Текст книги "Пусть умрет"

Автор книги: Юрий Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

 Глава IX ХЛЕБА И ЗРЕЛИЩ!

...было внесено огромное блюдо, на котором

лежал изрядной величины вепрь, с шапкой

на голове, державший в зубах две корзиноч-

ки из пальмовых веток: одну с сирийскими,

другую с фиванскими финиками. Вокруг

вепря лежали поросята из пирожного теста,

будто присосавшись к вымени, что должно

было изображать супоросость...

Петроний Арбитр, Сатирикон

      В тот памятный день настроение у Матвея Петровича Корунда было вовсе недурное. И, заметим, было отчего… Да-с!

      Над огромной ярко освещенной поляной посреди лесной чащи, приютившейся под брюхом у столицы, висел нескончаемый гул голосов. Была середина августа. Денек выдался необычайно теплым. До Нового года оставалось еще не меньше четырех месяцев, но обрамляющие поляну березки уже выглядели, как новогодние елки – глуповато кичились гирляндами разноцветных лампочек, густо обвивающих ветки, все еще годящиеся на добрые банные веники. По периметру поляну обрамляли подковой ярко освещенные полотняные шатры.

      В фокусе этого полукружья располагалось возвышение, наподобие сцены, с которого в жалкой попытке победить царящий вокруг гвалт с помощью звуков, выстроенных в гармонию, изредка прорывались аккорды оркестрика черт-разберешь-какого жанра.

      Всё однозначно указывало на назревание незаурядной тусовочной ситуации. Народу собралось внушительное количество, и что характерно – все больше люди не простые…

      Здесь мы вынуждены прервать на минутку наше повествование, чтобы просить читателя ни в коем случае не путать их с людьми «непростыми». На наш взгляд, между первыми и вторыми имеет место существенная разница.

      Поясним…

      Вот если человек непрост, в него определенно изюминка запечена, как в булочку. В смысле – замечательная черта. А то и несколько таких изюминок.

 Другое дело, если человек не простой. Тогда вовсе необязательно он имеет выдающиеся черты – он по рождению или, еще случается, по везению, из простых стал не простым. И никакой личной доблести часто здесь нет. Ведь бывает такое: дубина-дубиной, или невежда-невеждой, или негодяй-негодяем, а все его считают не простым. Потому как – или наследство получил, титул опять же. Или еще хуже – своровал из казны государственной, а то и ближнего объегорил или товарища по службе подсидел – да мало ли способов из простого стать не простым.

      И наоборот: возьмем какого-нибудь парня, деревенского – на примере легче пояснить – скажем,  Михайло Васильевича. Ведь явно непростой был человек, башковитый на удивление, хоть и происходил из самой что ни на есть простой семьи. А кем стал? Гордостью нации, вот кем!

      Так что, будучи непростым, оставаться простым – вот это и есть настоящая, доводим до сведения, доблесть!

      Итак, градус тусовки неуклонно возрастал.

      Ритуал поглощения пищи мало-помалу раскручивался сам собой. Вечеринка, надо полагать, катилась по задуманному сценарию, как по смазанным рельсам.

 Мы же, действуя исключительно в интересах, читателя, воспользуемся редчайшей привилегией бесплотно, а потому неслышно и невидимо, появляться в любом месте повествования, и спустимся прямехонько в эпицентр событий. Ни в коем случае не претендуя на роль моралистов, мы совершенно беспристрастно постараемся сделать мгновенный «анатомический срез» любопытнейшего сообщества, собравшегося здесь в тот памятный для Матвея Петровича (да и не только для него) августовский день.

      Как говорится, ничего личного...

      Но прежде чем полоснуть своим остро отточенным скальпелем по топочущему, гогочущему, жующему, глотающему, дымящему, что-то-друг-другу-орущему, производящему пронзительную трескотню эксклюзивному сброду, хотим успокоить вас, друзья. Обещаем проделать эту, с позволения сказать, хирургическую операцию под местным наркозом. То есть – исключительно деликатно! Так деликатно, что ни один персонаж и ни одна живая душа в его окружении не сумеет почувствовать ни малейшего намека, знака или указания на то, что находится на предметном стекле нашего воображаемого микроскопа. Таким образом, эта процедура не нанесет ни малейшего вреда подопытным, так как вся добытая информация ни в каком случае не дойдет до других героев этого рассказа.

