Текст книги "Евреи в русской армии: 1827—1914"
Автор книги: Йоханан Петровский-Штерн
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 47 страниц)
1043
202 Проблема еврейской периодической печати и военной цензуры обстоятельно рассмотрена в кн.: Эльяшевич Д. Еврейская периодическая печать и русская цензура. М.; Иерусалим: Гешарим – Мосты культуры, 1998. С. 481–522.
1044
203 Минская копейка. 1915. № 1036. 15 июля.
1045
204 РГВИА. Ф. 13251. Оп. 5. Д. 20. Л. 2–3.
1046
205 Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1954. Т. 1. С. 271. Об отношении Шавельского к евреям в армии см. там же (С. 272–273).
1047
206 РГВИА. Ф. 400. Оп. 19. Д. 105. Л. 32.
1048
207 См.: Lohr Е. The Russian Army and the Jews: Mass Deportation, Hostages and Violence during World War I // The Russian Review. 2001. № 60. P. 404–419.
1049
208 Полезно сравнить отношение к евреям в русской армии с отношением к ним в такой многонациональной армии, как австро-венгерская. В конце XIX в. евреи Австро-Венгрии составляли 1,2 % всех офицеров действительной службы и 18,7 % офицеров запаса. Но в начале XX в. рост антисемитских настроений в армии и обществе привел к 50 % уменьшению числа евреев-офицеров как на действительной службе, так и в запасе. См.: Deak I. Jewish Soldiers in Austro-Hungarian Society. N.-Y.: Leo Baeck Institute, 1990. P. 12, 17–18.
1050
1 Элиза Кимерлинг-Виртшафтер ссылается на книгу Эммануила Флисфиша «Кантонисты», малонадежную и беллетризованную компиляцию из литературных источников, претендующую на историческую достоверность. См.: Kimerling Wirtschafter Е. From Serf to Russian Soldier. P. 155. Note 44; Майкл Станиславский рассуждает о мемуарах бывших кантонистов (представляющих собой идеологизированную стилизацию романтической мемуаристики сомнительной исторической ценности), написанных в начале XX в., как о «бесспорных источниках». См.: Stanislawski М. Tsar Nicholas I… P. 194. Note 45; Джон Кип цитирует печально известный герценовский пассаж, на протяжении ста лет служивший единственным источником представлений старой русско-еврейской историографии о кантонистах. См.: Keep J. Soldiers of the Tsar… P. 330. Note 39; Юлий Гессен, под впечатлением от прочитанного, упоминает о «поразительной» картине, представленной Осипом Рабиновичем в «Штрафном» (безусловно, «поразительно» правдоподобной). См. Гессен Ю. История еврейского народа… С. 116. Ссыпка 14.
1051
2 См., например, красноречивое замечание Саула Гинзбурга, крупнейшего дореволюционного исследователя темы «евреи и армия», об оглушительном впечатлении, которое на него произвело чтение рассказов Никитина и Рабиновича. См.: Гинзбург С. Минувшее. СПб.: Издание автора, 1923. С. 10, 22.
1052
3 В каком-то смысле новейшая еврейская историография воспроизводит модели мышления, на которые опирались отцы-основатели русско-еврейской историографии. Об этом упоминает Аронсон: «Ученые, занимавшиеся последние сто лет исследованием истории русских евреев, по большей части были людьми либерального мышления, рационалистической ориентации, опиравшиеся в большей или меньшей степени на идеи Просвещения» (Aronson М. The Troubled Waters… P. 10).
1053
4 Анализ обширной литературы на языках иврит и идиш, а также на польском, выходит за рамки нашего исследования. Об отражении этой темы в произведениях еврейских писателей Восточной Европы см., например: Zinberg I. A History of Jewish Literature. Cincinnati; N.-Y.: Hebrew Union College Press and Ktav, 1978. Vol. 11: The Haskalah Movement in Russia. P. 54–59, 143–148; Opalski М., Bartal I. Poles and Jews. A Failed Brotherhood. Hannover and London: Brandeis University Press, 1992. P. 20, 29, 38–70. См. также диссертацию Litvak О. The Literary Response to Conscription. Individuality and Authority in the Russian-Jewish Enlightenment.
