Текст книги "Евреи в русской армии: 1827—1914"

Автор книги: Йоханан Петровский-Штерн

В отличие от своих цивильных собратьев, принимавших активное участие в Польском восстании 1862–1863 гг. на стороне поляков, евреи-солдаты русской армии в основном остались верны «царю и отечеству»^{660}. Через военные суды прошло значительное количество дел с участием евреев Царства Польского, сочувствовавших или помогавших Польскому восстанию. В пухлом деле «О лицах, состоявших под следствием и судом по обвинениям в польском мятеже 1863–1864 годов» фигурируют в основном мелкие дворяне-однодворцы с польскими фамилиями и евреи. На сто арестованных – девять еврейских имен, преимущественно купцы и мещане. Арон Шнапер, Берко Ширман и Янкель Цицман были обвинены в поставке мятежникам сукна. Эйзер Клейман и Абрам Ройхман заготовляли сухари и рубашки для повстанцев. Лейб Долгопятый и Липа Берлов были арестованы по «подозрению в неблаговидной цели прибытия на могилу расстрелянного офицера Хойновского». Малка Вулфовна хранила в своем доме кавалерийские пики. Большинство подозреваемых отпустили на свободу, а Малку предали гражданскому суду. Рядовые пехотных полков Лейб Корш и Сруль Косой также проходили по делу о польском мятеже. Неизвестно, в чем состояла их вина, но обоих заключили в крепость штаба Киевского военного округа^{661}. Разумеется, среди евреев нашлись и те, кто предпочел сотрудничать с русской военной властью и полицией. В августе 1863 г. мещанин Гольдфарб из Кривого Озера обещал военным властям, что даст сведения об участии в Польском восстании помещика Балтского уезда Анишевского, арестованного по доносу евреев и двенадцати крестьян, но только если комиссия будет вести следствие^{662}. Арон Финкельштейн писал начальнику Заславского военно-полицейского управления, что шляхта не сдала оружие в селе Хоровицы^{663}. Таким образом, кроме двух случаев ареста рядовых по делу о Польском восстании мы не находим никаких других свидетельств активного участия еврейских солдат на стороне восставших.

В конце 1870-х и в 1880-х годах каждые полмесяца канцелярия военного министра собирала поступающие донесения из войск и по собранным материалам составляла всеподданнейший доклад о происшествиях в армии. Доклады представляли собой отчет, включающий сведения о количестве самоубийств, намеренных и случайных убийств, нанесения нечаянных и намеренных увечий и ранений, случаев богохульства, дерзостей, побегов из-под ареста, буйств, нарушения правил караульной службы, кражи казенного имущества, членовредительства, растления, похвальных поступков, а также командировки войск по требованию гражданских властей. В докладах, как правило, отсутствовало указание на вероисповедание правонарушителей или потерпевших. Тем не менее, поскольку виновные назывались поименно, а канцелярия сохраняла все подкрепляющие донесения с мест, дающие полную картину происшествий, на основании этих всеподданнейших докладов мы можем восстановить уровень преступности среди нижних чинов – евреев. Рассмотрим с этой целью один из наиболее важных периодов – начало 1880-х, время еврейских погромов, сращения имперской контрреформы с национализмом, ужесточения внутриармейской позиции по отношению к инородцам вообще и к евреям в частности, а также начала еврейской эмиграции из Российской империи^{664}. Возьмем два периода – с января по август 1882 г. и с марта по июль 1884 г. Какие преступления совершили еврейские солдаты за этот период? Рядовой 67-го Тарутинского полка Бенцион Коганский во время несения караульной службы нанес себе рану в руку (указательный палец) и был обвинен в членовредительстве^{665}. Моисей Бергман, рядовой Можайского полка, разряжал ружье и нечаянно ранил рядового Федоренко^{666}. Во время несения караульной службы стоявший на карауле у Бобруйской тюрьмы рядовой из евреев Исаков выстрелил в тюремное окно, откуда семь арестованных евреев кидали в него камни, убив одного и легко ранив другого арестованного^{667}. В местечке Заблудове молодой солдат 61-го Владимирского полка Файвус Мурник не явился на утренние занятия, спрятался на съемной еврейской квартире и оказал сопротивление посланным за ним солдатам, после чего за ним была послана вооруженная команда^{668}. За исключением особых случаев командировок войск на подавление антиеврейских беспорядков^{669} перечисленные случаи – единственные за весь рассматриваемый период происшествия с участием евреев. В сумме они дают один случай членовредительства (как явствует из отчета, весьма сомнительный и для военного начальства), один – случайного ранения, один случай преднамеренного уклонения от службы и один случай убийства, который даже не был внесен в сводный отчет, поскольку рассматривался военно-судным управлением как проявление похвальной бдительности при несении караульной службы. За это же время по армии среди преступлений, сведенных в итоговую ведомость, было упомянуто 59 убийств, 115 самоубийств, 7 случаев святотатства (так обычно называли разграбление церквей), 64 – случайного нанесения ран и непреднамеренного убийства, 24 – разграбления казенного имущества, 14 – нарушения правил несения караульной службы, 23 – дерзостных высказываний против государя императора, ни в одном из которых нижние чины-евреи не участвовали. Низкий уровень преступности среди еврейских солдат, вероятно, являлся следствием низкого уровня преступности в целом по черте оседлости. Так, среди призывников 1882 г. наибольшее число находилось под судом и следствием в Петербургской, Вологодской, Эстляндской, Лифляндской и Архангельской губерниях (от 4 до 14 на 1000 мужчин), а также в губерниях Западной Сибири, Приуралья, Северного Кавказа, в то время как наименьшее число призывников находилось под судом и следствием в белорусских губерниях, губерниях Северо-Западного и Юго-Западного краев (т. е. на всей территории черты оседлости)^{670}.