      Забегая вперед, можем уже сейчас сообщить результат нашего изыскания: похоже здесь, на веселой, щедро иллюминированной подмосковной поляне мы столкнулись с некой новой формой жизни. Не будучи биологами, затрудняемся дать этому феномену достаточно емкое и краткое определение, поэтому ограничимся лишь описанием его основных проявлений.

      Но всё, как говорится, по порядку...

      Нескончаемая вереница прибывающих гостей патокой тянулась вдоль берегов необъятных столов, ненадолго притормаживая у «рыбных» мест, чтобы выудить кусочек повкусней. Новички консультировались у многоопытных носителей гастрономических познаний по вопросам происхождения, состава и национальной принадлежности несметного множества блюд, которыми были плотно уставлены еще не успевшие потерять свою девственность снежно-белые скатерти.

      Свалившись наугад в толпу, мы совершенно случайно оказались рядом с какой-то наивной, слегка за двадцать. Сущая красавица! А ноги-и-и!... вы только взгляните, братцы! А спина!? А вырез-то? И в вырезе кожа! Умопомрачительная, сознаемся, кожа – мраморная, ни единого прыщика. Ну и, ясное дело, камни: в ушах размером с фундук, на пальце – покрупнее. Пока, к сожалению, больше ничего о ней сказать не представляется возможным.

      А вот ее собеседница, похожая на ведущую третьеразрядного телепроекта, заслуживает внимания.

      Ласково глядя на свою юную собеседницу, она растолковывала ей премудрости итальянской кухни. С относительной легкостью преодолев «антипасти» и перескочив успешно через «пасти», они споткнулись на граппе.

      – Мы с мужем всякий раз, когда в Риме бываем, граппу заказываем. Он ее обожает.  Вы граппу любите? Неужели не пробовали? Ну, понятно, что тут спрашивать... Это, милочка, такая виноградная водка, как чача, знаете?

      – А-а, помню, – треснув себя ладошкой  по лбу, обрадовалась юная красавица и с наивностью, присущей молодости, нанесла граппе и «телеведущей» пакостное оскорбленьице: – Сразу так бы и сказали, Вероника Эдуардовна, чача – это такой грузинский самогон, мне папик рассказывал. Гадость – жуткая! Да? А эта граппа, значит, итальянский самогон? Не-е... папик самогонку не пьет – в Италии водку заказывал. Жуть как не любит все это пойло ихнее, особенно вина всякие. Свирепеет прям... Говорит – врут все, что нравится, просто под европейцев косят. А если разобраться – изжога только от них. А пиво тамошнее пьет.

      «Вот, деревня, – продолжая ласково смотреть на нее, подумала «телеведущая».  Смерила девчонку взглядом с головы до пят, молниеносно выполнила привычную калькуляцию – не хуже товароведа: по два карата в ушах, на пальце три, еще мелкие – в сумме под десять потянет; платье – «Прада». Видела такое в Лондоне, в Хитрове. Ну и дура! Видно же сразу, дура деревенская! Прокололась ты, милая – кто ж платье в дьюти-фрях покупает. И мужик у нее – деревня. Старый хрен, этот, как его – забыла… ну, в общем, из Уренгоя».

      «Э-эх, Вероника Эдуардовна, Вероника Эдуардовна, – услышав такие оскорбительные мысли, посочувствуем юной пигалице мы, отвечающие за справедливость, по крайней мере, в рамках собственного повествования. Не вам, ох не вам осуждать эту почти невинную по сравнению с вами девчушку, да еще думать о ней так нелицеприятно. Не стыдно ли?

