Текст книги "И даже когда я смеюсь, я должен плакать…"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Точно так же, как и у Кафанке, профессор Волков.

– Я это и имел в виду. У обоих никаких родственников. Никого, кто мог бы заметить их отсутствие.

– Никого. Кафанке ведь хотел поехать в Нью-Йорк, к двоюродной тетке по матери, не так ли? Об этом вы сказали сразу же, как только вас доставили сюда, вашему соседу по камере, Виктору Алехину.

– Алехину! – кричит Миша. – Он славный парень. Значит, вы прослушивали наш разговор?

– Разумеется.

– И записали на пленку.

– И записали на пленку, конечно.

– Конечно. Как поживает Алехин, господин следователь?

– Хорошо поживает.

– Хорошо? – Мишу все еще мучает тревога. – А когда вы проводили расследование в Димитровке, господин следователь, вы говорили также и с семьей Петраковых – я имею в виду, ваши сотрудники?

– Мы ведь не сумасшедшие, профессор Волков! Чтобы стало известно, что у нас – несмотря на все меры предосторожности – происходят такие вещи? Конечно, наши люди ни словом не обмолвились с семьей Петраковых!

За это я бы тебя расцеловал! Таким образом, Ирина ничего не знает. Не думает, что со мной что-то случилось. Верит, что я уже на пути в Нью-Йорк. Спасибо, спасибо, господин Ежов!

– Но большая статья о вашем аресте была помещена в московских газетах, а затем и во всей мировой печати. Так что теперь последний папуас знает, что ваша установка по обогащению плутония не попадет в руки к преступникам, профессор Волков.

– Семья Петраковых тоже знает об этом?

– Я не сомневаюсь в этом!

– Но, может быть, они поверят, что я Кафанке.

– В самом деле, нечего нас… Ведь ваши фотографии не были опубликованы! Мы же не сумасшедшие! Никто, кроме тех, кто вас задерживал, не знает, как вы выглядите. Не может знать.

– Почему?

– Господи, довольно, наконец! Чтобы не могло такого случиться, что кто-нибудь придет – например, из семьи Петраковых – и скажет, что Волков выглядит в точности как Миша Кафанке, как вылитый! А где Миша Кафанке? Что с ним стало? Мы были бы последними идиотами, если бы сообщили хотя бы малую толику того, что здесь произошло. Миру известно, что профессор Волков в наших руках. Больше миру не известно ничего.

– Тогда я спокоен, – говорит Миша. – Вы даже представить себе не можете, как вы меня успокоили, господин следователь.

– Что вас так успокоило?

– Я думаю о том, как огорчилась бы Ирина Петракова. Она бы очень расстроилась, если бы узнала, что меня убили. Это было бы ужасно. А вы все сделали очень хорошо, я благодарю вас за вашу мудрость и доброту, господин следователь. Никто не горюет обо мне, никто не плачет. Ах, какой я счастливый человек! – говорит Миша.

– Так, – говорит Ежов, – вы изволите шутить. Довольно странная тема для юмора, должен вам сказать. Но снимаю шляпу перед вашей выдержкой. Теперь я понимаю, что вы, с вашими знаниями, вы самый опасный человек в России! Да что там – в России! Вы – враг мира номер один. Никого нет опаснее, это говорят даже американцы.

– Аме…

– С которыми мы теперь сотрудничаем против таких тварей, как вы, в чьих руках появляется возможность бросить народы мира в ядерную пропасть! При акте опознания присутствовали американские ученые. Приглашенные нами. Они могли убедиться, что вы – профессор Волков. Разумеется, вас расстреляют, – говорит Ежов. – Вы меня поняли?

– Понял, господин следователь. (Я твердо полагаюсь на тебя, Соня, дорогая сумасшедшая гадалка с Белорусского вокзала!)

– Вы можете оказать человечеству последнюю услугу, несколько уменьшив вашу чудовищную вину.

– Как, господин следователь?

– Тем, что расскажете нашим ученым – и американским, конечно, – обо всем, что вы носите в своей голове, тем, что вы откроете им ваш метод обогащения плутония.

Миша безнадежно качает головой.

– Вы не хотите этого сделать?

– Я не могу этого сделать, господин следователь.

– Почему?