Судебные дела с участием еврейских нижних чинов, попавшие в прессу (прежде всего в раздел «Избранные судебные решения главного военного суда», регулярно публикуемый «Военным сборником»), дают сходную картину преступлений еврейских солдат. За пятнадцать лет – с 1873 по 1888 г. – из 31 преступления, в которых так или иначе участвовали еврейские военнослужащие, восемь связаны с самовольной отлучкой^{671}, семь – с кражей^{672}, четыре – с неповиновением начальству^{673}, четыре – с уклонениями^{674}, три – с членовредительством^{675}, два – с неуставными взамоотношениями между нижними чинами (о чем ниже) и два связаны с сугубо военными правонарушениями^{676}. К чести апелляционной комиссии следует заметить, что из 31 дела только в 11 случаях решение местной судебной администрации было подтверждено. В 20 случаях апелляции были приняты, дела либо отправлены на пересмотр в другом составе суда, либо закрыты за отсутствием состава преступления. Среди правонарушений с участием еврейских солдат следует упомянуть неуставные отношения между нижними чинами и солдатами-арестантами. Так, в 1869 г. Калинин Горник, Янкель Мильд, Максим Мефодьев из 65-го Тифлисского полка дали отдохнуть конвоируемым грузинским арестантам, пили с ними водку и не стреляли, когда те бросились бежать^{677}. Мендель Кунин из 10-го гренадерского Малороссийского полка пил чай с православным арестантом и отпустил его из карцера в город «к женщине»^{678}. Эти примеры – косвенное свидетельство неоднозначных межнациональных взаимосвязей в русской армии, проявление особых корпоративных отношений между военнослужащими нижнего ранга.

С 1884–1885 гг. военные суды чаще выносят приговоры по более жесткой шкале наказаний в отношении обвиняемых евреев. Так, рядовой 58-го Прагского полка Липман Абрамович был осужден на шесть лет каторги за оскорбление ефрейтора в строю. Такое беспримерно жесткое наказание было вынесено Абрамовичу только за то, что он на шестой день несения службы за пределами строя и вместе с другими рядовыми отказался подчиниться ефрейтору Журбе, которому во время препирательств с солдатами новобранцы сорвали погон^{679}. В это же время наблюдается падение уровня дисциплины еврейских солдат и, как следствие, увеличение числа судебных расследований с участием евреев. Особо усиливается количество нарушений при приеме на военную службу. Участились случаи невозвращения из кратких отпусков, предоставленных новобранцам сразу после приема на службу^{680}. Военные суды стали чаще прибегать к применению более жестких мер наказания за легкие правонарушения, классифицируя несвоевременное возвращение из отпуска как побег^{681}. Малейшее отступление от нормы уставного поведения стало восприниматься непосредственным начальством как дерзость^{682}. В 1886, 1887 и 1889 гг. в дисциплинарных батальонах и ротах евреи составляли от 6,9 до 7,4 % от общего числа заключенных^{683}.

