Текст книги "Пусть умрет"

Автор книги: Юрий Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

      – М-м?

      – Не мычи, дай сюда телефон.

      Пронькин взял телефон, поднес к уху и недовольно пробурчал:

      – Володя, ты что ли?

      – Здравствуйте, Марлен Марленович, – поздоровалась «трубка» приятным, но совершенно незнакомым баритоном. – Извините за небольшую мистификацию, но согласитесь – человек Вашего масштаба неохотно разговаривает с незнакомцами...

      – Позвольте, позвольте, – опешив, произнес Пронькин, – так вы не Кротов? Тогда, видите ли, нам с вами не о чем...

      – К сожалению, нет, – быстро перебил незнакомец, – но я прошу вас не давать отбой и... серьезно отнестись к моему звонку. Думаю, вам будет очень! – он сделал ударение на слове «очень», – повторяю – очень  интересно то, что я предложу. Да-да, не удивляйтесь – у меня деловое предложение. Прошу только выслушать меня внимательно. А уж потом, уважаемый Марлен Марленович, вы сами и примите решение как поступить.

      – Да кто вы такой, черт возьми? – желание немедленно прекратить разговор боролось в Пронькине с заурядным любопытством. Да и глупо было теперь, когда выяснилось, что незнакомец каким-то образом имеет возможность взломать все эти хваленые степени защиты и запросто вторгнуться в его жизнь, которую Пронькин с некоторых пор оградил всеми самыми современными средствами и методами от несанкционированного вмешательства. Его одолевали сомнения.

 Поколебавшись, он спросил:

      – Почему вы уверены, что мне будет интересно с вами разговаривать?

      – Ну вот... я вижу, вас заинтриговал мой звонок, – проявляя завидные способности в области психоанализа, удовлетворенно произнес незнакомый голос. – Я и не сомневался. И это правильно! Деловой человек обязан проверять все предложения. Отвечаю в порядке поступления вопросов. Называйте меня... – он на секунду замялся, – а вот так и называйте – Кротов, Владимир Константинович Кротов. Ведь так же звали вашего школьного приятеля, которого... напомните... в девятом? Нет, конечно, в десятом... ну да, в десятом классе вместе с Марликом Пронькиным чуть не исключили из школы за взрыв, устроенный в химическом кабинете? Самодельную бомбочку из смеси селитры с марганцем, серой и активированным углем вы собирались подложить под автомашину директора школы Василия Афанасьевича Остроумова.

 Удивить Пронькина было отнюдь непросто, но тут и он изумился:

      – Откуда вы...

      – Это совсем несложно, если учесть профиль той организации, на которую я работаю, – перебил его голос. – Поверьте, никакой мистики.

 Незнакомец перебивал уж слишком бесцеремонно и часто – похоже, ему было известно, что скажет собеседник в следующую секунду. Пронькину стало слегка не по себе. А тот, видимо, освоившись, – стремительно это как-то получилось, – с отчетливой наглецой в голосе продолжал:

      – Вы уже наверняка догадались с кем имеете дело? Ну, не конкретно с кем – имя, фамилия... Я имею в виду: с представителем какой фирмы вы сейчас разговариваете?

      «ФСБ, что ли? Они любят такие штуки... Ну конечно они. Кто ж еще? Подняли, суки, личное дело, там строгач с занесением. Правильно, мы с Володькой тогда строгачем с занесением по комсомольской отделались. Надо же, и не лень им этой херней заниматься. Детский сад, ей богу. Надо позвонить Валентину. У них совсем там крышу снесло! Просто об-наг-ле-ли!» – закрутилось в голове у Пронькина. Он даже успокоился.

      – Совершенно верно, Марлен Марленович, – отвечая на его мысли, булькнула «трубка». – Мы любим такие вот эффектные штучки. Вы вот, наверно, думаете, детский сад какой-то? Но, уверяю, в скором времени будет возможность убедиться, что мы жутко серьезными делами занимаемся... – он сделал небольшую паузу и добавил: – ...и суммами тоже, вполне серьезными, оперируем. Да, кстати, Валентину Гавриловичу Безбородько звонить без толку...