– Вы рассердитесь, если я скажу.

– Я не рассержусь, обещаю. Почему вы не можете оказать человечеству эту последнюю услугу? Почему нет, Волков?

– Потому что я не имею ни малейшего понятия об этом методе! Потому что я не Волков. Потому что я могу рассказать человечеству про мой эко-клозет – а не про изобретение вашего атомного гения!

– Теперь уж вы окончательно перешли все границы! – кричит следователь Юрий Ежов и нажимает указательным пальцем правой руки на кнопку звонка. – Охрана! Охрана! Черт возьми, где вас носит? Увести этого типа, немедленно увести! В камеру! Прочь отсюда! Прочь, прочь!

– Я же говорил, что вы рассердитесь, – говорит Миша с легким упреком, когда служащие госбезопасности выталкивают его из комнаты.

31

Так проходят еще три дня.

В 6 часов утра Миша сидит в своей камере и ждет, когда придут его расстреливать. Заседание суда, на котором он был приговорен к смерти, длилось пять с половиной минут. Оно закончилось бы еще быстрее, если бы у председателя не было такого ужасного насморка, что он едва мог говорить.

Ну, теперь должно что-то произойти, думает Миша, который чувствует себя довольно скверно. Я, думает он, все еще не потерял мужества и надежды, дорогая Соня, но если сейчас же не прискачет гонец короля с помилованием, то все мужество и надежда пойдут псу под хвост. В такую ситуацию мы еще не попадали, я многое вынесу, но теперь…

У входа снаружи раздаются шаги.

Ну, вот. Спасение близится. Оно еще вовремя подоспело. Но все это начинает действовать на нервы. Тяжелая металлическая дверь отпирается, первый замок, второй замок, третий замок. Я враг мира номер один, здесь это называется спасти мир от меня. Дверь отворяется. Миша встает. Ну, вот…

Ну, вот, входит охранник Алеша Смелов, которого Миша знает с тех пор, как здесь оказался. Мягкий человек, у него всегда найдется доброе слово, сейчас он произнесет слова спасения, думает Миша. Охранник Алеша Смелов произносит:

– Батюшка пришел. – И вот уже мелкими бесшумными шажками входит упитанный черноризец.

– Слава Господу, я пришел еще вовремя!

Вот так радость. Нет, в самом деле! Миша непонимающе смотрит на толстощекое лицо священника; между тем Алеша скромно удаляется и снова запирает дверь.

– Я отец Владимир, сын мой, – говорит священник и садится на одну из двух табуреток, имеющихся в камере. – Ты просил позвать меня, это твое право. Несколько лет назад тебе еще отказали бы в духовной помощи, теперь у нас соблюдаются права человека. Если кто-то приговорен к смерти и просит священника, мы можем к нему прийти.

– Но я не просил священника, – говорит Миша.

– Просил, сын мой!

– Да нет же, отец мой!

Поп достает из ризы бумажку и читает, что на ней написано:

– Твое имя Игорь Талин.

– Нет. Это не мое имя. Мое имя Миша Кафанке.

– Но тут написано…

– Неважно, что там написано! – Миша свирепеет. – Охранник ошибся или кто-то из администрации. Вы пришли не к тому.

– Сын мой, сын мой… а если!.. Тебя ведь должны казнить, не так ли?

– Да, должны.

– Тогда я попал как раз к тому, неважно, что произошла ошибка. Мы должны видеть в ошибке неисповедимое чудо Господне. И вот я здесь. Ты нуждаешься во мне, сын мой.

Миша меняется в лице, краснеет, потому что внезапно вспоминает о тех двоих духовных сановниках в Берлине, которые многословно, но холодно объяснили ему, что ничего не могут для него сделать, когда он пришел к ним со своей бедой. И, как нарочно, именно сейчас, когда должен непременно войти конный гонец короля, возникает этот священник и говорит, что Миша нуждается в нем.

– Я в вас не нуждаюсь! В вас нуждается Игорь Талин. Позаботьтесь о нем!

Поп добродушно улыбается.

– Я и о нем позабочусь. Но сначала о тебе. Сначала всемогущий Бог привел меня к тебе. Скоро ты предстанешь перед ним, сын мой. Ты должен раскаяться во всех своих грехах. Преклони колена! Исповедуйся! Я отпущу тебе твои грехи Его именем.