Таблица 4.12

Преступность среди нижних чинов-евреев в революционное десятилетие

Источник: Война и евреи. С. 131; Государственная дума. Стенографические отчеты. Сессия II, заседание 29 (секретное), 17 апреля 1907 г. (СПб.: Государственная типография, 1907). С. 2177–2183.

В послереволюционный период практика жесткого наказания еврейских солдат за малейшие дисциплинарные провинности стала повсеместной. Военно-судное управление едва справлялось с огромным потоком апелляций, ходатайств и требований пересмотра дел^{684}. Из этих апелляций с необходимостью следует, что, во-первых, большинство правонарушений вызвано предвзятым отношением к еврейскому солдату со стороны военной администрации, а во-вторых, что сами по себе правонарушения возникают на почве конфликтов между нижними чинами и непосредственным начальством, а не на основе тех или иных отклонений от дисциплинарной нормы среди еврейских солдат. Тем не менее даже абсолютное увеличение процента преступности среди еврейских солдат в революционное десятилетие ничтожно мало в сравнении с общей преступностью по армии. Так, по политическим делам в период с 1900 по 1910 г. проходило 158 офицеров, 9074 нижних чина, из них – 233 еврея^{685}. То есть в революционный период евреи давали всего 2,6 % преступлений политического характера.

В то же революционное десятилетие происходит значительное снижение дисциплины в войсках. В абсолютных цифрах количество дисциплинарных нарушений в целом по войскам с 1900 по 1909 г. поднимается в 2,2 раза (с 5577 до 12 108), в то время как среди еврейских солдат нарушения вырастают в 3,2 раза. И хотя в процентном отношении этот скачок не так заметен, нельзя не обратить внимания на относительно низкое число дисциплинарных нарушений в революционное двухлетие (1905 и 1906 гг.) и значительное увеличение числа мелких дисциплинарных нарушений (за которые присуждали перевод в дисциплинарные батальоны, а не в военные тюрьмы) в 1909 г. Кроме упадка общеармейской дисциплины, вызвавшей понижение уровня военной дисциплины у еврейских солдат, очевидна еще одна причина. А именно усиление антисемитских настроений в войсках и ужесточение антиеврейского военного законодательства (о чем пойдет речь в главе V). Со всем основанием можно утверждать, что рост преступности среди нижних чинов – евреев в армии был прямо пропорционален росту революционной активности еврейского пролетариата и усилению антиеврейской политики Военного министерства.

Выводы

Русская военная статистика, занимающаяся национальными меньшинствами, – противоречивый, малонадежный и малообъективный источник, данные которого требуют сравнительно-сопоставительного анализа, перепроверки, критического осмысления. Если оставить в стороне спор об отношении еврейского населения к военной службе и ограничиться характеристикой еврейского солдата в рядах армии, мы приходим к следующим выводам. В армии евреев в процентном отношении было больше, чем в целом по империи. По своим физическим данным евреи ничем не отличались от новобранцев из городской среды. Вместе с другими призывниками-горожанами евреи уступали по своим физическим характеристикам призывникам из крестьян. Во время прохождения действительной службы в войсках евреи продемонстрировали большую выносливость и способность к адаптации, чем представители любых других национальных меньшинств. По уровню грамотности солдаты-евреи находились на втором месте после русских, что благоприятно сказывалось на степени усвоения евреями военного дела. Именно поэтому полное ограничение возможностей военной карьеры для евреев, запрет на служебные льготы и производство в офицеры, а также распределение подавляющего числа евреев в пехоту нужно признать ошибочной практикой, как и почти полное исключение евреев из инженерных войск. В этом смысле евреи в русской армии находились ниже уровня своих профессиональных способностей. Наоборот, размещение непропорционально большого числа евреев в артиллерии нужно считать положительной практикой. Эта практика привела к высокой оценке артиллерийским командованием мастерства евреев-артиллеристов.