 Пронькин вздрогнул – вот этого в личном деле не было. Да кто это, черт подери, такой? – помянул он черта уже второй раз за последние три минуты. – Ясновидец хренов! Надо кончать этот треп.

      – Знаете что... -э-э...

      – Владимир Константинович, – явно издеваясь, услужливо под-сказала «трубка».

      – Хорошо, – еле сдерживая гнев, проскрежетал зубами Пронькин, – пусть будет Владимир Константинович... Я не знаю что у вас за «фирма», я не знаю кто вы такой и, поверьте, не очень-то горю желанием узнать! Мне, в сущности, все равно! Но если у вашей «фирмы» ко мне, как вы выразились, есть деловое предложение, то будьте добры, потрудитесь записаться на прием в секретариате. Там назначат время, выслушают и, если ваше предложение заинтересует моих помощников, и они решат, что требуется мое личное участие, то я с превеликим удовольствием приму любого представителя вашей организации, включая вас лично. А сейчас... извините, занят...

      – Печально, Марлен Марленович, очень печально, –  расстроилась «трубка».

      – Что печально? – оторопел Пронькин.

      – Печально, что вы, как вы только что выразились, «не горите желанием»... Ну да бог с ним, с желанием, в конце концов. Разве я не сказал, почему не советую звонить вот так с бухты-барахты генералу Безбородько? – он помедлил. – Видимо, заговорился и забыл пояснить. Так вот, речь как раз о нем и пойдет. Точнее о дельце, которое вы с ним не далее, как четверть часа назад, столь продуктивно... я надеюсь, продуктивно? – издевательски спросил он и продолжил: – обстряпали у него в кабинете. Ну и не только об этом. Знаете, нам с вами есть о чем поговорить, и мне хотелось бы для начала сделать это неофициально. Но если все-таки предпочитаете, чтобы мы официально, как полагается, оформили беседу и всё такое... То можете не сомневаться… нет проблем! Только вам уж придется потрудиться к нам... Ну, подъехать... Адресок, надеюсь, знаете. Уж не обессудьте. Таков порядок. Ordnung, как любили говаривать наши коллеги из Восточного Берлина.

      – Ага,.. это шантаж? – осенило, наконец, Марлена Марленовича.

      – Типун вам на язык! Зачем же так грубо… Нехорошее это слово. Мне его и произносить-то неприятно. Хотя, в проницательности вам не откажешь. Г-мм… Но я бы охарактеризовал мое предложение как желание помочь вам в возникших трудностях...

      – У меня нет никаких трудностей.

      – Марлен Марленович, – укоризненно произнесла ненавистная трубка, – вы же умный человек, ей богу... ведь знаете же, как бывает? Человек даже еще и не догадывается, а они уже появились. Живет себе, трудится, дела идут прекрасно, все в порядке – жена на морях-окиянах отдыхает, любовница опять же под боком, а проблема уже где-то зреет, незаметно, как болезнь, как раковая опухоль... Ой, извините, надеюсь, вы не мнительны? Нет? Догадываюсь по молчаливой реакции – нет, не мнительны. Ну да, вы же охотник! Закаленный человек. Так на чем я остановился? В общем, чем раньше о ней, о проблеме, узнать, тем быстрее и, что самое главное, эффективнее можно ее решить. Знаете сколько банкротств случалось попросту из-за того, что некоторые беспечные руководители не догадывались о глубоко скрытых проблемах и, соответственно, вовремя не спохватились? Вы мне еще спасибо скажете... когда-нибудь.

      – И... И каковы ваши требования… будут? – Пронькин почувствовал, что заикается, и ему стало стыдно.

      – Я?! Я ничего не хочу. Это, в некотором роде, вы, извиняюсь…

      – Что я?

      – Вы, Марлен Марленович, хотите...

      – Послушайте, перестаньте. К чему этот балаган? Я уже понял – возможно, вы действительно человек э-э... серьезный. Но поставьте себя на мое место – это еще надо проверить. Так дела не делаются. Мне нужны доказательства вашей… м-мм…  осведомленности. Так что нам лучше встретиться. Думаю, обо всем можно договориться.

