Текст книги "И даже когда я смеюсь, я должен плакать…"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)

4

– Этому городу, – говорит Израиль Берг, – «столице Негева», 6 тысяч лет. Патриархи Авраам, Исаак и Иаков пасли здесь свои стада. Сегодня Беэр-Шева – современный большой город со 120 тысячами жителей. Он бурно строился в последние годы. Во время его строительства были допущены ошибки, и, несмотря на все попытки проектировщиков перенести центр восточнее, Старый город по-прежнему остается реальным центром Беэр-Шевы.

Теперь их бронированные лимузины едут медленно. На три гражданских автомобиля с затемненными стеклами в густом потоке машин никто не обращает внимания. В Беэр-Шеве кипит шумная, лихорадочная жизнь, здесь царит атмосфера пограничной области и города первопроходцев, думает Миша, глядя на длинные ряды грузовиков, стоящие на обочине, покрытые желто-красной пылью «джипы», загорелых мужчин в поношенных ботинках и с запыленными волосами, сидящих под тентами с чашками кофе или кружками пива, молодых солдат, потягивающих пепси-колу и заблокировавших все видимые телефонные будки. Ни на одном из них нет куртки или галстука – лишь шорты и рубашки защитного цвета с открытым воротом и засученными рукавами, даже на женщинах и девушках, многие из которых так красивы, что мишино сердце волнуется.

– Название Беэр-Шева означает «Колодец клятвы», – говорит Берг. – Эта клятва относится к соглашению, заключенному когда-то Авраамом с Абимелехом, тогдашним местным владыкой, которое позволяло ему использовать единственный имевшийся здесь колодец для его стад. Сегодня спорят о том, где находился этот колодец. Большинство сходится на том, что он был в конце главной улицы Старого города… Беэр-Шева несколько раз упоминается в Библии в связи с Исааком, Иаковом, Иисусом… Пророк Самуил послал сюда своих сыновей в качестве судей, а Элиас бежал в Беэр-Шеву от гнева Иезебеля…

Три тяжелых автомобиля с трудом поворачивают на перекрестках тесных улиц.

– Город рос без четкого перспективного плана, – говорит профессор Берг. – Беэр-Шева фактически возникла заново, когда израильское население удвоилось за счет иммигрантов из Европы и Ближнего Востока. Времени на основательное планирование просто не было. Видите, сколько больших автобусов? Они принадлежат частной компании, государственная автотранспортная компания не справляется с пассажирскими потоками. Беэр-Шева перенаселена, и хотя здесь немало садов и парков, культурных и научных учреждений, этот город, четвертый по величине в Израиле, остается городом иммигрантов. Здесь живут выходцы более чем из 70 стран, из Марокко и Румынии, Аргентины и России. Раньше здесь жили главным образом арабы, сегодня здесь большая еврейская община, но есть и несколько сотен бедуинов…

У Миши рябит в глазах. Столько людей, столько жизни!

– Для начала я отвезу вас в один дом с благоустроенными изолированными квартирами, – говорит профессор Берг. – В отеле трудно остаться незамеченным. Мы бы не хотели видеть вас в отеле. Нам надо многое обсудить. Но сначала вы должны отдохнуть. Этот шараф совершенно лишает сил.

Машины останавливаются перед современным пятиэтажным зданием. Миша вылезает из машины и неожиданно оказывается в окружении солдат из «Линкольнов».

– Дом принадлежит нам, – говорит Израиль Берг, не поясняя, кто такие «мы». Миша не требует уточнений, он уже понимает, кому это принадлежит. – Здесь вы в полной безопасности.

Если я вообще могу быть где-то в полной безопасности, то, скорее всего, именно здесь, думает Миша, глядя, как по звонку открывается тяжелая дверь и появляется солдат, который отдает Бергу честь.

– Пожалуйста, следуйте за мной, – говорит старый профессор. Миша входит в большую комнату. Там, за заграждением из бронированного стекла, сидят двое солдат. Профессор что-то тихо говорит им, один из солдат нажимает на кнопку, и их пропускают.

Лифт поднимает Мишу, Берга и двоих сопровождающих солдат на третий этаж. Узкий коридор освещен неоновыми лампами. Солдат сопровождения открывает одну из дверей при помощи магнитной карточки. Они входят в маленькую квартиру, состоящую из спальни, гостиной, кухни и ванной комнаты с ванной, душем и туалетом. Квартира чисто убрана, хотя и производит впечатление обжитой. Кондиционер работает, гоня поток горячего воздуха. Несмотря на закрытое окно, на мебели лежит тонкий слой песка, принесенного хамсином.