– Уйдите, пожалуйста! – говорит Миша, с трудом сдерживаясь. – У меня нет грехов, в которых нужно здесь каяться. Меня никому не за что прощать. Я невиновен.

– Ах, сын мой, не говори таких слов…

– Я знаю, для вас это не играет никакой роли. Для меня, к сожалению, тоже. Но я не христианин.

– А кто же, сын мой?

Ну и нервы у него.

– Никто.

– Что значит – никто? Кем-то ты должен…

– Метис. Полукровка. Я полукровка.

Это ему не подходит, думает Миша.

– Ах вот что… ну тогда… – Метисов православный священник не может избавить от их грехов, прежде чем они предстанут перед их Творцом. Не предусмотрено в его служебной инструкции. – Если тебе нужен раввин… Я, правда, не знаю, делают ли раввины что-нибудь подобное…

– Я тоже не знаю. И мне никто не нужен. – Он снова вспоминает о Берлине. – Оставьте меня в покое!

– Сын мой, это мой долг…

– Не перед полукровкой, не извольте беспокоиться! Я сам до сих пор не знаю, куда я попаду.

– Ты грешишь…

Кроткий Миша внезапно приходит в бешенство.

– Убирайтесь! – кричит он. – Что за собачья жизнь? Невозможно даже, чтоб тебя спокойно расстреляли!

– Сын мой…

– Я не ваш сын! Как вы смеете! (Этого я не должен был говорить.) Мне очень жаль. Поймите меня, у меня нервы сейчас не в порядке, господин пастор.

Дверь снова отпирается. Показывается охранник Алеша Смелов. Позади него стоят двое солдат с ружьями и офицер.

– Валентин Волков, он же Миша Кафанке? – спрашивает офицер.

– Нет. Да.

– Пошли!

Они действительно меня расстреляют, думает Миша, внезапно охваченный смертельным страхом. Спасительный гонец уже не придет. Миша чувствует ужасную слабость и головокружение, он шатается. Двое солдат уже ведут его к выходу.

– Держись, товарищ! – ободряет его милый охранник Алеша.

– Я буду возле тебя и помолюсь за тебя, сын мой, – говорит священник. – Всевышний простит тебя и так. Он прощает каждому грешнику в своей бесконечной доброте…

32

Спуск по лестнице. Переход. Следующий спуск по лестнице. Выход. По лицу и телу Миши ручьями льет пот. Славные качества мужество и надежда – но если они не помогают?

Комната без окон, на два этажа под землей. Здесь стоят шесть человек из расстрельной команды, напротив них перед стеной – столб. Двое солдат проворно привязывают Мишу к столбу. Это совершенно необходимо, потому что он сразу упадет, как только его отпустят. У Миши совсем иссякли силы. Значит, все было напрасно, думает он, покорившись, все, чего я до сих пор достигал хитростью и уловками, чтобы остаться в живых. Возможно, они хотя бы попадут как следует, и все сразу кончится, возможно, будет ужасно больно и это продлится еще долго, пока я, наконец, не умру. Жалко, что я так никогда и не попаду в Бруклин к двоюродной тетке Эмме Плишке. И эко-клозета тоже жаль. И Ирины, и нашей любви. И себя самого тоже. Нет! Не думать! Ни о чем. Когда думаешь, становится еще хуже.

Офицер что-то кричит ему.

Хочет он повязку на глаза?

Миша качает головой. Нет, он не хочет. Пусть они больше его не трогают. И поторопятся. Иначе он умрет от страха раньше, чем его расстреляют. Священник, который пришел вместе с ними, непрерывно бормочет, вероятно, молится за Мишину бессмертную душу.

– Смирно! – кричит офицер. Зачем ему так кричать? Наверное, положено. Командиры должны кричать. Ах, как все это печально!

Духовный отец отходит в сторону. Далеко в сторону. Нельзя предугадать, когда они будут стрелять и куда.

– Оружие к бою!

Раздаются шесть щелчков предохранителей.

Миша задыхается, изо рта у него течет слюна. Смотрите на него, смотрите на него все: се человек!

Человек! Еще.

Человек, который хочет жить.