      Ведь никакая вы не Вероника Эдуардовна, а Варвара вы Евдокимовна Деревяшкина. Но это еще полбеды. А вот собственную историю покорения Москвы ты... Можно для простоты на ты? Благодарствуем… Ты, похоже, забыла. Или делаешь вид, что запамятовала. Забыла, как прибыла в столицу разнаряженная в шмотки от «эскады» и той же «прады»? Только контрафактное было то шмотье, сварганенное в подвальчике предприимчивыми вьетнамскими умельцами-на-все-руки и купленное в райцентре на последние, оставшиеся от нищенской зарплаты за работу на утопающей в коровьем навозе полуразвалившейся ферме. Не помнишь уже, как прибыла пассажирским Красноярск–Москва, а до поезда еще тряслась четыре с половиной часа по пыльной сибирской дороге на раздолбанном в хлам автобусе, с изъеденными ржой брылами, автобусе, скорее похожем на реквизит из фильмов ужасов, чем на транспортное средство для перевозки живых людей. А потом, когда этот издающий чудовищный грохот драндулет, не доехав, испустил свой бензиновый дух – прямо-таки издох посреди дороги, – шкандыбала ты с остальными бедолагами-пассажирами две версты до станции, потому как на такси не рассчитывала, да и жалко было; потная, вся в грязи волочила за собой чемодан с барахлом паршивым. Зря ты не бросила это чудище «обло, озорно, огромно!». Ну да – кто ж знал тогда, что и года не пройдет – в шоколаде окажешься. А причина тому, Варя, – немудреная: вытащила тебя из – господи, прости – говна коровьего двоюродная сестра твоя, Парашка, дядьки твоего по отцу, Никодима Деревяшкина, дочка, еще раньше, за год до этого, заделавшаяся валютной «девочкой по вызову». Слава богу, не обидел он вас с Парашкой насчет экстерьера. Она-то сперва сама водочного царька, миллионера Данилкина, захомутала, а потом и тебя ввела в «избранное» общество, где ты и обрела своего отнюдь не бедного, правда слегка женатого, избранника. Для остального даже и напрягаться-то особенно не пришлось. Хорошо известная формула современной технологии: постель, залет, развод, загс, всамделишный залет, роды! Всё. Для надежности – наподобие контрольного выстрела в голову – можно сразу же после первого еще один залет заделать... Ну, а теперь… Теперь  можно расслабиться до конца жизни, подруга. Можно спокойно наслаждаться «спа», салонами всякими, бутиками,  красотами европейских столиц, лазурными морями и другими приятными вещами, для которых ты была, по твоему собственному разумению, создана».

      Однако оставим ярких представительниц этой новой формы жизни и поспешим туда, где толпятся другие желающие хоть ненадолго, хоть какой-нибудь частью своего «Я» попасть в наш рассказ.

      Подберемся поближе к господину вальяжной наружности с окладистой бородой.

 Зовут его Пантелей Крапивин. Известен сей господин в деловых кругах по части медикаментов, ёшкин кот! Сколотил состояние в сто пятьдесят миллионов буржуйских долларов, подделывая лекарства. Не одну жизнь загубил, мерзавец, своими фальшивками. А сейчас вот хвастается перед друзьями сыном своим... Якобы, пригласили талантливого парня после окончания эксклюзивного английского колледжа то ли в Оксфорд то ли за океан, в Принстон. Врет! Никто никого никуда не приглашал, братцы! Просто купил он отпрыску пригласительный билет. Друзья понимают, знают даже, на сколько такой билетик потянет, но делают вид, что восхищены юным дарованием.

      Рядом с ним очкастый дядька с недоразвитой нижней челюстью и узким лбом раздавал направо и налево свои визитки, на коих золотыми завитушками было начертано что-то вроде: «Действительный Член Очаковской Академии, доктор-шмоктор, Каплун Григорий Осипович». Полно, Гришка, врать-то! Какой ты академик... Второгодник, лоботряс и неуч – вот ты кто! С грехом пополам среднюю школу закончил. Диплом институтский папаша купил. Но… надо признать, есть у тебя одна извилина – деньги за версту чуешь. Спекулянт от бога. Только фарцовал ты, жулик, то подмоченным, то фальшивым товаром... Так и сколотил свой первый миллион. А академию сам учредил. Это сейчас делается элементарно. И в ней, похоже, ты, действительно, единственный член.