      – Доказательства? – нахально перебил голос. – Ну да, ну да... Вы же человек деловой, просто так на слово поверить – не в ваших правилах. Правильно! Всегда требуйте доказательств. Как же это я сразу их не предъявил. Ну, в письменном виде позднее, а сейчас, разрешите, напомню, что было только что написано вашей драгоценной ручкой Кортье с черным фирменным сапфиром на макушке, «лимитед эддишн», той, что вы получили в подарок три года назад от одного известного бизнесмена и вашего, х-мм, соратника... Написано только что, собственноручно вами, в кабинете генерала Безбородько Валентина Гавриловича, на желтеньком листочке, который вы так ловко в корзину... Не перебивайте, прошу! Наслышан, наслышан о вашем зорком глазе. О вашей меткости легенды ходят. В глаз белке дробиной с двадцати шагов, чтобы шкурку не попортить. М-да... Так вот... там было написано – «5 за весь список». Правильно? – «трубка» снова радостно булькнула и продолжила: – По вашему красноречивому молчанию чувствую, что угадал. Угадал? А в списке... Продолжать?

      – Не надо, – не своим голосом сказал Пронькин.

      – Ну, хорошо, хорошо, согласен, не буду. Давайте по-взрослому, как некоторые у нас любят говорить. Итак, встречаться нам не стоит. Ну, ей богу, вы же занятой человек, Марлен Марленович. И мы, я уверен, вы догадываетесь, тоже не в бирюльки играем. Я думаю, так всем будет спокойнее, – продолжал куражиться незнакомец.

 Пронькин напрягался все больше и больше. Не узнавал себя. Гнев душил и, казалось, еще мгновение и он даст ему волю. Не то чтобы он был напуган, но, надо признаться, удивил его этот чекист. Хорошо подготовились, стервецы. Ничего не скажешь. И чует всё гад безошибочно. Не-ет, давно уже с ним так никто не разговаривал. С ним, с Проньиным Марленом Марленовичем, с его деньгами, связями, начиная от парламента, ети его в качель, и заканчивая их же вонючей конторой на Лубянке. Он даже мысленно поднял вверх палец, восхищаясь собой. С ним считаются даже члены правительства...

 «А каков этот-то, старый мудак! – вспомнил он Безбородько и передразнил: «Одни, одни!» Вот тебе и одни! Кабинет, блин, нашпигован спецтехникой... Свои же и понаставили прослушку. Они там все, как пауки в банке, друг на друга компромат день и ночь роют. Совсем обнаглели, суки!»

      – Марлен Марленович... Ау! Что-то вы примолкли. Понимаю вас, – опять угадав его состояние, сочувственно произнесла трубка. – Знаете что, вы бы лучше расслабились. Я же сказал – звонок неофициальный. И разговор наш неофициальный. Вы же неофициально предпочитаете все уладить, Марлен Марленович? – надавил он на «предпочитаете». – Я правильно понял?

      – Послушай, – переходя на «ты», попытался наехать Марлен Марленович, – а не боишься, если я свяжусь кое с кем из ваших. Ты же, как вижу, меня знаешь неплохо. Долго потел, наверное, изучал, уборщицу подкупил – бумажки из корзин таскать.

      – А, это вы про желтенькую бумажку-то? Ну, что вы, обижаете, – укоризненно проговорила «трубка». – Все гораздо проще... Уборщица – это предмет одушевленный. А значит, у нее имеется душа. Со всеми слабостями, присущими душам. Следовательно, если ее можно купить, то можно и перекупить. Логично? Поэтому мы там, где можно, предпочитаем иметь дело с предметами неодушевленными. Сейчас техника, знаете, как вперед шагнула... Открою маленький профессиональный секрет, полезное правило: всегда старайся свести к минимуму количество одушевленных участников любого дела. Вернее будет. А что касается «боюсь ли»? Что ж, вопрос уместный. Я бы сам на вашем месте попытался проверить собеседника «на вшивость», и поэтому не обижаюсь, ха-ха... Но спешу вас разочаровать, ответив честно и без колебаний, по-комсомольски: нет, не боюсь!