1054
5 См., например: Markish S. A propos de l’Histoire et de la méthologique de l’Ėtude de la Littėrature Juive d’expression Russe // CMRS. 1985. Vol. XXVI (2). P. 139–152. О влиянии русской литературы на еврейских читателей и литераторов см.: Львов-Рогачевский В. Русско-еврейская литература: с вводной статьей Б. Горева «Русская литература и евреи». М.: Моск. отд. Государственного издательства, 1922. С. 42–43, 45, 48, 68; см. также итальянское исследование на эту же тему: Salmon L. Una Voce dal Deserto. Ben-Ami, Uno scrittore dimenticato. Bologna: Patron Editore, 1995. P. 34–39.
1055
6 Об Осипе Рабиновиче и его просветительской позиции см.: Львов-Рогачевский В. Русско-еврейская литература. С. 76–78; Zinbergl. A History of Jewish Literature. Vol. 12: Haskalah at Its Zenith. P. 39–42; Markish S. Osip Rabinovic // CMRS. 1980. Vol. XXI (1). P. 5–30; Vol. XXI (2). P. 135–158; Orbach A. New Voices of Russian Jewry. A Study of the Russian-Jewish Press of Odessa in the Era of Great Reforms, 1860–1871. Leiden: E.J. Brill, 1980. P. 30–42; Cavaion D. Memoria e poesia. Storia e letteratura dell’ebraismo russo modemo. Roma: Carucci, 1988. P. 30–38; Klier J. Imperial Russia’s Jewish Question… P. 38–42, 69–71, 228–229, 239–240.
1056
7 Еще один пример приведен Цинбергом: «Евреи всеми силами пытались достать экземпляр “Русского вестника”, где был опубликован рассказ Рабиновича. Только за возможность “арендовать” экземпляр газеты или прочитать “Штрафного” платились сумасшедшие деньги. В ешиботах и бес-медрашах ученики грудились вокруг какого-нибудь “грамотного”, знающего по-русски, чтобы послушать в его исполнении перевод рассказа Рабиновича на идиш. Они слушали, раскрыв рты, сопровождая чтение вздохами, всхлипами и горьким плачем, поскольку среди слушателей было немало таких, у кого в семье были такие же “штрафные” и “пойманники”. Людвиг Филипсон, издатель “Allgemeine Zeitung des Judenthums”, перевел рассказ Рабиновича на немецкий и английский, чем вызвал настоящую сенсацию. Первое издание немецкого перевода (5000 экземпляров) разошлось за две недели». Zinberg I. A History of Jewish Literature… Vol. 12. P. 41.
1057
8 Рабинович О. Сочинения: В 3 т. СПб.: Ландау, 1880. Т. 1. С. 3-74. Далее в тексте ссылки на это издание.
1058
9 О негативном отношении к хасидизму самого Осипа Рабиновича см.: Рабинович О. Сочинения. Т. 1. С. 40–43, 46–47. Кроме того, критика хасидизма, препятствующего позитивной ассимиляционистской программе, – один из характерных моментов Хаскалы и типичный полемический прием русско-еврейской прессы. См.: Zinberg I. А History of Jewish Literature… Vol. 12. P. 175–176; Orbach A. New Voices… P. 82, 118, 157–158, 169–170, 205; Klier J. Imperial Russia’s Jewish Question… P. 98.