      Много… много популярных в определенных кругах личностей почтили своим присутствием сегодняшнее собрание.

      Двинем дальше.

      Была здесь известная пирамидостроительница Василиса, по прозвищу Премудрая. Многим из здесь присутствующих подкинула она деньжат за счет облапошенных простаков, так больше и не увидевших своих последних, кровных. Не повернется у нас язык отчитать этих несчастных – типа «Поделом вам!». А вот вам, Василиса Ивановна, должно быть стыдно зарабатывать обирая и без того обделенных! Это адресуется также и друзьям вашим, тем, кому «помогали».

      Повстречали мы здесь и известного банкира Артунина Гамлета Шекспировича. Три банка под его мудрым руководством приказали долго жить, но всякий раз он, как сказочная птица Феникс, возрождался из пепла, становясь заметно богаче, чем прежде.

      Присутствовал и сам генерал-полковник Безбородько. Злые языки судачили – богат генерал несметно! Продавал, мол, и поныне продает материальную часть советской нашей, то бишь российской, армии, оставшуюся без должного надзора. Нам, впрочем, вскоре предстоит снова встретиться с товарищем генералом и познакомиться с ним гораздо ближе.

      А сейчас сфокусируем внимание на том, молодом на вид... Небезынтересно узнать, что с позволения сказать, «парень» этот шестой десяток разменял. Зовут Игорь Николаевич Золото... В подпитии Игорь Николаевич часто жалуется на свою примечательную фамилию: «Хлебнул я, – любит рассказывать он с пьяной, дрожащей слезой в голосе, – с лихвой из-за этой гребаной фамилии. В школе, а впоследствии в институте, называли меня товарищи – говном... Так и дразнили: Игорь Николаевич Говно!».

      Оставив безутешного Игоря Ивановича горевать над незаслуженной несправедливостью, протиснулись мы дальше сквозь толпу, приобретающую всё большую и большую плотность по мере нашего сквозь нее продвижения. Не успев совершить и пары шагов, повстречали хорошо знакомого каждому столичному тусовщику господина Турсунова, нефтяного магната, шоб он сдох! Господин Турсунов держался классно. В смысле – важно. Он относился к категории людей, искренне верящих в то, что только лишь благодаря собственному гениальному уму они всего за десять–пятнадцать лет сделались владельцами подавляющей части подземелий родины, вернее, их неистощимого содержимого, которое природа накапливала на протяжении сотен миллионов лет. Больше сказать о нем, пожалуй, нечего. Так что оставим этого господина в компании с его же заблуждением, приятно ласкающим самолюбие, и проследуем к следующему персонажу. Тем более, что наше мнение ни в малейшей степени не может отрицательно сказаться на величине состояния господина Турсунова.

      Совершенным сюрпризом выглядели взявшиеся откуда ни возьмись, иностранные подданные, представленные тремя черными (кожа их практически не отражала фотонов) толстыми Ви-Ай-Пи-господами из промелькнувшей уже в нашем повествовании африканской страны Бурна-Тапу. В целях экономии твоего драгоценного времени, уважаемый читатель, этих дядек мы пока тоже обойдем, поскольку встретимся с ними позднее.

      Среди разношерстной толпы встретился нам популярный в народе массовик-затейник Сенькин. Влюбленными глазами он пожирал своего собеседника, полностью «озвездевшего», певца Кузькина. Время от времени Сенькин что-то интимно шептал ему в ушко с серебряным колечком в мочке. У этих «труба была пониже и дым пожиже», но и они чувствовали себя здесь вполне среди своих.

      Много путалось под ногами также и мелкой шушеры, сомнительных личностей, право, не сто;ящих отдельного упоминания...