      – Самоуверенность не подведет?

      – Ну в самом-то деле, Марлен Марленович… это, осмелюсь утверждать, не самоуверенность, а глубокое знание ситуации и предмета. Меня вы не знаете и, что самое забавное, никогда не узнаете. Несмотря на наши будущие партнерские отношения... У нас ведь, в нашем ведомстве, тоже полная неразбериха. Кто чем занимается в свободное от основной работы время, кто на кого работает, кто на кого роет? Бардак, одним словом...

      – А я-то думал хоть у вас порядок.

      – Что вы, что вы! Взять, к примеру, вас. Думаете, что вы только у меня у одного засветились. У вас сколько связей в верхних, так сказать, эшелонах? Много. Вот и рассудите сами – на всех досье есть. Десятки, да что там – сотни, сотни сотрудников по крупицам собирали эти поистине бесценные документы. Из них много, ох, мно-о-го чего интересного о людях узнать можно. Чего только не бывает – кто с девчонками любит по баням шалить, кто в Африке слонов отстреливает, кто оружием приторговывает, а кто-то, поверите ли, самые настоящие гладиаторские бои для друзей устраивает. – Голос выдержал паузу. – Чего только для друзей не сделаешь. Ха-ха... Безгрешных людей нет, – «трубка» вздохнула, –  ну да бог им судья... Вы в бога верите, Марлен Марленович? Нет – то, что вы церковь посещать начали, это не секрет... Секрет в том, что на самом деле скрыто там, в глубине человеческой черепной коробки, за семью печатями, хм... куда даже мы, при всей нашей технике, к сожалению, подобраться не можем...

      Голос вдруг из медово-издевательского превратился в звенящий и острый, как беговые коньки:

      – Пока не можем! Но будьте уверены – доберемся, непременно доберемся... А если не сумеем, то вложим туда – то, что надо вложим. Так вернее. Тогда и добираться не нужно будет. – Он на секунду умолк, потом, уже деловым тоном, подытожил: – Итак, я думаю не в ваших интересах пытаться меня пробить. Вы человек разумный и понимаете, что лучше договориться. Сотрудничать будем?

      – Так и будем по телефону?

      – Так и будем.

      – Хорошо. Что вы предлагаете? – Пронькин замялся. – Во сколько мне это обойдется?

      – Вот это совсем другая ботва! Извиняюсь... Таким образом, я предлагаю наше содействие. Назовем этот совместный проект, к примеру «Охрана конфиденциальности предприятия» или сокращенно, ОКП. Недурно звучит, а? О цене договоримся. Мы люди реальные и пилить сук, на котором сидим, не будем. Куда лучше распилить прибыль, правда?

      – Конкретно о чем сейчас речь? – пропустил мимо ушей шутку Пронькин.

      – А конкретно со сделки, о которой вы с генералом договаривались только что, и начнем... А?

      – Сколько?

      – Вот это разговор не мальчика, но мужа. Не обижайтесь, ради бога. Это я по-дружески. Вот что – в расходы к той цифирьке, какую на желтенькой бумажечке написали, единичку прибавьте и все как по маслу пройдет. Я обещаю.

      – Откуда я узнаю, что вы...

      – А у вас нет выбора. Лучше доверьтесь мне, Марлен Марленович, доверьтесь. Вам же надо чтобы сделка состоялась? Правильно?

      – Ну, во-первых, как вы заметили, я ни о какой сделке не говорил...

      – А и не надо. Будет сделка, будет и у нас работа. Будет работа – будет и прибыль. Не будет эта, так другая будет. Мы проследим, не сомневайтесь. – Он помолчал и, не дождавшись ответа, сказал: – А Матвею Петровичу Корунду – это ведь он трубочку снял – привет передавайте... Кстати, то небольшое дельце, которое вы ему поручили, помните? Так вот, если «организация», к которой он обратился, оплошает, так мы, коли пожелаете, можем запросто все уладить. В качестве увертюры, так сказать, к нашему взаимовыгодному сотрудничеству.