Просто смешно, как сильно человек, каждый человек цепляется за жизнь, даже если эта жизнь ужасна. Как она тяжела для стольких несчастных людей во всем мире! Сколь короток человеческий век, даже если все идет хорошо. И как страшна порой бывает смерть. И как мало счастья в этом мире!

И все же! И все же!

Жить хотят все, жить! Какие уловки люди используют, продлевая свой век, сколько унижения, суеверий, предательств и лжи, покорности и подлости! С любой философией и идеологией. Не важно, верят они при этом в Бога, справедливость или гадалок.

Чего только не вытерпит человек ради капли жизни? Чего только не вынесет? Невероятно много. Снова и снова он собирается с силами, и как мало ему надо, чтобы вновь собраться с силами и продолжать бороться. И все же он ломается, раньше, позже, всегда. Смотрите, вот так живут люди, ты, я, мы – все.

Теперь Миша пыхтит как машина. Он дергается на веревках, которыми привязан. Нет, нет, не надо! Не стреляйте! Оставьте жить! Оставьте мне жизнь, пожалуйста! Я сделаю все, что вы прикажете, только не убивайте меня, только…

– Целься!

Все напрасно. Все тщетно. Миша все-таки закрывает глаза, вот, значит, он и наступил, конец.

И тут подвальная дверь распахивается. Врывается следователь Юрий Ежов, он запыхался, он красен, как рак, и кричит:

– Стойте! Не стрелять!

Это мне снится, думает Миша. Возможно, я уже мертв. Было совсем не больно.

Минуточку!

Разве мертвые видят сны? Об этом так мало знают. Миша открывает глаза. Действительно, они опустили ружья. Ежов шепчется с офицером. Потом оба подходят к Мише.

– Немедленно развязать! – кричит Ежов.

– Есть! – отвечает командир расстрельной команды, подбегает к Мише и развязывает его.

– Я крайне сожалею, господин Кафанке, – уныло говорит Ежов.

Что он сказал? Кафанке?

– Вы сказали – Кафанке, господин следователь?

– Да, господин Кафанке.

– Но почему?

– Потому что это ваше имя.

– Но меня же зовут Волков.

– Нет!

– Вы мне говорили об этом много раз.

– Это ошибка! Такое иногда бывает! Мне ужасно неприятно. Я прошу прощения.

– Двумя секундами позже я уже не смог бы вас простить, господин следователь, – говорит Миша с легким укором. – Не надо было этого делать, когда я уже примирился со смертью. Значит, меня не расстреляют?

– Нет, – Ежов устало вытирает пот со лба. – Вас немедленно освободят из-под ареста!

– Ага, – говорит Миша. – И часто у вас так бывает, господин следователь?

– Ах, Кафанке, Кафанке, не иронизируйте, прошу вас! В последний момент, действительно, в самый последний момент выяснилась ваша невиновность. Я помчался сюда – я думал, что у меня сердце разорвется.

Теперь, когда уж точно стрелять не будут, снова выходит вперед священник.

– Это для тебя пример бесконечной доброты и любви Бога, сын мой. Надо поблагодарить его! Отче наш, иже еси на небесех… повторяй за мной!

– Господин пастор, – говорит Миша, – вы можете идти домой. Со мной больше ничего плохого не произойдет, вы же видите. Я желаю вам всего наилучшего.

– Спасибо, сын мой. Будь благословен…

– Да, будь благословен, – говорит Миша. Ноги его не держат, и он, обессиленный, падает на пол.

33

Натуральный кофе, свежие булочки, масло, мармелад, два жареных яйца, свежеотжатый апельсиновый сок, сыр, ветчина. Миша завтракает. Обильно и вкусно. Следователь Ежов все это доставил ему в палату. Миша сидит напротив кроткого охранника Алеши Смелова. Тирли-тирли, щебечут в парке птицы. Немного подсолить яйца и перцу не забыть, смотрите, как быстро привыкаешь к тому, что жизнь продолжается.

– Что мне известно, – говорит Алеша, – так это то, что следователь действительно всю ночь был занят и просто не мог прийти к тебе ни на секунду раньше.