 Говорили обо всем: что какая-то попсовая «звезда» в очередной раз развелась, а другая вышла замуж; о том, что в новгородской области в озере появился гигантский сом, который затаскивает в пучину домашнюю птицу, коз и овец, отмечены даже случаи исчезновения людей; о том, что депутат Филькин построил дворец на Рублевке и огородил поместье стенами, как две капли воды похожими на кремлевские; что в древко флага Федерации на Дворце съездов средь ясного дня ударила молния.

      Мужики все больше перетирали о своем, о мужском.

      Сначала о пиратах в районе Африканского Рога – совсем, де, расшалилась тамошняя сомалийская братва, живут без понятий, вообще, шакалы, бл... ничего святого! Необходимо, дескать, устроить показательную разборку – предлагались, между прочим, реальные варианты; не сходились лишь в количестве – сколько этих козлов необходимо замочить для устрашения? Кто-то говорил, очевидно, не подумав, что, мол, десятка хватит, а экстремист какой-то предлагал извести всю эту шайку, даже если для этого нужно будет применить химическое оружие. Потом неизбежно скатились на футбольную тематику – в смысле кто какого игрока или даже целиком футбольный клуб приобрел и за сколько тугриков-денег. Об австрийско-швейцарско-французских горнолыжных курортах трепались тоже с удовольствием, опять же не с точки зрения скучных деталей техники скоростного спуска. Тютькину и Гобагии, устроивших очередную оргию, и тем, кто в ней принимал участие, косточки перемывали. Обсуждали вообще блядей. Самая горячая новость – новая яхта Ромки Форвардова, хоть никто, кажется, на ней еще не побывал, но рассказывали невероятные подробности отделки. Второй по популярности темой стало предстоящее открытие охоты на «водоплавающую», потому как  среди гостей присутствовало немало любителей замучить дикую скотинку.

      Женщины мужикам не уступали, хотя профиль бесед местами кардинально отличался от тематики, избранной сильным полом.

 Мальдивы и бутики, искусство и литература обсуждались особенно оживленно – чуть ли не каждая вторая из присутствующих была писательницей, и уж, пожалуй, все без исключения заказывали портреты у модной сейчас столичной художницы Лизки с фамилией Плиски. Гламурные похождения и скандальные тусовки перетирали основательно. Сплетничали о том, как обокрали шоумена Гудкера – взяли много цацек (следовал точный список в штуках и каратах) плюс наличных: двести штук баксами и миллиона два деревянными; говорили – Гудкер со своей новой, «с иголочки», двадцатилетней женой заявил журналистам что-то типа: «Так, ничего существенного – мелочь, заработаем еще». Злорадствовали насчет Анверова, которому все завидовали, за что, понятное дело, недолюбливали – парень на скорости 260 где-то в Европе разбил «в лепешку» свой новенький «феррари», правда потом всё-таки жалели: мол, хорошо – жив остался. Перемывали косточки Осенину, народному артисту и любимцу, который будучи в фиолетовом состоянии  подрался в баре с двумя проститутками. Девки расцарапали ему рожу, а самого народного забрали в милицию. Понятное дело, откупился бы, если бы не захотелось вдруг пьяному дурню плюнуть в рожу одному из ментов. Тот, естественно, в амбицию, и артиста упекли за оказание сопротивления властям на пятнадцать суток.

      Вот какие не простые люди собрались здесь сегодня. Вот какие не простые разговоры тут велись.

      В общем, много интересного можно было услышать, пока мы искали Марлена Марленовича Проньина, который – странное дело – пока так и не повстречался нам среди этой пестрой толпы.

      Как?! Разве не было еще упомянуто о хозяине, собравшем всех этих милых людей под одной, фигурально выражаясь, крышей? Поспешим немедленно исправить это упущение.