      – Спасибо, сами справимся.

      Марлен Марленович скрипнул зубами, хотя его стоматолог категорически советовал этого не делать.

      – Ну, как пожелаете, настаивать не буду. А вот другое дело придется прикрыть, не спросясь. Мешает оно нам... Может быть  вы не в курсе – некоторое время назад в одном районе на окраине Москвы было обнаружено тело молодого человека со странным ранением. На медицинском языке, так сказать, «не совместимым с жизнью». Иными словами – убит холодным оружием. И… вы сейчас удивитесь, Марлен Марленович, – предположительно мечом, представляете?! В наше-то время, а? Когда купить огнестрельное оружие проще, чем тяпку для огорода. Не припомните?

      – Я вас не понимаю. Какое отношение... – начал Пронькин, но «трубка» перебила его:

      – Нет? Ну, тогда тем более... В общем, мы его на себя переводим... Хотя это, я смотрю, вам не интересно, ну, в самом деле, вас же это не касается – чего тут беспокоиться, правда? Ну-с, а по основному вопросу? Надеюсь, договорились? – он сделал паузу. – Вижу, согласны на мое предложение. Думаю, это правильное решение, и мы сработаемся. В смысле, скоро увидите, как полезно с нами дружить. Если не возражаете, я вам позвоню.

      Пронькин нажал на отбой, и некоторое время молчал, уставившись в возвышающийся над подголовником коротко стриженый затылок телохранителя. Потом, очнувшись, коротко распорядился срочно вызвать начальника службы безопасности Восьмипядова.

      – Чтоб в офисе был к моему приезду, подлец… Дармоеды!

      Матвей Петрович не расспрашивал, терпеливо дожидался, пока босс не соизволит сам обрисовать обстановку, но взгляд его был настолько красноречив, что Пронькин раздраженно бросил:

      – Вычислили нас, эти...

      – Кто?

      – Из конторы. Как ты думаешь, о родине пекутся? Хрен там! Слава богу, о своем кармане! Крышу предлагают, паразиты.

      – Так у нас там уже...

      – Будет тебе еще одна, – перебил Пронькин. – Сколько потребуется, столько и будет. У них там полная анархия. Кто нароет чего-нибудь, тут же бежит продавать. Эх, Рассея-матушка...

      – Так что, если завтра еще какой-нибудь козел позвонит, то мы ему тоже заплатим? Бред!

      – А ты как думал? Если бы ты слышал, что успел рассказать этот «козел», ты бы за ним бегал и умолял принять от тебя… Да он лучше нас с тобой наши дела знает. И знаешь, что самое паршивое,  Матвей?

      – Что?

      – Самое паршивое,  что хмырь этот болотный на все сто процентов ничтожная шестеренка. Ты договариваешься с начальниками, с большими шестернями, и думаешь: «Вот какой я молодец – все контролирую». А где-то в глубине их дьявольского механизма засела такая шестеренка и крутится, как ей в голову взбредет. И ни у кого не спрашивает, в какую сторону ей вертеться... И еще паршивей то, что мы ее вряд ли вычислим, потому что шестеренок таких в этом заведении – тьма. И все они шифруются профессионально.

      Майбах влетел во двор офиса под едва успевшим подпрыгнуть над его отливающей черным жемчугом крышей шлагбаумом.

      В приемной, как в преисподней, плавился от страха перед предстоящей экзекуцией ветеран двух войн, кавалер Ордена Красной Звезды, так и не дослужившийся до генерала, полковник в отставке Восьмипядов.

      На следующий день после злосчастного разговора, окончившегося полной капитуляцией Пронькина перед обстоятельствами, по силе своей сравнимыми разве что со слепой стихией, имели место еще два эпизода, на наш взгляд, непосредственно связанных с предметом повествования.

      Случилось это в доме № 38 по улице Петровка в том самом, знакомом нам по первым главам, крошечном кабинете товарища Игнаточкина.