– Здесь вы проведете некоторое время, – говорит Берг, пока второй солдат вносит Мишины чемоданы. – Отдохните! Поспите, если сможете! Откройте окна, если хотите, – но, скорее всего, станет хуже. Хамсин скоро должен кончиться. Душ помогает, но не надолго. Если вам что-то понадобится, здесь есть внутренний телефон. Сейчас к вам придет наш комендант. Я зайду позже. – Он дает Мише визитную карточку. – Это – номер моего домашнего телефона, а это, – он показывает на другой угол карточки, – служебного. Если вы вдруг соскучитесь по мне. – Он грустно улыбается и тяжело кашляет. – Вы сами разберете ваши вещи? Если хотите, вам помогут.

– Нет, спасибо. Я благодарю вас за все, профессор Берг.

– После того, как наш комендант поговорит с вами, мы увидимся снова, – говорит старый профессор и тихо добавляет: – Шалом!

– Шалом! – тихо отвечает Миша. Они пожимают друг другу мокрые от пота руки. Берг и солдаты идут к двери.

– До тех пор, пока вы не побеседуете с нашим комендантом, вам не следует выходить отсюда, – говорит Берг. – Вы меня понимаете, не так ли, профессор Волков? Если вам вдруг потребуется медицинская помощь, вам немедленно ее окажут, – у нас в доме есть врачи.

– Спасибо, – отвечает Миша.

Старый профессор задумчиво смотрит на него, затем кивает, говорит что-то на иврите солдатам и уходит. Те следуют за ним. Дверь захлопывается. Миша остается один. Здесь необычайно тихо после воя ветра в пустыне и городского шума. Мише кажется, будто он оглох, и пот выступает у него изо всех пор.

Он срывает с себя одежду и открывает окна, надеясь, что сквозняк принесет свежесть. Однако в комнаты врывается сухая, шуршащая жара хамсина. Миша вспоминает слышенное где-то, что в такую жару помогает увлажнение воздуха. Над ванной висит несколько махровых полотенец. Миша пускает воду в ванну и бросает туда полотенца; когда они пропитываются водой, Миша укрепляет их в зажимах верхней части оконных рам. Должно стать прохладнее, пока хамсин сушит полотенца, думает он.

Внезапно у него начинает болеть голова. В настенной аптечке он находит упаковку саридона и запивает две пилюли водой из бутылки – в холодильнике на кухне много бутылок. Там же есть и еда, но от жары и нервного переутомления есть не хочется.

С улицы в открытые окна врывается шум города: перекрикивающие друг друга голоса, ругань, смех, шум моторов, визг тормозов, звуки песни.

Со стороны двора тихо. Видно, что там взад-вперед прохаживаются два солдата с автоматами. Действительно, без душа не обойтись, думает Миша. Вода теплая, но все же ему становится легче. Он распаковывает свои чемоданы и развешивает вещи. Долго смотрит он на чертежи эко-клозета. Зачем я их до сих пор таскаю с собой? – думает он. Нет, нельзя распускаться. Если я потеряю мужество, то все будет кончено. А мне еще нужно выгребаться с этим профессором Волковым. Ах, как это тяжело. Он ложится на кровать, не разбирая постель, и сразу же засыпает, совершенно изнуренный. Спустя почти четыре часа он просыпается и в первый момент не понимает, где находится. Наконец, он вспоминает, что с ним произошло, и включает свой маленький радиоприемник. Сначала ему попадаются станции, вещающие на арабском или иврите, передающие непривычную восточную музыку; наконец, он находит израильскую станцию, вещающую по-английски.

Текст читает женский голос.