      Итак, какова была подлинная причина сегодняшней пирушки, никто толком не знал, поскольку в приглашении об этом ничего не объяснялось. Говорилось просто: будем, типа, рады увидеть тебя у нас, дорогой друг, тогда-то и тогда-то, во столько-то и во столько-то. Ни слова о причине торжества, что было вполне в духе хозяина, большого оригинала по части разнообразных придумок, стоит заметить.

 Но сдается, отсутствие официально оглашенного повода никому не причиняло существенных неудобств.

      Однако кое-какие мнения все же циркулировали: кто говорил – справляет Марлен Марленович свой недавно прошедший день рождения; другие уверяли, что ничего подобного – отмечается получение звания «Предприниматель №1» минувшего года, которого удостоен был господин Проньин; прочие сходились во мнении – празднуется юбилей основания фирмы хозяина, хотя официально считалось, что после губернаторства, депутатства и последующих двух-трех лет гендиректорства господин Проньин отошел от дел.

      Да, да... Просто объявил в одно прекрасное утро во всеуслышание, что передает бразды правления и все принадлежащие ему акции к тому времени уже крупной корпорации соучредителю и младшенькому брату своему Владимиру Марленовичу Пронькину. Незначительная, всего-то в одну букву, разница в фамилиях для большинства осталась незамеченной.

      Таким образом, Марлен Марленович формально, по бумагам, то есть, нигде не значился.

      Но бумага бумагой, а людям, посвященным в хитросплетения отечественных бизнес-схем, было предельно ясно, кто настоящий хозяин горы. А то, что передал дело родному – так что ж тут удивительного? Кому ж еще в наше время доверять, как ни брату, скажите на милость.

      Только вот, что это было за дело и чем, собственно, занималась эта корпорация, никто точно не знал. Известно было одно: деятельность ее имела отношение к технике.

      Отирались в фирме также и военные. Время от времени в утонувший в зелени безукоризненно отремонтированный особняк, занимавший приличный кусок земли в одном из самых дорогих районов в центре столицы, заглядывали даже влиятельные фигуры из правительства и парламента. Иностранные персоны, в основном из стран третьего мира, тоже были частыми гостями особнячка, на фронтоне которого блестела мраморная табличка, с выбитыми в кладбищенском стиле золотыми буквами: «Памятник старины. Охраняется государством».

      Итак, именно Марлен Марленович Проньин закатывал для друзей сегодняшний банкет.

      В поисках хозяина наша траектория неминуемо пролегла в непосредственной  близости от столов, и, поверь, читатель, достаточно было мимолетного взгляда на эту гастрономическую вакханалию, чтобы понять – как бы мы ни торопились, обойти молчанием столь супер-архи-наиважнейший вопрос, а именно вопрос о «хлебе насущном», ни в коем случае не удастся.

      С другой стороны, язык человеческий слишком скуден для того, чтобы передать те чувства, которые по замыслу автора этих чудес кулинарного мастерства должны были обуревать каждого, кому посчастливилось сегодня здесь оказаться.

      Лейтмотивом угощения была русская кухня. Все знали о пристрастии господина Проньина ко всему национальному. Столы ломились от икры – куда ж без нее? Рыбы имелось в изобилии – соседствовали друг с другом красная и белая, озерная и морская, копченая и соленая. Те из обитателей подводного царства, кто не был разделан, разрезан, посыпан зеленью, залит соусом, обезглавлен, а, следовательно, сохранял еще глаза, печально взирали на своих менее удачливых сородичей, аккуратными кусочками заполнявших бесчисленные блюда.

      Луфарь тушеный, нафаршированный жареным лучком, с яйцами и грецкими орехами! Мероу – целиковый, прямо из Индийского океана, разлегся на блюде, подлец, во всей красе – крупный экземпляр, никак не меньше метра – в глазницах черешни, на плавниках кружевные фестончики. А вкус-то! Вкус –  божественный!

      Да... повар у Проньина – просто гений! Все знают. Молва о нем уже давно по городу циркулирует. Никто не сможет так безупречно приготовить акулу мако или морского, скажем,  гребешка дальневосточного, или прочую морскую сволочь.