      Старший лейтенант, бесхитростная душа, еще не разъеденный ржавчиной неверия, еще сохранивший веру в чистоту и непорочность органов, на службе у коих состоял, пребывал в тот момент в благодушном настроении по нескольким причинам. Во-первых, он только что отобедал, а это (из-за оттока крови от мозга к стенкам желудка) всегда приводило к приятной сонливости. Во-вторых, за прошедшее с начала повествования время он успел въехать в однокомнатную квартирку в ведомственном доме. И, в-третьих, в деле о безвестном трупе из залива забрезжил первый, жиденький пока, лучик света.

      Путем сопоставления многочисленных фактов, Игнаточкин пришел к выводу, что погибшим мог быть гастарбайтер из Таджикистана, подрабатывающий у метро разнорабочим.

      Это предположение не имело достаточных оснований для того, чтобы стать рабочей версией, поскольку из-за пребывания в воде труп сильно пострадал, и опознать в нем даже близкого человека было непросто. Кроме того, для свидетелей, т.е. людей, всю жизнь проживших в Москве, индивидуальные черты представителей восточных этнических групп стирались на фоне общих, характерных для них всех. Другими словами – все они на одно лицо!

      Но как ни зыбка была подобная версия, интуиция подсказывала Игнаточкину, что в таком предположении имеется здравый смысл. Чтобы поставить точку в этом порядком наскучившем начальству деле, он намеревался наведаться в упомянутое место и снять показания с других аборигенов. Старший лейтенант возлагал большие надежды на свою вылазку и мысленно уже примерял на себя венок победителя. Не каждый способен из такого «глухаря» выстроить стройную версию, и, чем черт не шутит, может и убийц найти.

      Игнаточкин предавался этим послеобеденным мыслям, внимательно рассматривая высохшую муху на подоконнике и гадая между делом, оживет ли насекомое по весне. В этот момент дверь без стука распахнулась, и в комнатку, как к себе домой, стремительно вошли...

      Да что там – вошли. Ворвались! Ворвались два спортивного вида мо;лодца, своими вытянутыми мордами больше всего напоминающие парочку взявших след доберманов. Других особых примет у них не было.

      Они были такие одинаковые, что отличить их можно было разве что по тонюсенькой черной папке под мышкой у одного и по удостоверениям, которые без лишних слов и канители они сунули под нос изумленному Игнаточкину. Он только успел прочитать, что один из них был, кажется, капитаном Майоровым, а другой – майором Капитановым. Или наоборот. Во всяком случае их документы носили убедительный аргумент – устрашающий золотым тиснением логотип небезызвестной организации, одно только название которой непроизвольно вселяло в добропорядочного гражданина смутную тревогу и даже атавистический страх, сродни тому, который, возможно, испытал наш далекий предок из каменного века, внезапно повстречавший на узкой тропинке саблезубого тигра.

      За время своего существования эта контора, сменившая, к слову, не менее полудюжины названий, приобрела некий налет сакральности, и только полному, то есть клиническому, идиоту пришло бы в голову проверять на подлинность документы ее сотрудников. Скажем, кому придет в голову сомневаться, скажем, в подлинности рясы священнослужителя?

      Наш народ, братцы, и напоминает в некотором смысле особую породу верующих. Любой добропорядочный гражданин автоматически впадает в полуобморочное состояние уже при виде человека в мундире.

      Эту веру можно даже использовать в качестве детектора лжи в проверке законопослушности граждан: испугался милиционера – побледнел, руки-ноги задрожали, зубы дробь выстукивают – значит, всё в порядке, значит хороший человек, честный, наш! И к такому не может быть никаких претензий у государства. А не подействовало – нехороший, с гнильцой внутри... не наш, в общем.

      Так и эти двое – без сомнения хорошо чувствовали себя в статусе священных коров, закрепленном за ними самими согражданами, и потому, не спрашивая позволения, плюхнулись на стулья своими резиновыми задницами! Аккурат к приставному столику.

      Стулья, выглядевшие, как пара пенсионеров, перенесших несколько инфарктов, жалобно пискнули от столь откровенной грубости. Игнаточкин виновато улыбнулся. Ему было неловко, словно именно он препятствовал уходу стульев на заслуженный отдых.