– Бедняга! – говорит Миша с полным ртом, разрезая булочку пополам и намазывая ее толстым слоем масла и малинового мармелада. Когда теперь он будет еще раз приговорен к смерти и помилован в последний момент, чтобы так позавтракать? – Ужасная неприятность для Ежова, что суд все же приговорил меня к смертной казни через расстрел на основании его обвинительных материалов. Почему, собственно, меня не расстреливают, Алеша, это ты тоже знаешь? Он столько сил на меня потратил, Ежов, и, кто знает, сколько еще человек кроме него. Бедный господин председатель суда, ему бы в постель с таким насморком, но нет, он выполнил свой долг до конца и вынес смертный приговор – а теперь все псу под хвост?

– Псу под хвост, – говорит кроткий Алеша и задумчиво кивает.

– Но почему, Алеша? Почему они оставили мне жизнь? Прости, я не хочу быть назойливым, но уж очень интересно. Да, такого хорошего кофе я давно не пил. Что случилось, Алеша, что говорят?

– Ты мне не поверишь, Миша, но они только ночью со всей этой расхлябанностью и халатностью в секретариате по чистой случайности нашли документы, которые лежат там уже шесть дней. Шесть дней! Все это время на них никто не обращал внимания.

– Так что нашли, Алеша?

– Подробный рапорт и видеофильм, как я слышал. Срочно присланный с курьером – и никто не спешил с ними ознакомиться. Ну, где тут справедливость! Бедный следователь! Говорят, он сказал, что на этот раз будет жаловаться лично министру юстиции.

– Ежову только не надо так волноваться, Боже мой. У него тогда лицо стало просто фиолетовым. Так его может хватить удар, в самом деле. Черт, я не могу удержаться от ветчины. Так что же это за рапорт и что за фильм?

– От нашего человека в Эр-Рияде, я слышал.

– Где?

– В Эр-Рияде, Саудовская Аравия.

– Что ты говоришь, Алеша! Я возьму еще этого дивного сыра, если ты позволишь. Но это так далеко, Саудовская Аравия. И там у вас есть человек?

– У нас по всему миру есть свои люди.

– Конечно. Глупо с моей стороны сомневаться. Ясно, что у такой большой страны везде есть свои люди. Значит, человек из Эр-Рияда написал длинный рапорт, если я тебя правильно понимаю, Алеша, а тот остался лежать в конторе.

– Черт возьми, да! И то же самое с видеофильмом. Эти лентяи. Ты был бы мертв, если бы Ежов не отрыл все это под грудой бумаг сегодня ночью. Рапорт, конечно, был зашифрован, фильм закодирован. Я же говорю, Ежов возился с этим до последней секунды.

– Вот это да, Алеша, действительно, это было со стороны должностных лиц легкомысленно, ты прав.

– Это скандал, кричал Ежов. Это чудовищно. Если бы тебя расстреляли, а потом расшифровали бы эти материалы, что тогда?

– Ну, ты меня заинтриговал. Что же он пишет, этот человек из Эр-Рияда?

– Что профессор Волков находится там.

– Нет! – кричит Миша и роняет бутерброд с маслом и сыром на брюки. – Как же так, Алеша, друг милый! Волков в Эр-Рияде! Что же он делает – нет, не надо! Не говори! Дай мне отгадать! Значит, Волкову удалось выехать из России, и теперь он с помощью своего гениального изобретения делает для саудовцев новую супербомбу. Так?

– Так, Миша. Все именно так, – говорит кроткий Алеша. Тирли-тирли, поют птицы в парке. – Ежов хотел поубивать этих сволочей, которые так его подвели. Для него загадка, как Волков выбрался из России.

– Только не надо искать виноватых. Это не его вина, что я так похож на Волкова. Так что же делает Волков в этом видеофильме?

– Он присутствует при закладке первого камня новой ядерной установки, мне рассказал один приятель. Все крупные политики Саудовской Аравии тоже присутствуют. Премьер-министр говорит – какая это невероятная удача для всего арабского мира, что известный профессор Волков взял на себя руководство атомной программой.

– Да уж, тут есть чем гордиться, Алеша! Подумай только! Такой великий человек! Он будет теперь строить им атомные бомбы и ядерные ракеты, так что нечего будет нам удивляться, если они свалятся на нашу голову.