      И в дичи никому не уступит... Композитор! Король! Бог!

      Одна шейка гусиная, нафаршированная боровиками, чего только  стоит. А сегодня он пребывал явно в ударе: перепела, вальдшнепы, рябчики, куропатки. Да возможно ли всё перечислить? Как, действительно, описать деревья, с веток которых фрукты свисают – гроздья бананов на банановой траве, груши на ветках грушевого дерева, а крупные вишни просятся в рот с веток, покрытых плодами, что твоя облепиха?   Гаргантюа прослезился бы от умиления.

      Из «ненашей» кухни было негусто: не успел официант разложить по серебряным мини-сковородочкам трюфели с мускатным орехом в мадере – враз смели!

 Первым обнаружил сей деликатес лысый толстяк уморительного вида, успевший изрядно вспотеть по причине непрерывного процесса дегустации. Аппетитно чавкая, он сообщил своему соседу – худому, жилистому типу с базедовыми глазами:

      – Между прочим, трюфели, Паша, самая дорогая жратва в мире. Во Франции их со свиньями ищут. Они их по запаху находят. Чуют, представляешь, под землей.

      – Ты че?! Наша икра дороже! – не согласился Паша, тараща на толстяка и без того выпученные глаза.

      – Икра на втором месте, – уверенно возразил толстый, дожевывая очередной грибок стоимостью в МРОТ.

      – Да нет, Егор, точно тебе говорю: была передача по телеку. Там говорили, что черная наша, особенно белужья, на первом месте, – в голосе Паши зазвенела отлитая в бронзу гордость за Отечество, обладающее таким явным преимуществом перед другими, явно неудачливыми в отношении даров природы, странами. – Я в Лондоне сам покупал. Знаешь сколько?

      – Твой Лондон – отстой! Не знаю, что ты там по ящику смотрел, а я изучал вопрос серьезно, братишка. Читал в книжке одной, название... щас не помню... У меня записано. А по ящику любую лапшу на уши навешают...

      – Не, ты мне скажи, ну сколько твои трюфеля потянут? – не унимался все еще обиженный за державу и полный решимости не уступать пальму первенства Паша.

      – Не трюфеля, а трюфели, – поправил Егор.

      – Какая, хрен, разница! – огрызнулся Паша, – грибы они и в Африке грибы!

      – Ну не веришь, ну... Вот у Якыча спроси, – Егор зацепил рукой, как граблей, одного, проходившего мимо, который, судя по всему, держал курс на  черепаховое мясо, запеченное в кляре.

      – Лев Якч... – икнул Егор, – можно тебя на минутку... того... отвлечь...

      – В чем дело, молодые люди? – добродушно осведомился тот.

      – Ты, эт-т, Егор, постой!.. Дай мне спросить. Лева, скажи, какая жратва самая дорогая?

      – Где? Здесь что ли?

      – Не... вообще.

      – Как вообще?

      – В мире, ёкть... Блин, извини, икота, ёкть...

      – А в мире... Ну вы, мужики, даете! Все ж знают – самую дорогую жратву делают эскимосы на Аляске. Только белому человеку этого не понять, – он подвигал указательным пальцем из стороны в сторону, синхронно провожая его глазами, как сопровождают молоточек невропатолога. – Это особым образом приготовленные экскременты детеныша тюленя. Въезжаете, пацаны? Всё на этом свете – говно!

      Посмотрев на окаменевших «пацанов», успокоил:

      – Шутка... Мужики, давайте-ка лучше выпьем, а? Выпьем за здоровье нашего уважаемого Марлен Марленыча, выдающегося человека, бескорыстного друга и замечательного товарища!

      Идея всем понравилась. Забыв про так и не выясненный до конца вопрос о деликатесном приоритете, они дружно чокнулись и опрокинули заледеневшие стопочки, предусмотрительно поднесенные одним из расторопных официантов, способных читать мысли присутствующих еще до того, как они появлялись в их порядком затуманенных мозгах.