– «…пятница, 18 января. Леа Флейшман пишет в своей книге „Газ“: „Среди ночи, в четверть третьего, меня будит Дуду. Он не ложился спать, а сидел и рисовал. „Тревога, сирены воют!“ Испугавшись, я вскакиваю с кровати и спешу к окну. В самом деле. Тревога. Быстро бужу детей. Мы включаем радио. „Произведена ракетная атака отравляющими веществами на Израиль, – взволнованно говорит диктор, – пожалуйста, пройдите в герметизированную комнату, положите на порог мокрое полотенце и заклейте дверь самоклеющейся лентой. Достаньте и наденьте противогазы или маски. Ждите дальнейших сообщений.“ Мне страшно. Мы не загерметизировали, как следует, комнату. Арие и Орли лучше, чем я, сохраняют присутствие духа. Они мгновенно натягивают пластик на окно. У нас нет достаточно консервов, мелькает у меня в голове. Вода, я должна достать воду из холодильника. Каждую минуту диктор повторяет распоряжение. Пойти в герметизированную комнату, накрыть порог мокрым полотенцем, задраить дверь скотчем. Не забыть заклеить замочные скважины. Надеть противогазы или маски. К тому же этот жуткий вой сирен… Через несколько минут комната заизолирована, маски надеты, мы садимся на кровать, напряженно слушаем радио и ждем. Напротив кровати стоит платяной шкаф с зеркалом. Выглядим мы странно. Вот и пришло жуткое, невообразимое. Как испуганные куры, сидим и боимся, что медленно действующий яд проникнет сквозь щели в нашу квартиру… Где выпущен этот отравляющий газ? Газ, который немцы поставили Саддаму Хусейну… Мне дурно. Это дурнота от газа или от возбуждения? По радио повторяют симптомы, при которых надо делать инъекции. Если из глаз и из носа начинает течь, чувствуется тошнота и приступы удушья, то надо вводить атропин. У меня перед глазами картины смерти в Курдистане, где людей уничтожали газами как насекомых, страшные картины концлагерей второй мировой войны, мертвые, вынутые из газовых камер… Я просто не хотела принимать всерьез предупреждения, я не хотела верить, что что-то подобное произойдет…“»

Миша стонет. Простыня, на которой он лежит, пропиталась его потом. Он ложится на каменный пол и продолжает слушать.

Дикторша продолжает:

– «…ежедневной газете „Маарив“ потребовались две страницы, чтобы перечислить названия фирм, помогавших Ираку в создании химического, биологического и ядерного оружия. Многие поучаствовали в прибыльном военном бизнесе и отрезали себе по куску пирога. Многие индустриальные страны помогали Саддаму Хусейну в производстве вооружений… Наконец, через 45 минут приходит сообщение, что учебная тревога закончилась и можно снять маски…»

Этого Миша уже не слышит. Он уже снова заснул. Он дышит открытым ртом, радиоприемник продолжает работать, и пот медленно стекает по мишиному телу на горячий паркет пола.

5

Миша слышит негромкий голос мужчины, читающего по-английски стихи:

 
В Биркенау Мальчик-с-пальчик
Вышел через дымоход,
Он теперь с холодным ветром
В небе сумрачном плывет.
Но ребенок не один —
Дым и пепел вслед за ним.
Много маленьких детей
Бросил в печку Бармалей…
 

Оказывается, это не сон – голос исходит из радиоприемника.

Мужской голос продолжает:

 
…Мама! – маленький кричит.
– Где же доктор Айболит?
Но не слышен голос мамы.
Мама, мертвая, молчит…
 

Миша замечает, что он лежит в луже пота. Все тело его онемело, в горле пересохло и болит голова.

А другой мужской голос говорит:

– С вами «Кол Исраэл», вторая программа. Вы слушали «Детские песни Освенцима». Авторы этих песен неизвестны…

Миша, шатаясь, идет в ванну, открывает душ и долго стоит под ним. Наконец он приходит в себя.

Жара спала, из открытых окон слышен шум с улицы, теперь, к вечеру, он стал еще громче.

Пить! Это все, о чем Миша в состоянии думать. И принять что-нибудь от головной боли! Пилюли лежит в гостиной на столе. Миша вылезает из ванны и нетвердой походкой направляется в гостиную. От неожиданности он шарахается назад.

В кресле у окна сидит женщина. У женщины светлые, коротко остриженные волосы, голубые глаза, узкое лицо с высокими скулами, большой рот и кожа, которая выглядит как светло-коричневый шелк. Женщине лет 30–35. На ней шорты цвета хаки и такая же рубашка с короткими рукавами. Длинные, стройные ноги. Воротник распахнут, под мышками следы пота. Она смотрит на Мишу, и в ее глазах выражение печали.