– Да, что же теперь будет, Миша? Американцы тоже уже знают об этом. Они вне себя. Представляешь, каково это слушать Ельцину? Полетят кое у кого здесь головы, сокрушается Ежов. И его тоже.

– Ну, в это я не верю, Алеша. Он в самом деле слишком сильно переживает. Но он же не виноват! Он неукоснительно выполнял свой долг, это я готов подтвердить под присягой. А американцы, они не должны так себя вести! Многие из них работают на другие страны и выдают государственные тайны…

– Но ведь теперь мы союзники в борьбе с теми, кто хочет иметь ядерное оружие! Я налью тебе еще кофе, Миша.

– Спасибо, Алеша, спасибо! И надолго мы союзники? Я сделал открытие, что ничто не долговечно в этом мире. Каждую минуту все может измениться. Взгляни на меня! Я – живое доказательство этому. Этот камамбер… я ужасно обожрался… Прости вульгарный тон, я из пролетариев… А после завтрака, что потом со мной произойдет?

– Потом тебя сразу же отпустят.

– И я получу назад все мои вещи?

– Разумеется.

– И мой маленький радиоприемник?

– Конечно.

– Ты знаешь, я действительно им очень дорожу.

– Послушай, Миша, – следователь тебе еще скажет об этом, – тебя отпустят при одном условии: никогда, понимаешь, никогда ты не должен никому рассказывать, что тут у нас произошло. Никому никогда ты не должен говорить, что Волков работает сейчас на саудовцев.

– Боже меня сохрани, Алеша.

– Если ты все-таки это сделаешь, ты пропал. Тогда тебя прикончат или наши люди, или американцы. Ты понял?

– Алеша! Конечно, я буду нем, как рыба!

– Особенно когда ты приедешь в Нью-Йорк.

– Я поеду в Нью-Йорк? – Снова бутерброд у него из рук падает на брюки. Ну и ладно. Тюремные брюки.

– Ты же хотел туда, к своей двоюродной тетке!

– К моей тетке… – Миша сопит. – К Эмме Плишке… Они действительно пустят меня туда, Алеша? У меня действительно будет выездная виза? И гостевая виза от американцев?

– Он лично позаботится об этом, Ежов, он так сказал. Все время, пока это продлится, ты будешь жить в отеле.

– Но для меня нет…

– У них там есть свои места. Ты получишь комнату, вот увидишь!

– Никогда я этого не забуду Ежову, никогда! – Миша сияет. – А если я построю свой клозет, первый посвящу ему.

– У тебя подбородок испачкан яйцом…

– Спасибо, Алеша. Так, уже нет… Но Волков? Что теперь происходит с Волковым? Если он может сделать весь мир несчастным…

– Не волнуйся, Миша. На это у нас есть не один человек в Эр-Рияде. Они сказали, что Волков не проживет и двух дней.

– Они хотят его убить?

– Должны. Прежде чем он уничтожит своей бомбой миллионы. Американцы помогут…

– Они хорошо знают свое дело, – говорит Миша. – И все-таки…

– Что все-таки?

– Все-таки это печально.

– Что печально, Миша?

– Что всегда надо кого-то убивать для пользы дела. Меня. Волкова. Стольких, стольких людей на всем земном шаре.

– Ради мира, Миша, ради мира на Земле мы должны убить Волкова. Мир – это наше величайшее благо. Все должны защищать его. Поэтому все враги мира должны быть ликвидированы. Логично?

– Логично, Алеша. Мир – это самое важное на свете. Мы должны его защищать – даже если для этого нужно всех убить. – Миша хлопает себя ладонью по лбу. – Чуть было совсем не забыл. Борис Беккер снова играет отлично, он поборол свою депрессию.

– Что за Борис Беккер?

– Алеша! Известный теннисист!

– Никогда не слышал. И мне плевать на его депрессию.

– Может быть, тебе и наплевать, но не следователю Ежову! Он ведь сам играет в теннис! И спрашивал меня о Беккере, потому что очень о нем беспокоится. Я должен обязательно ему сказать, что волноваться больше не о чем.

– Откуда ты это знаешь, Миша? Ты же здесь под арестом уже больше двух недель!

– Очень просто, здесь появились двое немцев. Очень опасные шпионы. Ну, и один из них сказал мне об этом. Он лично знает Бориса Беккера.