Бытовые условия для евреев в армии оказывались менее благоприятными, чем для остальных нижних чинов. В финансовом отношении положение еврейского солдата, получающего помощь общины или семьи, было несколько лучше, чем у православного солдата или католика. В то же время положение еврейского солдата, не получавшего финансовой поддержки, было намного хуже, чем у православного или католика. Как мы предполагаем, женатых евреев-солдат в армии было пропорционально меньше, чем женатых солдат-неевреев, что также отражает городское (а не крестьянское) происхождение еврейского солдата. Психологические свойства еврейского солдата характерны для представителей городских профессий. Возникающий конфликт между солдатом-евреем и его непосредственным начальником – это конфликт работника, занимающегося независимой трудовой деятельностью и привыкшего работать на себя (self-employed worker) и самостоятельно принимать решения, оказавшегося в ситуации наемного рабочего (hired worker), от которого требуется беспрекословное подчинение нанимателю. Не случайно поэтому, что присущие солдатам-евреям самостоятельность принятия решений и личная ответственность – свойства, причинявшие командованию всяческие неудобства в мирное время, – оказались важнейшей положительной боевой характеристикой в военное время. В целом евреи в русской армии были более дисциплинированными, чем их товарищи-неевреи. На протяжении всего времени своего пребывания в армии евреи дают пропорционально меньший уровень преступности. В этом смысле революционное десятилетие нуждается в особом рассмотрении.

Глава V. ДИЛЕММА 1905 ГОДА: МЕЖДУ АРМИЕЙ И РЕВОЛЮЦИЕЙ

В мае 1908 г. у рядового 103-го Петрозаводского пехотного полка Михаила Горина был изъят любопытный текст. За хранение этого текста Горина осудили на два года и шесть месяцев и 31 мая отправили в Бобруйский дисциплинарный батальон. Сам Горин, 1882 г. рождения, чистокровный русак, из потомственных, но обедневших дворян Ярославской губернии, поступил на службу 18 октября 1905 г., а в мае 1908 г. проштрафился и был посажен на гауптвахту. Как полагается, по истечении срока ареста он вернулся в полк, а в его казенном имуществе, оставшемся на гауптвахте, был произведен обыск. В матрасе Горина был найден текст стихотворения, которое, при сличении почерков, оказалось принадлежащим самому Горину. Привожу текст стихотворения полностью, сохраняя стилистику, синтаксис и ошибки оригинала:

 
Еврей! Еврей! Кричит весь мир,
Но чем же им он недоволен?
Его считает он за гниль.
Но правды сказать не может.
Все говорят: он мутит наш народ.
Он злобу сеет повсеместно.
А правду-то сказать про русский наш народ
Он дураком останется известно.
Никто не виноват, что мальчиков всех евреев учат.
Пора бы взяться и за наш народ,
Но русской бюрократии далеко.
Они умеют только мучить.
Евреи люди золотые,
Без них мы жить не можем никогда.
Какое-бы дело ни коснулось,
Во всем он нужен нам, как окуню вода.
Хотелось бы русскому народу
Штыком и пулей покорить весь мир.
Сначала поищи-ка броду
Потом иди в морскую ширь^{686}.
 