– Господи! – Миша так сильно испугался, что не в состоянии пошевелиться. Вот уж страх к ночи!

– Успокойтесь! – говорит женщина по-английски. – Мне уже приходилось видеть голого мужчину.

– Одну минуту, – бормочет Миша, мчится в ванную, обматывает махровое полотенце вокруг бедер и возвращается в гостиную со смущенной улыбкой. – Извините меня, – говорит он.

– Это я должна извиниться. Я пришла без предупреждения, – говорит женщина.

– Как… как вы сюда попали?

– У меня есть магнитная карточка. – У нее красивые зубы, коротко стриженные волосы она носит без пробора.

– Да, конечно, магнитная карточка, но…

– Профессор Берг говорил обо мне, помните? Когда я пришла, вы спали. Вот я и подождала.

– Профессор Берг… Кто вы?

– Я комендант, – говорит молодая женщина с печальными глазами.

6

– Вы… вы…

– …комендант, – говорит женщина. – Меня зовут Руфь Лазар. Коллеги зовут меня комендантом, они находят это забавным. На самом деле мы команда особого назначения, четыре человека: профессор Израиль Берг, Дов Табор, Хаим Дымшиц и я. Мы знаем друг друга давно, мы друзья. Все, кто имеет дело с Димоной, подчиняются Армии. Зовите меня Руфь!

– Если позволите, Руфь… – Миша потеет как свинья. Набедренное полотенце сползает. Он подтягивает его вверх.

– Сядьте же, наконец, – говорит Руфь. Он садится. – Дов Табор – руководитель службы безопасности атомного центра. Профессор Берг, Хаим Дымшиц и я – физики-ядерщики.

– Вы физик-ядерщик?

– Да, Миша.

Руки Миши вздрагивают, махровое полотенце снова падает, очевидно, испугавшись не меньше, чем его хозяин.

– Вы сказали – Миша?

– Да, сказала. – Серьезный голос и печальные глаза. Смеется ли эта женщина когда-нибудь? Может ли она вообще смеяться? – спрашивает себя Миша, и ему приходят на ум «Детские песни Освенцима», одну из которых он только что слышал. Нет, наверное, эта Руфь Лазар не может смеяться. У Миши на душе становится тоскливо.

– Но почему вы сказали «Миша»?

– Ну, потому, что вас так зовут, – говорит Руфь. – Вас зовут Миша Кафанке. Чтобы сразу все разъяснить: конечно, мы знаем, что вы не профессор Волков.

– Вы… знаете. – И хотя в носу у Миши пересохло, он умудряется сопеть.

– Разумеется. Вы жестян… простите, сантехник и приехали из Германии, из Ротбухена под Берлином. Мне надо рассказывать вам вашу Одиссею?

– Нет… зачем… если вы все обо мне знаете… Откуда вы все обо мне знаете, Руфь?

– Мы, конечно, интересовались вами, с тех пор, как вы прибыли в Багдад. Это довольно сложная операция, Миша.

– Да, но… – Миша запинается.

– Но что? Пейте! При хамсине нужно пить, ничто другое не помогает. Он кончится, все кончается. Через какое-то время. – Она наполняет два стакана, стоящих на столе, минеральной водой из пластиковой бутылки. Бросает в воду кусочки льда из термоса. Они пьют. – Что вы хотели сказать, Миша?

– Но… почему тогда ваши летчики вывезли меня из Ирака, если вы знали, что я не профессор Волков?

– Ах, – говорит Руфь и проводит рукой по своим коротко остриженным светлым волосам, – потому что правительства всех остальных стран региона верят, что вы профессор Волков.

– Ага.

– Вы понимаете?

– Нет, – говорит Миша.

– Я вам объясню, – вздыхает Руфь. – Я все вам объясню, Миша. Но сначала ответьте мне на один вопрос.

– У меня тоже есть вопрос, – говорит Миша.

– Какой?

– У вас… у вас удивительно красивое лицо, но… простите, я не хочу вас задеть… но такие печальные глаза… Я знаю, мои тоже печальные… но ваши много печальнее.

– Что же тут особенного? Я ведь намного старше вас.

– На сколько старше?

– На четыре года, – говорит Руфь. – Но пусть вас не беспокоят мои глаза! Они бывают и веселыми.

– В самом деле? – спрашивает Миша.