 Ни один мускул не дрогнул на лицах нахалов в ответ на улыбку хозяина кабинета. Вместо простой человеческой реакции они выпучили на него свои оловянные немигающие глаза.

      Некоторое время они наслаждались замешательством, проступившим у старшего лейтенанта сквозь благоприобретенный за время работы в органах, но не успевший окрепнуть и превратиться в непробиваемую броню, налет самоуверенности. Потом один из них выхватил из кармана записную книжку. Проделал он это с таким же проворством, с каким ковбои в вестернах выхватывают из кобуры свой кольт.

      – Игнаточкин? – метнул он в следователя подозрительный взгляд, как будто сверял запись в книжке с оригиналом.

      – А что вы хотели?

      Вполне естественно, что находящийся на своей исконной территории Игнаточкин постарался придать вопросу вызывающий окрас. Он даже встал из-за стола, всем своим видом демонстрируя независимость от кого бы то ни было. Но надо признать – со стороны эта попытка выглядела довольно жалко.

      – Я что, неясно спрашиваю? Вы Игнаточкин? – повторил гранитным голосом один из обладателей оловянных глаз, подтверждая тем самым всю тщетность поползновений младшего по званию, а главное, по иерархическому положению в табели о ведомствах, взять ситуацию под контроль.

      – Так точно, старший лейтенант Игнаточкин... – сдался без боя Игнаточкин, справедливо предположив, что помимо численного превосходства противник явно из другой весовой категории. «В конце концов, плетью обуха не перешибешь», – с философской покорностью решил следователь.

 Его пальцы вытанцовывали по столу лезгинку – старлей заметно нервничал.

      – А вы, собственно, по какому делу? – сделал он вторую, на этот раз не в пример первой робкую попытку выяснить цель визита двух наглецов.

      – А дело у нас, собственно, – не дожидаясь пока следователь закончит вопрос, передразнил один из «близнецов», – государственной важности!

      Он гордо посмотрел на Игнаточкина и сделал многозначительную паузу, очевидно желая убедиться, что эта расхожая в его ведомстве формула повергнет нашего старлея в шок; затем, довольный произведенным эффектом, достал из своей папки листок бумаги, заглянул в него и продолжил:

      – Некоторое время назад вы занимались расследованием убийства. Помните, труп в заливе Москвы-реки?

      – Д-да... А какое отношение имеет ваше, это... ведомство, к... – заикнулся Игнаточкин, недоумевая, каким таким сверхъестественным образом труп несчастного гастарбайтера мог угрожать безопасности такого могущественного государства, каким являлась его родина.  Но его робкую попытку проявить любознательность пресек второй «доберман»:

      – Вопрос неуместен! –  резко перебил он.

      Кстати вопросы, странным образом, продолжили задавать посетители, а не хозяин пусть крошечного, но отдельного кабинета. Спроси сейчас Игнаточкина: кто здесь хозяин, он бы, пожалуй, затруднился с ответом.

      – П-пон-нимаю... – пролепетал он, все еще продолжая заикаться. – Б-было у меня это дело. Но труп не опознан и за недостаточностью улик дело приостановлено, – соврал он, решив на всякий случай скрыть последние достижения, дабы не оказывать  бесплатную помощь самозванцам.

      – У нас предписание... – «доберман» с папкой протянул листок Игнаточкину, а сам развалился на подающем сигнал СОС стульчике. – Вот, ознакомьтесь. Дело забираем себе. Приготовьте все материалы и сдайте нам, лично в руки.

      – Не забудьте про вещдоки, – оскалился белозубой улыбкой второй «доберман».

      Игнаточкин уставился в листок. Всё в порядке, бумага по всей форме. Он, ей богу, ничего понять не мог. Ну не удивительно ли – какой-то неопознанный труп. По всему видно – никому не нужный и не затрагивающий ничьих интересов. Мало ли таких! И поди ты – заинтересовал контору! Сами приперлись... По виду оперативники. Им что – совсем там не хрен делать?

      Но это было незаслуженным оскорблением знаменитой организации – там всегда было, есть и будет чем заняться.