1059
10 О Хаскале, борьбе за еврейское равноправие и основных параметрах еврейского Просвещения см.: Dinur В. Be-mifneh ha-dorot: mehkarim ve-iyunim be-reshitam shel ha-zemanim ha-hadashim be-toldot yisrael. Jerusalem: Mosad Byalik, 1955; Dat ve-ha-hayim: tenuat hahaskalah ha-yehudit be-mizrah eropah / Ed. by Immanuel Etkes. Yerushalaim: Merkaz Zalman Shazar le-toldot Yisrael, 1993; Hinukh vehistoryah: heksherim tarbutiyim u-politiyim / Rivkah Feldhai, Imanuel Etkes, eds. Jerusalem: Merkaz Zalman Shazar le-toldot Yisrael, 1999; Feiner S. Haskalah ve-historyah: toldoteha shel hakarat-avar Yehudit modemit. Jerusalem: Merkaz Zalman Shazar, 1995; Stanislawski M. For whom do I toil? Judah Leib Gordon and the crisis of Russian Jewry. N.-Y.: Oxford University Press, 1988.
1060
11 Личный экземпляр книги Мендельсона «Иерусалим» занимает немаловажное место в рассказе. Штрафной дорожит этой книгой, восторгается ею, называет ее «целительным бальзамом» (15). Он спасает ее от гнева командира инвалидной команды (15–16). Он проводит над ней долгие часы, печалясь о горестной судьбе своих близких – жены, не пережившей той минуты, когда ему обрили лоб, и дочери, сошедшей с ума (7–8). Книга Мендельсона – это еще и память о небольшом кружке «автодидактов», самоучек и единомышленников штрафного солдата, в котором они, передовые маскилы, делились мнениями о прочитанных сочинениях польских и немецких еврейских просветителей и мыслями о переустройстве еврейского общества (поскольку сочинений русских еврейских маскилов на русском языке тогда не существовало; 21–22).
1061
12 Не случайно рассказчик еще до знакомства со штрафным полагает, что перед ним – ученый, поэт, писатель или математик. См.: Рабинович О. Сочинения. Т. 1. С. 8.
1062
13 Шимон Маркиш вполне корректно говорит о более глубоком драматизме «Наследственного подсвечника». См.: Markish S. Osip Rabinovic // CMRS. 1980. Vol. XXI (2). P. 143–147.
1063
14 Мы приводим лишь краткий структурный анализ рассказа. Более подробный анализ сюжета представлен в: Litvak О. The Literary Response… P. 141–150.
1064
15 Проблема чистоты средств выражения составляла одну из тем, немало занимавших Рабиновича. См., например, его оценку стилистических особенностей языка одного из русско-еврейских авторов: Письма Осипа Рабиновича // ЕС. 1911. № 1. С. 74.
1065
16 Арон Малкин – русский матрос до мозга костей, думающий и говорящий на особом матросском жаргоне. Посмеиваясь над наивными рассуждениями сына, Арон говорит ему «врешь ты, корабельная мышь» (92); «спешишь на всех парусах», «противный все ветер, братец» (93). Призывая его помириться с будущей невестой, Арон кричит сыну «на буксир ее!» (95). Даже неуклюжее выражение «и то, и другое, и туда-сюда, и мало ли что», которое он использует по надобности и без, он почерпнул, можно догадаться, из лексикона своего боцмана Макаренко (78). Речь Зельды также представляет собой попытку Рабиновича создать особый вариант русско-еврейской фразеологии. Иногда Зельда сама пытается перевести ее на русский лад: «каждое горе имеет себе братца, а это означает по-русски, что беда не обрушивается одна» (82); в других случаях ее фразеология максимально русифицирована: «пусть земля не давит его костей» (167). Ей вторит ее племянница – матросская жена: «дочке говорят, а в сноху метят» (220), и завсегдатай постоялого двора Давид Захарьич: «коли ты солдат, так нюхай порох» (179).