– В самом деле, да. Теперь мой вопрос. Вы говорили с профессором Бергом о «Выборе Самсона». Вы знаете, что в Димоне находится наш центр по разработке и производству ядерного оружия. Откуда вы это знаете?

Миша смеется как ребенок.

– Я много кое-чего знаю, – говорит он гордо. Каждая красивая женщина возбуждает его и побуждает демонстрировать свои знания и интеллект. Поэтому Миша говорит без передышки:

– Я знаю о первых проработках в 1964 году и обо всем, что им предшествовало. Что французы участвовали в строительстве, что американцы долгие годы пытались помешать строительству Димоны, а потом смирились. Я знаю о том, что рассказал ваш предатель Мордехай Вануну в октябре 1986 года английской газете «Санди Таймс»… Вы перехватили его, но все уже вышло наружу…

– Ах, ваше знание из этого источника?

– Нет, нет, я знаю гораздо больше! Полеты U-2 американцев… американские секретные операции уже в 1958 году. Тогда ЦРУ послало к вам агентов, они приехали как туристы с фотоаппаратами… у фотоаппаратов были самонаводящиеся объективы, так что надо было только нажать на спуск… И эти туристы сказали, что они хотели бы посетить Негев здесь, на юге… Им было поручено собирать травы и листья, и если бы ваша установка по обогащению урана уже работала, то на траве и листве деревьев в окрестностях Димоны должны были бы остаться следы плутония и других продуктов деления… – Миша смеется, его всегда было легко развеселить, только это так редко кто-либо пытался сделать. – Эти типы пошли в кустарник среди высокой травы и сделали вид, что им надо справить нужду… – Он смущается. – Простите!

Руфь смеется, в самом деле, она может смеяться!

– Что значит ваше извинение, Миша? Именно так все и было. И что?

Теперь Миша в полном восторге от этого коменданта.

– Ну, конечно, они сделали вид, что присели, а сами срывали листья и пучки травы и засовывали их в свои сумки… Есть несколько такого рода идиотских историй…

– Верно, – говорит Руфь. – Но откуда вы их знаете, Миша?

Ну, думает Миша и говорит:

– Видите ли, в общем, я совершенно помешан на книгах. И на музыке тоже. Это для меня как наркотик. У нас в ГДР ведь так много было запрещено! С другой стороны, там были отличные научные библиотеки, и именно в них можно было самостоятельно получить образование. Я всегда интересовался физикой и математикой. С тех пор, как мы воссоединились – простите, Руфь…

– Что я должна простить?

– Ну, о воссоединении. Едва оно произошло, как среди восточных и западных немцев опять появились нацисты и антисемиты, и ненависть к инородцам, – говорит Миша.

– Они были и до воссоединения, Миша, – говорит женщина со светлыми волосами и голубыми глазами, похожая на самую прекрасную мечту Гитлера.

– Вы… Вы так действительно думаете? – Миша удивлен.

– Ну конечно же! – говорит комендант. – Там мало что изменилось с 1945 года. Все эти идеи добросовестно передавались из поколения в поколение. И ни в ГДР, ни в ФРГ никто никогда в действительности решительно ничего против этого не делал! Наоборот. Конечно, не все немцы нацисты, большинство ими не являются. Но что происходило после 1945 года у вас в ГДР? Официальный антифашизм не затронул конкретных виновников нацистских преступлений, а реальные жертвы – цыгане, евреи – отошли на второй план. Таким образом, коричневый образ мыслей мог, немного изменив форму, продолжать свое существование в нише ущемленного поражением немецкого национального достоинства, я не права?

– Абсолютно правы, – говорит Миша. Никто и никогда в Германии не вел с ним таких бесед.

Никто. Никогда.

– А в ФРГ? Там последовательно проводили политику так называемого изживания прошлого, уполномочив на это суды (искупление вины!), школы, университеты и средства массовой информации. Заниматься преступлениями Третьего Рейха можно было, но так, словно это были деяния жестоких, враждебных оккупантов.

– Да, – говорит Миша потрясенно, – это правда. В реальной жизни…

– …суть проблемы потерялась, – говорит Руфь. – Нацистские военные преступники избегали суда или представали перед судом слишком поздно, нацистские судьи судили, нацистские учителя учили, нацистские сотрудники силовых структур заботились об обеспечении правопорядка, а таким нацистским деятелям, как Филбингер, Глобке, Любке и другим, никто не мешал занимать высокие государственные должности. При таком подходе все словесные заклинания типа «Это не должно повториться» только усыпляют общественность. Государство, которое так нерешительно реагирует на старые и новые преступления нацистов, делает это не в последнюю очередь потому, что оно должно было бы принимать меры против себя самого.

