – едко добавил Секунд, – и, разумеется, не из своего кармана. Хотя как раз он-то мог бы себе позволить заплатить за развлечения из награбленного у подданных за шестнадцать лет. Вместе со своей семейкой обирали народ без малого тридцать лет. А теперь он кичится: эти игры должны войти в историю!
– Я с удовольствием буду присутствовать на боях по случаю тризны по нему, – злорадно промолвил молодой человек.
– Представляешь, в анонсах заявлены две тысячи гладиаторов!
– Да, да... из Рима, Падуи, Равенны, Капуи, – сообщил Агриппа. – И не только италийцы – провинции тоже обещали выставить своих сильнейших воинов.
Они помолчали, наблюдая за приготовлениями к первой части праздника – травле диких животных.
Из загонов и клеток под трибунами раздавался рев тигров и пантер; мычали боевые бычки с отполированными до золотого блеска бронзовыми наконечниками на рогах, насаженными для усиления поражающей способности этого и без того грозного оружия, которым наделила этих животных природа. Раздавалось ржание лошадей; доносился запах конского пота и навоза, смешанного с резким запахом диких зверей.
Почти полное безветрие лишь изредка прерывалось немощным ветерком с севера, безуспешно пытающимся противостоять зною. Но каждый раз Аквилон сдавался, не в состоянии донести свежесть с лугов. И нечему было развеять душную атмосферу, сгустившуюся над городом.
– Душно сегодня, не правда ли, Агриппа? – прервал молчание Петроний.
– Так предсказали гадатели. Но не забудь, Петроний, ты сам желал увидеть моего гладиатора.
– Да-да. Можешь не беспокоиться за старика. Я выдержу, хотя с большим удовольствием совершил бы сейчас омовение в прохладном бассейне на моей вилле. Но... – он сделал отстраняющий жест, как бы возражая самому себе, – зная, как ты обожаешь бои, прошу не думать о моем удобстве и наслаждаться, коли мы уже здесь. Раз уж этот сумасшедший решил истратить миллионы, то почему бы моему молодому другу не получить удовольствие? Ведь деньги эти отчасти принадлежат и нам?
– Это так… Они начнут с венатио… Со схватки тигров из зверинца этого выскочки, сенатора Статилия Тавра. Выпустят против какого-то диковинного зверя… Раб одного моего приятеля обучает венаторес, он рассказал мне, что это исполинский белый медведь, привезенный каким-то сказочно богатым и столь же диким то ли сарматским, то ли еще каким-то северным вождем. Говорят, медведь этот живет в горных снегах.
– Неужели медведи бывают белыми? Невероятно!
– Потерпи, вскоре ты убедишься в этом сам.
– Но как же возможно ему находиться в таком жарком климате, как у нас?