1066
17 Когда Зельда жалуется на трудности солдатской семейной жизни, Арон призывает ее не сетовать на судьбу, вполне к ним милосердную: «А горе горюют на свете не одни солдаты; напротив, солдату, и даже семейному, иногда лучше, чем другому человеку. Там еще промышляй, да думай, чем заняться, а тут служи и баста. Ведь грех нам жаловаться: перебиваемся же мы кое-как, вот уж сколько лет…» (78); «Бог не без милости, казак не без доли, говорят люди на моей родине. И оно правда: к чему печалиться?» (173). Под влиянием мужа Зельда учится смиряться с судьбой. Зельда лучше любого знает, что такое быть солдатской женой, поэтому она всеми силами пытается уберечь свою дочь от участи солдатки. Когда она узнает о желании приемной дочери и сына-матроса стать мужем и женой, только огромное напряжение воли и неспешная женская рассудительность удерживают Зельду от взрыва и протеста («нужно согласиться на брак», 100–104). Зельда учится принимать жизнь без ропота: «Пусть будет, что Бог даст!» (201); «Велики, значит, грехи наши, смиренно произнесла Зельда…» (213).
1067
18 Данило Кавайон вполне справедливо замечает, что «твердость веры» и «стойкость еврейской традиции» представляют собой важнейшую тему этой повести. См.: Cavaion D. Memoria е poesia… Р. 84–85.
1068
19 Зельда вымолила кредиторов, описывавших имущество отца, оставить ей подсвечник в память о матери (84). Она защищает свое сокровище, когда один из гостей пренебрежительно высказывается о нем («Мой подсвечник на толчок просится! Наследие моей матери на толчок просится! Да я не возьму двадцати ваших дрянных цепочек, да столько же ваших дутых колец за мой заветный подсвечник!» – 120–121). Она называет его «золотым» и радуется, что невестка умеет натирать его (124). Убитая горем, Зельда забывает зажечь его перед субботой, но внучка напоминает ей об этом (206). Подсвечник – единственная вещь, которую Зельда, ее невестка и внучка уносят с собой в изгнание, отказываясь расстаться с ним при самых трудных обстоятельствах (216, 220).
1069
20 О Богрове и его «Записках» см.: Львов-Рогачевский В. Русско-еврейская литература… С. 69–70, 81; Фухтман Л.П. Богров // Русские писатели, 1800–1917. М.: Энциклопедия, 1989. Т. 2. С. 304; Salmon L. Una Voce dal Deserto. Ben-Ami, uno Scrittore Dimenticato. P. 22–24, 26–32; Она же. Кризис еврейской самобытности и романы-манифесты Г.И. Богрова и Л.О. Леванды // Евреи в России. История и культура / Под ред. Д. Эльяшевича. СПб.: Петербургский еврейский университет, 1995. С. 284–314; Litvak О. The Literary Response… P. 184–204, а также главу «Ал Unprecedented Type of Human Being: Grigory Bogrov» в новейшем исследовании: Safran G. Rewriting the Jew: assimilation narratives in the Russian Empire. Stanford, С A: Stanford University Press, 2000. P. 26–62. Новые документы о личной драме Богрова упомянуты в диссертации: Freeze Ch. Making and Unmaking the Jewish Family: Marriage and Divorse in Imperial Russia, 1850–1914. P. 224–225.
1070
21 О Ерухиме см.: Богров Г. Записки еврея. Т. I. С. 67–70; Т. 2. С. 15-137; Т. 3. С. 146–238. Ольга Литвак справедливо обращает внимание на тот факт, что отдельное издание глав, посвященных Ерухиму, в переводе на идиш придало особый аспект историчности художественному повествованию. См.: Litvak O. The Literary Response… P. 196.
1071
22 M.E. Салтыков-Щедрин использовал образ и имя Ерухима в одном из своих рассказов на еврейскую тему. В. Никитин заимствовал композицию и основные темы, связанные с Ерухимом, для своей повести о жизни еврейского солдата. Бывший кантонист Меримзон оспорил трактовку характера Ерухима в своих мемуарах. Значительная часть сюжета, связанного с Ерухимом, была заимствована – с декларативно полемической целью – Шмуэлем Ротштейном для романа «Кантонисты» (см. обсуждение в конце этого раздела).