– Да, – говорит Миша безрадостно, – так оно и есть, к сожалению…

– За немцев никто другой не мог по-настоящему раскаяться, мотек.

– Что это значит – «мотек»?

– Сокровище.

– Что? – У Миши вдруг запылали уши.

– Именно это – сокровище, – удивилась Руфь.

– Вы сказали «сокровище» – мне?

– А что – нельзя?

– Конечно, можно! – кричит Миша в восторге.

– Сокровище или золотко, – говорит Руфь. – Мотек или хабиби.

– Что значит «хабиби»?

– Любимый, возлюбленный. «Мотек» или «хабиби» вы можете услышать во всех наших шлягерах. Так у нас все друг другу говорят. Таксист пассажиру. Домохозяйка мусорщику. И еще мы все обращаемся друг к другу на «ты». Вы это заметите, когда немного освоитесь.

– Значит, «мотек» говорит каждый, – говорит Миша разочарованно.

– Да, но, конечно, бывают мотеки – и мотеки. Вы – совершенно особенный мотек.

Миша сияет.

– Тогда можно мне тоже говорить вам «мотек»?

– Конечно, – говорит Руфь.

– Это так мило с вашей стороны, мотек!

– Ну и прекрасно. Теперь вы понимаете, почему нацисты снова вышли на сцену в Германии так шумно и уверенно, да? Экстремизм извлекает выгоду из бедственного положения большей части населения – у вас это проявляется острее из-за политического и экономического хаоса в связи с воссоединением. Он извлекает выгоду из слабости демократов, а особенно из того, что у вас со времени Договора об объединении потерял силу союзнический закон, требовавший сурового наказания за возобновление национал-социалистической деятельности…

– Мотек, – говорит Миша, – вы великолепны, просто великолепны. Но сейчас я знаю и кое-что другое.

– Что – другое?

– С той поры, как приехал в вашу страну, я впервые в жизни не чувствую страха. Ни капли страха.

– Ты еще его почувствуешь, подожди, мотек! Значит, все твое знание о Димоне из книги, да?

Руфь, теперь это ясно Мише, говорит с ним, как со всеми другими людьми в ее стране.

– Да, мотек, – говорит он.

– Попробую угадать! Английское название книги «The Samson Option», немецкое, я думаю, «Atommacht Israel», а написал ее Сеймур М.Херш. Верно?

– Верно! – Миша смотрит на Руфь влюбленно. – Она вышла перед тем, как я вынужден был уехать из Ротбухена. Тебе она известна?

– Конечно. И я поспорила с Израилем Бергом, что твои познания из этой книги.

– А они верны, эти данные?

Руфь долго смотрит на Мишу своими голубыми глазами, а потом говорит:

– Послушай, мотек, об этом двое евреев говорили с раввином. Один сказал: «Рабби, каждое слово в книге Херша правда, не так ли?» Раввин отвечает: «Да, ты прав». Второй еврей возразил: «Рабби, я утверждаю, что каждое слово в книге Херша ложь, разве я не прав?» Раввин ответил: «Да, ты прав.» Первый еврей возмущается: «Рабби! Этот тип говорит полную противоположность тому, что говорю я! Он говорит „ложь“, я говорю „правда“. Ты же не можешь сказать, что и он прав, и я прав!» Раввин сказал: «И тут ты тоже прав.»

Миша смеется.

– Ты меня понимаешь, мотек? – спрашивает Руфь.

– Да, – говорит Миша.

– Превосходно, – смеется Руфь. – Я вижу, что мы великолепно сработаемся.

– Сработаемся? – спрашивает Миша. – Что же мы будем делать?

– Ты должен будешь играть роль профессора Волкова. Мы тебе в этом поможем, – говорит комендант Руфь Лазар, блондинка с голубыми глазами.

– Я обязан изображать профессора Волкова? – лепечет Миша и испуганно сопит.

– Не обязан, а должен, – уточняет Руфь.

– Мне кажется, – говорит Миша, – что это паскудный спектакль, мотек!