      Засим приступили к обсуждению цен на наручные часы, что, приходится согласиться, было не менее важным, чем предшествующая тема.

 Звучала ненавязчивая музыка. Гости, совершая броуновское движение, подобно молекулам, слеплялись в группки, которые, просуществовав совсем недолго, распадались и, заряженные новой порцией информации, спешили поделиться ею со своими очередными собеседниками. Время от времени кто-то вдруг, вспомнив о хозяине пирушки, произносил несколько слов от всей души. Все ожидали сюрприза, ибо знали – Марлен Марленыч непременно что-нибудь этакое выдаст.

      И тут вышел на сцену какой-то, на пингвина похожий. Попросил минуточку внимания.

      Все, естественно заинтересовались, что сейчас предложат; гвалт помаленьку пошел на убыль. Свет погас. По обочинам поляны разом вспыхнули факелы, шатры с притихшей публикой осветились красноватым колеблющимся светом. Под звуки трансцендентного этюда Листа «Дикая охота»  из темноты, сгустившейся между палатками, вкатили на телеге целиком зажаренного сохатого. Огромная туша возвышалась, подобно горе, рога и глаза подсвечивались фосфоресцирующим светом, а по сторонам шагали усатые дядьки, одетые по-охотничьи, словно сошедшие с картины Перова «Охотники на привале».

      Банкет раскручивался на всю катушку.

      Но хватит об этом! Хватит испытывать твое терпение, читатель, скучным описанием разгула чревоугодия и гедонизма. Надеюсь, ты уже получил достаточное представление о результирующей умов и настроений, царящих здесь. Посему предлагаем оставить до поры до времени это скопище и, как подобает многоопытным наблюдателям, невидимой и неслышной тенью перелетим в запрятанную в дубовой рощице невдалеке стеклянную оранжерею.

      Строение было не совсем обычным: в теплой и влажной атмосфере искусственного лета среди буйно разросшихся тропических растений порхали экзотические бабочки. Доставлялись они сюда по прихоти хозяина резиденции, и в связи с исключительной краткосрочностью насекомьей жизни предстояло им сгинуть на противоположной стороне планеты, в холодной неприветливой стране, где раздолье было разве что их сестрам – маловыразительным, блеклым капустницам.

      Здесь, уютно устроившись в колониальных плетеных креслах, за столиком, опирающимся на ножки в виде массивных львиных лап, вели беседу двое мужчин.

 В одном из них мы, уже порядком разочарованные безрезультатными поисками, наконец-то с радостью распознали неуловимого хозяина вечеринки, самого Марлена Марленовича. Другой, полноватый, вылитый колобок, с ярко выраженной азиатской внешностью – был незнаком.

      Столик располагался на островке, омываемом с обеих сторон ручьем, вытекающим из купы кустов анноны в рост человека. Ветки были усыпаны спелыми сахарными яблоками, похожими на виноградные грозди, высеченные из оникса.

      За стеклянными стенами было уже порядком темно. Оранжевыми апельсинами зажглись на деревьях фонари вокруг павильона. Воздух был свеж и прозрачен. Отдаленный шум, напоминающий о происходящем на поляне, не мог помешать разговору.

      – Хорошо тут у тебя! Как в джунглях, – произнес завороженный гость и умолк, озираясь вокруг.

      Говорил он по-русски без акцента, однако, речь его носила следы восточного колорита, впрочем, не слишком нарочитого. С минуту они молчали, и, как бы очнувшись, он сказал:

      – Я помню, как ты помог отцу, Марлен. Он не забыл... Большое тебе спасибо за это.

      Он почтительно склонил голову, отдавая дань уважения человеку, пришедшему на помощь его родителю в трудную минуту.

      – Как он? Встречаетесь? – нетерпеливо взглянув на часы, поинтересовался Пронькин.

      – Спасибо, нормально. Чаще перезваниваемся.

      – Это хорошо. Сын не должен забывать родителей. Но, давай, дорогой Нурулло, ближе к делу. Говори, какие проблемы?