1072
23 Salmon L. Una Voce dal Deserto. P. 22–24; Маркиш Ш. К вопросу об истории и методологии изучения русско-еврейской литературы // Евреи в России. История и культура. 1998. СПб.: Петербургский еврейский университет. С. 276; Сальмон Л. Кризис еврейской самобытности… С. 293–301.
1073
24 Сальмон Л. Кризис еврейской самобытности… С. 300. Ср. также: Salmon L. Una Voce… P. 24. Столь резкая и несправедливая оценка романа Богрова восходит, по-видимому, к характеристике, которую дал роману Данило Кавайон: «своего рода энциклопедия отрицательных сторон еврейской жизни» («una specie di enciclopedia in negativo della vita ebraica». Cavaion D. Memoria e poesia… P. 93–94).
1074
25 Тема рекрутчины занимает немаловажное место в «Записках». Богров снабжает роман историко-культурными и этнографическими примечаниями, среди которых приводится подробная справка, именующая рекрутчину «самым страшным бичом» николаевской эпохи (Т. 1. С. 5–6. Примеч. 1; С. 6–7. Примеч. 1). Он рассказывает о попытках заправил кагала сдать Богрова-старшего за маскильское вольнодумство в рекруты (Т. 1. С. 39). Он смакует военные анекдоты и истории, подтверждающие и опровергающие легенду о пресловутой еврейской трусости и неспособности евреев нести воинскую повинность (Т. 1. С. 214–259); он подробно анализирует настроения рекрутов, предающихся самому отчаянному разгулу перед отправкой в армию, и останавливается на отличии еврейских «охотников» от русских (Т. 2. С. 142–143).
1075
26 Еврейские ритуалы у Богрова сравниваются с идолопоклонством (Т. 1. С. 13). Мать он называет «голубкой с ястребиным клювом» (Т. 1. С. 12); тещу – «льстивой, хитрой, мстительной, злопамятной» (Т. 1. С. 99); еврейских женщин – невежественными и тупыми (Т. 1. С. 106–107). Хасиды представляют собой «странную смесь евреизма, пифагорщины, диогенщины и крайнего цинизма» (Т. 1. С. 7). О деятельности их предводителей говорится не иначе как о «шарлатанстве бандитствующих цадиков» (Т. 1. С. 154). Дед-раввин содержит в себе «больше пренебрежения к жизни, чем целая дюжина самых сумасбродных факиров» (Т. 1. С. 15). Еврейская традиционная еда представляется рассказчику «тарелкой с грязноватым содержанием» (Т. 1. С. 109); традиционное учение – «каторгой» (Т. 1. С. 150).
1076
27 Вот партионный офицер доставляет группу еврейских рекрутов в очередное местечко по дороге к месту службы. «Мы не успели еще хорошенько отогреться, как нагрянули евреи и начали упрашивать офицера отпустить нас к ним на постой. Офицер, записавший наши имена и имена тех, которые нас приглашали, разрешил нам идти» (Т. 2. С. 175). В Польше бедное еврейское семейство, поймав Ерухима-денщика на краже, дарит ему курицу, которую вор-неудачник пытался украсть для своего ротного начальника. Братья шлют ему деньги, и немалые, чтобы Ерухим, подобно многим другим солдатам, нанимающимся на временные работы, занялся мелкой торговлей (Т. 2. С. 233–235). В городе, где проживает рассказчик, община пытается, правда, безуспешно, освободить его от службы. Богров даже замечает, что для выкупа из армейской неволи Ерухима он мог бы «рассчитывать на щедрость еврейского общества» (Т. 3. С. 157).