      «Однако могли бы позвонить и попросить подготовить бумаги. Для экономии времени. Мне-то что? Одним висяком меньше», – соврал сам себе Игнаточкин.

      И вдруг ему до головокружения захотелось самому довести это дело до конца.

      – Сколько вам нужно времени? – вернул его из сумбурного потока размышлений один из непрошеных гостей.

      – Я... это... Должен доложить начальству.  Я не уполномо...

      – Мы понимаем. Начальство в курсе. Можете осведомиться, – он кивнул на телефон.

      Игнаточкин набрал номер.

      – Товарищ подполковник... – начал он, но подполковник на другом конце провода не дал договорить.

      – Ты о том трупе из реки, Игнаточкин? Ты это... вот что... оформляй на госбезопасность... я в курсе, – с неохотой приказал он.

      Когда следователь озадаченно опустил трубку на рычаг и поднял глаза на доберманов, те сочувственно-издевательски скалили свои белоснежные клыки.

      Второй эпизод произошел на следующий день после описанного вторжения.

 Как и накануне, местом действия вновь стал кабинет Игнаточкина. Только на этот раз состав действующих лиц и собственно мизансцена несколько изменились.

      Утром старшему лейтенанту позвонили из Управления и попросили принять журналиста Александра Максимова.

      «Максимова так Максимова», – покорно согласился тогда Игнаточкин. Он лишь удивился тому интересу, который в последние сутки стала привлекать его скромная особа.

      Легкая досада, однако, не покидала его. Виной всему был свинский поворот событий – стоило продвинуться в расследовании дела, пусть, как все утверждали, почти безнадежного, но, с другой стороны, первого самостоятельного,  и... накось! Выкуси, товарищ старший лейтенант!

      Но с конторой не поспоришь.

      Удивление его возросло еще больше, когда сидящий перед ним журналист Максимов после короткого вступления вежливо попросил разрешения ознакомиться с материалами дела всё о том же многострадальном выловленном из реки жмурике.

      Да-да... И этого симпатичного человека, чего Игнаточкин о журналистах никогда бы не подумал, интересовало то же самое, что и вчерашних хамов.

      «Тем более! – совершенно справедливо подумал он. – Неспроста такая суета – значит, тут что-то есть... значит – не просто очередной неопознанный труп».

      Сам он испытывал смутное беспокойство. Интуиция подсказывала – что-то не срасталось в этом на первый взгляд банальном деле.

      «И то, – продолжал рассуждать следователь, обращаясь к воображаемому собеседнику. – Очень много странностей с этим трупом: во-первых, голый; во-вторых, Шниткин, с его заключением об орудии убийства; в-третьих, показания алкаша...  Эти, из конторы... Нет, эти – уже потом. Но все равно – аргумент! А теперь еще вот журналист».

      Дело из раздражающего всех «висяка», подпортившего статистику раскрываемости отдела, на глазах трансформировалось в настоящую детективную историю.

      А журналист, человек весьма приятной наружности сидел на том же убогом стуле напротив удивленного еще больше, чем вчера, старшего лейтенанта и дружелюбно улыбался. Был он в отличной форме, с проницательными глазами на мужественном лице – сравнительно редкое сочетание в наше время.

      К сожалению, был у этого нового посетителя, по крайней мере, один из известных Игнаточкину существенный недостаток – его профессия.

      Стойкий отрицательный образ этих людей прочно закрепился в неокрепшем мировоззрении молодого сотрудника милиции под влиянием внутриведомственной пропаганды. Личному составу постоянно талдычили, что их брат сует свой любопытный нос туда, куда раньше, в счастливое время, совать никому не дозволялось. Начальство учило молодежь, что эти беспринципные разгильдяи и лгуны только и делают, что разнюхивают, провоцируют, лицемерят, подтасовывают факты, пугают и ввергают гражданское население в панику. Они передергивают, отвлекают занятых людей от важных дел, поливают помоями славные внутренние органы, в первую очередь начальство, и даже клевещут на сотрудников, честно исполняющих свой служебный долг.