Как бы ни был неуклюж язык и стиль Горина, нельзя обойти вниманием важную тему, затронутую в его стихотворении: что же на самом деле значит для русского еврей, обвиняемый в низости («гниль») и разжигании революционных страстей («злобу сеет повсеместно»)? Такой вопрос вряд ли мог бы возникнуть до первой русской революции – не случайно дело Горина оказалось среди десятка других дел осужденных за революционную пропаганду. В предреволюционное десятилетие периферийная в русском общественном сознании еврейская тема внезапно оказалась ключевой. Перемены, происходящие в армейской среде, мало чем отличались от происходящего в обществе. Рядовой Горин пытался осмыслить еврейский вопрос как часть русского вопроса и русского выбора. И пока русская общественная мысль выбирала между «царем и отечеством» и революцией, казарма решала вопрос, за кем идти – за военно-боевым комитетом или штабс-капитаном. Именно поэтому важно понять, как на этот выбор влияло присутствие еврейских солдат в военно-боевых комитетах и, более широко, в агитационной работе среди войск.

Настоящая глава посвящена участию евреев – солдат русской армии в революции 1905–1907 гг.^{687} Временные рамки главы охватывают период с конца 1890-х до конца 1900-х годов. В этот период еврейский солдат оказывается в гуще важнейших событий русской и русско-еврейской истории, среди которых – мощный подъем еврейского рабочего движения 1897–1899 гг., мобилизация и война с Японией 1904–1905 гг., революционные выступления войск 1905 г., начало политической реакции и послереволюционные волнения в войсках 1907–1908 г.^{688} В этой главе мы попытаемся ответить на вопрос, в какой степени еврейские солдаты принимали участие в организации и проведении вооруженных восстаний в армии. Насколько справедливо обвинение, многократно повторявшееся праворадикальными политиками и журналистами, что евреи в целом и еврейские солдаты в частности несут полную ответственность за революционное разложение русской армии? Чтобы ответить на этот вопрос, мы остановимся на некоторых моментах еврейского рабочего движения в Российской империи конца XIX – начала XX в., достаточно полно рассмотренных в работах Бухбиндера, Лещинского, Мендельсона и Тобайаса и необходимых для понимания целокупного исторического процесса, составной частью которого является революционная деятельность еврейских солдат. Особое внимание мы уделим специфическим чертам деятельности еврейских солдат-агитаторов, их связям с еврейской жизнью за пределами казармы, а также их роли в различных военных комитетах партийных групп и организаций. Деятельность революционных партий – Бунда, социал-революционеров (СР) и социал-демократов (СД), с различными целями и методами, с разной интенсивностью и в различное время начавших агитационную работу в армии, послужит необходимым фоном для изучения революционной работы солдат из евреев^{689}. Объяснив специфические особенности партийной пропаганды и подходов различных партий к военному вопросу, мы сможем понять, почему армия, при всех усилиях революционной пропаганды в войсках, все же участвовала в погромах^{690}.

Поскольку панорама военных мятежей во время первой русской революции достаточно широко, хотя и не без передержек, освещена у Башнелла^{691}, а конфликт между армией и обществом детально проанализирован у Фуллера^{692}, мы не ставим себе задачей описание армейских выступлений или столкновений армии с гражданским населением. Политическая панорама этого периода – прежде всего октябрьский манифест, Первая и Вторая дума, – дается только в той степени, в которой она определяет деятельность военных комитетов и непосредственно еврейских солдат. Другая сторона политической реальности – своеобразное «схождение» консервативно-охранительных тенденций Военного министерства и правых радикалов, условно говоря, Главного штаба и Союза русского народа, оказавшее значительное воздействие на формирование отношения военных властей к евреям вплоть до Первой мировой войны, если не до февраля 1917 г., – требует отдельного рассмотрения. Эпохе реакции, сменившей революционный подъем и отмеченной этим «схождением», будет уделено внимание в следующей главе.

В основе материалов, использованных в данной главе, – документы Российского государственного военно-исторического архива за 1900–1908 гг.: фонды Главного штаба, военносудного управления, а также Виленского, Варшавского, Киевского, Петербургского и Одесского военных округов. Некоторые документы, как, например, дело военно-боевого комитета социал-демократической организации Петербурга, в свое время упомянутые или обработанные марксистскими историками Ахуном, Петровым, Познером, Покровским, Розенблюмом, прочитаны нами заново с точки зрения их «еврейского» содержания, иногда удачно закамуфлированного (Ахун, Петров), а иногда и выхолощенного (Коновалов, Покровский)^{693}.