1077
28 Богров пишет: «Мой Ерухим не двадцатипятилетний Иванушка, дышащий силой и здоровьем, привычный к физическому труду и даже к кулачному бою и молодецкой выпивке. Это – болезненный, хилый ребенок, забитый еврейскими учителями, запуганный с детства, с зачатками пожизненного геморроя и золотухи. Для него русский язык – китайская грамота; он дрожит перед каждым уличным мальчишкой, а солдата боится пуще его страшного ружья. Непосредственно из объятий чадолюбивой еврейской матери он переходит в ежовые лапы солдата-дядьки; от учительской скамьи, на которой он вырос, скорчившись в три погибели, он переходит к военной вытяжке и выправке прежних времен; после детской розги меламеда и пощечин чахоточной его руки он, без всяких постепенных переходов, подвергается сразу солдатским фухтелям, палкам и кулачному мордобитию» (Т. 1. С. 139).
1078
29 По словам Богрова, Ерухим отбывает военную службу «спиною и выбитыми зубами». Его наказывают за малейшую провинность. Ни смена начальства – военные поселенцы, поповская семья, ротный командир, – ни обстановка никак не способствуют его адаптации в инокультурной среде. Он остается неприкаянным и одиноким. Его трусливая попытка покончить жизнь самоубийством заканчивается трагикомическим фарсом. Богров вскользь упоминает о его неудачных попытках повернуть колесо судьбы – заняться мелкой торговлей или сбежать в Австрию. Он даже не способен активно защитить своих единоверцев – семейство Богрова, в квартире которого стоящие на постое солдаты устраивают настоящий погром. У него хватает сил только на то, чтобы не принимать участия в разбое. Ерухим, таким образом, безволен, труслив, вечный неудачник, мученик (Т. 3. С. 151, 155–156, 159, 174, 205, 229, 231, 233, 236, 238).
1079
30 Cм.: Rotshtein S. Kantonistim. Tel-Aviv: Va’adat ha-yovel, 1962. P. 55–80. Следует заметить, что книга Ротштейна, кроме всего прочего, основана и на документальных источниках. Ср., например, приведенную у него историю иркутской военной синагоги с тщательно документированным исследованием Гаращенко: Геращенко А. Краткая история каменного здания синагоги в Иркутске // Сибирский еврейский сборник. Иркутск: Арком, 1992. С. 47–50.
1080
31 Сын еврейского солдата, настоящее имя которого до нас не дошло, Никитин был принят в кантонисты 4-го учебного карабинерного полка, размещенного в Нижнем Новгороде, а затем служил полковым писарем. В 1857 г. получил звание унтер-офицера. См.: Рейтблат А.И. Никитин Виктор Никитич // Русские писатели, 1800–1917. М: Энциклопедия, 1989. Т. 4. С. 305–306. Из имеющихся источников не ясно, когда Никитин принял крещение, однако его военная и гражданская карьера указывает на то, что это могло случиться после 1857 г. Став известным литератором, Никитин никогда не отождествлял себя с русским еврейством; писательская среда также относилась к нему как к человеку русскому и православному. См., например: Slutsky Y. Ha-itonut ha-iehudit-rusit ba-meah tesha-esreh. Yerushalaim: Mosad Bialik, 1970. P. 147. Никитин описал свою жизнь и карьеру на государственной службе, ни словом не обмолвившись о еврейском периоде своей жизни и начав с момента после крещения. См.: PC. 1906. С. 54–61, 312–396, 582–669; 1907. С. 87–106, 289–307.
1081
32 Никитин В.Н. Многострадальные: Очерки быта кантонистов // Отечественные записки. 1871. № 8. С. 351–396; № 9. С. 69-120; № 10. С. 407–440. В книге «Многострадальные» мы находим лишь краткий эпизод, связанный с еврейскими кантонистами: русские кантонисты жалуются, «зачем еврейчиков принуждают креститься». Сравнение рассказа Никитина о кантонисте Кугеле с его же книгой о русских кантонистах обнаруживает полное расхождение в замысле, композиции, структуре и тематике этих двух произведений и одновременно значительную зависимость рассказа от «Записок еврея» Богрова. С другой стороны, «Многострадальные», львиная часть которых посвящена рассказам об обучении кантонистов, обнаруживает очевидную зависимость автора от «Очерков бурсы» Помяловского.
